Рожденные в завоеваниях

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На покрытых льдом равнинах Дерлета стояло серое утро, они казались блеклыми и бесцветными, таково было каждое утро под туманным пологом, составлявшим атмосферу. Тут и там свет усталого солнца падал на глыбы льда и яркая вспышка чудилась лучом надежды; затем опять наплывало облако и небо вновь становилось непроницаемо серым. А солнце, если столь маломощное светило можно назвать солнцем, равнодушно рассеивало свой свет по плотной завесе облаков, а поверхности планеты не доставалось не капли его тепла.

Эта планета на самом деле не заслуживала быть того, чтобы на ней жить. Однако жизнь там присутствовала; да, не человеческая, но имелись существа, которым не требовалось ни света, ни комфорта. Правда, внешне они в некотором роде напоминали людей, хотя их тела покрывал густой мех и конечности преобразились в процессе эволюции, чтобы переносить испытание в вечных льдах. Тем не менее они определенно не были людьми, — какой человек станет пожимать плечами и хмуриться при виде настоящего солнечного света и благословлять возвращение вечной серости, как делали эти существа?

Но все это очень субъективно. Азеа обнаружила жизнь на Дерлете всего один стандартный год назад и еще не исследовала природу местных существ. Были известны и другие случаи, когда двуногие существа с гуманоидными чертами развивались независимо, но, не исключено, что Азеа намеренно избегала более тщательного исследования вопроса. Самим людям было трудно смотреть на аборигенов этого блеклого и ужасного места и чувствовать какое-то родство с ними или с их устремлениями, несмотря на то, как характеризует этих созданий человеческая наука. Гораздо, гораздо предпочтительнее верить, что подо льдом лежат свидетельства сугубо местной эволюции, чем принять то, что человеческие семена были посеяны на Дерлете, как и в других местах, и эволюционировали в соответствии с местными условиями.

В это утро не было ветра, чему несказанно радовалась одинокая путница.

Покрытые льдом равнины отсутствовали только на экваторе, где собиралось тепло слабого солнца Дерлета, и вокруг экватора планета была почти пригодна для жизни. Долины тянулись по всему западному полушарию от пригодной для проживания зоны, и были окружены непроходимыми горами с трех сторон. Местным жителям требовалось полгода и очень много удачи, чтобы пересечь долины и остаться в живых. И предполагалось, что никто, кроме аборигенов, не в состоянии повторить этот подвиг.

Из двадцати херсу, что вышли из горной деревни вместе с путешественницей, осталось только десять. Все, что требовалось от нее — это добраться до дальних гор; сколько животных из тех, что женщина взяла с собой, выживет, не имело никакого значения.

Одинокая путешественница — и не местная — остановилась, чтобы проверить температуру своего тела.

Она провела на этом бесконечном льду почти полгода, в холоде и без компаньонов-людей. Последнее мало беспокоило женщину, хотя другие предполагали, что как раз это и будет ее беспокоить, но она никогда не была чересчур общительной и готова была остаться на какое-то время наедине со своими мыслями. Но путешественница устала от постоянного холода, пустоши и блеклой серости, наполнявших дни невыносимой скукой, не менее опасной, чем сами льды.

«Я должна не только выжить, но еще и не лишиться рассудка», — напоминала себе она.

Азеа обратилась к аборигенам и получила ответ, что привели послов в ужас. Да, Дерлет будет счастлив иметь дела с Азеей, даже счастлив поклясться в верности этой иностранной державе и предложить свои незаселенные земли, как базу для ведения операций и будущей экспансии Империи. Все это Дерлет охотно сделает и даже больше, радуясь тому, что за вечным и неизменным пологом атмосферы отыскалась жизнь. Как только Азеа пришлет им достойного представителя для уточнения деталей, они могут начать сотрудничество.

Конечно, аборигенам ледяной планеты решение вопроса казалось элементарно простым. Чтобы завоевать право жить на покрытых льдом полях, молодые люди на Дерлете вначале должны были доказать свою способность их покорить. И таким образом они один за другим пересекали южную пустошь, и один за другим или встречали свою смерть, или стяжали себе славу. И чужаки с небес должны были сделать также.

Поскольку дерлетанцы предполагали, что каждое общество функционируют подобно их собственному, то не понимали необходимости объяснять свои традиции азеанским гостям. Каждого посла отвозили в восточные горы и показывали бескрайнюю ледяную равнину: от нее веяло могильным холодом и неровно блестели колкие грани в свете изредка проглядывавшего солнца. Дерлетанцы думали, что один из послов предложит пересечь ледяные поля, и не понимали, почему никто этого не делает. С другой стороны, послы не понимали, что они такого сделали — или чего не сделали — когда стояли рядом с аборигенами на горной вершине, чтобы заработать определение «недостойный».

Но Азеа гордилась своими дипломатическими умениями и имела многолетний опыт покорения тысяч заселенных планет. Вскоре стало очевидно, чего ожидают дерлетанцы, и совершенно ясно, что только сумасшедший выполнит их требования.

Империя стала искать подходящих людей, и наконец отыскала спортсменов, готовых принять такой вызов. Дерлет отклонил их кандидатуры. Это не игра, настаивали они; тот человек, которого они примут, должен быть личностью, лидером, а не тренированным до исключительной выносливости ишаком. Как иначе понять, что азеанская раса достойна такого внимания?

