Реконкиста

12. Последний берег

Результат нашей стычки, несмотря на кажущийся успех, оказался трагичным. Из всего экипажа "Генриетты спаслось всего двадцать семь моряков и пассажиров – погибли храбрец Жан, суеверный канонир Андре и рулевой Арман – молодой, постоянно кипящий радостью жизни. Боцман Вайгель, хотя и раненный в ногу, остался в живых и не выпустил из рук бессознательного пилота Серебристых. Спасся, благодаря своему невероятному счастью, и Фруассарт, которого из самого центра огненной бури вытащил верный Эбен. Наибольшей потерей для экспедиции, вне всякого сомнения, была утрата Идриса Мардину. Изобретатель принадлежал к исключительной категории незаменимых людей. Пропали практически все оснащение и оборудование. На "Святой Лючии" остался один пулемет и немного взрывчатки. Помимо того, сохранились семь противогазов, два стеклянных доспеха, несколько бандолетов, автоматы, размокшие карты, которые Лино забрал из тарелки; две подзорные трубы, какие-то лекарства… Но, что граничило с чудом, в живых осталась вся девятка, которая, по мнению Гомеса, должна была сыграть решающую роль во всей экспедиции.

Опасаясь последующих атак, капитан Гренель как можно быстрее направился к берегу. Большинство из нас подозревало, что днем наверняка появятся вражеские разведчики, изумленные и разъяренные по причине утраты тарелки. На палубе брига было запрещено разжигать какие-либо огни, так что мы плыли в тишине, погруженные в бархатной темноте. Стоящий на носу аравак Мигель заявлял, что чувствует близость берега.

Наш пленник – индейский пилот летающей тарелки – быстро пришел в себя, но на все задаваемые нами вопросы только издевательски скалил зубы. С тяжелым сердцем, под согласным напором всех товарищей, я согласился на то, чтобы подвергнуть его пыткам. Безрезультатно! Ни вырывание ногтей, ни раздавливание яиц, которое провел Ансельмо, который явно имел склонность к профессии живодера, не произвели на индейце особого впечатления. Он не отвечал на вопросы, которые задавали ему по-испански или на различных индейских диалектах, известных Мигелю. Пленник даже не дал познать по себе, что знает nahuatl, родной язык ацтеков, которым, понятное дело в довольно ограниченном объеме, владел отец Гомес. В конце концов, когда мы, устав, прекратили расспросы, а padre из чувства жалости дал пленнику воды, пилот сам заговорил по-испански:

– Вы все и так не доживете до завтрашнего заката солнца!

Тут он рассмеялся, скрежетнул зубами, сглотнул слюну. И тут же странные конвульсии потрясли им, под конец он выгнулся, пару раз еще дернулся и скончался.

– Похоже, у него во рту был спрятан какой-то яд, – заметил вызванный слишком поздно Амбруаз де Лис.

– Если он его имел, то почему не проглотил его сразу же, щадя нам усилий, а ему – страданий? – спросил я.

– Вы, иль Кане, не знаете местных индейцев, – заметил отец Педро. – Наверняка ему хотелось показать нам, что он презирает всяческие страдания и причиняемую ему боль.

Но последние слова пилота привели к тому, что я решил не ожидать, а как можно скорее пересесть на "Наутилус", подплыть на нем к берегу и там укрыть наш маленький экспедиционный корпус. Если бы в течение ближайших суток никакого нападения не было бы предпринято, мы продолжили бы поход до самого устья Рио-Гранде по морю; в противном случае, нам оставалось бы гораздо более сложное тайное перемещение по суше. Благодаря захваченным картам, среди которых, к изумлению Фруассарта, очутилась сделанная от руки копия Атласа Джоао Тейшеры, содержащая массу сведений, предназначенных исключительно для монархов, для просты же моряков недоступных; мы, более-менее, знали, где искать командный центр врага – все авиамаршруты, вычерченные на одной из сохранившихся карт, сходились в дикой и пустынной возвышенности к западу от Колорадо.

