Сестра мертвых

ГЛАВА 2

Две с лишним недели спустя Магьер, с выразительным вздохом осадив своего мохнатого пони, терпеливо ожидала, когда Лисил нагонит ее.

— У, дурацкий мешок с костями! — бормотал он под нос, обращаясь к своему смирному коньку.

Покинув Белу, они направились по Белашкийскому полуострову вглубь суши, обогнули с юга Внутренний залив и двинулись на восток вдоль низкого берега Белашкийского залива. Добравшись до устья реки Вудрашк, Магьер решила продать фургон и лошадей и сесть на баржу, которая шла вверх по реке. Винн так выбилась из сил, что ей было безразлично, какой способ передвижения избрать, зато Лисил сразу же и горячо поддержал идею Магьер. Морские путешествия он ненавидел всей душой, на реках же не было качки, которая изматывала его бесконечными приступами морской болезни. Да и плыть по реке на плавно скользящей барже было куда предпочтительнее, чем с утра до вечера трястись на козлах фургона. Течение, хотя и встречное, было несильное, и баржа по большей части продвигалась вперед так же быстро, как фургон по тракту. Прибрежные дороги были хорошо расчищены, и упряжки мулов бодро тянули баржу вверх по реке Вудрашк — на юго-восток, все ближе и ближе к таинственному прошлому Магьер.

Размеренное, тихое путешествие наполняло покоем смятенную душу Магьер, когда она и Лисил дремали на палубе, прижавшись друг к другу под одним одеялом. Винн и Малец тоже держались вместе. Чем дальше вверх по реке продвигалась баржа, тем сильнее блекли в памяти события недавних дней, уступая место делам давнего прошлого… И Магьер в первый день пути с непривычной для нее нежностью льнула к Лисилу.

— Мы так мало были вместе, только вдвоем, — говорила она, теснее прижимаясь к нему. — Одну ночь, всего только одну ночь…

Лисил обнял ее и улыбнулся:

— Да у нас впереди вся жизнь. Лично я не намерен торопиться.

Магьер вспомнила, как он впервые поцеловал ее в старых казармах, где размещалась миссия Хранителей в Беле, в ночь, когда наконец завершилась схватка с Торетом и его шайкой. Речь, которую Лисил произнес, перед тем как застигнуть ее врасплох поцелуем, до сих пор отчетливо и ясно звучала в ее памяти.

«Я прожил три жизни, — говорил он тогда. — Первую — на севере, в родных краях, когда вокруг были только ложь и смерть. Вторую — когда бродил с Мальцом по чужим краям. Третью — когда встретил тебя благодаря Мальцу, и с тех пор мы бродили уже вместе, дурача легковерных крестьян. Сейчас начинается моя четвертая жизнь, а суть всякой жизни в том, чтобы просто жить. И я повторяю: меня не так-то легко убить. Ты меня не убьешь».

Так мало времени прошло, с тех пор как на следующую ночь в первом же трактире по дороге из Белы они уснули, тесно прижимаясь друг к другу. Эта близость была еще внове Магьер, но тем более дорога, и ради себя самой — а еще больше ради Лисила — она желала, чтобы эта его четвертая жизнь оказалась последней по счету… и долгой, очень долгой.

Баржа плавно двигалась вперед, и рука Лисила под одеялом лежала на бедре Магьер. Магьер накрыла его ладонь своей, обхватила большим пальцем запястье. И тут же ощутила шрамы — следы ее собственных зубов, оставленные той долгой страшной ночью в Миишке, когда Лисил спас ей жизнь, поделившись своей кровью. И сейчас, коснувшись этих шрамов, Магьер, как всегда, содрогнулась от страха, но усилием воли не дала себе отдернуть руку.

Она смотрела, как по обе стороны от баржи скользит назад раззолоченный осенью лес, смотрела и видела не только перемены, порожденные сменой времени года. Чем дальше продвигались они между приграничными землями Белашкии на южном берегу и Стравиной на северном, тем разительнее менялось все окружающее. Миновала неделя пути, и баржа, оставив позади широкие и удобные тракты Белашкии, словно оказалась в ином мире, там, где река Вудрашк уже разделяла Стравину и Древинку. Обеим этим странам далеко было до белашкийской зажиточности, отсутствовало здесь и сильное центральное правительство, которое позаботилось бы о состоянии приречных трактов. Когда река сузилась, а ее течение едва заметно, но все же убыстрилось, хозяева баржи сменили собственных мулов на местные тягловые упряжки — окрестные селяне в преддверии зимы всегда искали случая подзаработать. Продвижение вверх по реке мало того что усложнилось, так еще и изрядно замедлилось. Преодолев за один день всего четыре лиги, баржа причалила к берегу у большого селения.

В планы Магьер не входило так рано покидать баржу… однако отсюда до ее родной деревни Чеместук всего три дня конного пути, а эта стоянка — последний шанс купить лошадей. Когда она высказала эту идею Лисилу, тот взвился как ошпаренный:

— Лошадей?! Да чтоб я доверил свою жизнь безмозглому мешку с костями, который то оступится на все четыре ноги, то шарахнется от упавшего листка?! Уж лучше болтаться в заливе на торговой посудине, пусть даже от рвоты все кишки вывернутся наизнанку!

