Раздвоение личности

Скользнув глазами по одному из фото, Иван вздрогнул. С экрана смотрело знакомое лицо. Нет, человека этого Иван точно не знал, тем более снимок был датирован тысяча девятьсот пятнадцатым годом, а цифры, в отличие от слов, переводить не требовалось. Но лицо! Это лицо он видел. Он с ним, как будто, даже разговаривал, с этим лицом!

Конкретнее не вспоминалось. Иван нехотя нажал кнопку, перелистывая страницу. Потом он, конечно, вспомнит. Случайное сходство, может быть.

Следующим был рисунок, на который Иван уставился в еще большем смятении. Этот рисунок он тоже видел, причем не было нужды вспоминать, где и когда. Сегодня. Этот его прислали по факсу Нике. Эскиз с размерами и с надписью от руки. Такой же висит сейчас у него в мастерской, прижатый магнитом, и там, на листе, сверху, мелкими цифрами — номер факса, то есть можно определить, кто прислал.

При чем же здесь еще и Ника?! Коллекция Каламбики, которая имеет некое отношение к Хижанским — и Ника? А Ринка? Она тоже, что ли, при чем-то?!

— Дядя Игорь, у кого еще может быть подобный диск, к примеру?

— Говорю тебе, диск привезли из Парижа. Его просто купили. Была выставка, коллекция Каламбики там представлялась, и диски свободно продавались.

— Понятно. Вы можете это прочитать? Во тут, где чертеж, что написано?

— Конечно, — Локтев нагнулся к нему. — Это страница из письма. В этом сундучке была спрятана потерянная часть коллекции Каламбики. Видишь кружки? Их двенадцать. Одна из версий — сундучок утонул вместе с пароходом, на котором ехала приятельница Стефана Хижанского. Это письмо прямо указывает на то, что драгоценности везла она. То, что коллекция находится у потомков Виктора — уже другая версия.

— Значит, Виктору всучили подделки, а оригиналы увезла дама Стефана?

— Да. Приятельница Стефана.

— Но ведь это значит, что у Хижанских никогда не могло быть подлинников? Все утонуло. Аминь.

— Не так просто. Я упустил одну деталь, прости. Где-то в шестидесятых годах прошлого века вышла книга, написанная некой престарелой русской эмигранткой, которая тоже должна была плыть на этом пароходе. Ей повезло, по какой-то причине она осталась на берегу. Вообще, эта книга — рассказ-воспоминание о друзьях и знакомых как о представителях ушедшей эпохи. Там чего только нет, и сплетен тоже полно. Так вот, в своих воспоминаниях авторша коснулась и нашей дамы, приятельницы Стефана, которую звали Софья Павловна Рукавишникова. Будто бы за день до отъезда Рукавишникова получила письмо, очень ее испугавшее. Уже сидя в коляске, чтобы ехать в порт, она внезапно распорядилась выгрузить один из своих чемоданов и отнести его портье. И при этом она якобы сказала замечательную фразу: “Пусть они подавятся!” Сам понимаешь, этого достаточно, чтобы строить предположения.

— Да уж, — хмыкнул Иван.

— Кстати, посмотри на чертеж. Он не подходит к той шкатулке, что продала Хижанская, как думаешь? Мне на минутку показалось, что похоже.

— Нет, — Иван уверенно покачал головой. — Это не чертеж, а просто рисунок. Пропорции не соблюдены, поэтому вам так и показалось. Вот этот размер видите? Та шкатулка была намного выше.

— Действительно. И сколько всего у Хижанских было шкатулок, интересно?

— Будем надеяться, что эта, с чертежа — та самая, в которой нашли подделки. Так проще.

— Может, ты и прав. А вот, пожалуйста, фото Софьи Павловны.

С экрана смотрела молодая дама в пальто с меховым воротником.

— Ей пригрозили, и она, испугавшись, отдала шкатулку с подделками? Тогда непонятно, где оригиналы? И еще — зачем надо было прятать коллекцию, то есть, подделки?..

— Опять вопросы, Ваня? — Локтев улыбнулся. — Знаешь, я привык уже, что жизнь, а особенно история — это очень много вопросов, и совсем мало ответов. Мне показалось, или эта история действительно очень тебя волнует?

— А кто это? — Иван нашел фотографию “знакомого”.

— Это? Это и есть Виктор Хижанский. Ваня, ты собираешься как-то распорядиться тем, что я тебе рассказал?

— Как, по вашему, мне этим распорядиться, дядя Игорь?

— Знаешь, Вань, если еще немного пофантазировать… Как я понял, твои близкие знакомы с Хижанскими очень хорошо. Попробуй разузнать о коллекции, вдруг найдутся какие-то обрывки информации? Ниточка найдется, за которую потянуть? Это ведь интересно, Ваня. И знаешь, что? Я вот подумал — если бы мне в руки попали подвески из коллекции Каламбики, я бы мог очень хорошо их продать. Почти за настоящую цену. Думаю, так.

Иван вздохнул. Искать клад?

Нет. Он не романтик.

— Кладоискатель из меня никакой, дядя Игорь. Особенно когда цель такая призрачная.

— Да я понимаю. Но почему старику не помечтать? Я бы так хотел просто подержать их в руках, настоящие…

Потом он ехал по темным улицам, и в голове у него был сумбур. Каша из кусочков мыслей. Из обрывков.

Регина. Ника. Серега Веснин. Драгоценные подвести Хижанских… нет, как их там — Каламбики…

Понять, разобраться, и вытащить в безопасное место своих близких. Пусть другие идиоты ищут драгоценности, утонувшие в семнадцатом году. Пусть Хижанские вздыхают на тему того, кто и как облапошил их прадедушку. А ему и без этого интересно жить.

С Весниным все почти ясно. А Ника? Это случайно, что она попросила помочь с факсом? Почему вообще так вышло?

Если бы о Нике он мог рассуждать так же определенно, как о Веснине!

Веснин был понятнее, чем Ника. И понятнее, чем Регина.

Случайностей бывает много. Разных. Даже невероятных. Иногда прямо-таки даже хочется видеть за случайностями что-то закономерное. Но не всегда же это так!

Глупость — это случайность, или закономерность?

Так что же — Ника? А его Ринка — что?

Да, узнать, на кого зарегистрирован телефон… Ему это просто интересно.

А Ника… Поговорить с ней. Вытрясти все из Ники! Как-нибудь. Она расскажет. Он объяснит ей, в какую кашу она вляпалась, и убедит довериться. Он сможет, наверное.

Странно, Иван не подумал о том, чтобы вытрясти все из Регины. Он ведь и не понял даже приблизительно, при чем тут Регина! Она беспокоится о Жене. Но не она получала факсы с чертежами шкатулок.

Нет, Ника. Ника определенно, в чем-то замешана, это раз. Два — она более беспомощна перед ним, чем Регина. Как ни крути, это так. Она — не преграда, и не соперник, она лишь нуждается в помощи.

Виталик? Нет. Обойдемся без Виталика, это уж точно.

Регина. А если просто попросить ее открыться, все объяснить? Они же всегда доверяли друг другу. Он же ее муж!

Он же любит ее. Но как попросить?..

Подъезжая к своему дому, он сразу заметил машину Веснина у подъезда. Машина коротко просигналила два раза, и мигнула фарами. Их давний сигнал. Значит, Веснин ждет его, и заметил.

Это плохо. Лучше бы еще подумать обо всем. Без Веснина.

Маленькая фигурка выскочила из подъезда, размахивая рукой, и побежала к нему.

— Дядя Ваня!

Сонечка, дочка Ники.

— Дядя Ваня, ты пришел, наконец!

Она казалась такой взволнованной, что он даже забыл на мгновение и про драгоценности, и про все-все прочее.

— Соня, что такое? Случилось что-нибудь? Дома?!

— Случилось, дядя Ваня! Надо Сережу срочно спасать!

Он не сразу понял. Почему-то ожидал услышать про Нику.

С Сережей что-то? С его сыном?! Он испытал короткий, на пару секунд, приступ ужаса.

Спасать Сережку? От чего его спасать?!

— Дядя Ваня, — Соня схватила его за руку обеими своими ладошками. — Ты только послушай меня спокойно, не ругайся, ладно? Не будешь?

И ужас улетучился совсем. Иван перевел дух. Раз его уговаривают не ругаться, значит, по крайней мере, сын жив, и, может быть, даже здоров. Остальное поправимо. Только угораздило же его так не вовремя!

— Сонечка, давай коротко и внятно — что случилось?

Девочка закивала:

— Я буду внятно. Его надо с крыши снять.

— С какой еще крыши?

— Со школьной. Только его надо так снять, чтобы никто не знал, дядя Ваня, это очень важно. Мы решили, что только ты на это способен.

На ненужную лесть он не обратил внимания.

— Так. И давно он на школьной крыше?

— Ну, как тебе сказать, — Соня замялась, — в общем, да, давно, и они говорят, что очень замерзли. Как бы они не заболели, дядя Ваня.

Вначале он понял про “давно” и “замерзли”, потом про “они”.

— Они? А сколько их там, на крыше?

— Ну, дядь Вань, — Сонечка смутилась, но совсем чуть-чуть. — Двое. Он, и девочка одна.

— Вот блин! — только и мог сказать Иван.

Собственно, он хотел сказать нечто подлинней, позаковыристей, но сказалось присутствие племянницы.

Его сын, с девушкой, на крыше. Нет, такого он все-таки не ожидал. Все понятно, но на крышу-то зачем?! Не лето ведь.

Тут он услышал смех. Веснин стоял за спиной у Сонечки, прислонясь боком к капоту, и от души ржал.

— Дядь Вань, поехали, а? — попросила Сонечка жалобно и показала на свою увесистую сумку. — Мне тетя Рина чаю горячего налила, с лимоном и шиповником.

— Она уже в курсе, значит? — удивился Иван, и распахнул, наконец, перед Сонечкой дверь машины. — Ты садись, садись быстрее.

— Нет, что ты. Я ей сказала, что мы гуляем.

Иван выдернул их кармана телефон и принялся набирать номер сына, почему-то надеясь, что это недоразумение. Напутала что-то Сонечка, или, скажем, спаслись они уже с этой крыши.

Механический голос сообщил, что телефон абонента выключен, и так далее.

— У него, наверное, батарейка села. Мы разговаривали, — сообщила Сонечка, и шмыгнула носом.

— Они там давно, кстати?

— С четырех часов.

— Ого…

— Чепуха, — бросил Веснин. — Что такое четыре часа на легком морозце для двух крепких молодых организмов?

Он придержал Сонечку за плечо.

— Нет, вы в мою пересаживайтесь, на ней поедем. Лучше поместимся.

Он даже не поинтересовался, дескать, а нужна ли моя помощь, ребята, ехать мне с вами, или не ехать? Это само собой разумелось. У них так всегда было. Раньше.

И Иван сделал вид, что все по старому. Как раньше. На самом деле он сам еще не понял, как у них теперь, как раньше, или по-другому…

— Давай в твою. Только я поведу.

— Да пожалуйста, — сразу согласился Веснин, — валяй.

Он знал прекрасно, что сейчас Ивану надо что-то делать, вести машину, например, или он измучается, не зная, куда деть руки.

Когда уже ехали, Сонечка осторожно спросила:

— Дядя Ваня, а ты что делать собираешься? Я хочу сказать — как?..

— Как — что? Решим. У сторожа ключи должны быть. Почему их давно не выпустили? К сторожу надо было идти, а не меня ждать.

— Дядя Ваня, ты не понял. Ну, пожалуйста, а то все испортишь!

— Что я могу испортить?

— Я же объясняю, надо, чтобы не знал никто. У девочки с родителями проблемы будут, и с директором тоже. То есть, с директором у обоих будут проблемы, он говорил, я хочу сказать, Сережка говорил… Дядя Ваня!

— Ты успокойся, девочка, — улыбнулся Веснин. — Все уладим.

— Кому-то уши оторву, и скажу, что так и было, — пробурчал Иван.

Веснин поддержал:

— Это конечно. Это само собой. Зачем они ему пока? А там, глядишь, новые вырастут.

Соня заулыбалась, но настойчиво продолжала:

— Дядя Ваня, я же объяснить хочу. У сторожа ключей нет. Я узнавала. Ключи только у директора есть.

— Не может этого быть. Положено, чтобы были у сторожа все ключи — мало ли что. Кто сказал, что нет?

— Сам сторож.

— Ну, посмотрим, что он мне скажет.

— Я ему сначала сказала, что сережку потеряла на крыше, он ответил — завтра к директору подойдешь!

— Ясное дело. Охота ему возиться…

— Я же тысячу рублей предложила. Я видела, как ему забрать ее хотелось. Но он сказал — нет, никак не выйдет, потому что у него ключей нет, надо завтра к директору. А к директору никак нельзя, потому что родители ее узнают, и вообще, будет целое ЧП. Понятно?

— Сережку потеряла? И не соврала, что интересно, — хмыкнул Веснин.

— Ага. Сережа и сережка. Только так случайно получилось, про сережку, — опять заулыбалась Соня.

— Это ерунда все! — утешил Соню Веснин. — Ну, какой замок может быть на той двери? Не сейф же там? Ногой двинуть, и готово. Удивляюсь я сторожу. Заработал бы тысячу с чистой совестью. А вообще, безобразие это. Должны быть у сторожа все ключи. Что там такое на крыше директор прячет?

— Да туда просто вылезают все время. А это запрещено, — доходчиво объяснила Сонечка.

Сама она, между прочим, училась в другой школе, вспомнил Иван. Откуда же такая осведомленность?

— Гляди, какой у меня есть пузырек! — Веснин вынул из бардачка бутылку с красивой этикеткой, показал Ивану. — Понравится сторожу? — и подмигнул Сонечке — все, дескать, схвачено.

— Какая, говорите, школа? Девятая?

Через несколько секунд он разговаривал с оператором “09”, выясняя номер девятой школы. Еще через пару минут он дозвонился до сторожа, и строго, внушительно так попросил его подойти к дверям.

— А то ведь не достучимся. Небось, телевизор мужик смотрит. Или там нет телевизора?..

То, что Веснин с ними — хорошо. Только бы дети не простудились. Иван не сомневался, что Серега на счет “раз” запудрит мозги кому угодно, не только школьному сторожу, и все получится тихо и незаметно, безо всякого ЧП, вообще никто не узнает. Только сторож будет вспоминать, может быть, с гордостью — смотря что ему Веснин наплетет. А что с удовольствием будет вспоминать, так это точно — такая бутылка! Наверное, ту же тысячу и стоит.

Сам Иван поступил бы проще. Объяснил бы все, как есть, может, понял бы сторож, может, договорились бы, а вообще, получится без ЧП — хорошо, нет — тоже ладно. Ему лично было на это начхать, а директоров он никогда не боялся, никаких. Школьных тем более.

Только бы дети не простудились. Все уже привыкли, что весна, а сегодня мороз.

Школа стояла огромная, темная, только внизу светилось одно окно.