Только начало светать, когда, плывя на "Святой Лючии", мы очутились на расстоянии броска копьем от мангровых зарослей, где море переходит в сушу. Нигде не было видно следов людских обиталищ, никаких костров, ни малейшей струйки дыма. Ночные птицы лениво насыщались, не обращая на нас никакого внимания. Мигель, облизывая собственный палец, который он то и дело погружал за борт, почувствовал устье реки на вкус. Туда мы решили войти на нашей подводной лодке. Оставив бриг в узком проливе между рифами, мы проплыли на "Наутилусе" на другой берег этого лимана, углубляясь в речные тоннели, тянущиеся посреди запутанных мангровых зарослей. Мы решили остановиться на день в подобном убежище. Конечно, можно было удалиться еще больше от берега, но нам не хотелось терять визуального контакта с судном. Тем более, когда постановили, что по причинам безопасности решили решительно прекратить какую-либо телеграфную связь. В соответствии с видениями падре Гомеса, в "Наутилусе" очутился экипаж из девяти человек: Лаура, капитан Фруассарт, доктор Амбруаз де Лис, Лино Павоне, Ансельмо, Эбен, аравак Мигель, священник и я. Туда мы перенесли немного оружия, одежды, деньги и карты.

Правда, капитан Гренель считал, что страх перед нападением Серебристых с нашей стороны совершенно преувеличен, но на всякий случай согласился спустить на воду шлюпки и эвакуационные плоты, чтобы, в случае чего, "Святую Лючию" можно было бы быстро покинуть.

Направляясь к берегу, "Наутилус" опустился на глубину в десять футов. Вода здесь была мутная, так что вовнутрь сквозь окошки из толстого стекла попадало очень мало света. По вполне очевидным причинам я выключил и внутреннее освещение, так что если бы в зарослях таились какие-то спрятанные наблюдатели, никто из них не сориентировался бы, в каком направлении мы идем. Оплывая корни мангровых деревьев, осматривая снизу многочисленных в этой округе кайманов, так мы проплыли в глубину суши около четверти мили. Здесь мы выкачали из балластных цистерн большую часть воды, так что рубка "Наутилуса" поднялась на поверхность. Обложенная ветками и грязью она могла походить на тушу каймана. Дополнительно, от возможных воздушных наблюдателей нас отделял густой балдахин из веток, так что я, без колебаний, открыл люк, и тут же болотные запахи проникли вовнутрь.

Пробуждался день – бодро отзывались птицы, но, если не считать их, болота оставались спокойными и безлюдными. Животные вели себя так свободно, словно бы не имели неприятных контактов с людьми: то мимо нас мелькнула ядовитая водная змея, то на нос нашей лодки влезла любопытная ондатра. Благодаря подзорной трубе, мы могли наблюдать за стоящим на якоре в проливе между двумя островками бриг, настолько слившийся с растениями, что мы его едва видели.

Шло время. В кабине подводной лодки было тесно, так что мы охотно менялись на наблюдательном посту; по счастью, вездесущая сырость, тень и ветерок с моря как-то смягчали полуденный жар. Впрочем, вместе с уходящим временем, все больше пассажиров решалось выйти наверх, так что через пару часов в "Наутилусе" остались только священник и Ансельмо, который рядом с испанским padre чувствовал себя безопаснее всего.

Пришел час дня, потом и два. Над побережьем царил ничем не нарушаемый покой. Даже у меня первоначальное напряжение сменилось сонной ленью.

– Говорю вам, не прилетят они, – утешал всех Ансельмо, выставив из люка свою круглую голову. – Они же даже не знают, кто сбил это летучее чудище. Впрочем, если они хотят нас искать, им нужно осмотреть тысячи квадратных миль.

– Если они зарегистрировали вспышку электрического света в Мон-Ромейн, в отдаленной Европе, то, думаете, они прошляпили бы фейерверк на собственном заднем дворе?

– Скажите-ка, лучше, маэстро, что станем делать, если они не появятся до ночи? – спросил Фруассарт.

– Под прикрытием темноты вновь проплывем немного на запад, а днем спрячемся.

Только надежды, что нам дадут покой, оказались напрасными. Где-то за час до захода солнца мы услышали тихий, а затем с каждой минутой становящийся громче, рокот. На сей раз прибыл летающий аппарат, не похожий на нам уже известные, более всего он походил на гидроплан.

– Погружаемся! – прошипел Ансельмо, и все мои путники, один за другим, стали исчезать внутри "Наутилуса".

– Давайте чуточку обождем, поглядим… – успокаивал их я.

