Сага о Ласке Сэме и его друзьях

Глава шестая По лесам и болотам

Витров хутор. Ульмские болота. Провинция Ставус. Империя Анно.

— И зачем ты меня затащил в самый центр этих проклятых болот? Мы тут можем засесть, как больной дизентерией на очке. Знаешь, Рутти, от такого места меня невольно оторопь берет. И вроде в лесу вырос, и вроде что есть болото ведаю. А тут место какое-то… не такое.

— Как раз то место, Сэм, можешь мне поверить.

— Я-то верю, но легче мне от этого не стало. Вот выведешь меня на замок с прекрасной принцессой в окошке — прощу тебе все издевательства над моим почти еще детским организмом.

— Так тут никого опаснее лягушек и нету…

— Ага, ты гишторию про царевен-лягушек слыхал? Лягушки, они поопаснее крокодила могут оказаться. Прицепиться к тебе такая болотная красотка, а что потом? Век с ней вековать? — Сэм скорчил обиженно-огорченную гримасу.

— Так уж и прицепиться? И обязательно на этом вот болоте? — хохотнул Рутти.

Настроение у друзей было немного лучше, чем какой-то час-полтора ранее. Рутти вывел Сэма на просеку и по ней они проскакали примерно четверть лиги. Тут навстречу им попался разъезд конной стражи. Сначала стражники восприняли появление молодых офицеров, да еще без ординарцев весьма подозрительно, особенно, когда Сэм приказным тоном начал давать им ценные указания. Правда, увидев пазз, стражники вмиг успокоились и стали серьезными и сосредоточенными. Сэм удивился, что тревоги никто еще не поднимал и о похищении картографа стража, по всей видимости, не знала. Флаг-лейтенант стражи принял пазз в дефлектор, больше напоминавший коробку с ручкой, установил положение фиксации полномочий и, после этого, стал совершенно спокойно слушать молодых офицеров. Он получил четкие указания начать оцепление и прочесывание зоны на краю Ставусских лесов и Великой степи. Кроме того, флаг-лейтенант Рикки Римсич должен был сам лично позаботиться о том, чтобы в деревушке Лакратт их ждал отряд лучших всадников с подменными лошадьми.

— Стоит и пару-тройку усиленных конных разъездов по степи отправить, — предложил Сэму флаг-лейтенант Рикки.

Сэм согласился с предложением стражника, которое тут же облек в форму приказа. Теперь Сэм чувствовал, что у него появились реальные шансы отбить картографа. Но после этого Рутти так резко взял в самую чащобу, и вскоре они стали петлять по таким тропинкам и зыбким хлябям, что Сэму происходящее нравиться сразу же перестало. Он, конечно, доверял чутью товарища, но… Но уже трижды им приходилось спешиваться и идти по едва внятным приметам, но Рутти всегда безошибочно выводил Сэма на какое-то очередное подобие тропы.

— Рутти, ты хоть представляешь, где мы?

— Мы в самом центре Ульмских болот. Тут трясины такие, что всадника вмиг затягивает вместе с лошадью. Не бойся, пока что я точно знаю, как тропу найти, ничего, Сэмми, вон впереди как раз хорошее место пошло. И еще. Если куда придем, говорить буду я, а то, не ровен час, ляпнешь что-то не то…

Тропа впереди действительно была хорошей. Даже лошади стали чувствовать себя поувереннее и повеселее. Сэм потрепал своего жеребца по холке и стал всматриваться вперед. Показалось, что там, за кустами и чахлыми березами что-то есть. Дорога резко свернула, потом еще раз и оба молодых офицера оказались перед небольшой изрядно покосившейся избенкой, крыша которой казалось почти совершенно прогнившей. Даже стоять рядом с таким чудом архитектуры, не то что заходить в него, было опасно. Казалось — дунет ветерок, да и сметет всю эту лиственную шушеру к чертикам… Крыльцо избенки уходило вправо, во двор, а на тропинку, на которой находились наши герои, выглядывало только узкое оконце, а вот в этом самом оконце виднелась физиономия улыбающейся старушенции, в которой наш искушенный читатель непременно признал бы Матушку Кво.

