Рожденные в завоеваниях

ЭПИЛОГ

(Нижеследующий документ был уничтожен во время приземления Дайл, в году 1-м).

Я опишу все в хронологической последовательности, Бейл, брат мой, и, не исключено, что рассказанное мной когда-нибудь поможет нашему народу. Что касается остального, то это только для тебя, брат. Ты сам все поймешь.

Нет необходимости описывать тебе как гражданские власти вытянули меня из церкви в середине службы. Я всегда считала важным посещение церкви, и в тот момент мы исполняли литанию о благословенном воздержании, которое я принимала всегда как должное в той же мере, что и все. Мы не были первыми, кто чтит половое воздержание, хотя, думаю, мы были первыми, вере которых поспособствовали другие. Но эти вещи я понимаю теперь, после встречи с Харкуром; тогда я принимала все без сомнения, как и большинство из нас. Что может быть страшнее такого бескровного геноцида?

Ты сам находился в церкви, когда они силой оторвали меня от молитв и потащили из нашего прибежища. Вы все боялись за меня, но кто осмелился бы возразить? Разве мы не были рабами по стуи, хотя некоторые из нас пока так не назывались? Для мристи жизнь френеллов ничего не значила. Один раз под большим секретом, еще в детстве, моя подруга шепотом поведала мне, что вначале на Зеймуре жила только одна раса. Я тогда не поверила. Но стоит лишь взглянуть на отличия — их бледную кожу и резкие черты лица; нашу темно-коричневую кожу и неправильные черты — и также все несоответствия в наших культурах. Но теперь я в это верю. Я видела зарождение классовой системы, подогнанной под одну расу, и теперь могу представить планету, где одна раса — или племя — получает такую власть, что начинает выделяться среди остальных. Но я никогда не видела среди звезд и людей, которые правят там, таких целенаправленных действий, желания стереть и уничтожить определенную расу.

Тогда, в церкви, я пришла в ужас. Я не участвовала в восстании, как ты. Как я теперь понимаю, я была морально устойчивой. Знаешь, я ведь чуть не прокляла тебя, когда ты привел к нам в дом беременную Элис, чтобы она могла выносить ребенка. Мне на протяжении месяцев снились кошмары, я искренне верила, что Элис будет проклята за то, что поддалась инстинкту, и сама я тоже буду проклята за то, что скрываю ее от наказания. Нет, я никогда не сомневалась, что мристи могут наслаждаться подобными вещами, в то время как обвинят в этом нас. Но они были другие.

Интересно, сколько поколений им потребовалось, чтобы построить систему, направленную на уничтожение таких, как мы? Что мы такого сделали, чтобы заслужить такую враждебность? Ведь еще совсем недавно мы были просто низшей кастой, церковь подчинялась нам, а также доктрина, обеспечивающая продолжение рода. Неважно.

Они бросили меня в закрытую машину и отвезли в дисциплинарный центр, и два раза по пути чуть не провалились под землю. Мой ужас нисколько не уменьшился из-за землетрясения, и когда меня вытаскивали из машины, тряхнуло еще разок. Ты можешь мне возразить, что в Городе в среднем случается три толчка за день, но это был божественный знак, я в этом не сомневаюсь.

Я размышляла, знают ли они про заговор. Определенно, от меня они не узнали ничео, я ведь услышала о нем только потому, что была твоей сестрой, а ты участвовал в заговоре… Я никогда не видела людей такими испуганными, когда последовал очредной толчок. Все выглядело так, словно они точно знали число — сколько раз тряхнет перед разрушением Зеймура, и подсчитывали, сколько им осталось жить.

Меня отвели в кабинет руководителя подразделения, отвечающего за дисциплинарные акции, в отдел, занимающийся френеллами. Я была в ужасе, и им большую часть пути пришлось тащить меня на себе, настолько мои ноги ослабели от страха. Сколько наших людей заходили в эти помещения, чтобы никогда больше не выйти из них? В отдалении послышался грохот и мои похитители приготовились к еще одному толчку, но его не последовало.

Руководитель оказался крупным мужчиной, даже толстым, к тому же от него отвратительно пахло. Мристи говорили, что это оттого, что ему приходится так тесно общаться с френеллами. Хотя мы думаем иначе. Он одновременно был и офицером мристи, и верховным жрецом, я задрожала перед ним и простерлась ниц.

— Так, что у нас здесь? — спросил начальник. Голос его звучал мерзко, и все в нем вызывало омерзение. Если он на самом деле был представителем бога, то мне жаль, что я его воспринимала с таким отвращением — но все же я видела его только так и не могла изменить своего отношения.

— Дерьмо из френеллов, — сказал один из моих похитителей. В комнату набились охранники. — Ее имя включено в список в связи с заговором, касающимся ребенка номер сорок три.

Это был ребенок Элис, как поняла я, и у меня сердце ушло в пятки. Но почему они схватили меня, а не тебя?

Руководитель приподнял бровь.

— Да? — вопросил он. — Ну, с этим покончено и нет смысла вести допрос.

Мерзость, мерзость, мерзость. Он источал жуткую мерзость.

— Но тогда, каково наказание, господин?

Руководитель направился к шкафу и достал пюпитр в виде дощечки с зажимом, сделанный из чеканного золота, на зажиме сверкали большие изумруды. Он взял в рот кончик ручки, украшенной гранатом, покашливая и что-то невнятно бормоча.

— Хорошо, — промямлил он, не вынимая ручки изо рта. — Для этой экспедиции нам нужен кто-то из френеллов. Ее отправка решит вопрос с проклятием и послужит хорошим примером для остальных. Доведите это до сведения общественности!

Мой похититель улыбнулся от удовольствия, которое вызвала у него эта мысль.

— Вот бумаги, — руководитель вручил ему папку. — Пусть ее продезинфицируют и ознакомят с теорией в Космическом Центре. Я уверен: наши астронавты обо всем остальном позаботятся сами.

— Стерилизовать? — уточнил охранник.

