Революция

Глава 6

Они взяли билеты в двухместное купе до Берна.

Пока Федор выздоравливал, Юлия купила ему приличную одежду. Магда помогла подогнать ее по фигуре.

Переодетый, бывший пролетарий приобрел вполне респектабельный вид. Но все портила недельная щетина. На российских плакатах о герое-князе Федор красовался с бритым лицом. Естественно, имело смысл отпустить заросли. Пока они не обретут достаточную длину, Федор походил на бродягу, укравшего костюм бюргера.

Для пущей конспирации нос украсило пенсне на веревочке. Разумеется — с плоскими стеклами. Зрение Федора не подводило, в отличие от Соколовой. Та несколько смущалась, что плохо видит вывески вдали. Потому достала из сумки очки. В них она чрезвычайно соответствовала строгому облику классной дамы, заодно стала выглядеть внушительно.

Юрген Грюн провожал их. Федор видел: здоровенный немецкий парень, в душе еще юноша, тайно и по-детски влюблен в Соколову. Ревнует и старается не выдавать свои чувства, заметные, наверное, даже кондукторам.

— Переживет! — прокомментировала Юлия, когда они устроились в вагоне. — Поверишь ли, гимназисты из мужских классов не реже чем раз в три-четыре месяца, хотя бы один, слали мне признания и клялись «вот вырасту…». Я почему-то пользуюсь успехом у юнцов.

Федор сразу лег. Рана больше не дергала, воспаление улеглось, но при движении давала себя знать. Оставалось только благодарить еврейского врача, действительно доку в своем деле, разумеется, с учетом уровня развития медицины минус сто лет от известной Другу. Сам Федор тоже кое-что умел, в поезде наверстает… Пока же с любопытством спросил:

— Кавалеры постарше куда смотрели?

— Ах, брось. Губернские звезды… Веришь ли, история с княжеским сынком расстроила мою личную жизнь. Каждого встреченного мужчину я подозревала в низких мыслях. А когда еще сравнивала с тобой, у бедняг не оставалось шансов. Но какие люди сватались! Товарищ губернского обер-полицмейстера, затем инспектор губернских реальных училищ. Целый коллежский асессор, это тебе не шутки! — она глянула в зеркало и поправила локон, чуть сместившийся с положенного места при снятии шляпки с вуалеткой. — Купцы, как водится, намекали — иди ко мне в содержанки. Репутация-то порченая, с княжеским сыном путалась. Хоть ты справку от врача предъявляй о непорочности. И ведь не поверят, скажут, что купила. Таковы губернские нравы, — она повернулась к Федору. — Зато ты времени не терял даром. Нет-нет, ни в чем не упрекаю. Ты — свободный мужчина. Во Франции был с Варварой Оболенской. Что хихикаешь?

— Потому что громко смеяться больно. Мужчине сложно предъявить справку, даже если купить ее у врача. Не касался я Оболенской — ни пальцем, ни другим… гм… пальцем. Не скрою, что возможность была. Только ты пойми: она — дочь московского князя, Осененного. Тронул — женись. Что до бурного французского разврата, то разочарую. Это, может быть, в России баре шалят без страха и без удержу: поймал крестьянку и задрал подол. Дал потом ей рупь, чтоб не обижалась. Здесь у каждой второй — сифилис. Болезнь страшная, подлая, разрушает организм и легко передается в постели. Так что, как бы не свербело, лучше избегать случайных связей.

Федор не лукавил. Дар самоисцеления у него имелся, только очень слабый. Справится ли с инфекцией — под большим вопросом. Лучше не испытывать судьбу. Эпизод со спасенной авиаторшей и ее бурным выражением благодарности Федор предпочел не афишировать. Хоть по поводу болезни волновался и тщательно осматривал себя несколько недель. Бог миловал.

— Я переживу это разочарование, — милостиво согласилась Соколова. — Федя! Давай мы объяснимся и не будем больше к этому возвращаться. Я поступила дурно, глупо. Помогла тебе сейчас, потому что обязана. Но ты волен поступать как знаешь. Только если…

Просвистел свисток, заглушив ее слова. Лязгнула сцепка, вагон тронулся. За окном мелькнули клубы пара, наполовину скрывшие мрачный гамбургский вокзал. Поезд начал ускоряться.