Надлежащие выводы сделал последний покинувший Дерлет посол. Он отметил упрямство первобытных народов и их нежелание принять главенство Империи и добавил, что азеанцы будут глупцами, устанавливая с дерлетанцами дипломатические отношения.

Директор дипломатической службы стал искать кандидатуры в других местах.

Кто готов терпеть холод и скуку, а также плотоядных чужеродных существ, только ради долга перед Империей? Учитывая, что такие люди уже присоединились к рядам азеанских дипломатов, вер Иште не был преисполнен оптимизма. Но продолжал поиски и наконец нашел добровольца, молодую женщину, внешне не похожую на азеанку, но тем не менее, вопреки всем традициям, принятую в Азеанскую Академию Воинского Искусства.

Она выразила готовность поехать — а это и было нужно. Хотя на вид женщина казалась слабой, ее достижения свидетельствовали об исключительной выносливости и яростной натуре, готовой участвовать в соревнованиях. Ее специально готовили, как и всех обучающихся по командной программе, адаптироваться к любым планетарным условиям и хорошо функционировать в первобытных мирах. Дерлет определенно потребует проявить оба этих навыка, и в полной мере.

В ответ женщина просила временный дипломатический статус, с правом говорить то имени императора. Вер Иште пожал плечами и подготовил соответствующие документы. Совет Правосудия предъявил официальный протест, но директор дипломатической службы тут же убрал его в дальнюю папку — навсегда. Это был его департамент и единственным человеком, кто в данном случае мог ему приказывать, была директор Звездного Контроля, а в редких случаях — и сам император.

Таким образом молодая женщина получила титул временного посла и столь желанное для нее звание — «императорский». Она быстро расположила к себе дерлетанцев, несмотря на то, что находилась в патриархальном обществе, причем она им так понравилась, что они удерживали ее тридцать дней, пока на равнинах стояла самая плохая погода.

Женщине дали неограниченное количество херсу, она выбрала двадцать. Ей предалагали неограниченное количество провизии, вместо этого она решила наполнить сани приспособлениями для охоты на местную дичь, понимая, что любая попытка взять с собой провизию на полгода для себя и животных бесполезна. Женщина впрягла животных в сани в порядке, которому научилась на планете Луус Пять, тоже покрытой льдом, и когда дерлетанцы спросили, объяснила им, почему такое построение наиболее эффективно во время перехода через льды. Они и согласились и не согласились с этим, жизнь покажет: если женщина переберется через ледяные равнины до того, как наступит зима и дышать там станет невыносимо, а то и смертельно, или потерпит поражение и умрет.

Путешественница стартовала с восточной возвышенности. У нее были своеобразные отношения с Империей, в которой многие надеялись на ее гибель, и не меньшее количество людей молилось об успехе женщины.

Анжа лиу собиралась покорить дерлетанскую пустошь и собиралась сделать это, как покоряла другие территории — слившись с ними. Когда ей недоставало еды, она охотилась, когда уставала от путешествия, то разбивала временный лагерь и ждала, пока не появится охота снова продолжать путь. Многое не давалось так уж легко: дичь попадалась редко, хорошо пряталась и была опасна; останавливаться и отдыхать целый день могло оказаться смертельным на холоде, способном так убаюкать путника ложным теплом, что он заснет Долгим Сном — так аборигены называли смерть. Но было бы глупо гнать вперед на одной и той же скорости половину дерлетанского года. Целеустремленность какое-то время может заменять выносливость, но за такой долгий промежуток времени даже воля выдыхалась. Вместо этого Анжа чутко улавливала свое состояние, быстро передвигалась, когда могла, и отдыхала, когда требовалось. Ее советники в Академии одобрили этот подход после того, как поняли, что самым худшим врагом на пути будет не холод, а скука.

Проходил день за днем, всегда одинаково, лишь иногда сквозь серый кокон облаков проникал лучик света. Светло-серый переходил в темно-серый и черный, по мере прохождения дневного цикла Дерлета. Иногда Анжа мечтала о смерти и смерть манила теплом и звала. В такие ночи Анжа заставляла себя проснуться и занималась какой-то мелкой, но успокаивающей работой, например, чистила оружие, или чинила меховую одежду.

Она осталась наедине со своими мыслями, а такого не случалось ни разу за двадцать лет.

«Это все, что нужно, — говорила она себе. — Мне дали временный императорский статус и я сослужу Империи службу, которую не смог и не сможет сослужить никто другой. Прецедент — вот что имеет значение. Люди, которым я служу, не забудут, хотя Совет Правосудия и хотел бы этого».

В долгие, бесконечно серые дни Анжа не спрашивала себя, счастлива ли она и даже удовлетворена ли своей нынешней судьбой. Она научилась никогда не заходить так глубоко, чтобы не натолкнуться на боль, после стольких лет все еще тревожившей ее.

«Да, я сослужу Империи службу, — повторяла про себя женщина. — Я хочу стать в ряды вооруженных сил. Это цель моего существования. Я не стану гадать, что будет дальше».

