Ребята с Голубиной пади

КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ

— Ну, теперь, кажется, все, — сказал Левка, ставя ведерко с краской на палубу «Орла». — Пошли, Сун, посмотрим издалека.

Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.

Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.

Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.

— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.

— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.

Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.

— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?

— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.

— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?

— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..

— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.

— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.

Левка огорченно махнул рукой.

— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…

— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.

Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:

— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?

Сун покачал головой:

— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.

— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.

На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:

— Что же это такое?

— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.

Максим Петрович на этот раз не нашелся, что возразить, а лишь укоризненно посмотрел на ребят.

На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее расположение духа. Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.

— Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном корабле.

Мальчики встали по команде «смирно» и крикнули «ура».

— Так, а теперь приказ для верхней команды. Желтую полосу на борту закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.

Левка помрачнел и хмуро произнес:

— Ладно уж, покрасим…

После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике, с болью в сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.

— Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, — сказал Левка и посмотрел на Суна.

— Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое же судно и еще лучше его покрасим.

— Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть. А как назовем?

— Пусть тоже «Орел» будет.

— Хорошо. Только «Орел второй».

— Этот первый, а тот второй. Очень хорошо! — одобрил Сун.

Мальчики быстрее стали водить кистями и старались представить себе свой будущий корабль, самый могучий, самый красивый из всех кораблей, которые когда-либо бороздили поверхность морей и океанов. И в их пылком воображении возник корабль-чудо, он горел всеми цветами радуги на синей поверхности моря.

Мечты об «Орле втором» были нарушены появлением скаута. Он сбежал на берег и пошел к пристани. Маляры, не веря своим глазам, опустили кисти: в скауте они узнали Колю Воробьева. Он подходил с нарочитой самоуверенностью, глубоко засунув руки в карманы новенького костюма. Но от Левки не укрылось виноватое выражение Колиного лица.

Коля поздоровался.

Левка и Сун не ответили.

— Что, не узнали?

— Почему не узнали? — проронил Левка, продолжая красить борт.

— Почему же тогда не здороваешься?

— С такими не здороваюсь.

С лица Коли Воробьева сбежал обычный румянец.

— Ты что, думаешь, я и взаправду скаут? — проговорил он вдруг охрипшим голосом. — Это случайно получилось. Премию мне дали за бокс. Ух, и дал я лопоухому!.. Ну и стал носить эту форму. Отец тоже говорит: «С паршивой собаки хоть шерсти клок. Одежду получил, кормить будут, а там посмотрим…» — Чтобы подчеркнуть свое презрение к форме скаутов, Коля Воробьев сел на край пристани прямо на грязные доски и продолжал: — Мне уже невмоготу стало. Убегу, думаю, потом…

— Потом… — Левка сплюнул в воду и, повернувшись к Коле, сказал: — А я бы сдох лучше, а не пошел к ним!

Под осуждающим взглядом Левки Коля опустил голову. Его поникшая фигура казалась такой одинокой, что Левка, почувствовав жалость, спросил:

— Ну как у них, хорошо?

— Кормят ничего. Только скука. То «закон божий», то про Америку мистер Вилка рассказывает, как у них нищие в миллионеры выходят.

— Вот и ты теперь будешь миллионером.

— Я мистера Вилку тоже спросил: «Почему вы не миллионер, если у вас это раз плюнуть?»

— Кто это Вилка?

— Американец, вроде попа. Он самый главный начальник в лагере. Его мистер Уилки звать, ну, а мы зовем его Вилка.

— Ну и что он тебе ответил?

— Послал на кухню картошку чистить.

— И Корецкий тоже, поди, в вашем лагере?

— Да.

— И лопоухий?

— Да, и Гольденштедт. Они послезавтра собираются осьминогов ловить. Какой-то новый способ, говорят, нашли.

— Ловите на здоровье! А нам надо другой борт красить! — сказал Левка и вместе с Суном стал переводить плотик, с которого красили, на другую сторону катера.

— Хорошо у вас здесь, — сказал Коля, жадно вдыхая запах краски. — Я давно думал заглянуть… А где ваша собака? Какая-то рыжая, на вашу похожая, все возле нашей кухни вертелась.

— Да, Левушка, где наш Рыжик? — спросил Сун. — Его уже два дня нету?

— В скауты записался!

— Нет, Рыжик не такой…

— Мы думали, что некоторые люди тоже не такие. Может быть. Рыжика там кормить лучше стали или новую форму выдали!

Каждое слово бывших друзей больно ранило Колю. Он чувствовал, как липкий противный пот покрыл все его лицо, руки, а во рту пересохло. Он хотел было возразить, сказать что-то такое же обидное этим безжалостным людям, но почувствовал, что не может, что ему нечего сказать на эти справедливые упреки.

— Вы не очень-то… Подумаешь… — прохрипел Коля и побрел прочь, низко опустив голову.

— Левушка! — Сун взял друга за локоть.

— Что, Сун?

— Я, Левушка, тоже никогда бы не надел скаутскую форму.

— Само собой. Начнем, что ли? — и Левка мазнул кистью по желтой полосе.