Революция

Глава 16

Утренняя газета казалась ядовитой змеей. Укусит страшной новостью или уползет мирно, но на следующий день явится другая — и такая же опасная. Как поведет себя — неизвестно. Какие принесет известия? Лотерея.

На вторые сутки пребывания в Париже, солнечном и даже каком-то праздничном по случаю мая, хоть к северу от него по-прежнему громыхала война, Юлия Сергеевна начала поедать себя изнутри. Зачем покорно послушалась Федора? «Любовь и разлука», чтоб ее… Ведь ничто не мешало отправиться с ним в Мюнхен! В столь же охваченном восстанием Гамбурге ей, по правде сказать, ничего не грозило. Но и в Баварии ее никто не попросил бы лезть на передовую. Перевязывала бы раненых в госпитале, виделась с любимым, пусть не так романтично, как в Женеве, но хотя бы знала, что с ним.

Да, он обещал больше не сдерживать Зеркальный Щит. Но тот — не панацея! В первой же газете, увиденной по прибытии в Париж, она прочла про прусского электромага, без жалости бьющего разрядами молний по восставшим рабочим. По каким-то непонятным причинам Зеркальный Щит, отражающий огонь, пули и кинетические импульсы, бессилен против электричества.

Юлия Сергеевна поселилась в «Ритце». Почему именно там? Здесь Федор останавливался в первую и единственную поездку во Францию. В этом же отеле жила Варвара Оболенская. Судя по оговоркам, брошенным невзначай, именно здесь та дала понять Федору, что не против стать его любовницей — до свадьбы и без заранее оговоренных обязательств.

Дело не только во внебрачной связи, подобное грехопадение случается с девицами все чаще и чаще. Нравы становятся свободнее. Но если бы князь воспользовался случаем, все повернулось бы совершенно иначе. Он сам признал. В Гамбург ехать точно бы не пришлось.

Что сама Юлия поступила именно таким образом, ее совершенно не смущало. Причем ее напор был настолько энергичен, что отказаться от близости мужчина сумел бы, только вступив в яростную борьбу. Это ничего не значит. Федор — ее. И точка. Остальные — кыш со сцены!

Но если его убьют, на этот раз — реально, он не достанется никому.

Первым делом Соколова нанесла визит де Пре в надежде узнать какие-то подробности, быть может, ускользнувшие от внимания ушлых и вездесущих репортеров. Маркиз, как и в прежнее ее посещение Сюрте, обидел толкущихся в приемной других визитеров.

— Присаживайтесь, мадемуазель Жюли! Прибыли сегодня? Где остановились?

— Утром и сразу отвезла вещи в «Ритц». Должна сразу выразить сожаление по поводу смерти вашего офицера в Берне, месье маркиз. Федор обнаружил слежку еще на вокзале, но предотвратить гибель Бонье не смог.

— Мне докладывали. Вижу, что вините себя, мадемуазель. Право — не стоит. Мы все на войне, в какой-то мере даже вы. Вас могут похитить, чтобы выведать секреты Федора. Поэтому я вынужден назначить вам сопровождение и здесь, а также просить быть осторожной. Тем более, что я лично заинтересован. Помните наш уговор? — он понизил голос. — Десять процентов от роялти за каждую блиндированную машину «Фалькон» и за каждый пулемет конструкции инженера Соколовой. Кстати, откуда взялось это странное обозначение для бронированного гусеничного экипажа — танк?

— Федор так его назвал. Не могу объяснить — почему.

На самом деле, она знала. Это слово из будущего, открытого ее возлюбленному в видениях. Но маркизу ни к чему это знать.

— Не важно. Возвращаюсь к сути вопроса. Десять процентов?

— Конечно. Федор сам настаивал, чтобы вас отблагодарить.

Рыжий расцвел. Казалось, даже его поредевшие огненные кучеряшки стали ярче. Хотя кто их знает, как они на самом деле выглядят у мага иллюзий.