Матушка Кво улыбалась заезжим военным приветливо и даже с некоторым кокетством. Получалось это у нее довольно умилительно, особенно, учитывая ряд кривых отчаянно черных зубов, так что искомого эффекта произвести на молодых парней потрясающее впечатление, Матушка Кво добилась с избытком.

— Вот тебе и царевна-лягушка, — сказал Сэм Рутти, слезая с седла. Впрочем, говорить он старался тихо, дабы не обидеть бабушку, на всякий случай.

Рутти же заулыбался, глупо, растягивая улыбку по всему своему веснушчатому крестьянскому лицу, подбоченился, приосанился, как только слез с лошади сразу же принял солидную позу, покрутил даже воображаемый ус. Сэм, глядя на товарища, в душе уже просто угорал. Прям-таки царевич на свидании с прекрасной принцессой!

— Матушка-сударыня, хозяйка-господарка мест этих приветливых. Мы со товарищи по казенному делу едем, не по своей нужде. Не пригостишь ли, не приголубишь ли? Водички, да хлебушка не погнушайся со своего стола нам спотчевать.

— Рутти, ты что, охренел, у нас еще консервов по три банки, а тут нас пиявками накормят, как пить дать, — остервенело шептал Сэм товарищу, умело скрываясь за его спиной.

— А что же, соколики, как таки молодцам отказать, особливо коли они по-закону да по-вежливости вопрошают, угодили вы мне, угодили речами своими приветливыми. Входите, гостями будете. Только гость назвать себя должен. Коли он гость приличный.

— О приличиях нам все ведомо, матушка-хозяюшка, не мог же я вперед твоего слова со своими именами скромными лезть? А зовут нас, госпожа моя матушка, Рутти Паневич и мой товарищ, Сэм Вутович. А как звать благородную даму, готовую дать нам приют?

— Ну ты загнул, Рутти!

— Зовите меня Матушка Кво, — сообщила старуха и состроила такую соблазнительную физиономию, что Рутти пробрало-таки и он начал трястись в коленках…

— Старик, тебе сегодня предстоит еще раз потерять невинность, — радостно сообщил Сэмми товарищу.

— Учти, я сделаю это ради нашего общего дела, — тихонько ответствовал Рутти.

Собравшись с силами, Рутти, а за ним и Сэм отвесили Матушке Кво земной поклон и не без опасений пробрались в избушку.

— Да вы заходите, молодые господа, заходите, — Матушка Кво умильно сделала книксен, который получился чуток корявым, при этом женщине удалось почти ничего не разбить, только стопка плошек полетела на пол. Вошедшие в избушку несколько оторопели. Вместо грязи, разрухи и паутины вполне приличное жилье, вот только стены не крашены, но щели аккуратно заткнуты мхом, а крыша изнутри выглядит совершенно новой, крепкой и надежной. В центре комнаты могучий стол, две лавки, по углам — пара сундуков. Ага. Печка. Удобная. И не чадит. Что-то дымохода не видать было. А вишь ты, дымком-то и не пахнет. Странное жилище.

— Да не стесняйтесь, гости дорогие, не стесняйтесь. Это снаружи жилье у меня неприметное, знаете, когда в глуши живешь, одна-одинешенька — не стоит слишком уж хорошо выглядеть по-наружи, так я кумекаю… А внутрях все как у хороших людей положено. Так что не побрезгуйте. Сейчас я как раз вечерю подам. Да-а-а… умыться с дороги не желаете? От баньки не откажитесь? Она у меня по-старинке, все как положено.

— Не гневи, матушка, что тебе хлопоты причиняем, — вновь войдя в роль, важно отвечал Рутти, — но от баньки на нашем пути нечаянной отказываться грешно.

— Ну тогда прошу вас проследовать, все уж готово, — игриво подмигнув Рутти бабка с неожиданным проворством выскочила из избы.

— Рутти, ты чего? Болотной тины объелся или травки приворотной надышался? Какое там отмываться? Мы с тобой…

— Сэм, послушай меня. И те, и другие болота будут обходить — дорогу через болота они вряд ли знают. Да ты и сам видел, по следам, а бабуль нам помочь может, если мы себя правильно поведем. Пойдем короткой тропой.