— Многое зависит от того, насколько ты готова участвовать в моих дальнейших авантюрах, — ответил Юлии Федор. — Но они опасны. Не уверен, что имею право вовлекать тебя. Сам же отказаться не могу, я не волен в этом — у меня есть обязательства перед павшими станичниками. Увели врагов от схрона, где я находился, и погибли до единого. Не придешь же к ним, не скажешь, дескать, передумал. Не попросишь: вы снимите долг с души. Хотя я считаю, что они нас видят и, возможно, одобряют то, что я задумал. Жизнь сложней, чем представляется, в том числе загробная.

— Что мне нужно сделать?

Ее голос был спокоен. Деловит. И опасность, как казалось, Юлию не испугала.

— Ничего не нужно. Ты мне не должна. Если выполнишь мою просьбу, то по доброй воле.

Юлия качнула головой.

— Мастеровым ты был проще и словами не играл. Что за просьба?

— В Берне мы расстанемся. Ты отправишься в Париж. Там найдешь российского военного агента и французского начальника полиции безопасности — жандармерии по-нашему. Передашь им письма от меня. Далее по инструкции.

— Расстаемся ненадолго?

— Полагаю, да. Обязательно увидимся и, возможно, даже скоро. Способ связи оговорим. Мы — агенты пролетарской революции, и должны вести себя как шпионы.

— Федя! Ты несносен со своими шутками. Ну какой шпион ходит к начальнику жандармерии?

— Нетривиальная задача решается необычными методами.

— Например?

— Вспомни фрау Марту, Магду и подумай о мужьях приличных женщин. Юргене, который нам помог. Они все хорошие, достойные люди и заслуживают лучшей участи. Но им придется плохо, если пустить события на самотек. России — тоже. Вильгельм не остановится, начнет реванш. Французов в Бельгии германцы потеснили. Добьют, возьмутся за Россию. В Германии нет артели мощных магов, их цвет погиб под Ригой. Но развивается военная промышленность. Пушки, бронепоезда, бронеавтомобили и аэропланы. Их выпускают много! Немцы дисциплинированы и трудолюбивы. Социалистов, профсоюзных деятелей империя прижмет. Юргену и ему подобным скажут: Франция начала боевые действия, а русские жестоко нас побили. Кровь требует отмщения! Германия — превыше всего! Начнется новая война — против всей Европы. Кайзер и его приспешники сидят в Берлине. А Юргена с товарищами отправят убивать и умирать.

Она попыталась представить нарисованную картину и упрямо тряхнула головой.

— Твои предположения страшны… но неправдоподобны. Германия и ее союзники хлебнули полной мерой. Вильгельм оставит Бельгию, тем все и кончится.

— Ты ошибаешься. Я знаю точно.

— Откуда?!

— Я же говорил. Мир сложней, чем кажется. Порою знания из будущего проникают сквозь столетие. Как смог простой мастеровой, не занимавшийся оружием, без образования, вдруг взять и сделать пулемет намного лучше, чем у германцев, французов, англичан и американцев?

— Ты меня разыгрываешь!

— Поиграем дальше. Автомат под пистолетный патрон, не имеющий аналогов. Ручная граната. Железнодорожный эшелон с 305-миллиметровыми морскими пушками на платформах. Сестрорецкому заводу подарил идею автоматической скорострельной винтовки под японский патрон «Арисака». Бомбомет. Хватит? Сама же перечислила мои, так скажем, подвиги, достойные для возведения в святые. По-твоему, я — самый гениальный изобретатель в истории человечества?

— Аудионы тоже взял из будущего?

— Не буду врать. Их здесь изобрели, но сочли нестоящей забавой. Я лишь помог оценить и применить новинку. Поскольку знаю, что на них построят связь, которая будет использоваться десятилетиями.

— С ума сойти…

— Помнишь встречу в Питере? Тогда я дорабатывал мотор с аэроплана, пригнанного из Франции. Этот двигатель сочли неперспективным… Не буду утомлять тебя деталями. Просто знай — подобные моторы будут актуальны и спустя полвека, даже век — на аэропланах и в авто. Я лишь доделал систему смазки газораспределительного механизма.

Юлия прижала пальцы к вискам.

— Ничего не понимаю в газораспределительных механизмах… Это все ужасно странно! Ты вправду видишь будущее?

— Прямо как тебя сейчас — не вижу. Ко мне приходят озарения — я получаю сведения о том, что здесь пока неизвестно. И в том числе — о страшной перспективе будущей войны.

— Если бы я не знала, что у тебя больше нет температуры, то решила, что ты бредишь…

— Вот именно. В бреду узнаю технические секреты, на полвека опережающие современность. Хороший бред, тебе не кажется?