Ее сны говорили о другом, однообразная обыденность и неизменность серых долин стала как бы холстом для ее внутреннего видения. Просыпаясь на утро женщина видела вокруг себя только лед, и лежала, окутанная сюрреалистическими образами, которые штурмовали ее сонный разум обрывками столь долго подавляемых страстей. Она испытывала острую необходимость удовлетворить эти желания, они не могли долее находиться внутри нее. Это были человеческие желания, но они считались неприемлемыми, и Анжа жестоко, но по необходимости отказывала им в удовлетворении. Азеа не жаждала крови, поэтому Анже придется держать в узде свою жажду мщения. Азеа не нуждалась в острых ощущениях, поэтому Анже придется направить свою сексуальную энергию в другое русло. «Я — азеанка», — повторяла она и заставляла себя соответствовать этому шаблону, несмотря на цену, что требовало за это у нее разрываемое мечтами сознание. Придет время, когда Анжа сможет делать то, что хочет. Но это время пока не пришло, и поэтому сны и грезы оставались ее единственным выходом в мире, где умеренность определяла национальность.

Тем не менее даже эти видения стали слабеть, в конце концов сдаваясь вечной серости, которая была душой Дерлета. Пришел день, когда Анжа отчаянно пыталась вспомнить хотя бы кошмарные образы, привнести больше разнообразия, если не в собственный мир, то в свои мысли. Но сны, как и все остальное, тонули в вечной серости, и их образы терялись в скуке Дерлета, что довлела все больше и больше.

Анжа получила обморожение, но не очень сильное, и это не мешало ее продвижению вперед. Азеа способна восстановить все, что отомрет в холоде, при условии, что посол выживет и доберется назад. Что касается охоты, то телепатия облегчала процесс, насколько это возможно в покинутой живыми существами пустой земле. Временами Анжа завлекала дичь прямо на острие копья, в других случаях ментальными щупами проверяла окружающую местность в поисках жизни, но обычно не находила ничего. «По крайней мере, когда не на кого охотиться, я не трачу время и энергию, пытаясь выманить животных из укрытия», — думала женщина.

Дни стали короче. Хотя Анжа и считала их, все же число было приблизительным. Зимний день мало соответствовал ее внутреннему календарю. Вскоре налетят штормовые ветра и вьюги Дерлета замедлят продвижение. Если Анжа к тому времени не доберется до дальних гор, то, вероятно, вообще этого не сделает.

А затем появились кисуну.

Любопытно, что перед лицом опасности телепату снилась любовь. Это чувство было ей совсем незнакомо и Анжа не понимала, что это. Те воспоминания о человеческих привязанностях, которые у нее осталась с детства, были заблокированы в памяти тем же способом, что и период, когда она получила травму. Опредленно ее дальнейшая жизнь, презрение других студентов и постоянно присутствующая ненависть Совета Правосудия Азеи, не давала шансов узнать такие нежные эмоции. Но во сне Анжа была в другом мире, в объятиях мужчины, имеющего отличительные черты чужака, подобные ее собственным чертам, — волосы его были цвета крови.

— Я знаю, что ты стоишь перед лицом неизвестного и, не исключено, что ужасного будущего, — шептал он. — Я знаю, что ты больше привыкла к ненависти, чем к уважению, и тебя воспитали так, что тебе незнакома нежность. Но узнай сейчас — и помни, когда боль станет слишком сильной — что один человек так сильно о тебе беспокоился, что называл митете. Ты знаешь мой язык. Ты знаешь, что значит это слово.

Когда Анжа протянула руки, чтобы обнять мужчину, но внезапно проснулась в холоде и тьме и почувствовала запах смерти.

Кисуну!

Ее разум нуткнулся на плотоядный инстинкт и навесил на него соотвествующый дерлетанскый ярлык. Кисуну — убивающие во льдах. Подобные волкам хищники, охотятся стаями, им требуется малое количество пищи для поддержания сил во время долгих переходов. Они способны охотиться и загнать любое существо, которому не повезло столкнуться с ними.

Это были разумные существа. Анжа немедленно классифицировала их при помощи телепатической чувствительности и итог вывел ее из равновесия. Кисуну хаотичные по природе создания и у них нет никаких строений или приспособлений в подтверждение их разумности, но несмотря на это, их нельзя классифицировать как простых животных. У них есть некая культура — Анжа почувствовала, что не поймет ее, — но в них имелось что-то, кроме стадного инстинкта.

И они были очень, очень голодны.

Анжа развела огонь; кисуну осторожно отступили, но не проявили никакого животного страха. Два разумных вида на одной планете? Редко, но встречается.

Но почему дерлетанцы ничего не сказали ей?

Возможно, они не знали.

Невозможно, поправила сама себя Анжа. Встретившись с этими существами, нельзя не понять, что они обладают более, чем животным разумом.

Да, дерлетанцы знали. А те, кто понимали кисуну, выживали во время полугодового путешествия через сердце их территории.

И снова Анжа выпустила щупик мысли; и быстро убрала назад, обожженная прикосновением животного голода и такого чужеродного сознания, что ни один человек не может надеяться его понять до конца.

«Очень хорошо, — подумала она. — Я буду говорить на универсальном языке».

