Сердце мстителя

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Дом Джеймса Клейтона оказался не таким, как ожидал Аркантус. Он видел почти каждую его часть через систему видео-безопасности, но это было не то же самое, что физически находиться в этом месте. Это совершенно другое ощущение: стоять в реальности в том помещении, которое столько раз видел через систему безопасности, быть окруженным всеми этими предметами, которые можно потрогать и рассмотреть, чувствовать энергию этого места.

В этом доме было холодно и темно, и Арк сомневался, что это изменится даже после восстановления электроснабжения.

Пока Аркантус шел по коридору, проверяя тихие комнаты, некоторые из которых были достаточно темными, чтобы свечение его кхал распространялось на несколько метров дальше порога, он постепенно стал лучше понимать владельца. В данном случае это было результатом скорее того, что не было выставлено на всеобщее обозрение, чем того, что было.

Мебель, декор и обустройство каждой комнаты были образцом комфортабельного богатства, совершенно лишенного индивидуальности. Каждый выбор был странно безопасным, странно универсальным, что не ускользнуло от внимания Арка, несмотря на его ограниченные знания терранских трендов и традиций.

Маленькая квартирка Тентила и Абеллы имела больше характера, чем все, что существовало в этом доме.

Здесь не было фотографий семьи или друзей, никаких намеков на какие-либо хобби или личные интересы, вообще ничего о Джеймсе. Все было чрезмерно аккуратно. Даже при плохом освещении было видно, что ни пылинки не осталось там, где Джеймс этого не хотел.

Здесь не было ощущения обжитого места.

Контроль. Речь всегда идет о контроле.

Джеймса Клейтона внизу не было, но кофеварка уже была опустошена и вычищена.

Даже при всей интенсивности своей ярости и ненависти Арк сохранял сосредоточенность и внешнее спокойствие. Он не ускорил шаг, не хлестал хвостом, не поддавался своим порывам крушить мебель, разбивать окна и пробивать дыры в стенах. Сегодня у всей его силы и способности к насилию была бы только одна цель.

Он поднялся по лестнице, не обращая внимания на тихие скрипы и стоны, которые ступени издавали под его весом. Часть Аркантуса хотела, чтобы Джеймс знал, что он не один, почувствовал панику, испытал нарастающий ужас.

В коридоре второго этажа было еще темнее, чем на первом. Все двери были закрыты, за исключением одной в конце коридора, ведущей в хозяйскую спальню. Она была достаточно приоткрыта, чтобы Аркантус мог разглядеть серый вечерний свет, струящийся сквозь тонированные стекла.

До Арка донесся слабый звук — бегущая вода.

Его сердце бешено заколотилось, гнев почти сковал конечности и заморозил на месте. Он заставил себя двигаться вперед и, не колеблясь, полностью распахнул дверь, когда добрался до нее.

В то время как остальная часть дома наводила на мысль, что Джеймс любил серый и бежевый цвета, в этой спальне преобладали темные, унылые тона. Темно-бордовый и черный на постельном белье, темно-синий и фиолетовый на ковре, красно-фиолетовая акцентная стена. Это были одни из тех цветов, которые предпочитал Аркантус, но здесь им не хватало чувственности, которую он обычно с ними ассоциировал.

Здесь они выглядели какими-то гнетущими и мрачными.

Аркантус пересек комнату и остановился у двери ванной. Конечно же, по ту сторону работал душ.

Сжав челюсти, Аркантус отошел и быстро обыскал комнату. Примечательных вещей было немного, если не считать заряженного бластера в ящике прикроватной тумбочки. Он поднял оружие, осмотрел его и вернул на место без элемента питания. Дополнительные батарейки, спрятанные глубже в ящике, его не волновали.

— У тебя должно что-то быть, — пробормотал Аркантус, поворачивая голову, чтобы осмотреть комнату. — У таких людей, как ты, всегда что-то есть.

Потому что такие люди, как Джеймс Клейтон, редко сталкивались с последствиями за что-либо. Многие считали себя выше системы, слишком богатыми, влиятельными и умными, чтобы попасться. И Джеймс, казалось, верил в это еще до того, как унаследовал состояние отца.