Разразился такой скандал, что матросы с баржи побросали свои дела и, разинув рты, зачарованно внимали каждому слову, не говоря уж о местных жителях, которые столпились на берегу и с восторгом глазели на бесплатное представление. В конце концов Магьер купила трех крепких мохнатых пони и вьючного мула и, покуда Винн заново упаковывала припасы, угрозами и руганью загнала Лисила в седло.

Это было три дня назад, а сейчас Магьер, придержав своего пони, терпеливо ждала, когда Лисил соизволит ее нагнать. За весь день полуэльф не произнес ни слова, если не считать, конечно, цветистых ругательств, обращенных к мохнатому коньку, который, впрочем, не обращал ни малейшего внимания на выходки неуравновешенного седока.

Магьер задумчиво озирала свою сырую неприветливую родину. Старые деревья густо поросли мхом, свисающим с ветвей причудливыми бородами. Воздух был пропитан ледяной влагой, оттого и почва никогда не просыхала, а сквозь запахи вязкой глины и лесной зелени проступал отчетливый и неистребимый запах гниения. Деревья росли так тесно, что за лиственным пологом не разглядеть было серого, вечно затянутого тучами неба; чащоба расступалась неохотно и редко — только там, где разбитая в грязное месиво дорога приближалась к открытому берегу реки. Из-за таких вот густых и бесконечных лесов Древинка пребывала в вечном полумраке. Даже когда прекращался дождь, с листвы, сомкнувшейся над головами путников, неизменно капала вода.

Магьер оглянулась на своих спутников: Винн ехала последней, держа в поводу вьючного мула, Малец трусил рядом с ней. Серый головной шарф Лисила потемнел от дождя и сполз набок, обнажив спутанную прядь светлых, почти белых, волос и слегка заостренное ухо.

— Есть ли более дурацкий способ путешествовать сушей! — проворчал он. — Я уже стер себе седалище до крови.

— Мы почти на месте, — полушепотом отозвалась Магьер, — но сейчас остановимся на ночлег.

Пораженный, Лисил замолк и выразительно глянул вверх, на полосу сумрачного неба, виднеющуюся между вершинами деревьев. Магьер знала, что так рано устраиваться на ночь на нее совсем непохоже, и не удивилась, когда Лисил испытующе посмотрел на нее. На лице его не было теперь и тени недавнего раздражения.

— Еще не стемнело, — заметил он. — Ты… с тобой все в порядке?

— Д-да, — пробормотала Магьер с запинкой. — Просто… я так долго здесь не бывала…

Лисил сжал ее запястье. Его тонкие сильные пальцы были на удивление теплыми… живыми.

— После того как мы проделали такой путь, может, и поздновато задавать подобный вопрос, — сказал он, — но, послушай, ты уверена, что и вправду этого хочешь? Мы ведь можем еще повернуть назад, пересечь, следуя на север, Стравину и направиться прямиком в Войноры.

Магьер окаменела от этих слов — так нестерпимо вдруг захотелось ей бросить все и вслед за Лисилом покинуть эти места. Желание вновь бежать от собственного прошлого, как она уже бежала много лет назад, — но только на сей раз вместе с Лисилом, — всколыхнулось в ней с прежней силой. И все же слишком много было вопросов, на которые она жаждала найти ответ: «Что я такое?.. Зачем я здесь?.. Зачем Дитя Ночи породил меня на погибель своим же сородичам?»

Винн осадила своего пони рядом с ними и, ссутулившись, устало обмякла в седле. Магьер до сих пор сожалела, что позволила юной Хранительнице отправиться с ними. Промозглый холод Древинки не на шутку измучил Винн, хотя от нее ни разу не прозвучало ни слова жалобы.

— Остановимся на ночь, — сказала Магьер, высвободив руку из маняще теплых пальцев Лисила. — Винн, выбери место для стоянки и отдыхай. Лисил разведет огонь, а я займусь лошадьми.

Винн подняла голову. Ее длинная каштановая коса потемнела от туманной измороси.

— Я сейчас приду в себя… вот только заварю чаю.

Они занялись делом. Малец следовал по пятам за Винн, пока она доставала из тюков одеяла и наполняла водой жестяной чайник. Лисил вытащил мешок из промасленного холста, где хранилась растопка, и споро развел небольшой костерок, который, пожирая сырое дерево, брезгливо плевался дымом и искрами. Магьер привязала пони к стволу могучей ели по соседству с полоской травы, принесла им овса и воды. Лошадкам нынче пришлось нелегко: дорога, по которой отряд продвигался весь день, вряд ли заслуживала столь громкое название.

— Здешний король мог бы и получше заботиться о казенных трактах, — пробормотал Лисил, извлекая из холщового мешка галеты и яблоки.

— В Древинке нет короля, — подала голос Винн.