Она достала лук и выложила перед собой стрелы, воткнув их наконечниками в снег. Желтые глаза смотрели на нее напряженно, не мигая, и существа отступили — на шаг или два, но готовы были напасть в любой момент. Было ясно: они ждут, когда женщина прицелится. Хорошо, что ей не требовалось целиться. Одним движением Анжа подняла лук и выпустила стрелу с хорошим оперением, взвизгнув, она воткнулась в тело изумленного кисуну, и очевидно попала по какому-то жизненно важному месту. Существо коротко взвыло и упало. Синевато-черная кровь окрасила снег и предсмертный крик эхом прозвучал в серой пустоте.

Анжа напряженно ждала реакции.

Кисуну изучали ее. Теперь они знали, как быстро женщина умеет двигаться, и если они на самом деле способны на предварительную оценку, то должны понять: эти стрелы могут принести им всем только смерть. «Я заберу вас всех с собой, — гласило действие Анжи. — Не одного, не двух, а многих. Кто из вас первым осмелиться напасть на меня?».

Один за другим кисуну отвернулись от нее, они по-прежнему медлили, но их внимание сфокусировалось на другом. Каждый подходил к павшему товарищу и прикладывался огромными зубами к его шкуре, затем уступал место следующему, пока все в стае не поучаствовали в ритуале.

Это подтвердило подозрения Анжи, потому что простые животные не соблюдают никаких ритуалов, связанных со смертью. И голодающие животные чаще едят своих мертвых товарищей, чем чтят их. Жест кисуну, казалось, говорил: «Хоть я и голодаю, но не стану есть себе подобных. Это ставит меня над животными, живущими во льдах».

«Хаша! — подумала Анжа. — Хижники с моральными принципами».

Она развела огонь вокруг своего маленького лагеря и надеялась, что у кисуну не появится желания переступать черту пламени. Дерлетанцы дали ей кожаные мешки, наполненные горящим порошком, и теперь женщина поняла, зачем, поскольку в этой ледяной пустыне невозможно было собрать ничего, что могло бы гореть так ярко. Иногда сквозь льды прорывались кое-какие растения, ими можно было подкормить огонь, чтобы разгреть себе ужин, но едва ли они испугают стаю хищников.

Но придет утро и Анже придется идти дальше. Если кисуну не позволят ей это сделать, она определенно умрет. Возможно и не в этот день, но позже, когда еда и топливо закончатся и она окажется на их милости. Анже придется разобраться с ними сегодня ночью — установить какие-то отношения, которые позволят ей продолжать путь. Теперь до западных гор не так уж и далеко, не может быть далеко; и определенно ей удастся купить несколько дней, чтобы добраться до них.

Анжа прошла к сгрудившимся испуганным херсу, рукой телепата успокоила их, затем при помощи поверхностного анализа сознания выбрала двух, наиболее парализованных страхом. От этих ей будет меньше всего пользы в предстоящие дни, поэтому они погибнут первыми. Уверенной рукой она сняла с них сбрую.

Женщине показалось, что кисуну улыбаются.

Анжа положила руки в рукавицах на спины херсу и надавила, одновременно посылая четкий и простой сигнал: «Опасность!». Они рванули вперед в панике и перепрыгнули через линию огня. К тому времени, как херсу избавились от вызванного Анжей страха, они уже пали, а голодные кисуну быстро расправились с их нежными, но мускулистыми телами.

«Я сделала вам приношение, — думала Анжа. — И сделаю еще, если потребуется. И ни одному из вас не придется за него умирать. Этого довольно?».

Очевидно, да, потому что кисуну закончили трапезу (Анжа обратила внимание, что они поровну разделили добычу между собой), потом отошли на безопасное расстояние и вытянулись на снежной поверхности — вздремнуть или подождать развития событий.

Эта была первая из многих ночей, когда Анже не придется спать.

Кисуну не покинули ее утром; она надеялась на это, но на самом деле ожидала чего-то подобного. Анжа снова отправила ментальные щупы в их стаю, и снова быстро их убрала. Голод, присутствующий в поверхностном сознании кисуну, стал менее требовательным, но все равно оставался. Значит, это дело времени: одна женщина и восемь пассивных херсу не могут надеяться выстоять против целой стаи хищников, разумные они там или нет. Она могла бы надеяться на свои телепатические способности, но разум кисуну оказался таким чужеродным, что ей не удастся зацепиться за него на достаточно долгое время, чтобы установить контроль.

Поскольку ничего лучше она не придумала, Анжа упаковала пожитки на сани и заново впрягла херсу. К ее удивлению кисуну расступились перед ней, и не препятствовали продвижению саней, вообще никак не вмешивались. Анжа не стала задумываться, почему ей предоставляются мелкие уступки, и просто поехала на запад.

Раньше она дремала во время путешествия. Теперь она не смела этого делать. Заснеженные равнины были гладкими, без расселин и глубоких трещин, иногда попадались деревья и кусты с такой твердой корой, что она напоминала броню, но это скорее было исключение, чем правило. Это место сильно отличалось от покрытой трещинами ледниковой поверхности Лууса, где Анжа проходила практику по освоению местности. Эта же поверхность в своем роде была опаснее, поскольку на Дерлете отсутствовала необходимость постоянно оставаться начеку, что занимало бы ум и отгоняло человека от пропасти безумия. Анжа позволила себе улыбнуться. Теперь ей было не до того! Возможно, появился явный риск быть съеденной, но это Анже казалось предпочтительней медленной пытке бесконечной серой скуки.

