Ратник

Глава 20 Суд над оборотнем

Время шло незаметно, день сменялся ночью, а тот — новым днем. Сколько уже прошло времени после их появления в Клестове — не то неделя, а может и больше, Ярослав уже и не знал, а календарей здесь не водилось. Дни пролетали так, что Ярик не успевал замечать. Но время проведённое в себе Соколову нравилось.

Но тут Алтырь объявил, что сегодня состоится суд над оборотнем. Хотели его пораньше провести, но не получилось. Народ работой занят, да и выяснить хотели — сколько же всего людей пострадало от клыков волкудлака? А сколько домашней скотины он задрал? А еще посылали в поселок к волкудлакам — то есть, к волкулакам, раз они в мире с людьми живут, чтобы они тоже явились на суд, и сказали свое слово. Или, как было заповедано еще самим Браном — не захотят ли сами оборотни сотворить суд над отщепенцем?

Оборотни думали долго — дня три, а потом передали ответ: дескать, смерти они своему соплеменнику не хотят, но если люди его казнят, то возражать и пытаться мстить не станут.

Ярославу такой ответ показался странным. И смерти не хотят, и не против казни? Либо у оборотней какое-то другое сознание, недоступное человеческому понимаю, либо они знают нечто такое, о чем никто не догадывается? Вполне возможно, что волкулакам тоже известно, что Жужель был не то околдован, не то заколдован (а в чем разница-то?), как говорил хозяин леса, но почему-то они не хотят поделиться своим знанием с людьми.

Из деревень должен прийти весь взрослый люд, значит, толпа соберется большая, а в селе подходящего места нет. На выгоне коровы пасутся, луг тоже негоже топтать. Подумав, воевода приказал созвать суд рядом с лесом, там, где заброшенное поле входило в чащу, словно серп в колосья.

Толпа и на самом деле собралась изрядная. Явились не только молодые и зрелые мужчины и женщины, но пришли даже старики и старухи. Отдельно от толпы стоял группа мужчин и женщин — видимо, родственники погибших, и хозяева зарезанной скотины.

Волкудлак, встав перед толпой, понурил голову.

Для начала, воевода перечислил все прегрешения Жужеля, вспомнив и убитого старика Пестеря, и двух коров, а еще телку и овцу. О том, что оборотень виновен еще и в смерти собственных сородичей, Клёст не упоминал.

Закончив обвинительную речь, воевода спросил:

— Какое решение у вас будет, люди Клестовского воеводства?

— Повесить оборотня! — истошно завопила женщина, стоявшая в группе родственников погибших.

Толпа загомонила:

— Казнить!

— Повесить!

Воевода, переждав шум, поднял руку вверх:

— Ведомо мне, — веско изрек старший начальник. — Что не по своей воле волкудлак людей убил, и скотину зарезал! Околдовали его. Черная сила в него вошла, не сумел устоять. Подумайте, люди добрые. Может, не станем его казнью казнить, а живот подарим?

Ярослав решил, что одной только фразы воеводы будет достаточно, чтобы народ сменил гнев на милость, но куда там. Похоже, не те еще времена, чтобы простой люд безропотно сносил все приказы и указания власти.

— А ты, воевода, его не покрывай, — гневно прокричала женщина. — Ты мне родного человека вернешь? Да я сама его готова убить.

— Не по заветам это, — заявил благообразный старик, стоявший чуть впереди толпы. — Еще Браном заповедано, что всякий, кто совершил убийство, будет наказан. Что разбойники и убийца должен быть казнен смертью лютой. И я, как староста деревни Езуха, а также, как староста Вельчихи, хочу сказать — молод ты еще, чтобы заветы самого Брана нарушать.

