Сеня. Миссия Наследной Йагини

Сказ иной, тринадцатый ИТОРИЯ ПРОКЛЯТОГО ГРАФСТВА

— Что ж вам, голубкам, не спится-то ночью, — укоризненный тон бабушки, которая сидела в крохотной комнатушке при кухне и что-то вязала, заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Спустились, называется с оборотнем и Данькой на кухню — не знаю, почему-то здесь казалось безопаснее разговаривать, все от хозяина и поющего сирина подальше. И пить очень хотелось. Никого из слуг не было, и я сама налила воды — себе и магу в бокалы, коловертышу — в блюдечко, ночь казалась затхлой и душной не только мне. Только стоило нам присесть, сказать толком ничего не успели, как раздался этот самый бойкий старушечий голос — по нему мы и обнаружили саму его обладательницу.

— Заходите уж, чего встали, — слеповато прищурилась на нас старушка, разглядывая поверх стекол окуляров, — Дети.

Переглянулись с магом, вошли, поприветствовали бабусю.

— Что же это? Я смотрю, ты, девонька, с коловертышем? Ты же кто такая будешь? Никак, Берегиня? Ну-ка, подойди поближе. Все подходите, присаживайтесь.

И пока мы усаживались за низкий столик, на нижнем отсеке которого оказалось сложенное вязание, нитки, спицы, крючки, бабуся ловко налила неизвестно откуда взявшейся сметаны в фаянсовую миску и поставила ту перед Данькой.

— Э, нет, ты не Берегиня, — и черные, бездонные глаза бабушки буквально впились в мои. Ощущения были такими, как будто изнутри головы забегали мурашки, обшаривая непонятно, кстати, почему пустое пространство. Те еще ощущения.

— Йагиня, — наконец улыбнулась бабуся, — Коловертыш твой с толку меня сбил. Обычно они Берегиням служат, да что я тебе рассказываю, сама все знаешь. И оборотень-жених, как я посмотрю.

— К Вашим услугам, сударыня, — галантно улыбнулся этот наглец и склонился над протянутой ему сморщенной, сухонькой ручкой. Как лапка у птички.

— Сударыня… как к вам обращаться?

— Агриппина, — подсказали мне.

— Сударыня Агриппина, — попробовала я восстановить справедливость, — Не жених он мне, а попутчик.

Бабуся совершенно не обратила внимания на мои слова, а еще и подмигнула магу.

— Из какого ты Дома, девонька?

— Из Дома Стефаниды.

— Стефаниды, значит, — пожевала губами старушка, — Как же, как же, встречались.

— Вы знакомы с бабулей?

— И с бабулями, и с мамкой твоей тоже. Мамку когда-то нянчила даже, да что там, дело давнее. Значит, о тебе Стефанида писала.

Как писала? Неужели бабуля думала, что у внучки хватит ума сунуться в графство Менфера? Видимо, так и думала, ага.

— Кто вы, сударыня Агриппина? — задал вопрос маг, — Вы очень отличаетесь от всех, кого мы видели здесь.

— Честный, прямой, — бабуля посмотрела магу в глаза, видимо сейчас он подвергся той же «процедуре», что и я давеча. Даже не дрогнул.

— Сильный, — усмехнулась она, — Благородный. Только молодой еще совсем. Ну, ничего, мудрость она с опытом приходит.

Я все силы направила на то, чтобы не усмехнуться.

— Ты, милок, пойми, — она обращалась по-прежнему к магу, как будто они вели до этого момента некую беседу, без меня и Даньки, — Ей твоей нахрапистости мало. И наглостью одной этот лед не растопишь, — теперь она подмигнула уже мне. А я изумленно глазами моргала. Лед? Да меня от одного его взгляда, от одной улыбки в жар бросает!

— А что на здешних непохожа, так вот ведь как бывает, дети: на Природных магов чары сирина не действуют.

— Кого? — не понял оборотень.

— Сирина, — хмуро ответила я, — Того, кто пел.

— Сирина?

— Это птица такая, — пояснила я, — с человеческим лицом. С женским. Ее пение приносит людям забвение и потерю памяти. Сирины… они не злы, просто равнодушны очень. Они олицетворяют печаль, можно сказать — являются квинтэссенцией скорби.

— Ничего себе, не злы, — возмутился маг, — Так ведь его пение на тот свет всех живущих здесь утягивает!

— В Навь! — поддакнул коловертыш и опять принялся за сметану. Что ж. С этой загадочной знакомой моих бабуль держался очень свободно. Значит, она не представляет для нас опасности. А что? У моей бабули в знакомых не только, знаете ли, все такие светлые и добрые!

Старушка меленько засмеялась, затряслись ее сухонькие ручки, стуча спицами одна о другую громче, чем до этого — при разговоре с нами она так и не перестала вязать — в ее черных, глубоко запавших глазах, запрыгали озорные бесенята.

— Ох, Сеня, ну насмешила.

Сеня? Раз по имени назвала, значит, точно письмо от бабули получила.

— Да, милый, нелегко придется тебе крепость-то штурмом брать, — сообщила она магу, — Девонька вишь какая подозрительная!

Что на такое ответишь, я покраснела, а маг заявил, что будет брать столько, сколько нужно, от чего бабуся опять засмеялась, а я еще больше покраснела. Посмотрев то на одну, то на другую, покраснел почему-то и сам оборотень. Только Данька не оторвался от сметаны. Единственный нормальный среди нашей компании.

Отсмеявшись, бабуся Агриппина поведала нам печальную историю графства Менфера.

Сама она из Дома Природных магов, издревле живших на территории графства. Правда очень давно, когда нынешнего графа де Менферского еще и на свете не было, покинул Дом Природных магов насиженное место. А дело в том, что обидел дед нашего хозяина не абы кого, а Дивьих Людей[24], и не просто обидел, а отплатил предательством и низостью на доверие и услугу, ими оказанную.