— Да, — сказала женщина вслух, удивившись при звуке своего голоса. — Мне следует быть вам благодарной. Вы избавили меня от чего-то ужасного, даже не зная об этом.

И впервые за эти полгода человеческий смех прозвучал над покрытой льдом пустошью.

— Такое вежливое противостояние, мои милые спутники! Вы бы понравились браксинцам, — Анжа говорила сама с собой, и в то же время с кисуну, обнаружив, что любой человеческий голос — даже ее собственный — приятен в серой пустоте. — У браксинцев разработан целый ритуал вражды и противостояния, они придумывают правила, по которым можно управлять враждебностью и растянуть ее надолго, так они продлевают удовольствие.

Анжа оглядывала стаю, примерно тридцать сильных особей, если не больше. У нее не возникло желания подсчитывать точное количество.

— Значит, раса, — говорила она. — Я думаю, мы понимаем друг друга. Я буду кормить вас столько, сколько смогу, и вы будете меня сопровождать в качестве почетного эскорта, пока я это делаю. Вопрос вот в чем — что мы увидим раньше: западные горы или последнего из херсу?

«Но задолго до этого мне придется идти пешком, — думала она. — Правда, пока еще есть время».

Анжа разбила лагерь перед тем, как спустилась ночь, развела небольшой костер, сохраняя большую часть огненной пыли до времени, когда она может потребоваться гораздо больше, чтобы отгонять смерть. Затем, делая вид, что ничего в мире не изменилось со вчерашнего дня, Анжа прикончила еще одного из вьючных животных и провела вечер, разрезая тушу на примерно равные части. Себе она взяла самые нежные части, потом ими же накормила оставшихся херсу, на которых с каждым днем ей придется полагаться все больше и больше. Оставшееся мясо женщина бросила поджидающей стае.

— Ваша доля, — пробормотала она, наблюдая за ритуальным разделением мяса.

Женщину поражала сила херсу, в особенности в последующие дни. Анже потребовалось облегчить сани только когда осталось всего четверо животных. Это оказалось болезненной задачей, поскольку все на санях было необходимо для выживания в этой местности. Кисуну требовалось относительно мало пищи, поэтому они спокойно сопровождали женщину в быстро укорачивающиеся дни, ожидая очередной порции еды. Анжа кормила их, когда чувствовала их голод, и также регулярно кормила херсу, чтобы вьючные животные не ослабли и как можно дольше везли ее вперед. Сама она ела, только когда пища становилась необходима, да и то не всегда. Анжа повторяла снова и снова: «Азеанская медицина может все это вылечить». Поэтому она давала взятки хищникам, чтобы удерживать их на расстоянии, и жертвовала собственной силой ради продвижения вперед, в отчаянной надежде попасть домой.

Иногда она спала. Анжа пыталась не спать, но измождение накатывалось на нее и периодически побеждало, потом она вдруг резко просыпалась и выясняла, что незаметно уснула. Дни тянулись без конца и голод стал постоянным спутником. Анжа перестала вглядываться вдаль, надеясь увидеть горы; они стали мечтой, чем-то, что иногда шевелилось в памяти, но для мечтаний требовалось слишком много усилий. Во льдах прошла вечность, и ритм ее, холодный и постоянный, наконец победил женщину.

Слишком скоро остались только два херсу и они не могли тащить сани, не погибнув в процессе. Анжа смирилась, привязала к спинам животных предметы первой необходимости, надела на испуганных херсу поводья и целенаправленно пошла вперед пешком, ведя их в поводу. Желтые глаза врагов будто бы насмехались над ней. «Смерть с самого начала была только делом времени», — издевались желтые огни. В безмолвии дерлетанской ночи Анжа услышала слова, словно их произнесли вслух, но в голосе, который их произнес, отсутствовала знакомая интонация и какой-либо намек на известный Анже язык.

Каждый вечер, разбивая лагерь, Анжа направляла ментальные щупы в разные стороны в поисках возможной дичи; каждый вечер ледяные поля оказывались пустыми и безжизненными, за исключением врагов. Если бы живущая в снегах змея шевельнулась в отдалении, Анжа попыталась бы поймать ее, надеясь на чувство юмора своих охранников, — они позволили бы ей это сделать — но здесь не попадались даже змеи. Если кисуну не съедят ее, то они останутся голодными — а это оставляло очень мало шансов самой женщине.

Вскоре она скормила хищникам последнего херсу.

— Вот и все, друзья мои, — Анжа привыкла к своему эскорту и разговаривала с кисуну довольно регулярно. Она с болью посмотрела на покрытые льдом поля. Полгода… Это оказался гораздо более долгий период, чем она ожидала. Если нет нет никакого разнообразия, день за днем, полгода превращается в вечность. — Вот и все…

Далеко на западе завеса облаков раздвинулась. Анжа было собралась отвернуться от яркого солнечного света, потому что его обещания были пустыми и надежда в этой пустоте была мучительна. Но когда свет заплясал по бесконечным льдам, Анжа напряглась и застыла на месте: она увидела вдали то, что уже давно покинуло ее воображение.