— То есть как это — нет? — переспросил полуэльф, передавая ей яблоко.

— Здесь правит не наследный монарх, а верховный князь.

— А какая разница? — фыркнул Лисил. — Король ли, князь, каким бы титулом он ни прикрывался, по большей части самый обыкновенный тиран… или в лучшем случае пустое место.

Магьер как раз хорошо знала, чем король отличается от верховного князя, вот только на все высокие цели и грандиозные замыслы каких бы то ни было правителей ей было глубоко наплевать. Все эти ненужные мелочи ни на йоту не изменили бы того, что ей довелось пережить в детстве.

— Мне довелось читать кое-что по истории Белашкии, — сказала Винн, усевшись поудобнее и закутав ноги одеялом. — Разница между этими двумя видами правления очень даже значительная. Вся территория Древинки поделена между несколькими аристократическими домами, каждый из которых возглавляет свой князь, происходящий из высокого, как считается, рода. По большей части местные правители ведут происхождение от людей, которые давным-давно переселились в эти места или же в далеком прошлом пришли сюда как захватчики. Многие из этих аристократических фамилий называются именем своего основателя, и все они являются вассалами верховного князя. Каждые девять лет общее собрание нобилей выбирает нового князя. За минувшие сто с лишним лет никто из избранных не посмел объявить себя королем.

— Некоторые пытались и пытаются до сих пор, — отозвалась Магьер, слишком занятая делом, чтобы дать волю горечи. — Их постоянные интриги и заговоры привели к тому, что каждый дом мертвой хваткой держится за свои владения, не помышляя о большем. Крестьяне платят налоги и молятся о том, чтобы в их господах не взыграло честолюбие. Лучше уж перебиваться с хлеба на воду крепостным, чем помереть в солдатах, если князь соберет ополчение, чтобы драться за корону.

Малец заскулил, и Винн тотчас полезла в свой мешок, чтобы достать кусок кожи с эльфийскими знаками.

— И кто же правит здешним краем? — спросил Лисил.

— Энты, — ответила Магьер.

— Им принадлежит большая часть всех приречных земель. — прибавила Винн. — Энты — один из старейших домов Древинки. Магьер может рассказать тебе о них поподробнее.

Лисил поглядел на Магьер, вопросительно изогнув светлую бровь.

— По твоей же классификации — обыкновенные бессердечные тираны, — шепотом ответила она. — Вот и все, что тебе нужно о них знать.

Лисил нахмурился, сосредоточенно ощупывая растопку, сохнущую у костра.

Винн повернулась к Мальцу:

— Аг'ус а'виайхис ту оийхченис?

За все время пути Магьер уже успела выучить наизусть эту фразу, хотя и совсем необязательно было спрашивать у пса по-эльфийски, что он хотел бы съесть. Малец, как правило, готов был слопать все, что ему подадут, тем более что и выбор-то был небольшой. Пес между тем подобрался поближе к Хранительнице и ткнул лапой в несколько знаков, начертанных на коже.

— Сушеная рыба, — перевела Винн, прилежно следя за движениями собачьей лапы. — И очищенное яблоко. Лисил, мне понадобится нож.

Полуэльф нахмурился сильнее, передернул плечами, как будто у него зачесалась спина под шерстяным плащом. Магьер постаралась сделать вид, что ничего не заметила.

От подобных «разговоров» с Мальцом Лисилу до сих пор было не по себе. Правду говоря, теперь, когда им открылась истинная природа пса, Магьер высоко оценила то, как хорошо Винн научилась общаться с Мальцом. Вместо того чтобы выклянчивать еду или, как обычно, устраивать драматические сцены, Малец просто толкал лапой Винн до тех пор, пока она не доставала кожу с эльфийскими знаками. Беда в том, что разговаривать он желал исключительно о еде или прочих своих потребностях, но упорно отказывался говорить о своей природе маджай-хи или о том, с какой стати он много лет назад вмешался в судьбу Лисила и Магьер. Всякий раз, когда Винн заводила речь на эти темы, Малец попросту переставал обращать внимание на кожу со знаками. То, что пес так долго обманывал их, по-прежнему мучило Лисила и изрядно беспокоило Магьер. Что ж, рано или поздно Мальцу придется ответить на все вопросы.

Лисил поджал губы, вручил Винн свой нож и достал из мешка ломоть вяленой рыбы. Винн принялась чистить яблоко.

Магьер глядела в огонь, безотчетно положив руку на рукоять сабли и средним пальцем поглаживая небольшой выпуклый значок на ее навершии. Клинок этой сабли мог нанести вампиру такие раны, какие и не снились обычному оружию. Саблю, кожаный доспех и два амулета оставил Магьер ее отец, которого она никогда не знала, после смерти матери, которую она никогда не видела. Во время известных событий в Беле Магьер отдала Лисилу топаз, загорающийся желтым светом всякий раз, когда поблизости оказывался вампир. Ей самой этот амулет больше не был нужен: дампирского чутья вполне хватало, чтобы предостеречь ее об опасности, зато топаз мог пригодиться Лисилу в том случае, если ее вдруг не окажется рядом.