Руководитель гаденько рассмеялся.

— Нет. Она не посмеет забеременеть.

Мучители мои хихикали, когда тянули меня из комнаты. Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание, и не понимая, какая участь мне уготована, но ухватив смысл сказанного. Мне предстояло отбывать наказание на «Исследователе», экспериментальном межзвездном корабле, который вот-вот должен был стартовать с космодрома в Арингвиле. Какая ирония, думала я: ты, брат мой, с твоей навязчивой идеей межзвездных полетов, остаешься на земле, а я окажусь на самом передовом межзвездном корабле. Но при мысли об этом сердце у меня упало. Ведь мне предстояло терпеть изнасилования, в неизведанной тьме неисследованного космоса, и через это быть проклятой вовеки.

Всю ночь у себя в камере я монотонно напевала литанию о благословенном воздержании, но она только навевала на меня еще большую тоску.

Утром меня доставили в Космический Центр в Арингвиле, где я встретилась с четырьмя астронавтами. Меня раздели и мне пришлось стоять без движения, пока мужчины мристи подвергали меня осмотру. Позор этого казался невыносимым; мне стыдно даже вспоминать, как до меня дотрагивались, эти прикосновения были такими противными, что я не знаю, как не сошла с ума. Боже, прости меня, но я не могла это остановить…

Меня одобрили и сделали частью сработанной наудачу и необдуманной программы подготовки по выживанию на долгие месяцы — или годы? Часто, подвергаясь тестам или упражняясь, я чувствовала, как один из этих мужчин похотливо смотрит на меня через специальные панели для наблюдения, что окружали выделенное мне помещение. Эти панели позволяли видеть меня, но я не могла увидеть наблюдателей. Я не могла спать. Когда бы я наконец задремывала, ад голосами демонов, пересыпанных гаденькими смешками, сообщал мне, что скоро, очень скоро я окажусь среди радиоактивных языков пламени на целую вечность. Через полмесяца я превратилась в развалину, как физически, так и морально.

Астронавты прикрепили меня ремнями в небольшом отсеке рядом с грузовым и мы стартовали. Никто не подготовил меня к боли, к той агонии, от которой внутри все переворачивалось, из-за этой особой тяги, которая теоретически позволит нам перебраться от звезды к звезде менее, чем за одно поколение. Я услышала, как один из мужчин кричит, но рядом с ним находились друзья, чтобы его успокоить. А мне бежать было некуда и некому было меня успокаивать. Я даже ни разу не видела астронавтов до третьего дня пути, когда мы закончили первую серию ускорений и один из них высвободился из механической системы поддержания жизни, чтобы воспользоваться удобствами — мной. Я сопротивлялась, но впустую. Он находился в обществе друзей, мог пользоваться средствами, снижающими боль, а у меня был только мой страх и я еще не полностью восстановилась после старта. Тем не менее я сражалась, сражалась не только против насилия, но и за спасение души. Я проиграла. Я предпочла бы умереть прямо тогда и умерла бы, если бы могла убить себя, но астронавты снова привязали меня ремнями и подключили провода и шланги, и холодные и эффективные машины поддерживали во мне жизнь, несмотря на мои молитвы. Если ад есть, то я его видела. Он наполнял мои сны и также и часы, когда я бодрствовала, поскольку мужчины не только использовали меня, но и наслаждались моей болью и позором, ведь других источников развлечения на маленьком корабле у них не было.

Но достаточно об этом, брат мой. Ты и так все понял.

Мы провели так больше месяца, и пять раз пережили боль, позволявшую нам завоевывать космическое пространство, о котором человек когда-то лишь мечтал. Это было долгое путешествие, долгое и утомительное, мужчины сильно напились и пребывали в забытьи, когда произошел сбой. Очевидно навигационные приборы вышли из строя или сработали как-то не так, и поскольку астронавты пребывали в ступоре, то заметили ошибку когда было слишком поздно. Мы вернулись в обычный, безопасный космос, и через несколько минут я услышала крики ужаса и поняла, что астронавты бессильны что-либо сделать. Я попыталась освободиться, но ремни держали меня крепко, именно этому я обязана жизнью. Мы подошли слишком близко к какой-то планете, сила притяжения тянуло наш корабль к поверхности, и когда прошли в атмосферу, астронавты все еще отчаянно боролись с инерцией, пытаясь спастись. Но тщетно. А я… я выжила только потому, что отсек, в котором меня держали, забитый инструментами, более ценными для мристи, чем мужчины их собственной расы, отсоединился от обреченного корабля, и совершил жесткую, но гораздо более успешную, чем корабль, посадку.

Мы врезались в планету. Я не знаю, упала я на сушу или в воду. Боль пронзила все тело, я услышала звук взрыва, и огонь обжег мои легкие изнутри. Наконец пришла смерть и обняла меня, и я с радостью приветствовала тьму, которая закрыла ноющие от дыма глаза. Последним возникло ощущение, будто меня кто-то поднял, но я приняла это за грезу, вызванную умиранием, и была счастлива погрузиться в черноту, посулившую мне свободу.

Я проснулась в панике, пытаясь высвободиться неизвестно из чего. Ласковые руки уложили меня вновь, и какие-то голоса, говорящие на странном напевном языке звучали очень близко. Я открыла глаза и туманным взором окинула мужчин и женщин, которые выглядели, как мы, но не совсем так. Вначале я подумала, что оказалась дома. Где же еще можно встретить человека? А затем, наблюдая за незнакомцами, я отметила разницу, и поняла.

Они выходили меня, Бейл, брат мой, с нежностью и добротой. Хотя я все больше и больше отмечала, насколько они другие: по произносимым звукам, по внешнему виду и поведению. Меня все больше поражала их в общем-то человеческая форма.