Его взгляд остановился на двери в дальнем конце комнаты. Она была приоткрыта лишь на щелочку, как вход в спальню, но что выделялось, так это то, что она вообще не казалась дверью — она выглядела как еще один кусок стены. Он не припоминал, чтобы видел что-либо, указывающее на это, на планах дома.

Аркантус приближался к проему, и по мере этого мерцающий свет изнутри становился все явственнее. Что-то сжалось у него внутри, когда он положил руку на дверь.

Он заколебался. Из отверстия исходил запах, едва уловимый, тот, которого он никогда раньше не ощущал, но который был странно знаком. Запах терран. Запах секса. Но это совсем не было похоже на соблазнительный аромат Саманты.

Едва сдерживая рычание, он толкнул дверь.

Источник свечения сразу привлек его внимание. Одна из стен была углублена, в нее были встроены стеллажи. Полки были заполнены крошечными включенными голопроекторами, отображающими терранок, многие из которых были раздеты, некоторых с Джеймсом. Несколько из них появлялись в голограммах, но более чем в половине была одна женщина. Эту женщину Арк узнал мгновенно.

Его сердце сжалось и перестало биться. Все внутри него напряглось, вены горели, а легкие отказывались наполняться воздухом.

Саманта.

Моя Саманта.

Она была на многих голограммах. Иногда одна, иногда с Джеймсом, а в некоторых случаях — с Джеймсом и одной или несколькими другими женщинами. На многих изображениях была большая часть ее обнаженного тела.

Механизмы гудели в конечностях Аркантуса, когда непроизвольно сгибались, создавая новую нагрузку на тело, к которому были прикреплены протезы.

Каким-то образом он заставил себя двигаться и вошел в комнату. На него нахлынуло столько чувств, что он уже ничего не ощущал: все эмоции слились в неразборчивую массу, застрявшую глубоко в груди.

На нескольких из голограмм была изображена счастливая Саманта. Саманта, которая потеряла поддержку после смерти отца, но ошибочно полагала, что встретила мужчину, который будет любить ее, лелеять и уважать. Это были самые невинные снимки и единственные, которые она, вероятно, сделала добровольно. Все остальное…

Он не хотел смотреть ни на одно из голографических изображений. Не хотел видеть свою пару такой, не хотел видеть ее с ним. И хотя Аркантус занимался с ней любовью так много раз, хотя он исследовал, познавал и боготворил каждый миллиметр ее великолепного тела, это было неправильно. Это было нарушением. Он знал Саманту достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не давала согласия на это — ни на запись голограмм, ни на их показ, ни на ситуации, которые они изображали.

Аркантус увидел свою пару со слезами на глазах, с синяками на бледной коже, со страхом, замешательством и печалью, запечатленными на ее чертах. Он видел ее с руками Джеймса на своем теле, с ним внутри нее, видел боль на ее лице. Он видел, как Джеймс бил ее, рвал на ней одежду, удерживал и душил.

И при всем этом он видел злобное удовольствие на лице Джеймса.

Аркантус оскалил стиснутые зубы.

Реальность оказалась намного хуже, чем он себе представлял, намного хуже, чем он когда-либо хотел представить. И все это усугублялось тем фактом, что некоторые голограммы были записаны на видео, придавая изображениям непристойное движение.

В конце концов, Арку удалось оторвать взгляд от дисплея, чтобы осмотреть остальную часть комнаты. Его сердцебиение грохотало в ушах, прерываемое только все более неровным дыханием.

Справа в стену была встроена скамья с кожаной обивкой, к противоположной стене были прикреплены тяжелые металлические кольца — такие, к которым можно было бы прикрепить ограничители или цепи.

Взявшись за одно из колец, Арк дернул его. Оно прочно держалось на месте. Он тяжело выдохнул через ноздри.

Верхний свет мигнул, и мужчина-терранец прямо за спиной Аркантуса сказал:

— Лежать.