— Н-да уж, этикет ваш лесничий…

— Этикет, не этикет, но с правильными людьми и говорить надо соответствующе. Понятно излагаю? А сейчас, командир, в баньку шагом арш!

— Иду, аристократ ты болотный!

Район Ульмских болот. Провинция Ставус. Империя Анно.

Дорога шла в обход Ульмских болот. Если смотреть непривычным взором, то ничто вроде появления болот не предвещало: узкие молодые деревья, густые кусты, прогалины. А чуть дальше поднимались стволы старых деревьев, сплетающих высоко свои густые кроны и не пропускавшие под свой полог солнечного света. Вот именно там, справа, за этими рядами старых деревьев-великанов и начиналась та самая Ульмская трясина, о которой слагались легенды. Начиналась она внезапно: невысоким затхлым туманом, который постоянно клубился над гнилою водою, рядами чахлых кустиков, на которые и в страшном сне нельзя было полагаться — если провалишься, они не спасут. Кричала болотная выпь. Мерно урчала трясина. Лягушки настойчиво выводили мелодию брачного периода. Трясина жила своей особенной, мало кому понятной, жизнью. В молодом лиственном подлеске преобладали березы. В их ветвях порхали мелкие птицы-ухатки, которые умели ухать басовитыми голосами. Серенькие, с черными полосками на крыльях, эти птицы были прекрасной подмогой следопыту: не слышно ухаток — жди неприятностей. А слышно их глухое уханье — хорошо, дорога чистая, никто не сидит под кустом с самострелом и не поджидает момента вогнать меж лопаток зазевавшемуся путнику стрелу.

Дорога шла по кривой, накручивалась петлями и лесной пейзаж перед носом молодых офицеров постоянно менялся. То покосившаяся осина свесится до половины дороги, то трухлявый пень откроется прямо перед носом, то оскалом беззубой пасти глянет дупло на ракитнике, то выступят на обочину семейка ярко-красных мухоморов, покрытых белыми пятнами. Красота, да и только. Но стоило отъехать от дороги вглубь леса, на каких-то десяток метров, как сразу за чередой деревьев почва ставала зыбкая и ненадежная, запах гниения, болотной тины и слизи становился сразу же отчетливым и неосторожный путешественник мысленно прощался с жизнью: любой его шаг мог стать последним. Коварство дороги не предвещало болотных ловушек. Но болото было рядом, следило за дорогой, жило своей, никому не понятной жизнью.

Красоты леса не слишком волновали маленький отряд, преследовавший агентов противника. Герб постоянно всматривался в следы, делал петли, совершенно утомив Горитца, который еле-еле терпел это назойливое мельтешение. По-видимому, враг уже истощил запас ловушек и огневых средств — на пути уже не было ни волос морского коня, ни петель, да и лишние пистолеты с арбалетами перестали попадаться. «Видимо, они уже достаточно усложнили нам жизнь, теперь будут идти в отрыв, со всей скоростью. А мы плетемся, как вошь по воротнику», — подумал про себя стар-лейтенант Горитц и обратился к спутнику:

— Герб, тебе не кажется, что нам надо двигаться чуток быстрее? Шанс нарваться на ловушки минимальный. Они сейчас рассчитывают только на скорость, тем более, что уверены, что мы пойдем не за тем отрядом.

— Я не думаю, что осторожность бывает излишней. Особенно в преследовании.

— Генерал Гот, «Наставления о разведке и противодействии противнику» страница сто тридцать два, параграф пятьдесят шестой, пункт третий, — съязвил Горитц.

— Окончание пункта второго, если быть точным, — спокойно ответил Герб. — Я бы подготовил какую-то пакость именно в тот момент, когда противник уверен, что его впереди никакая опасность не ждет, — продолжал молодой лейтенант. — А с чего вы, мэсерс Горитц, решили, что противник глупее нас? Пока он доказывал только обратное. И какой-то дробовик, который выпалит по лошадям, может лишить нас вообще каких-либо шансов достать неприятеля.