Они носили скользкую синтетическую одежду, которая практически ничего не скрывала, женщины красили волосы в ярко-голубые, зеленые и пурпурные тона под цвет одежды. Госпиталь, где меня лечили, был оформлен в тех же цветах, а ухаживавшие за мной мужчины носили тяжелые украшения тех же оттенков. Они пытались научить меня своему языку, а я честно пыталась его выучить. Через несколько недель я уже могла изъясняться на основные темы — они держали меня в госпитале даже после того, как я поправилась, изучая мой организм, — но я совершенно не понимала логики этого языка, наполненного звездным символизмом, самих жителей этой планеты я даже не пыталась понять. После долгих обсуждений между собой они решили попробовать еще один язык, более подходящий под мысленные образцы зеймурцев и мою родную фонетику. Этот язык назывался браксинским и я нашла его гораздо более легким, хотя объективно он гораздо сложнее.

Планета, в которую мы врезались, называлась Лугаст, и ее обитатели хорошо ко мне относились. Это был древний народ, который уже давно путешествовал в космосе, поскольку они находились рядом с таким большим скоплением планет, что даже их самые ранние корабли могли исследовать звездные окрестности и возвращаться домой менее, чем за одно поколение. Лугаст был столичной планетой мультизвездного Союза Планет. Я немного узнала об их культуре, и мне понравилось то, что я узнала. Они хотели объединить заселенную людьми галактику, потом идти дальше, к более чужеродным формам и установить с ними культурный обмен.

Теперь я попытаюсь объяснить услышанное от лугастинцев, но на самом деле я не понимаю всего, поэтому тебе придется меня простить, если я нечетко формулирую свои мысли. Они сказали мне, что жизнь — это скорее правило, чем исключение, и большинство солнечных систем с подходящей окружающей средой порождают какой-нибудь вид жизни. Они объяснили мне то, что у них называется параллельной эволюцией и говорит о том, что подобная окружающая среда имеет тенденцию давать рост подобным этапам эволюции, и в конце концов подобным формам жизни. «Это и объясняет наше подобие?» — спросила я, все еще скептически относясь к их теории. Нет, сказали они, люди отличны друг от друга. Люди — и еще пять других форм жизни — были обнаружены во многих системах, где сами собой не развивались, и, что еще более таинственно, в мертвом виде на тех планетах, где человек не смог бы выжить. Лугастинцы считали эти находки доказательством того, что кто-то пытался проверить возможность адаптации людей — и других видов — в тех местах. Первые исследователи, которые это обнаружили, списывали случившееся на богов (у лугастинцев их более одного), но современные умы склоняются к тому, что какая-то древняя нация, путешествовавшая среди звезд, экспериментировала с адаптацией и выносливостью определенных видов. Как мне сказали, есть даже группа ученых, которые считают, что великие Экспериментаторы сами были людьми и разбросали представителей своего вида среди звезд, чтобы посмотреть, насколько человеческая природа биологически определима и насколько поменяется природа людей в ответ на чуждые условия окружающей среды. Лугастинцы называют это Посевом, а получившеся в результате человеческие типы — Разбросанными Расами и подтверждают свои теории научными выводами. (На многих из этих планет, например, нет эволюционной ветви, которая могла породить человека; и даже там, где есть похожий тип развития, истинный человек часто появляется так внезапно, что часть истории теряется, связь между похожими, но отличными формами не прослеживается. Определенные мифы — общие для человечества, начиная от самых первобытных племен — тех, окружающая среда которых держала их в изоляции, и тех, что медленно прогрессировали, и самых прогрессивных межзвездных наций; например, мифы о Великом Потопе и легенды о меняющих форму существах, которые принимают человеческий облик, чтобы пить силу истинных людей). Список чудес бесконечен, Бейл, брат мой, но если я попытаюсь все это описать, то никогда не доберусь до конца, а я не знаю, сколько времени у меня еще осталось. Поэтому прости меня, пожалуйста, если я, начиная с этого места, буду кое-что пропускать в спешке — мне еще столько нужно тебе рассказать!

Эти лугастинцы были мирным народом, полностью посвящали себя новому объединению человечества и успешному взаимодействию с не-людьми, которые также нередки в галактике. У них было мало недругов и только один настоящий враг. Это планета Бракси, недавно объявившая о себе надменная планетка, которая внезапно вошла в галактическое общество, причем с явными захватническими целями. Хотя Бракси считалась почти первобытной по межзвездным меркам, она фактически, как и Зеймур, была достаточно далеко от лугастинского пространства, и Бракси удалось дать отпор Лугасту, превзойти и в силе, и в дипломатии. Бракси освоила часть космического пространства, на которое никто не претендовал раньше, и при помощи вооруженных сил установила там свою власть.

Когда я поправилась и немного привыкла к своему новому окружению, а также освоила разговорный язык, лугастинцы показали мне звездные карты. Мне понадобилось много времени, чтобы найти наше солнце на этих трехмерных изображениях, поскольку я привыкла к двухмерным, тут же требовалось осматривать участок за участком под всеми углами, пока не стали появляться знакомые созвездия. Наконец я нашла Зеймур — и какую боль я испытала, когда поняла правду! Я не посмела открыть ее моим спасителям. Мы находимся ужасающе близко к Лугасту, и если бы этих людей не привлекли скопления звезд в другом направлении, то они бы нас уже давно завоевали.

И прекрасно, скажешь ты? Нужно радостно их приветствовать? Мы — рабы, брат мой, и должны помнить, что правители обычно принимают сторону правителей, и приход лугастинцев на Зеймур, несмотря на все их добрые намерения, дал бы такую силу мристи, что нам не пришлось бы и мечтать о том, чтобы вырваться из-под их гнета. Поэтому я ничего не сказала. Я просматривала карты день за днем и заявила, что не вижу никаких знакомых звезд и небеса мне совсем неясны. Наконец лугастинцы смирились с этим и оставили меня в покое.

Я была удовлетворена — теперь я увидела впереди какую-то надежду на то, чтобы остаться в этой чарующей цивилизации. Но до того, как мои мечты стали реальностью, обстоятельства изменились и Лугаст оказался потерян для меня навсегда.

