Аманда уставилась на горстку бумаг, разбросанную по письменному столу ее отца. Она решительно настроилась выудить из них информацию, как ее учил Джейк, но, к сожалению, там было полно ужасных ошибок: кляксы, неровные линии, очертания, невозможные распознать.
Она взяла листы в руки, затем со всей силой смяла и бросила в огонь, наблюдая, как пламя начало лизать их, а потом полностью уничтожило.
Годится.
— Аманда?
Она развернулась, чувствуя вину за свои действия. Но почему бы это? Вполне очевидно, у нее есть все права разрушать то, что ей раньше приносило удовольствие, особенно когда это оказывалось менее значимым, чем обещало быть.
Майлз бесстрастно смотрел на нее.
— Что ты делаешь?
— Ничего.
— Тебе нездоровится?
Она покачала головой.
— Ждать всегда трудно, — просто сказал он.
Аманда поняла, что если останется здесь, то просто разрыдается, поэтому проскользнула мимо Майлза и взбежала на крышу прежде, чем ему представился шанс рассмотреть ее ближе. Она знала, что бы он увидел — женщину, чье сердце разбито, напрасно дожидающуюся мужчину, который, очевидно, изменил свое мнение на ее счет.
Даже Робина начали одолевать сомнения. Она заметила это по тому, что он был необычайно молчалив на протяжении всей тренировки. Он все еще занимался с ней на арене, но его веселый нрав с течением времени уменьшался, а хмурые взгляды увеличивались.
Это что-либо да значило.
Даже настроение Николаса ухудшалось прямо пропорционально отсутствию Джейка. Хотя, возможно, это никак не связано с ней. Вероятно, он был обеспокоен возвращением в Уикхем и завершением работ до наступления зимы.
Может быть, он просто дожидается случая сказать ей, какой она оказалась дурой и что она заслужила эту сердечную боль.
Но много об этом она не думала.
Все, о чем она могла думать почти непрерывно с тех пор, как он уехал, был Джейк. Сначала она задавалась вопросом — не подстерегли ли его на пути разбойники? Даже Робин предположил подобное. Но Аманда видела его в деле и даже без меча. И у нее не было никаких сомнений, что если он не был застрел в спину из арбалета с короткого расстояния, то в Англии не нашлось бы человека лучше него способного избежать смерти на острие меча.
Неужели он забыл ее?
Или передумал?
В течение нескольких дней она старалась убедить себя в невозможности последнего. Но теперь, когда прошло столько времени, и не было ни единого слова, ни одного сообщения, ничего, доказавшего обратное, ей пришлось признаться самой себе, что он действительно передумал.
Оставив ее там, где она и находилась.
С готовностью исчезнув.
Она прошлась вдоль парапета и взглянула на окрестности. Она больше не испытывала желания броситься в море. Опять же, море было слишком далеко, но не это было причиной. Она знала, что если попытается, то, скорее всего, довольно серьезно покалечит себя, разрушив всю дальнейшую жизнь, но этого будет недостаточно, чтобы умереть. Уперевшись локтями в каменную стену, она уставилась сухими глазами на водную гладь.
Это не доставило ей удовольствия.
И определенно не принесло покоя.
— Аманда?
На краткий миг Аманда закрыла глаза, молясь, чтобы у нее хватило сил, затем повернулась и взглянула на брата. Единственного, с которым у нее не было кровного родства. Она постаралась улыбнуться.
Но потерпела неудачу.
Николас сделал шаг, приблизившись к ней, после чего остановился и прислонился к стене. Заколебавшись, он бросил взгляд на море.
— Лето подходит к концу.
— Да, — хрипло сказала она.
Он молчал в течение довольно длительного времени, предоставив ей возможность внимательнее рассмотреть его и постараться увидеть другими глазами.
Он был красив. Даже она могла признать это. Его белокурые волосы делали его серые глаза, точно такие же, как у Робина, очень выразительными. И, если быть честной, то мужчины с более приятными чертами лица не было во всей Англии. Можно не сомневаться, что любая девушка посчитала бы себя счастливицей, видя его мужественное и сильное тело на протяжении всех своих дней. Если бы дело касалось только внешнего вида, который Николас мог использовать в качестве рекомендации, то он, бесспорно, являлся бы самым желанным мужчиной, как в Англии, так и во Франции.
