Революция

Глава 10

Если де Пре и чувствовал неловкость от того, что его прогноз относительно действий Игнатьева сбылся с точностью до наоборот, то не подал виду. Юлия Сергеевна подумала, что ушлый полицейский, способный нацепить личину хоть японского императора, запросто скроет магией бледность, растерянность и даже слезы. Бесценный дар! Любая женщина отдала бы за него десять лет жизни. Тем более, благодаря такому дару могла бы выглядеть в шестьдесят на двадцать. Юлии магия не дана…

Встреча снова проходила в неофициальном месте, на этот раз — в Булонском лесу. Собеседники были не одни. По дорожке с еще не убранной после зимы прошлогодней листвой гуляли парочки мужчин без дамского общества, будто здесь проходил тайный съезд содомитов. Большинство из фланировавших наверняка являлись сотрудниками Сюрте. Как минимум двое впереди и двое сзади, если глаза не обманули Юлию, приехали во Францию из России. Они не слились с местными, даже будучи одеты как французы и с крепкими сигаретами «Житан» в зубах.

Подошедший к Соколовой и маркизу русский приветливо поднял котелок.

— Рад приветствовать вас в этот прекрасный апрельский день, месье, мадемуазель!

Питерский акцент чувствовался, но не резал ухо.

Мужчина был невысок, всего на полголовы выше директора Сюрте, темно-рус и худощав. Монокль контрастировал с довольно-таки простецкими чертами лица, делая его чуть более рафинированным. Простецом он точно не являлся, лацкан серого сюртука украшал символ магии воды.

— Бонжур, месье, — довольно сухо отреагировал де Пре. Соколова ограничилась кивком.

— Мы не представлены, пардон! — улыбнулся водяной чародей. — Хотя мое лицо довольно часто мелькало в парижских газетах недели две назад. Потому я представлюсь сам. Михаил Георгиевич.

— А фамилия? — маркиз, хоть убей, не мог вспомнить, кто же это.

— Великих князей не принято называть по фамилии, улыбнулся Осененный. — Она одна на весь правящий дом. Можете обращаться без затей: Ваше Императорское Высочество.

Подумав, Юлия Сергеевна присела в книксене. Именно так учили воспитанниц гимназии приветствовать членов императорской семьи. Однако, неожиданно! Это же младший сын царя Георгия, принц… Ничего себе!

— Не скрою, для меня сюрприз видеть вас, Ваше Императорское Высочество, — ответил де Пре.

— Прогуляемся? Погода в Париже чудо как хороша. В Петрограде до мая дожди и слякоть. Когда наш великий предок решил перенести столицу на берег Финского залива, он рассчитывал, что магия погоды поможет обеспечить солнечные дни, но… Слишком много побочных эффектов. Поэтому за солнцем лучше ехать в Париж.

— Даже во время войны, Ваше Императорское Высочество?

— Именно, дорогой маркиз. Я хочу, чтоб солнце сияло над всей Европой. Чего не будет, пока в Германии на троне восседает невозможный Вильгельм. Но это — присказка. Сейчас сказку расскажу.

Юлия вдруг почувствовала, насколько опасен этот человек. Говорит раскованно, полушутливо. А внутри у него — лед, тот, что тверже металла. Де Пре ничто не грозит. Вот ее, подданную императорской короны, великий князь вправе поразить ледяной стрелой в любой миг, если сочтет, что она предает интересы России.

— Вашу часть сказки я слышал от Игнатьева. Должен отметить, вы переоценили его возможности. У него прямой приказ — изъять деньги Юсупова-Кошкина. Уклонение от исполнения равносильно государственной измене. Но проинформировать одновременно и Генштаб, и меня — правильное решение. Тем более донесение начальнику разведслужбы ушло дипломатической почтой и попадет ему на стол не скоро. А я — здесь. Полномочный представитель Его Императорского Величества. С некоторой натяжкой можете представить, что удостоены высочайшей аудиенции. И что же намерен предложить короне покойный князь Юсупов-Кошкин? Или даже не совсем покойный?

Она была готова провалиться сквозь землю. Федор не предусмотрел, не мог предусмотреть, что ей, молодой женщине, простой губернской учительнице, придется убеждать одного из самых могущественных людей Российской империи!

