Самый лучший комсомолец. Том седьмой

Глава 16

Если в цирке на Цветном не случилось аншлага, значит это — очень необычный день. Сегодня день стандартный, с полнехоньким зрительным залом. Только что закончили выступать воздушные акробаты, а значит пришло время уборки натянутых под куполом канатов и страховочной сети. Это занимает минуты три, и, чтобы зрители не скучали, на помощь приходят клоуны. На манеже уже находится Юрий Владимирович Никулин — раздает шарики счастливчикам из первых рядов.

— Из далеких краев прибыл к нам клоун Сережа, — объявил конферансье. — Не просто так, а с изобретением!

Заиграла веселая музыка, и я, на нормальном, «полноразмерном» трехколесном велосипеде, жонглируя тремя мячиками, под музыку выкатился на манеж. Остановившись в центре, не прекращая жонглировать, поднялся на ноги и ловко поймал мячики в одну руку. Поклон, аплодисменты, конферансье с микрофоном подошел ко мне:

— Ты изобрел велосипед?

Народ грохнул, я тем временем чисто для динамики покрутил «колесо» вокруг ведущего, оттолкнувшись руками, приземлился на ноги и ответил в микрофон:

— Велосипеда я не изобретал — это слишком просто! Я изобрел машину, которая все увеличивает!

— Как интересно! — похвалил конферансье. — Но где же она?

— Товарищи, заноси! — махнул я рукой в сторону выхода с манежа. — Только осторожней, умоляю вас — это ценнейшее научное оборудование!

Работники сцены под музыку внесли самую обыкновенную тумбочку с приделанным на нее сверху ручным насосом. Народ разулыбался, предвкушая смешное.

Тумбочку поставили возле нас, и к репризе подключился Никулин, двинувшись к нам:

— О, холодильник принесли!

Народ заржал.

— Юрик, это не холодильник! — запротестовал я. — Это — машина!

— Стиральная? — предположил он, с любопытством осматривая «научное оборудование».

Еще залп хохота.

— Нет, это машина, которая все увеличивает! — открыл я назначение техники.

Конферансье достал из-за пазухи расческу-гребешок:

— А вот расческу увеличить может?

— Расческу? — принял я предмет. — Очень хорошо! — пошел к тумбочке.

— Отдал? — спросил Никулин конферансье.

— Отдал, — подтвердил тот.

— Расческу?

— Расческу.

— Пропала, — разочарованно махнул рукой клоун Юрик.

Народ заржал.

Я тем временем при помощи насоса поднял крышку:

— Итак, берем расческу, — показал ее залу. — Опускаем, — положил внутрь. — Закрываем, качаем! — начал качать под барабанную дробь. — Раз! Два! Три! Готово! — достал из тумбочки заранее положенную туда бутафорскую, полуметрового размера расческу.

— Вот это расческа! — уважительно цокнул языком конферансье, получив обратно увеличенную собственность.

Никулин подошел к нему, снял шляпу-канотье и расчесал волосы с крайне удивленным лицом. Зрители хлопают и смеются — нравится.

— Вот это машина! — похвалил конферансье.

Клоун Юрик тем временем вернул ему расческу, надел котелок обратно и побежал за кулисы.

— Юрик? Куда ты, Юрик? — бесплодные вопросы конферансье разбились о спину сбежавшего Никулина.

Пожав плечами, ведущий вернулся к «машине»:

— А вот, допустим, велосипед увеличить сможет?

— Велосипед? — переспросил я.

— Велосипед, — подтвердил тот.

— Этот? — указал я на привезший меня сюда транспорт.

— Этот! — подтвердил конфераньсе.

Никулин высунулся из-за кулис и выдал панчлайн:

— Пропадёт! — и под гогот зрителей скрылся обратно.

— Можно и велосипед! — я подхватил велик. — Открываем! Кладем! Закрываем! Качаем! Раз! Два! Три! Готово! Открываем… — посмотрел внутрь, окинул зрителей озадаченным взглядом — смеются, все хорошо — и попросил конферансье. — Для чистоты эксперимента нужно, чтобы ты отвернулся.

— Странно, — решил конферансье, но выполнил просьбу.

Под гогот народа я достал из тумбочки комично маленький велосипед, убежал с ним на край манежа, поставил на бордюр и поехал по нему к огромному удовольствию зрителей, не забывая хлопать по протянутым ко мне маленьким и большим ладошкам.

— Велосипед уменьшился! — когда я въехал в поле зрения конферансье, заметил тот.

— Это вам кажется, потому что вы далеко! — парировал я.