Затем облака сомкнулись над головой и горы снова слились с привычной серостью.

Женщина поняла, что дрожит.

— Хаша… — прошептала она и в этом, почти забытом имени была связь с людьми, на встречу с которыми она уже не надеялась. Они ждут ее там, вместе с дерлетанцами, растянувшись вдоль подножий гор, чтобы поприветствовать Анжу там, где она появится. Горы находились в пределах видимости — и, тем не менее, за пределами надежды. Кисуну не позволят ей туда добраться, и даже если бы они ее покинули, Анжа сомневалась, что смогла бы пройти такое расстояние пешком и без еды.

«Неужели ты прошла весь этот путь, чтобы теперь сдаться? — спросила она себя. — Вспомни, что дело не в твоей жизни, о которой ты не просила, но в возмездии, которым ты жаждешь насладиться. Помни, что все, что имеет значение сейчас — это выполнение порученной тебе миссии. Тогда влиятельные люди вынуждены будут расплатиться с тобой. Этого ты хотела с самого начала».

Кисуну наблюдали за женщиной.

Представители ее расы будут ждать в горах с провизией, вот в чем заключалась самая горькая ирония. Недолгий путь на запад — и она сможет кормить этих хищников, пока они не лопнут. Если бы ей только удалось дать им понять это!

Анжа мысленно потянулась к стае и снова коснулась чего-то настолько чужеродного, что не смогла удержать контакт, и инстинктивно отстранилась.

«Нет».

Она сжала зубы и попыталсь снова. На этот раз женщина коснулась души кисуну и ухватилась за нее. Чужое сознание нахлынуло на нее и Анжу затрясло от натуги при попытке удержать контакт. Затем, внезапно, контакт прервался.

«Проклятье!» — выругалась она.

Будет труднее, чем казалось. В Институте тренировали определенные инстинктивные реакции и вводили их в телепатическое подсознание. Одна из них, дисциплина определения, автоматически отрезала Анже доступ к сознанию кисуну. Намерения у Института были благие: дисциплина преследовала цель вмешиваться каждый раз, когда телепат так погружался в чужое сознание, что начинал терять собственное «я», или когда телепат дотрагивался до настолько чужеродного сознания, что любой контакт мог причинить ему вред.

— Но теперь-то мне от этого мало пользы, — пробормотала Анжа.

Ей придется победить дисциплину — а такого прежде не делал никто.

Женщина закрыла глаза и сконцентрировалась.

Анжа лиу не была зондом, она не могла работать с абстрактной мыслью без помощи визуализации. Не исключено, что зонд и смог бы вступить в контакт с кисуну без причинения вреда самому себе, впитать ментальные модели кисуну без необходимости получать более знакомые образы. Анжа лиу этого сделать не могла. Она также не могла предвидеть реакцию одного их этих существ на ментальное вторжение, подобное тому, которое она намеревалась начать. Если их разумы чужеродны для нее, то ее собственный в той же мере чужероден и для них.

«Но или так, или смерть», — мрачно напомнила сама себе Анжа.

Женщина целенаправленно открыла свое сознание, сняв всю естественную защиту, и не оставила ничего, что стояло бы между нею и предметом телепатического контакта. Затем женщина осторожно потянулась к уже знакомому кисуну.

И снова возникло чувство ожидания чего-то кошмарного, и подобно падающей стене нечто в сознании Анжи начало обрубать контакт. Она боролась. Сила сопротивления была огромной, но и воля женщины — не слабой. Вскоре она полностью утратила какое-либо осознание кисуну, захваченная внутренней борьбой за сознательное управление собственным телепатическим потенциалом. Анжа удерживала стену — привязывала сопротивляющееся животное — и затягивала петлю. Все эти образы мелькали в голове Анжи, пока ее не опрокинули на лопатки, но теперь он твердо знала, что достаточно сильна, чтобы сделать одну вещь, которую Институт пытался запретить навек — попытаться совершить телепатическое самоубийство.

И снова Анжа потянулась к кисуну.

На этот раз ничего не мешало. Ее поразило осознание того, какую большую роль в недавнем сопротивлении сыграла ее подготовка, и какую маленькую — ее личное нежелание делить разум с чужеродным существом. Сбросив с себя выученные навыки, Анжа сконцентрировалась на сознании хищника, как смотрела бы на новую границу, опасную и влекущую, смертоносную и очаровывающую — это был вызов, не больше не меньше.

Самка кисуну приветствовала ее.

Кисуну охотилась на ледяной равнине, лед мерцал так, как никогда прежде, источал жар и делился на крошечные кусочки, что схватывали ее желтые глаза. Через лапы кисуну Анжа смогла анализировать вибрации почвы. Лапы устали после долгого дня перехода на большое расстояние. Благодаря удивительно чувствительному обонянию кисуну определяла, что находилось вдали и насколько далеко. Органом, функцию которого Анжа не поняла, самка улавливала присутствие жизни, и разделяла между съедобным и несъедобным, разумным и неразумным, причем различение происходило так легко, как азеанец разделял бы красный и зеленый цвета. Анжа не нашла чувства цвета самого по себе, только разную интенсивность инфракрасного излучения, благодаря ему перед ее глазами раскинулся поразительно разнообразный пейзаж, удивительное место, где лед мерцал оттого, что на него ступали, и тела становились белыми, когда их постигала смерть.