Краснея от волнения — следующие минуты решали все — Юлия сообразила, что выпячивать финансовые требования на первый план неуместно. Сначала нужно бросить приманку. Говорить пришлось военно-техническими терминами, заученными наизусть, часть из них она сама не понимала.

— Покойный князь считал, что в грядущих войнах армии применят на поле боя бронированную самоходную технику. Но не пулеметные бронеавтомобили на колесном ходу. В России, в Германии, во Франции и в Британии, возможно — и в Североамериканских Соединенных Штатах предпринимаются попытки создать сухопутный дредноут. Нечто вроде гусеничного трактора исполинских размеров. Кошкин по-русски называл его «бронеход». По-французски… примерно так: блинде автомотор, — она заметила, что тема знакома обоим, и пока русский великий князь не вздумал запретить разглашение секретов, торопливо продолжила: — Кошкин считал, что эти попытки преждевременны. Такой бронеход получится малоподвижным, уязвимым для пушек врага. Он не сможет прицельно стрелять в движении. Из-за большой массы брони возникнет огромная нагрузка на двигатель, трансмиссию и ходовую часть…

— Понятно, — перебил великий князь. — Пока я слышу лекцию о том, чего нельзя сделать. Что же можно?

— Дешевый, компактный, защищенный от удара шрапнели с трубкой на удар, — Юлия под страхом расстрела не объяснила бы, что там за трубка и какое отношение она имеет к удару, но мужчины явно были в курсе. — А, главное, вооруженный специфическим оружием самоходный аппарат. Причем это оружие сочетает преимущества легкой пушки и станкового пулемета.

Она перевела дух. Вроде ничего не перепутала… Станковый пулемет?! Вот поди разберись! Станок — это очень нужная вещь в танцевальном классе гимназии, где ее воспитанницы разучивали танец маленьких лебедей из балета на музыку Чайковского. Зачем лебедям пулемет, Юлия понятия не имела. Отстреливаться от браконьеров?

Наверно, Федор только от отчаяния поручил это задание именно ей, абсолютно несведущей. Сам с германским паспортом въехать во Францию не мог, его задержали бы на границе, интернировав до конца боевых действий.

И не всякому доверишь миллионы франков… Ей — да. Юлия взбодрилась. Она не за себя радеет, Федору помогает. Он значит для России не меньше, чем сам великий князь.

— Что сможет блиндированный трактор? — спросил Михаил Георгиевич, и непонятно — больше сарказма или искренней заинтересованности было в его словах.

— Многое. Наступать после артиллерийской подготовки для взлома подготовленной линии обороны. Под защитой своей брони приблизиться и расстрелять полевые трехдюймовые пушки врага. Преодолевать траншеи и рвы шириной до полутора метров. Вести за собой роту пехоты. Под защитой бронехода она доберется до окопов врага с минимальными потерями. После прорыва линии бороны отряд берет на броню пехоту из расчета шесть человек на каждую машину и совершает рейд в глубину вражеской обороны, уничтожает склады, снабжение, связь, — исчерпав заученное, Соколова выкатила последний козырь. — В обороне бронеход, вкопанный в землю по башню, представляет собой практически неуязвимую огневую точку. При необходимости быстро поменяет позицию. Более подробную информацию, вы, Ваше Императорское Высочество, и вы, маркиз, получите, если мы достигнем договоренности по всем остальным пунктам.

Инструктируя Соколову об этом повороте беседы, когда после приманки нужно будет заявить об остальных условиях, Федор произнес странные слова. Он сказал: когда изобретут звуковой синематограф, в одном из фильмов будет фраза «огласите весь список, пожалуйста».

— Каков же весь список пунктов, сударыня? — поинтересовался императорский родственник, практически процитировав синематографический текст.

— Для начала я, как уполномоченная Юсуповым-Кошкиным, хочу получить часть его сбережений во французском банке и вывезти их в Швейцарию.

— Что же вам мешает? Игнатьеву вы сказали, что имеете возможность предъявить шифр доступа.

— Мне хотелось гарантий, Ваше Императорское Высочество. Я — российская подданная, и в таком опасном и щекотливом деле была намерена просить защиты у Отечества. А не только полагаться на порядочность господ из Сюрте, в коей не имею оснований сомневаться.