— Я все-таки не переоценивал нашего противника, слишком всемогущим и всерасчетливым он у вас получается, мэсс Герб, да, до сих пор противник нас обыгрывал, но все-таки нам противостоит обычный человек, следовательно, он торопиться и начинает делать ошибки.

— Почему вы так решили, мэссер Горитц?

— Он уходит в Степь. Из Великой степи удобнее всего добираться до мятежных территорий через Черную пустошь. Там места безлюдные и безводные. Конному отряду не пройти — лошади пьют много воды. А для перехода по пустоши надо сделать как минимум один-два водопоя. Если же огибать Черную пустошь — тогда дорога выведет прямиком на Хаггрим и Ветлерд — а там идут бои, там наших разъездов, да к тому же серьезных разъездов — тьма.

— В чем то вы правы, мэсс Горитц. Только я уверен, они и это предусмотрели. Противник у нас опытный. Так что еще парочку джокеров в колоде он держит. И поэтому расслабляться я не намерен.

Пока кусты были не слишком густыми и подлесок не мог скрывать опасности, Герб спокойно разговаривал с Горитцом. Но после очередного поворота шел уже довольно-таки прямой участок тропы, а кусты и деревья стояли уже густой сплошной стеной. И тут, как нигде ранее, уже можно было ожидать засады или неприятностей. Герб вытянулся в седле, сделал знак Горитцу, тот остановился и стал тоже вслушиваться в звуки окружающего леса. Горитц ничего подозрительного не услышал, пожал плечами и собрался было двинуться вперед, но все тот же повелительный жест Герба удержал его. Следопыт змеей соскользнул с коня, неспешно подкрался к своему напарнику и вручил Горитцу поводья, после чего так же неслышно соскользнул в лес, по направлению в сторону болота.

— Идти медленно… очень медленно, — это было последнее указание Герба, сказанное почти неслышным шепотом.

Горитц медленно повел коня товарища на поводу, прекрасно осознавая, что становится прекрасной мишенью. «И что же это получается, если Герб прав, и впереди — засада, то мой единственный шанс, что противник замешкается, размышляя над тем, где второй и почему я тащу коня на поводе. Не слишком много причин для оптимизма. Вряд ли старик Герб так быстро окажется в тылу засады. Н-да, вот это я влип по-настоящему», — успел подумать Горитц. Шагом он добрался до поворота, где дорога делала небольшой плавный изгиб. «Именно тут и место для засады», — решил Горитц и тут же почувствовал, что его взяли на прицел. Это было что-то вроде холодка под сердцем, но Горитц был уверен, что этот холодок как раз то место, куда целится невидимый враг. Господь Сарса в Великодушии своем помилуй меня! — успел произнести про себя короткую молитву Горитц, стараясь уловить звук спускаемой тетивы или удар бойка пистолета, надеясь успеть рухнуть с коня вовремя. Шанс был минимальный, офицер понимал это и надежды возлагал только на молитву.

Внезапно ощущение смертельной опасности исчезло. Холодок из-под левого соска куда-то убрался, а прямо над кустами, всего в метрах пяти дальше по дороге возникла фигура Герба, который махнул товарищу рукой. Горитц направил коня прямо к кустам — тут все было кончено.

— Не удалось вот второго взять живым, — произнес Герб.

Когда нападавший пронзил шею первого противника, второй успел каким-то чудом среагировать и пытался выстрелить в нападающего, благо, пистолеты были заряжены, вот только со свернутой шеей не слишком-то постреляешь…

Герб был явно расстроен. Он хотел заполучить языка. Конечно, не факт, что противник расколется — времени пытать, да и приспособлений для этого не было. Ну да чего гадать, что было бы, если бы, да кабы… Надо исходить из того, что мы имеем. Недалеко от засады стояли два привязанных коня, с полными седельными сумками. Там была еда и питье. У кустов лежали двое: у одного было аккуратно свернута шея, а из шеи второго торчал метательный нож. Оба были вооружены длинноствольными карабинами маракарского производства. «Такое оружие, если начинить ствол крупной дробью, бьет наверняка. Не кучно, но… Мне бы точно хватило и одного выстрела», — решил про себя Горитц. Он спешился, подошел к Гербу, протянул ему руку и произнес:

— Я ваш должник, мэссер Герб Отарич.