Соколова замолчала, переваривая услышанное. Потом поднялась и пересела на полку к Федору. Через ткань одежды он почувствовал теплоту ее бедра.

— Скажи… Про нас с тобой ты тоже знаешь?

— Только то, что наше будущее мы построим сами, — он будто невзначай положил пальцы на кисть ее руки. — Каждый наш поступок, каждый жест его меняет. И я хочу построить лучший мир. А в нем, глядишь, и нам найдетсяместо.

Она не убрала руку, сказала:

— В Париж поеду.

Потом поправила очки и присовокупила:

— Заодно куплю себе что-нибудь модное.

Коридоры дворца Юсуповых в Москве разносили гулкое эхо. К высочайшему визиту лейб-гвардия удалила посторонних из здания. У постели князя остался лишь лекарь со значком Осененного-целителя, лакей, да еще несколько человек ждали сигнала на кухне: вдруг хозяин или его венценосный гость чего-либо изволят приказать принести.

Шагая коридором, Георгий бросал взгляд на картины и скульптуры, лепнину с позолотой. Дворец был меньше Зимнего, но по роскоши убранства, пожалуй, что ему не уступал.

Все эти сотни тонн камня, металла, золота, серебра, многие миллионы рублей, вложенные в московскую обитель князя, к тому же не единственную, служили нуждам одного лишь человека… Который уходил, не оставив наследников, и все его несметные богатства теряли смысл.

Император последовал сюда, даже не переодевшись после снижения аэроплана на Ходынке. Заявился в летной меховой куртке, бриджах и высоких сапогах. Только стащил очки-консервы с головы и перчатки с рук.

У спальни князя часовые лейб-гвардейцы взяли на караул.

Вздохнув перед исполнением неприятной обязанности — стать душеприказчиком умирающего — Георгий шагнул в отворенную перед ним дверь.

В спальне было довольно прохладно. Юсупов, обожавший свежий воздух, велел открыть окна. Московский ветер шевелил занавески и балдахин над кроватью — тяжелый от золотой вышивки, которую, как и другие драгоценности, не забрать с собой и не унести за порог вечности.

— Здравствуй, дядюшка, — сказал Георгий.

— Садись, племянник, — усмехнулся князь, лежавший на постели. — Надолго я не задержу. Мое время утекает. Спасибо, что приехал.

— Прилетел.

Юсупов, соглашаясь, прикрыл набрякшие веки. Он вырос в пору, когда не то что аэроплана — поездов не знали. Путешествие из Петербурга в Москву длилось неделями. Привыкнуть к тому, что телеграфическое сообщение моментально достигает северной столицы — по металлической проволоке или даже по воздуху, а троюродный племянник уже через несколько часов способен преодолеть эту дистанцию, поднявшись выше облаков, старик так и смог.

— Порфирий! Прочь поди, — сказал доктору, вскочившему при виде императора. — Нам нужно посекретничать.

Медик с поклоном удалился. Царь с умирающим остались лишь вдвоем.

— Чем могу помочь? — спросил Георгий. — Прислать целителя? Мои-то посильней посильнее твоего. Велю — и прилетит.

— Не нужно. Магия бессильна. Мне сто двенадцать лет! Тут никакой целитель не поможет. Омолаживающих чар пока не изобрели. Даже для царей.

— Зато сволочь Вильгельм не будет вечно жить… Прости. Он твой родственник тоже.

— С удовольствием уступлю ему свой гроб… Но не об этом я хотел говорить с тобою, Жора.

— Меня так пятьдесят лет никто не называл, даже ты. Слушаю тебя. Заранее обещаю: все, что смогу.

— Всего не надо. Ты знаешь, что наследника нет у меня.

— Двоюродные? — Георгий кивнул в сторону входа. — Мои лейб-гвардейцы едва не штыками и палашами их выпроваживали. Свора!

— Именно. Шакалы. Я не хочу, чтобы это… — старческая рука описала полукруг. — Досталось падальщикам. Поэтому позвал тебя — матерого хищника, а не трупоеда.

— Ты оставляешь мне империю Юсупова? Имения, банки, заводы, товарищество радиотелеграфической связи в Сестрорецке?

— Да. Сейчас привезут нотариуса.

Голос умирающего был слаб, но тверд.

— Не стоит, дядя, — решил государь после минутного размышления. — Дума вывернет все это и обратит против меня. Завещай Отечеству.

— Но ты же не абсолютный монарх-самодержец, чтобы сказать: «государство — это я».