Народ грохнул, и конферансье начал пытаться меня изобличить, нарочито неуклюже «догоняя» велосипед.

Тут из-за кулис, с бутылкой «Столичной», выбежал Никулин и под ржач сразу все понявшего народа сунул ее в «машину», принявшись изо всех сил «накачивать».

— Юра, хватит, лопнет! — заорал я ему.

Не тут-то было — самый любимый клоун Союза только ускорил темп. Решив, что достаточно, открыл крышку и расстроенно спросил:

— А где моя бутылка?

— Пропала! — злорадно заметил конферансье.

Народу все еще очень весело.

Я подошел к «машине», залез в нее рукой и достал муляж крохотной бутылочки:

— Машина нуждается в доработке!

И мы с Никулиным и реквизитом ушли за кулисы.

— Спасибо за «крещение», Юрий Владимирович, — поблагодарил я.

— Молодец, не подкачал, — похвалил он меня. — Велик нам оставишь? Смешной.

— С радостью!

Дни с Вилочкой летят незаметно — это аксиома. Погружение в работу ускоряет процесс кратно — это тоже аксиома. А работы у меня теперь ух! Спасибо дедушке, конец января и февраль, посвященные проблемам «родного края», миновали как один день, и, выглянув в окно в первых числах марта, я с удивлением обнаружил падающие с сосулек капли.

— Весна! — с восторгом заявил я Виталине.

— Проснулся! — рассмеялась она.

Пластинку с «Юноной и Авосем» записали в кратчайшие сроки. Актерский состав от такового из моей реальности отличался почти полностью. Исключением стал Геннадий Трофимов, исполнивший роль Резанова. Аранжировки пришлось записывать в Хрущевске, потому что другие студии, во-первых, расписаны на полгода вперед, а во-вторых, нужное «электронное» оборудование нашлось только у нас. Пришлось тряхнуть валютой на «Ямаху», чтобы нивелировать технологическое отставание остальной Родины от моего города-сказки.

Товарищ Вознесенский с головой окунулся в новый жанр, время от времени присылая мне «демки», которые мы обсуждали по телефону. Прилетал и лично, на пару дней, записали адаптированный им под нынешние реалии совместный трек «Культуре посвящаю», изначально принадлежащий группе «Ю. Г.» [ https://www.youtube.com/watch?v=LwxqaqwyRpo&ab_channel=dainisp]. Где-то к апрелю поэт накопит текстов на альбом и приедет записываться сюда. Позвонившая на днях баба Катя была очень довольна:

— Хорошо, что ты над Андреем шефство взял — он, конечно, для поэта прямо образцово-показательно приличный, но некоторые стихи у него «с душком».

Ну а главным событием февраля, конечно, стал запуск модного дома «Наташа», совмещенный с жутко пафосным мероприятием в виде показа мод. По телевизору показывали — мама ничем не выдавала своей «швейной» сущности и выглядела так, словно каждый день общается с селебами и журналюгами. Отчасти этому помогала взявшая на себя труд переводчика Амаана, отчасти — Вилочкины уроки по поведению на светских раутах. Ну а на фоне пару раз мелькнул Леннон, который признался, что в моде ни шиша не разбирается, но мамина одежда понравилась ему больше остальных. Неудивительно — часть ее показывала на себе та самая Амаана. Ну а кубинка из первого состава «Бони Эм» стала настоящей звездой мероприятия, появившись на целой куче обложек профильных журналов. За деньги появилась! После «недели журналистов», когда наш магазинчик открылся, его опустошили в первый же день. На второй день — я же предусмотрительно потребовал набить полные склады — опустошили снова. И на третий. И на четвертый. На данный момент ажиотаж немножко стих, но приезжающие в Монте-Карло богачи ежедневно закупаются обновками. Доходы с мехов и брюликов забирает государство, со шмоток в полном размере — я. На данный момент, при вложениях примерно в полтора миллиона долларов, получилось «наварить» восемьсот тысяч, чему мама очень рада — она до последнего боялась, что ее продукция будет никому не нужна. А верить в Сережу надо!

С долларом, кстати, получилось здорово — еще перед негритянскими бунтами «фонд» и парочка нелегалов (потому что если так сделают все, будет подозрительно) конвертировали доллар в японские йены, избежав тем самым проблем с падением грязной зеленой бумажки — линчевание президента на курсе валюты сказалось ОЧЕНЬ плохо. СССР в валютных запасах долларов держал не очень много, отдавая предпочтение европейским деньгам, так что потерял что-то в районе статистической погрешности. Через неделю после линчевания часть йен обернулась обратно в доллары, который с наведением порядка снова растет. К концу года «скину», там «отвязывание» впереди маячит. Фунты тоже выгодно прокрутили, скинув запасы в день отъезда Леннона и закупившись на пике падения — на вторую неделю забастовок.