— Потому что иначе целиком оказываетесь в их власти. Умно. Это тоже вам покойник подсказал?

— Совершенно верно, Ваше Императорское Высочество.

— Некоторые живые проявляют меньше прыти, чем ваш усопший друг.

— Великий князь! — вмешался де Пре. — Не будете ли вы столь любезны поддержать статус-кво? Юсупов-Кошкин героически погиб, передав часть активов мадемуазель Соколовой, остальные принадлежат российской казне, давайте следовать этой версии. Как погибший и практически канонизированный, он гораздо исправнее послужит России мертвым.

— Не стану спорить, — кивнул тот. — Хоть на определенном этапе возникнут вопросы… А, Бог с ним. Главное, чтоб не докучал. Юлия Сергеевна, мой черед спросить: для чего ему… пардон — для чего вам вдруг понадобилась такая изрядная сумма наличными? Изволите дворец покупать?

— Отнюдь. Он завещал пустить эти ассигнования на революцию в Германии. Там предприняты определенные шаги. Про Гамбург вы, конечно, слышали. Так должно быть во всем Рейхе. Вильгельму станет не до войны с Францией или Россией.

Михаил Георгиевич вдруг рассмеялся.

— Мне давеча один из парижских знакомых посоветовал некий американский роман про нашествие на Землю пришельцев с Марса. Почему-то мне кажется, что, случись такое, у вас нашлось бы очередное завещание Федора Кошкина на случай войны с марсианами.

— Не будет.

— Завещания?

— Войны с марсианами. Если бы предстояла — он бы мне сказал. Неужели вы не понимаете, господа? Он был самым великим Осененным в истории России. В число его талантов входило видение будущего. Не целиком, кусочками, но самое наиважнейшее. Про оружие подумайте! Столько видов за какие-то пару лет в принципе невозможно придумать одному человеку. Тот же бронеход… Федор Кошкин почему-то называл его английским словом «танк» и добавлял FT-17, не знаю, что это означает. А ему известно, что «танк» станет оружием победы.

Несколько минут мужчины молчали, осознавая услышанное. Юлия пыталась сдержать волнение. Получилось или нет? Ей слышны были только шаги по дорожке и шорох листьев под ногами. А еще громовой стук сердца.

— Соглашайтесь, Ваше Императорское Высочество, — высказался де Пре с чисто французской долей фамильярности. — Вы в карты играете? Я — частенько. Чую: ставка верная. И то, что мы вместе, вправду дает дополнительную гарантию. Поможем друг дружке. Заодно присмотрим, чтоб без обмана. Идет?

— Куда деваться… — буркнул великий князь. — Мне только не нравится, что банкуют другие, а мне диктуют расклад. Российский императорский дом предпочитает сам решать, какие и с кем иметь дела, главное — на каких условиях.

— Так ведь они выгодные, Ваше Императорское Высочество! — умоляющим тоном добавила Юлия. — Для всех нас, русских. И для французов тоже.

Он еще с минуту помолчал.

— Ладно. Связывайтесь с вашим покойником. Пусть дает остальные цифры кода. Я распоряжусь.

Он ускорился было, чтоб уйти вперед, догоняя сопровождавших офицеров, но вспомнил:

— На кого будут оформлены авторские права для получения роялти на бронеход? Или на танк, если для французского уха танк — проще? На вас лично, Соколову Юлию Сергеевну, первую в мире женщину-изобретателя оружия? — он улыбнулся.

Юлию последнее обидело. Вон, Варвара с подачи того же Федора стала первой женщиной-директором коммерческого акционерного общества. Кому-то ее роль глаза колет?

— Считаете, что смешно, Ваше Императорское Высочество? — вступился де Пре. — Пусть немцы смеются. Особенно когда танк Соколовой намотает на гусеницы первых германских солдат.

«И пусть среди них не будет папы Юргена или других хороших людей, встреченных в Гамбурге», — добавила Юлия про себя.

Иногда убийственное оружие необходимо, чтоб предотвратить или прекратить войну, говаривал Федор.

День хороших новостей!