Второй амулет пока еще оставался для Магьер загадкой, по крайней мере отчасти, но тем не менее она открыто носила его. В небольшом жестяном полуовале был закреплен кусочек кости, на котором неведомая рука начертала тонкой вязью таинственные письмена. Этот амулет до сего времени использовался лишь однажды, причем сама Магьер не подозревала об этом до тех пор, пока уже ничего нельзя было изменить. Вельстил сказал Лисилу, что дампир может извлекать жизненную силу из крови, только если кусочек кости во время кормления касается обнаженной кожи. Лисил безрассудно последовал совету Вельстила и напоил Магьер кровью из собственного запястья — случилось это в Миишке, когда она была серьезно ранена во время первой их схватки с вампирами. Сейчас Магьер коснулась амулета и задумалась о том, насколько можно верить словам Вельстила. Костяной амулет был теплым на ощупь, может, оттого, что она сидит слишком близко к костру? Магьер отодвинулась подальше от огня, привалилась спиной к стволу дерева.

День погас окончательно, и вокруг стоянки сомкнулась ночная тьма. Лисил, прихватив с собой шерстяное одеяло, уселся рядом с Магьер. Когда он укрыл одеялом их ноги, Магьер обняла его и решительно привлекла к себе. Тепло его тела проникало глубже, чем обыденный жар костра, и лишь сейчас Магьер наконец-то согрелась. Склонив голову ей на плечо, Лисил наблюдал, как Винн кормит Мальца ломтиками очищенного яблока.

— Она его балует, — прошептал он.

Магьер едва не улыбнулась. Завтра они придут в Чеместук, ее… дом? Нет, теперь уже нет. Настоящий ее дом далеко отсюда, в таверне «Морской лев», в порту Миишка, где текла их с Лисилом мирная жизнь. Сколько же еще ей предстоит скитаться, прежде чем она вернется домой?

А сейчас… сейчас можно греться в объятиях Лисила и смотреть, как огромный косматый пес шумно чавкает очищенным яблоком.

Вельстил ворочался во сне, глубоком сне вампира, пытаясь укрыть взгляд от чешуйчатых черных колец, которые вздымались, колыхаясь, со всех сторон. Словно дюны черного песка, гонимые пустынной бурей, они перекатывались и волновались безостановочно, бесконечно. В привычном этом сновидении, которое так часто являлось Вельстилу, он ни на мгновение не мог закрыть глаз, а зрелище извивавшихся, без конца перекатывавшихся колец рано или поздно вызывало у него дурноту.

Вельстил ждал, что повелитель его снов станет гневаться на него, однако же в недрах сущности, окружавшей его со всех сторон, не таилось ни гнева, ни даже раздражения. Вельстил не ощущал вообще ничего — лишь безмерное одиночество, да еще то, что за ним пристально наблюдают.

— Помоги мне, — прошептал он во сне, — умоляю тебя — помоги! Что мне делать дальше?

Ответ отозвался в его мыслях прилетевшим издалека эхом:

«Продолжай… следуй».

Вельстил снова заворочался во сне. Черные кольца повелителя медленно истаяли, растворившись в кромешной тьме сновидения. Вельстил вскинулся, перевалился на бок — и проснулся.

Он сел на полу заброшенного капища, стоявшего на забытой людьми тропинке, которая ответвлялась от малолюдного древинкского тракта. Каменные стены выщербились и растрескались от времени, арочный вход, с двух сторон обрамленный колоннами, давно уже лишился двери, за прошедшие годы обратившейся в труху. Вельстил и Чейн, по следу Магьер продвигаясь вглубь материка, укрылись в этом капище незадолго до восхода солнца. На алтаре, который располагался за спиной у Вельстила, не было ни святынь, ни сакральных знаков — их, скорее всего, просто разворовали после того, как непостоянная паства отреклась от своего былого кумира.

Вельстил встал, пошатываясь — он все еще не до конца оправился от очередной встречи с повелителем своих снов, — и огляделся по сторонам.

— Чейн! — позвал он.

Ответа не было. Давно ли зашло солнце? В последние время Вельстил, приходя в себя после таких сновидений, чувствовал движение солнца в небесах все слабее и слабее. Обеспокоенный этим обстоятельством, он вышел из капища.

В лесной чаще было тихо, лишь покрикивала изредка неизвестно какая птица да шуршал по земле и листьям мелкий моросящий дождь. Ни единый, даже самый слабый порыв ветра не тревожил ветви деревьев и лесной кустарник. Вельстил вспомнил, что совсем незадолго до рассвета они миновали крохотную деревушку — жалкую горстку полуосевших землянок. Чейна, помнится, тогда взволновал вид человеческих жилищ. Неужели этот болван отправился на охоту?

Вельстил шагнул было назад, в капище, чтобы собрать свои вещи и, накинув плащ, отправиться на поиски Чейна, но остановился. Он сейчас один, совсем один, а когда путешествуешь в чьем-то обществе, такие ценные минуты выпадают нечасто.