— Он платит не зря. Возникли трудности, мне пришлось напрягать связи в военном ведомстве, чтобы защитить проекты Кошкина-Соколовой. Танк «Фалькон» впечатлил многих. Возмущены только авторы «сухопутного дредноута». В отличие от их монстра, «Фалькон» дешевый и простой. Его можно собирать на любом тракторном или автомоторном производстве. В России заказаны двигатели и фрикционные муфты, но пока на «Рено» пробуют применить отечественный «Гном». Увы, без особого успеха. Мотор воздушного охлаждения для танка не годится.

— Увольте меня от технических подробностей, месье директор, — я в них ничего не смыслю. Другие трудности есть?

— Митральеза. Военные не вполне понимают, для чего нужен крупный калибр. Часть настаивает на обычном винтовочном. Что-то вроде «Максима» с водяным охлаждением. Или малая пушка в тридцать семь миллиметров вместо пулемета.

— Опять-таки не смыслю, но знаю, что Федор настаивал: предложенный им пулемет сочетает плюсы обычного пехотного и легкой пушки.

— Именно это я и пытаюсь втолковать, — де Пре вытащил свежий выпуск Ле Фигаро. — Газетчики клянутся, что даже на подавлении бунтов в Баварии Берлин все чаще использует бронемашины, причем — успешно. Вскоре они пойдут на фронт по нарастающей. Попасть из пушки в небольшую цель проблематично. А вот прошить броневик очередями — вполне.

Вид газеты несколько расстроил Юлию. Что же это за разведка, если черпает сведения из прессы?

Де Пре несколько реабилитировался, рассказав, как восстание против Пруссии перекинулось на швабские земли. То есть противникам Берлина и единства с Пруссией принадлежит практически вся земля от Мюнхена до французской границы. Но в самом Мюнхене боши наступают и теснят фрайкор с рабочими отрядами с северо-востока к центру города. Уличные бои вспыхивают каждый день.

— Про электромага слышали? — маркиз коснулся зигзага молнии на штатском сюртуке.

— Увы, — развела она руками. — Но, насколько я знаю, Зеркальный Щит от электричества не защищает.

— Да, мадемуазель Жюли, в этом лично убедился. Когда Федора ударили молнией, он упал как подкошенный. Повезло, что бош оказался не силен. Под градом пуль его защита рухнула. Свой дар он передал мне, сам того не желая, разумеется, — маркиз ухмыльнулся.

— Федор — в Мюнхене. Вы не получали о нем известий?

— Никаких. Наш друг не любит себя выпячивать и попадать в газеты. При виде фотографа стремится отвернуться. Контактов с нашей военной резидентурой в Баварии у него нет. Поэтому — ничего.

— Досадно…

— Дорогая мадемуазель! Здесь мы можем повлиять на восстание только одним образом — дав повстанцам оружие. Не слишком много, ибо они — боши, и всегда при случае обернут его против нас. Правительство выделило полмиллиона на вооружение повстанцев. Полагаю, пока хватит.

— Я добавлю столько же. Распоряжение Федора.

Коротышка хитро улыбнулся.

— Как вам угодно, мадемуазель. Возьму на себя смелость просить задействовать те же каналы поставки, по которым в Мюнхен пошли пулеметы и винтовки из первой партии. А теперь предлагаю встретиться завтра и нанести визит на «Рено», подписать контракт на получение авторского роялти за танк «Фалькон». На пулемет контракт будет отдельно — с военным министерством и чуть позднее. Не отужинаете со мной?

— Пардон, месье, с удовольствием, но как-нибудь в другой раз. Устала с дороги. Тем более, мне нужно встретиться с Игнатьевым.

— Только если вы намерены ехать в Петроград. С ним случилась забавнейшая история. Он получил предписание о возвращении с позором. Его ждало изгнание со службы и лишение чина за то, что не смог забрать для казны ваши с Федором миллионы. Письмо было подписано начальником разведки. Он купил билет на пароход, но на следующий день пришло другое: он представлен к ордену, генеральскому чину и повышению за находку тайных бумаг Юсупова-Кошкина. Что также означает необходимость плыть в Петроград. Каково? Порой решительно не понимаю вас, русских. Как подобное возможно?