Гидроплан медленно летел вдоль линии побережья, довольно низко. Нас искали, шельмы. Выявить местоположение "Святой Лючии" не заняло у них много времени. И тыт мы сразу же убедились в то, что летающий аппарат не прибыл сюда с целью установления контактов между цивилизациями. Первая отстреленная торпеда прошла мимо корпуса брига на пару дюймов. В ответ Фушерон открыл огонь. Машина Чужих свечой выстрелила в небо, какое-то время могло даже казаться, что они улетают. Но нет. Гидроплан сделал круг и, пикируя, выстрелил очередную торпеду. На сей раз оказавшуюся точной. Бриг тут же окутался языками пламени. Замолк трудолюбивый "идрис". Я увидел людей, скачущих в воду, пытающихся уплыть на шлюпках. Я сообщал обо всем увиденном Лино, который повторял все собравшимся в лодке.

– Черт подери! – кипел Фруассарт. – Мы обязаны им помочь.

– Единственное, что мы можем сделать, это пережить налет, – ответил я ему.

Моряки на веслах, пытаясь избежать смерти, спешили, одна из шлюпок опасно завернула в сторону суши. В нашу сторону! Что это было: глупость или паника?

С ужасом размышлял я над тем, что сделают наши враги: начнут ли они стрелять в спасавшихся или же вылавливать их, чтобы совершить над ними чудовищный ритуал? Тем временем квази-гидроплан развернулся еще раз и, летя над самой поверхностью воды, открыл люк сзади, из которого начали выскакивать Серебристые на аппаратах, несколько напоминающих современные водные скутеры. С ревом моторов они помчались к шлюпкам и начали поражать гребцов из короткоствольного оружия, которое выстреливало, как я узнал впоследствии, небольшие стрелки с ядовитым алкалоидом, вызывающим мгновенную потерю сознания. С каждым мгновением они все больше приближались к прячущим нас зеленым зарослям.

– Погружаемся! – принял я решение и захлопнул люк.

Мы открыли отверстия балластных резервуаров. Через мгновение мутная вода закрыла иллюминаторы. Мы спустились на глубину в пять метров, настолько хватало наших вентиляионных трубок. Там мы собирались ожидать конца воинской операции.

Сердце разрывалось во мне при мысли о судьбах наших товарищей, только наша миссия была важнее. Хотя – а как могла она закончиться? Громадная диспропорция в силах, а отступление вообще отрезано…

Время шло, под водой делалось темнее, в том числе и по причине наступающей ночи, но, благодаря стетоскопу, приложенному к иллюминатору, я слышал кое-какие наружные отзвуки: случайные выстрелы, все более близящийся рев водных скутеров, чуть ли не прямо над нами. В конце концов, когда нас охватила полная темнота, я заметил неподалеку вспышки электрического света.

– Нас могут искать, – буркнул вполголоса Лино. – Не знаю, насколько хорошие у них прожекторы, но я советовал бы опуститься ниже.

Мы открыли клапаны до конца. "Наутилус" тут же стал опускаться. Возможно, быстрее, чем следовало. Лаура издала перепуганный крик. Я считал, что мы опустимся, самое большее, на тридцать футов. Но устье реки оказалось гораздо более глубоким. Стрелка примитивного манометра перескочила уже вторую атмосферу, указывая на то, что мы уже ниже тридцати пяти футов и погружаемся все ниже. 38, 39, 41, 44… Стало слышно опасное потрескивание древесины, из которой была изготовлена лодка. Вообще-то Мардину утверждал, что конструкция выдержит две с половиной атмосферы, но вот что могло случиться при большем давлении?… На глубине в сорок пять футов мы наконец-то ударились в дно. И, похоже, с большой скоростью.

– Возблагодарим Господа, – прервал тишину Гомес.

Лино был более конкретен.

– И насколько долго хватит нам воздуха, маэстро? – спросил он.

– Думаю, где-то на час, – ответил на это я.

Только душно начало становиться уже после истечении половины этого времени. Ну а еще через четверть часа большинство пассажиров решительно потребовало поднять лодку, по крайней мере, до такого уровня, на котором станет возможной вентиляция. Я уступил, тем более, что больше никаких световых вспышек никто из нас не наблюдал. Мы переключили передачу и дружно нажали на педали. Так вращали их добрую минуту. Лодка даже и не пошевельнулась, не отреагировали и манометры.

– Что происходит? – спросил доктор де Лис.

