Сатанель. Источник зла

30

Севилья, 1559 год

Диего Рамирес был тощ и бледен. С виду ему было уже под сорок, и он не нуждался в тонзуре, потому что на его голове сохранился лишь узкий венок коротких волос, окружавших, подобно нимбу, его лысый череп. Это были седые, гладкие и тонкие волосы, странно сочетавшиеся с его белыми тонкими руками и болезненного вида кожей.

Его пороки и страсти для всех были большой загадкой. Никто никогда не слышал его смеха. Впрочем, те, кому довелось увидеть его тошнотворную улыбку, наверняка надеялись, что им повезет, и они будут лишены необходимости слышать его смех, способный окончательно лишить их покоя.

Когда Диего Рамирес улыбался, его маленькие темные глазки не менялись. Они пристально следили за собеседником, а их взгляд становился более холодным, если только такое возможно. Это была улыбка гиены перед добычей или палача перед жертвой. От этой улыбки холодели не только души его собеседников, но и все вокруг.

Рамирес принадлежал к ордену доминиканцев и был членом севильской конгрегации. Сам великий инквизитор, Фернандо де Вальдес, назначил его главой местной инквизиции и трибунала.

Вальдес был всей душой предан делу борьбы с ересью. Со дня назначения в 1546 году на пост архиепископа и уполномоченного испанской инквизиции в Севилье он всего себя посвятил этому делу, которое считал правым и наиважнейшим. Одни его люто ненавидели, другие считали в высшей степени порядочным гражданином. Среди его покровителей были такие важные персоны, как император Карлос, который его собственно и назначил, а позже его сын, король Филипп, унаследовавший трон отца.

При Вальдесе инквизиция обрела еще большую независимость, а ее трибуналы активизировались по всей Испании. Он же назначил Диего Рамиреса главой севильского трибунала.

Он принял такое решение, потому что хорошо знал способности Рамиреса, а еще потому, что Севилье в качестве его диоцеза предстояло стать под стяг борьбы за истинную веру и ее чистоту. Гвадалквивир был центром международной торговли, а значит, и дверью, через которую в Испанию из Европы проникали пагубные реформистские идеи. Диего Рамиресу предстояло стать тараном, способным нанести чувствительный урон этому скопищу еретиков. Вальдес знал, что он избрал поистине беспощадного охотника, способного рвать добычу, подобно цепному псу, и безжалостно преследовать любого, кто отдалится с пути, указанного Господом и императором.

Чего он не знал, так это того, что Рамирес всей душой предан совсем другому богу, имя которого — Сатанель.

Доминиканец уже много лет был одержим злым духом. Ему исполнилось шестнадцать лет, он был юным послушником севильского доминиканского монастыря, когда зло овладело его телом. От того Диего Рамиреса ничего не осталось, не считая его физического тела. Разумеется, черты характера уже тогда мало отличались от тех, которые теперь проявлял угрюмый и замкнутый монах, в которого он превратился. Собственно, это и привлекло внимание последователей Сатанеля к его в остальном ничтожной персоне.

Никого не удивило, что хмурый юнец превратился в инквизитора с железной волей и суровой дисциплиной, он охотно ломал души и кости тех, на кого указал длинный палец инквизиции.

Диего Рамирес поднялся из кресла и сделал несколько шагов к окну. С высоты второго этажа он взглянул на изумительную площадь, на которую выходил фасадом дворец Трианы.

Это здание инквизиция избрала своей севильской штаб-квартирой. Здесь открывали дела против еретиков, здесь заслушивали свидетелей, здесь заседал трибунал, и тут же в подвале находились камеры подземной тюрьмы.

И камер уже не хватало, — от этой мысли уголки рта доминиканца приподнялись вверх. Он продолжал смотреть в окно. В Севилье стояла чудесная погода, но площадь была пуста — она явно не относилась к числу излюбленных горожанами мест. Эта мысль вызвала у инквизитора новый приступ злорадства.

