Самадхи

Глава 62. Серия седьмая. Мим

У Бражника, наверное, было очень плохое настроение. Ничем иным новую акуманизацию спустя всего пару дней после Разбивателя Сердец я объяснить не могу.

Ну да и ладно, плохие деньки у всех бывают, но я-то тут при чём? Почему всегда я, Господи? Зачем я вообще в это геройство полезла?!

Хотя, стоит отметить, что близкое знакомство с Котом Нуаром и дружба с Тикки того стоят. И полёты над городом. И шпагат. Особенно шпагат, за него можно и душу продать. Исключительно чужую, но всё же.

— Как думаете, мадемуазель, скоро ли Кот Нуар заметит пропажу?

Я закатила глаза: говорить всё равно не могу, хоть рот ничем и не залеплен. Ну, типа, ничего не видно. Так-то я ощущаю, что губы мне заклеили чем-то вроде слайма. Холодная вязкая субстанция, которая по своей текстуре кажется очень мокрой.

Рядом со мной стоял Бражник во всём своём великолепии: огромный мужик в строгом тёмно-фиолетовом костюме и в серебристой маске рестлера. И знаете, что я вам скажу? Ни черта он не выглядит забавно, как в мультике! Вот ни-хре-на! Тонкий слой серебра, что облеплял лицо и голову Габриэля, скорее придавал местному злу вид освежёванного черепа!

Глаза у Агреста-старшего казались больше, чем были на самом деле, и в этом тоже была виновата маска. Мимика была то гипертрофировано-ясной, то, наоборот, словно замораживалась. Жуткая это штука, маска рестлера, если кто меня спросит.

— Проверь периметр, — приказал Габриэль.

Из тени выступил акуманизированный отец Милен — не помню имени, но мне мужик сразу не понравился. В сериале он выглядел таким мило-растерянным, его пожалеть хотелось и дать кусочек торта. В реальности, пообщавшись из-за одноклассницы с этим мужчиной пару минут, я твёрдо уверилась, что размножился он зря. В смысле, Милен была хорошей, но вот пускать подобные гены дальше я бы поостереглась. Мужик был абсолютно не приспособлен к жизни!

Серьёзно, он связал собственные шнурки и не заметил этого! А до эпичного падения в моей прихожей забывал, о чём мы говорим! Милен это комментировала как обычную рассеянность; было видно, что девчушка привыкла к подобному поведению горе-папаши и даже привычно брала роль опекающего родителя на себя. Но это же нехорошо, когда в семье так перемешиваются ответственности. Совсем не хорошо.

А вот теперь посмотрите на него: стоит… а, нет, уже не стоит. Ушёл выполнять приказы Большого Босса. До того стоял: подбородок повыше, взгляд более надменный, самодовольство сквозит из каждой полосочки на водолазке. Даже фиолетовая кожа его не смущала.

Тоже мне, дитя Таноса. Ух-х, сокрушу!..

Я ненавидела Мима ещё до того, как Габриэль его акуманизировал. Самые большие опасения мне внушали всего несколько акум: Сапотисы, Сирена, Зверочеловек и тот самый Мим. Ну и Месье Голубь, но тут уж скорее личная неприязнь из-за аллергии Адриана, чем из-за его суперсил.

Мим был опасен. Его силы были опасны. Настолько, что я даже подумывала как-то решить проблему акуманизации папаши Милен ещё до собственно одержимости.

Не успела. Откладывала, откладывала… дооткладывалась. А ведь можно было просто в виде Ледибаг подойти к мужику и наговорить комплиментов: глядишь, тогда бы и одержимости не произошло. Всё ведь из-за неуверенности в себе и из-за упущенной возможности Большого Выступления.

— Что-то ваш кавалер не спешит.

Я наклонила голову вбок и скосила глаза на Бражника. Вид у мужчины был задумчиво-философский; Габриэль вертел в руках трость и смотрел в окно, как настоящий киношный злодей с тяжёлой судьбой. Мне на его прошлое было насрать с высокой колокольни. Гораздо больше меня волновало то, что я очень хочу в туалет.

Когда я открыла глаза и поняла, что нахожусь не в своей комнате, паника на мгновение захлестнула с головой. Потом включился рубильник в мозгу, и начала поступать информация: мы за городом или в промышленной зоне, потому что я не слышу гудения машин; здание, в котором я очнулась, старое или просто долго не использовалось, потому что в углах под потолком была паутина, достойная Арагога; рядом со мной отец Адриана, который Габриэль, который сейчас Бражник.

— Добрый день, мадмуазель, — без улыбки сказало мне парижское зло.

Ну я и поняла, что дело дрянь. Потому что французы улыбались довольно часто, не как американцы, конечно, но и не как в России. Улыбка — очередной способ коммуникации. Нет улыбки — значит, где-то готовятся пакеты, по которым тебя в скором будущем расфасуют.

Но это я преувеличиваю, конечно.