— Монтировку возьмешь? — спросил Ивана Веснин. — Достать?

— Давай, вдруг понадобится.

— А монтировка — это что такое? — любознательно и как-то некстати заинтересовалась Соня.

Кажется, она уже перестала переживать, хотя пострадавших еще не сняли с крыши. Она так в них, в двух больших дядек, поверила, видимо. В основном в Веснина. На него она смотрела с откровенным обожанием.

Иван усмехнулся, не ответив. Вопрос его неожиданно развеселил. У Виталика с Никой было по машине, Соню возили на авто чуть ли не с рождения, общественный транспорт для Ведерниковых — понятие отвлеченное, но ребенок пребывает в счастливом неведении, что такое монтировка. Его сын выяснил это для себя года в три, а может, в два с половиной. Что значит — девочка…

Наверное, еще дело в том, что Ведерников на машине исключительно ездит. Ремонтируется он в автосервисе. Ивану даже непонятно, как можно совсем не ковыряться в своей машине, а для Виталика это единственно нормальный вариант.

Веснин ответил Соне. Он сказал жизнерадостным тоном Пятачка из популярного отечественного мультика:

— Монтировка — это такая штучка, чтобы снимать шины с колес, а также надевать их обратно! Она тяжелая, и, вообще, железная!

Соня в ответ рассмеялась.

— У папы такой нет.

— Да ни в жизнь не поверю. Ты попроси, он покажет, — бросил Веснин, отворачиваясь.

На самом деле девочка его как будто раздражала. Из-за Ники, наверное. Веснину Ника активно не нравилась, и он не одобрял то, что Иван пытался с ней ладить. Но ребенок не виноват.

— Эгей! Серега-а! — громко крикнул Веснин, разглядывая потерявшуюся на фоне ночного неба полоску крыши.

Никто не отозвался.

— Сиди тут! — велел Иван Сонечке, забирая у нее сумку с термосом.

“Штучку, чтобы снимать шины с колес” он сунул под куртку, за пояс.

Взволнованный сторож, оказывается, уже ждал их, стоя прямо за запертой дверью. Веснин подозвал его к окну и продемонстрировал удостоверение, которое сторож изучил, светя фонариком, после чего кинулся отпирать дверь, взволнованно и даже как-то подобострастно.

— Ты что ему показал-то? — шепнул Иван, проходя следом в темный холл.

— Я потом тебе скажу, где такие продаются. Да не смотри так. Розыгрыш. Нельзя быть, Ванька, таким серьезным.

Ключа от чердака у сторожа действительно не оказалось. Так или иначе, дальше все было быстро и просто. Веснин остался со сторожем в каморке прямо напротив входных дверей, где стоял стол с телефоном, диван и маленький телевизор, а над телефоном висел застекленный шкаф с ключами, решительно со всеми, кроме нужного. Они беседовали, а Иван тем временем поднялся к заветной дверце. Где она находится, он случайно знал, еще со времен Сережкиной начальной школы, учительница как-то мобилизовала отцов на хозработы. Правда, немного времени ушло на то, чтобы в потемках найти выключатель и зажечь свет. Замок неожиданно оказался слишком хорошим для перочинного ножика, зато сама дверь не выдерживала критики. Иван только раз как следует надавил — громко хрустнув, дверь закачалась на одной петле. Вот, и без монтировки справились.

Он аккуратно приоткрыл дверь, стараясь не выломать ее совершенно.

— Эй, кто там? На выход!

— Пап, это ты, что ли?

Голос сына прозвучал где-то близко.

— Нет, это бригада МЧС, — объяснил Иван, вглядываясь в густую темноту. — Да где вы там?

От темноты отделилась тень, распалась надвое, и вот тогда он узнал худую, долговязую фигуру сына. Второй частью тени была девчонка в длинном стеганом пальто. Этот факт Ивана порадовал — все лучше, чем если она была бы в короткой курточке. Они медлили, разглядывая своего спасителя.

— Ну-ка, быстро отсюда, — рассердился Иван. — К лестнице, и вниз!

— Пап, ты один, что ли?

— Двигаться нормально можете?

Ромео и Джульетта жались от холода, и лица их были как бы с голубизной, но это, наверное, из-за лунного света. Двигаться они неплохо могли.

Он уже отвинтил термос, и наливал им в чашку-крышку горячее, пахнущее сиропом пойло.

— Давайте, по паре глотков по очереди, потом допивайте, и живо вниз…

Девочка с удовольствием приникла к пластмассовой чашке.

— Ой, как здорово!

— Пап, мы ничего, мы даже не очень замерзли, — начал объяснять сын. — Так ты, серьезно, один?

Герой, твою мать…

— Ты, давай, пей, — сказал Иван, подливая в чашку, — я с дядей Сережей.

— И все?

— Все.

— Это классно! — в голосе сына прозвучала чистая, согревающая радость.

Герои драмы отчаянно не желали огласки.

— Вниз! — скомандовал Иван. — Машина у подъезда, там печка включена…

Дверь он постарался прислонить так, чтобы из нее не слишком свистело. Чинить — это нужны инструменты, да и не было у него никакого желания сейчас этим заниматься.

Веснин все также сидел со сторожем в каморке, теперь сторож увлеченно ему рассказывал, и даже показывал, сдвигая-раздвигая руки, и повернут сторож был спиной к входу, так что мимо него по темному вестибюлю могла бы выйти незамеченной любая диверсионная группа, не только они трое. Так они, собственно, и поступили бы — прошли бы и забрались в прогретое машинное нутро, но тут в дверь громко забарабанили, к этому добавился еще собачий лай, сторож подпрыгнул на своем стуле, и резво потрусил к дверям, но Веснин преградил ему дорогу.

— Вы поняли, что нужно сказать?

— Понял я, понял, не беспокойтесь. Это завуч наша. Она живет тут рядом, в соседнем доме, она собаку по вечерам выгуливает.

Услышав это, Сережка с девчонкой горестно переглянулись.

Дверь сторож распахнул, и в вестибюль вошли высокая худая старуха в брюках и длинной куртке, и немецкая овчарка. Овчарка пробежала вперед, остановилась перед Весниным, и громко гавкнула.

Ромео и Джульетта слились с темными панелями вестибюля.

— Кто вы, простите? — спросила завуч.

— Это, значит, э, товарищи…

— Да мы к Михайле Борисычу на огонек завернули, — бодро объяснил Веснин, хлопая сторожа по плечу. — На рыбалку позвать.

И добавил уже другим тоном, как бы, отдельно:

— Здравствуйте, Корнелия Ивановна. Не узнали, да?

Корнелия Ивановна помедлила немного, и неуверенно проговорила:

— Здравствуй, Сережа Веснин. Конечно, я тебя узнала.

Веснин шагнул к старой учительнице, широко раскинув руки, они обнялись посреди темного вестибюля, собака опять оглушительно гавкнула.

— Надо же, Берта, — сказала ей Корнелия Ивановна, — это Сережа Веснин. А как там Ваня Аверьянов?

— Да с ним-то порядок! А как же вы здесь оказались, Корнелия Ивановна? — продолжал удивляться Веснин. — Я слышал, вы в школе давно не работаете?

— Ох, Сережа! — учительница махнула рукой. — Я уже и в Тунисе поработала, почти десять лет. Теперь здесь работаю, и живу тоже здесь, вон тот дом, видишь, напротив, квартира шестнадцатая!

— Придем в гости!

— Конечно!

Сторож смотрел на все это, и моргал.

— Аверьянова-то вы сразу узнаете, — заявил Веснин, — Такой же здоровый худой лось. Он не растолстел, как я. Дымов, ты, собственно, где? Он ведь не Аверьянов, Корнелия Ивановна, он Дымов. То есть, когда-то он был Аверьянов, но вообще-то он Дымов!

Иван шагнул к ним из тени.

— Аверьянов? Ванечка! — всплеснула руками Корнелия Ивановна. — И ты здесь! Ну, конечно, вы всегда были вместе, Веснин и Аверьянов. А почему же ты Дымов?

— По отцу я Дымов, — объяснил Иван, тоже обнимая свою бывшую учительницу математики. — Аверьянов — это по отчиму.

— Понятно, понятно…

Тут она заметила детей за его спиной, глаза ее расширились от удивления.

— Постой, ты — Дымов. Так Сережа Дымов твой сын?

— Ну, конечно. Серега, мой крестник! — радостно подтвердил Веснин.

— Надо же, а мне и в голову не приходило.

— Вы идите в машину, мы сейчас, — велел Иван Сережке и девочке.

Те смотрели на разыгравшееся действо, чуть ли рты не раскрыв. Это все ладно, просто хотелось быстрее запихнуть их в тепло, а то они словно забыли, что только что мерзли.

Два раза просить не пришлось.

— Так это твой сын! — покачала головой Корнелия Ивановна, глядя вслед парочке. — Вот это да! Знаешь, хороший мальчик. И куда меньший разгильдяй, чем ты был в его возрасте.

— Спасибо, Корнелия Ивановна, — засмеялся Иван. — Я правда рад!

— С твоей женой я разговаривала недавно. Она мне тоже нравится. Так приходите ко мне в гости, вы оба, с женами, ладно?

— Не выйдет, Корнелия Ивановна, — притворно загрустил Веснин. — Нету у меня ни жены, ни детей, и не было никогда.

— Да что ты говоришь? Это же безобразие, молодой человек!

Молодой человек развел руками — виноват, дескать, но что ж делать…

— Я сюда пришла, потому что мне соседка позвонила, — объяснила Корнелия Ивановна. — Она сказала — люди на крыше, надо милицию вызвать. Из-за терактов люди стали мнительны. Я должна была проверить.

— Что ж вы сами-то пришли? — Веснин непритворно изумился. — Крышу проверять?! Вот и вызвали бы милицию, это их работа.

— Ну, зря людей беспокоить тоже не хочется. А милейшему Михаилу Борисовичу звонить было совершенно бесполезно, он бы заверил меня, что все в порядке. Да, Михаил Борисович?

— Что вы такое говорите, Корнелия Ивановна? — возмутился сторож, отводя глаза. — Да Господь с вами!

Корнелия Ивановна махнула рукой, и объяснила Сергею с Иваном:

— Среди старшеклассников прямо поветрие такое — лазить на крышу. Ключи вот украли. Остался один комплект, у директора. И не объяснишь людям, что это опасно, и все такое. Разве в шестнадцать лет кого-нибудь пугают опасности? А сегодня отпирали чердак, потому что антенну надо было проверить, потом директор лично запер. Вот я и подумала — а вдруг опять?.. Но остаться на крыше ночью — это же безумие! С каждым часом холодает, а пожарная лестница наверняка обледенела. И завтра еще воскресенье. И еще, даже если все кончится благополучно — это же жуткое ЧП! Так не хочется никаких скандалов в понедельник.

— Да все в порядке, Корнелия Ивановна. Нет никого на крыше, — сказал Иван с улыбкой. — И никакого ЧП. Только там дверь поломалась.

— Вот как?

— Никуда не годная дверь, такую и запирать не надо. Я другую привезу, старую, но хорошую, у нас есть. В крайнем случае, пришлю кого-нибудь. Может, вам еще что-нибудь надо, кроме двери?

— Ванечка, — всплеснула руками Корнелия Ивановна. — Да у нас с сентября плотника нет. Конечно, много-много всего надо!

— Ну, тогда ладно. Может, и плотника вам найдем…

— Это хорошо бы. Видишь, как здорово, что мы сегодня встретились. И школе польза. Только, Ванечка, с дверью надо до понедельника закончить, хорошо? Раз уж она сломалась?

— Будет до понедельника…

Сторож остался сторожить, с Корнелией Ивановной сердечно простились, опять пообещались в гости, и она ушла, ведя на поводке овчарку Берту. У всех при расставании сделалось хорошее настроение, и у сторожа, и у Корнелии Ивановны, и у Ивана с Сергеем тоже. Они даже потолкались, дурачась, у машины, прежде чем в нее залезть.

Это происшествие, в общем, оказалось кстати. Они вернулись в привычное, нормальное для себя состояние. Что-то между ними как будто стояло, а теперь исчезло. Стало, как раньше.

“Всегда вместе — Веснин и Аверьянов” — сказала Корнелия Ивановна… Они и правда были вместе. Так все было проще — и Веснину, и Аверьянову. Дымову, точнее. Аверьянова ведь нет, есть Дымов.

Спасибо Корнели Ивановне. И этим двоим юным оболтусам, конечно, которых потянуло на запрещенную романтику.

В машине стало жарко, царило приятное оживление, и похоже было, что суровые последствия переохлаждения никому не грозят.

Веснин первый уселся на пассажирское место, так что Ивану досталось водительское. Впрочем, это опять было то, что надо. Ребята сразу притихли, сидели чинно, опустив очи долу, Сонечка только чему-то при этом еще улыбалась.

— Корнелия Ивановна вас засекла, как вы по крыше гуляли, — сообщил Иван сурово. — Хотела милицию вызвать.

— А мы там даже станцевали, — сообщила Джульетта светским тоном. — Знаете, так холодно было…

Иван покосился на сына, который вжался в сиденье между двумя девицами. Они станцевали, ничего себе. Ясное дело, что холодно было, но он, сын, что, уже способен станцевать с девчонкой? На крыше? Так, глядишь, далеко пойдет.

— Я думал, пусть все уйдут, а там что-нибудь придумаю, — объяснил сын. — Замок не открылся, а дверь я не догадался выломать, да мне и нечем было. Главное, пап, чтобы директор не узнал…

— Это я уже понял.

— Зато школе теперь великая польза, — вставил Веснин. — Теперь твоему бате придется, как пить дать, не только дверь ремонтировать, так что директор будет счастлив и доволен. Видите, как все хорошо закончилось, для школы особенно. Кстати, давайте представимся. Меня зовут Сергей Викторович. С Иваном Константиновичем все, наверное, знакомы. Как будем называть вас, прекрасная мадемуазель?

— Настя… — Джульетта очаровательно улыбнулась.

Она Настя, оказывается, а не Джульетта.

— Очень приятно, — отозвался Веснин.

— Пап, а вы тоже учились у нашей Корнелии? — осторожно предположил Сережка.

— Ну, да…

— Сколько же ей лет?!

Ну, конечно. Родители — мастодонты, кто же тогда их учителя?

Настя невинно поинтересовалась:

— А она и раньше была такая злая?

— Да не злая она совсем. Она хорошая, к вашему сведению…

— Вот окончим школу, может, через двадцать лет тоже так будем думать, — как бы согласился Сережка. — Она не скажет директору?

Иван с Весниным переглянулись и расхохотались.

— Кофе с пирожными, мальчики и девочки? — весело предложил Веснин. — Гулять, так гулять. Вань, останови у “Магнолии”.

— Да там сейчас наверняка мест нет, — буркнул Иван.

Но у “Магнолии” он притормозил, в основном потому, что рядом светилась неоновая вывеска салона сотовой связи.

— Сюда возьмем, — решил Веснин. — Серега, вылазь, пошли, — и, прихватив термос, они отправились в кафе за пирожными.