На «Хьюго» я, очевидно, не поехал — награды за «Каролину», «Нейроманта» и «Имя Розы» получала светящаяся от гордости за такого хорошего меня Екатерина Алексеевна. По этому поводу пришлось дать пресс-конференцию, где я повторил свой девиз: «На территорию стран-членов блока „НАТО“ — ни ногой». Сигнал сугубо потешный — ну какой выход из «НАТЫ» ради приезда Ткачева? — но в качестве отмазки очень хорош: с таким количеством покушений никто меня не осудит.

«Война на истощение» между Египтом и Израилем в этой реальности не закончилась: евреи, обвинив арабов в провокациях, попытались интенсифицировать боевые действия, потеряли семь «Фантомов» и кусок Синайского полуострова, на котором арабы создали плацдарм для будущих операций по возвращению исторических — без всякого сарказма, им еще фараоны древние правили — территорий. Я немного от этого напрягаюсь — если арабы выиграют, никакого нефтяного эмбарго не видать. «Обезглавленные», подвергнутые рукотворному кризису американцы любимому восточному форпосту в меру сил помогают, перебрасывая из Вьетнама технику и боеприпасы, тем самым обрекая южных вьетнамцев на еще более скорый проигрыш коммунистам. Ну а как иначе — такова империалистическая сущность капитала: попользовал и выбросил.

Полезный орган под названием ООН призывает к переговорам, трясет документами о важности создания Палестины, но что толку? Пока наблюдаем за ситуацией и тайком крестимся за нефтяное эмбарго — иначе я папе Толе пирожное проспорю, а это недопустимо!

В кооперативном музыкальном магазине было людно, и это не из-за меня: просто на всю Москву всего два таких: в Сокольниках и на Юго-Западе. Еще по одному — в Ленинграде, Красноярске и Владивостоке. Товарищи милиционеры к ним даже не приближаются, а сотрудники КГБ присматривают 24/7, но при этом никого не задерживают — смысла нет, сюда ходит либо номенклатурная «золотая молодежь», либо дети кооператоров. Сами кооператоры, впрочем, тоже ходят — среди них много молодежи, они на подъем легче.

Суть проста — структуры Фонда покупают пластинки за рубежом и переправляют сюда, с целью конвертации валюты в старые добрые рубли. Народу прямо нравится — в то время как «с рук» условный альбом «Битлов» можно купить за сотню — и это если повезет! — у нас он стоит стабильные тридцать рублей, как и все остальные англосаксонские «диски». Пластинки представителей Соцблока идут по пятнадцать, испанские, итальянские и прочие условно-нейтрально-европейские — по двадцать два пятьдесят. Присутствуют и японские — по двадцать семь, но спрос есть только на джаз и то не от молодой ЦА, а от «тридцать+» любителей джаза. Работаем даже на заказ, но придется доплатить «пятерик», три из которых уходят в премию дипломату-«бегунку», который будет искать потребные пластинки. Потешно, но нередко заказывают экспортные пластинки «Цветов», «Ласкового мая», «Boney M» и «АББЫ» — и это при том, что англоязычный их репертуар штампуют и в СССР. Да даже обложка не отличается! Странный народ все-таки эти карго-культисты.

После раздачи автографов и совместных фоток — некоторые Советское неформалы приходят сюда чисто пофотаться, так что оборудование нашлось — я подошел к прилавку и запросил у одетого в джинсы, футболку с гербом СССР и джинсовку патлатого черноволосого продавца (Иван Николаевич Жмилёв, отчислен из МГИМО за разврат, устроен продавцом по просьбе товарища Громыко — отец этого молодого человека его личный друг):

— Привезли Black Sabbath?

— Привезли! — кивнул он и полез под прилавок. — За день все тридцать дисков разобрали, но я тебе отложил, как просил.

— Ништяк, — одобрил я исполнительность Вани.

Он выложил пластинку на прилавок.

— Сам-то слушал? — спросил я.

— Херня какая-то, — поморщился он. — Типа как у тебя в некоторых песнях запилы, но не так прикольно.

— Заценим, — пожал плечами я, сунул диск под мышку, отсчитал тридцать рублей, и мы с Виталиной вышли на улицу.

Весна в столице — это когда под ногами серенькая каша, сосульки грозятся рухнуть на голову с крыш, небо хмурится, а лицо обдувает неуютный, холодный ветер.

