Русальная неделя

Глава 20

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — поднял Тихоныч взгляд от дарственной. — Но я, кажется, ничего не понимаю.

— А чего тут непонятного? — пожал я плечами. — Ужиково теперь принадлежит мне. Так что езжай на место с внезапной проверкой. Проведи там полный аудит, а после — ко мне с докладом, красивой презентацией и графиками. Будем, Тихоныч, потихоньку хозяйство поднимать. От каждого — по способностям, каждому — по потребностям. Чтоб и крестьянам хорошо жилось, и нам — припеваючи. Сам я во всё это погружаться, понятно, не смогу — я всё же в первую очередь охотник — так что управленческие дела на тебе. Но в курсе меня держи всё равно.

— Но, простите, вы ведь не знаете этого Архипа! — заволновался Тихоныч. — Это человек очень мелкой, мерзкой и мстительной натуры!

— Верно, — подхватила Александра. — Он и нашим клиентом бывал неоднократно, и с другой стороны тоже оказывался.

— Сейчас-то проблем не будет?

— Нет, раз уж я сама всё оформила. Юридически — не подкопаться. Он, конечно, в суд подаст наверняка, но это заведомо дохлый номер. Можете даже не обращать внимания, мы просто пришлём вам счёт за услуги.

— А то, что дарственная написана под давлением?

Александра взглянула на меня с превеликим удивлением. Похоже, местная юриспруденция пока не знала таких тонкостей. С другой стороны, есть ведь такое неприятное слово, как «прецедент»…

— Я даже не о законном ходе дела говорю, — вмешался Тихоныч. — Архип и по-другому напакостить может. Подожжёт чего-нибудь, украдёт, скот потравит.

— Ну, если у него совсем с головой плохо, и он попробует что-нибудь такое исполнить — значит, сам дурак, — сказал я. — Я больше двух раз не предупреждаю, а он свой лимит уже исчерпал. Так что принимай дела, Тихоныч. И отчёт мне — по готовности. И по Ужиково, и по всем остальным моим деревням. Давай уже разберёмся, почему так выходит, что хозяйство есть, а выхлопа — хрен да маленько.

— Ах, — сказала Александра, услышав неприличное слово.

— Прошу прощения, — тут же покаялся я. — Да, Тихоныч, и ещё. Денег надо Салтыкову завезти. Извиняй, что валю на тебя сразу всё. Как разгребёмся немного — наймём тебе помощника.

— Вам, Владимир Всеволодович, совершенно не за что извиняться! — Тихоныч весь аж засветился от сдерживаемой энергии. — Я, напротив, очень рад, что наконец-то появилась крепкая хозяйская рука!

— Так служить, — кивнул я. И подал руку Александре. — Идёмте, провожу вас наверх. А там Егор перенесёт вас обратно в Поречье.

Егор с Захаром сидели на балконе, развалившись в креслах. Наслаждались аристократическим времяпрепровождением. Егор встретил меня каким-то сумрачным взглядом, природу которого я не разгадал.

— Подвезёшь барышню? — спросил я.

Егор ухмыльнулся.

— Это мы завсегда с удовольствием!

Судя по лицу Александры, ей происходящее очень нравилось. И то, что её называли барышней, и то, что Егор к ней с удовольствием. Попрощавшись со мной, она взяла Егора за локоть и безропотно встала с ним на Знак.

Полыхнуло. Исчезли оба.

— Эх, — вздохнул Захар. — Хорошо быть охотником…

— А ты, к слову сказать, в каком ордене состоял? — спросил я.

— В Ордене Клинков. Местный тоже, но маленький совсем. А из-за меня ещё меньше стал…

— Меткой — не черепа были?

— Не. Клинки же. Скрещенные.

Я сел на стул и устало вытянул ноги.

— А между орденами — вообще как отношения строятся?

— Да нормально строятся. Если в чужие угодья не соваться.

— Что ещё за угодья?

— Ну… вся Россия-матушка между орденами поделена, везде чьи-то угодья. Раньше всё это только на пальцах было, а пять лет назад, как государыня-императрица взялась порядок наводить, так и границы сделали чёткими, и все разногласия уладили. Но теперь каждый орден отвечает за свои угодья. И хабар весь учитывается. Кто за год больше всех сдал — тому в конце года от государыни подарки.

— А что за подарки?

— Не знаю, — погрустнел Захар. — У меня сила проснулась в феврале, а к ноябрю уже из ордена выгнали.

— Ладно, не унывай! Перевернётся и на твоей улице самосвал с пряниками.

