Распутанный

Глава 15

Такер оставался в тени на протяжении длительного времени, скрытый за иллюзорными деревьями, темнотой и ночными птицами. К счастью, никто в хижине его не заметил.

Поэтому он наблюдал… и слушал…

Ему было приказано следить за Эйденом, и это было легко, поскольку Такер каким-то образом чувствовал парня, куда бы тот ни направился, и шел следом. То есть преследовал. Кроме того, Мэри Энн по большей части была с парнем, это радовало и расстраивало одновременно.

Когда Эйден и Мэри Энн были только вдвоем, Такер терял свою способность наводить иллюзии и был вынужден скрываться обычными методами. Он задавался вопросом, какого черта он делает, преследуя их, наблюдая за ними и подслушивая их секреты, когда должен защищать их. Да, была маленькая его часть, которая хотела защитить двух людей, спасших его ужасную жизнь. И он ненавидел себя за то, что делал, клялся больше этого не делать и уходил. Но чем дальше он уходил, тем явственней слышал голос Влада, который шептал ему сквозь расстояние и приказывал шпионить за Эйденом, поэтому Такер возвращался к нему. Если Мэри Энн уходила, желание угодить королю снова охватывало его. Он наблюдал, слушал и ждал. В нем росло и цвело желание причинить парню боль.

К счастью, сегодня такого не было.

Сегодня Мэри Энн была с другим парнем, Райли. Когда эти двое были вместе, Такер почему-то мог наводить свои иллюзии. И, зная, что Эйден внутри, Такер тоже должен был войти. И он мог это сделать, никто бы не узнал — даже когда Эйден был с Мэри Энн, Такер мог пользоваться иллюзиями, если Райли тоже был там — но Такер остался снаружи, полный решимости защитить Мэри Энн от ярости другого парня.

Пока он наблюдал за ними, то осознал, что рад ее новому парню. Она заслуживала счастья. Заслуживала любви. Она была светом в темноте Такера, чистой там, где он прогнил. Он никогда не подходил ей. Но какого дьявола они не могли остаться друзьями?

И почему Пенни не могла быть более похожей на нее?

Пенни. Иногда — когда он был недалеко от Мэри Энн и был спокоен — он радовался тому, что у них есть ребенок, несмотря на то, что частенько отрицал свою ответственность. Пенни будет гораздо лучше без него. В отличие от Мэри Энн, с ней он не чувствовал себя лучше, его поступки и будущее оставляли желать лучшего. Он стал бы ужасным отцом.

Без Мэри Энн он хотел причинить всем окружающим боль. Пенни, да, возможно, и ребенку тоже.

Парень. Следуй за парнем…

Приказ Влада пронесся в его голове, и зубы заскрежетали. Откуда вампир всегда знал, чем занимался Такер? Откуда у вампира был такой нерушимый контроль над ним?

Разочарованный, злой и в страхе от того, что произойдет, Такер выпрямился. Не в состоянии поступить иначе, он направился на юг, к ранчо Д и М, где жил Эйден. Туда, куда его забрала вампирская принцесса Виктория, когда они растворились в мгновение ока. Как обычно, Такер ощутил его, почувствовал тянущее напряжение в том направлении.

До сих пор было особо нечего докладывать королю. Эйден заболел, Эйден пошел в школу. Эйден вернулся в вампирскую крепость, где на него смотрели, как на королевскую особу.

Последнее привело Влада в бешенство. Да так, что Такер испугался за собственную жизнь. В ярости бывший король невидимыми руками обхватил шею Такера, душа его. Наконец, вампир все же отпустил его и послал в дальнейшее шпионское дежурство.

Ему было любопытно, какой была конечная цель вампира. Почему он использовал Такера? Почему не потребовал свой трон сейчас же? И не все ли Такеру равно?

Чем больше увеличивалось расстояние между ним и Мэри Энн, тем сильнее он утверждался в ответах. Да. Ему было все равно. Он сделает то, что ему прикажут.

***

Яд гоблина жестоко обошелся с Эйденом, превратив его кровь в лаву, внутренние органы в пепел, а кожу в один гигантский шрам. Парень горел, зудел и его снова и снова тошнило густой черной слизью. Слава Богу, он убедил Викторию оставить его одного. Она протестовала, но он изобразил улыбку, что-то типа «со мной все в порядке» и умудрился убедить ее, что все хорошо.