Ярославу почудилось, что воевода заскрипел зубами, а потом вспомнилось еще кое-что. В самом начале знакомства с Нежданом, Зозулей и Втораком кто-то из мужиков посетовал, что воевода у них просто злодей. Мол — приказал выпороть старосту одной из деревень, который отказался отдавать зерно. Но позже, поговорив с людьми — с Кренем, с Алатырем, узнал, что о порке не было и речи. Тот староста прилюдно обозвал воеводу молокососом, которому еще не положено командовать, а следует сидеть и ждать, пока старые и мудрые люди все за него решат. Вот тут-то Клест и разозлился и пообещал, что если этот староста когда-нибудь его оскорбит — так точно, выпорет.

Соколов прикинул — а что бы было, если бы глава какой-нибудь сельской администрации, заявил губернатору — мол, ты молокосос, и помалкивай тут. Конечно, у губернатора нет власти, чтобы выпороть своего подчиненного, но глава администрации бы после такой фразы начальствовать бы перестал.

А не тот ли это староста, который нахамил Клёсту в прошлый раз? А старик, между тем, выпятив бороду, словно козел, вещал:

— Молод ты еще воевода, чтобы самолично распоряжаться. Вот, будет тебе хотя бы пятьдесят лет, тогда можешь и управлять. Нежить от суда праведного укрыть хочешь! А если и другие начнут чёрные дела творить, а потом говорить будто их прокляли? Казнить убийцу, вот и весь сказ!

Соколова с детства воспитывали так, чтобы он уважал старших. Конечно, старшие тоже бывают разными, но вот этого старикана, он бы сам выпорол. Он же народ на самосуд подбивает! А еще говорит так, словно сам упивается своими собственными словами. Вот, словно какой-нибудь начинающий депутат!

А ведь дело-то принимает нешуточный оборот. Народ уже принялся орать, требовать, чтобы оборотня немедленно вздернули на суку. Вон, уже и веревку приготовили. Сейчас отгонят дружинников, да и начнут вешать. А ратники с простым народом драться не станут. Если, разумеется, воевода не отдаст приказ. Но коли народ повесит оборотня, то здесь проруха на воеводской чести. На чести, так сказать, его начальника!

И Ярослав взялся за пояс, где висела волшебная плеть, и мысленно позвал хозяина леса.

Деревья, росшие на опушке, вдруг засветились, а потом на землю упала огромная тень, а из-за деревьев выросла фигура великана.

Толпа отпрянула.

Народ воспринял появление хозяина леса, явившегося не в скромном обличье, а во всем своем могуществе, по-разному: кто-то упал, кто-то схватился за сердце, а кто-то заорал благим матом. Бабы и девки заверещали, словно увидели огромную мышь.

Ярославу, хотя он уже видел этого хранителя-хозяина леса, тоже стало не по себе. А кому же будет по себе, если выросло такое чудище? Соколов даже откуда-то вспомнил, что леший может принять любое обличье, а еще по своему желанию может быть ростом хоть с мышь, а хоть и с дерево. Но здесь он даже деревья перерос!

Лесной хозяин близко подходить не стал, зато опушку наполнил глубокий голос:

— Виновен оборотень, но он и не виноват. У Жужеля жена умерла с малой дочерью. Затосковал он. А зло всегда сумеет войти в сердце того, кто долго тоскует. Недоглядел я, что злые силы дорогу к сердцу волкулака нашли, околдовали его, проклятье наложили. А как злая волшба его нашла, то стал он оборотнем-волкудлаком. Но что смог, то сделал. И проклятие с него снял, и к вам его отправил. И людям, что его поймали и к вам привели, спасибо хочу сказать, и в пояс им поклониться. Жужель не знал, что творит. Несмышленыша, который по глупости да по дурости худое дело сделал, разве стоит казнить? Нет злого умысла — нет и наказания.

Хозяин леса замолк, ожидая слов со стороны людей. И дождался. Самым смелым оказался тот самый старик-староста:

— И что нам теперь-то делать? Простить убийцу? А как же заветы Брана?