— В те времена, когда дед нынешнего графа был совсем молодой, попросилась пройти через его земли, то есть графство Менферу, колония Дивьих Людей.

— Точно, я читала, что именно в то время состоялась миграция Дивьего Народа на север, — кивнула я головой, — И бабули рассказывали.

— И я читал, — кивнул сударь Лиодор.

— Эка невидаль, — не согласился с нами Данька, — Я вон ниче не читал вообще, а все равно про Дивье Племя знаю. Точнехонько. Именно тогда михрация ихняя и случилась.

— Ничего, что не читал, — Агриппина ласково погладила бесенка по блестящей мягкой шкурке, и Данька прижал уши, становясь еще больше похожим на толстощекого котика. Вопреки моим ожиданиям — а что и говорить, характер у нашего коловертыша был тот еще — бесенок блаженно жмурился от прикосновений Природной магини, и, даже как будто заурчал.

— Ничего, — повторила бабуся, — Вон, новая хозяйка потом научит.

Коловертыш скосил на меня хитрый желтый глаз и ничего не сказал. Это я, что ли, новая хозяйка? Еще чего! Да меня в жизни столько не оскорбляли и не сомневались в моих умственных способностях, как в этом путешествии, а ведь оно только началось! Вот, скажите, надо оно мне, такое счастье да на всю жизнь? Итак с самооценкой беда, так ее еще планомерно «поднимать» будут изо дня в день! Но странно — Агриппине бесенок перечить не стал, продолжил щуриться и мурчать. А все-таки он милый…

А Природная магиня продолжала рассказ.

Пропустил, значит, старый граф, колонию Дивьих Людей через свои земли, и плату за это получил немалую. И была еще услуга какая-то, что сделали они для него, но об этом подробней никому узнать не удалось… Маленький народ — похожий на очень красивых детей, лет одиннадцати — тринадцати, расплатился за возможность пересечь графство целым сундучком самоцветов и неким предсказанием, суть которого так и не успела дойти до людей из-за произошедших тогда трагических событий. Может и прошли бы они спокойно, и не было бы всего того, что потом произошло. Да только шла с Дивьим Народом одна человеческая женщина. Сейчас уже никто не помнит, кто она была и откуда. Кто-то говорит, что это сама светлая богиня Девана спустилась на Землю, чтобы проводить одни из самых любимых своих творений в безопасные земли. Люди заселяли территорию с юга, и хоть по силе своей и уступали многим нелюдям, превосходили всех их численностью, плодясь и размножаясь с быстротой, недоступной многим иным народам. Так велели им боги. Да только Дивьи Люди всегда любили уединение и не слишком охотно делились с другими своими тайнами. Не потому, что равнодушны или презрительны, просто не доросли еще многие до того, чтобы знать их секреты. Слишком часто использовали знания Дивьего Племени не по назначению, оборачивая светлые тайны во зло.

— Впрочем, не верю я, что шла тогда с Дивьим Племенем женка самого Святобора, — поделилась с нами своими мыслями бабуся, — Просто что да — то да, красоты она была необычайной: волос черен, глаза — что твои изумруды сверкают, кожа мягкая и нежная, лук со стрелами за плечами, истинная богиня! Очень ты, девонька, на нее похожая, — неожиданно улыбнулась мне Агриппина, и провела сморщенной ладонью по щеке. Я зарделась от такого внимания. Должно быть, Природная магиня мне льстит. Не могу я напоминать прекрасную попутчицу Дивьего Племени, никак не могу. Неужели не видела своего отражения в зеркале?

А сударь Лиодор опять бросил взгляд на меня, такой нежный-нежный, отчего все в груди сжалось, и накрыл мою руку своей. Я свою, естественно, вырвала и фыркнула недовольно.

— Старый граф как увидел женщину эту — затрясся весь. Говорит, мол, я позволил только Дивьему Народцу через свои земли пройти. И плату только за них получил. А эта баба, значит, не смутилась ничуть и спрашивает его — мол, что хочешь, чтобы и я прошла.

Граф как голос ее услышал, бархатный, трепетный, так и окончательно разум потерял. Пойдем, говорит, девка, в опочивальню — будешь во всем покорна — отпущу, нагонишь еще своих провожатых.

На защиту черноволосой воительницы или охотницы весь маленький народ встал. Говорят, мол, заплатили сполна и за свою, и за ее безопасность. И мы, и она под священной защитой гостеприимства, значит. Граф — а нраву род Менферский, чего греха таить, всегда был своевольного, грубого — совсем обнаглел. Ежели, говорит, хоть слово еще скажете супротив, всех перебью, баб и девок ваших своим стражам на забаву отдам, а выродки, детки то есть, в цирке будут выступать.

Где ум его был в то время — никто не ведает. Да только угрожать Дивьему Племени вряд ли кто отважился бы. И только эта женщина эта так недобро на него посмотрела и говорит — хорошо, пошли. Заплачу тебе, как хочешь. Говорит, а глазища так и сверкают.

Не окстишься — говорят ему Дивьи Люди, беда весь твой род ждет. По судьбе тебе положено черствость сердца преодолеть, или за грехи твои потомки расплачиваться будут. Да только не расплатятся никогда. На это граф своим людям команду дал — мол, отдаю их всех в ваши руки. Да только двинуться на Дивьих Людей из всех только один лишь стражник посмел — и шаг сделавши, окаменел. А зеленоглазая та баба, значит, тетиву лука натянула и в самое сердце графа прицелилась. И глаза ее вмиг побелели, от гнева, ведомо. Наверно, какая боевая магичка то была, или Охотница, жрица Деваны. Но не успела стрела его поразить, как обернулся старый граф оленем, и вся свора борзых за ним умчалась. Загнали, в общем, они его. А стрелу ту так и не нашли потом, — подвела итог Агриппина, — В тот же день все Природные маги — а нас пятеро здесь жило — графство и покинули. Только я вот осталась. Графиньюшка-то покойная, бабка нынешнего графа, чижолая[25] была. Вот и умолила меня остаться. Пожалела я ее. Осталась. Да только много тогда кто ушел с проклятой земли. А в том, что она проклята, ни у кого тогда сомнений не возникло.