Иван тоже вышел из машины. Сначала он, не спеша, выкурил сигарету, потом спустился в маленький светлый подвальчик. Вспомнилось — раньше тут была часовая мастерская. Недавно совсем.

Хорошо, очереди нет, и девушка за стойкой сразу заулыбалась. Подав девушке сто рублей, Иван продиктовал свой мобильный номер. Девушка заулыбалась еще радостней, быстро пощелкала клавиатурой, назвала его фамилию, и выдала чек.

Его фамилию она не спросила, а назвала сама. Ведь обычно операторы фамилию спрашивают, наверное, есть инструкция на этот счет. Что ж, значит, все еще лучше. Он вынул следующие сто рублей и продиктовал девушке Регинин номер.

Итак?..

— Ведерников, Виталий Юрьевич, — сказала оператор. — Все правильно?

Он ушам своим не поверил. Но поспешно кивнул, сгреб со стойки чек и сунул его в карман.

Ведерников? Виталик?..

“Кстати, я их застукала. Наши половины целовались, и им было хорошо!”

Так сказала ему Ника сегодня. Он не поверил. Когда она говорит ему гадости, он не верит.

Интересно, он похож на идиота?

Все равно странно. Зачем Ведерников стал бы давать Регине телефон с симкой, оформленной на свое имя?..

— Ну, где ты пропал? — Веснин и Сережка ждали его с коробками и термосом.

Что интересно — Иван ведь не удивился бы, узнав, что у Ринки с Серегой что-то завязалось. Серега был когда-то всерьез в нее влюблен, и все эти годы ни разу не забыл про ее день рождения. Они тихо, интимно как-то болтали, сдвинув головы, на кухне…

Еще Серега ему когда-то сказал: “У нас обоих может быть сколько угодно женщин. Глупо ссориться из-за этого”. И был свидетелем на его свадьбе.

Хорошо, что не Серега. Пока пусть хоть это. Не все сразу.

А Виталик… Да про него он и не подумал бы ничего! Никогда не замечал такого, что бы царапнуло. А Ника — та об этом поговаривала давно, это верно. Усмехалась, делала большие глаза, намекала. Но ему ведь казалось, что он знает, почему!

— Ванек, очнись. Тебя какая муха укусила?

Веснин сунул в руки Соне коробку с пирожными, в другой коробке оказались одноразовые кружки и ворох бумажных салфеток.

— Дядя Ваня, это… Это так вкусно, нет слов! — Сонечка одной рукой протягивала ему коробку, другой она держала надкусанное пирожное, и жевала с блаженством на лице.

Все они, впрочем, жевали, и все с удовольствием.

— Это просто вы, детки, проголодались, — с удовольствием констатировал Веснин. — Для аппетита ничего нет лучше, как на морозе погулять.

Он тоже жевал.

Иван бросил в рот пирожное, которое оказалось вообще без вкуса, а когда проскользнуло в горло и дальше, рот наполнился кислятиной. Он потянулся за кофе. Обжигающе-горячий кофе тоже был без вкуса.

— Милые дамы, с родителями-то как, проблем не будет? — вспомнил Веснин несколько запоздало.

Они доставили по домам обеих милых дам, и с родителями не было никаких проблем. В доме Насти творилось какое-то торжество, играла музыка, и сексапильная особа на шпильках, которая в сумерках сошла бы и за сестру, но оказалась Настиной мамой, принялась приглашать их к столу. Потом в прихожей появился Настин папа, высокий мужик с лысиной и с бутылкой коньяка в руках, но Иван с Сережкой уже устремились вниз по лестнице.

Соню они проводили до квартиры. С ее родителями тоже не было проблем, потому что не было и родителей тоже.

Соня прошлась по ближним комнатам, включая свет.

— Не знаю, куда все подевались. Ну, ничего. Буду телевизор смотреть. Здорово все получилось, правда?

Иван согласился, что все действительно здорово.

“Кстати, я их застукала!”

Сегодня? Здесь?

Ника не сказала, где и когда. Виталик — он хитрый лис. Здесь, дома, он не стал бы…

Или стал бы?

Выйдя из подъезда, Иван глянул вверх, на окна Ведерниковых — они все ярко светились. Соня с детства боялась темноты.

— А ее мать меня узнала, — сообщил Сережка уже в машине. — Она же меня видела, когда в школу ругаться приходила. Наверное, она не сердится больше.

Иван не сразу понял, о ком речь. Оказывается, о маме Насти-Джульетты.

— Ругаться приходила? — удивился Веснин. — Так это ты ее, что ли, Настю эту, к стулу приклеил?

Веснин захохотал, держась за живот.

Откуда-то он был в курсе этой истории, кто-то ему рассказал. Не Иван. Сам Сережка?

— Она, вообще-то, ничего, — сообщил сын как-то виновато, и Веснин захохотал еще громче.

— Ничего! Она ничего! Хорошая характеристика для девушки, с которой танцуешь на заснеженной крыше.

— Никакая крыша не заснеженная, — Сережка покраснел, как рак, но в темноте это было не очень заметно.

— Олух ты, — сказал Иван, впрочем, без злости. — С крыши ведь и свалиться можно!

— Вот поглядите на него! — вздохнул Веснин. — То дети простудятся, то они с крыши свалятся! И никакого понимания, что это так клево! Или не клево, а как это называется, скажи, парень? Эх, были бы у меня свои дети, я бы тоже был таким нудным! Серега, а тебе отец не рассказывал, случайно, как он сидел на крыше с биноклем, высматривая одну девушку? Понял, не рассказывал…

— Это было не зимой, — заметил Иван.

— Несущественно. Так слушай, — Веснин повернулся к Сережке. — Надо было девушку одну найти. Предполагалось, что она выйдет из дверей, дверей было две на некотором расстоянии. Вот папа твой походил-походил между ними, а потом полез на крышу с биноклем, потому что решил, что с крыши лучше видно. А рядом был не что-нибудь, а режимный НИИ. Вот какие-то бдительные граждане и засекли типа с биноклем возле важного объекта, и позвонили, куда следует. Ну, на наше счастье, мы были ребята ушлые, так что вовремя сообразили смыться. Знаешь, в одном месте прыгать пришлось между домами на расстояние в метр с лишним, и высота была пять этажей. А тут, гляди на него, заладил — с крыши упасть можно…

Сережку рассказ удивил настолько, что он просто дар речи потерял. Хотя, чего тут удивляться, в любом боевике тебе кое-что покруче покажут. Но — папа?…

— Не больше метра было, — возразил Иван. — Ерунда. Сантиметров семьдесят…

А Веснин опять захохотал.

— Не скромничай. И нет, чтобы сообразить — в таком месте на крышу с биноклем нельзя лазить!

— Я был молодой дурак, — хмуро признал Иван.

— Ну, да. А он сейчас молодой дурак. Так что же ты хочешь? Это пройдет.

— А вы бы просто встали один у одной двери, другой у другой, — дельно заметил Сережка.

— Эге, — покачал головой Веснин. — Так я же эту девушку в лицо не знал. Тогда не знал, — поправился он.

— Так вы ее нашли все-таки?

— Ну, да. Только потом. Позже. Кстати, мне потом твой батя эту девушку в шахматы проиграл, — с ехидцей сообщил Веснин.

— Правда, что ли?! А почему в шахматы?

— А любили мы шахматы.

— А если бы вас арестовали? Ну, на крыше?..

— Это, брат, было бы серьезно. Тогда с такими вещими не шутили.

Вспомни они все это когда-нибудь в другой раз, Иван бы улыбнулся. А сегодня — нет. Сегодня это было почти как зубная боль.

— Нельзя так бояться директора, — бросил он сыну. — Глупо. Директор, он что, крокодил?

— Забыл ты все про жизнь, пап, — вздохнул Сережка. — Директор — он хуже крокодила…

Когда подъехали к дому, Веснин вручил крестнику коробку с оставшимися пирожными.

— Маме передашь. Дуй домой, мы с отцом поговорим немного.

Тот задержался на секунду, чтобы спросить:

— Па, маме рассказывать будем?

— Нет, не будем.

— И правильно, — одобрил Веснин. — Нечего зря волновать маму.

Иван приоткрыл дверь, и в машину потек холодный воздух. Так дышалось гораздо лучше.

— Ты сейчас свободен? — спросил он Серегу, и получил предсказуемый ответ:

— Если тебе надо, я всегда свободен. Ну, почти всегда.

— Я переночую у тебя, а? Там и поговорим заодно.

Вот тут Веснин удивился по настоящему.

— Даже так? То-то я смотрю, с твоей физиономией не то что-то.

— Поедем к тебе, или нет?

— Ясно дело, поедем. А жену предупреждать будешь?

— Буду.

Иван позвонил Регине и коротко сообщил, что переночует у Сереги.

Регина удивилась и встревожилась — так ему показалось.

— Но что случилось? Ваня, почему ты молчишь?..

Как будто она такая же, как всегда. Но она же — не как всегда…

— Все в порядке. Не волнуйся, я потом тебе все объясню, — и он нажал “отбой”.

Хорошая отговорка, на все случаи жизни. Что он потом объяснит? Да ничего. Или не нужно будет объяснять. Или ей придется объяснять…

Нет уж, увольте. Выслушивать объяснения ему тоже не надо. До сих пор как-то обходилось без них, без объяснений…

Просто ему нужно время, сколько-нибудь времени без Регины. Он не может сейчас ее видеть, говорить с ней, вести себя так, словно ничего не произошло. Вести себя иначе, так, словно что-то произошло, он тоже не хочет. Не сегодня, по крайней мере.

Звонок мобильного, и опять — ее голос.

— Ваня?..

Веснин забрал у него телефон. Иван гладил большим пальцем оплетку руля, и почти не слушал, что Серега весело и вдохновенно врал его жене. Какая разница, что именно это было?

Она даже засмеялась в ответ. Ее смех Иван хорошо расслышал. Все разговоры Веснина с Региной, заканчиваются тем, что она смеется.

— Что случилось, объяснишь? — спросил Веснин.

— Нет пока.

— Ну, и хрен с тобой. Пусти меня за руль, и поехали.

Веснин снимал квартиру, двухкомнатную, на втором этаже. На соседней улице жили его родители, и сестра с детьми.

— Есть будешь?

— Нет, — мотнул головой Иван.

— Тогда пей, — Веснин выставил на стол бутылку, — это джин. Хорошая вещь. Тоника вот нет, ничего? — это он пошутил, конечно.

— Куда же мы без тоника? — усмехнулся Иван.

Тоник он даже не нюхал, никогда в жизни. И в голову до сих пор как-то не приходило попробовать, что такое тоник.

Веснин вынимал из холодильника какие-то плоские кастрюльки и коробки, с интересом изучал их содержимое, как будто видел впервые.

— Только не напивайся, — предупредил он мимоходом. — Я ведь с тобой говорить хочу. Разговаривать-то со мной будешь?

— Буду.

Правильно, они будут разговаривать. О коллекции того несчастного грека. Хотя, кто его знает, может, грек был счастливый. Поговорить — это как раз то, что надо. О чем-нибудь… другом.

Иван спросил:

— Ты что-нибудь знаешь о фамильных ценностях семьи Хижанских? Коллекция, как там его, с греческой фамилией…

— Каламбики, — подсказал Веснин. — Коллекция Каламбики. Ну, да, есть немножко.

Он не удивился. Вообще.

Иван плеснул джина в стакан, выпил и отвернулся к окну.

— Закусывай, — Серега подвинул коробочку с салатом.

Иван жевал, и смотрел на улицу. Там ярко горел фонарь. Пушистый кот с плоской мордой ходил по лавочке, потом пристроился на краешке. Из подъезда выскочил пацан, схватил кота в охапку, и убежал.

Может быть, ничего и не произошло. Эта мысль впервые за последнее время пришла в Иванову голову. Просто подумалось — как хорошо было бы, если бы ничего не произошло. На все нашлись бы другие, вполне невинные объяснения.

По крайней мере, завтра он решит, что со всем этим делать.

— Ты, случайно, не решил ли поискать коллекцию Каламбики? Не вдохновил тебя твой Локтев?

Это Веснин спрашивал. Первый нормальный встречный вопрос — откуда ты знаешь?

Он не задал встречный вопрос. Он только ответил:

— Нет.

Потом поправился:

— Не знаю. Подделки нашли давным-давно. Вряд ли Хижанские что-то знают о коллекции.

— Все верно. Они и не знают. Хотя должны бы, по идее. Просто недоразумение получилось. Ну, ничего. Думаю, я уже объяснил, кому надо…

Иван даже не взглянул на Серегу. Все шло примерно так, как он почему-то и ожидал.

— Прав твой Локтев, в таких делах не знаешь наверняка, — продолжал Веснин, — всегда есть шанс ухватиться за ниточку, которую никто больше в упор не видит. Вот и он надеется, что ты, например, найдешь подход к старушке Хижанской, и она тебе что-нибудь интересное расскажет, а там, глядишь… Много чего смутного и увлекательного было в замечательной биографии Виктора Киржанского. Киржанкого, — повторил он четко, и улыбнулся. — Локтев не сказал тебе, Вань, что настоящая фамилия предка звучала так? Может, он и сам не знает. Посчитал за ошибку перевода. Так вот, лично я считаю, что никакой коллекции у Хижанских-Киржанских нет. Я уверен в этом, процентов этак на девяносто девять. Честно тебя предупреждаю, чтобы ты не начал тратить свое драгоценное время.

Иван слушал, не перебивая. Пошарив в кармане, Веснин вынул листок бумаги, развернул и бросил на стол. Это был факс, который получала Ника. Тот самый, найденный под тумбочкой.

Он опять не удивился. Все было как-то … очевидно.

— А ты меня расстроил, не спорю, — добавил Веснин. — Не должен был ты меня подозревать! А то, что я что-то знаю — так мне по должности положено. А ты говоришь — взгляд у меня… Смех, да и только.

— Ты все волнуешься о том, не поглупел ли?

— Если честно, то да, — Веснин больше не улыбался, и на Ивана он не смотрел, сидел расслабленно, как отдыхающий кот. Так же, не глядя, добавил:

— У меня одно время с памятью что-то было, заговариваться даже начал. Потом прошло. Покололи мне какую-то дрянь, и прошло. И знаешь, что? Я ведь понимаю, что ты думаешь, обо мне, в связи со всем этим. Так вот, Ваня — для твоих Хижанских-Киржанских все только к лучшему. Это давняя болячка, с ней покончить надо. И то, что этим занимаюсь я, тоже к лучшему, уж поверь. Хотя я и получаю за это вполне конкретные красивые бумажки, не очень много, кстати. А вот почему этим занимаюсь я, если забыть про бумажки?..

Он нехотя потянул из кармана засигналившую трубку. Иван опять отвернулся к окну.