Я здесь, я переживу, подумал он вяло, несмотря на то, что никогда раньше не ощущал такой слабости. Да, это было хуже, чем яд любого другого трупа, что он перенес. Этот затронул даже души. Те стонали у него в голове, иногда кричали, но всегда несвязно.

За исключением Элайджи.

«Смерть», — закричал телепат. — «Кровь. Так много крови. Она умирает. Мы не можем дать ей умереть».

— Кто? — Слово кислотой разъедало его горло.

«Он тоже умирает. Столько смертей».

— Кто умирает? — потребовал он еще настойчивей.

Элайджа продолжил, словно и не слышал вопросов Эйдена. Может, и не слышал. А может, он просто не знал.

«Нет. Нет! Они все умирают. Все. Война. Остановите войну. Мы должны остановить войну».

Какая война? Если это было предсказание…

Все это время призрак Томаса как приклеенный оставался около Эйдена, ходил, вопил, обвинял. Сказал, что хочет уйти. Что его семья будет искать его и узнает, что случилось. И что когда это произойдет, Эйден наконец-то узнает настоящее страдание. Бла-бла-бла.

— Э-эйден. Ты в порядке, приятель?

Было все еще сложно отличить реальность от моря шума, но с этим он стал лучше справляться, так что он знал, что в комнате с ним кто-то есть. Его веки тяжело поднялись, и сбоку от кровати сквозь пелену он различил Шеннона.

— Тебе п-принести что-нибудь? — Шеннон протянул руку и дотронулся до лба Эйдена.

В момент касания тело Эйдена ударило электрическим разрядом, и он выпустил из виду свою собственную реальность. Его сознание выстрелило в друга, и внезапно он увидел мир глазами Шеннона. Шокирующе, странно. В одну секунду лежишь на кровати, а в следующую — стоишь. Боль все еще растекалась в нем, и он тяжело вздохнул.

Его желудок взбунтовался в новом положении стоя, заставив его наклониться и в очередной раз опорожнить желудок. К счастью, кто-то оставил здесь маленький металлический мусорный бак. Наверное, Дэн. Эйдену казалось, он припоминал, как парень проверял его несколько раз.

— Наружу, — умудрился он прохрипеть Калебу. Он хотел выйти из тела Шеннона.

Единственным ответом был еще один стон.

Обычно у души был контроль. Калеб решал в кого и когда вселяться. Иногда даже к Эйдену переходил контроль. Возможно, Калеб и не хотел вселяться в кого-то, но если Эйден достаточно сильно фокусировался, ему это удавалось. В этот раз ни у одного из них не было контроля, но они все равно сделали это.

Он пытался выйти из тела, как проделывал это со всеми остальными, но что-то держало его на поводке, сковывало там, не давая пошевелиться. Без движения. Он пытался снова и снова. Наконец, обессиленный, истощенный, хуже некуда, он сдался и упал на кровать. Он не мог слышать мысли Шеннона, так что, возможно, разум Шеннона тоже находился под его контролем. Это означало, что его друг не вспомнит этого.

Он надеялся.

Боже, что он собирается делать?

Как долго он валялся там, корчась от боли, он не знал. Время было неизмеримым, бесконечным. Пока не началось настоящее веселье.

Эйден тоже потерял связь с реальностью Шеннона, и когда он снова открыл глаза, он обнаружил себя в теле маленького мальчика. Шеннона, понял он, изучая темный цвет его руки. Более младшая версия Шеннона. В конце концов, он не потерял реальность Шеннона.

Даже если бы он не заметил физических различий, он бы знал. Он чувствовал правду, глубоко внутри. Он просто совершил путешествие во времени — в прошлое Шеннона.

А это невозможно, не без Евы и, конечно, не с чужой жизнью. Раньше Эйден всегда путешествовал в свое прошлое. Теперь он видел и чувствовал, то, что видел и чувствовал Шеннон. Физическая боль, по крайней мере, ушла, и души были скорее спокойны, чем взбудоражены.

Он сидел на качелях, раскачиваясь вперед и назад, крошечные сандалии подталкивали гравий. Его маленькие ручки сжимали металлические цепи по бокам. Солнце ярко светило, его единственный друг.

— Эй, Ш-Ш-Шеннон, — насмехался ребенок неподалеку. Еще несколько смеющихся детей присоединилось к нему. Они были возле школы, Эйден знал это на уровне инстинкта, и на перемене.