Все случилось мгновенно. Я гуляла перед госпиталем и ничего не вызывало у меня подозрений. Я не могла даже предположить, что здесь меня поджидает опасность. Меня внезапно схватили и потянули под прикрытие кустов, зажав рот сильно пахнущей тряпкой. Я даже не сопротивлялась — так была ошарашена. Склонившееся надо мной лицо ужасало: бесцветная кожа, заостренные черты и безжалостные глаза, черные, волосы того же цвета. Это было мое последнее впечатление, затем я погрузилась во тьму. Проснулась связанная, на борту какого-то маленького транспортного средства, которое я быстро идентифицировала, как межзвездный корабль. Дисплеи вокруг меня демонстрировали чужие небеса. Неподалеку сидели трое мужчин: тот, который меня схватил, с чисто выбритым лицом и очень суровым видом, и еще двое, черты лиц которых казались мягче, — у того, кто управлял кораблем, была борода. Один из них заметил, как я шевельнулась, и локтем толкнул своего черноволосого товарища.

— Трофей просыпается, Сокуз, — подбодрил он товарища.

— А лугастинский патруль? — спросил тот.

— Мы от них ушли, — заверил его товарищ.

Мой похититель подошел ко мне и быстро рязвязал путы.

— Не дергайся, и все будет хорошо, — сказал он. — Ты говоришь по-браксински?

Я кивнула, все еще не в состоянии произнести ни слова от удивления и страха.

— Так они и сказали. Не нужно сопротивляться, мы вышли из лугастинского космического пространства и твое сопротивление ни к чему не приведет. Просто расслабься, наслаждайся прогулкой и все будет отлично.

Я снова кивнула. Меня охватила дрожь. Вот они, браксинцы — определенно безнравственные, понимающие войну только ради войны и не признающие правил существования человеческого общества, которое я начала уважать и любить. Но мой страх не удержал меня оттого, чтобы поесть, потому что я проголодалась, и позднее, усталая и ослабленная, я погрузилась в сон.

Похитители не отвечали ни на какие вопросы, но во всем остальном вели себя приемлемо и даже по-доброму. Мы много разговаривали; бесконечное молчание космоса нагоняло на них такую же скуку, как и на меня. Они были очень сильно ориентированы на секс, как я узнала из их языка. Мужчины задавали мне много вопросов относительно традиций на моей родной планете, на которые я отвечала, как могла. В отличие от лугастинцев они или предполагали, что я просто неспособна найти на карте свою планету, или их не интересовало, где она находится. Но мне никаких звездных карт не давали.

Их предводитель приказал меня похитить. Он услышал обо мне, решил посмотреть на меня собственными глазами и просто приказал меня схватить, прямо из-под наблюдения лугастинцев. На его планете живет двадцать три нации, они грубо разделяются по племенному прошлому, там также много холодных степей, все еще не освоенных цивилизацией. Двое астронавтов, более мягкие по характеру люди в компании похитителей, происходили из племен хиринари и дамбарре, и их нации поклялись в верности человеку по имени Харкур Великий, который объединил очень разную планету вокруг себя. Сокуз, черноволосый мужчина с глазами, сулящими гибель, относился к племени браксана. Некоторые из его расы служат этому харизматическому лидеру, но по большей части они ведут кочевую жизнь в Кровавых Степях, на огромной части суши, которая успешно охраняется от посягательств цивилизации на протяжении многих лет. Это жестокие, агрессивные и безжалостные люди, и по этой причине Харкур ценит их и отправляет для выполнения подобных заданий. Только браксан, заверил меня Сокуз, смог бы украсть меня прямо из-под носа моего конвоя, преодолев пол-территории враждебного Союза. Я слушала и наблюдала, и не видела причины сомневаться в его словах.

Но о своем правителе они мне ничего не рассказывали. Я сама с ним встречусь, тогда все и узнаю. Сокуз даже рассмеялся, когда я спросила о нем, что нисколько не уменьшило мой страх.

И я боялась. И еще больше испугалась, когда случайно подслушала разговор, не предназначенный для моих ушей.

— … прекрасно подойдет для развлечения, как ты думаешь?

— Думаю, кайм’эра будет очень ею доволен.

Прекрасно подойдет для развлечения… Значит, вот какая судьба мне уготована? Быть спасенной из одной тюрьмы, и сразу попасть в другую? Я задрожала, но виду не подала, что знаю все. Они ведь ничего мне не скажут, и лучше держать свои страхи при себе. Время покажет.

Как я могу тебе описать, Бейл, брат мой, чудесный дворец среди звезд? Мы не отправились на Бракси, а полетели на Беррос, небольшую планету, спасенную от запустения желанием Харкура там поселиться. Как правитель звезд, он считал, что для своего дома он должен избрать целую планету, и хотя планировалось приспособить под него их собственную луну, это пока оставалось в проекте, для осуществления которого потребуется много лет. До этого момента сойдет и крошечный Беррос.

Дворец и планета были единым целым и у меня нет слов, чтоб описать их великолепие. Со всей галактики, со всех уголков Бракси и его владений свозились богатства для Харкура, воина и государственного деятеля, который объединил разрозненные войной народы и дал им Вселенную. Но это были не яркие и безвкусные богатства мристи, от них болели глаза и только чувство жадности довольствовалось их кричащей роскошью; это были вещи, подобранные со вкусом, цвета которых радовали глаз. Везде горели ароматические палочки, комнату за комнатой во владениях кайм’эра наполняли тонкие ароматы; толстые мягкие шерстяные ковры и шкуры экзотических животных делали шаги неслышными, до них было приятно дотрагиваться. Богатство галактики было в искусстве, и Харкур собрал его вместе, сделав планету памятником славе человеческих достижений.

Меня наконец представили человеку, имя которого внушало мне такой страх. Он ждал в дальнем конце зала, в котором проводились церемонии, одетый не как государственный деятель, а как воин. Харкур стоял перед троном, а не восседал на нем, рядом с ним стоял другой браксан. Широкоплечий мужчина, с загорелой обветрившейся кожей, светлой. Харкур выглядел как варвар. Единственный знак царской власти — узкий золотой обруч, толщиной даже уже пальца — тянулся через его лоб и прижимал волосы к голове. Да, волосы! Их цвет был даже не браксинским, а сочным кроваво-красным, или цвета вина, и они блестели, словно металлические при тусклом освещении.