— Погодите, не так быстро, — мягко попросил Веснин. — Говорю — погодите. Не волнуйтесь. Вы домой-то звонили? Так позвоните еще! Повторяю, скорее всего, все в порядке. Когда отправлена телеграмма? Да, время, время посмотрите. Так… Теперь успокойтесь, пожалуйста. Я сейчас приеду, вы меня поняли? Нет, ничего не делайте! Я скажу, что делать…

— Вот, чего-то в этом духе я и ждал, — бросил он, вставая. — Собирайся, поехали. Будет интересно. Развлечешься уж точно.

И добавил со злой веселостью:

— Если все так, как я думаю, я собственноручно отшлепаю эту овцу.

— И что это значит?

— Поехали, — отрезал Веснин. — Говорю — не пожалеешь. А потом я тебе объясню все. Все, слышишь?

Дверь им открыла взволнованная женщина, моложе Веры Михайловны, но похожая на нее так, как и должна походить родная сестра.

— Ну, что, домой дозвонились? — тут же поинтересовался Веснин.

— Нет. Там не берут трубку… — женщина готова была разрыдаться.

— У вас все в порядке, Анна Михайловна, — повторил Веснин. — Просто вас хотят выманить из квартиры, всего лишь. Не волнуйтесь. Я ручаюсь. Телеграмму дайте…

Он мельком взглянул на поданную телеграмму и бросил ее на стол, тут же поднял телефонную трубку.

— Алле, такси? Прямо сейчас, пожалуйста. Улица Минина, двадцать один, это второй дом от перекрестка, второй подъезд. Через десять минут? Хорошо.

Адрес, отметил Иван, Серега назвал гладко, не запнувшись, как свой собственный.

— Анна Михайловна, вы сейчас уедете, — объяснил Веснин женщине. — Здесь, в городе, есть кто-нибудь, к кому вы могли бы попроситься на ночь?

Она покачала головой.

— Тогда вот что. Поезжайте ко мне. Переночуете, и все. Диван там один, белье в шкафу, на кухне найдете все необходимое. Замки открываются легко, справитесь. Уж простите, отвезти вас не могу, — Веснин выдернул лист из блокнота, быстро написал адрес, вместе с ключами вложил в ей ладонь.

Анна Михайловна смотрела испуганно.

— Может, лучше просто к соседке попроситься?

— Нет, дорогая моя, — Веснин терпеливо вздохнул. — Все должны видеть, как вы вышли из подъезда, и уехали. Собирайтесь быстрее, зубная щетка, там, что вам еще нужно? Такси будет с минуты на минуту!

— Все должны видеть?.. Кто это — все?!

— Ну, не все. Тот, кому надо, должен видеть. Зато, когда вернетесь, мы наверняка будем знать, что беспокоиться не о чем.

— Ой, хоть бы так!

Лишь за Анной Михайловной закрылась дверь, они погасили свет. Выглядывая из-за занавески, Веснин проследил, как женщина села в такси.

— Вот, — он потер руки. — Думаю, до утра ждать не придется. Еще поспать успеем. Или тебе не хочется?

Ночь за окном стояла лунная, светлая, и глаза Сереги блестели в темноте.

— Так что тут у нас за кино? — поинтересовался Иван.

— Подожди, увидишь. Я предполагаю, что наша злоумышленница явится сюда в одиночестве. Она уже пыталась привлекать посторонних, и в дальнейшем решила этого не делать…

— Кто — она?

— А ты как думаешь? По крайней мере, мы оба знаем некую особу, которая считает себя по определению умнее других, и делает глупости пачками.

Только об одном человеке, известном им обоим, Веснин выражался именно так.

— Ника, что ли? Нет.

Представить себе, что это Ника мечтает забраться ночью в пустую квартиру Хижанских? Это слишком даже для Ники. Это исключено.

С другой стороны, зачем ей тот факс?

— Подожди немного, — Веснин усмехнулся. — Я, например, знаю, что твоя любимая родственница уезжала из города вчера вечером, а вернулась она сегодня к одиннадцати утра приблизительно. Видишь, каково ей приходится бегать, одной-то? Не позавидуешь. В сущности — восхищаюсь.

Иван спросил, наконец:

— Откуда ты знаешь, о чем я говорил с Локтевым?

— Засунь руку в карман, — ответил Веснин.

— Что?

— Левую руку засунь в карман. Тоже в левый. Что у тебя там лежит?

— Носовой платок.

— Внимательнее смотри, — Веснин посветил фонариком. — Ну? Неужели потерял? Не может быть.

Иван выудил двумя пальцами плоскую пластиковую таблетку размером с пять рублей, но несколько толще. Первая мысль была — пуговица. Откуда пуговица?

— Дай сюда, — Веснин забрал у него таблетку. — Потеряешь еще, а вещь хорошая, пригодится. Видишь, какая прелесть, приятная, нескользкая совсем, — он любовно погладил таблетку пальцами, — почему-то ниоткуда не выпадает.

— Это что?

— Вань, Жучок это. Передатчик. Я вас слушал. Теперь говорю — извини. Просто так было намного проще, и тебе и мне.

— Так…

— Я сказал — извини.

— Я понял, — он посмотрел на светлый квадрат окна.

Такая лунная выдалась ночь.

Лучше бы сейчас что-то делать. Бегать. Мерзнуть. Да хоть землю ломом долбать. Только не сидеть и ждать.

— Ты расслабься, — посоветовал Веснин. — Не все сразу.

Иван и сам умел давать дурацкие советы. Да кто этого не может! Такого добра, советов, никому не жалко.

— Так, — Веснин тронул его за руку. — Сейчас, думаю. Ишь, ты, конспиратор!

У него была улыбка в голосе, как будто они устроили засаду на шкодливого котенка. Так, скуки ради забавляются, и вот, им сейчас улыбнется удача — поймают котенка, или кого еще там…

Иван тоже понял, что случилось — кружочек дверного глазка, который светился было, теперь погас. В подъезде выключили свет.

Тишина. Тише не бывает.

Ага… Шаги. На лестничной площадке. Небыстрые шаги, осторожные. И еще, Иван сразу понял, что женские это шаги, не вдаваясь в детали — почему, просто понял, и все.

Как по команде, они встали и отступили в стороны, растворились среди густых теней темной квартиры, Веснин задвинулся в нишу за шкафом, Иван — за дверной косяк.

Тихо и уверенно щелкнул замок, открылась дверь, кто-то быстро вошел, и дверь закрылась, только после этого вошедший принялся шарить рукой по стене в поисках выключателя, нашел его, нажал. Свет не вспыхнул.

— Вот гадство! — сказал таинственный незнакомец негромко, но с чувством.

И сразу потерял свою таинственность, потому что Иван, конечно, узнал голос.

Ника. Это пришла Ника.

Она быстро проскользнула мимо них обоих в комнату, при этом один раз неловко покачнулась и почти коснулась Ивана, он ясно ощутил запах ее духов, тех же, что и несколько часов назад.

Ему стало почти смешно. Поливаться духами, планируя что-то подобное — это… Это нечто.

В комнате свет тоже не зажегся. Темная тень, в которой он теперь уверенно угадывал Нику, прошла дальше, в комнату Жени, и тоже попыталась зажечь там свет. Потом тень вернулась, постояла посреди комнаты — Ника, должно быть, соображала, что же ей делать в осложнившихся обстоятельствах. Но вот она решительно пристроила сумочку на край кресла, туда же уронила куртку, опять взяла сумочку, вжик-вжик — прошелестела молния. Ника достала из сумки фонарик и сразу включила его, провела лучом по комнате — луч едва не задел Ивана. Потом она пристроила включенный фонарик на полку, влезла на табурет и принялась за верхнее отделение шкафа. Сначала пыталась вынимать вещи аккуратно, потом просто стала сбрасывать все на пол.

Собственно, уже можно было и вмешаться. Веснин тоже так решил.

— Достаточно, — сказал он негромко и весьма доброжелательно. — А то ведь еще убирать придется весь этот бардак…

Ника негромко вскрикнула и покачнулась на табуретке.

— Кто … тут?

— Твоя потерянная совесть, — ответил Веснин с тем же издевательским спокойствием, и с той же доброжелательностью.

Иван вдруг ощутил острую жалость к Нике. Ее надо остановить, да. Но не стоило над ней издеваться.

— Ника! — позвал он негромко и шагнул к ней.

Ника завопила так, что зазвенело в ушах, спрыгнула с табуретки, пронеслась по комнате к балконной двери, запуталась в шторе и дернула ее, срывая петли, но в следующую секунду она уже пыталась распахнуть дверь. Естественно, это оказалось невозможно, мешали шпингалеты сверху и снизу, но она настойчиво дергала дверь, металась, не оглядываясь на Ивана, который остановился в паре метров он нее.

— Ника, остановись. Повернись ко мне, — попросил он.

Она замерла, и спросила почти шепотом:

— Ваня? Это ты … совесть?..

— Ника, все в порядке. Не бойся.

Позади них засмеялся Веснин.

— Нет, совесть — это я…

Ника опять пронзительно, по-птичьи вскрикнула и с силой ударила по стеклу кулаками, стекло опасно зазвенело. Тогда Иван быстро, одним шагом, приблизился и просто поймал ее, схватил за руки, она вырывалась, билась, и вдруг впилась зубами в его руку.

— Я сейчас свет зажгу, господа и дамы, — сказал Веснин. — И нам сразу станет уютнее.

Действительно, почти сразу вспыхнул свет. Ника опомнилась и перестала биться, Иван тут же отпустил ее. На руке, возле кисти, алела капелька крови. Еще в этом месте медленно разгорался огонек боли, а ведь тогда, в самый момент, он почти ничего не почувствовал.

Веснин сразу заметил кровь.

— Надеюсь, мадам регулярно делает прививки? — осведомился он насмешливо. — Укол от бешенства не нужен?

Он взял ее фонарик, выключил и подбросил на ладони.

— А ты запасливая. Молодец. Даже не ожидал.

— Вы, вы… — забормотала Ника, — как вы могли, вы, гады… Кто просил вас мешать? И свет выключили, это нечестно…

— Ух, ты, — весело изумился Веснин, — Вань, слышь, мы поступили непорядочно. Мадам, не огорчайтесь так. Здесь нет, и никогда не было коллекции Каламбики. Вы же ее ищете? Так вот, успокойтесь. Ее нет.

— Это неправда! Неправда, неправда!

— Не надо так орать, — Веснин поморщился. — Время позднее. Еще соседи милицию вызовут, придется объясняться с представителями закона.

— Вот именно! И что вы им скажете? Как вы сюда попали?

— А ты? Что скажешь? А ту телеграмму ты послала? Знаю, что ты, потому что знаю, где ты была сегодня в восемь утра, — он взял со стола телеграмму, помахал ею. — Пишешь, чтобы Анны Михайловна приезжала срочно, у нее сын в больницу попал. Сволочной прием, милая. А если бы у нее было слабое сердце?

Ника и не подумала отнекиваться.

— Как бы не так. Слабое сердце! — она резко засмеялась. — А вы у нас белые и пушистые, да?

— Ни в коем случае. Ты сядь, в ногах ведь правды нет.

— Как бы не так!

— Ника, — позвал ее Иван. — Сядь, пожалуйста. Нам удобнее будет разговаривать.

Он почти уверен был, что она послушается. Ника его изводила, дразнила, вела себе отвратительно — иногда, забываясь, но при этом изо всех сил стремилась не терять лица, оставаться привлекательной. Она всегда стремилась ему нравиться. Он это давно понял. В сущности, пользуясь этим, можно бы крутить ею как душе угодно…

Так и вышло — они встретились взглядами, и Ника моментально опомнилась, как-то заметно подтянулась и даже улыбнулась уголками губ.

— Хорошо. Действительно, так удобнее, — не торопясь она подошла к креслу и села.

— Умница, — Веснин, усаживаясь напротив, довольно потер руки. — Давай спокойно поговорим. Мы же не враги тебе, в самом деле? Дай, угадаю. Ты ищешь вещи из коллекции Каламбики. Это дюжина подвесок, каждая — с портретом, кое-где обсыпаны драгоценными камушками. Так?

— Так.

Теперь Ника держалась, как английская королева на приеме — очень спокойно и очень с достоинством.

— Тебя подбила на эту авантюру фрейлейн Крингеляйн? Да или нет? Мне просто хочется знать, — Веснин улыбался.

— Да, это идея Беаты. Это ее драгоценности, — признала она, и тут же поправилась, — собственно, нет. Они ничьи, к Беате отношения не имеют, и Хижанским тоже не принадлежат. Они пропали во время революции. Это все равно, что найти клад.

Веснин широко улыбнулся.

— Да уж. Главное для совестливого человека — для себя самого придумать оправдания. Не надо, милая, ставить все с ног на голову. Клады не ищут, перетряхивая чужие гардеробы. Или я не прав?

— Но здесь — совсем другой случай. Они не знают…

— Хозяева не знают, что у них спрятан клад? — Веснин опять рассмеялся. — Послушай меня. То, что желает получить фрейлейн Крингеляйн, давно нашли хозяева. Твой знакомец Женя тогда еще под стол бегал.

Ника еще больше выпрямилась и изумленно заморгала.

— Это была дешевая подделка, которую подсунули Виктору Киржанскому, и письмо с вот этим чертежиком было написано тоже специально, — он вынул факс с чертежом, развернул и потряс перед Никой. — Тут все липа, моя дорогая.

— Хижанскому, — автоматически поправила Ника.

Она не сводила с Сергея широко раскрытых глаз, и больше не была похожа на английскую королеву. Она была … сбита с толку. Изумлена. И, должно быть, не слишком поверила Сереге.

— Пусть Хижанскому, какая разница, — легко согласился он. — Только я точно знаю. Мне это объяснил правнук того самого Хижанского, который дело и обстряпал. Вот именно, правнук. Евгений Хижанский — тоже правнук, но другая ветвь, потомок другого сына. Короче говоря, Женин предок, рассорившись с семьей, решил во имя благой цели ограбить отца с братцем. А может, считал, что право имеет. А те его возьми и обхитри. Больше я подробностей не знаю, но все вроде бы ясно. Не понятно только, почему он ценности придержал, а не пустил на великое дело, тогда бы, небось, и выяснилось, что там, в шкатулке…

— Понятно, — кивнула Ника. — Очень жаль. Что ж, всякий может ошибиться.

— Конечно, девочка. Ты вот что скажи, пожалуйста. Мне, повторяю, просто интересно. Как получилось, что Беата вышла на клад?

— Благодаря мне, — Ника вскинула подбородок. — Я узнала на фотографии Женю. То есть, я имела полное право…

— На какой фотографии ты узнала Женю?

— Нет, не Женю. Я оговорилась. У Беаты в альбоме есть фотография Жениного прадеда, от бабушки осталась. Бабушка у нее была русская. Она попала в Германию во время войны, еще девочкой. Потом мать этой бабушки вышла замуж за немца…

Иван вспомнил. Конечно, Женя. Человек с фотографии в компьютере Локтева и Женя Хижанский, которого Иван видел в жизни раз или два — очень похожи…

— Так это мать бабушки привезла в Германию фотографию Хижанского? — спросил Веснин.

