Самадхи

Глава 53. Визиты

Самое гадкое в обучении игре на любом инструменте — первые дни. Или недели.

Если дело касается струнных, — пианино и фортепиано не в счёт, — то, прежде всего, очень болят пальчики. Зажимаешь струны, чтобы выбить нужный звук, а кожа на кончиках стирается. Если переусердствовать, то можно даже мозоль заполучить.

Я, кстати, именно так и пострадала: слишком обрадовалась наличию привычного инструмента под боком, так что в первый же вечер устроила Адриану небольшой концерт. Из более или менее праздничных песен я знала разве что ту, которой я обсмеивала Санту… но это был бы прекрасный повод, чтобы раскрыться. А Кот у меня всё ещё пребывал в нерешительности, стоит ли нам снимать маски… ну или просто забыл про этот вопрос в общем.

Так что играла я Адриану достаточно простые и обыденные песни о любви. Элвис с его Can't Help Falling In Love звучал не единожды. А ещё Hallelujah — слишком сложная и глубокая песня для такого мультика как Шрек. Я знала её в трёх вариантах: в оригинале и два стихотворных перевода на русском, которые спеть я не могла. Удивительно, что во всех случаях смысл был очень разным. Одинаково сексуально-возвышенным, но всё же… тяжела жизнь переводчиков. Особенно стихов.

Адриан, что приятно, не спрашивал, откуда у меня знания игры. Может, посчитал, что я пересмотрела роликов в интернете: грешила я этим частенько, грустно вздыхая над чужими голосами и музыкой. Укулеле здесь было не особенно популярна, всё как-то больше гитары.

Родителей Маринетт я агрессивно благодарила ещё недели две. И, хоть после первого «концерта» я натёрла пальцы и не могла играть, мои влюблённые взгляды на инструмент успешно веселили Сабину. Томас тоже добродушно ухмылялся в усы:

— Ты увлечённостью пошла в меня, кексик.

— О, да, — подхватывала Сабина. — Этот невозможный человек печёт даже при сильнейших ожогах.

Папа Маринетт на это посмеивался и добродушно щурил карие глаза. Я узнала, что у Томаса было два высших образования: юридическое и, кажется, экономическое. Месье Дюпэн до открытия собственной пекарни успел отработать судьёй, что невероятно меня удивляло.

Сабина же не имела высшего образования, зато закончила школу Шаолиня и даже давала какие-то обеты. К моему удивлению, мадам Чэн была практически монахом и даже имела право обучать преемников вне храма.

А я тратилась на курсы самообороны. Да рядом со мной живёт практически Джеки Чан! Как же меня угораздило забыть, что мадам практически избила кого-то шваброй в серии с акуманизированной Пенни, помощницей Джаггеда Стоуна? Так профессионально швабру даже тот же Джеки не крутил!

Осталось только придумать, как упросить маман Маринетт давать мне уроки боя. Ну не приходить же к ней в обтягивающем костюме, прося об ученичестве? А если она мне скажет налысо побриться — ну там, традиции, все дела?

Нет, тут надо как-то тоньше… или же просто рассказать родителям Маринетт, что я вместо внеклассной деятельности маюсь спасением Парижа и, может быть, мира. Как Ким Поссибл, только напарник у меня огонь. Хотя тоже блондин.

Ха, интересно, как Плагг отреагировал бы на сравнение с лысым… кто там был-то? Хомяк? Выдра? Умная животинка.

Вопрос с ученичеством я отложила на потом, — ну годная же идея-то, в конце концов, — и сосредоточила внимание на своём подарке. Укулеле я взяла в руки в следующий раз только когда мозоли полностью прошли. И играла буквально по будильнику: начинала с пятнадцати минут в день, прибавляя по пятиминутке. Так что к февралю пальцы попривыкли, а кожа слегка загрубела. Ну, везде свои минусы.

Адриан полюбил сидеть у меня в комнате в виде Нуара. Вот же непонятный парень: раньше ко мне ходил постольку-поскольку, теперь же по нему можно было сверять часы. Ровно в десять минут одиннадцатого ко мне в комнату скрёбся Кот, чтобы уйти примерно через час. Я тихонько наигрывала разные мелодии, которые учила раньше, Кот сидел и слушал.

Он морщился, когда струны дребезжали, и быстро научился идеально настраивать укулеле. К моему стыду, я для этого использовала тюнер: никак не могла запомнить, как должны звучать хорошо натянутые струны. Ни на гитаре не могла, ни на укулеле.

Наши полуночные посиделки быстро стали чем-то вроде ритуала. Мы не сговаривались, Кот не просил позволения прийти. Просто приходил. И так же просто я его впускала.

Не самое благоразумное поведение, если подумать: увидь нас Бражник, и моя гражданская личность будет в опасности. Но почему-то я не могла остановить это всё. В кошачьей шкуре Адриан был настоящим, откровенным, таким, каким его было сложно застать без маски. Словно он вскрывал собственную грудную клетку и говорил: вот он я, весь, смотри.

Даже с Ледибаг он не был таким. Там был другой уровень близости, тоже не слишком мне понятный: маски, с одной стороны, позволяли рассказать чуть больше, но с другой… кто может полностью довериться незнакомцу? Даже если ты с ним рискуешь жизнями чуть ли не ежедневно.