— Возможно и вполне. Заодно произошедшее показывает, насколько мы зависим от случайностей, месье. Спасибо за прием и жду поездки на «Рено». А также новостей из Мюнхена.

Вместе с горсткой рабочих Федор оказался отрезан от центра восстания. Пруссаки обошли соседний квартал и взяли район, где был дан бой их колонне, в полукольцо, чьи ветви упирались в реку. Друг узнал — на том берегу шныряют только группы прусских военных, патрули или разведка. Он не стал уточнять и вернулся.

В первую очередь надо было подумать о парнях.

— Раненые могут идти?

— Можем. Куда? — откликнулся один из них.

Первый запал от удачного обстрела мага, пехоты и уничтожения двух броневиков сошел на нет, как только Федор обрисовал ситуацию: их заперли в мешке. Бойцы даже не поинтересовались, откуда ему это известно. Теперь смотрели настороженно и вопросительно. В плен точно никто не хотел — здесь законы войны не действуют. Пленных пруссаки считают бунтовщиками и могут сделать все что угодно, даже расстрелять на месте.

— Нужно искать канализационные люки и уходить под землей. Хотя бы метров пятьсот к юго-западу. Перед выходом слушайте, что происходит на земле, не угодите под пули.

— Ты с нами не идешь? — спросил тот же легкораненый.

— Нет. Вас прошу разделиться на две группы. Важнее всего сейчас донести до наших: против французских пулеметов, если бить хором, маг не устоит. Передавим гадов, и пруссаки попятятся назад. Рот фронт!

Свой пулемет и оружие Юргена Федор отдал. Нести их не слишком тяжело — магазины пустые. Люки виднелись на мостовой, прямо у сгоревших бронемашин, но место открытое, простреливаемое. Более подходящий нашелся во дворе банка. Друг, метнувшись, обнаружил, что подземный ход идет в неудобных направлениях — в сторону реки и противоположную, на дне вода по щиколотку, где-то, наверное, и выше.

Кто-то из рабочих открыл крышку люка — старого, еще с гербом Баварского королевства.

— Лучше ноги промочить, чем сдаваться пруссам. Жаль, фонаря нет, — пожаловался один из пулеметчиков.

— Есть бутылки с бензином неиспользованные, — подсказал Федор. — Не разбивайте их, пусть фитили горят и светят вам. Удачи!

— И тебе, товарищ…

Принесли бутылки, их осталось больше чем нужно, Федор не ожидал, что броневики остановятся далеко — обычному человеку не добросить. Один за другим парни скрылись в колодце. Снизу послышались голоса, показались отсветы огня.

Вернув крышку на место, он отправился искать убежище для себя. Квартал начнут обыскивать, деловые помещения перевернут вверх дном.

Федор прикинул, что какое-то время у него есть. Вернувшись в банк, нашел зеркало в служебной комнатке. Привел в порядок сюртук, расчесал бороду и волосы, надраил ботинки. Взломав несколько кабинетов, нашел недостающее: шляпу и трость. Нацепил пенсне, выпустил наружу цепочку карманных часов. В таком виде, довольно-таки приличном для боевой обстановки, он пересек двор и забрался в подъезд жилого дома.

Снаружи послышались отрывистые команды. Выглянул в окошко подъезда. Пруссаки, группами по семь-восемь, шли с винтовками наперевес.

Пока у них только винтовки, он пройдет сквозь пули без малейшего вреда для себя, а вот стрелки полягут, получив свои пули обратно. Но уже в скором времени командующий прусскими войсками в Мюнхене получит рапорт о необычном маге. Донесение уйдет дальше — в Берлин, и завертится…

Щит следует применять только в крайнем случае, лучше обойтись без магии.

— Друг! К кому будем ломиться?