Я взял из сумки со стола (сумку Лёша любезно оставил мне, святой души человек) железяку колдуна и ещё раз внимательно её осмотрел. Знаки-то я и так помнил — впечатались они мне в память, как и всё остальное — но любопытство не утихало.

Откуда взялись эти железяки? Почему их за такие немалые деньги кто-то скупает? Почему на них Знаки? Как разгадывают значения этих Знаков? Как Терентий, что ли — методом тыка? Или есть другие способы?

Чтобы получить ответы на все эти вопросы, надо будет сгонять в Питер. Хорошо, что вопрос пока не горящий. А то ведь — две недели туда, две недели оттуда… Не, ну ладно, оттуда я, допустим, Знаком портанусь. Но туда-то на лошадях придётся. И, опять же, я-то портанусь, а кучер с моими лошадьми по дороге обратно тридцать раз может сгинуть. И поди дознайся, где именно и по каким таким причинам.

Технически, денег, вырученных с железяки, могло бы хватить на то, чтобы закрыть большую часть долга. Но, спрашивается, для чего гнать коней, если Салтыков предоставил мне рассрочку? Да ещё этот мудила в шляпе, который в суде нарисовался. Теперь сомнений уже не оставалось — за мной и моими делами приглядывают. Причём, очень внимательно. Ещё раз баламутить это болото внезапным погашением долга определённо не стоит.

К тому же, даже две недели — это охренеть какой срок. Я вот на сутки отлучился — усадьбу штурмом взяли. А за две недели её вообще снесут и торговый центр построят. Народ-то ушлый, на ходу подмётки рвут. Так что сперва надо озаботиться вопросами безопасности.

Тут вернулся Егор.

— Как прошло? — спросил я, бросив железяку на стол.

— Сопроводил, доставил в целости и сохранности, — с довольной ухмылкой отозвался Егор.

— Телефончик дала?

— Что?

— Забей. Ты чего смотрел-то на меня так странно, когда я вошёл?

Егор мигом посерьёзнел, сдвинул брови.

— Да Захарку послушал — про то, как вы на лягух сходили. Не хочешь рассказать, что ты там на дне болота убил?

— Сам бы знать хотел, Егор. Но знаю лишь то, что вылетело оттуда — десять родий.

— Десять, — обалдело повторил Егор. — Десять⁈

— Ну да. Это как два по пять.

— Да ты понимаешь, что не в каждой высокоуровневой твари столько родий содержится⁈

— Почти в каждой. Даже в медведе и великане может быть от восьми до десяти.

Егор злобно хрюкнул. Не привык ещё к моей исключительной памяти.

— Высокоуровневую тварь завалить — это тебе не за сараем помочиться! А ты, значит, просто так потыкал в воду палочкой, получил десять родий и в ус не дуешь?

— Во-первых, не палочкой, а Костомолкой, — уточнил я важный нюанс. — Палочкой предпочитаю не в болото тыкать, а в более приятные места. А во-вторых, насколько я знаю, родии можно получить только с тварей. Которых мы истребляем безо всяких «если» и «но». И если там, на дне, лежала какая-то высокоуровневая полудохлая тварь, и я её убил, то с чего мне, блин, по этому поводу переживать? Ну да, странная вышла ситуация. И кости почему-то не всплыли. Но косяка я за собой не вижу, хоть ты как на меня смотри. Если у вас тут под водой местами лежит какая-то странная хрень, которая содержит родии, и её при этом трогать нельзя — надо было сразу предупреждать. Ты ж моим наставником был.

Егор притух — аргументы закончились.

— Там, на болоте, ещё и мужик появлялся странный, — добавил Захар.

— Вот, кстати, да, — кивнул я. — Мужик меня куда больше озадачил. Посмотрел и исчез. Не то колдун, не то чёрт его знает.

— А может, это охотник был, — сказал Захар. — Зашёл за дерево и Знаком перенёсся. Мы ж не смотрели…

Это да. Лоханулись. Надо было обследовать местность. Впрочем, я ещё обследую. И не только на предмет Знака. Меня это болото теперь сильно заинтересовало. А вдруг там через каждые десять метров по десять родий лежит? А мы, как дураки, по лесам скачем, кровью за прокачку платим.

— Скажи мне, Владимир, как ты так умудряешься? — вздохнул Егор. — Ну вот куда ни ступишь — везде что-то странное, что-то необычное. Я сколько лет на свете живу — и всё вроде ясно, всё понятно. А вокруг тебя вечно что-то эдакое…

Но я его уже почти не слушал. Меня посещали мысли. Глубокие мысли.