Но не только красота привлекала в Николасе, а его галантность, честность, сноровка, благородство и доброта. Он действительно был воплощением всех рыцарских качеств.
И он заставлял ее смеяться.
Она на мгновение прикрыла глаза. Раз или два, может, даже больше, если быть полностью правдивой, она воображала, что любит его. Ночью, в полной темноте, она задавалась вопросом, есть ли для нее возможность все изменить.
Изменить себя, чтобы быть его.
В глубине своего сердца она спрашивала себя, мог ли Николас отказаться от всего, только чтобы владеть ею? От своего титула, своих земель, ее золота — от всего, потому что она была более желанной для него, чем все эти земные блага.
Ведь, если бы он женился на ней, скорее всего, лишился бы того, что имел.
А это, по правде говоря, было невозможно.
Как невозможным казалось найти мужчину, которого она смогла бы полюбить.
Пока не увидела Джейка, бесчувственно лежавшего на траве.
Возможно, нечестно сравнивать его с Николасом, но они были так похожи по характеру и одинаковы по красоте лица и тела. Джейк также заставлял ее смеяться. От его вида у нее перехватывало дыхание, и он любил ее такой, какой она была.
Или она так только думала.
— Аманда?
А теперь еще и это. Она отвернулась, чтобы не упасть и не разрыдаться.
Он накрыл ее руку своей.
— Аманда, я должен сказать.
— О-о, пожалуйста, не делай этого, — взмолилась она. — Ники, умоляю тебя.
Он положил руки ей на плечи и развернул лицом к себе, глядя на нее серьезными серыми глазами.
— Аманда, я хочу, чтобы ты выслушала меня. Если ты хоть сколько-нибудь любишь меня, то выслушаешь.
— Знаешь же, что люблю, — несчастно проговорила она. — Но в этом нет никакого смысла.
— Он не вернется, Аманда. Мне очень горько быть тем, кто должен заставить тебя принять это, но ты должна. Будь то его воля или что-либо еще, но правда состоит в том, что он все еще не вернулся. — Он на некоторое время замолчал. — Черт его побери.
Аманда улыбнулась, несмотря на слезы, катившиеся по щекам.
— Ах, Ники.
Николас взглянул на нее со всей серьезностью.
— Выходи за меня. Стань моей женой, и я заставлю тебя забыть его.
— Даже если я, — она сделала глубокий вдох, — даже если я выйду за тебя, Николас де Пьяже, я никогда не смогу забыть его.
Надежда осветила его лицо. Она никогда не видела, чтобы он выглядел таким отчаянно обнадёженным.
— Ты любишь меня?
— Это имеет значение?
— Да.
Ей следовало бы отвернуться или выйти из кольца его рук, или стремглав броситься к двери, но он удерживал ее там, где она была, ну и черт с ним.
— Я люблю его, но не могу быть с ним. Я люблю тебя и также не могу быть с тобой. И что же мне делать?
— Выходи за меня замуж, — отчаянно проговорил Николас. — Выходи за меня, и пусть король отправляется к черту. Между нами нет кровного родства.
Она закрыла глаза, позволяя слезам беспрепятственно стекать по лицу. Дело не в том, есть между ними кровное родство или нет. Они оба признаны детьми Риса де Пьяже, и это все, что будет иметь значение для суда и всех остальных в Англии по данному вопросу.
Не то, чтобы ее заботило мнение других людей. Если бы немилость короля и прочих дворян определяла размер ее бед, она посоветовала бы им всем отправляться к черту и в тот же самый момент вышла замуж за Николаса. Но проблема лежала глубже.
Глубоко в ее сердце.
Черт бы побрал Джексона Килчурна. Он не заслужил ни ее любви, ни ее уважения, ни ее времени. Николас же заслужил. Жаль, но она не могла дать ему этого.
Она открыла глаза и взглянула на Николаса, собираясь сказать, что он найдет кого-нибудь еще, что он в действительности не любит ее и будет намного счастливее с кем-нибудь другим…
Все, что угодно, лишь бы не признаваться в своей невозможности любить его так, как он того заслуживал.
Она сделала глубокий вдох.
— Завтра. Я дам тебе ответ завтра.
— Как пожелаешь, — ответил он, выглядя менее удовлетворенным, но предпочитая не давить на нее.
Что еще можно сказать, прожив с человеком большую часть своей жизни.