Двери квартир оказались заперты. Конечно, хозяева не ждали, что полотнища дверей и замки выдержат удары и прикладами. Но таков ордунг: уходя, запирай дом, потому и закрыли.

— На третьем этаже перепуганная женщина с взрослой дочкой, лет шестнадцати, и двумя меньшими. Остальные пусты, — доложил Друг.

Быстрым шагом Федор поднялся наверх и дернул за шнурок, внутри зазвенел колокольчик. Кто-то тихо подошел к двери с внутренней стороны, но не отпер.

— Герр! Или фрау! Покорнейше прошу открыть. Внизу солдаты. Они намерены обыскать все квартиры. Я здесь как в ловушке. Богом прошу: не откажите в помощи, пустите!

— Да тебе в театре играть, — ухмыльнулся Друг. — Столько скорби в голосе! Правда, не в Мариинском, а в каком-нибудь губернском любительском.

Лязгнул замок. Дверь приоткрылась, но только на ладонь, удерживаемая цепью, годной по толщине, чтобы водить медведя.

— Кто вы, герр…

— Герр Клаус Вольф, фрау. Приехал в Мюнхен по делам, совершенно неотложным — ждать окончания беспорядков не мог. Отправился в банк, что через двор от вас, но там закрыто. Начался бой, я спрятался. Прусские солдаты наступают. Окружили. Боюсь, примут меня за сторонников сепаратистов.

— Вы пруссак?! Или сторонник кайзера?

О… даже здесь политика.

— Нет, фрау. Я всего полгода назад натурализовался как фольксдойче, не успел примкнуть ни к кому. Еще раз прошу: впустите меня. Уверяю, солдаты будут сдержаннее, если увидят в доме взрослого мужчину. И они, в отличие от меня, не будут церемониться и уговаривать.

Последний аргумент подействовал. Дверь захлопнулась и тут же раскрылась широко.

— Входите! Быстрее! Но откуда вы узнали, что в квартире кто-то есть?

— Видел шевеление в окне. Хотя это могла быть и оставленная кошка.

Это он зря сказал. Фрау сразу приняла вид обиженной добродетели.

— Если бы мы сбежали, я никогда бы не оставила Гретхен одну!

Упомянутое полосатое животное подозрительно выглянуло из-за широкой юбки хозяйки и на всякий случай шмыгнуло вглубь квартиры.

— Простите, — моментально повинился Федор. — У меня никогда не было кошки и у моих родителей тоже.

— Дом без кошки — просто дом, а не человеческое жилье, — нравоучительно заметила немка. Наверно, если останется жить без детей, когда те вырастут, заведет в квартире дюжину хвостатых. Лет под сорок, сухая, умеренно некрасивая, она словно представляла заготовку себя самой шестидесятилетней. Застегнутое под горло темное платье ничуть не прибавляло женственности, как и чепец. — Проходите, герр Клаус. Меня зовут фрау Хуммель. Могу предложить чаю. Увы, больше ничего нет. Сегодня доели последний хлеб.

— Благодарю вас, фрау Хуммель. От чаю не откажусь. Что же до остального, хочу надеяться, что в ближайшие день-два все прекратится. Добропорядочным людям всегда лучше живется при любой устойчивой власти, нежели вот в такой обстановке.

И снова — зря. Вместо рассерженной кошки из соседней комнаты стремительно вышла девушка, о которой предупреждал Друг.

— Как вы можете говорить подобное, вы, «неприсоединившийся»?! Берлинские свиньи угнали на фронт моего жениха! Брат и отец во фрайкоре, где-то воюют против пруссаков! А вы хотите просто переждать?!

— Габи! Где твои манеры? — одернула ее мать. — Сейчас же завари чаю, напои гостя. И лучше не трогай политику. Видишь, что из-за нее стало?

Барышня унаследовала грубоватые черты лица матери, но в силу молодости и свежести смотрелась очень даже неплохо, особенно когда ее серые глаза сверкали гневом. И — да, Друг немного ошибся. Она была чуть старше, коль уже обручена.