Мужчина рядом с ним казался выше на голову, его белая кожа выглядела почти болезненной на фоне румяного лица его господина. Это был человек с эффектными, яркими чертами лица, хотя я не могу назвать его привлекательным. Но выпуклое лицо его тут же обращало на себя внимание, а его манера держаться говорила о привычке распоряжаться. На мгновение я задумалась, какое бы место этот человек занял среди мристи, потому что он им определенно понравился бы. Он был одет в черные шелковые одежды, явно дорогие, но неброские, медальон, свидетельствующий о ранге блестел золотым у него на груди.

Как мне и велели, я приблизилась к правителю и встала перед ними на колени. Харкур подошел ко мне, царственность сквозила в каждом его жесте, помощник следовал за ним. Присутствие кайм’эра вдохновляло такую уверенность, что на мгновение я забыла о своей судьбе. Советника я боялась, у меня все похолодело в животе и я так напряглась, что с трудом отвечала, когда требовалось.

Харкур взял меня за подбородок мозолистой рукой и нежно поднял мое лицо вверх. Никогда раньше мужчина не касался меня так нежно. Они всегда вели себя грубо, теперь же мне было приятно.

— Ты — Дайл, с Зеймура? — спросил он.

Я опустила глаза. У него был грубый голос, но сильный и приятный. Я никогда не слышала голоса, подобного этому.

— Да, великий кайм’эра, — ответила я.

Он кивнул и встретился взглядом с Сокузом.

— Я очень доволен. Потери есть?

— Только у них, Великий.

Правитель Бракси улыбнулся, затем снова посмотрел на меня.

— Ты долго находилась в Пустоте, — произнес он. — Как я предполагаю, тебе нужно немного отдохнуть при нормальной силе тяжести и поесть настоящей еды. Мои слуги проводят тебя в покои и обеспечат всем, что требуется. Я буду рад видеть тебя рядом сегодня за ужином.

Я удивилась. Разве у меня есть выбор?

— Как пожелаете, — удалось вымолвить мне. Зачем делать вид, что я свободна, когда мы оба знаем правду?

Правитель указал на браксана рядом с собой.

— Это Витон, мой личный помощник и советник. Он предложил помочь тебе, пока ты обустраиваешься. Если тебе понадобится что-то еще, или если то, что мы тебе предоставим, не подходит для твоей расы, ты можешь обратиться к нему.

Я знала, что для этого у меня никогда не хватит смелости, но кивнула.

Витон шагнул вперед и подал мне руку. Я пыталась не задрожать, как лист осенний, когда коснулась его. Он мог высмеять меня.

Когда Витон повел меня прочь, Сокуз шагнул вперед, и я услышала, как Харкур его хвалит:

— …я доволен настолько, что не могу выразить тебе свою благодарность. А теперь, давай, расскажи мне все, что тебе известно…

Витон повел меня к выходу за троном. Мы прошли по многим коридорам, отделанным богато и со вкусом, пока не добрались до апартаментов, которые состояли из пяти комнат. Там ждали женщины и, не говоря ни слова, Витон передал меня им. Уходя, он поклонился, но на лице его играла улыбка, которая меня беспокоила, поэтому я быстро отвернулась.

Одна из женщин, с волосами цвета солнца (нашего солнца) провела меня в спальню, где были выложены наряды всех видов, от прозрачных облегающих до богатых, отороченных мехом королевских мантий. Я выбрала одно платье и остальное тут же унесли. Я вымылась — как это было великолепно, как кстати! — и заснула прямо как в пушистом раю. Когда пришло время просыпаться, женщины меня разбудили и настояли на том, чтобы облачить меня в платье. Платье было очень мягким, с бархатной подкладкой, поэтому там, где оно касалось моего тела, я испытывала лишь удовольствие. На мой взгляд оно также выглядело скромным, хотя сама бы я придумала что-то более скромное. Женщины зачесали мои волосы назад и связали на затылке, завили концы, чтобы они падали мне на шею и плечи, и добавили какие-то позвякивающие украшения, что касались кожи при ходьбе. Все было такое приятное по ощущениям и посему такое чуждое! Наши люди так редко касаются друг друга, а для браксинцев это так естественно, что я за время утреннего туалета узнала больше человеческих прикосновений, чем за всю жизнь.

Появился Витон, желая провести мне экскурсию по дворцу. Как я могла отказаться, несмотря на ужас, что он вызывал у меня? В Витоне было что-то звериное, нечеловеческое, даже хищное, стремление к насилию, жажда удовольствий. Алчный горел в его черных глазах всегда, когда бы я ни взглянула в них, и горел он так сильно, что вызывал у меня дрожь. И я поняла, что он, а не Харкур, является воплощением зла и насилия, которое представляли мне, как браксинскую натуру.

Мы проходили библиотеки, террасы, комнаты, наполненные предметами искусства и музыкой, залы, в которых витали странные запахи и которые примитивно освещались факелами — потому что Харкур любил варварский символизм и находил такие вещи забавными. Затем Витон показал мне сады. О, какая красота!

В центре этого уединенного уголка стоял фонтан, его струя источала аромат и влага его чувствовалась даже у стен, окружающих сад. Вокруг выложенных мрамором дорожек росли цветы, золотые чаши предлагали лед и вино, всегда готовое для неожиданного гостя. На скамейках лежали вышитые бархатные подушки, сами скамейки наполовину были скрыты ветвями кустарников. Иногда подушку украшал роскошный мех. Всюду были приятные вещи и дурманящие запахи… Я не могу все это описать, Бейл, брат мой, но это было поразительно, несравненно и я долго смотрела на эту красоту перед тем, как позволила Витону себя увести.