Телеграмма от Соколовой: выезжает с двумя племянниками и с дядюшкой. То есть с двумя миллионами франков и с сопровождением. Кто с ней — офицеры Сюрте или кто-то из российских разведчиков, уже не столь важно. Главное — она справилась. До самого конца не вполне верилось, что все у нее получится… Да и соблазн велик — с такими деньгами сбежать. Можно устроиться где угодно и как угодно. Федор вряд ли бы стал тратить время на поиски. А еще ее запросто могли взять в оборот французы или соотечественники. Она могла и ошибиться — не так уж опытна в столь щекотливых вопросах.

Он энергично перемерял шагами комнатку в квартире на окраине Берна, снятую с целью экономии. Цены в гостиницах кусаются. Особенно с учетом того, что у него оставались лишь деньги, привезенные Юлией Сергеевной в Гамбург за вычетом уплаченных Троцкому. То есть немного.

Федор, перечитав еще раз телеграмму, означавшую — начинается новый волнующий этап жизни, полный борьбы, оделся, чисто выбрился и отправился за газетами. Обратил внимание на белеющий листок бумаги в почтовом ящике. Там обнаружилась еще одна телеграмма:

Без подписи. Впрочем, всего один человек мог прислать такую телеграмму. Троцкий.

Теперь, когда время действовать пришло, любое ожидание давило. Федор сам себе удивлялся, как вытерпел месяцы монотонной нищей жизни в Германии, задавив в себе жажду активности. Поэтому посчитал невозможным вновь подняться на третий этаж и бесцельно ждать вечера. Он отправился в пешеходную прогулку к центру города, по правде говоря — чрезвычайно живописного. Особенно бросались в глаза вторые этажи домов, выступающие на улицу и нависающие над ней, создавая навес у окон первых этажей. В дождь можно было долго идти вдоль стены, и ни одна капля воды не падала на шляпу.

Несколько угнетало отсутствие зелени, но вскоре он добрался до Беренграбена — замечательного парка с медведями в самом центре Берна. К нему вел мост через реку Ааре. Старые деревья, посаженные сто, если не больше лет назад, давали ощущение чего-то устойчивого, долгого… Умрут современники, сгинет ненавистный Вильгельм, а деревья в Беренграбене будут по-прежнему шуметь листвой, ловить лучи солнца и капли дождя, радуя своим видом следующее поколение.

— Скажи! В России в это время тоже неплохо. Конец апреля, весна в разгаре, — Друг заразился созерцательным настроением компаньона. — Вот вернемся, закатимся с удочкой на реку. Ушицы в котелке отварим. Под водочку!

— Кто же против? — хмыкнул Федор.

— Верю. А теперь, отпускник, идем домой. Коль русские и французы на наживку клюнули, надо FT-17 нарисовать во всех подробностях. Я буду вспоминать детали, ты — бумагу марать. Договорились?

Слияние сознаний давало удобную возможность. Друг посылал Федору мыслеобразы, фактически — картинки. Осталось лишь наточить карандаши и запечатлеть увиденное на листах.

— Ты сам видел этот танк?

— Настоящий — ни разу. Но как-то навещал товарища в Минске. Он работал в компании Wargaming, занимавшейся танковыми играми. Потом расскажу, что это. Так вот, у них прямо в офисе на первом этаже стоял муляж Renault FT-17 в натуральную величину. Можно было открыть люк и залезть внутрь. Собственно, это единственный исторический танк, в котором я побывал. Не считая Т-34.

— И как там?

— В «Рено»? Тесно. Машина двухместная. Командир, он же стрелок, стоит за спиной водителя. Заряжает пушку, наводит, стреляет. Или пулемет. Но вот в чем фишка. Помнишь, в описании мы указали про особый пулемет? В танках моей реальности на Рено ставили или обычный, под винтовочный патрон, или 37-миллиметровую пушку. С пулеметом получалась бронированная тачанка. Не то. Из пушки можно стрелять редко и лишь с короткой остановки. А если вражья пехота набегала — нечем было разогнать. Я же думаю дать танку крупнокалиберный пулемет Браунинга. Наверно, самый известный в моем мире. Я его столько раз ремонтировал заказчикам, что по памяти очень точно воспроизведу. Лучше, наверное, чем пулемет Дегтярева.

Федор в это время миновал мост в обратном направлении и побрел по направлению к квартире.