Он не представлял раньше, как сложно будет следовать по пятам за Магьер, которая могла без помех передвигаться днем, в то время как ему приходилось искать себе укрытие. Проведя в пути последние несколько ночей, Вельстилу оставалось только с неприятным предчувствием догадываться, куда именно она направляется.

Вначале Магьер двигалась на юго-восток, что почти сбило Вельстила с толку. Он-то ожидал, что она покинет окрестности реки Вудрашк и свернет на север, в Стравину. Вельстил едва не потерял след Магьер в ночь после того, как она сошла с баржи, и ему пришлось отослать Чейна по выдуманному наспех делу, чтобы в одиночестве без помех определить местонахождение Магьер.

Нельзя тратить попусту и этот драгоценный миг одиночества.

Опустившись на колени в капище, Вельстил вынул из дорожного мешка бронзовое блюдо и положил его на присыпанный трухой пол выпуклым дном вверх. Бормоча гортанные слова, он достал кинжал и царапнул острием изуродованный мизинец на левой руке. Вельстил смотрел, как из ранки медленно падают капли его черной крови — одна, вторая, третья, — падают прямо в крохотную выемку на дне блюда. Обломок кости в искалеченном мизинце заметно потеплел. Вельстилу довольно было сосредоточиться всего на миг, чтобы залечить небольшую ранку.

Темная лужица крови в выемке на дне блюда заволновалась и вытянулась в полоску, которая пролегла от центра дна, с юга на юго-восток.

Вельстил тщательно протер блюдо и кинжал, спрятал их и вышел из капища, намереваясь все-таки разыскать своего заблудшего спутника.

Сомнений больше не было: Магьер направляется в Чеместук.

Винн смотрела, как Магьер и Лисил, сидящие по ту сторону костра, шепчутся, обнявшись под одним одеялом. Нелепо, но привычное это зрелище заставляло ее все острее с каждым днем чувствовать свое одиночество. Она не желала вторгаться в их так недавно обретенную близость, но при виде этой близости ощущала себя досадной помехой.

Все, все в этом путешествии шло не так, как ей рисовалось.

Прежде Винн даже и представить себе не могла, какой окажется жизнь без постоянного присутствия ее наставников и собратьев по Гильдии. Она рано осиротела и еще ребенком попала под опеку миссии Хранителей в Малурне, королевстве за океаном. В первые, волнующие дни пути резкие манеры Магьер и постоянные шуточки Лисила показались ей приятным разнообразием после той жизни, к которой она привыкла за годы, проведенные в Гильдии. Со временем, однако, Винн поняла, что ей все сильнее недостает домина Тилсвита и скромного, но такого привычного уюта старых казарм, в которых размещалась миссия. Хорошо, хоть Малец не бросал ее на произвол судьбы и составлял ей компанию с завидным постоянством. Девушка провела ладонью по загривку пса, запустила пальцы в густую шерсть и услышала, как Малец удовлетворенно заурчал в ответ.

Отправляясь в путешествие, Винн ожидала, что ее ждет труд хрониста и личного переводчика Магьер и Лисила, — именно такие обязанности возлагались на странствующих Хранителей, которые у нее на родине нанимались на службу в дома местных лордов. Она мечтала о том, как составит для архивов Гильдии новые, более подробные описания здешних стран, таким образом раздвинув границы Знания, которое Хранители присягнули беречь во благо всего человечества. Увы, и Магьер, и Лисил прекрасно знали белашкийский язык и, стало быть, не нуждались в ее услугах; сейчас же, к большой досаде Винн, они находились на землях Древинки. Бегло говорить на здешнем наречии могла одна только Магьер, но, впрочем, и Лисил с грехом пополам разбирал, что ему говорят.

И лишь Винн, в совершенстве владеющая семью языками, не знала ни слова по-древинкски. Пока.

Лисил, правда, пытался поучить ее древинскому, но во всякой деревушке, куда им доводилось завернуть по пути, Винн неизменно терпела фиаско. Хуже того, Магьер немилосердно подгоняла их, не позволяя замешкаться ни на минуту. Разве можно было в таких условиях вести записи, не говоря уже о том, что и записывать-то было почти нечего? Притом здесь все время стояли холод и сырость, и кто бы знал, как ей осточертело завтракать галетами! Винн тосковала по ученым неторопливым беседам и горячей похлебке с томатами и розмарином. Наблюдая сейчас за Магьер и Лисилом, она вдруг подумала, как здорово было бы сидеть вот так вот, греясь под одеялом и перешептываясь о древних легендах и забытых цивилизациях… с Чейном.

Винн оцепенела.

И тут же поспешила отогнать подальше эту неуместную мысль. Это все одиночество, будь оно неладно! Жалеть себя так же глупо и бессмысленно, как горевать о том, что прошло и потеряно навеки.

