Рассказы

Идеальное желание

В тот день в Праге подписали мир.

Его не ждали, о нём никто не думал, и вот он грянул, как гром среди ясного неба. Просто вдруг приехал в деревню взмыленный гонец, попросил еды и крова, да и рассказал стоявшей там банде ландскнехтов о новом договоре.

И весть его не принесла радости.

Качали головами угрюмые наёмники, сжимая рукояти мечей. Стояли в растерянности их кампфрау, привыкшие кочевать с мужьями по всей империи. Слова гонца в один миг выбили землю у них из-под ног. И когда тот уехал, женщины не смогли сдержаться. Плач взвился над лагерем — горький, как никогда прежде. А когда первая боль утихла, одна из них поднялась и, наведавшись к своей повозке, тихо исчезла.

Теперь она шла на пепелище, бывшее прежде городом Лютценом. Место не случайное: когда-то здесь случился бой, а колдовство лучше всего удаётся на полях сражений. Женщина не была ведьмой и никогда прежде не обращалась к тёмному искусству, но сейчас она просто не знала, как ей быть.

Её звали Мартой. Обычное имя, какое носили тысячи других женщин по всей империи. Марта была дочерью простого саксонского крестьянина — давным-давно, она уж теперь и не помнит, когда. И даже имя отца не назовёт хоть перед Святым Официумом. Война стёрла её память, на войне нужно жить настоящим.

И люди жили. Они одевались ярко, вызывающе и богато, ведь жизнь коротка и безрадостна. Они не копили денег — зачем, если завтра может не наступить? К чему тогда думать о деньгах? Лучше пропить их поскорей, потратить на жарких городских шлюх и красоток из ближайших посёлков, тех, чьи мужья уже погибли на этой бесконечной войне, выпить и забыть, что на свете вообще есть золото. До тех пор, пока не появится на горизонте новый бой и новый хозяин.

Когда-то Марта была юной певуньей, чей голос нравился и селянам, и проезжим купцам. Только песни свои она забыла, когда дрожащими руками обыскивала тела мертвецов в поисках еды или денег — не до того тогда было, помнить. А потом плачущую от голода девушку подобрали наёмники, взяв с собой в поход. В тот день Марта совсем разучилась петь: её заботило лишь тепло и сытная похлёбка.

С тех пор прошли годы. Теперь она тёртая жизнью, но всё ещё красивая женщина. Она держит в узде мужчин, и никто не смеет обижать её. Так было до вчерашнего дня, пока шла война.

Но теперь она кончилась, и мир рушился на глазах.

— А что нам делать дальше? — тогда, после слов гонца, жалобно спрашивала она, размазывая текущие по щекам слёзы. — Как нам теперь жить?

Ландскнехты молчали, да они, кажется, и не слышали Марту. Они были куда старше неё, и теперь вспоминали, каково это — жить в мире. Вспоминали с трудом, потому что слишком привыкли к войне.

И когда Марта поняла, что не дождётся от них утешения, тогда-то и вспомнила о клочке бумаги, что лежал в её вещах. Это была вырванная из книги страница, из какой — она не знала, да и не хотела знать. Страницу женщина купила у бродячего торговца, встреченного однажды где-то под Магдебургом, тогда ещё цветущим и полным жизни. Слова эти, как сказал торговец, однажды выполнят её желание — но только одно, и не больше.

— А почему ты сам не загадаешь что-нибудь? — хитро спросила тогда его Марта, на что торговец лишь рассмеялся. За желание, ответил он, надо платить. А у него и так всё есть.

Марта заставила его прочитать текст и затвердила всё наизусть. Она так и не научилась читать и уж тем более не знала высокой латыни, но запомнила каждое слово на своей бумажке и хранила её, как самое дорогое сокровище.

Словно знала, что однажды придётся достать его и идти сюда.