…надеюсь.

Здание всё же оказалось старым, здесь был сухой воздух и пахло строительной пылью. На улице сумерки быстро сменились днём, и солнечный свет, пробивающийся через замызганное окно, подсвечивал крошечные частички пыли и их вальс. Красиво. Но наблюдать за ними мне надоело минут через пять, если не быстрее.

Я сидела на стуле, не в силах шевельнуться; руки у меня были заведены за спину и связаны жёсткой верёвкой. Наверняка останутся следы, потому что одета я была в пижаму: длинные розовые штаны и майку. Хорошо ещё, что голой спать не легла. Уж то-то было бы смеху.

С другой стороны, Габриэль у нас модельер. Видел женщин в разных ракурсах. А ещё он парижское зло. Видел женщин и без кожи… не, это вряд ли, не настолько он крупный злодей, чтобы…

Тихо, девочка. Это всё нервы.

Самое стрёмное: всё то время, что я приходила в себя, — сознание было мутным и тяжёлым, как ваза, наполненная грязной водой, — Габриэль стоял рядом и смотрел в окно. Просто стоял и смотрел, думая о чём-то. Практически без движения. Часа три точно.

Долбанный психопат.

Я не знала, чем себя занять. Сначала разглядывала помещение, потом пялилась на парижское зло, потом пыталась обнаружить красоту в пыльном танце. Сейчас вот, сижу, думаю о том, что очень хочу в туалет, а сходить-то и некуда здесь. Хорошо Габриэлю: по себе знаю, что во время Трансформации никаких особенных желаний не возникает. Максимум, что ему светит — это моральная усталость или слабый голод, если сражаться не будет.

Ещё хорошо, что про мои серёжки он ничего не знал. Квами и их Хранители друг друга не чувствуют именно из-за этого, кстати: вот сойдёт какой-нибудь носитель Талисмана с ума и решит укокошить всех остальных… начнёт ходить по улицам и слушать свой внутренний голос. Рядом с кем тренькнет, того и грохнет.

Говорю же, нервы. Всякая порнография и расчленёнка в голову лезет.

Чтобы отвлечься от настойчиво привлекающего внимание мочевого пузыря, — да я даже сказать Габриэлю о своей потребности не могу, рот-то залеплен! — я принялась думать. Хотя скорее правильнее будет сказать «мечтать». Тема сегодняшних размышлений: как будет выглядеть мой Кот лет через пять при условии, что костюм не сильно поменяется и останется мечтой любого из секты BDSM?

Нет, всё-таки хочу в туалет. И что делать-то?

Чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание, я пристально уставилась на Бражника. Тот был задумчив и философски смотрел в окно. А может и подглядывал через глаза Мима, кто его знает. Мне уже без разницы: что хочешь делай, хоть режь, хоть пристрели, но дай мне пописать. Иначе я напружу прямо тут, в свои миленькие розовые штанцы!

Бражник к моим кривляниям и взглядам остался индифферентен. Точно псих, ни капли эмпатии. Если бы могла, я бы подрыгала ногами, но проклятый Мим не только залепил мне рот, но и связал. И ручки, и ножки, и даже по телу прошёлся. Я себя чувствовала просто карбонадом.

— Совсем не торопится, — повторил Бражник едва слышно.

Я закатила глаза и расслабилась на стуле. Задница болела, отсиженная за несколько часов моего плена. Ещё неизвестно, как долго я ночью тут без сознания провела. Славьтесь, Боги, что придумали этот мир! В моей реальности семнадцатого февраля я бы замёрзла насмерть в таких условиях. А тут ничего, прохладненько, но не прямо ужас как. Градусов тринадцать.

Отдельное спасибо Тикки за отменное здоровье. Получить смертельное переохлаждение и при таких температурах можно.

Бражник сжал в руках трость. Это он Кота Нуара ждёт. Только алло, дядя, Кот со мной встречается исключительно по вечерам, когда ты Адриана уже не будешь проверять, уверенный, что сынок спит. Днём-то мы с ним не встречаемся! Но откуда тебе знать это, болезный, если ты довольствуешься исключительно новостями из жёлтой прессы? Они-то любители всякой фигни понаписать…

Писать… одна смена ударения, а какой разный смысл у двух слов! Но не стоит о грустном.

— Что это?

Я тоже встрепенулась, услышав игру на фортепиано. Звук был немного искусственным, потому что телефон у меня был старым. Помехи слегка испортили мелодию, что я записала, пока Адриан в очередной раз отрабатывал свои гаммы и произведения…

Габриэль, конечно же, узнал эту мелодию: Адриан хвалился, что её написали специально для Эмили. Это была одна из тех немногих мелодий, которые моему Коту по-настоящему нравились.

Бражник уставился на меня. Я неуютно поёжилась, смотря куда угодно, но не на стол перед собой, где и…

— Надо же.

…звонил мой телефон.