Мда, поучительная история. Однако при чем же здесь сирин? Я недоуменно посмотрела на Природную магиню, да и что же это за сирин такой, который жизнь из людей вытягивает?

— Сирин непростой, — согласилась Агриппина, — Да только присказку перед сказкой необходимо было поведать, чтобы поняли, откуда здесь такой особый сирин выискался.

Род графьев Менферских оказался проклятым, как и их земли. Отец нашего хозяина отличался суровым, злобным нравом с самого момента своего появления на свет. Да и магический фон самой земли графства существенно покачнулся после той самой миграции Дивьих Людей. А что же они хотели? Обидеть Дивье племя, и остаться безнаказанными? Однако почему никто не попытаться снять проклятие?

— А никто не соглашался его снять, — вздохнула Агриппина, — Моих сил не хватило бы. Особенно тогда, в молодости. Сейчас-то уж совсем другая причина держит.

Я недоуменно уставилась на бабусю. Собственно, как и оборотень. На лицах у нас читалось недоверие. Она что, намекает на свою немощь, на возраст? Ой, что-то сомневаюсь. Да с возрастом магини только сильнее. Да и знакомство с моей бабулей — ей стоило только подать весточку, как собрались бы сестры по волшбе и попытались снять заклятие.

— Я смотрю, ничего-то от вас не утаишь, — опять разулыбалась бабуся, — Слушайте же, не бегите поперек помела!

Отец нашего хозяина строго-настрого приказал молчать о заклятии, лежащем на его землях. Обозвав всю это историю «бабскими россказнями», он сам отказался верить в то, что произошло с его отцом, и сыну, то есть нынешнему графу, запретил. Растил мальчика в ежовых рукавицах, учил жестокости и ненависти ко всему живому, что почему-то гордо именовал «силой». Наказывал также его знатно, стараясь сделать это особенно унизительно. Агриппина, живущая в замке только потому, что дала когда-то обещание покойной бабке молодого графа, не имела права вмешиваться в процесс воспитания и только вздыхала. Общение с матерью граф для своего сына ограничил. Ребенка ей больше родить не дал, хоть и очень просила, чуть ли не на коленях ползала. Бедная женщина хотела вновь обрести смысл жизни — надеялась, что с малюткой нянчиться сможет. Но только граф был непримирим. Воспитывал сына в крайней непочтительности не только к матери, но и всему женскому роду. К слову, своей жене он дитев больше не дал, однако наводнил своими бастардами всю округу. Собственно, один из побочных детей покойного графа и есть почтенный Хориус, глава Штольграда. Как мамка умудрилась вывезти дитя из графства — только светлым богам ведомо, без коей помощи, видимо, не обошлось. Но вот сударь Хориус-то явно не в папку пошел — вон какой хороший человек! Жалко только, что с женкой так не повезло.

Однако возвращаясь к рассказу о родителях нашего графа, стоит упомянуть, что графиня не выдержала такой жизни и вскоре умерла. Отец покинул сына, когда тому минуло двадцать пять лет. Никто не ведает, как случилось, только нашли его в лесной чаще, со стрелой, торчащей из груди. Стрела оказалась особенной — таких в графстве сроду не было. Черная, с изумрудно-зеленым наконечником и зелеными перьями. Бабуся Агриппина опять вздохнула и проворчала:

— Нет, не может быть, чтобы старый граф вызвал гнев самой светлой Деваны.

И я поняла, почему она это делает. Признать то, что земля проклята всесильной богиней — значило, признать ее обреченность. А, не смотря на то, что П риродную магиню держало здесь лишь обещание, землю свою родную, судя по всему, она любила. Иначе, зачем она здесь? Вон, и в живых-то не осталось уже той, которой она обещала…

Однако даже не смерть графа с графиней стала серьезным испытанием для графства. После того, как хозяин обидел Дивьих людей, магический фон Менферы сильно качнулся в темную сторону. И начали шалить волкодлаки, трясовицы, и прочая нежить, и даже вещицы-сороки, птицы-людоедки. Все больших сил требовалось Агриппине для того, чтобы защищать жителей Менферы от темных сил своей природной магией. Покойников начали сжигать сразу после смерти, без должного ночного отпевания, потому что все они в первую же ночь вставали умрунами. Пришлось установить — с помощью моих бабуль, мамы и других сестер по волшбе — границы, через которые не могла пройти нежить, потянувшаяся с Темной империи, как пчелы на мед. Но установленная магическая грань действовала не только на нежить — на светлые силы тоже. Менферу принято стало обходить стороной — целее будешь. Графство медленно, но верно приходило в упадок и умирало.

К слову, мои бабули и прочие светлые магини наотрез отказались помочь иначе, чем разве что укреплением границ. И Агриппине посоветовали уходить из проклятого графства. Потому как ратовать за снятие проклятье должен представитель проклятого рода, буде хоть один такой наследник жив — с искренним и открытым сердцем. А не Природная магиня, которая очень, просто очень хотела помочь родной земле, и людям, живущим на ней. Хоть чем-то.

Но представитель сего рода, а именно наш хозяин рос злым, заносчивым и жестоким юношей. Рано лишившись матери, он не знал, что такое женское воспитание — граф запрещал сыну общаться с женщинами, пока тот не достиг четырнадцати лет, а потом лично поспособствовал его знакомству с разбитными селянками, не отягощенными ношей добродетели. Гуленами, одним словом.

Ой, кажется, я случайно повторила это слово вслух, вслед за бабусей Агриппиной. И нечего так на меня таращиться, сударь Лиодор.