Хозяин леса засмеялся так, что затрепетали не только ветки деревьев и листва, но и сами деревья, а потом сказал:

— Князя Брана я с его малолетства помню. И помню, о том, о чем вы забыли. О том, что Бран еще завещал своим потомкам с добром ко всем подходить. А если человек не владел собой, то как же его казнить? Кого казнить-то? Волкудлака, который людей да животину ел, или волколака, что перед вами стоит? Не могу я в ваши дела вмешиваться, да мне и своих хватает. Проклятье я снял, хотите судить — судите. Вон, Жужель и сам хочет справедливого суда и примет любое решение. Но и вы не забывайте про доброту и человечность. Вы люди.

Сказав это, огромная фигура на краю поляны, рассыпалась, превратившись в гору древесных стволов, веток и еловых шишек.

«Шутник он, хозяин леса. Опять он со своими шишечками», — подумалось Ярославу. Ну, ладно, что не с кокосовыми орехами. Вот, если бы леший при их знакомстве кокосом в него кинул, тогда да, плохо. И хорошо, что тут кокосовых пальм не растет.

Народ опять загомонил, но уже не так воинственно. Кажется, появление хозяина леса и его речь оказали благотворное воздействие людей и охладил их пыл.

Вперёд выступил здоровенный мужик и басисто сказал:

— Ну раз хозяин леса сказал, что вины за волкулаком нет, что он теперь не волкудлак, то и казнить мы его не в праве. Но как же быть с теми, кто родственников лишился? Кто скотину потерял? Две коровы. Телка. Это же кормилицы наши.

— За смерть, если она случайно случилась, вира положена, — сказал воевода. — А виру я за него выплачу. За это, служить он будет мне. Кормильцев вам уже не вернуть, и если решим казнить парня, лучше от этого никому не станет, а так он хоть какую-то пользу принесёт, тем более, что он готов возместить. Но чтобы возместить, как понимаете, время надо.

Народ опять загудел, а какая-то баба спросила:

— А что, воевода, и корову мне дашь?

— А мне? — вмешалась вторая.

— Коров я дам тем, кто своих животин потерял, — подтвердил воевода. — А живая корова лучше мёртвого оборотня А за тех, кто от зубов оборотня погиб, его семья будет меньше зерна в мой амбар возить. Не десятину теперь с нее стану брать, а только двенадцатую часть.

Народ одобрительно заголосил, причём, как показалось Ярославу радостно.

— А чем тебе оборотень служить-то станет? Зубами, что ли? — со смешком спросила какая-то баба.

— Зубы у меня у самого есть, жевать умею, — ответил воевода шуткой. Потом, став серьезнее, сказал: — Воеводе только оружием можно служить, а как же еще?

Жужель, смиренно ждавший решения своей участи, вдруг встрепенулся и завопил:

— Неможно мне оружие в руки брать! Народ мой еще князю Брану клялся, что не повернет он оружия против людей!

Воевода, покрутив черный ус, сказал:

— Так ты Жужель, уже однажды клятву нарушил, хоть и не по своей воле. А твоя жизнь и смерть, коли я за тебя виру выплачу, теперь принадлежат мне. А значит, я теперь решаю, против кого тебе оружие поднимать. А что до твоего народа, да клятв ваших, так скажу — они от тебя отказались, значит, нет у тебя больше ни твоего народа, ни твоих родных. Будешь у нас жить, а не в поселке волкулаков. А в этом селе люди живут. Поэтому, властью воеводы, назначаю тебя человеком. А раз ты теперь человек, то и оружие брать можешь, и воевать. Только, воевать тебе учиться придется.

Ярослав слушал и восхищался. Он даже и предположить не мог, что Клест решится пойти на такой шаг! Надо же, выплатив виры, отдав пару-тройку коров, воевода заполучает в дружину не простого ратника, а такого, который будет способен, при надобности, обернуться волком и пройти вражеские посты.

Стоит ли говорить, что дальнейшие тренировки Ярослава, теперь проходили в большем составе?