Заключенных разместили по всему городу: в общественных зданиях, больницах и даже частных домах. Впрочем, самых знаменитых узников Рамирес предпочитал держать поближе к себе — во дворце Трианы.

Более двадцати лет Диего Рамирес служил дьяволу, делая вид, что поклоняется Господу, и еще ни разу его вера или его преданность католицизму не были поставлены под сомнение.

Доминиканец был не единственным последователем Сатанеля, проникшим в аппарат инквизиции. Во всех областях Испании и трибуналах инквизиции были его единоверцы. И даже Верховный трибунал, высший орган этой грозной организации, располагал их представителем.

Когда Церковь решила присвоить себе полномочия земных правителей, и по всей Европе начались преследования еретиков, сторонники зла поняли выгоду подобного положения вещей и стали всячески ему способствовать. Те, кто считали себя поборниками Слова Божьего, взялись за создание машины, более достойной рук демонической рати, и последователи Сатанеля охотно воспользовались результатами их трудов.

Под натиском инквизиции замирало развитие культуры, и даже те, кто всей душой принимал нормы, которые насаждали поборники чистоты веры, испытывали страх и отчужденность.

Находясь в лоне инквизиции, последователи Сатанеля имели возможность помогать своим сторонникам, попавшим в поле зрения этой организации, хотя среди тех, кто угодил в ее застенки, таковых было на удивление мало. Подавляющее большинство ее узников составляли не те, кто поклонялся дьяволу, а те, кто, в отличие от своих тюремщиков, был искренне предан Господу. Слуги дьявола всячески стремились использовать свое положение для того, чтобы дискредитировать и обесчестить тех, кто, по их мнению, представлял для них опасность. Но прежде всего они плодили хаос и ненависть среди представителей разных церквей, делая это под видом восхваления и возвеличивания славы Божьей.

На тонких губах Диего Рамиреса появилась презрительная ухмылка. Он перевел взгляд на небо Севильи — там сгущались тучи, предвещавшие ливень и окончание длительного периода изнуряющей жары, — и вернулся к столу, заставленному папками. Разложенные в идеальном порядке папки лежали также на полках, громоздились в шкафах и устилали пол вдоль стен.

Доминиканец с довольным видом осмотрел их. Здесь содержались следственные материалы по двум сотням человек, которыми он занимался лично. Но, несмотря на их огромное количество, Рамирес отлично помнил, где и что лежит, и почти наизусть знал содержание каждой папки.

В центре стола лежало открытое дело, над которым он работал. В нем было мало страниц. Фактически это была самая тонкая папка из всех, находящихся в этом кабинете, и все записи в ней были сделаны его убористым каллиграфическим почерком.

На первой странице, сейчас отложенной в сторону, можно было прочитать имя обвиняемого (Гаспар де Осуна, ювелир), день его ареста (24 августа 1559 года) и обвинение, выдвинутое против него инквизицией (исповедание иудаизма).

Инквизитор взял со стола перо, обмакнул его в чернильницу, проставил дату — 28 августа 1559 года — и твердой рукой начал писать:

«Свидетельские показания полностью подтверждают вину подозреваемого. Поскольку он продолжает упорно все отрицать, я принял решение сегодня подвергнуть его процедуре пытки. В качестве помощника и свидетеля на пытке будет присутствовать Альвар Перес де Лебриха, так же, как и я, инквизитор святейшего трибунала».

Он посыпал написанное промокательным порошком и на несколько секунд замер, глядя на сгущающийся за окном мрак.

Инквизитор полагал, что уже знает, где находится фрагмент подвески, которую необходимо восстановить, чтобы вернуть Сатанеля из ссылки в мир забвения. Последователи Сатанеля давно установили местонахождение первых двух фрагментов. Речь шла о третьем, последнем, осколке, материализовавшемся на земле. Рамирес взял на себя ответственность за его возвращение и был исполнен решимости довести дело до конца.