Молодой граф рос в святом убеждении, что женщина — это что-то сродни домашнему животному. Она предназначена исключительно для забавы, а еще на ней можно вымещать свою злобу, если покажется, что она недостаточно ретиво исполняет твои желания.

Агриппина перевела дух. Да, рассказ получился долгим. Однако к настоящему моменту, к замку, населенному полупризраками, к сирину мы пока так и не подобрались.

— Насчет замка, населенного полупризраками — это ты зря, — вздохнула магиня, — Тут людей-то оставшихся по пальцам рук пересчитать можно. Из женщин — вона, одна Эльса еще держится, она самая сильная оказалась. Из мужчин только стражи держатся, да двое конюхов.

— Тот лакей, который нам прислуживал?

— Младший конюх это, — кивнула старушка, — Вы всех видели. Много было народу в графстве, да все в Навь канули, не отмолишь.

— А со стражниками, встречал нас? — высказал маг свою догадку.

— Да, то был сам хозяин, граф.

Значит, мы не ошиблись. Переглянулись с оборотнем с довольным видом и приготовились слушать дальше.

— В общем, жил граф — ни в чем себе не отказывал, — продолжила природная магиня.

— А про трех женок-упыриц, правда? — неожиданно спросил Данька, который тоже внимательно слушал и умывался, ну точно, как кот.

— Упыриц? — недоуменно переспросила Агриппина, — А, вот ты о чем.

Выдержала паузу, от чего мне стало как-то не по себе. Если скажет, что правда — только пятки мои засверкают. Не посмотрю на то, что ночь на дворе, и на странного Сирина за окном. На Йагиню не подействует, а на оборотне и коловертыше руну зеркала укреплю — и только нас здесь и видели. Ничто не заставит меня даже пробовать помочь человеку, сотворившему такое со светлыми волшебницами.

— Во многом можно хозяина нашего упрекнуть, — тем временем продолжала Природная магиня, — Но вот только об упырицах — россказни это. И, если перестанете, наконец, перебивать и начнете слушать внимательнее, скоро сами поймете, чьи!

Мы все втроем прикусили языки.

Вскоре после трагической гибели родителя с молодым графом произошла странная метаморфоза — он как будто на глазах изменился. Слуги только диву давались, недоумевая, что это вдруг с молодым хозяином. Он стал как будто учтивее, и даже вроде бы старался быть вежливым. С магами обычно вежливы абсолютно все, независимо от статуса и настроения, но только сейчас Агриппина признала, что молодой граф способен вести более-менее конструктивный диалог. Он прислушивался к мнению других, и бывало, даже принимал советы. Со стороны это выглядело разительной переменой. Слуги в замке никак не могли прийти в себя от сильнейшего удивления, вассалы графа, все, как один, удостаивались чести его посещения их замков: граф стал выбираться с визитами, чего раньше за ним не замечалось. И только Природная магиня видела, что молодой граф как будто специально пытается понравиться. И Агриппина решила тогда, что он влюбился. Это обрадовало старую женщину, ведь любовь могла быть первым и самым главным шагом на пути к исцелению души молодого графа. А значит, и снятие проклятия с земли Менферы — не за горами. Любой здравомыслящий человек сделает все для того, чтобы и его семье, и его подданным жилось лучше. Граф начал даже проявлять заботу о благополучии своих селян, замковых слуг и вассалов. Наша рассказчица только не понимала, к кому воспылало страстью жестокое сердце молодого графа. А он, тем временем, активно начал наводить порядок на своих землях, ездить с визитами по домам своих подданных, принимать активное участие в борьбе с нежитью. И бабуся Агриппина неожиданно поняла — он ищет. Он кого-то ищет, и не может найти. Но, вопреки всему, не отчаивается, как будто точно знает, что найдет.

Природная магиня решила, что молодой хозяин готов для серьезного разговора — о Дивьих Людях, проклятье графства Менферы и о том, что в руках самого графа благополучие его земли и его людей. Ведь если он начал уже проявлять внимание к своим землям, может, он настроен идти до конца?

— Подожди, Агриппина, — ответил ей хозяин, — Вот найду ее, и тогда…

Старая магиня, конечно же, осторожно поинтересовалась — кого он ищет.

— Я видел ее один раз в жизни, — прошептал граф, — и одного мгновения, оказалось достаточно для того, чтобы больше никогда уже не усомниться в моей любви к ней. Она совсем рядом, нужно только найти ее. Я знаю, она играет со мной. Значит, и я ей небезразличен…

Что-то не понравилось старой женщине в том, что граф говорил. И даже не в том, что, а в том, как он это говорил. Пристально заглядывая ему в глаза, она поинтересовалась, почему он так уверен, что его любовь где-то рядом. Ответ ее поразил:

— Так ведь я видел ее, как тебя, старая женщина, — граф запрокинул голову и расхохотался, и смех этот показался пугающим Природной магине, и все меньше нравилась ей вся эта история со внезапно возникшей любовью графа, так чудесно изменившая его, — Глаза ее зелены, как первая весенняя листва, а черные волосы отливают сизым… — продолжал граф, не замечая, как меняется лицо Агриппины, — А тело гибкое и сильное, как у лесной кошки. Она попросила подать ей стрелу, которую она потеряла, и я подал!

Граф странно дернулся, как будто воспоминание на миг стало реальностью:

— Я подал ей стрелу, Агриппина, и она не промахнулась! Не промахнулась!

Граф опять расхохотался, и, заглянув в его глаза, Агриппина увидела в них зарождающееся безумие. Хозяин графства Менферы был одержим.

— Вы вылечили его? — вырвалось у меня против воли.

— Я попыталась, но кто я такая, чтобы тягаться с зеленоглазой девой из его дум, — печально сообщила старушка, — Сначала мне казалось, что он пришел в себя. А потом поняла, что он просто затаился. Вместо того чтобы отправляться к Дивьим Людям и просить их снять проклятье с графства, он занялся поисками той самой незнакомки, которую якобы видел. Но однажды его поиски увенчались успехом, — бабуся грустно усмехнулась, — В тот день он вернулся с дальних земель одного своего вассала, практически с границы с Темной империей. На коне перед ним сидела черноволосая девушка с зелеными глазами.