— Да. Может, он был ее возлюбленным? И отцом ее дочки, почему нет?

— Душещипательно. Ну-ну, дальше.

— Вот и все. Они обе знали про сокровище, про то, что оно спрятано в сундучке. Они писали в Россию, но выяснили только, что семья Хижанских пропала без вести. А когда я узнала лицо на фотографии, а Женя очень похож на своего деда, мы сопоставили некоторые факты и выяснили, что Женя точно тот самый потомок Виктора, и сокровища должны храниться у него, только он этого не знает. Я же видела у них дома шкатулку. Шкатулка была цела. Чтобы достать сокровища, ее пришлось бы сломать. Беата мне все объяснила и показала чертеж.

— И вы решили сокровища изъять, благо хозяева не в курсе. Молодцы, умные девочки.

Ника на секунду сжала губы.

— Они им не принадлежат. Я заслуживаю не меньше. Мы заслуживаем…

Веснин, глядя на Нику, веселился вполне искренне. Ивану вот было невесело. Ему было — никак. И он молчал. Это Сереге было что сказать, а Ивану хотелось просто послушать. Он ведь из них троих знал, должно быть, меньше всех.

Зато он прошел немного и сел поблизости от Ники, напротив Веснина. Это значило, что Иван Нику не одобрял и не поддерживал — это совершенно точно, но, тем не менее, обижать ее он Веснину не позволил бы. Не нужно было ее обижать, а Серега — он мог. По тому, как тот глянул, как блеснули его глаза, ясно было, что он все правильно понял. У них же с пониманием нет проблем.

— Видишь ли, девочка, вы с Беатой повели дело с грацией слона в посудной лавке, — объяснил Веснин. — Обе осторожничали изо всех сил, но все равно она всполошила всех, кого не надо, там, а ты — здесь. Скажи спасибо, что хорошо все закончилось. Кстати, ты ведь решила облапошить Беату и забрать все себе?

— Нет! — Ника густо покраснела.

— Нет? Тогда я не понял. Ты ведь здесь искала покупателя. Наводила справки, кто может купить побрякушки. А зачем продавать их здесь, если ты собиралась делить куш с Беатой?

— Я не хотела быть обманутой. Хотела знать, сколько это стоит…

Веснин пожал плечами.

— Все равно. Ты вела себя глупо, поэтому правду тебе не сказали. Рыночная стоимость этих вещей значительно больше. И вообще, не умеешь — не лезь. Ты могла бы вляпаться в куда более серьезные неприятности.

Ника смотрела на Веснина, не отрываясь. Она побледнела. В сущности, этот человек ее серьезно унизил, щелкнул по носу вот этим “Не умеешь — не лезь!”

Он прекрасно знал, как ее унизить.

Она отвела глаза, потом быстро взглянула на Ивана. Тот тоже глядел на Веснина, спокойно так, исподлобья, на ее смятенье ему было наплевать. И хорошо. Она старалась не думать о том, что ее только что поймали ночью в чужой квартире, и роль у нее здесь самая жалкая. Ничего. Ей надо как-нибудь… продержаться. Перетерпеть. Все закончится, и она уйдет, и будет, как раньше.

Вот если бы здесь не было Ивана… Тогда бы все могло закончиться куда хуже. А узнай обо всем сестра и родители — от этого она бы умерла. Но Иван ничего не скажет ни Ринке, ни родителям. Он никогда ничего не говорил им про нее…

Веснин тем временем прододжал:

— Первый сундучок, на который ты изначально рассчитывала, оказался не тем, что нужно. Ничего в нем не было, так ведь? А ведь Беата тебе чертежик показала, там размеры проставлены. Перечертила бы себе в блокнотик. Прикинула бы размеры, так, на глазок — сразу поняла бы, что сундучок не тот. Так нет же, сначала намутила тут воды, потом испортила вещь, а потом кинулась опять к Беате за разъяснениями. Она тебе скинула факсом чертеж, и ты решила, что теперь-то уж непременно отыщешь то, что нужно. Сундучок-то тот ты распилила?

Ника вскинула голову.

— Что?..

— Распилила, говорю, сундучок? На мелкие кусочки?

— Да, примерно.

— На даче. А пилу у соседа напротив одолжила.

— Ты следил за мной?

— Ну, да. Делать мне больше нечего. Еще скажи — зачем была эта инсценировка, легенда про германскую бабушку? Ты же знакома с мамой Жени. Не могла сама убедить ее продать шкатулку?

Ника спокойно объяснила:

— Я пробовала. Она отказалась продать. А уговаривать и дорого платить я побоялась — еще заподозрит чего…

— Понятно. Ну, что ж, людям свойственно ошибаться. Только умные на ошибках учатся, а дураки — нет. В общем, уверяю тебя, нет здесь той шкатулки. Мы спасли тебя от огромных трудов и разочарования.

— Благодарю, — задумчиво усмехнулась Ника. — Но драгоценности были. Женя рассказывал, будто бабушка, во время войны, когда они переезжали, носила на поясе сумочку и никому не позволяла к ней даже прикасаться — он это от отца слышал. А когда им совсем есть нечего было, она обменяла что-то на продукты. Шкатулка с драгоценностями запиралась на ключ, ключ бабушка на шее носила, вместе с крестиком.

— Но она же не шкатулку в сумочке носила, бабушка, — возразил Веснин. — Не поместилась бы та шкатулка ни в какую сумочку.

— Конечно, не шкатулку, — воскликнула Ника, но Веснин ее перебил:

— А драгоценности, согласно чертежу, в двойном дне спрятаны, тьфу, в двойной крышке, то есть! Их так просто было не достать, только разобрать шкатулку. Видишь, ничего не стыкуется? Просто дедушка Женин на хорошей должности работал, у его супруги и так, без фамильного наследства, было, что взять в дорогу. Ну и документы, должно быть, были в той сумочке, да мало ли что! Ты спокойно подумай, девочка. Кстати, обе шкатулки, и ту, что ты распилила, и ту, что Женя когда-то раздолбал, они не возили с собой во время войны, они оставили их на хранение. Значит, не такие уж нужные были шкатулки.

— Я этого не знала, — Ника вздохнула. — Жалко.

— Еще бы не жалко, — согласился Веснин.

Реакция Ника его и удивляла, и чем-то даже восхищала, хотя он не переставал смотреть на нее с какой-то брезгливой жалостью.

А Иван — тот молчал. Просто слушал внимательно их обоих, и молчал.

— Кстати, хотите, я вам этот клад покажу? — предложил Веснин. — Я случайно знаю, где он лежит. Думаю, хозяева меня простят. Тут уже один злоумышленник шарил, а не нашел, представьте себе. Может, ты бы нашла, если бы мы не помешали. Ты же тут собиралась полный разгром устроить?

Не сходя с места, он нагнулся, выдвинул нижний, очень узкий ящик старомодного пузатого серванта и извлек из него старую коробку от шоколадных конфет, открыл коробку и поднес ее к самому лицу Ники.

— Нравится?

Ника напряженно смотрела на содержимое коробки.

— Можно … взять в руки?

— Конечно, почему же нет?

Она довольно долго вертела в пальцах каждую подвеску, потом вздохнула:

— Да уж. Очень глупо. Но здесь только одиннадцать.

— Одну подарили антиквару. Вон, у Ивана спроси — он ее видел не далее как сегодня.

Ника метнула быстрый взгляд в сторону Ивана.

— А где же настоящие?

— Думаю, в России их нет, — пожал плечами Веснин. — Хитрый старик подсунул неразумному сыну подделки. Куда он подевал настоящие — неизвестно.

— Хорошо. Все понятно. Хотя, ничего не понятно! — Ника вернула Веснину коробку. — Ничего не сходится! Объясни мне, что это был за ключ? Ну, тот, который бабушка на шее носила? И кто чуть не убил Веру Михайловну? Вы же не думаете, что это тоже я? Идиотизм какой. Так кто же?

— Нет, мы не думаем, что это ты, — Веснин аккуратно закрыл коробку и положил ее на место. — Я не знаю, кто это был, в смысле, фамилию не назову. Просто кто-то тоже захотел поискать клад в гардеробе у Хижанских, и нечаянно наткнулся на Веру Михайловну. Это ты, между прочим, наболтала лишнего кому не надо, иначе местные любители раритетов о них бы ни сном не духом не знали.

— Когда ты перестанешь меня обвинять? Это все неправда. Я не говорила…

— Точно?

Ника смешалась.

— Я не говорила. О Жене, о Вере Михайловне, о том, где они живут — конечно, нет. Мы поговорили об истории этой коллекции — да, верно…

— Правда? — Веснин расхохотался. — Ты назвала фамилию — Хижанские. Не очень распространенная фамилия. Все остальное было легко выяснить. Поняла? Говоря об истории коллекции, с неким господином Х, скажем так, ты назвала не ту фамилию. Женины предки были Киржанские. Небольшая, но разница, правда? Ты не знала этого? Та самая Женина бабушка во время войны изменила фамилию, чтобы спрятаться, чтобы их не смогли найти. Она же с детьми осталась в глубоком тылу, так какого лешего она, по-твоему, собралась и поехала в сторону фронта, к каким-то там родственникам? С детьми?! И разрешение раздобыла — это легко, думаешь, путешествовать во время войны? Она от кого-то убегала. Из безопасного тыла — практически на фронт. Я не знаю деталей. Хотел бы знать, любопытно потому что, но не знаю. Что-то случилось, и поэтому она решила убежать. Однажды в дороге у них пропали документы, и их внесли в какие-то списки с искажением, а она не стала потом ничего исправлять, хотя могла бы. И не получала после войны пенсию за мужа, а муж у нее был офицер, комиссар санитарного поезда, не такая уж маленькая была бы пенсия по тем временам. Зато, когда их начали искать, то ответ был один — пропали без вести. Никаких концов. И только когда ты опознала фотографию, концы появились.

— Зачем?! Зачем их искали? Зачем им было прятаться? Значит, что-то было?

— Да, — легко согласился Веснин. — Но только не драгоценности. Драгоценностей у них никогда не было. Мишель Киржански, например, в этом совершенно уверен. Это троюродный братец Жени. Или четвероюродный?

— А … тогда что?

— А вот это уже другая история, девочка. Извини. Потом. Да не так уж это и интересно. Для тебя главное — драгоценностей нет. Такой облом, да?

— Да, по правде говоря, — Ника серьезно кивнула, потом улыбнулась. — Большое разочарование, очень большое. Но я не хотела, правда. Я хочу сказать, что не хотела неприятностей Вере Михайловне.

— Точно. Разочарование! А я-то думал, какое такое слово нужно употребить?

— Хорошо, — она встала. — Можешь больше ничего не говорить. Я пойду, чайник поставлю.

— Валяй, — разрешил Веснин, — ставь. Горяченького выпить сейчас в самый раз.

Иван сидел, поглядывая то на Нику, то на Серегу, то на свои руки. Ника вышла. Сначала было тихо, потом из кухни донеслось пение чайника, который Ника поставила на плиту, и, одновременно — всхлипывания, стук, бряцанье какое-то, и стон, полный страдания. Иван быстро, пружинисто вскочил и бросился на кухню. Ника билась, упав головой на кухонный стол, плакала, стонала, царапая ногтями пластик стола, на полу валялась разбитая чашка.

Иван подхватил ее, поднял.

— Ника.

Ладонью он отгреб волосы с ее лица, мокрого от слез, жалкого и совсем не красивого — не такого, как всегда. Она плакала, отчаянно, со стонами и икотой, плакала и могла остановиться.

— Ника! Ника, маленькая. Ну, перестань, не надо…

Конечно, она сама виновата. Но в этот момент ему было лишь остро жаль Нику, и еще он маялся, не зная, как ее успокоить. Его пугал этот — такой — плач. Свитер на его плече промок от ее слез, и конца этому не было.

— Ника, Ника… — он гладил ее по спутавшимся волосам.

Что с ней еще делать?

— Дай сюда, — сказал Веснин. — Держи локоть…

Он очень ловко, быстро закатал на Никиной руке кофточку, и всадил иглу ей руку.

— Все. Теперь все путем. Да не смотри так. Хороший препарат. Из такой истерики лучше выводить, понимаешь, медикаментозно.

Иван ничего не понимал в истериках, но смутно был с Серегой согласен. Нечто болезненное, чрезмерное было в поведении Ники, не просто плач расстроенной женщины.

Она почти затихла, продолжая, впрочем, тяжело дышать и всхлипывать, и еще она изумленно смотрела на свою руку, к которой Веснин прижал ватку со спиртом.

— В принципе, — сказал Серега, — любой человек при желании может довести себя до какого угодно невроза. Но лучше этого не делать. Нервные клетки почти не восстанавливаются, слышала об этом, девочка?

Она переводила растерянный взгляд с одного на другого, и тяжело дышала.

— Скоро станет совсем хорошо, — Веснин улыбнулся почти по доброму. — Выпьешь чайку?

Он засыпал заварку в чайник. Вообще, он на диво уверенно ориентировался в чужой кухне.

Ника напряженно смотрела, как янтарная струя льется в чашку. Веснин, не спрашивая, всыпал туда две полные ложки сахара. Если бы он спросил про сахар, Ника сказала бы “нет”, она всегда, сколько помнил Иван, пила несладкий чай.

Ника взяла чашку, попробовала.

— Очень вкусно. Спасибо.

И стала медленно, очень медленно пить.

— Потом иди, приляг куда-нибудь, поспи, — велел Веснин. — Домой тебя везти нельзя, моя хорошая, по дороге уснешь. Не тащить же тебя на руках?

— Конечно, — тихо согласилась Ника.

Она тихо поставила чашку на стол и вышла.

Минут через пять Иван встал, прошел по квартире, неслышно ступая, заглянул в комнату, потом в следующую — Ника спала там, свернувшись калачиком, на Жениной кровати, дышала ровно и тихо. Он завернул край покрывала, прикрыл им Нику.

Ощущение у него было от всего этого — вот, сделано. Какой-то нарыв словно бы вскрыт. И теперь, постепенно, заживет. Ничего. Могло быть хуже. А теперь…

А теперь — Регина.

Что — Регина?..

Он вернулся в кухню. Веснин вопросительно приподнял бровь.

— Ника спит в дальней комнате.

— Пусть спит. Последнее время ей пришлось побегать, бедняжке. Нам тоже можно поспать. В большой комнате два дивана. Один, правда, скрипит, как зараза, другой немного лучше. Можно, вообще, ко мне уехать. Хочешь спать?

Иван мотнул головой.

— Я не понял, причем здесь моя жена?

— Ринка? — Веснин удивленно моргнул. По-моему, ни при чем. Это исключительно твоя свояченица с немецкой подружкой решили укрепить свое финансовое положение. А Ринка — тут другое. Она почему-то одержима идеей разыскать Женю Хижанского. Спасти его, что ли.

Он поболтал ложкой в своем стакане, чему-то улыбнулся.

— Ты собрался мне все объяснить, — напомнил Иван. — Так валяй, объясняй. Я слушаю.