— А территория там вообще — чья? — спросил я.

— Территория? — удивился вопросу Егор. — Уездная, вроде. Не помещичья.

— Угу.

Я встал и двинулся к выходу. Егор и Захар потянулись за мной.

А я спустился вниз и нашёл в графском кабинете Тихоныча. Тот ещё не успел слинять, хотя практически уже стоял на пороге.

— Отбываю, Владимир Всеволодович! Сегодня, наверное, не ждите, в Ужиково заночую. А завтра с докладом — к вам.

— Погоди, я тебе ещё в нагрузку задачу дам. Значит, Тихоныч, дело такое: мелиораторы мне нужны.

— Кто⁈ — вытаращил глаза управляющий.

— Мелиораторы. Чего ты так удивляешься, будто я у тебя разработчиков 1С спрашиваю? Тут через каждые два шага болота, местные, вон, даже сорта их различают. Значит, должны быть методы осушения.

— Методы, вестимо, есть. И люди найдутся. Но ведь вокруг нашей усадьбы, слава богу…

— Надо не только о себе думать, Тихоныч, но и о благе всего человечества, — сказал я с наставническими интонациями. — Поэтому мы будем осушать в хрен никому не упёршееся болото в глухом лесу. И это приведёт нас к величию.

— Сделаем, — кивнул Тихоныч. Видимо, уже примирился с самурайской концепцией: «нет цели — только Путь».

Проводив его взглядом, я повернулся к Егору и задал следующий интересующий меня вопрос:

— А скажи мне, друг мой, такую вещь: как можно изгнанного из ордена Клинков пацана приписать к нашему ордену?

Приписать Захара к ордену Падающей звезды было нифига не так же просто, как отправить ребёнка в летний лагерь. Однако исконно русское отношение чувствовалось здесь на каждом шагу.

— Ну-у-у… — почесал голову Прохор, который так и осел в Оплоте на постоянном дежурстве, мотивируя это отпуском. — Вообще — можно, да.

И уставился на меня.

Мы с Захаром и Егором стояли перед достопамятным столом, где меня в буквальном смысле через пень-колоду посвятили в рыцари ордена, и где я сдал свой первый хабар.

— Очень хорошо, — поддержал я начинание Прохора. — А как?

— Порядок есть.

— Мы уже замечательно продвинулись! Можем взять перерыв и сходить покурить. Дело-то нешуточное.

Срисовав глумление, Прохор нахмурился и поправил повязку на глазу.

— Вообще-то, по правилам, надо созвать общее собрание, чтобы пришли все охотники ордена или хотя бы девять десятых. Потом — голосование. Когда большинство проголосует за — тогда и да. А нет — так нет.

Звучало логично. Более того — звучало по-человечески правильно.

Охотник — работа серьёзная. Да, тут вечная нехватка кадров, и новичков стараются не упускать. Но если человек, в котором открылась Сила, проявил себя как негодный к службе, то и для него самого, и для остальных лучше, чтобы он держался от этой службы подальше. Соответственно, когда встаёт вопрос о реабилитации, к процедуре этой надо подходить с толком и расстановкой. Всё взвесить и прийти к коллективному решению.

Только вот нюанс. Организовать Зум-конференцию не позволяли технологии, равно как и создать пост с голосовалкой. А собрать девять десятых ордена, который состоит из, по сути, автономных охотников, которые ни перед кем не отчитываются в том, где они шорохаются — задачка та ещё. Особенно если учесть, что охотники падки на кости и родии, а ради административных вопросов отменять свои планы очень сильно не любят.

— Сколько всего человек в ордене? — спросил я.

— Да хрен их знает! — фыркнул Прохор. — Человек двадцать было. А там — мож, кто и помер уже. Чай не городские стражники, не вшей давят — делом опасным занимаются.

Часть меня, конечно, возмущалась. Вообще всему. И требовала, чтобы была введена жёсткая система учёта и отчётности, чтобы хотя бы раз в неделю каждый охотник приходил отмечаться и держал в курсе обо всех своих планах.

А другая часть смотрела на первую, крутила пальцем у виска и спрашивала: «Ты, для начала, сам-то будешь отмечаться каждую неделю и о планах отчитываться?»

Ответ: нафиг. В жизни охотника мне нравилась именно свобода. Но свобода, блин, очень удобна, когда она про тебя. А когда про других — тут твои удобства заканчиваются и начинаются головняки пополам с геморроем. Вот прямо как сейчас, ага.