— Это была она? — на этот раз не выдержал маг.

Вот гад! Вот кто о чем, а вшивый о бане! Точнее, бабник о бабах! Видимо, я не сдержалась и недобро зыркнула на мага, потому что оборотень неожиданно развеселился и попытался оправдаться передо мной, как перед маленькой:

— Сударыня Хессения, поймите, мной движет только научный интерес, не более того! Неужели вы не понимаете…

Конечно, куда уж мне понять. Вы все так сложно устроены… Стоило теме разговора сойти к красивой бабе, как у вас, сударь Лиодор, ушки на макушке, вон, как у Даньки! Вслух, я конечно, этого говорить не стала, но на всякий случай насупилась.

Как оказалось — к моему удовольствию и, чего уж там, злорадству — привезенная с дальних угодий девица оказалась вовсе не той. Вначале граф был ослеплен ее красотой, и схожестью с той самой, которая после того, как он «подал ей стрелу» стала являться к нему чуть ли не каждую ночь, пока он не нашел ту самую девчонку. Собственно, тот факт, что сны эти прекратились, еще больше уверил графа в том, что он нашел, что искал. Однако вскоре наступило горькое разочарование: зеленоглазая девица, Мийке, побочная дочь одного из вассалов графа, оказалась обычной, даже заурядной человеческой девушкой — не слишком умной, не слишком дальновидной, не слишком тактичной, не слишком воспитанной. Ее поступки, поведение, громкий смех и ужимки говорили, что «слишком» в ней было только одно — она оказалась слишком влюбленной в молодого графа. Мийке решила, что раз сам граф де Менферский привез ее в свой замок, и поселил в нем, то она здесь законная хозяйка — девушка рьяно взялась за то, что начала устанавливать здесь свои порядки, с упоением командуя слугами, а тот факт, что граф пока не повел ее в Храм, почему-то ее не смущал.

Она бросалась со всех ног навстречу молодому графу и была совершенно не воздержана в проявлении своих чувств. Да что там, воспитывавшаяся в деревне девица в глаза не видывала, как ведут себя в высшем обществе. И как ни старалась Природная магиня и другие женщины достучаться до нее, это оказалось бесполезно. На все увещевания Агриппины Мийке просила ту только об одном — чтобы та изготовила чудодейственный эликсир и «сердце графа навеки осталось моим». Видимо женским чутьем девчонка чувствовала, что начинает надоедать молодому хозяину. А тот в открытую начал пренебрегать восторженной дурочкой, допуская в ее отношении сначала безобидные, а вскоре и обидные шутки, а потом и грубость, и даже жестокость. Его зеленоглазая незнакомка больше не тревожила его сны, а эта девица стала откровенно в тягость. Вполне закономерно, что граф вспомнил о том воспитании, которое дал ему отец — ведь теперь становиться лучше ему опять стало не для кого. Однажды Агриппина стала невольной свидетельницей ужасной сцены: видимо, граф сообщил Мийке, что собирается отослать ее обратно, иначе как объяснить тот факт, что глупая девчонка ползала у того в ногах, изорвав платье на коленях, и рыдая, умоляла того не выгонять ее — оставить в замке кем угодно — служанкой, свинаркой, рабыней. И пока Природная магиня размышляла, как бы поделикатнее обнаружить свое присутствие — а выйти, как зашла она не могла, тогда бы оба обязательно услышали хлопанье двери, Мийке буквально голосила от отчаянья. Бабуся видела графа в разных ситуациях, но тогда даже она оказалась поражена, увидев, с каким равнодушным выражением на грубоватом, но красивом лице он поднял одной рукой ползающую у него в ногах девчонку за ткань на груди платья, так, что она повисла кулем, видимо, не желая вставать на ноги, а другой стал наносить ей хлесткие пощечины, каждая из которых мотала голову Мийке из стороны в сторону.

Агриппина ахнула и выбежала из своего укрытия, но вот только граф уже вошел в раж и с улыбкой садиста принялся избивать не сопротивляющуюся девицу. Увидев Природную магиню, он ничуть не устыдился того, что делает, правда Мийке все-таки выпустил и брезгливо бросил Агриппине, выходя из зала: «Уберите это в ее комнату. Если хотите, приведите в порядок». Однако еще больше поразила Природную магиню избитая девица. Она улыбнулась ей распухшими губами с запекшейся на них кровью, и прошептала: «Не выгнал».

На следующее утро у Агриппины и молодого хозяина состоялся очень серьезный разговор. Природная магиня дала Слово, что если с его стороны будет еще один случай подобного издевательства над кем бы то ни было, а в особенности над влюбленной в него женщиной, о ее помощи, как магини, графство Менфера может забыть навсегда.

Это была серьезная угроза, даже ультиматум. Если Природная волшебница дает такого рода клятву, она потом сама же не может ее нарушить. Сказанное Слово действует покрепче любого заговора.

Граф тогда как-то флегматично пожал плечами и поинтересовался, что еще ему оставалось делать с «этой дурой». И, как ни старалась Агриппина воззвать к его совести, напоминая, что он сам привез девчонку в свой дом, чем, несомненно, раз и навсегда поставил позорное пятно на ее репутации, граф даже не думал усовеститься. Более того, когда Агриппина стала настаивать, что ему нужно силой отправить девицу домой или выдать замуж, молодой хозяин ее удивил. Он, оказывается, передумал. Если дуреха желает жить рядом с ним, неважно, в каком качестве — служанки, рабыни, девочки для битья, он с удовольствием исполнит все ее желания.

— Помните о моем Слове, сударь, — кивнула на прощание Агриппина и вышла из покоев молодого графа. Она была уверена, что вскоре ей придется выполнить свое обещание, видно было, что граф не отнесся к ее угрозе всерьез. Но Слово было сказано.