Герб, не ожидавший такой реакции товарища, замялся, покраснел, начал неловко вытаскивать нож из головы мертвого врага, после чего выпрямился, и, глядя прямо в глаза Горитцу, ответил:

— Я был поражен вашей выдержкой, мэссер Вильд ар-Горитц. Без этого я бы не смог подобраться к врагу так близко.

Витров хутор. Ульмские болота. Провинция Ставус. Империя Анно.

Ничто так не сближает людей, как совместно принятая баня. Нет, не подумайте, что Рутти и Сэм каким-то образом позарились на честь прекрасной хозяйки, Матушки Кво. Просто Матушка Кво, на правах госпожи и хозяйки положения, выполняла роль банщицы. Попарились ребятки на славу. А как прекрасно чувствовать себя чисто вымытым, да еще когда ты сидишь в огромной бочке с водой, которую еще постепенно подогревают и каждая пора на твоем теле начинает дышать! Как единственно возможное спасение для твоего измученного тела приятные объятия теплой воды, как быстро восстанавливает твои силы живительная влага, как приятно расслабляет запах лесных трав, которые пучками сгорают в пламени топки. А матушка-то все носится, и водички подольет, и дровишек подбавит, и травку подушистее бросит. А уж мылиться, господа, извольте сами, вот оно, двое вас никак. Уж если бы путник один был, тут уж Матушка Кво была в своих правах, могла бы и не только подмигивать да глядеть соблазнительно… Уж если приняли гостеприимство, так извольте, а тут двое, да и возраст уже не тот, чтобы с молоденькими такими позабавляться… Да…

— К столу, к столу пожалуйте, к столу… — хлопотала старушка, когда ее гости выбрались из баньки. Сэм перестал пилить товарища, предоставив тому самому отдуваться за них обоих. Рутти вел себя по-прежнему важно, минимум, как принц крови. Неписанные правила гостеприимства не написаны на гербовой бумаге, но от этого не менее строги, чем коронные законы. Так что, влезши в седло, не говори, что ножку подвернул.

— Кормить-то нас не будут лягушачьими лапками? — поинтересовался Сэм, но как-то вяловато, у Рутти. Острить что-то не слишком хотелось, по телу опять прошла волна удовлетворения и жизнь казалась совершенно приятной.

— Погоди, Сэмми, главное — впереди.

— Прошу вас, молодые господа, откушайте, что боги болотные мне послали.

Боги болотные не поскупились. На столе у Матушки Кво стояла и каша из рассыпчатой крупы, и грибочки самых аппетитных форм и приготовлений: и соленые, и моченые, и тушеные в горшочке. Зеленая паста-кави была сделана из ароматных трав и редких пряностей, она давала зверский аппетит и могла послужить достойным украшением и королевского стола. Отдельной горкой возвышались орехи болотного орешника, ценимые за свои лечебные свойства. Кроме этих растительных деликатесов, были на столе и запеченная целиком рыба, и кусочки вяленого мяса, приправленного нежным соусом, и отварная в душистых травах говядина.

Готовила Матушка Кво изумительно, так что молодые офицеры набросились на еду и долгое время над столом царило тягостное молчание, прерываемое лишь скрипом быстро молотящих еду челюстей. Сама хозяйка избушки ничегошеньки не ела, к стряпне прикоснулась, только чтоб показать молодым гостям, что еда без яду, хотя как никто другой знала, что от отравы такая хитрость не спасает, однако дань традиции отдала. Когда женщина увидела, что ее гости утолили первый голод, она поняла, что этикет не против того, чтобы занять гостей разговором.