Торговец ушёл в Магдебург, а через две недели католики пошли на штурм. Огромный город в одночасье превратился в груду развалин, и банда Марты ходила в золоте, точно первые богачи во всей империи. Как стая куниц, они разграбили этот курятник и забрали всё, что смогли унести, а остальное сожгли. Марте было всё равно — она давно уже растеряла последнюю жалость.

Дорога свернула к рощам, и женщина ускорила шаг. Нужное место уже недалеко. Можно, наверное, совершить ритуал где угодно, но так оно будет правильнее. Надёжнее.

Она хорошо знала, куда идти. Один бывший кирасир однажды показал дорогу, хвастаясь своим подвигом перед сослуживцами. Марта забыла многое, но не это.

Словно знала, что когда-нибудь пригодится.

Это был страшный секрет того человека, тайна, которую он за кружкой пива рассказывал всем, кому только мог. Он тогда служил в армии маршала, ныне покойного, и теперь Марта уже не могла сказать, как того зовут. Она не держала в памяти имена мертвецов — слишком уж много их было. Не могла она вспомнить и имя того кирасира, но вот историю его забыть не сумела. Ах, рассказывал он, что это было за сражение! Сам имперский генералиссимус возглавил католиков, встречая врага. Лютцен тогда сожгли дотла сами защитники, чтобы дым затянул небо и помешал стрелять шведским пушкам, а наутро на землю опустился туман, скрывший небеса, и только иногда мёртвую тишину раскалывал грохот мушкетов и топот коней, который тут же истаивал в сизой пелене.

Вместе с десятком кавалеристов мужчина бродил в тумане, тщетно пытаясь найти своих, и вот впереди застучали копыта. Враг? Враг! Загремели пистолеты, навёл своё оружие и он, разрядив его в какого-то богатого всадника. Бой оказался за католиками, люди спешились, желая добить раненых, и тут не иначе как сам чёрт дёрнул мужчину спросить умирающего:

— Кто ты такой?

— Я был королём Швеции, — прошептал тот.

Он застрелил короля. Он убил вражеского командира, сотворив в тот день больше, чем все пушки католиков и кавалерия маршала. Правда, сражение это не спасло. Погиб безымянный для Марты маршал, расстрелянный шведскими мушкетёрами. Погиб безымянный полковник, родственник имперского командира, погибло ещё множество людей, да и сам генералиссимус вскоре отправился в ад, заколотый предателями в собственной постели. Марта не сохранила имена никого из них, но сама история врезалась в память и теперь оживала с каждым шагом.

Мало кто по-настоящему верил рассказчику, известному пьянице, но тот был непреклонен, и спорить с ним никто не хотел.

А теперь он и сам в земле, убит новичком-фламандцем, с которым подрался из-за благосклонности Марты. Фламандец умер, Марта так и не узнала его имени, но и бывшему кирасиру не довелось провести ту ночь в её объятиях. Уже наутро женщина сама вонзала лопату в промёрзшую землю, провожая обоих в последний путь.

И на душе было пусто, как и всегда. Здесь не скорбят об умерших — слишком много придётся пролить слез.

— Здесь, — сказала она сама себе, выйдя на тропу. Там стояло приметное сломанное дерево — рядом с ним-то и погиб шведский король. Как его звали? Марта не могла вспомнить. Да ей это и не было нужно. Пусть даже кирасир соврал, вокруг и без того случилось немало смертей. С ними будет легче.

Она села под деревом и, капнув на страницу кровью из прокушенного пальца, осторожно поднесла бумагу к глазам.

— Tempora transierunt… — медленно произнесла Марта. Дрожат ли чернила или это ей только кажется? — Dicam necessitatem…

Звуки стихли, умолк ветер, словно вслушиваясь в её голос.

— Sit vobis detur… — продолжала она. Слова были знакомы, и всё же они плыли перед глазами, как бывает, если перебрать вина. — Mihi pretium…

— Хватит, — раздался спокойный голос, и Марта вздрогнула, роняя рассыпающуюся пеплом бумагу. — Твоя латынь ужасна, женщина! Избавь меня от этой речи!