Однако потом в Менфере произошло еще одно событие, в очередной раз перевернувшее жизнь графства с ног на голову.

На следующее утро, как раз, когда Агриппина зашла в комнату к Мийке, осмотреть, как заживают ее синяки и ссадины, во двор замка въехала карета. Оказалось, что какой-то из дальних родственников графа по матушкиной линии с молодой супругой и свояченицей, исполняющей роль компаньонки супруги, возвращаясь из свадебного путешествия, решили срезать путь, и заодно навестить графа де Менферского. Конечно, они отправляли предварительно почтового журавлика, и граф его даже получил, и отправил ответного — дескать, всегда рад и добро пожаловать, но в свете последних событий совершенно об этом забыл.

Тем не менее, он лично вышел поприветствовать барона и баронессу лер Луэзских, и, как говорят очевидцы, пропал, увидев младшую сестру новоиспеченной баронессы.

Тэя лен Илиэнси была полной противоположностью недавнему предмету воздыханий графа. Светлые, пепельные волосы, мраморная кожа, светло-серые глаза, тоненькая, хрупкого сложения. С едва обозначенными признаками женственности — Тэя казалась совсем юной и беззащитной. Встретившись с графом де Менферским взглядом, девушка поняла, что навсегда потеряла свое сердце. Она отчаянно краснела, потупив взгляд, когда хозяин поприветствовал барона Луэзского, затем склонился над рукой его супруги, старшей сестры Тэи, но когда очередь до нее самой, девушка осела прямо в сильные руки графа де Менферского, подхватившего казалось невесомую фигурку.

Неудивительно, что чета лер Луэзских остановилась в замке — баронесса переживала за здоровье младшей сестры, а Природная магиня, осмотрев девушку, только покачала головой. Агриппина сразу увидела, что юная урожденная лен Илиэнси окончательно и бесповоротно влюбилась в молодого хозяина, но от него самого Природная магиня не ждала ничего хорошего.

Оказалось — зря. Граф преобразился прямо на глазах. В одночасье он стал весел, воодушевлен, вежлив и даже остроумен. Тэя пролежала в постели два дня, а после попала в самый водоворот знаков внимания, ухаживаний и проявлений симпатии молодого графа. Неудивительно, что барон с баронессой приняли приглашение графа погостить в его замке подольше — невооруженным взглядом было видно, куда клонится дело. Граф и юная Тэя буквально светились от счастья, и Агриппина видела, что на этот раз увлеченность графа была естественной и очень сильной. Никто не удивился, когда через две недели объявили о помолвке.

Естественно, барон лер Луэзский отдал руку бесприданницы — свояченицы молодому графу, не раздумывая. О такой партии для девушки он не мог даже мечтать.

Или мог? Ведь не зря девицу взяли даже в свадебное путешествие? Ну, какая компаньонка в медовый месяц — не согласился мой здравый смысл. Впрочем, это было неважно. Юная, хрупкая, похожая одновременно на ребенка или женщину Дивьего Племени, Тэя с первого взгляда пленила сердце жесткого и сурового графа.

— А что же Мийке?

Бабуся Агриппина поморщилась. Видно было, что эти воспоминания не вызывают у нее положительных эмоций.

— Граф дважды отправлял ее домой. Второй раз ее пришлось даже связать, и вставить кляп в рот, — наконец сказала она, — Если бы вы слышали, что она кричала в адрес Тэи, чем угрожала…

Мийке словно помешалась. Да возможно, так оно и было. Тогда принято было решение отдать ее в жены начальнику стражи одной из дальних крепостей. Человеку дворянского, хоть и обедневшего рода. Граф в сердцах несколько раз хотел выпороть настырную девчонку, отдать ее на забаву замковой страже и даже выдать за свинопаса, но каждый раз тонкая, как веточка ручка Тэи, ложащаяся на его плечо, превращала рвущегося наружу монстра в безобидного, хоть и устрашающего вида ручного пса. Тот ни в чем не мог отказать своей невесте. И в отношении Мийке тоненькая, хрупкая Тэя с тихим нежным голосом оказалась непреклонна — именно она выхлопотала для девушки удачное во всех отношениях замужество.

— Только, если вы думаете, что Мийке была ей за это благодарна, — продолжала Агриппина, — То это зря. В жизни я не видела такой лютой, такой непримиримой ненависти, которую Мийке питала к якобы сопернице. И никакие увещевания на нее не действовали — она словно забыла, что потеряла благосклонность графа еще до появления в его жизни Тэи.

— Видимо, надеялась его вернуть, — грустно подытожил маг.

— И что потом? — спросила я, предчувствуя скорый и несчастливый конец истории.

— Прежде чем покинуть замок, Мийке пыталась убить «разлучницу».

Ну, что-то подобное я и ожидала, если честно.

— Яд, которым она пропитала нательную рубашку будущей графини, на ту не подействовал. У Тэи оказался слабый, но все же присутствующий дар светлой целительницы.

— Из какого она была Дома?

— В том-то и дело, что не из какого, — вздохнула Агриппина, — Из всей ее родни дар обозначился только у нее. И то, проявился, когда ей угрожала смертельная опасность. Хотя судя по немного вытянутой форме ушей, и слегка оттопыренной их верхней части, я не удивлюсь, если в родне нашей графиньюшки действительно были Дивьи Люди.

Так она сказала — «нашей графиньюшки», что сразу стало понятно, как сильно Природная целительница успела привязаться к девушке.

— Она была безгранично доброй, — повествовала Агриппина, — Просто запредельно. Иногда мне казалось, что девочка немного не от этого мира, что ли. У нее была удивительная особенность — она видела только хорошее. Причем во всех. Искренне сочувствовала, когда кто-то злился, говорила — это болезнь. И что удивительно — в ее присутствии даже свирепые дворовые псы становились податливыми, добродушными кутятами. Один раз они с графом выехали верхом, и ее кобыла чего-то шарахнулась и понесла. Те, кто видел это, не поверили глазам — испуганная лошадь встала как вкопанная, стоило только девушке от страха отпустить поводья. Не натянуть, а отпустить. Впрочем, рядом с ней всегда происходило какое-то чудо.