Арк сильно взмахнул хвостом, но не задел нападавшего. Он использовал инерцию, чтобы развернуться и нанести мощный перекрестный удар. Но его глаза расширились, когда он понял, что видит перед собой.

Он знал это стройное маленькое тело, знал каштановые волосы, он знал эту застенчивую позу, предназначенную для того, чтобы маленькая женщина казалась еще меньше. Позади него стоял не Джеймс, а Саманта.

И было слишком поздно остановить жестокий удар.

В панике он нарушил собственное равновесие. Его кулак врезался в шею Саманты и вышел через ее плечо, и Аркантус падал, не в силах согласовать то, что он видел, с тем, что чувствовал, о чем думал.

Все его тело прошло сквозь Саманту, когда он рухнул на пол. Он перевернулся на спину и оттолкнулся от пола, но его остановило сиденье скамейки.

Аркантус поднял взгляд.

Саманта стояла перед ним обнаженная, опустив лицо и прикрывая руками грудь и таз. Ее кожа была красной. Он знал свою пару, знал, что цвет ее лица был вызван не жаром возбуждения, а смущением, стыдом.

— Лежать, — с рычанием повторил мужской голос.

Саманта вздрогнула и отвернулась, словно защищаясь. Голосом, более слабым, чем когда-либо слышал Аркантус, она сказала:

— Пожалуйста. Мне… мне это не нравится.

Слезы навернулись на эти большие карие глаза. Сердце Аркантуса дрогнуло.

— Что ты сказала? — требовательно спросил мужчина.

— Мне это не нравится, Джеймс, — язык Саманты выскользнул и пробежался по пересохшим губам. — Пожалуйста, м-можем мы остановиться?

Она вскрикнула и отшатнулась назад. Внезапно рядом оказался Джеймс. Его рука метнулась вперед и схватила ее за горло, заглушая крик. Она схватила его за запястье обеими руками, когда он притянул ее ближе, сопротивление Саманты было ничтожным.

Джеймс наклонился и приблизил ее лицо к своему. Свободной рукой он расстегнул ремень на брюках.

— Сколько раз, блядь, я должен тебе повторять, Сэм? Когда я отдаю тебе приказ, ты подчиняешься ему. Ты принадлежишь мне. Когда я захочу, где я захочу, что я, блядь, захочу, ты дашь мне это.

Он вытащил свой возбужденный член и приблизил рот к ее уху.

— Ты существуешь исключительно для моего удовольствия, любовь моя.

Но все, что ты можешь получить — это мой голос. Мой приказ.

Это не он.

Ярость захлестнула Аркантуса, быстро перерастая во что-то настолько огромное и могущественное, что он едва ощущал это. Биение его сердца, глубокое, быстрое и ровное, резонировало по всему его телу, вплоть до костей.

Приказ. Именно это слово вызвало панику у Саманты, когда они с Арком разговаривали по голокомму. Это была та рана, которую он неосознанно вскрыл, та травма, которую он пробудил.

Что-то скрипнуло. Он не сразу понял, что это была его челюсть, стиснутая так сильно, что заболели кости. Волокна ковра порвались под когтистыми пальцами.

Он знал, что это за комната, знал, для чего она использовалась, для чего Джеймс Клейтон намеревался ее использовать в будущем. Кронштейны с кольцами на стене не были декором, мягкое сиденье не предназначалось для отдыха, а множество голопроекторов не стояли здесь для сохранения заветных воспоминаний о прошлых отношениях.

Это была комната трофеев, куда приходил ужасный человек, чтобы предаваться своим навязчивым идеям.

И Саманта Дон Уайлдер оставалась главной из этих навязчивых идей.

Едва сдерживаясь от желания напасть на то, что, как он знал, было голограммой, Аркантус поднялся на ноги. Обычно плавные, вялые движения его тела стали скованными, а хвост бил позади сильными, резкими движениями. Дверной косяк раскололся в его руке, когда он ухватился за него, чтобы протиснуться обратно внутрь спальни.

Его взгляд метнулся к двери ванной, которая распахнулась после щелчка защелки.