Куда тягостнее то, что с каждым днем путешествия в обществе Лисила и Магьер девушка все сильнее ощущала себя предательницей. Она не то чтобы солгала об истинных причинах того, почему ей так захотелось отправиться с ними, а просто умолчала о том, что домин Тилсвит поручил ей наблюдать за Магьер. Именно ради этого в первую очередь он отпустил в путешествие Винн, которой уже удалось немного сблизиться с Магьер. Он так жаждал получить подробный и обстоятельный отчет о всех особенностях дампира, что без колебаний вверил судьбу своей ученицы двоим охотникам на вампиров, то есть даже троим, если считать Мальца.

Вначале это поручение обещало стать настоящим приключением, и Винн необыкновенно гордилась доверием, оказанным ей наставником. Хранители воспитали и выучили ее, Хранители позаботились о том, чтобы она росла здоровой и счастливой, — а теперь ей предстояло сделать для Гильдии то, что до сих пор не удавалось еще никому. На деле, однако, тайно следить за своей спутницей, а потом украдкой записывать обнаруженные факты оказалось совсем не так увлекательно — Винн, по правде говоря, чувствовала себя обыкновенной шпионкой. Один раз она едва не рассказала Магьер всю правду, но в последний момент передумала. Магьер всегда была непредсказуема, и Винн всерьез опасалась, что за такие откровения ее отправят назад на первой же барже, идущей к устью реки.

Она запустила руку в дорожный мешок и достала низкую холодную лампу. Подняв крышечку и стеклянный колпак, девушка извлекла крохотный кристалл, заменяющий фитиль, и легонько покатала его между кончиками пальцев. О Магьер пока еще записывать почти нечего, но вот по Древинке они едут уже не первый день, и можно по крайней мере описать климат и растительность этого края. Поднявшись на ноги, Винн старательно улыбнулась Магьер.

— Хочу записать кое-что, — пояснила она.

Магьер кивнула:

— А потом сразу же спать, хорошо? И ложись поближе к костру, ночи с каждым разом все холоднее.

Винн собрала письменные принадлежности, прихватила холодную лампу и кристалл и, отойдя немного от стоянки, устроилась на стволе поваленного дерева. Легонько потерев кристалл между ладонями, она бережно вернула его на место, в специальное гнездо внутри лампы. Тотчас же кристалл полыхнул ярким светом, отогнав темноту и ярко осветив плоский сверток, который лежал на коленях Винн.

Развернув кусок тонкой прочной кожи, девушка порылась в стопке пергаментов, извлекла чистый и бережно откупорила чернильную скляночку, чтобы обмакнуть перо в чернила. И принялась описывать растительность, встреченную им в пути, отмечая, где в придорожном пейзаже происходили изменения, чтобы позднее пометить эти сведения на картах края. Ей казалось, что она всего-то успела начертать несколько строк, когда тишину вдруг нарушил голос Лисила.

— Боги милосердные, Винн! — воззвал полуэльф. — Эта лампа светит ярче костра. Погаси ее и давай уже наконец все поспим!

Рука девушки дрогнула, и на свеженаписанные буквы шлепнулась изрядных размеров клякса.

Винн оглянулась на Лисила и Магьер, которые уже постелили себе и приготовились спать, затем перевела взгляд на свои испорченные заметки. Они ехали весь день без перерыва, и вот теперь, когда она улучила минутку сделать хоть что-то толковое, ее гонят спать, точно заигравшегося ребенка!

— Да, конечно, извините, — откликнулась она и, собрав письменные принадлежности, задвинула заслонку лампы, чтобы та перестала светить.

Забираясь под одеяло, Винн почувствовала, как ползут по щекам крупные непрошеные слезы. Потом что-то мягко ткнулось ей в ноги, и она выглянула из-под одеяла.

В ее ногах едва слышно посапывая, сидел Малец, и его серебристая шкура в пламени огня отсвечивала золотом. Пес уставился на Магьер, и в его прозрачно-голубых глазах светилось неподдельное сочувствие. Хвост его, виляя, стучал по земле и разбрасывал во все стороны хвою и прошлогодние листья.

Винн приподняла краешек одеяла, Малец на брюхе вполз под него и улегся рядом с Винн, уткнувшись носом в ее под мышку. Девушка крепко обняла пса, зарыв пальцы в густую шерсть. Что ж, по крайней мере Малец по-прежнему с ней.

С тех самых пор, как Чейн сменил жизнь смертного на существование вампира, он ни разу не испытывал настоящий голод. Никогда прежде ему не приходилось провести целых две недели без единого кормления, И сейчас, затаившись в кустах ежевики, на расстоянии вытянутой руки от горстки жалких хижин, он отчаянно, неистово жаждал крови, жаждал вновь испытать, как наполняет все его существо теплая влага жизни.

Когда Чейн проснулся и увидел, что Вельстил ворочается с боку на бок и что-то бормочет во сне, он тотчас осознал, что ему просто необходимо подкрепиться. Скакать еще одну ночь напролет, ощущая внутри сосущую, невыносимую пустоту, — нет, он этого больше не выдержит! И Чейн, пользуясь тем, что его спутник продолжает спать, бесшумно выскользнул из капища.