— Ладно, слушай. В принципе, Ванек, моя роль та же, что и у Ники — я хочу кое-что украсть. И оправдание то же самое — я хотел взять то, о чем хозяева не подозревают.

— Вот как?.. — Иван практически не удивился. Наверное, был готов и не такое услышать.

— И не торопись делать выводы. Тут дилемма, Ваня. Человек, который меня об этом попросил — ну, не могу я ему отказать. Я в жизни не только правильные вещи делал. Зато, и это немаловажно — я все сделаю аккуратно. Ты много знаешь злоумышленников, которые во главу угла ставят правило “не навреди”? Все, Ваня. К вопросам этики больше возвращаться не будем.

— Прекрасно, — не стал спорить Иван. — Давай о деле.

— Погоди, я сейчас.

Веснин сходил в комнату и принес книгу, очень старую, обернутую в плотную тисненую бумагу, протянул Ивану. Тот осторожно взял, раскрыл. Стихи Пушкина. Текст с твердыми знаками.

— Вот здесь, смотри, — Веснин забрал книгу, открыл первую страницу. — Видишь? Издано в Париже в двадцать четвертом году. Надпись на форзаце посмотри.

“Любимому сыну Виктору, на день рождения. Отец”, - было написано на форзаце, черными чернилами. А под надписью — размашистая подпись, и дата: “16 июля 23 г”. Уверенный, быстрый почерк.

— Видишь? — Веснин улыбался. — Давай, начинай соображать…

И Иван сообразил:

— Отца не было в России уже в восемнадцатом, так? А Виктор получает в подарок книгу, изданную в двадцать четвертом? Постой. А книга подписана двадцать третьим годом?

— Молодец, — похвалил Веснин. — Кстати, книгу Женина бабушка всегда возила с собой, а последние годы жизни под подушкой ее держала. Все думали — странности старческие у бабушки.

— Тебе нужна эта книга? Зачем?

— Надпись, Ваня! Точнее, дата. Виктор и правда, родился в июле, но не шестнадцатого. И год, как ты верно подметил, не соответствует. Это же код, Ваня. Шесть цифр: один, шесть, ноль, семь, два, три. Это половина кода, позволяющего открыть ячейку в банке, а банк находится в прекрасной стране под названием Швейцария — слышал о такой? Остальные шесть цифр получил старший сын Киржанского. Наверное, отец сообщил Виктору, что в книге указан код, и тот, конечно, догадался, как именно указан. Интересно только, почему про секрет книги никто из семьи не знал. Неужели бабушка и сама была не в курсе, что к чему?

— Код банковской ячейки? — повторил Иван, укладывая в голове услышанное — теперь он удивился, пожалуй. — Ничего себе. Значит, фактически, ты спер у Жени его половину дедушкиного наследства?

— Не торопись, не все так просто. Вспомни про ключ. Чтобы открыть сейф, нужны два ключа, которые вставляются одновременно, и код. Видишь, все серьезно! Половину кода знает месье Киржански, вторую половину я нашел, а вот ключа уже нет. С ключом — своя история. Женина бабушка тот ключ всю жизнь на шее носила, с крестиком вместе, потом она его сыну отдала. Сын на шее носить не стал и надел на свою связку ключей — как сувенир. Когда он умер, Женя ключик себе на память забрал. Анна Михайловна говорит, он, как и отец, его чем-то вроде талисмана считал. А потом жена Жени, Лариса, ключ этот выбросила. Они к тому времени как раз замки поменяли, она и выбросила старую связку. Этому даже документальное свидетельство есть — письмо, которое когда-то Женина мать написала, о том, что молодые поссорились, потому что невестка выбросила заветный ключик, и Женя ужасно расстроился, и у него все валилось из рук, и он искренне считает, что тот ключик приносил ему удачу! Понял? В том же письме еще есть рецепты заготовок на зиму, потому оно и сохранилось.

— И что же, нет ни единого шанса открыть тот сейф? — уточнил Иван. — Без ключа?

— Нет, Ваня. Ни единого. Так что, как видишь, мне не удалось обокрасть Женю Хижанского. Впрочем, я этого ожидал. Вот французский наследник расстроится, пожалуй…

Веснин встал зажечь газ под чайником, и добавил:

— Теперь ты понял, почему надо было убрать отсюда Женю и его мамашу? Сначала я думал, и без этого обойдется, но нет, никак. Вера Михайловна дама въедливая, а сам Женя — вообще нечто уникальное. И потом, я не знал, где именно искать код, предполагалось лишь, что это вещь той эпохи, хотя необязательно. Я купил у Веры Михайловны гору ненужной макулатуры, а книгу эту нашел потом почти случайно, на шкафу, всю в паутине, а сверху банки с вареньем стояли! Никакого уважения к раритету! — Веснин рассмеялся. — Вот такой я злодей, Ваня! Видишь, моя миссия выполнена, и все остались при своем. А ключик — что ж, жалко его, конечно.

— И что теперь будет с содержимым сейфа?

Веснин коротко хохотнул.

— Да ничего плохого! Сейф арендован на сто лет. Через сто лет, то есть уже скоро, согласно завещанию Киржанского, содержимое сейфа пойдет на благотворительность. Месье Киржански очень из-за этого расстраивается, он почему-то уверен, что там сокровищ, как в пещере Али-Бабы…

Он достал из кармана небольшой ключик и бросил его Ивану, тот упал, звякнув, около чайной чашки. Просто маленький серебристый ключ, на цепочке из четырех колечек.

— Это образец, — объяснил Веснин. — Чтобы я ничего не перепутал. Тебе интересно раз в жизни подержать в руках настоящий ключ от сейфа в швейцарском банке?

Иван посмотрел на ключ, подвинул его обратно Веснину. Тот тем временем заварил свежий чай и разливал его по чашкам.

— Скоро я еду в Кению, — сказал он. — В командировку. Я же говорил, помнишь? На два месяца. Привезти тебе фотографию льва?

— Почему — в командировку? — не понял Иван. — Ты же в отставке? Кстати, в Африке солнце, тебе же нельзя.

— Отвечаю по порядку, — Веснин весело хмыкнул. — Формально — да, я в отставке. Фактически — меня отправят в отставку только ногами вперед. Вань, ну, что может быть интересного на пенсии, скажи, а? А солнце — да, что есть, то есть. Буду ходить в белом и под зонтиком! Вань, то, чего очень хочется, вредным быть не может. Мне вот курить так не хочется, как в Кению!

— Еще одно, — сказал Иван.

— Да?

— Я про драгоценности.

— Вань, нет драгоценностей, это чистая правда.

— Ты послушай. Подделки пролежали столько лет, замурованные в шкатулке. Логично было бы, чтобы эту шкатулку раскурочили сразу, еще тогда, двадцатые годы. Почему этого не сделали?

— Ну и?..

— Я пока могу представить себе только одну причину. Шкатулку не разломали, так как наверняка знали, что в ней ничего нет. Не сработала афера с подделками. Понимаешь, лишь человек, у которого подлинные драгоценности уже в руках, не станет ломать шкатулку, чтобы убедиться, что в ней их нет…

— Однако, — протянул Веснин. — И ты увлекся проблемой, да, Ваня? Ладно, пусть так. Это версия не хуже прочих.

— Я спать пойду, — сказал Иван. — Может, и усну. Все.

— Ага. Утро вечера мудренее.

Веснин остался сидеть.

Иван выбрал диван, больший по размерам — оказывается, именно он “скрипел как зараза”, но можно попробовать не обращать внимания. И Иван уснул. Не сразу, но уснул.

Проснулся он внезапно, как будто толкнул кто-то. Соображение, по крайней мере, включилось сразу, и сразу вспомнилось все — весь вчерашний день, вечер, ночь до того момента, как он пристроил голову на эту жесткую драповую подушечку — ее сшили, наверное, из старого пальто.

Нет, ничего. Пусто, и очень тихо. Никто его не толкал.

Ключ и книга, в которой записан шифр. Вот в чем заключается сокровище Хижанских. Нет, Киржанских… За этим сокровищем охотятся неведомые родственники чуть ли не с Великой Отечественной. А может, и раньше начали охотиться? А может, и не совсем родственники?

Нет, он вроде понял так, что родственники. Потомки другого, старшего сына. Хотя, все может быть.

Женя и его мать знать не знают ни про Киржанских, ни про сокровища. Если бы знали! Если бы, хотя бы как сказку, знали, что где-то в Швейцарии есть банк, а в нем — сейф, а в сейфе — то, что оставил им прадед, а у них есть ключ, и код, зашифрованный в старой книге. И когда-нибудь они могут приехать туда, зайти в этот банк и открыть сейф. И уйти из банка богатыми людьми. И еще придется познакомиться со своими французскими родственниками, потому что у сейфа два ключа.

Только два ключа одновременно и еще код, половина которого — у них, открывают сейф. Если бы они знали об этом, ключ был бы цел, и сейчас запросто можно поехать хоть в Швейцарию, хоть куда хочешь. Да и раньше, наверное, можно было все это провернуть, разве что содержимое сейфа досталось бы Хижанским далеко не полностью.

Но, все равно, Женин прадед этого хотел: чтобы семья собралась вместе, оба его сына, или дети, внуки их обоих, обязательно обоих. Ведь срок он назначил — сто лет! Чего только не может случиться за сто-то лет! И случилось. Огромная страна была построена, и развалилась. То нельзя было собраться и поехать в ту же Швейцарию, то стало можно. А сейф в банке — как был, так и остался, ждет, когда же его откроют.

Прадед не хотел смириться с тем, что его семью разбила революция, но он как-то не учел, что потомки могут и не хранить братские чувства к неизвестным родичам, особенно если это предполагает дележ.

Уже утро, но раннее. За окном только светает. Иван поднялся, стараясь двагаться потише, помахал руками, разгоняя кровь.

Итак, утро. Дальше что?

Веснина нигде не было. Ника спала, дышала ровно и чисто. Чайник на плите стоял еще теплый, на столе остались чашки, из которых они пили вчера. Веснин ушел. Чего же его не разбудил, спрашивается?

Телефон. Он как-то сразу попался на глаза, и продолжал попадаться, он как будто выступал из утренних квартирных сумерек, этот телефон. Позвонить Ринке, услышать ее голос, послушать, что она скажет…

Нет, лучше не надо пока слышать ее голос.

Где же часы? Он достал телефон, глянул. Без четверти шесть, всего лишь.

Телефон в руке молча затрясся. Все правильно, звонок ведь он отключил вчера.

— Привет! — голос у Веснина, как обычно, был бодрый и жизнерадостный. — Проснулся? Ты как?

— Я отлично.

— Я через часок подъеду. Как там наша прекрасная дама? Почивает еще? Вот ты бы ее за это время разбудил, а?

— Разбужу, — пообещал Иван.

Все правильно. Пора им выбираться из чужой квартиры.

Глядя на Нику, он подумал, что жаль ее будить. Во сне она казалась какой-то милой, невинной и легкой. Когда она откроет глаза, это вновь будет сосредоточие страстей, противоречий и неутоленных желаний — такой он знал Нику всегда, даже когда ей было шестнадцать. В глазах у нее всегда как будто металось что-то, неспокойное и чарующее. Красивая, талантливая девочка, предмет всеобщего обожания, которая почему-то решила, что весь мир обязательно должен ей принадлежать. А мир так не считал. Он мир, ничей, он принадлежит всем и никому в частности. Он, мир, никому ничего не должен.

Она пошевелилась, и рука ее, гладкая, белая, с длинными лакированными ногтями легла ладонью вверх, и стали видны два тонких белых шрама на предплечье. Разглядев их, он невольно нахмурился.

Она тогда ему позвонила, и голос ее был глухим и несчастным.

— Приезжай, пожалуйста. Очень надо. Правда.

После ее замужества, то есть почти год, они практически не разговаривали. И Иван был бы рад, если бы так оно продолжалось и впредь. Остаться с ней с глазу на глаз он, честно говоря, просто боялся. И не даром. Как чувствовал…

Он спросил про Виталика, ее мужа. Она прокричала, что Виталика нет. И повторила — приезжай, быстрее!

И он поехал к ней. Вдруг, и правда, случилось что-нибудь? Действительно, ведь могло же? Женщина, собственно, девчонка малолетняя, сестра жены, просит помощи — не отказывать же…

После всего Иван решил, что только так он впредь и станет поступать. Пусть звонит в милицию, пожарным, в “скорую помощь”, да куда угодно пусть звонит…

Едва он вошел, Ника бросилась ему на шею.

— Я больше не могу, понимаешь? Я без тебя больше не могу!

У него сын родился неделю назад. Это впечатление было основным. Жену пока можно было только целовать. Еще недель пять им ничего больше нельзя, и до этого тоже были долгие недели, когда он просто боялся ее трогать. Ему не засыпалось по вечерам, ему эротические сны снились! И даже при всем при этом женщина, юная и прекрасная, как мечта, прильнувшая к его груди, не вызывала у него никаких таких эмоций. Только желание стряхнуть ее, и убраться поскорее восвояси! И тоску зеленую — надо же, опять!

Он отстранил Нику.

— Что у тебя случилось?

— Случилось. Я поняла, что мне нужен только ты. Как мне жить?

— Так. Я пошел. Запри за мной дверь, и позвони мужу. Скажи ему все это, и будет в самый раз! И только попробуй еще раз позвонить ко мне на работу!

Ника будто не слышала.

— Я тебя не отпущу. Я люблю тебя! Зачем мне такая жизнь — без тебя?

— Жизнь — она, сама по себе, штука хорошая, — ответил он, стараясь не заводиться. И схватил Нику за руки, чтобы та не могла к нему прильнуть, как, похоже, собиралась.

Ведь все уже говорено-переговорено, сколько же можно?

— Ты мне больше не мешай, поняла? Очень тебя прошу. Ты меня, все-таки, с работы сорвала.

— Это имеет такое значение?

— Конечно, имеет.

Он сделал, было, шаг к двери, но Ника прыгнула, и преградила ему путь.

— А когда ты придешь ко мне?

Его просто оторопь брала от ее непробиваемости. Или как это называется?

— Ты не поняла меня? Никогда.

— Это ты не понял! Я люблю тебя!

— У меня жена и сын, Ника. Я их люблю.

— Я знаю про них. Когда ты придешь ко мне?

Ника улыбалась.

— А женская гордость? Про нее еще в кино показывают! Она тебе не мешает на меня вешаться? — спросил он со злостью.

И почему он сразу, с первых же секунд, не вышел и не захлопнул за собой дверь?!

— Да что ты в этом понимаешь? — Ника уставилась на него огромными своими, блестящими глазищами.

— Ну, может, и ничего. Только ты зря мучаешь и себя, и меня. Зачем?

— Мучаю? — в ее глазах зажглась — это невероятно — радость. И еще — торжество. Он глазам своим не верил.

— Значит, тебе не все равно! Зачем ты врешь мне, что я тебе безразлична?