Я ужинала с Харкуром, Витоном и другими уважаемыми советниками и их избранными женщинами. Мы сидели на подушках и попивали вино, с добавленными в него дурманящими веществами. Женщины танцевали для нас, воздух наполняли сладкие ароматы, от которых слегка кружилась голова. Мне было трудно все это выдерживать. И я боялась его, я боялась того, что он со мной сделает, и стала стыдиться. Потому что он ничего не сделал! После того, как часы удовольствия прошли, Харкур отправил меня назад в мои покои, сказав, что чувствует: это и есть мое истинное желание. И впервые я на самом деле поняла, что вольна отказать ему — и это по-настоящему испугало меня.

Я проводила дни, гуляя по удивительным садам, всегда открытым для меня. Я даже иногда думала, что если Харкур собирается позволить мне жить таким образом, то я в ответ захочу услужить ему. Теперь я думаю, что тогда я и осмелилась ближе всего подойти к желанию отдаться этому харизматическому правителю.

А желание, хотя оно и было во мне подавлено прошлой жизнью, начинало просыпаться вновь в этом поразительном месте. Я надеюсь, что ты поймешь и не сочтешь меня порочной! В конце концов, я была уже проклята навеки просто потому, что меня изнасиловали. Мягкость, брызги фонтана, великолепие и нежность моего окружения делали со мной то, что не могут сделать никакие слова. Неприкосновенность моего тела нарушали только прислужницы, вновь и вновь, пока я не привыкла к этому; везде были нежность и удовольствие, вещи, которых можно касаться и чувствовать, и наслаждаться. Разве удивительно то, что я изменилась в таком месте?

Я приятно провела месяц во дворце (семнадцать дней по браксинскому календарю, поскольку у Берроса нет луны). Вначале я боялась, но даже страх не мог уменьшить мое наслаждение. Я растворилась в этом чуде, оно манило меня, обещая забвение и сладость. Меня ждали теплые ванны, мраморные залы, служанки из многих Разбросанных Рас, и всем этим я упивалась — хотя предпочитала уходить, когда женщины собирались вместе, чтобы обсудить, посмеяться и просто поговорить о вкусах Хозяина Дома. Здесь имелись бассейны для купания, и я часто ими пользовалась. Вино и музыка были повсюду и к тому времени, как Харкур снова возжелал моего общества, я уже стала другой, непохожей на прежнюю себя.

Я встала на колени, когда меня привели в обеденный зал, взяла его руку и поцеловала кольцо, свидетельствующее о его ранге. Это был первый раз, когда я коснулась мужчины по собственной воле. Харкур поднял меня на ноги и снова стал угощать богатствами Бракси: давал мне вино в инкрустированных драгоценными камнями кубках, приглашал музыкантов, танцоров и юмористов, чтобы меня развлечь. К концу вечера у меня уже кружилась голова, и я слегка опьянела. Я извинилась и склонилась перед правителем.

Я не добралась до своих покоев. Я проходила мимо сада, увидела звездный свет, падающий сквозь застекленную крышу, и вошла. Прошла под струей фонтана и позволила брызгам ласкать кожу, они были приятно холодны после выпитого вина. А затем я бросилась на груду подушек и они опустились подо мной. И когда я погружалась в сон, то осознавала, как мои руки медленно гладят бархат и мех, словно живут своей жизнью.

Я проснулась чуть позже, потерянная, но счастливая. Звездный свет исчез, но кто-то зажег свечи, и свет отразился от летящей воды в центре сада. Когда я медленно осознала, где нахожусь, то поняла, что Харкур находится там же, сидит рядом и наблюдает за мной. Его ярко-красные волосы падали ему на плечи, тяжелые украшения блестели на талии, широкие металлические браслеты украшали голые предплечья.

И не проклинай меня, брат мой, пока ты не был сам одурманен удовольствием и не видел рядом с собой, в непосредственной близости красивого человека противоположного пола. Мои руки сами опустились к нему на плечи, погладили его кожу, украшения, блестящие волосы. Меня наполняло желание потрогать Харкура; я только недавно научилась осязать и теперь наслаждалась мягкостью кожи и жесткостью металла под моей ладонью. Я хотела его — не ради ненавистного секса, я хотела просто касаться его, чувствовать его тайну, добавить это ощущение к другим. Я не нашла связи между проклинаемой нами похотью и тем, что чувствовала. Харкур заранее спланировал этот момент и хорошо это сделал, потому что даже после моей психологической обработки я не могла отрицать чувственности сложившейся ситуации. Все, что мне внушалось ранее, умерло где-то на задворках моей души, когда я медленно потянула его на себя и впервые в жизни вкусила невероятную сладость губ мужчины. О, кайм’эра, как женщина может испугаться перед таким удовольствием — и как можно это принимать за грех, мой господин, как?

Я описываю это словами, брат мой, но я не могу передать свои чувства по-настоящему. Я также не могу помочь тебе обосновать, объяснить или понять то, что я сделала, грехи, в которые я впала, поскольку не было греха нигде, кроме как в глазах и словах наших угнетателей.

О, Бейл, пойми этот новый мир и помоги нашим людям убежать от душащего их наследия! Когда-то я выступала против тебя и очень верила в то, чему меня учили — или, возможно, была так сильно запугана — и сдала бы беременную женщину мристи за совершенное преступление — то есть за то, что она любила. Теперь я тоже полюбила, и если это преступление, то в мире слаще его нет. И я также… но об этом позднее, я доберусь до этого со временем…

Что я могу сказать о своем положении во дворце на Берросе? Удовольствие чуждо нам. Ты можешь понять, что меня осыпали богатством просто потому, что я приносила радость правителю Бракси? Другие женщины были умнее и образованнее меня — ты можешь поверить, что ко мне так относились просто потому, что я ничего не просила, ничего не могла получить от благосклонности правителя, никогда не пыталась его использовать и даже не знала как это делается? Харкур по-своему любил меня. Я дарила ему удовольствие, отдавалась ему, развлекала и забавляла его и не могла причинить ему боль… Для браксинца этого достаточно.