— Не готов народ к хард-року, — поделился я выводами с Виталиной. — Но ценность вот этого для жанра, — похлопал пальцами по конверту с пластинкой. — Рано или поздно поймут, и альбом станет культовым. У нас есть «Битлы», «Ролинги», «Цветы», но никто из них не играет реально жесткую музыку — я специально ее Стасу не даю, потому что мир объективно не готов. Мы возьмем все, что можно от статус-кво, а потом я запущу новый коллектив, потяжелее. Потом еще тяжелее и так раз в пятилетку. Но это я отвлекся. Так вот — у нас есть все эти мелодичные, танцевальноориентированные коллективы, и тут приходят чуваки и говорят: все это — соевая хрень.

— Соевая? — не поняла Вилочка.

— Яиц нету, — расшифровал я. — Тестостерона. Какое-то нытье на абстрактные темы и про любовь.

Мы сели в безликий черный «Москвич», и я кинул пластинку на заднее сиденье:

— А вот здесь яйца есть. Во-о-от такенные! — показал руками размер. — Но нужны они далеко не всем, и это не хорошо и не плохо — просто так есть. Black Sabbath — первопроходцы, им свойственны ошибки и несовершенство, но сам факт, что ребята придумали новый жанр — это, блин, достойно уважения. Против них вообще все — и неготовность общества, и несовершенство технологий: помнишь сколько человеко-часов НИИ на мои примочки убило? А им — хер, сиди сам в гараже паяй.

— Послушаем, — нейтрально ответила Вилочка.

— Хочешь — послушай, — улыбнулся я. — Но я не буду — у меня покруче песни есть.

Под любимый хохот мы привычно понеслись по радикально преобразившимся после моего появления в этой реальности улочкам, и в голове всплыла конспирологическая теория, которую я читал в интернете. Согласно ей, при Брежневе СССР где-то в кулуарах договорился с Западом особо друг другу не гадить, а Андропов по этой теории имел связи с английской разведкой. Ничего такого — просто Кремлевские старики до последнего верили в мирное сосуществование с капиталистами. И фиг бы с ним, но отсутствие жизненно необходимых реформ и банальная лень, из-за которой бреши в теле страны затыкали «нефтедолларами» привело к известным мне последствиям. В этой реальности Андропов точно не такой. Возможно я повлиял, возможно в деде Юре сидел потенциал хорошего правителя, но раскрыться из-за запоздалого усаживания на трон он в моей реальности не смог. Ай, чего уж теперь гадать — результат-то офигенный, а это — главное.

В Кремлевском концертном зале я уже себя чувствую как рыба в воде, но путь наш сегодня лежит не в зрительный зал, а за кулисы, в гримерку. Будем снимать концерт к Восьмому марта, в таком замечательном мероприятии поучаствовать я рад. Немного печалит отсутствие Оли, но она на 23-к февраля аж три песни пела, а теперь мой черед.

На прошлых концертах я пел песни про маму. Может и нескромно, но я нынче на ребенка совсем не похожу, поэтому «мамин» репертуар отдал детским хорам, а себе выбрал песни «повзрослее».

Потупив в гримерке чуть больше часа — пока других снимают — выбрался на сцену к липовым музыкантам и толкнул речь:

— В Войне наша страна лишилась миллионов мужчин, и груз восстановления страны пал на плечи наших дам. До сих пор в стране женщин больше, чем мужиков, и многие из них этим пользуются, обижая доверившихся им дам. Не надо так, мужики!

Зал похлопал.

— Эта песня посвящается всем дамам, которые еще не нашли свою любовь. Если любовь не сбудется… [ https://www.youtube.com/watch?v=C2TwS7−5wew&ab_channel=%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5.%D0%93%D0%9E%D0%A1%D0%A2%D0%95%D0%9B%D0%95%D0%A0%D0%90%D0%94%D0%98%D0%9E%D0%A4%D0%9E%D0%9D%D0%94].

Ненавижу фонограмму, я бы лучше в живую отработал, но нельзя — у нас тут Большое Взрослое телевидение. О, Марина Влади в зале сидит — Владимир Семенович, похоже, на Родину жену привез. Надолго ли? Но хорошо, что привез — ее у нас любят.

«Фанера» доиграла, и я объявил следующую песню:

— Даже самая темная ночь однажды обернется днем. Сколько нам с тобой, неба синего… [ https://www.youtube.com/watch?v=1M_k7b1cAxM&ab_channel=ChernikovskayaHata-Topic].

Как же хорошо звучит в пост-панковом миноре!