— Государство — это очень в большой степени я.

— Хорошо. Но жаль. Всего жаль. Я рассчитывал на приемного.

Георгий откинулся в кресле и закинул ногу за ногу.

— Федор сделал больше, чем рассчитывали. Жаль, не уберегли.

— Ты был там. Неужели он действительно скомандовал: «Огонь на меня»? — старик даже приподнялся на постели.

— Преувеличение. Знаешь, какой разброс у 305-миллиметровых снарядов при пальбе более чем на двадцать километров? Скорее — не повезло. Но смелый был, коль туда полез. Прекрасно знал, чем грозит.

С минуту они помолчали, отдав дань памяти Федору. Затем их уединение нарушил деликатный стук в дверь. Гвардеец доложил:

— Господин нотариус изволили прибыть.

Князь поставил размашистую подпись под документом, передающим имущество Юсуповых до последнего треснутого черпака в доход казны. Старческие губы тронула ехидная усмешка. Он представил выражение лица кузена, его супруги и их испорченных, разбалованных детишек, когда узнают, что не получат и ломаного гроша.

Император взял завещание. Прочитав, расписался, высочайше засвидетельствовав последнюю волю Юсупова. Но, оказывается, это было еще не все.

— Георгий! Слушай меня, — произнес князь, когда они снова оказались наедине. — Ты пестуешь свои боевые навыки?

— Да, но без усердия. Времена меняются, дядюшка. Выход один на один с вражеским монархом, чтоб в честном бою решить исход войны, больше относится к былинам и легендам, чем к реалполитик. Смерть кайзера, я полагаю, не решит проблему.

— Так-то оно так. Не только в стервеце Вильгельме дело. Уходят славные, большие времена. Мы, Осененные с сильным даром, были столпом общества, его основой. Приемный сын мой, Федор, хотя и заполучил Зеркальный Щит, сам же способствовал переменам. Сотня простецов с его пулеметами запросто уложит любого боевого мага. Всего-то сотня необразованных крестьян! Так что победит не тот, у кого древние корни высокого рода, кто благороден или знатен, а кто больше соберет толпу со стрелялками. Уходит и мораль. Деньги для меня ничего не значили, потому всегда шли ко мне. Нонешнее поколение только о деньгах и толкует. Другие нравы.

— Скажешь, Осененные были безгрешные? Не смеши меня.

— Какое там… Вспомни, Жора, себя самого в юности. Лет шестьдесят назад. Хулиганил. Дерзил. Сладу с тобой никакого не было. Но даже тогда, в лихой молодости, ты имел понятие о чести. Теперь оно не у всех. Ой, не у всех… А ты — символ. Носитель морали.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Возьми мой дар. Выдержишь?

Умирающий распахнул шелковый халат и сдвинул вниз исподнюю рубаху под ним. Ткнул пальцем в амулет.

— Германский? — удивился император.

— Германский, — подтвердил Юсупов. — Попросил Вильгельма — еще задолго до войны. Тот уважил просьбу. Как знал, что буду умирать, и надо будет поделиться даром. Снова спрашиваю: выдюжишь?

— Уверен — да. У меня защитный дар. Но…

— Нет времени ждать, пока окочурюсь, — перебил Юсупов. — Не бойся Жора. Не заставлю ждать. Самому уж надоело. Отойди.

— Что?

— Беги на дальний конец спальни. Вдруг зашибу ненароком. Прощай!

Под балдахином над грудью старика возникло мокрое облачко. Ткань моментально отсырела. Осененный повелительно взмахнул руками. Из облачка ударили ледяные стрелы, пробившие его тело насквозь, и растаяли. Остатки облака пролились дождем.

Император закрыл глаза усопшему. А потом снял с его шеи амулет и сжал в ладони.

Запоздало понял: переоценил свои силы!

На сдавленный крик императора в спальню ворвались лейб-гвардейцы. Старший наряда моментально решил: покушение! Юсупов убит. Государь катается по ковру, пораженный неведомой магией, кричит, руки и ноги дергаются, изо рта хлещет пена, из ушей — кровь…

Но Георгий вдруг затих и поднялся на ноги. Посмотрел на амулет в своей руке и бросил его на кровать к покойнику. Вытер рот платком.

— Полковник! — приказал командиру лейб-гвардейцев. — Распорядитесь тут прибраться. Я срочно возвращаюсь в Петроград.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! — вытянулся Осененный. До него дошло, свидетелем чего он стал.