Шесть дней назад он убедился, что там, где он думал (или точнее, у того, у кого он думал), осколка нет. У него возникла идея нынешнего местоположения фрагмента, и он хотел в этом убедиться. Единственным человеком, который мог подтвердить его подозрения, был Гаспар де Осуна. Диего Рамирес не сомневался, что располагает достаточным количеством аргументов, чтобы заставить ювелира заговорить. Он еще не видел ни одного человека, способного что-то противопоставить пытке. И поэтому инквизитор умело применял это орудие убеждения.

Он захлопнул папку и хотел уже положить ее на стопку из других дел, которые он успел просмотреть за сегодняшнее утро. Рамирес улыбнулся, когда взглядом выхватил имя на обложке верхней папки, поверх которой он собирался положить дело Гаспара де Осуны. Не было ничего удивительного в том, что эти дела оказались рядом. Несмотря на различия в содержании, в сознании доминиканца они были неразрывно связаны.

«Его высокопреосвященство дон Бартоломе де Карранса и Миранда, архиепископ Толедский» — гласила надпись, сделанная мелким почерком инквизитора. Здесь хранились не материалы следствия против архиепископа — дело, послужившее основанием для открытия следствия против Каррансы, находилось в Вальядолиде, — а информация на прелата, которую Рамиресу удалось собрать и которую он намеревался (вне всякого сомнения, во имя славы Божией) передать Фернандо де Вальдесу, тайному, но лютому врагу примаса Испании.

Когда зазвучали голоса, подвергающие сомнению ортодоксальность взглядов в вопросах догмы назначенного на столь высокий пост Каррансы, Рамирес начал собирать эти факты. Он понимал, что вряд ли ему предоставится другая возможность дотянуться до фигуры такого масштаба, и, готовя почву, он нашептал на ухо своему шефу Фернандо де Вальдесу все, что счел нужным для такого случая. Он прекрасно знал, что и в каких выражениях должен сказать. В конце концов он получил от Вальдеса долгожданный ответ:

— Отлично! Начинайте собирать данные. Предоставьте мне все, что добудете. А там видно будет. Ах да! Думаю, не стоит напоминать о строжайшей секретности.

Доминиканец начал закидывать сети и немало изумился, узнав, сколько народу желает подержать лопату, которой он рыл архиепископу могилу. Но все делали вид, что стремятся исключительно к торжеству католической веры. Ну кто бы мог в этом сомневаться!

Процесс обещал быть долгим, и Диего Рамирес не верил, что доведет его до успешного завершения. Не случайно назначение Каррансы исходило непосредственно от короля — за ним было и последнее слово. Он допускал, что никто не решится намекнуть Филиппу, что его примаса заподозрили в ереси. Если бы и нашелся такой человек, то под удар попали бы именно его положение и привилегии. Это был выстрел наугад, но игра стоила свеч, и он должен был предпринять эту попытку.

Как вдруг Бартоломе де Карранса, который и прежде был лакомым кусочком, стал для Диего Рамиреса мишенью номер один.

Незадолго до смерти императора в Юсте появился третий фрагмент подвески. Все указывало на то, что он попал в руки архиепископа. Для существа, обитавшего в теле Диего Рамиреса, было не важно, кому достался фрагмент, хоть самому папе римскому. Карранса был одним из столпов, на которые опирался его заклятый враг. При каждой встрече с архиепископом инквизитор убеждался в том, что его окружает мощная аура сверкающего белого цвета.

Похоже, ему и его соратникам предстояло трудное испытание. И он принял брошенный ему вызов. Тем более что выбора у него не было — он обязан победить.

К счастью, судьба протянула им руку помощи. Один из последователей Сатанеля стал свидетелем материализации третьего фрагмента. Теперь они знали, в чьих руках он оказался, и Карранса допустил ошибку, которая могла ускорить его падение.

Погруженный в свои мысли доминиканец встал и вышел из комнаты. Он тщательно запер дверь на замок и размеренным шагом направился в подземелье.