Старушка перевела дух, и перевела внимание на свое вязание.

— Когда произошла та история, с нательной рубашкой, графа не было в замке. Тэя не сказала бы никому ничего — на следующий день Мийке должна была отбыть из замка, чтобы выйти замуж и никогда более не возвращаться. Тэя сожгла рубашку в камине — и никто бы не узнал о покушении. Да только одна из служанок, которую подкупила Мийке, та, которая и принесла отравленную вещь в опочивальню будущей хозяйки, случайно сама дотронулась до нее. Часть яда попала на кожу, и этого оказалось достаточно. Девушка сначала ничего не заметила, потом почувствовала резкий зуд в районе локтя и увидела страшные, вздувшиеся волдыри, наполненные черной кровью — они росли на глазах, покрывая ее тело и заставляя испытывать адские муки. Я ничего не смогла сделать — когда она заголосила, и на ее крик сбежались люди, было уже поздно.

Именно тогда граф вернулся в замок и кинулся на шум — перепугался, что что-то случилось с его невестой. Умирающая служанка успела указать перед смертью на Мийке и Тэю и покаяться. Бледный от услышанного, граф как будто не слышал крика своей невесты. Как зачарованный, он взял Мийке за горло, поднял над полом и прислонил к стене. Тэя повисла на той же руке — но оказалось, бесполезно. Окружающие сначала растерялись, потом все сразу кинулись на хозяина. Только десять здоровых мужиков, причем восемь из них — стражей, смогли оттащить молодого графа от Мийке. На следующий день она покинула замок и вышла замуж.

— Жива осталась? — почему-то с сожалением уточнил коловертыш. Но Природная магиня не удивилась, кивнула ему, погладила и ласково ответила:

— Тогда — да.

А потом совсем горько вздохнула и добавила:

— А я осталась скованной Словом.

Ой, точно! Граф же чуть не убил бывшую возлюбленную!

— Хотя тогда мне казалось, что это не суть важно, — печально сказала бабуся, — Молодой хозяин с невестой собрались вместе на поклон к Дивьим Людям сразу после свадьбы. Я думала, что даже малая толика их крови, если она все же была в девушке, обязательно склонит таинственный народ на их сторону. Да и с момента обиды столько времени прошло.

Да, подумала я. Граф-то, по сути, не так уж виноват. Воспитание соответственное, плюс наследственность. Удивительно, если бы он вырос блаженным менестрелем. Однако встретил свою настоящую любовь — и изменился. Вмиг. Неужели так бывает? Покосилась на оборотня. Интересно, а на что он готов пойти ради любви? Вздохнула. Наверно, никогда не узнаю. В его признания я отчего-то не верила. Ну не верила и все тут!

Свадьбу назначили через шесть месяцев. В течение полугода Тэя жила в замке в качестве невесты, правда теперь уже со своими компаньонками, выписанными старшей сестрой и зятем, которые после прибытия делегации, состоящей сразу из трех почтенных сударынь, покинули графство Менфера, чтобы вернуться уже к самой свадьбе.

Ох, чувствую, несмотря на то, что вроде как разобрались со всем, ждет нас сюрприз!

Точно, в день свадьбы, а именно после торжественной службы в Храме, принеся священные клятвы и дары Ладе и Диду, супружеской божественной чете, богине и богу любви, граф и графиня де Менферские возвращались в замок. Ничто не предвещало беды — когда внезапно на пути свадебной процессии возникла простоволосая, босая Мийке.

Волосы девушки были спутаны, щеки расцарапаны, босые ступни сбиты в кровь. Как потом выяснилось, она сбежала из дома и чудом добралась до замка графа де Менферского раньше погони.

— Никто не успел ничего сделать, только граф поместил графиньюшку-то за спину, — сообщила Агриппина, — Очень уж безумный вид был у бедной Мийке.

«Что же, вы граф, жену собою загородили? — спросила Мийке и расхохоталась полубезумным смехом, — Она-то мне как раз и не нужна. Пусть живет подольше, ведьма проклятая».

Граф видимо, до последнего не хотел портить жене свадьбу, потому и старался решить конфликт по-хорошему.

«Чего ты хочешь, Мийке?» — спросил он.

«Все сделаешь для моего счастья?» — продолжала издевательски хохотать Мийке.

Граф молчал.

«Я так и знала, милый, — пропела она, — Но я хочу одного: чтобы ты страдал хотя бы вполовину так же, как страдала я!»

Дальше все произошло в считанные секунды.

Девушка рванула шнурки у шеи, и ее рубаха сползла с плеч. Все ее тело было изрезано черными знаками. Одно мгновение — и искры из огнива, которое она держала в своей руке, снопом посыпались на одеяние, лежащее у ее ног. В тот же миг она вспыхнула, как сухой стог сена, когда в него попадает молния.

Ее демонический смех сменился истовым воплем, полным безумной боли, ужаса и отчаянья, а знаки, начерченные на теле, загорелись алым.

— Хуже всего не то, что я не могла ничего сделать, — вздохнула Природная магиня, — Меня ведь держало Слово, а дело происходило на территории графства. Мне удалось распознать несколько тайных знаков, вырезанных на теле Мийке. Это были древние к'аддалистические письмена и несколько знаков черной некромантии.

Я не смогла сдержать испуганного возгласа.

— Мийке на глазах у нас становилась демоном.

Все произошло так быстро, что никто, кроме графа, не заметил, что сделала юная графиня — все были слишком поглощены страшным, но завораживающим зрелищем.

Тэя уверенно выступила вперед из-за плеча графа и вскинула руки.