Он отодвинул Нику от дверей, освобождая себе дорогу. Она показалась ему такой легкой, как будто ничего не весила.

— Я что-нибудь сделаю с собой, — сказала она. — И тогда ты точно будешь думать обо мне всю свою жизнь. Ведь будешь, я знаю. Ты будешь мучиться, и жалеть, но меня уже не будет, понял?

— Прекрати молоть чушь. Этим не шутят.

— Вот именно!

Иван хлопнул дверью у нее перед носом.

Примерно через полчаса, уже у проходной завода, он испытал странное чувство, которое заставило его оцепенеть. Тревога, догадка, и иже с ними. А может, и правда, есть что-то такое, что передается на любое расстояние? Стряхнув с себя оцепенение, он бросился обратно, поймал такси, и был у дома Ведерниковых через десяток минут.

Квартира оказалась незапертой, Иван толкнул дверь — и дверь распахнулась. Странно, но ему и в голову не пришло сначала нажать кнопку звонка.

— Ника! — крикнул он.

Никто не ответил.

Она была на кухне, сидела на стуле, голова ее, плечи, руки — это все лежало на столе. Он сразу понял, что она без сознания. И кровь, много крови. Кровь текла со стола, на полу стояла маленькая красная лужица.

Потом? Приехала “скорая”, конечно, он сразу вызвал. Свистопляска закрутилась та еще…

Виталька так никогда и не поинтересовался, почему именно Иван вызвал скорую, и вообще, как он оказался у него дома. Наверное, Ника сама ему это объяснила…

…Пятнадцать лет тому назад. Остались только эти тонкие белые рубцы на ее руках. Обошлось, в общем.

Ника перевернулась, потянулась, приоткрыла глаза, удивленно заморгала.

— Ваня, ты?..

— Доброе утро. Просыпайся, пора по домам.

— Постой. А мы… где? Нет, правда. Где мы? А-а… — она огляделась, и видимо, вспомнила.

Откинувшись на Женину подушку, Ника смотрела на Ивана, и глаза — те же, огромные и блестящие…

— Ты на меня … сердишься?

— Я? Да нет, в общем.

— Я не хотела, чтобы получилось так, правда.

— Конечно.

Сейчас он пойдет и поставит чайник. Чаю хочется.

Иван продолжал стоять и смотреть на Нику.

Ее лицо в сером утреннем свете казалось необычайно тонким и прозрачным, и даже, может быть, незнакомым. Оно притягивало, это лицо, и растрепанные волосы, и нежный изгиб шеи, и … все! Что-то неуловимым образом изменилось во вселенной, и он ясно ощутил этот момент.

Он осторожно присел на кровать рядом с Никой. В нем тоже, должно быть, что-то изменилось, и она это поняла…

Она немного, совсем чуть-чуть подалась к нему и обняла руками за шею. Только лишь. Дальше она не шевелилась, просто ждала. Дальше была его очередь. Он мог бы остановиться, именно сейчас — точно мог бы.

Ника, как будто, его боялась, и это была полная ерунда — как может она его бояться? С какой стати?

Он осторожно коснулся губами ее губы, просто пробуя их на вкус, и вкус их был именно тот, что нужно, тот, какого ему хотелось сейчас…

Вот теперь остановиться было уже нельзя.

— Странно.

Это было первое, что он услышал от Ники, когда все закончилось, и вновь можно было слышать, говорить, думать, и делать разные другие вещи.

Такой спокойный у нее голос.

Она сказала:

— Очень странно и невероятно здорово.

Приятно, конечно, что ей здорово.

Она улыбалась, глядя куда-то в потолок.

Иван легонько поцеловал ее в щеку, чувствуя нежность и безмерную благодарность.

— Не надо, — продолжая улыбаться, она замотала головой. — Так — не надо!

Делать что-то “не так” он не стал. Порыв прошел. Вселенная изменилась опять, но теперь была не такой, как раньше. Все же немного другой.

— Странно. Я не думала, что буду такой… спокойной.

— Это, наверное, Серегин укол еще действует, — объяснил он.

А может, и не укол…

— Он ужасно обо мне думает, наверное? — спросила Ника.

Нашла, о чем беспокоиться…

— Вот об этом не волнуйся.

Она смотрела на него во все глаза и, кажется, чего-то ждала…

Веснин приперся раньше, чем следовало бы — они услышали, как хлопнула входная дверь.

— Эй! Есть тут кто живой?

Иван быстро встал, и, отвернувшись от Ники, привел порядок одежду. Ника даже не пошевелилась. Иван успел набросить на нее покрывало за секунду до того, как Серега распахнул дверь в комнату и возник на пороге.

Конечно, он все понял сразу же.

— Вот дерьмо! — сказал он с чувством, и плотно прикрыл за собой дверь.

Оттуда, из-за двери, послышался еще один голос — оказывается, с Весниным вернулась домой Анна Михайловна.

Иван кивнул Нике.

— Собирайся спокойно, отвезем тебя домой.

Он прошел на кухню, где суетилась Анна Михайловна — доставала продукты из холодильника и накрывала на стол. Настроение у нее было заметно лучше, чем вчера вечером. На Веснина Иван не смотрел.

— Вы нас извините, — сказал Веснин Анне Михайловне. — Тут беспорядок. Зато ничего не пропало, я вам ручаюсь.

Та принялась длинно уверять, что это пустяки.

Иван нехотя присел к столу и налил себе крепкого чаю, хозяйка услужливо подвинула поближе тарелку с нарезанной колбасой. Лучше бы им просто взять и уехать, зачем еще эти танцы?

Когда в кухне появилась Ника, Анна Михайловна от неожиданности выронила тряпку.

Ника выглядела спокойной и строгой, даже чересчур. А на самом деле это, пожалуй, было спокойствие идущего на казнь, то самое, граничащее с оцепенением. А ведь она не могла не понимать, что бояться больше нечего.

Веснин просиял и подвинулся, освобождая место за столом.

— Это моя помощница! — сообщил он хозяйке, и та тут же приветливо заулыбалась.

— Благодарю вас, я ничего не хочу, — Ника хотела пройти к окну, но Веснин поймал ее за руку.

— Садись.

Она сразу подчинилась.

— Поухаживать за тобой? Тебе чай с сахаром?

— Обязательно. Три ложки. И покрепче.

— Ого! Вот, пожалуйста. Приятного аппетита.

— Очень вкусно, — оценила Ника. — Спасибо. Что бы я без вас делала?

На Ивана она не смотрела, все куда-то в сторону. Казалось, ни одного движения, жеста не было ее собственного, сплошная рисовка. И неопределенность, мука какая-то в глубине глаз. Опять было ее жаль.

Получила ведь, чего хотела? Оказалось — не так? Не в том соусе. Или не так завернуто. Тогда он чувствовал желание и нежность к ней, и остальное было неважно. А теперь…

Ну, и что же делать теперь?

Скорее всего, ничего.

— Это мы без тебя никуда, солнышко ты наше, — ласково сказал Веснин. — Кстати, вот, твой телефон, возьми, — он вынул из кармана мобильник, положил его на стол, добавил:

— Тебе ночью Беата звонила.

Чашка дрогнула у Ники в руке, и чай пролился на пластик стола.

— Мы с ней пообщались немного, — продолжал Веснин. — Так что, считай, все улажено. Тебе не о чем больше беспокоиться.

Ника ничего ему не ответила. Она маленькими глотками допила свой чай, и только потом с какой-то опаской взяла в руки телефон, взглянула на его окошечко и поспешно положила обратно.

— Я тут просмотрел список номеров, ты же не против? — Веснин опять взял телефон, подбросил в ладони.

Ника равнодушно пожала плечами.

— Пожалуйста. Что мне скрывать?

— Один мне особенно понравился, — Веснин Широко улыбнулся. — Точнее, то, как он поименован — “Крыса Л”. Кто это — “Крыса Л”?

— А-а… Ничего особенного, — Ника и бровью не повела. — Это сестра моего мужа. Двоюродная. Ее Ларисой зовут.

— Ты ее так сильно любишь, сестру эту?

— Ну, да. Ужасно люблю.

— А где она сейчас?

— В Германии. Странно, что ты, такой осведомленный, этого не знаешь.

— А-а, так это та самая, которая была Хижанская? — Веснин повернулся к Анне Михайловне, — Ваша бывшая родственница, как вы поняли. Наша Ника — жена ее брата. Видите, как тесен мир? Так что же — телефон?

— Ничего. Это ее телефон, вот и все. А называю я ее, как хочу. Что тебе не нравится? — она покосилась на Анну Михайловну, которая слушала с большим интересом — в этом доме хорошим тоном было сочувствовать Жене и ругать его бывшую.

— Да пожалуйста, сколько угодно, — не стал спорить Веснин. — А где этот телефон сейчас, вот что мне интересно? Я сам аппарат имею в виду.

— Как — где? Она увезла его с собой.

— В Германию? Может, все-таки здесь оставила?

— Нет, конечно! Зачем? — искренне удивилась Ника.

— Мало ли — зачем? А сим-карта ее где?

— Как где? В телефоне!

— У Виталика могла она ее оставить, когда уезжала?

— Зачем?

— Точно? Где она жила? Ведь у вас?

— Конечно. У нас, и еще в Поляковке, на даче. Она не оставляла ни телефон, ни симку. Тебе это важно?

— Да. Точно вспомни, пожалуйста.

— Они улетала рейсом из Москвы. Мы провожали их на московский поезд, и, когда поезд отошел, Виталик принялся набирать Ларискин номер, но он не отвечал.

— Понятно. Это доказывает, что, по крайней мере, твоему мужу она телефон не оставляла.

— Конечно. Да ей весь вечер пытались звонить и он, и Сонька, если бы телефон остался в квартире, мы бы услышали. Собственно, она объяснила потом, что нечаянно засунула его на самое дно чемодана. Еще что-нибудь?

— Нет. Спасибо большое, ты меня вполне убедила, — он налил себе еще чаю, и взял с тарелки колбасу.

Ника сказала:

— Надо удалить этот номер, он ведь не нужен больше. Я просто забыла. Я всегда забываю удалять…

Она протянула руку за телефоном, но Веснин быстро взял его положил его в карман.

— Погоди немножко, ладно? Не волнуйся, чуть попозже я тебе его верну.

— Да причем здесь этот номер?! — вспылила Ника. — Он наверняка не работает сейчас! Набери, и убедись! Что тебе надо?

— Тихо, тихо, — Веснин похлопал ее по руке. — Сказал же, верну. Скоро. Кстати, а номера твоей сестры почему нет?

— Потому что мы не перезваниваемся по мобильному! Нет необходимости, понял?

— Интересно просто. Муж сестры в телефоне есть, а сестры — нет.

— Заканчивай… — бросил Иван негромко.

— Да-да, уже. Ладно, друзья, пора и честь знать…

Машина верно ждала их внизу, присыпанная слоем белого, пушистого снежка, который ярко искрился в лучах совсем уже не зимнего солнца, однако таять не спешил — мороз на улице стоял существенно ниже нуля.

— Полезайте в машину, сударыня, — буркнул Веснин Нике, та молча подчинилась.

Ивана он придержал за рукав.

— Ты постой.

Он достал Никин телефон.

— Я, видишь ли, звонил по этому номеру, который Крысин. Любопытно получилось. Ты уже понял, да, что сестра Ведерникова никак не могла оставить ему свой телефон?

— Пусть так. И что же?

— А ты послушай.

Он нажал “вызов” и сунул телефон к Иванову уху. Он успел услышать последний гудок, и — голос, который ни с каким больше не перепутаешь.

— Але? Сережа, это опять ты?

— Это я, — сказал Иван. — Доброе утро.

— Ваня? — он готов был поклясться, что Ринка обрадовалась. — Ваня, ты где? И, вообще, что вы задумали?

— Все хорошо, Рин.

— Не понимаю. Сережка звонит в два часа ночи, чтобы рассказать мне анекдот. Теперь — ты… Почему вы оба звоните с чужого телефона? Где вы? Что случилось? — она говорила тихо, но в голосе ее зазвенело волнение.

“С чужого телефона”. У нее нет номера Ники. А он даже этого не знал.

— Все хорошо, Ринка, — повторил он. — Ничего не случилось. Ринка, ответь мне на один вопрос — как зовут хозяйку твоего телефона?

В трубке повисло молчание.

— Вообще-то, ее зовут Лара, — ответила, наконец, его жена. — Или Лариса. Лариса Миллер. Она когда-то была замужем за Женей Хижанским.

— Она дала тебе телефон неделю тому назад?

— Не совсем так. А почему ты об этом спрашиваешь? — голос Регины стал жестче, в нем даже прозвучал вызов.

И очень глупо. Он ведь лишь хочет помочь. Как же иначе?

Правда, еще он хочет не остаться в дураках. Но это, может быть, совсем не важно теперь.

— Ваня?

В груди внезапно стало легко и тепло.

— Я люблю тебя, Ринка, — сказал он хрипло, и это, действительно, было самое правдивое из того, что он мог бы ей сказать.

— Ваня?.. Я тоже тебя люблю.

— Я скоро приеду. Мы поговорим?

— Ваня, я не дома, — сказала она с запинкой. — Я, может быть, задержусь сегодня. Сережка уехал к нашим на весь день. Ты не волнуйся. Я приеду… к обеду, наверное. Может, немного позже.

— Ринка, где ты сейчас?! — крикнул он в трубку.

— Вань, мне некогда, я потом все тебе объясню. Поговорим вечером. Я позвоню, у тебя все в порядке с телефоном?

— У меня все в порядке с телефоном. Куда ты собралась?

— Я тоже люблю тебя, Вань. Честное слово.

— Ринка, поехали вместе, я тебя отвезу! Куда ты собралась?!

Она уже нажала “отбой”.

Вот. Поговорили.

Все правильно. Он не вмешивался в ее дела, она не вмешивалась в его дела. Он ничего не смыслил в ее цифрах и бумажках, и все перипетии в ее бабьем коллективе были ему глубоко неинтересны. Существовало три мира — его работа, ее работа, и их общая жизнь, где они были вместе. Ему всегда казалось, что ее собственный, личный мир — это совсем немножко, так мало, что даже не имеет никакого значения. Тем не менее, именно он, этот ее мир, содержал в себе какие-то отношения с Ларой Хижанской и еще что-то, что теперь морочит ему голову…

На простой вопрос — где она находится, его жена выдала кучу слов, в которых не содержалось никакого ответа. Она сказала: “Я потом все объясню”, и это значило, что она не желает объяснять сейчас, и вряд ли сделает это после…

— Ну, что, поговорили?

Серега за это время успел длинной щеткой очистить машину от снега.

— Только ничего у меня не спрашивай, дорогой, — заявил он. — Я не знаю ничего. Я сам удивился, когда позвонил, и мне ответила Ринка. Только скажи, я угадал, или не совсем?

— А как ты угадал?