— Танк тоже с завязанными глазами разберешь-соберешь?

— Тут ты меня уел. Я только общую компоновку его представляю. Фактически он — перевернутый гусеничный трактор, мотор не впереди, а сзади водителя. Придется напрячься. Давай вместе думать. Первые танки имели массу в единицы тонн. Броня была противопульная. Пятнадцать, максимум — двадцать миллиметров. Чтоб держала шрапнель на удар… Проще всего, наверное, экранировать лобовую проекцию.

— И сколько тонн получится в итоге? Тяжела будет «тачанка».

— Тонн до десяти допустимо, если прикинуть. На первых танках совсем дохлые движки ставили, едва тащились со скоростью беременной улитки. У нас, Федя, есть дефорсированный от «Авиатика» мотор, это сто двадцать или даже где-то сто сорок лошадей. Восьмитонный танк утянет. Скорости большой не нужно, от пехоты не убежит… Думаю, километров десять в час ему хватит[9]. Расположение мотора продольное, сзади хвост, чтоб корма не проваливалась во время преодоления рвов. Вспомню еще детали, надо вот шнапса прикупить. Одна рюмка только улучшит память.

Это было довольно странно. Федор смотрел на средневековые улочки Берна, и прямо среди них возникали контуры непривычной с виду боевой машины — с двумя люками, смешным «грибком» над крышей башни, огромными передними колесами-ленивцами. Когда Друг описал конструкцию трансмиссии, стало понятно: запустить такой в производство на том же «Ганомаге» или «Рено» — дело нескольких месяцев. По числу деталей FT-17, тем более — по сложности изготовления узлов, выходит даже несколько проще, чем паровой трактор, которым занимался их цех в Гамбурге, пока работу не остановили забастовка и восстание. Особенно если моторы с муфтой сцепления и коробкой передач придут готовые. Проще увеличить их выпуск, где они уже производятся, чем дублировать на новом месте.

В дополнение к иллюзорной картинке Федор почувствовал запах. Он пришел из памяти Друга. Привычный запах цеха металлообработки в Туле или в Сестрорецке. Но не в Гамбурге. Дома даже горячая металлическая стружка пахнет иначе и приятнее.

Хотелось самому, вместе с инженерами-единомышленниками, корпеть над чертежами танка, превращать фантазию сначала в деревянный макет, потом воплощать в металле, исправлять ошибки, переживать неудачи, радоваться, когда получается… Отмечать успехи вместе с товарищами. Этому он лишен благодаря прихотям кайзера Вильгельма.

Конечно, многие другие потеряли стократ больше — близких, дома, здоровье. Или собственную жизнь.

Пусть танк приблизит час воздаяния.

Начало смеркаться. Купив вечерний выпуск «Бернской Газеты», как советовал Троцкий, Федор закончил прогулку у подъезда, обнаружив там автора последней телеграммы.

— Гутен абен, герр Клаус! — поприветствовал его «иудушка», задорно блеснув очками. — Разворачивали газету?

— Еще нет. Поднимитесь ко мне на чай?

Тот кивнул и двинулся следом. Федор даже затылком чувствовал, что революционер всем своим видом излучает самодовольство.

В квартире Федор немедленно распалил плитку на керосиновой горелке и поставил чайник. Когда тот вскипел, обдал кипятком заварник. Засыпал в него английский чай, добавив щепотку цветков суданской розы. Залил кипятком, накрыл крышкой и толстым полотенцем — пусть настаивается.

Только после этого Федор устроился в кресле напротив Троцкого и принялся за изучение газетных полос.

«Иудушка» не соврал. Там было на что посмотреть.

«Бернише Цайтунг» опубликовала перепечатки из германских газет. Без фотографических снимков. Видимо, корреспонденты по телеграфу отправляли в редакцию самые горячие новости, а наиболее огненными среди них были сообщения о дикой жестокости при расправе боевых магов над рабочими Гамбурга.

Два дня нелюди с электрическим, водяным и кинетическим даром охотились за повстанцами. Убитых — сотни! А израненных и искалеченных никто не считал.