Всеми чувствами, доступными Детям Ночи, он чуял живую плоть и кровь. Вся эта благодать находилась совсем близко — в бревенчатых, крытых соломой хижинах. Запах плоти и крови рождал в памяти Чейна блаженные ощущения: покорно рвущаяся под зубами кожа, теплая соленая влага, хлещущая потоком в горло… И конечно же, биение сердца жертвы, которое замирает в такт с растущим внутри его пульсом жизненной силы.

Дождаться ли ему, пока кто-то выйдет из дому — прихватить ли дров, проверить перед сном, надежно ли заперты в сарае гуси? А что, если этого вообще не произойдет?

Дверь одной из хижин распахнулась, и кряжистый мужчина выглянул наружу, чтобы выдернуть из поленницы охапку дров. Чейн напрягся, изготовившись к броску, но мужчина так и не вышел во двор, потому что из хижины донесся пронзительный женский голос:

— Дверь закрой, Эван! Холоду напустишь!

Дверь хижины закрылась.

Чейну так и не удалось развить в себе те ментальные способности, которые проявлял его бывший хозяин Торет, однако он, сосредоточившись, мог определять, сколько смертных присутствует в некоем конкретном месте. Направив все свои чувства на хижину, он почуял внутри пять «жизней». Этого было многовато, и Чейн перевел мысленный взгляд на соседнюю хижину. Там обнаружились только двое смертных.

Он подошел к хижине, постучал. Дверь приоткрылась, и в щель настороженно выглянула старуха с длинной седой косой. Чейн тут же обхватил себя руками, притворяясь, что озяб.

— Прошу прощения, матушка, — заговорил он, — но меня сбросил конь, и случилось это в полулиге отсюда, когда я ехал в соседний город. До темноты мне так и не удалось сыскать трактира. Я поспрашивал, где можно заночевать, и Эван сказал мне, что у вас сыщется для меня и поздний ужин, и местечко у очага.

Карие глаза старухи подозрительно сузились… однако Чейн в своем длинном, хорошо сшитом плаще и добротных сапогах нисколько не походил на разбойника. В душе он надеялся, что старуха примет его за молодого торговца.

— Да уж, трактиров здесь в округе нету, — подтвердила она скорее вежливым, нежели сочувствующим тоном. — Так, говорите, Эван вас сюда послал? Очень на него похоже! Оболтус ленивый, все бы ему нос совать в чужие дела!

— Кто там, бабушка? — донесся из хижины девичий голос, и Чейн крепко стиснул зубы, чтобы не выдать их предательскую, нетерпеливую дрожь.

— Молодой человек, который ухитрился потерять собственного коня, — ответила старуха, хихикнув, а затем шире отворила дверь. — Что ж, входите уж. Покормить мы вас покормим, но уж на ночлег проситесь к Эвану и Ольге. Внучка моя — незамужняя девица, и давать пищу сплетням нам без надобности.

Как же много нового довелось Чейну испытать за эти дни! Вначале — настоящий голод, которого он никогда не испытывал, служа Торету, теперь — подлинное облегчение, которое он ощутил, когда его пригласили войти в дом.

Обстановка в хижине, как он и ожидал, была довольно убогая, однако на противоположной стене уютно пылал огонь в очаге, а над ним на чугунной перекладине многообещающе булькал чайник. На миг Чейну вспомнились листья мяты… а затем это краткое воспоминание исчезло бесследно, когда он увидел вторую обитательницу хижины.

Девушка лет пятнадцати, соблазнительно пухленькая, вся в веснушках, с буйной копной рыжих кудрей, с любопытством уставилась на него.

— Бабушка, мне сбегать за Эваном? — спросила она.

— Попозже, дорогая Адена, чуток попозже. Вначале разогреем-ка похлебку.

Старуха передвигалась с усилием, кряхтя, как будто у нее ныли все суставы и кости. Чейн подождал, пока она не добредет до очага и девушка не подойдет к ней. Взяв ухват, девушка подцепила им кипящий чайник. Когда обе женщины, молодая и старая, оказались рядом, Чейн стремительно шагнул за спину старухе и одним рывком свернул ей шею.

Старуха бесформенной грудой осела на пол.

Девушка уронила чайник, и кипяток выплеснулся на мертвое тело ее бабушки. Она хотела закричать, но Чейн проворно зажал ей рот.

Затем он придвинулся к девушке, которая неистово царапалась и билась, пытаясь оттолкнуть его руку. Ее волосы пахли мускусом и соломой, но очень скоро все запахи перекрыл аромат страха, который источало все ее тело. Чейн желал бы, чтобы она сопротивлялась подольше, чтобы он мог вдоволь насладиться этим ароматом… но он слишком долго не пил крови и теперь совершенно не владел собой.

Толчком прижав девушку к стене, он впился зубами в ее горло. Одного укуса оказалось достаточно, чтобы нанести большую рваную рану, и Чейн буквально вгрызся в молодую трепещущую плоть. Струя восхитительно теплой крови хлынула ему в рот, потекла по горлу, наполняя его жизненной силой.