– Опасаюсь, – ответил я, стараясь сдержать дрожь голоса, – что наши насосы слишком слабы, чтобы выдавить воду из резервуаров.

– Ну все, мы погибли, – заскулил Ансельмо. – Радуйся, Мария, благодати полная…

– Минуточку, – перебил я его. – Идрис Мардину предусматривал подобную ситуацию. У нас еще имеется так называемый первичный балласт, продолговатые стеклянные болванки, прикрепленные ко дну. Достаточно их освободить, и лодка сама станет подниматься. Так, нужно только найти освобождающий механизм…

Через какое-то время я нащупал рычаг, снял его с предохранителя, пошевелил вверх и вниз. Никакого эффекта. Я попробовал еще раз. Ничего…

– Может, мне будет удобнее, – предложил падре.

Единственным результатом всех его усилий был сломанный рычаг, оставшийся у испанца в руке. Тем временем, духота сделалась еще невыносимее.

В течение последующих трех минут никто не произнес ни слова. А что, собственно, было говорить? Некоторые последовали примеру Ансельмо, который бормотал под нос молитву за ожидающих смерти. Один только отец Гомес, казалось, спал, а может – ждал чуда.

И тут меня осенило.

– Лино, а ты помнишь, что говорил Идрис про эвакуационную камеру?

– Ну да, – оживился Павоне. – Он утверждал, что если бы нам пришлось застрять на небольшой глубине, нужно пройти в камеру на корме, герметизировать ее относительно оставшейся части лодки, потом открыть запасной люк и попытаться выплыть на поверхность. Только ведь мы на глубине в пятнадцать мет… То есть, сорока пяти футов. Но я попытаюсь. – На четвереньках он стал продвигаться к корме. – Быть может, если мы выплывем наружу, удастся отделить чертов балласт, и лодка выплывет сама.

– Я иду с тобой, – спонтанно решил я. – Для остальных останется больше воздуха.

Я предпочел не спрашивать у отца Гомеса про наши шансы.

Камера на корме имела габариты вертикально стоящего гроба на двоих. Мы тщательно задраили за собой переборку, молясь о том, чтобы затекающая вода не разорвала корпуса нашего почтенного "Наутилуса".

– Как долго ты можешь выдержать без дыхания? – спросил Павоне.

– Когда я тренировался в бассейне, мне удавалось просидеть под водой до трех минут.

– Выдержи полторы и помни, набери во рту побольше слюны. Внимание – открываю.

Вода молниеносно проникала вовнутрь. Вот она уже достала до груди, а через секунду – и до рта. Я сделал глубокий вдох. Лино повернул рычаг, весь остаток воздуха вышел. Одновременно страшная боль пронзила барабанные перепонки. Силой воли я попытался преодолеть боль. Я сглотнул слюну, пошевелил челюстью. Боль сделалась легче, но я почувствовал, что теряю сознание. Тем временем Лино навалился на крышку люка. К счастью, после выравнивания давлений она открылась.

Лино первым преодолел лаз, затем схватил меня за плечо и потащил наверх. Да, у меня не было ласт, но накопленный в легких воздух действовал, словно рыбий плавательный пузырь. Я сучил ногами, словно сумасшедший, уверенный, что через мгновение задохнусь, а время, казалось, стояло на месте. Наконец я услышал плеск. И вдохнул тот божественный, первый глоток свежего воздуха, пахнущего болотами, растениями, жизнью… Лино вынырнул рядом со мной.

Значит, мы выплыли! Вокруг нас уже успело сделаться совсем темно; нас окружала, как это бывает в тропиках, смолистая ночь, с тоненьким серпиком месяца, просвечивающим между листвы. Я вскарабкался на какой-то свалившийся древесный ствол. Из носа и рта текла горячая кровь. Окружающий воздух был таким же липким и душным. Голова кружилась, словно я только что выпил двести грамм коньяка одним махом. Очень осторожно я осмотрелся вокруг – никаких огней, никакого шума. Похоже, что враги, посчитав, что никто не спасся, улетели или же притаились, ожидая, когда мы покажемся.

– Я пошел за остальными! – сказал Лино; он разделся догола, взял в зубы нож, юа шее повесил фонарь и снова нырнул. Мне еще удалось заметить, что фонарь он позволил зажечь только на глубине в пару метров.