Там была горка, карусель и гимнастический снаряд «Джунгли», но, похоже, никого из мальчиков это не волновало. Все их внимание было обращено на Шеннона.

— Моя мама говорит, ты такой странный, потому что твоя мать — белая, а отец — черный, — сказал самый высокий мальчик, бросая камень в его сторону.

Камень врезался в живот Шеннона, вызвав острую боль. Он продолжал смотреть на землю. «Игнорируй их, и они уйдут», — всегда говорила его мама. Но он знал, что они этого не сделают. Они никогда не уходили, пока мисс Снодграсс не заметит и не закричит, но она была занята вытаскиванием травы из волос Карен Фишер, так что ему больше повезло бы, загадай он желание на падающую звезду.

Еще один камень ударил Шеннона, на этот раз в ногу. Он почувствовал боль, но снова не подал виду.

— У тебя девчачье имя, Заика, ты знаешь об этом?

Взрыв хохота заставил его внутренне съежиться. Хотя он никогда не даст им об этом узнать.

Эйден хотел вскочить и загнать этих ребят в грязь, хоть они и были совсем детьми. И он мог это сделать. Он все еще контролировал тело. Но изменить прошлое значило изменить и будущее, и не всегда к лучшему. Вообще-то, всегда к худшему. Так что он сидел там, залитый позором и несчастным чувством одиночества Шеннона, надеясь, что именно это Шеннон и делал.

Но затем сцена изменилась, игровая площадка исчезла, и его окружили красные кирпичные стены, на которых красовались граффити, а вдалеке он расслышал вой полицейской сирены.

На его лицо дунул дым, и он закашлялся. Он помахал рукой перед носом, и только потом заметил сигарету в другой своей руке.

— И? — сказал кто-то. — Что ты думаешь?

Эйден сфокусировался. Напротив него стоял парень. Возможно, лет четырнадцати или пятнадцати, и он тоже курил. Как и Шеннон, он был черный, хотя его кожа была темнее, а глаза карие.

Он милый, думал Шеннон, хотя и не совсем в его вкусе; но все же они тайно встречались последние три недели. Что делало его таким привлекательным, так это то, что он был первым знакомым Шеннону парнем, который свободно признавал, что ему нравились другие парни.

В основном люди принимали его. Были и те, кто не принимал, как папа Тайлера, поэтому он часто ходил в синяках. Но все равно Тайлер не скрывал, что он гей, или что в нем есть женственная сторона, и даже гордился этим, начиная со рта с блеском на губах и заканчивая чересчур обтягивающей розовой футболкой и красными ногтями на ногах.

Шеннон еще не говорил никому о своих предпочтениях. Его папа не был наблюдательным, слава Богу, но мама… она, должно быть, подозревала. Будучи взбалмошной, она продолжала знакомить его с девочками, а потом безжалостно закидывала его вопросами. Что он думает о них? Почему бы ему не пригласить их на свидание?

— Спустись на землю, Шеннон, — сказал Тайлер с улыбкой. — Ты слушаешь меня?

— Эм, прости. Что ты сказал?

Веселье Тайлера исчезло в мгновение ока.

— Слушай. Я уже говорил тебе миллион раз, я сказал, что устал кругом скрываться. И я не дам тебе притвориться, что ты не знаешь, о чем я говорю. Или я тебе нравлюсь, или нет. Ладно, так что из этого?

— Я… — Эйден быстро захлопнул рот. Он не знал, как ответил Шеннон, только чувствовал панику, охватившую тело.

— Скажи что-нибудь!

— Я… Я… — А потом это стало неважно. Сцена снова изменилась, на этот раз он стоял в центре баскетбольной площадки. Вокруг были потные парни, они хлопали его по спине и говорили ему, что он проделал отличную работу.

Перед ними на земле лежал парень без сознания. Тайлер. Он узнал его лицо, несмотря на то, что оно опухло, было в крови и сильно избито. Руки Шеннона тряслись. Эйден внимательно рассмотрел их. Кожа на суставах была разорвана в клочья. Зубами Тайлера.

Он избил Тайлера? Почему?

Вина и стыд захлестнули его. Раскаяние. Печаль. Ненависть к самому себе.

Сцена снова изменилась, эмоции схлынули, как листва с деревьев. Теперь он был в доме, сидел на диване. Кругом были его фотографии, пожилого черного мужчины и белой женщины. Его родители, подумал Эйден.