Анжа не стала делиться собственными чувствами с кисуну. Ее смущало их малое количество. Как она могла называть это место скучным, место, столь чудесное? Разве небо здесь монотонное? Теперь оно имело разнообразную плотность и излучало разные степени тепла, и было таким же богатым для ее кисунских чувств, как закат для человеческих глаз. Разве планета одинаково холодна? Сенсорные нити в белом меху видели, а также и чувствовали малейшые перепады температур, и тепло присутствовало в бризе, прохлада в неподвижном воздухе, волны энергии накатывали от любого теплокровного существа, которое ели, или сопровождали, или с которым спаривались.

Анжа уловила голод кисуну и сразу же вспомнила о том, что им необходимо пообещать сытный обед. Как приятно будет снова почувствовать себя сытой, не только восстановить силы, но и ощутить экстаз поглощения живительного тепла, наблюдать за тем, как оно проходит по всему существу. Собственное тело Анжи стало прозрачным в ее видении — и женщина представила, как разделит бесконечное удовольствие трапезы с товарищами по стае. Какая связь может быть такой сильной во вселенной и какой мир — столь подходящим для заселения?

Укутанная в меха женщина, которую Азеа послала на Дерлет, неподвижно сидела на льду, на холодной белой равнине, окруженная кисуну. Она перестала следить за своим обменом веществ и он замедлился до ритма системы кисуну. Ее руки безвольно повисли, глаза были закрыты, словно ничего, что она могла бы увидеть или до чего дотронуться, никогда больше не будет иметь значения. Женщина оставалась неподвижна и молчалива.

В отдалении солнце поцеловало планету. Такое тепло, хотя и недолгое, вызывало болезненные ощущения у обитателей Дерлета. Те, кто видел, как это тепло прорывается сквозь облака, отворачивались от него, и радовались, когда оно уходило и возвращалась спокойная обыденность, позволявшая наслаждаться уточненной красотой их мира.

У западного края огромной заснеженной равнины, в пределах видимости ограничивающих равнину гор, стая из тридцати пяти кисуну сидела беззвучно. Одно за другим животные поднимались и поворачивались на запад. Затем, словно бы единое существо, вся стая направилась к горам под густой шапкой облаков над Дерлетом. Им потребуется много дней, чтобы туда добраться. Но кисуну могут долго бежать, довольствуясь малым количеством еды, и обладают огромным терпением. Итак, стая каждый день все ближе подходила к подножию гор… где их, предположительно, ждали инородцы.

Солнце на мгновение осветило ледяное поле.

Это раздражало, но очень недолго.

Ивре вер Иште устал ждать.

Он находился на этой скучной планете с тех пор, как молодая студентка Академии взвалила на себя обязанность исполнить местную традицию. Это было… когда? Половина местного года назад? Почти три стандартных года по крайней мере.

Дерлетанцы не позволяли ему послать самолет, чтобы тот низко пролетел над ледяными полями. Таким образом вер Иште хотел следить за продвижением молодой женщины. Но поскольку Дерлет следовало мирно включить в состав Империи, а не покорять, желание аборигенов было законом. Более того, из-за особенностей плотной атмосферы вер Иште не мог считывать сигналы о присутствии жизни в снегах и поэтому не имел надежной информации. «Она должна быть где-то здесь, — обычно говорил кто-то из дерлетанцев и показывал на карте. — Если она все еще жива».

Самым неприятным было чувство, что директор Звездного Контроля убьет его, если придется отвечать за исчезновение молодой протеже Торжи.

Периодически разнообразные представители местной жизни близко подходили к западным горам. В таких случаях внутри вставленного в ухо вер Иште устройства раздавался сигнал тревоги, и он спешил к месту возможного контакта. Затем местные существа обычно проходили дальше не юг, или на север, или поворачивали назад, на восток, а вер Иште так и оставался ждать. Как и в ту ночь.

Сигнал тревоги резко зазвонил и пробудил его от беспокойного сна.

— Да! — пробормотал он. — Что там?

— Сектор пять, посол, — пришел ответ. — Похоже на стаю кисуну. Крупные хищники.

— А наш агент может быть среди них?

Он почти видел, как на другом конце пожали плечами.

— Вы просили сообщать вам каждый раз, когда какое-либо существо приближается к горам.

— Да, знаю, — вер Иште уже вставал. — Я сейчас приду.

Сектор пять — не близко. Впервые побывав в районе западных гор, он посчитал их красивыми: бледные скалы и расселины, временами матовые, временами блестящие в зависимости от снегопадов, но если увидел одну белую от ледников гору, то видел их все. А вер Иште смотрел на них уже почти три года.

Один иллюминатор запотел в личном транспорте по пути к сектору пять и вер Иште не думал, что пропустит что-то существенное.

— Что-нибудь прояснилось? — спускаясь на твердую землю, спросил он.

— Да, это на самом деле стая кисуну. Крупные особи, молодняка нет, — агент из этой секции протянул ему распечатку. — И там есть нечто, не являющееся кисуну.