Следивший за ним Троцкий уловил момент и добавил:

— Гамбург находился в блокаде, в кольце армейцев и фрайкора. Ничто не просачивалось наружу. Но за ваши деньги я сумел организовать поездку в Гамбург корреспондента «Бернише Цайтунг». Он проник в заводскую зону, собрал шокирующие сведения и вышел оттуда целым.

— Смелый человек. Среди погибших — сплошь незнакомые мне имена, кроме… Клара Цеткин действительно убита?

— Мне известно то же, что и вам — из газеты, — пожал плечами Троцкий. — Догадки мы можем строить любые. Если она действительно погибла от удара кинетика и лежит в общей могиле с расплющенной головой, это прискорбно, но нам на руку. Переверните страницу. Начались отклики в ключевых городах. Что поразительно, особенно шумят баварцы. Мюнхен отсюда сравнительно недалеко. Там социалисты подняли настоящую бурю. Кричат: убита женщина из хорошей германской семьи, депутат Рейхстага, один из лидеров партии.

— Вы же сами ее планировали… — напомнил Федор.

— Ну, ни один план не работает так, как представлялось вначале. Кайзеровцы выполнили грязную работу за меня.

— Теперь общегерманское восстание неминуемо?

— Да что вы! — Троцкий даже отмахнулся от столь нелепого предположения. — Вашими тысячами марок я плеснул стакан керосина на тлеющие угли. Пламя взметнулось, но это только на день-два. Ну, на три, и то не везде. Нам нужны бочки керосина! Сотни тысяч марок, миллионы!

Он пришел в возбуждение от открывающихся перспектив.

— Деньги будут в Берне не ранее чем через три дня, — осадил его Федор.

— Плохо! Надо раздувать пожар непрерывно. Проклятье… А еще время, пока деньги попадут в Рейх, нужным людям…

Он вскочил, подбежал к окну, за которым сгущались сумерки. Кулачки в опущенных руках судорожно сжимались.

— Ранее ничем помочь не смогу. Но деньги будут, — уверил Федор.

— Плохо! — повторил Троцкий. — Я сам найду пару тысяч. Нужно продолжать. Вы ездили на велосипеде, герр Клаус? Революция — как велосипед. Приходится крутить педали, непрерывно двигаясь вперед. Остановился — и упал.

— На какие первоочередные задачи требуются деньги? — спросил Федор.

— На Розу Люксембург, герр Клаус, — Троцкий прыжком подскочил поближе. — Ее тоже надо убрать. Якобы руками магов, полиции, фрайкора — не важно. Руками сторонников кайзера. Придется заняться лично.

Федор почувствовал, как Друга передернуло от отвращения:

— Знал я, что «политическая проститутка» — отнюдь не отличник боевой и политической подготовки. Как же мерзко с ним даже находиться в одной комнате! Но придется терпеть.

— Без убийства женщины никак? — на всякий случай заикнулся Федор.

— Чувствую, не были вы в России, Клаус. Не присутствовали и даже не слышали о еврейских погромах. Знаете, что в них самое страшное? Каждый еврей сидит тихо и молит Бога — только чтоб меня не тронули. Они не сопротивляются, терпят. Когда в дом врывается распаленная толпа, чтоб хозяина избить, над женой и дочками надругаться, выгрести все ценное, а потом поджечь, то уже поздно. Сейчас терпят германские евреи. Думают, что это не их убивают. Рабочих-станочников, докеров. Еврей не пойдет в цех гайки точить, не будет рвать пуп на разгрузке корабля, скорее откроет лавочку. Но как только полиция или кто-то очень похожий на нее пришьет еврейку Розу Люксембург, наши зашевелятся, вот увидите. Без того антисемитизм цветет в Германии пышным цветом. Однако нас пока не убивали. Евреям в Рейхе принадлежит многое, им самое время действовать.

— Вот тут он прав, — вздохнул Друг. — Помнишь, как гамбургский рабочий говорил об остарбайтерах? Типа нефиг им, Германия — для немцев. И это он еще не вкусил нацистской пропаганды фюрера… Пусть Троцкий делает то, что считает нужным. Вдруг удастся малыми жертвами предотвратить Холокост.

— Надеюсь, — согласился Федор. — Но все равно противно.

«Иудушка» распрощался и ушел, даже чаю не попив. Наверно, его ждали более великие дела.