Девушка вначале пыталась вырваться, изо рта ее, зажатого ладонью Чейна, доносились сдавленные крики. Вскоре, однако, она затихла и перестала шевелиться. Обычно Чейн так наслаждался процессом борьбы с жертвой, что едва осознавал вкус крови; теперь же этот упоительный вкус наполнил его рот и принес ему прежде не испытанное блаженство.

Он жаднее впился в горло жертвы и пил до тех пор, пока ее сердце не перестало биться. Когда девушка умерла, ее кровь тотчас лишилась вкуса жизненной силы, и Чейн без сожаления швырнул на пол мертвое тело.

Затем он привалился к стене, стараясь прийти в себя. От такого бурного и жадного кормления ему стало почти дурно. Что бы там ни толковал Вельстил, но он больше не станет так долго отказывать себе в крови!

В этот миг Чейну думалось о том, что все его существование представляет собой долгую историю рабства. Вначале он подчинялся отцу, затем Торету, теперь Вельстилу. Даже сейчас, исполненный теплой силой девической крови, Чейн содрогнулся, вспомнив своего отца, виконта Андрашо.

О, этот человек умел виртуозно притворяться! Все окружающие видели в нем обаятельного аристократа, расточавшего веселость и улыбки. Дóма же, за закрытыми от света дверями он становился совсем иным. Наслаждение ему доставляли только власть над домашними и жестокость. Излюбленной жертвой Андрашо была мать Чейна, маленькая, хрупкая, как птичка, женщина, любившая музыку и книги. Чейн обожал свою мать, но из года в год вынужден был наблюдать за тем, как она все больше замыкается в себе. Он так боялся отца, что не смел заступиться за мать. Эта вина тяготила Чейна до сих пор. Едва получив наследство, он бежал в Белу, чтобы там начать другую жизнь, хотя и не подозревал, каким окажется его новое существование. Позднее он узнал, что мать наложила на себя руки. Чейн не вернулся домой даже для того, чтобы присутствовать на ее похоронах.

И сейчас, стоя в жалкой хижине, впервые за много дней ощущая себя исполненным силы, Чейн решил, что никогда не станет покорным рабом Вельстила. Да, они используют друг друга, чтобы достичь каждый своей цели, — это приемлемо, но вот подчиняться Вельстилу или нет, Чейн решит сам.

Бросив в хижине двух мертвых женщин, он ушел в чащобу. Если ему повезет, то Вельстил все еще ворочается на полу, бормоча во сне. Чейн мог только гадать, что собой представляет его спутник. Дети Ночи, чтобы не ослабеть, должны кормиться четыре-пять раз в месяц, и, насколько Чейну было известно, им не снятся сны.

Извечный туман и сырость древинкского леса вызывали у Чейна отвращение. И кто только по доброй воле захочет жить в этаких местах? Он направился было к капищу, но тут прямо перед ним возник, вынырнув из зарослей, неприятно знакомый силуэт.

— Где ты был? — спросил Вельстил.

Чейн даже и не почуял, что он так близко. Вельстил, как всегда, выглядел безупречно, только пряди нечесаных волос в беспорядке свисали на лоб. Взгляд его упал на грудь Чейна, и Вельстил выразительно поморщился:

— У тебя вся рубашка в крови.

Чейн взглянул вниз и убедился, что его спутник прав.

— Я должен был покормиться, — сказал он, — иначе бы к утру от меня не было никакого прока.

Еще секунду Вельстил немигающе смотрел на кровь, затем поднял голову:

— Ты хотя бы избавился от трупа?

— Нет, я бросил их в хижине. Меня никто не видел, а к утру мы будем уже далеко.

— Их?! — Лицо Вельстила явственно окаменело, и он пристально поглядел в темноту, туда, где скрывалась деревня. — В которой хижине?

Чейн услышал слабый треск лопнувшей кожи — это Вельстил с силой стиснул кулаки, обтянутые черными перчатками.

— Второй справа, — тихо ответил он.

Вельстил с хрустом двинулся напрямик, через заросли к хижине, Чейн следовал за ним. Распахнув дверь хижины, Вельстил заглянул внутрь и покосился на Чейна с таким отвращением, словно перед ним был дикий, нерассуждающий зверь.

— Я возьму старуху, — бросил он, — а ты понесешь девушку. Все равно ты уже весь вывозился в крови.

Чейну этот довод показался бессмысленным, но спорить он не стал. Подхватив труп девушки, он вслед за Вельстилом вернулся в лес. Они бросили трупы на полпути к капищу, в гуще зарослей, и как следует присыпали их палой листвой.

— Если до них доберутся падальщики, никто так и не узнает, что произошло, — сказал Вельстил.

Чейн сумел скрыть всколыхнувшееся в нем презрение. Он не раб, он свободен, и в жилах его струится чистая, неподдельная сила.

— Ты вызнал, каким путем движется дампир? — спросил он.

— Да, — ответил Вельстил, не глядя на него.

— Тогда я переодену рубашку… а ты пока оседлай коней.

Не сказав в ответ ни слова, Вельстил зашагал к капищу.