Вечерняя рутина меня нисколько не смущала. Напротив, вечера я ждала с радостью, потому что днём старалась на укулеле не играть. Выходило так себе, однако у меня было достаточно и других дел: домашняя работа, разговоры с Тикки, посиделки с Альей, тренировки с Нуаром, курсы по самообороне.

А ещё Адриан, после моей просьбы, начал учить меня нотной грамоте. Поскольку укулеле не была особенно популярна в этом мире, мне приходилось самостоятельно переделывать песни под гитару для своего инструмента. Морока жуткая, но вечно напрягать этим Агреста мне совсем не хотелось. У парня и без того загруженный график.

В коллеже не происходило ничего удивительного, однако в коридорах начались разговоры о приближающемся дне влюблённых. Праздновали его здесь традиционного четырнадцатого февраля. К счастью, вручную шоколад никто не готовил: всё-таки я попала во французский, а не в японский мультик.

Для меня подкрадывающийся день Валентина был той ещё головной болью. С Котом мы отрабатывали уклонение от разнообразных снарядов, — даже жаль, что настоящих стрел у нас не было, — и думали, как сбить потенциальную летающую акуму на землю. Мне не хотелось подставлять Нуара как в каноне, потому что я не была уверена, что «поцелуй любви» сработает. В конце концов, я не Эльза и не Малефисента, чтобы так расколдовывать напарника.

Мы, кстати, так ни к чему и не пришли. Только к тому, что надо бы нам прикупить каких-нибудь рыболовных снастей или сеток и распихать их по городу. Будет у нас с Нуаром куча маленьких схронов, да. Мы герои запасливые и предпочитаем думать наперёд.

А ещё я, приодевшись в костюмчик, изредка навещала Хлою. Сначала это были визиты вежливости в попытке предотвратить акуманизацию Кима, но потом мне стало девочку просто жалко: Хлоя была удручающе одинока.

Родителям она оказалась просто не нужна, Сабрина рядом скорее воспринималась как собачка, — даже мной, буду откровенна, — которая, к тому же, может набедокурить. Просто вспоминаем крем, другие слова тут излишни. Жан исключительно хорошо выполнял свои обязанности дворецкого, но не нравился мне просто потому, что регулярно отбирал у Буржуа Мистера Мишку. Зачем ему чужая игрушка, в конце концов?

Друзей у Хлои не было, только Адриан. Но Агрест увлечённо постигал азы социализации, да и дурной характер Хлои изрядно оттолкнул блондинчика от подруги детства. Так что не было ничего удивительного, что в меня Буржуа вцепилась похлеще голодающего клеща.

Мы ничего такого не делали, если так подумать. Я заваливалась в окно к Буржуа, когда была минутка, — мне дали на это разрешение, чтобы не эпатировать девушек на ресепшн, — и мы… не знаю. Разговаривали? Смотрели аналог Инстаграмма, комментировали чужой маникюр, не выбирая выражений, обсуждали чужие отношения. Хлоя как-то незаметно стала моей токсичной подружкой, ненавидящей всех вокруг просто так. С ней можно было не думать о том, что и о ком ты говоришь.

Я её стопанила только в одном: никаких оскорблений для Нуара. Этот Кот — мой. Ну и про одноклассников мне не особенно нравилось слушать, тут я пыталась показать Хлое, что помимо её невероятно важного мнения есть ещё и другое. И что за словами всё-таки нужно следить. Фильтр в голове — залог отсутствия проблем в будущем.

К примеру, она считала, что Айван — неотёсанный, не умеющий с собой справляться идиот, который без пинка под задницу не сделает и шага, чтобы обрести свою великую любовь с переедающей Милен.

— Ну ты же почти потомственный политик, — прятала я лицо в ладонях.

— И что?

Хлоя обычно во время наших таких разговоров занималась ногтями. Она вообще обожала свой аккуратный маникюр и следила за ним сама. Даже красила специальным укрепляющим лаком, который пах персиками.

— В смысле «что»? — я посмотрела на Буржуа из-за пальцев. — Вот вырастет этот «идиот», займёт какую-нибудь должность, а ты для него так и останешься той девочкой, что задирала его в школе. Такое мнение не меняется, знаешь ли.

Буржуа на это расхохоталась.

— Он? Должность? Да его даже поломоем в Гранд-Отель не возьмут!

— А родители у него, между прочим, владеют транснациональной корпорацией, — уже спокойнее сказала я. — Так что в Гранд-Отель ему нет никакого смысла устраиваться. Тем более поломоем.

Хлоя хмыкнула, но нахмурилась. Хорошо, процесс пошёл.

— Но ты же согласна с тем, что я о нём сказала, — протянула Буржуа.

— Айван инфантильный, — кивнула я, зная, что Хлоя наши разговоры не снимает и не записывает. — Не умеет правильно за собой следить, у него нет чувства стиля, и из-за этого парень кажется неопрятным. Но он не «неотёсанный», неплохо учится… от него никогда не пахнет, да и голову он моет регулярно.

— Иу.

— А что? Ты бы знала, сколько людей на самом деле пренебрегают личной гигиеной. Особенно мытьём волос.

— Фу-фу-фу, не хочу об этом. Всё, окей, я поняла: Айван не неотёсанный, ему просто не хватает знаний стилиста… А к Милен он не подходит из-за тонкой душевной организации!

Я ухмылялась. Ничего, Хлоя, и из тебя можно вырастить человека.