Постепенно я приходил в себя один посреди болота. Вокруг хохотали лягушки, иногда вскрикивала какая-то ночная птица. Вдруг я увидел в воде какой-то продолговатый силуэт. Кайман? Я съежился на своем древесном столе, ожидая нападения; но когда течение реки подтянуло этот плавучий объект ближе, по штанам и поясу я узнал капитана Гренеля, разутого, без парика и камзола. Вокруг разносился тошнотворный запах крови. Я перевернул труп навзничь. Ну конечно же – ему тоже вырвали сердце…

Выплыл Лино – он жадно хватал воздух.

– Идет, но как-то трудно, – сопел он. – Повсюду ил, заплыть под ложку трудно, потому что она лежит на самом дне.

И снова нырнул. На сей раз его не было минуты три. Обеспокоенный не на шутку, я уже хотел прыгать и искать парня под водой, что без фонаря было довольно-таки глупой идеей, как вдруг увидал выплывающего Лино, а из-под воды начало доноситься бульканье выкачиваемой воды. "Наутилус" оторвался от дна.

Скажу откровенно: я боялся радоваться. Да, мы выжили, а враги улетели. Но почему бы им не нужно было вернуться? Мне не очень хотелось в это верить. Но пока что "Наутилус" и наша девятка десперадос вышли из неприятностей без особого ущерба, а неутомимый Лино нырнул еще два раза и, привязав веревки к проушинам, спас нам и балластные блоки.

Я настаивал, чтобы мы, не теряя времени, плыли дальше. Утром наши преследователи могли возобновить поиски, так что мы, не слишком быстро, двинулись в надводном положении. Мигель, сидя на носу, вполголоса указывал дорогу. И вдруг он прошипел:

– Человек!

И действительно. На высокой куче веток лежал какой-то тип, весь облепленный грязью. Для трупа он уж слишком сладко похрапывал. Андре Фушерон?! Господи! Да как же ему удалось выжить в этой резне?

Еще мгновение, и разбуженный мушкетер оказался среди нас.

– В такой ситуации нам следует оплыть всю территорию, – заявил Фруассарт. – Быть может, спасся еще кто-нибудь.

– Это, скорее всего, невозможно, – сказал Андре. – Только одной лодке удалось прорваться на другую сторону залива, остальных выловили, словно раков из подсаки. У них имеются такие очки, благодаря которым, они видят в темноте, словно кошки.

– А ты?

– Сам я спасся исключительно благодаря Вайгелю. Боцману удалось метнуть гранату в догонявшего нас Серебристого. Прежде чем появились следующие, мы были уже в зарослях. Мне казалось, что у нас имеются шансы спрятаться в этих топях, но они окружили кольцом всю территорию, шастали по протокам и ловили наших, одного за другим, и под дикие вопли рассекали им грудные клетки, выдирая сердца. Убегая от смерти, нам удалось подстрелить еще двоих; становилось темно, и у нас появилась надежда, что, возможно, нам все и удастся. К сожалению, эти дьяволы видят в темноте. На моих глазах они достали Мижона. Было совершенно темно, а наш круповар прятался в чащобе, тем не менее, его увидели. Бедный Жорж. Сам я спасся, потому что нырнул и устроился под водой, зацепившись за корни на глубине где-то с фут, а дышал я через тростинку…

– Ну а Хорст Вайгель?

– Его, в конце концов, окружили. Он еще успел прикончить одного, но его грохнули теми электрическими палками…

– Погиб?

– Не сразу. Похоже, кому-то из их атаманов чего-то взбрело в голову, и боцмана захватили живым, посадили в железную птицу, и все улетели.

– Можно сказать: у нас счастье в несчастье, – сказал Ансельмо. – Не имея языка, он мало чего им расскажет.

Я упрекнул его, с тревогой думая о судьбе храброго боцмана. А Фушерон показал мне трофеи, содранные им с чьего-то трупа: очки инфракрасного видения с усилителем, электрический парализатор и нож из обсидиана.

На всякий случай мы еще раз оплыли место крушения "Святой Лючии" и окрестные скопища деревьев. Андре не раз издавал из себя крик галльского петуха. Только никто на него не отозвался.

Пришлось нам согласиться с мыслью, что нас осталось всего девять. Отец Педро прочитал молитву за погибших, после чего, пользуясь добродетельным для нас укрытием ночи, мы поалыли на "Наутилусе" вдоль побережья. На запад.