По дороге к вестибюлю главного входа, за которым императора ждал лимузин и несколько авто охраны, Георгий успел поблагодарить судьбу, что оправился от шока, вызванного перетоком магии. Мог и умереть. Потом принялся размышлять, что делать с внезапно свалившимся на голову богатством.

Предприятия Юсупова, своего рода империя внутри Российской империи, приносят огромную прибыль. Одни только налоги составляют многие миллионы в год. Хватает и ненужной роскоши. Поместья и усадьбы… Взять хотя бы этот вот дворец. На него не найти покупателя. Одно только содержание дворца, как видится, обходится в десятки тысяч в месяц…

Так, решено. Подарим дом Московскому императорскому университету. Хватит ютиться на окраине, а то ректор надоел вечными жалобами, что ему нужно здание не хуже, чем у Петроградского императорского на Васильевском острове. В довесок к нему пусть забирает хоромы Юсупова, что на Воробьевых горах, и отстанет.

Счета Юсупова покроют, наверное, ближайшие военные расходы. Вооружить французов. Воины они, конечно, никакие, но есть среди них зуавские и сенегальские полки, с набранными в них воинственными африканцами. Коль дать аэропланы и бронемашины да ассигнования на жалование офицерам и унтерам, можно сформировать русские добровольческие батальоны и авиаотряды во Франции. Под французским триколором, конечно. Россия не воюет, она — миролюбивая…

Разучившийся воспринимать чью-то смерть близко к сердцу еще в первые полсотни лет своей жизни, Георгий, спускаясь по лестнице на первый этаж, уже не вспоминал о том, чье сердце только что остановилось. Всецело погрузился в финансовые планы, которые еще нужно будет согласовать с треклятой Думой. Там левые будут орать в три горла, что дополнительные доходы казны следует пустить на учреждения призрения, медицины и образования — не на войну. Ничего, утрутся.

— Ваше Императорское Величество!

Сминая цепочку лейб-гвардейцев, у подножья лестницы буянила родня Юсупова, жадно глядя на царя. Ждут доброй вести. Георгий усмехнулся про себя.

— Его светлость изволил принять смерть от собственной магии, как истинный Осененный, — объявил и двинулся вперед, но наперерез ему протиснулась графиня, дама объемного телосложения, просто так не обогнешь.

Естественно, ее интересовали отнюдь не обстоятельства ухода родственника в мир иной. Шакалы видели нотариуса.

— Вы же его душеприказчик, Ваше Императорское Величество! — запричитала баба. — Как он распорядился? Умоляю…

Графская семья не бедствовала, невооруженным глазом видно. Но ведь всегда хочется большего, пусть даже незаслуженно. «Как, наверное, ликовали, прочитав о гибели Федора», — подумал вдруг Георгий и веско обронил:

— Вам не оставил ничего. Посторонитесь.

Обойдя препятствие монументальных форм, император двинулся к дверям и услышал позади шорох юбок, затем оханье прислуги. Графиня повалилась в обморок.

В машине он продолжил обдумывать судьбу юсуповских капиталов.

Был еще один момент, о котором монарх не рассказал умирающему. Когда доложили, что тело героя не найдено, Георгий вызвал Осененного-провидца. Слабенького, но какой есть.

Тот рыскал по полю боя под Ригой дня три. Побывал у каждой воронки, вырытой разрывом морского «чемодана». Потом доложился:

— Что-то непонятное произошло, мой государь. Я не увидел следа смерти князя, но и живым его не вижу!

— Поясни, — буркнул император, попивавший кофе в походном шатре.

— Как только всматриваюсь, его след начинает двоится. Как будто он — не он. Или их двое… Понятия не имею, что это значит, такое не описано ни в одном трактате!

— Значит, ты плохой провидец, — заключил Георгий. — Ладно, поклянись, что будешь нем как рыба. Свободен! — приказал, когда Осененный выполнил монаршую волю.

Провидец, сам того не зная, навел Георгия на мысль. По приказу императора подняли документы о гибели родного сына князя. Там он прочитал про перстень, из которого случилась схватка Осененных. Отчеты полицейских сообщали, что его нашли, но с выкрошенным камнем, таившаяся в нем душа исчезла. А если нет? Вдруг она вселилась в Кошкина, который с той поры стал удивлять своим талантом? Какого прежде в нем не наблюдалось… Такое может быть? Вполне. Провидец же не догадался, хотя невольно подтвердил, что Кошкин уцелел. Сейчас скрывается. Почему — не ясно. Но для России это хорошо, пусть продолжает в том же духе.