— Фройлян! — попросил Федор, усаживаясь за стол с фарфоровым сервизом в нарисованных ангелочках. — Будьте любезны быть сдержаннее, если в квартиру ворвутся солдаты. Они злы, раздражены, некоторые их товарищи погибли от пуль фрайкора и рабочих отрядов, завтра под этими пулями они окажутся сами. Не давайте им повод… Фрау Хуммель! Предлагаю вам укрыть дочь от солдатни и самим придумать легенду — почему нахожусь здесь. Документы у меня в порядке.

— Габи! Если они войдут, немедленно иди в детскую и лезь под кровать.

— А дети пусть задвинут за ней какие-нибудь ящики с игрушками. Надеюсь на военную дисциплину, фрау Хуммель, но лучше перестраховаться.

— Благодарю за совет, герр Клаус.

Вдвоем они решили: пусть он будет ее кузеном из Ганновера, приехавшим по делам на аэропланный завод, там как раз до восстания мастером участка трудился герр Хуммель. За чаем женщина поведала их историю, мало примечательную на фоне происходящих вокруг грандиозных событий. Муж зарабатывал достаточно для скромной жизни и накоплений на старость, если девицы, повзрослев, вовремя выйдут замуж. Но война — страшная невеста, она забирает слишком много женихов, часто — навсегда. Сын готовился к поступлению в юнкерское училище по осени. Теперь неясно, откроет ли оно свои двери, если восторжествует прежняя власть. Она может задаться вопросом: нужны ли армии юнкера из мятежных земель? Полная неизвестность и с аэропланным заводом, выпускавшим истребители для Рейха. Малому королевству Бавария их столько точно не нужно.

— Почему же вы не покинули квартиру? Весь подъезд пуст!

Оказалось, Друг просмотрел не только кошку. В одной из комнат лежала мать фрау Хуммель с грудной жабой и сильной болью в груди. Идти она никуда не могла, соответственно, фрау Хуммель — ее покинуть. Ну, а дети не оставили маму, надеясь, что пруссаки сюда не дойдут. Не повезло.

За разговорами прошло время до вечера, когда женщины вздрогнули от звонка колокольчика и грубых ударов в дверь — сапогами или прикладами. Друг, выглядывавший в подъезд, предупредил: неоткрытые двери солдаты взламывают.

Федор, сделав успокаивающий жест, отправился в прихожую. Накинув «медвежью» цепь, приотворил дверь и спросил:

— Чем обязан?

— Открывайте! Патруль 3-й Гамбургской дивизии.

— Да, герр ефрейтор. Сейчас отомкну.

Тот, совсем еще молодой, с редкими усишками на верхней губе, решительно шагнул внутрь и спросил:

— Кто еще в квартире?

— Хозяйка фрау Хуммель и две ее малолетние дочери, а также ее большая мать.

— Заразна?

— Нет, герр ефрейтор, грудная жаба.

— Мужчины есть?

— Единственный мужчина, герр ефрейтор, это я. Позвольте представиться, Клаус Вольф, инженер из Ганновера, кузен фрау Хуммель, — он достал аусвайс. — Приехал по делам, но, сами видите, местные подняли бунт. Жду, когда наведут порядок и восстановят сообщение с центром Рейха.

— Еда какая-нибудь в доме есть? — спросил солдат из-за плеча командира, тот сделал возмущенный жест — почему перебиваешь старшего. Как обычно, в отправленном мародерить подразделении дисциплина падает моментально.

— Сожалею, все закончилось, голодаем. Из-за бунтовщиков закрылись ближайшие магазины. Не соблаговолите ли сказать, где в освобожденной вами части можно купить хлеб за кайзермарки?

— В самом Мюнхене — пока нигде.

— Осмотрите квартиру?