Однако меня тронуло то, что Харкур заказал наш общий портрет, потому что он смущался безобидной мутации, которая вызвала у него такой странный цвет волос, и не позволял себя рисовать, он даже хмурился, если внешность его просто описывали. Картину повесили в одном из охотничьих дворцов, в обеденном зале, поскольку Харкуру было приятно на нее смотреть, когда он ездил туда отдыхать.

У него во дворце я прожила много жентов. Он иногда рассказывал мне о своей работе, и о своих мечтах, и о политике, которую я не понимала. Харкур говорил, что хочет передать Витону правление, а когда я побледнела, объяснил:

— У меня нет выбора. Мои дети, мои советники, выдающиеся деятели государства — все говорят об объединении Бракси, о заключении договоров, рождении международных организаций, объединении племен. Есть только один способ это сделать — кровью! Дать им войну — и они будут вместе сражаться, обещать им власть — и они объединятся, чтобы захватить ее. Витон не согласится на меньшее, чем власть над галактикой, и возьмет столько, сколько сможет взять при жизни, и племена последуют за ним, чтобы разделить эту славу. Только так, Дайл… Но как бы мне хотелось, чтобы нашелся лучший выход!

Харкур рассказал мне, что браксаны очень подозрительно относятся даже к своим соплеменникам и браксанский кайм’эра никогда не сможет править всеми.

— Вся структура нашего правительства должна будет измениться, если они попытаются удержать власть, — пояснил он.

И не сказал того, что знали мы оба: после того, как браксаны получат трон, потребуется столько же крови пролить, чтобы сбросить их оттуда. Одного за другим, Харкур притаскивал браксанов к себе во дворец и заставлял учиться играм и цивилизованным путям, надеясь, что к моменту его смерти они смогут занять место правителя и удержать браксинский союз — возможно, против воли, это не имело значения. Планета должна была действовать, как одна нация, чтоб процветать. Это все, что волновало правителя.

Харкур подолгу совещался в своих личных покоях с Витоном, сравнивая их философию, в поисках общих основ для объединения Бракси. О, боюсь сказать, что это — только мечта, да и то в лучшем случае? Хотя они оба были преданы этой мечте! Даже при дворе Харкура враждебность между представителями различных племен проявлялась открыто и яростно; мог ли он когда-либо создать из этого целостную Бракси, которая переживет его?

По религиозным вопросам они не соглашались друг с другом. Харкур видел в религии какую-то ценность, Витон считал ее лишь костылем для слабых духом. Это казалось мне странным, поскольку Витон признавал небольшой пантеон божеств, в то время как сам Харкур оставался атеистом. Активный бог, как объяснял браксан, калечит человека, ограничивая его потенциал. Какой разумный человек может принять, что сущность с неограниченными возможностями свяжет себя заботой о людях навечно? Браксаны считают, что их боги покинули человека, и не ждут, что они вернутся. Но об одном мужчины мыслили сообща, и я тоже согласна с ними: правильно контролируемая религия — единственное, наиболее сильное орудие манипуляции в их арсенале против других людей. Если оглянуться назад, на Зеймур и мое прошлое, я видела это и содрогаюсь при мысли о других целях использования, на которые может быть обращена такая вера.

По ночам я часто просыпалась, дрожа, но кошмар к моменту пробуждения уже рассеивался. Когда я спала с Харкуром, он держал меня в объятиях. Он никогда не спрашивал меня о природе моих кошмаров и не размышлял вслух о причине их, даже когда я просыпалась с криком и со слезами. Сама я никогда не могла вспомнить содержание снов, или что они для меня значили и почему так пугали. Но я могла догадываться.

И я ошибалась.

Однажды, через много месяцев после моего прибытия на Беррос, Харкур попросил меня последовать за ним в ту часть дворца, которую раньше от меня скрывали. Недоумевая и сгорая от любопытства, я подчинилась.

Он отвел меня в закрытый док, хотя я этого не поняла, пока мы не прошли сквозь последнюю закрытую на кодовый замок дверь. Там находился — о, в моих глазах появляются слезы, когда я это вспоминаю! — межзвездный корабль, да, но не просто корабль — а тот, который напомнил мне давно погибший «Исследователь». Это определенно был браксинский корабль, нельзя ни с чем другим спутать такой генератор силы тяжести, хотя оборудование, которое принесло мне такое страдание на взлете, в этой модели отсутствовало, но намерение Харкура все равно сразу стало ясно… Я заплакала. Плакала долго, трясясь от страха, пока слезы не кончились сами собой.

— Откуда ты узнал? — прошептала я.

Харкур погладил меня по голове и ответил мягко:

— Ты говоришь во сне, малышка. А теперь, расскажи мне все, — он слегка оттолкнул меня от себя, чтобы посмотреть в глаза. — Ты в самом деле считаешь, что у них есть шанс? Я не позволю тебе возвращаться туда, просто чтобы совершить великое самопожертвование.

Я подумала и ответила, как считала нужным.

— Шансы очень малы, — признала я. — Но мой брат говорил, что надежда есть, и я в это верю.

— И ты хочешь вернуться?

Я опустила глаза.

— Я должна вернуться. То, что они делают, даже если они добьются успеха, будет означать великие страдания… Им нужна надежда — знать, что есть здесь. Вселенная полна жизни, если им только удастся добраться до другой планеты! Им нужно знать, что есть за что бороться. Мне нужно сказать им это.

Харкур кивнул и я подумала, что ему очень грустно.

— Давай я покажу тебе, как он устроен, — предложил он тихо.

Он долго обучал меня, как управлять межзвездным кораблем, возможно потому, что боялся моего невежества, а возможно и… но нет, это личное, и я оставлю это при себе. Достаточно сказать, что однажды ночью Харкур обнял меня и признался, что знает, к чему я могу вернуться, и что меня вполне могут возненавидеть за это, и он хочет, чтобы я всегда помнила: когда-то, здесь, на Берросе, один мужчина называл меня митете. Харкур прошептал это слово, ласковое слово из его родного языка, такого богатого, что оно говорило о нежности, как слова из другого языка не смогли бы. Я снова прижалась к нему, в последний раз. Утром я покинула и его, и Бракси.