У него зачесались щеки, и он протянул трясущуюся руку, чтобы вытереть их. Они были теплые и влажные. От слез? Кто-то был с ним, вышагивал и кричал. Из-за того, что Шеннон избил Тайлера?

Нет, понял он, как только мысли и чувства Шеннона затопили его сознание. Из-за того, что Шеннон, наконец-то, рассказал своим родителям правду. Он был геем. Он ненавидел себя за то, что сделал с Тайлером. Ему было жаль, что он не может вернуться назад и помешать себе обращаться со своим парнем, как с мусором. Как с чем-то постыдным.

Его отец все продолжал кричать. Это было неправильно. Это был грех. Его мать даже присоединилась к нему, истерично крича, насколько она сбита с толку. Почему он не мог быть нормальным?

Они с Шенноном были похожи куда больше, чем Эйден осознавал. Всю его жизнь его называли чокнутым, он был отвергнут своими родителями, выброшен системой и не был никому нужен. Покрытый позором мусор.

— Шеннон? — Мужской голос донесся сквозь длинный темный туннель, а потом его кто-то потряс. — Ты тоже заболел?

Выдернутый обратно в настоящее, Эйден моргнул, открывая глаза — яркий свет и жжение вызвали слезы — и обнаружил, что находится в своей спальне, все еще на кровати, и корчится от боли, в голове шумели души. Дэн уставился на него, беспокойно нахмурившись.

— Ты горишь. — Его вздох долетел до лица Эйдена, и даже это причиняло боль. — Значит, что бы там ни было с Эйденом, это заразно. — Дэн огляделся. — А где Эйден? Тебе нужен врач?

Прошло несколько секунд, пока Эйден шатко пробирался через обстоятельства. Он все еще был в теле Шеннона, и Дэн хотел знать, где был «Эйден».

— Нет, — умудрился он прохрипеть. — Эйден… в порядке. В школе. Со мной тоже все хорошо. — Потом он снова закрыл глаза и повернулся на бок. — Пожалуйста, уйдите.

— Хорошо, я уйду, а ты немного отдохни. Я проверю чуть позже, как ты, и принесу куриный суп с лапшой Мэг. — Мэг. Его милая, красивая жена. Послышались звуки шагов, дверь со скрипом отворилась и закрылась.

«Так много смертей», — простонал Элайджа.

«Господи Боже, только не это». — Телепат сказал что-то еще, но другие голоса смешались с его, требуя внимания Эйдена. И женский голос.

— Шеннон? — произнесла она. — Где Эйден?

Виктория, подумал он, и снова заставил свои глаза открыться. Свет был выключен и занавески закрыты, комната была погружена в благословенную темноту. Он плюхнулся на спину. Как и Дэн, Виктория стояла сбоку от кровати, уставившись на него.

За ней стоял Томас, наблюдая и слушая.

Когда она протянула руку, Эйден отполз обратно.

— Не трогай.

Боль затуманила ее лицо, когда рука опустилась на его бок.

— Почему? Что случилось?

— Я — Эйден. Это Эйден. В ловушке. — Если она дотронется до него, вселится ли он в ее тело так же, как это произошло с Шенноном? С Дэном этого не произошло, и он хотел почувствовать ее руки — всегда хотел — но не был готов рискнуть.

Сначала она выглядела смущенной, потом испуганной.

— Я знала! Мне нельзя было оставлять тебя. Я знала, что ты болен, я просто, я хотела, чтобы ты отдохнул и боялась, что помешаю, если останусь, и о, Господи, я бормочу. Мне так жаль. Я приведу Мэри Энн. Да? Мне придется снова тебя оставить, но только на одну минутку.

Мэри Энн. Превосходно. Она заглушала способности.

— Да. — Возможно, только возможно, ее присутствие вынудит его выйти из тела Шеннона. А если нет…

Боже. Он застрянет. Навсегда.

***

Мэри Энн прижалась к теплой, мягкой — и необычно большой — электрогрелке в своей кровати. Она никогда раньше не спала таким глубоким и таким мирным сном. Может быть, потому что это был первый настоящий сон, который у нее был, и который казался вечным, и ее телу нужно было сделать что-то решительное. Или может быть, из-за того, что это просто мог быть ее последний сон.