— Баю я, господа хорошие, еда вам по сердцу? — юноши не отвечали, согласно тем же правилам только указывали на полный рот еды и усиленно гладили себя по животам. — Так я тогда смогу вам и рассказ свой говорить? — не ожидаю ответа юношей, бабушка продолжила:

— Смотрю я на вас, господа офицерики молоденькие, понимаю, нелегкая доля заслала вас в наши края. Потому и задерживать вас не буду, поспите маленько — и в путь. А было б иначе, я бы уж сумела кого-то из вас окрутить. Оно, конечно, не то что в старые времена, но и сейчас я ничего, сохранилась… Да ты сынок сиди, не вскакивай, не кланяйся мне, кушай, кушай, понимаю, будешь говорить, что красота моя неописуемая… Х-хе-хе… — улыбка до ушей вновь обнажила черный зубки старушки. — Я ж, сыночки, из ума не выжила. Я и раньше красавицей не была. Огонь во мне был, так что без мужика не оставалась. А вот, через какое-то время почувствовала я, что от людей уходить надо. Долго думала, куда идти, как-то ткнула пальцем в карту и оказалась прямо тут, в этом болоте.

— Э-э-э, матушка, сдается мне, вы не просто в карту пальцем ткнули. Больно хорошо палец знал, куда ему тыкаться… — заметил Рутти со всей возможной вежливостью.

— А ты, сынок, я знаю, немного в Искусстве разбираешься, потому не перебивай старушку, потом поговорим и о твоих делах. В общем, на болоте я очутилась, конечно, первое время по людям сильно тосковала. Но иногда захаживали сюда кой-какие гости, не без того. Были средь них и злые люди, тех уже давно болото проглотило, были и добрые. У меня свиток был, у одного чародела на ярмарке купила — могла я на пару часов писаной красавицей становиться. Не часто, но могла.

Матушка Кво задумалась, потом вытащила из-за пояса тонкую длинную курительную трубку, набила ее зельем непонятного происхождения и закурила. Дым от зелья был приятным, немного острым, щекотавшим небо, но дышать не мешал, наоборот, от него на душе становилось спокойнее. Выпустив пару колец ароматного дыма, женщина продолжила рассказ:

— Как-то раз появился на дороге юноша, прекрасный, как принц из сказочной страны. Из высокородных, сразу же видно. Я тут же сцапала свиток свой, встретила принца такой красавицей — любо-дорого взглянуть. Тут у нас и завертелось: прямо в баньке мы и сошлись в танце страсти. Я и не заметила, как мы в постельке очутились. Кувыркались мы до утра почти, а перед самым утром он и заснул, уморила я его. Я на себя в зеркало посмотрела и ужас меня пронял до пупка — я-то, я-то стала… Вот така, как была, така и стала. Пару часов то схлынули, как вода, я их и не заметила, а принц-то мой, он почему ничегошеньки не заметил? Не уж-то ему все равно было? Я уж и делать не знаю, чего… в постель нырнула, на принца моего посмотрела — тут и меня смех разбирать стал, да такой, что корчить меня стало. Принц мой оказался толстопузым лысиком с большим носом сливою, да еще и покрытым волосами с ног до головы, как одежная щетка…

— На нем тоже заклинание было? — спросил Сэм, попробовав блеснуть эрудицией.

— Маска дождя называется. Во сне маска-то исчезает. Он знал это, конечно, но думал, что я раньше утомлюсь, а тут я его уморила. Вот так я со своим милым и познакомилась. Вотруг его звали. Он у меня остался. Мы с ним прожили пять долгих лет. А исчез он сразу после того, как случилось то… страшное было время… — и старушка задумалась.

— Простите, Матушка Кво, можно спросить вас? — голос Сэма казался несколько взволнованным.

— Спрашивай сынок, — любезно позволила хозяйка.

— Да ты не толкайся, Рутти, у меня бок не казенный, болеть будет. Я понял, что вы женщина не простая… У нас в селе была одна женщина, лечила других, кто-то ее ведьмой называл. А вот после Катастрофы она исчезла.

— Она — это не я… — ответила, перехватывая вопрос, Матушка Кво.

— Я знаю, это не вы. Скажите, что вы почувствовали, когда это случилось?

Матушка Кво задумалась и глаза ее смотрели не на молодых офицеров, а куда-то внутрь себя, в прошлое, от которого спасения не было.