— Я, представляешь, видел, с какой рожей ты выполз вчера из того подвальчика. Потом вдруг оказалось, что Ринкин мобильный номер — совсем не Ринкин. Я сложил одно с другим, и случайно получил результат…

Он весело улыбался, его друг Серега Веснин. И было в этом что-то еще, такое, злое…

“Я люблю тебя, Ринка!” — только что сказал Иван. Единственная правда на настоящий момент. Он чувствовал, что любит, и сказал. А вот она могла бы ничего не отвечать. Ее слова были просто слова. Хотя, хорошо, конечно, что она сказала именно так.

Последний раз он говорил ей о любви — когда? Много лет назад, наверное. Может быть, когда Сережка родился. Зачем говорить о том, что само собой разумеется? Сейчас — не разумеется, потому что сейчас была еще Ника, ее вкус, ее запах, прикосновения ее гибкого теплого тела. Кажется, немножко Ники еще осталось на его коже. Надо будет принять душ.

Ни раскаяния, ни сожалений, кстати, не было. Понимание было — теперь будет труднее…

Он влез в машину на переднее место, Серега тяжело плюхнулся рядом и сразу взялся за руль. Ника сидела сзади и равнодушно смотрела в окно.

— Виталька уехал уже? — Иван обернулся к ней.

— Еще нет.

— Так он сейчас дома?

— Вот это вряд ли, — Ника посмотрела на него в упор. — С чего бы ему быть дома?

Иван, действительно, знал, где может быть Виталик, если он не дома, не на работе, и не где-нибудь еще. Но Ника вроде бы не могла знать, что он знает…

— А Сонька? — спросил он тихо. — Она, что, одна ночевала?

Ему вспомнилась Соня, как она всюду включала свет — в прихожей, в комнатах, на кухне.

— А что в этом такого? — удивилась Ника. — Она большая уже. И у нас безопасно.

Больше, до самого дома Ведерниковых, никто ничего не говорил. Иван подал Нике сумку, которая, оказывается, валялась у него в ногах.

— Счастливо, — сказал он. — Ты не волнуйся. Все будет нормально.

Дежа вю. Когда-то это уже было. Они с Серегой привезли ее домой, и он тоже сказал — не волнуйся, все будет нормально.

— Конечно, — она отвернулась. — Привет семье.

Они оба молча смотрели, как она заходит в подъезд, как за ней закрывается, блеснув натертым стеклом, тяжелая дверь.

— Тебя домой? — спросил Ивана Серега.

— Не надо. Там нет никого.

— Как хочешь. Слушай, я просто не в курсе, да? Отстал от жизни?

— Нет, ты не отстал. Ты в ногу… с жизнью.

Они уже ехали, снег опять пошел — редкие снежинки липли на стекло.

— В ногу, говоришь? Да все оно понятно, конечно! — говорил Веснин. — Но, знаешь, ты придурок. Я-то думал, ты продержишься. Сильная девочка! Слушай! — его как будто осенило. — Так твоя жена теперь имеет моральное право, так, что ли? — он улыбался… издевательски, вот как.

Иван глянул на него, как на идиота. Какое еще моральное право?!

— Нет, не имеет!

— Это ты так думаешь?

— Останови-ка, — Иван схватил рукой руль. — Расскажи мне про ее моральное право! А то не понял ничего!

— Эй, брось! — гаркнул Веснин. — Ты даже не придурок…

Серега руль тоже не отпускал, и машина заложила плавный вираж по всей ширине дороги, пока все-таки не остановилась.

— Извини, — буркнул Иван.

Если бы кто-то у него захотел выхватить руль, он бы за это мог и в зубы дать.

— Ага. И ты, — кивнул Веснин. — Только я все равно считаю, что ты… Куда тебя отвезти?

— До дома, я машину возьму. Поеду за дверью, потом в школу — ставить.

— Давай я с тобой. И без машины своей обойдешься. Только сразу говорю, я гвозди забивать умею, и больше ничего.

— Поехали, — махнул рекой Иван. — Хотел я еще того героя с собой взять, в воспитательных целях, так Ринка его к бабушке отправила!

— Не горюй, потом воспитаешь. В следующий раз.

Веснин был в курсе многих вещей. Собственно, он был в курсе всего. С самого начала.

Тогда, незадолго до своей свадьбы, Ника Ивана как-то нашла. Он занимался с группой мальчишек в дворовом клубе на самой окраине. Три раза в неделю, после работы. То еще было место, однако зал неплохой, ему там нравилось, к тому же и платили там неожиданно хорошо. Он тогда институт почти забросил, потому что была еще Ринка, а институт, этот клуб, и Ринка — этого было слишком много, на институт его уже не хватало. Его чуть не выгнали тогда из института! А во Дворце Спорта, где они с Никой познакомились, он уже давно не появлялся — не из-за Ники, ни в коем случае, просто не поладил с новым начальством. Тому требовалось педагогическое образование, которого у Ивана не было.

Он больше двух лет не видел Нику. Теперь она вдруг пришла, и он, конечно, удивился. Он даже подумал — вдруг это как-то с Ринкой связано? Ринка ее о чем-нибудь попросила?..

— Можно? — Ника вошла, и без приглашения присела на край стула.

— Можно, — согласился он запоздало. — Ты как сюда попала?

— А почему ты так невежливо разговариваешь? — спросила она, мило улыбаясь.

Он сидел за денежными подсчетами — секция была хозрасчетной, куда деваться. Пятнадцать рублей в месяц с каждого пацана. Сегодня эта сумма звучит смешно, Ринка Сереге каждый день вручает двадцать, на школьную столовую. Тогда пятнадцать было довольно много, и должники у него были, были и такие, кто заплатить не мог, а прогонять он не хотел. Иногда сам платил, иногда так сходило. В общем, одна маята у него была с этими бумажками. И, вот, нате вам — Ника. Вот уж радость.

Рядом — дверь в подсобку, маленькую такую комнатушку. Там, на табуретке, сидел Веснин, и зашивал свою спортивную куртку, разорванную очень конкретно — почти от плеча до пояса. Иван уже давно забыл, как это Серега умудрился порвать куртку, да это и не важно. Просто они с Никой были не одни, но Ника этого не знала, а он — не придавал значения.

Он заметил:

— Ну, вежливые люди еще здороваются. Здравствуй, Ника.

— Здравствуй, Иван.

Кажется, она покраснела.

— Как твои дела? — это опять он спросил.

Вежливость, так вежливость.

Она практически не изменилась. Такая же прическа — длинные локоны, то же нежное, чуть подкрашенное личико. Умело подкрашенное, ненавязчиво. Со вкусом у Ники все в порядке. Одета она, пожалуй, очень хорошо. Платье из плотного трикотажа, красивое и точно дорогое, золото в ушах, на шее, и на пальчике что-то сверкает. Ринка, с которой он не без усилий расстался вчера вечером, почему-то не носила столько золота, за все время он видел на ней только цепочку тоненькую, и больше ничего. Это он так подумал, между прочим. Ринка не носила дорогих вещей. Совсем. Она очень скромно одевалась.

Они же сестры, причем Ринка — старшая. Так что это даже странно…

— Ты по делу, или просто так? — спросил Иван.

Потому что молчание затянулось.

— Я замуж выхожу, — сообщила Ника.

Иван этого не ожидал. Он бросил карандаш, и уставился на Нику.

Она — замуж?.. Ринка не говорила ему, что сестра выходит замуж. Впрочем, они почти не говорили о Нике.

Она прямо таки наслаждалась его замешательством — это было видно.

— Если не шутишь, поздравляю, — сказал он. — Честно говоря, я думал, тебе еще нет восемнадцати.

Потому что на вид он ей, даже накрашенной, больше пятнадцати не дал бы.

— Давно уже есть! — Ника выхватила из сумочки и протянула ему паспорт, в него была вложена открытка-приглашение в салон для новобрачных.

Приглашение он тут же вернул Нике, а паспорт взял и раскрыл.

— Ого. И верно. Правда, не так уж давно тебе исполнилось, скорее недавно. Ну, поздравляю. Удачи тебе. Будь я твой папа, я бы не посоветовал спешить. Но я же не твой папа.

— Мой папа и тебе годится в папы! — с вызовом заявила Ника, — По возрасту годится.

Он мягко согласится:

— Конечно.

Он тогда прочел внимательно первую страницу, ту, где имя, фамилия и отчество. Она — Гордиенко Вероника Арнольдовна. И он вдруг понял, кто ее отец, подумал еще: “Вот это да!” Он слышал уже от Ринки, что ее фамилия — Гордиенко, но про свое отчество она как-то не упоминала. Арнольд Гордиенко — такое сочетание имени с фамилией не часто встретишь.

— Как зовут твоего отца? — спросил он Нику. — В смысле, как его отчество?

— Арнольд Кузьмич его зовут! А ты почему спрашиваешь?

Вот оно! Точно, он не ошибся!

— Мои родители очень рады, — сказала Ника. — Мой жених, он… перспективный.

— Что?.. — Иван закашлялся.

— Он меня очень любит, — быстро добавила Ника. — И он богатый, у него уже сейчас все есть! Конечно, для меня это неважно.

— Правда, неважно? А то я уж испугался. Ну, что мне сказать — я очень рад за тебя!

Он искренне не понимал, чего она явилась к нему с этим сообщением, еще и документы прихватила.

— А хочешь, я не выйду замуж? Только скажи — и не выйду!

Оп-ля! Приехали.

— Не хочу, — заверил ее Иван. — Повторяю, я тебе не папа. Знаешь, я слышал, что семейная жизнь — это не только пряники. Так что не советовал бы тебе торопиться. Но, в принципе — выходи, отчего же?

— Хочешь, я выйду за тебя?

Он опять закашлялся.

— Нет, не хочу. Я ведь уже говорил тебе?

Между ними теперь еще была Ринка. Но Ника этого, похоже, не знала. А он был не в курсе, знает она, или нет, и не беспокоился об этом. В общем, допускал, что может знать. Могла ведь ей сестра сказать, это нормально. Но его это не касалось.

А теперь что?

— Это давно было, — повысила голос Ника. — Тогда ты считал, что я маленькая. Но теперь ты видишь, что я взрослая?

— О, да. Теперь вижу. Только вы ведь с женихом заявление в ЗАГС подали? Какой-то парень собрался на тебе жениться, и ты на это согласилась.

— Да, но к нам с тобой это какое имеет отношение?! — ее голос, сначала тихий, сорвался на крик.

Ему ситуация казалась странной донельзя. Проявлять инициативу, добиваться взаимности, замуж звать, наконец — это мужское дело. Отбиваться от домогательств юной красавицы, скромной, воспитанной и положительной донельзя девочки из хорошей семьи — это же театр абсурда. Во сне не приснится. Обхохочешься…

Приснилось бы это во сне — он проснулся бы, успокоился и был счастлив. А наяву как быть? Если простого слова “нет” девушка не понимает?

— Ника, — сказал он. — Почему ты кричишь? Так только скандальные жены отношения выясняют. Ты же не скандальная, и не жена мне, да? Нас с тобой нет, Ника. Есть ты, и есть я. По отдельности. Извини, но насильно полюбить нельзя. Никто этого не может. И совершенно неважно, сколько тебе лет…

И что же за ерунду он нес тогда! Что твой индийский фильм! По сюжету теперь — всплакнуть, а потом танцевать!

— Но ты можешь попробовать, — сказала Ника, упрямо наморщив лоб. — Ты просто попробуй.

Ничего нового. Все это уже было.

Она смотрела на него во все глаза, а глаза у нее были огромные, на пол-лица.

— Я тоже собираюсь жениться, уже скоро.

Тогда он первый раз сказал это вслух. Собирался — да, конечно. Еще тогда, первый раз встретив Ринку на улице и затащив ее в кафе, тогда, когда они расстались у ее подъезда, он был бы согласен пойти и расписаться уже на следующий день. Он просто понимал, что так нельзя, не выйдет, и ждал. Он любил Ринку, но она-то этого не знала, она вообще его не знала! Месяца три уже, как они были вместе, встречались, все чаще и чаще, и привязывались друг к другу все больше и больше. Долго тянуть он не собирался, так что “уже скоро” — чистая правда.

А Ринка — сестра Ники! И какая же чепуха может теперь начаться из-за того, что они сестры! Раз Ника пришла сюда и говорит все это. Именно тогда он это осознал, но, конечно, надеялся — образуется…

— Ты собрался жениться? — повторила Ника недоверчиво.

— Ага. Мне-то уже давно не восемнадцать, ты забыла?

— А ее ты … любишь?

— Очень люблю.

От ее личика отхлынула, кажется, вся кровь, и взгляд застыл.

— Она … красивая? Лучше меня? — Ника теперь не говорила, а шептала.

Значит, она не знала про них с Ринкой.

— Ты глупышка, — сказал Иван ласково. — Какая разница? Просто мне нужна она, а не ты. Все, Ника! Иди домой, и счастливо тебе выйти замуж.

Сказать ей “Я люблю твою сестру” он тогда не решился. Нет, он понимал, что до конца объясниться с ней нужно, но…

— Подожди, — попросила она, и некоторое время сидела неподвижно, выпрямившись на стуле.

Он кивнул — пожалуйста, дескать, и опять подвинул к себе бумаги. Просто для виду подвинул. Продолжать свое занятие он бы не мог, в голове ничего не осталось, мозгов как будто тоже.

— Я хочу, чтобы первый раз у меня это было с тобой, — сказала Ника тихо, но очень внятно.

— Ника, что ты сказала?

Да слышал он, еще как слышал. Просто ушам своим не верил.

— У меня еще никого не было, — Ника посмотрела ему в глаза. — А жениху я сказала, что… что уже было. Один раз. И он меня уже простил. Я хочу, чтобы это было с тобой. Сам понимаешь, иначе получится, что я ему соврала. Честное слово, я знаю, что….

Что она там такое еще знает, ему было неинтересно, услышанного хватало выше крыши.

— Ника, я сейчас тебя не слышал, — отрезал он. — Совсем. Можешь считать, что ничего мне не говорила, и иди домой. Тебя до двери проводить?

Он встал, отодвинув стул, всего лишь, но Ника, почувствовав в его движении что-то угрожающее, тоже вскочила, и отпрыгнула в сторону.

— Иначе я позвоню твоему отцу, поняла?

Да уж, жалкий ход. Но ничего не поделаешь.

— Что ты ему скажешь? — спросила Ника почти шепотом, но ее насмешка прозвучала отчетливо.

— Об этом не переживай! По ходу дела решу, что сказать!

— Вы меня, конечно, простите, — в дверях подсобки стоял Веснин и выразительно постукивал пальцем по циферблату часов. — И рад бы вам не мешать, но не могу больше. Я, разумеется, тоже совсем ничего не слышал.

Иван даже вздрогнул — он совершенно забыл про Веснина. Ника — та замерла. Она смотрела на Серегу, как смотрят на приведение.

— Девочка, — Веснин повернулся к Нике, — поверь, я очень сочувствую твоему будущему мужу. Думаю, мой друг Иван разделяет это мое чувство. Вас никуда отвезти не нужно, друзья мои? Решайте быстрее, а то, правда, времени нет.