— Девочка, видимо, сама не понимала, что делает, — вздохнула Агриппина, — Действовала по наитию. Но сквозь пальцы ее, на видоизменяющуюся Мийке, потекли лучи света. Как магиня она была слабенькая, — грустно улыбнулась старушка, — Но тогда справилась. Почти, — добавила печально.

Магический фон проклятого графства был крайне нестабильный. И если бы такое произошло на другой земле, несомненно, Тэе удалось бы остановить Мийке и предотвратить беду. Девушку потом вылечили бы и от ожогов, и от одержимости. Но эманациям зла было слишком вольготно, из-за лежащего на земле Дивьего проклятия.

В следующий миг перед всеми предстал не демон, в которого рассчитывала переродиться Мийке, а сирин. Сирин. Большая черная птица с лицом Мийке, печальная, равнодушная, безучастная ко всему происходящему.

Сирин расправил свои черные крылья и взлетел. Сверху раздалось его пение. Пение, которое приносит людям забвение и потерю памяти. Но этот сирин вышел особенным — Природная Магиня не могла объяснить, как это получилось, и мне тоже было не все понятно, но — то ли безумие и озлобившееся сердце Мийке сыграло дурную шутку, то ли нестабильный магический фон Менферы, но песни этого сирина оказались не просто приносящими забвение. Они заставляли людей терять разум — пусть и ненадолго. Песни сирина, певшего с тех пор каждую ночь, были наполнены ужасом и болью. В них было полно самых страшных тварей обеих Сторон, самых изощренных пыток и казней. Невольному слушателю казалось, что все, что поется в песнях сирина, происходит с ним наяву.

Я поняла, откуда взялись рассказы об отрезанных частях тела, которые оказывались на месте, стоило только путникам в забытьи покинуть графство. Увы, границы Менферы держали только ее обитателей — тех, кто родился на этой земле. Те, кто успели — вскоре разъехались, и их нельзя за это винить.

Однако еще одним ужасным открытием стало для Агриппины то, что наутро, когда к людям возвращался разум и память… Они возвращались не полностью. Частица души после однажды услышанной песни сирина утекала в Навь. Мало-помалу, подданные графства Менферы превращались в навий, духов смерти, и с каждым днем их становилось все больше и больше.

— Сейчас нави наводнили практически всю территорию графства, а оно огромно, — печально завершила свой рассказ старушка, — К счастью, они опасны только ночью. А сюда их не пускает, видимо, присутствие Природной магини.

— А то, что мы видели в комнате графа… — начала я.

— Граф оказался единственным, на кого не действует пение сирина. На его глазах теряли память и сходили с ума от ужаса один за одним все его люди. Селяне и верные вассалы рекой стекались к замку, под защиту к своему хозяину, вместе с детьми и стариками, которые, в силу природной слабости становились безумными и умирали раньше всех. Матери смотрели на то, как от ужаса умирают грудные дети, которые потом, ночью, превращались в маленьких навий и выпивали жизнь своих родителей. Графиньюшка наша держалась очень долго, наравне с мужчинами. Долго мучилась перед смертью.

— Когда она умерла? — спросил маг.

— Уж год, как, — сообщила Агриппина, — Но Навь почему-то не принимает ее. Каждую ночь она становится призраком, готовым уйти в Навь, но что-то мешает. Сдерживает. Наверно, та самая малая доля крови светлой волшебницы.

— Если год, как умерла, то… — начала я, думая, как бы поделикатнее спросить о трансформации тела Тэи, но бабуся Агриппина поняла и опередила меня.

— Удивительно, но с телом ее ничего не происходит. Как будто жива. Трупное окоченение было — и прошло. Лежит в опочивальне графа и кажется еще краше, чем была в жизни. А ночью становится призраком. Но призраком, который спит. Потому как грудь ее вздымается и иногда она говорит во сне. А днем даже не дышит.

— Что говорит? — спросил оборотень.

— Просит воды, говорит, что жарко, душно. Зовет мужа. Он итак ни днем, ни ночью не отходит от нее. А она говорит каждую ночь, не открывая глаз, что умирать — очень страшно. И тогда граф плачет.

Старая женщина не выдержала под конец, и тоже заплакала.

Однако маг не был настроен к сантиментам.

— Что же, вы, сударыня, даже не попытались Слово обойти? — спросил он, — Ну сами не можете, но ведь могли журавлика с просьбой о помощи послать…

Одним словом — мужчина. Но с другой стороны — он прав. Мне духу не хватило бы упрекнуть рыдающую старушку, но в словах мага было рациональное зерно.

А бабуся, на удивление, совершенно не обиделась на откровенный упрек, прозвучавший в голосе оборотня.

— Как же не пыталась, — вздохнула она, — Чего я только не делала. А все одно — магичить не могу, и границы графства меня не выпускают. Не знаю уж, отчего так. Когда журку складываю — только взлетает и тут же прахом рассыпается. А императорские маги с проверкой приезжают — слова не могу сказать. Как будто немею.

— Как же получается, что нам рассказать смогли? — удивилась я, и поймала на себе пристальный, хмурый взгляд коловертыша.

— Про то только предположить могу, — протянула старушка, — Знаешь, внучка, у Стефаниды передо мной один кровный долг есть.

Я не успела до конца осмыслить услышанное, как следующие слова Природной магини сразили меня наповал:

— И я не против, чтобы заместо нее ты мне должок отдала!

Светлые боги! За что? Кровный долг Йагини — это не то, от чего можно отказаться! Видимо, то, что я сама, добровольно, без вызова бабуси Агриппины ступила на проклятую землю, позволило ей заговорить со мной. Даже со всеми нами — вот что удивительно! Но что же теперь делать? Вон у них здесь, как оказывается все запущено!

Дивная Макошь! Если все это возможно на светлой половине — что же ожидает нас на Темной?!!

— А что вам делать, я расскажу, — сказала Природная магиня.