Я обогнула империю («ту, которой управляет Бисалос», как ее называл Харкур) и прошла сквозь меньшую часть космического пространства Лугаста. Я молилась, чтобы они не обнаружили меня, но, как сказал Харкур, космос настолько обширен, что шансы заметить единичный корабль, если его прибытия не ждут, астрономически малы. Так и было, потому что они меня не заметили и я прошла насквозь владения этой доброжелательной нации и повернула… к дому.

К дому?

По направлению к солнцу двигаются астероиды. Их не было там, когда я улетала, по крайней мере, в этой форме. Некоторые из них мерцают, с тусклой голубизной, которую я могу видеть под определенным углом. Большая группа их путешествует вместе и сколько тел, сколько частиц человеческой славы осталось среди них? Это, Божэ, остатки Зеймура, и Ты можешь не судить его, потому что Зеймур сам себя наказал.

Четвертая планета: я иду вокруг нее по кругу, на некотором расстоянии. Луны нет, атмосферный слой тонкий, ничего, что радует глаз человека, кроме того, что планета находилась близко к месту трагедии. На краю одного континента мне показалось, что я вижу свет, возможно, поисковые лучи космического корабля.

Бейл, у меня не хватает смелости! Я сижу здесь на орбите и хочу верить, всем сердцем, что в последнее мгновение ты восстал и захватил корабли и находишься там, внизу, ждешь — но я знаю, что шансы на это малы. Мысль о встрече с мристи я просто не в состоянии вынести сейчас. Я беременна, брат мой, и я ждала так долго, как могла. Припасов хватит еще на многие женты, но ребенок не станет ждать. Уже начались схватки… О, мне следовало быть осторожной, но что я знаю о таких вещах, кроме обработанных мристи легенд, да и какое дело правителям до женских проблем? Харкур с радостью принял бы нашего ребенка при дворе и я научилась бы о нем заботиться. Но сейчас?

Я ждала столько, сколько могла. Я последую за светом и буду надеяться, что он означает присутствие людей, и буду молиться, чтобы там оказался мой народ. Если же нет… это было долгое путешествие, брат мой, но теперь я дома. В этом что-то есть, не так ли?

* * *

Заметки в журнале Бейла ви Дакроса, год 1-й

Третий зеймурский месяц после Исхода, третий день.

Дайл мертва.

Мы сделали для нее все, что могли, но все равно потерпели поражение. Кажется, прошло много лет после того, как мы вытащили ее из обломков корабля в горах. Я думаю о том, знала ли она, как родился ее ребенок, преждевременно, зато быстро адаптировался к местному воздуху. Атмосфера оказалась неподходящей, слишком разреженной для Дайл, или, возможно, ветры смерти пронеслись над нею, пока она ждала, когда мы найдем ее. В любом случае, ее больше нет, она потеряна для нас навсегда.

Сегодня мы потеряли еще пятерых, и в целом нас стало вполовину меньше. Зима подступает стремительно и мы стараемся вовремя построить убежища. Мы действовали сообща во время нашего путешествия с Зеймура; и даже когда наше количество уменьшилось вдвое, мы не можем надеяться пережить долгую зиму на этой планете, сидя в кораблях, которые доставили нас сюда.

Иногда я впадаю в отчаяние. Тогда я напоминаю себе о наших изначальных целях — и если только двое из нас доживут до весны, этого будет достаточно.

Мы не спасли «Лиу». Корабль уже загорелся, когда мы вытаскивали из него Дайл. У нас едва хватило времени самим укрыться перед тем, как он взорвался. Ребенок, слава Богу, выжил. Но мы не смогли спасти ее мать.

Мы назвали ребенка Хаша, что означает Перворожденная. Она — символ надежды для нас в этом голом месте, первая новая жизнь в мире смерти. Тем не менее, есть некоторые, которые хотели бы ее убить. Она, кажется, частично мристи, и единственное объяснение случившегося вроде бы это подтверждает. Мристи бы точно убили девочку по этой причине. Но разве ни также поступали и с нами, ради чего мы бежали сюда?

Наконец, начинает формироваться община. Разумеется, люди собираются вокруг кораблей, которые принесли нас сюда, и поселения организуются соответственно. Мы взяли вторыми именами номера кораблей, мрачное напоминание для будущих поколений о том, что человек может сделать от нужды — и на что человеческая глупость может вынудить. Я сомневаюсь, чтобы этого было достаточно.

Сегодня мы взломали печать на самой дальней лаборатории Зи. Наши будущие ученые начали изучать этот новый резерв, и они очень надеятся, что мы вскоре найдем документы и оборудование для этой самой важной науки — генетики. Мы должны раскрыть суть механизма человеческой наследственности до того, как эта планета уничтожит нас всех. К несчастью — да уж! — наша надежда зависит от предвидения наших угнетателей. У них было время упаковать информацию, которая нам нужна? Мы можем только молить Бога…

Мристи. Как призраки они маячат вокруг нас, отделенные только обещанием мира, так отличающегося от их мира, что им здесь не найдеться места, — потому что мы покорим эту планету и построим новую жизнь, установим стандарты, коими сможем гордиться. Мы никогда не будем поступать так, как делали наши мучители, произносить слова, противоречащие делу. Мы встретим будущее с честью и достоинством, и они станут священными, чтобы независимо от искушения, независимо от цены, никогда и ни в чем не напоминать наших мучителей. О мристи, наконец, забудут и народ Перворожденной выживет.

Дайл, я клянусь тебе: твоего ребенка мы будем лелеять и помнить, первого человека, рожденного на этой вражебной земле. Мы покорим Азею и сделаем ее нашей — и все ради Хаши, сестра, и тебя. Не сомневайся, так и будет!