Она ждала увидеть многое. Огнедышащего черта с вилами в зубах. Дракона, который спустится с небес, чтобы исполнить её желание. Маленького чёрного карлика, словно бы вылитого из расплавленного стекла. Самых разных существ, о которых ей доводилось слышать, и о которых она не знала вовсе.

Но перед Мартой стоял самый обычный человек, благородного вида, с аккуратной причёской и тонкими усиками. Волосы его уже начали седеть, но все ещё оставались черными. На тёмный камзол спускалась серебряная цепь курфюрста, голову венчала щегольская шляпа с пером — полно, да когда Марта в последний раз видела такие на ком-то кроме наёмников? И он улыбался.

— Правильное место, кампфрау, — сказал демон. — Люблю, когда люди знают, что делают.

— Я… — Марта медленно поднялась. Поискала взглядом драгоценную страницу, но той уже не было, лишь налетевший вновь ветер развеял кучку праха. — Я хочу, чтобы ты исполнил моё желание.

— И тебя не пугают адские муки? — полюбопытствовал демон. — Вот уж воистину война делает людей бесстрашными!

Марта потупила взор.

— Меня зовут Азазель. Хотя думаю, тебе это безразлично, не так ли? — он улыбнулся. — Чего же ты хочешь? Я слушаю тебя, кампфрау.

Тогда она рассказала, и Азазель захохотал.

Он смеялся, хватаясь за бока, пытался отдышаться — и снова начинал хохотать. Серебряная цепь тряслась, грозя сорваться с его шеи. Марта терпеливо ждала. Не дело простой женщине прерывать демона.

— Ты мне нравишься, — все ещё вздрагивая от нутряного смеха, проговорил тот. — Нет, правда! У меня просили многое: долгую жизнь, золото, власть, но такое… Такое!

Он снова засмеялся. Марта молчала.

— Алхимики! Юноши, мечтавшие стать королями! — воскликнул демон. — Влюблённые, чьи семьи убивали друг друга! О-о, все их просьбы — убогая череда одних и тех же людских страстей, одних и тех же простых желаний! Но ты… — он покачал головой. — Так и быть. Я сделаю всё, что ты хочешь. Видишь ли, мне для того потребуется разве что пальцем пошевелить. Бросить факел в пороховой погреб… ха-ха-ха! И не опускай взгляд. Нет-нет, милая Марта! Знаешь что?

Демон вдруг смазался, исчез и возник слова, приникнув губами к уху женщины. Марта замерла, как кролик перед змеёй, не в силах даже вдохнуть — глотку словно забил липкий страх, тягучей слизью стекая куда-то в живот.

— Я даже не возьму с тебя платы, — прошептал ей Азазель. — Мне не нужен твой будущий сын — сомневаюсь, что твоё тело ещё способно зачать. Я не собираю души и жизни взрослых. Ты уже заплатила — одной только своей просьбой. А теперь иди. Ты и так пробыла здесь слишком долго, скоро тебя будут искать.

Она пошла, так и не сказав ему больше ни слова. Вслед Марте долго ещё нёсся его хохот — хохот бессмертного существа, которого сумела впечатлить жалкая букашка.

И с каждым шагом ей становилось всё радостней.

А что до адских мук… за эти годы она натворила достаточно тёмных дел. Ещё одно не изменит ничего в её чёрной, как сажа, душе. Всё равно всех их ждёт пекло. И её, и безымянного кирасира, застрелившего короля, и таких же безымянных наёмников, что длинной чередой прошли сквозь её угрюмую жизнь — всем им вариться в одном котле под улюлюканье чертей.

Но хотя бы в земной жизни она будет счастлива.

В тот день Азазель сдержал обещание. Война шла ещё долгие тринадцать лет.