— Дементий, вот, — проворчал Прохор, просматривая записи в журнале. — Три месяца уже хабар не сдавал. Помер, поди. А может, в городе сдаёт. Кто бы его знал…

— Помер Дементий, — вступил в разговор Егор. — Когда на колдуна ходили, я узнал. В Пекло подался — там и сгинул, даже костей не осталось.

— Помянуть бы, — вздохнул Прохор. — Лихой охотник был…

— Всех поминать — поминалка сломается.

— Твоя правда…

— Короче, мужики, — напомнил я о себе. — Давайте какие-то варианты, что ли, искать. Всем — какая разница, в конце-то концов? Эти охотники годами друг друга не видят, некоторые, наверное, даже не знают друг о друге. Захар моим учеником будет. Сответственно, все его косяки на меня повалятся, если что, несу полную ответственность. А если он из-под меня живым выползет, то и никто другой на него потом не пожалуется.

— Всем — большая разница, — неожиданно жёстко огрызнулся Прохор. — Ты, Владимир, большая ценность. Отличный охотник. Хоть молодой, а уже — гордость ордена, можно сказать. И если из-за Захарки ты погибнешь…

Тут Захар молча сорвался с места и выскочил из оплота, хлопнув дверью.

В целом, понятно, конечно: неприятно, когда о тебе в твоём присутствии говорят, как о позорном столбе.

— Не сто́ит Захарка тебя, хоть как смотри, — зафиналил Прохор свой лапидарный спич.

Я покачал головой.

— Да хорош гнать. Если я из-за косяка Захара погибну — значит, туда мне и дорога. Изначально же в курсах был насчёт возможной опасности. И пока Захар из подмастерьев не вылезет, он — моя головная боль. А если я сочту, что он не тянет… Чем породил — тем и убью.

Мысль эта, кажется, пришлась Прохору к сердцу, и он подобрел.

— Складно говоришь, охотник. Да только без испытания уж точно нельзя.

— Ну так давай, испытывай, чего тянуть, — пожал я плечами.

Прохор заметно приободрился.

— Есть тут сельцо неподалёку — Нижние Холмы. Намедни пришли оттуда, говорят — русалки шалят, мужиков похищают. Оно, конечно, может, и ерунда — мужики сами в лес ушли самогон жрать…

— Это вряд ли, — перебил Егор. — Ты чего, Прохор, сейчас же самая пахота. В мае — только самые забулдыги в лес уйдут. У которых ни кола, ни двора, и пахать нечего и нечем.

— Дак, может, забулдыги и ушли, — пожал плечами Прохор. — Мне откуда знать? Что донесли — то передаю. Разобраться надо. Вот, сходите вдвоём с Захаркой, разведайте. Русальих костей принесёте, и если ты всё ещё будешь настаивать — тогда добро, приму парня в орден. Возьму на себя ответственность.

— А если там не русалки, а хрень? — спросил я. — Что тогда? Ждать, пока ещё какой-нибудь крупняк подвернётся?

— Будем ждать. Всяко быстрее, чем орден собирать.

— Мы с Захаром, вообще-то, одну русалку уже завалили…

— Не вы с Захаром, а ты, — припечатал меня Прохор. — Кабы не ты, эта русалка бы там этого же Захара и сожрала. В воду вы с Егором лезли. А Захар только амулет тебе дал, да потом трупнину жёг.

— Хренли он ещё сделает-то, — буркнул я. — Ни меча православного, ни Знаков…

— Ну меч, положим, мы ему дадим.

Прохор, кряхтя, встал из-за стола и прошёл в угол, где и правда стояли штук пять мечей в ножнах. Выбрав один, покороче, Прохор кинул его мне. Я поймал. Выдвинул клинок из ножен, пощупал пальцем остроту.

Уточнил:

— Настоящий? Тварей рубить можно?

— Других не держим. Не щекотать же ходим.

— А откуда дровишки?

— А сам не догадался? — проворчал Егор.

Догадался. Кости погибших охотников предавали земле в глухих местах. Их имущество отдавали родственникам. Но вот оружие становилось собственностью ордена. Куда его ещё давать-то, родне уж точно без надобности.

— И чей это был меч?

— Терентия.

Я бросил оружие обратно.

— Ты чего? — обалдел Прохор, поймав меч.

— Другой дай.

— Э-э-э…

— Просто дай любой другой меч. Этот — не надо.