Вер Иште резко поднял голову.

— Все может быть, сэр, — тихо сказал агент. — Они бегут прямо сюда.

Жива. Только бы Анжа перебралась через ледяные равнины живой! Какой бы урон этот переход ни нанес ее телу, Азеа сможет его излечить, какой бы урон ни нанес ее сознанию, специалисты по настрою экстрасенсорных навыков справятся. Все, что от нее требуется, это лишь вернуться живой…

Один из дерлетанских аборигенов, также находившихся на этом посту, помахал вер Иште.

— Вот отсюда, — крикнул он, издав ряд монотонных звуков, которых дерлетанцы называли языком. — Можно их увидеть.

Вер Иште взобрался туда, где стоял абориген, на последнюю высокую точку у границы плоских равнин. Да, определенно, вдалеке что-то двигалось.

— Это стая кисуну… — начал он.

— Они не забегают в горы, — заверил его абориген. — Они всегда остаются на равнинах.

Вер Иште воспринял новость со значительной долей скептицизма. Три года на Дерлете научили его многому. Теперь он мог оценить, сколько местные проводники на самом деле знают об этих хищниках — и не говорят.

Они приближались быстро, белые на белом. Теней тут не было, и с определенных углов зрения, при правильном освещении они оставались невидимыми на блестящем поле.

— Сколько их? — пробормотал вер Иште.

— Тридцать шесть, — сказал ему местный агент. А затем, еще раз проверив, добавил: — И один из них — человек.

«Слава Хаше!» — облегченно подумал посол.

Теперь они стали ясно видны, и если приглядеться повнимательнее, вер Иште мог различить отдельных животных. Каждый был равен по высоте человеку и даже больше, тела были тяжелыми, лапы тонкие, но очень мускулистые.

— Это нормально? — спросил он дерлетанца. — Нечто вроде эскорта…

Аборигены не ответили ему. Они упали на колени.

Теперь вер Иште мог ее видеть, крошечную фигурку, она, пошатываясь, бежала, поддерживая скорость всей стаи. Она бежала неровно, ее движения свидетельствовали о перенесенных страданиях. Разумеется, есть какие-то повреждения. Первым его порывом было кинуться ей навстречу. Вторым сработал инстинкт самосохранения, который удержал вер Иште на месте.

— Анжа лиу… — прошептал он.

Она приблизилась к подножию гор и начала с трудом карабкаться вверх. Теперь, увидев ее лицо, вер Иште понял: это лицо незнакомки. Оно смертельно побледнело, женщина, казалось, постарела лет на двадцать. Ее глаза светились жесткостью и небывалым огнем, что нельзя было принять за человеческий.

Анжа остановила на вер Иште взгляд и ее глаза встретились с его глазами. В них ясно читалось страдание, и вер Иште только догадываться мог, насколько оно велико. Ее щеки ввалились от голода, вокруг глаз — темные круги. Если бы он решил представить себе Смерть, то она вряд ли выглядела бы так плохо.

Казалось, Анжа борется с собой, стараясь вспомнить природу человеческой речи.

— Накормите их, — наконец прошептала она.

— Анжа лиу…

— Накормите их, будьте вы прокляты!

Вер Ишту поспешно подал знак своим агентам и они бросились за мясом для хищников.

— Я… обещала им, — Анжа с трудом произносила каждое слово, словно ей трудно мыслить как человек. Она посмотрела на стоящих на коленях дерлетанцев. — И вам следует… — она запнулась.

Агенты вернулись с кусками мяса и бросили их кисуну. Голодные животные подождали, пока им не отдали все приготовленное мясо, а затем, как и было у них принято, разделили его на тридцать шесть порций. Последнюю они оставили, когда уходили, каждый со своей справедливо заработанной долей, в поисках уединения среди ледяных полей для всей стаи, с которой каждый разделит радость еды.

Женщина не шевелилась, пока они не ушли. Она также не хотела, чтобы к ней приближались. Только когда кисуну исчезли из виду, она сделала шаг вперед, слабо, словно собиралась присоединиться к человеческой компании, но у нее не хватило сил взбираться дальше. Вер Иште направился к ней, он частично бежал и частично скользил и успел подхватить Анжу в падении.

Как только он дотронулся до нее, то понял, что не так.

— Клянусь Перворожденной, — пробормотал вер Иште и вместо того, чтобы поднять ее, как собирался, сел рядом и обнял Анжу. Она сопротивлялась, как стало бы делать дикое животное, но только мгновение. Затем, тихо заплакав, Анжа спрятала лицо в длинном мехе его шубы и в ужасе прижалась к мужчине, ища поддержки.

Вер Иште какое-то время держал женщину в объятиях, чувствуя, что ей это нужнее, чем еда или тепло. А она все крепче и крепче прижималась к нему, пока дальше уже стало некуда. Анжа отчаянно впитывала суть человека из него, наслаждалась его близостью, пытаясь восстановить свою связь с человечеством. Медленно, постепенно, плач испуганного животного, вырывавшийся из нее, стал человеческим рыданием; слезы, которые не проливают кисуну, потекли из глаз и тут же замерзали.

И мир снова стал серым.