Они потоптались и ушли. Целый подъезд пустой. Грабить прямо на глазах хозяев единственной заселенной квартиры как-то неловко, по соседству это можно сделать беспрепятственно. Донеслись удары сапог в другую дверь на площадке.

— Спасибо, герр Клаус! — воскликнула фрау Хуммель, даже Габи больше не смотрела на него волком. — Признаться, у нас есть немного хлеба с вареньем. Разделите с нами трапезу?

— Данке. Увы — нет. Вам важнее. Ночью я уйду и наемся завтра.

Он прилег, не раздеваясь, на отведенную ему кушетку под окном, занавешенным плотными шторами с оборками. Как и все в Мюнхене, обстановка здесь была тяжеловесная. Стулья у обеденного стола весили, наверно, как кресла в России, кушетка не уступала по массе французской двуспальной кровати. Подсвечники отливались, видимо, специально как ударное оружие для охоты на бизонов. Они, кстати, могли бы пригодиться — электричество пропало. Но зажигать свет, даже при задернутых шторах, опрометчиво, любой пробившийся через них лучик запросто привлечет внимание неприятных персонажей, возможно — куда худших, чем команда юного ефрейтора.

Федор уснул. А когда проснулся заполночь, разбуженный вечно бодрствующим Другом, тихонько потревожил фрау Хуммель, чтоб заперла за ним замок.

— Она перекрестила твою спину, — доложил Друг.

— Значит, как поется в баварском гимне, с нами Бог.

Федор, крадучись, выбрался на набережную. Было довольно темно, не горел ни единый фонарь. Справа угадывались остатки разгромленной баррикады.

Он перелез через парапет и спустился к воде, здесь наощупь разделся донага. Обувь, одежда, револьвер и бумажник уместились внутри свертка, сделанного из сюртука, рукава он завязал крест-накрест.

Попробовал пальцем ноги воду. Как и ожидалось — бр-р-р, до озноба. Выбирать не приходится. Вошел, спотыкаясь на скользких камнях. Узел нес над головой.

Холод охватил тело ледяной перчаткой, впился в причинное место, потом подступил к горлу.

Федор поплыл, удерживая над водой вещи магией. Это все же не баронессу из аэроплана выдергивать, гораздо легче.

— Федя, мы с тобой идиоты! — совершенно не к месту и времени занялся самобичеванием Друг. — Вспомни полет над Парижем. Та баронесса весила килограмм шестьдесят. А помнишь капризную дурищу, что поднял вместе с креслом на званом обеде у князя Юсупова? С креслом — центнер!

— Хочешь, чтоб я утонул с последней мыслью о бабах?

— Нет! Я к тому, что вообще не надо было лезть в воду. Если ты можешь толкать предметы, так двинь от себя, мать твою, саму Землю! Конечно, планету с орбиты не сдвинешь, хенде коротки. Но действие равно противодействию, а в магии действует ровно та же физика. Чувствуешь же отдачу, когда пуляешь кинетикой, например, коктейль Молотова? Чувствуешь! Значит, нужно сделать так, чтоб отдача подняла тебя. Здесь — над рекой.

— Пока ты изысканиями развлекаешься, я, между прочим, доплыл.

Федор встал ногами на илистое дно и поймал в руки плававший над головой сверток, вполне сухой. Так и вышел нагой, аки Афродита из пены. Быстро оделся. Огненная магия, запущенная на самые минимальные обороты, горячей волной прокатилась от кончиков ногтей до корней волос. Африка!

Он поднял голову. Парапет на восточной стороне был высок, не менее пяти метров над макушкой, и едва просматривался в ночи. Федор поправил на голове украденную шляпу, взялся за трость и прыгнул, одновременно изо всех магических сил ударив себе под ноги.

Если бы не мешала темнота, сторонний наблюдатель увидел бы редкую картину: благообразного вида бородатый господин — в сюртуке, шляпе и с тростью — вдруг подпрыгнул с места на высоту второго этажа и плавно приземлился на набережную. Затем преспокойно удалился, небрежно постукивая палкой по мостовой.