— Я должна идти, — сказала она, осторожно проскальзывая мимо и торопясь к двери сторожевой башни. Захлопнув ее за собой, она торопливо спустилась в свою спальню. Закрыв и эту дверь, она задвинула задвижку.
Аманда стояла в комнате, прижимая к щекам озябшие руки, невыносимо несчастная и напуганная тем решением, о котором думала весь день. Но что еще ей оставалось делать?
Она не могла выйти замуж за своего брата.
Как не могла ждать мужчину, который никак не возвращался.
Она должна сбежать.
Вечер только начинался, когда она прошмыгнула вниз по лестнице и через главный зал. Приготовления к ужину шли полным ходом. Никого из ее семьи не было видно, и она без проблем продолжила торопливый путь к конюшням. Под свое платье она надела самую старую одежду Джона, что позволит ей с легкостью скрыть свою личность и уехать как простому крестьянину. Конечно, если ей удастся взять лошадь.
До конюшни она добралась без происшествий. Помощник конюха, которому она в свой прошлый побег дала соверен,[34] был на месте, но он быстро отвернулся и занялся чисткой стойла. Она бросила перед ним еще одну монету и продолжила свой путь.
Ее первым порывом было взять Джаспера, но она отказалась от этой мысли. Его заметят сразу же, как только он проедет через ворота, а если опознают его, то, значит, и ее. Нет, она должна выбрать менее заметного коня и надеяться, что ей повезет.
Оказавшись в стойле неприметной лошади отца, бывшей у них много лет, она сорвала с себя платье и надела залатанный плащ. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы оседлать ее и начать выводить из стойла.
Увидев Монтгомери, смотрящего на нее поверх деревянной двери, она подпрыгнула от неожиданности.
— Что ты делаешь? — шепотом спросил он.
— Ты знаешь, что я делаю, — мрачно ответила она.
— Мэнди, не надо, — попросил он, — я придумаю что-нибудь…
— Мне нужно, чтобы ты молчал, — сказала она. — Поклянись.
Он ничего не ответил.
— Монтгомери, я еду в аббатство Сикерк. Я буду там в безопасности. Ты сможешь приехать и навестить меня. Но я не смогу осуществить свои мечты, — в этом месте ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы набраться храбрости и выпалить остальное, — мечты стать сестрой-монахиней, если не уеду сегодня же. Прежде чем события здесь станут ухудшаться.
Он сжал двери побелевшими пальцами.
— Но, Мэнди, нет…
— Николас сделал мне предложение, — в отчаянии проговорила она. — Что мне делать? Разрушить и его жизнь также? Позволь мне найти удовольствие в крахе своей жизни, но сохранить ему его.
— Но Джейк…
— Он не вернется, — коротко ответила она. — А теперь, насчет твоего молчания, Монтгомери. Поклянись.
Он на мгновение закрыл глаза, затем кивнул.
— Скажи это.
Он глубоко и нервно вздохнул.
— Клянусь, — прошептал он.
Она открыла стойло и прошла мимо него. Потом неожиданно вернулась, протянула к нему руки и обняла так крепко, что он застонал.
— Я люблю тебя, — прошептала она и развернулась, ведя за собой лошадь.
Она бесстрастно покинула крепость, стараясь не привлекать к себе внимания. Ни одна душа не окрикнула ее. Никто не пытался остановить ее.
У нее была вся ночь для путешествия.
Николас думает, что она молится в своей спальне. Энн не будет беспокоить ее по той же причине. Робин, кажется, избегает встреч с ней где-либо, кроме арены, и он не ожидает ее раньше рассвета, так что она, вне всякого сомнения, сейчас в безопасности.
А Монтгомери, следует надеяться, будет нем, как могила.
Она быстро ехала без остановок вплоть до самого рассвета. И даже тогда она остановилась только, чтобы напоить лошадь, а затем продолжила свой путь. У нее не было выбора. Они, должно быть, уже узнали, что ее нет в спальне. Вряд ли они догадаются об ее пункте назначения, так что, возможно, у нее есть немного больше времени, чем она думала.
Но все равно нет смысла рисковать.
Поэтому она ехала с такой скоростью, с какой только могла. Прошло всего два дня, когда она увидела его вдали.
Аббатство Сикерк.
Первые лучи солнца появились из-за холма и осветили колокольню. Несомненно, это хороший знак.
Непременно.
Ведь это ее единственная надежда.