Нет. Подождите. Такие мысли не имели никакого смысла. Она была бы напугана, всю ночь металась бы и ворочалась, и задавалась бы вопросами, на самом ли деле она Опустошитель, порвал ли с ней Райли, придут ли ведьмы теперь за ней.

Вот теперь она начала метаться и ворочаться. Что она собирается делать? Как она собиралась… Минуточку. Неважно, куда она двигалась, электрогрелка оставалась прижатой к ее боку. Как странно. Что еще страннее, у нее не было одеяла с электрообогревом. Ведь так? Ее ресницы вспорхнули.

На ее кровати лежал огромный черный волк.

Мэри Энн удивленно взвизгнула, сердце бешено заколотилось.

«Шш. Это я. Все хорошо.»

Слова раздались в ее голове глубоким, хриплым и знакомым голосом.

— Райли? — Имя прозвучало громче, чем она намеревалась его произнести. Она протерла глаза ото сна и взглянула на него. Свет был выключен, солнце еще не взошло высоко, поэтому детали были размыты.

Волк растянулся рядом с ней, темный мех блестел, зеленые глаза светились.

— Райли, — произнесла она, на этот раз констатируя факт.

«Единственный и неповторимый».

— Что ты здесь делаешь? — Еще важнее, был ли ее внешний вид в беспорядке? Она осмотрела себя. На ней была голубая майка, одеяло сбилось в кучу на талии, скрывая нижнюю часть тела — мальчишеские шорты и голые ноги — от его взгляда. Она провела рукой по волосам. Несколько переплетений, но ничего особо ужасного.

«Ты можешь быть Опустошителем, и та ведьма, Мария, подозревает это. Ты ни за что больше не будешь спать одна».

Так он переживал. Ему пока не все равно. И он сказал «можешь быть Опустошителем», это было лучше, чем их последний разговор, когда он открыто заявил «Ты убьешь меня». Уголки ее губ приподнялись.

— Так ты был здесь всю ночь? — И защищал ее.

«Ага. Вернулся сразу после того, как проводил Эйдена и Викторию домой».

— Я рада. И спасибо тебе.

«Пожалуйста».

Их взгляды встретились, и в течение какой-то минуты он пылко смотрел на нее, как смотрел в самом начале, до ведьм и кормления, будто она была чем-то важным, будто она значила больше, чем что-либо в мире. Девушка может привыкнуть к такому.

Широко ухмыльнувшись, она упала обратно на матрас. Ей было жаль, что она не проснулась раньше.

— Теперь мы оба настороже, и нам, возможно, стоит поговорить о прошлой ночи. Мы наговорили друг другу слова, которые…

Внезапно дверь в спальню распахнулась, и ее папа влетел внутрь, насупившись.

— Что происходит, Мэри Энн?

— Папа! — Запаниковав, пойманная с поличным, она подскочила, выпрямившись и дернув одеяло на себя. — Что ты делаешь?

— Ты кричала имя того парня. Я подумал… — Его взгляд опустился на Райли, и он замолчал, ужас омрачил его глаза. Он был в своей пижаме, фланелевой рубашке и штанах, должно быть, кинулся прямиком из кровати. — Мэри Энн, слушай меня, детка. Встань медленно. Никаких резких движений, ладно? Я хочу, чтобы ты медленно передвинулась за меня. Ладно? Сейчас, давай, дорогая.

О, Боже. Этого ведь не происходило.

— Папа. Эм, собака безобидная, клянусь. — Самая. Большая. Ложь.

Чтобы доказать свою «безобидность», Райли лизнул ее ладонь. По коже побежали мурашки, и жар затопил ее щеки. Ей бы не хотелось, чтобы папа думал, что собака ее возбуждает.

— Откуда ты знаешь, что эта паршивая тварь безобидна? — Ее папа всегда ненавидел животных, боялся их. — А теперь, почему бы тебе не отойти от него и не подойти ко мне? Не хочу тебя пугать, но он может сделать из твоего лица жевательную игрушку, дорогуша. — Райли напрягся.

— Просто я знаю, — сказала она. — Он не обидит меня. Он… мой домашний питомец. — Пожалуйста, не сходи с ума, Райли, подумала она, хотя знала, что он не слышит ее. — Последние несколько недель.

Голубые глаза ее папы широко раскрылись, паника и страх уступили озадаченности.

— Нет. Нет, это невозможно. Я бы знал.

— Да, возможно. Видишь? — Она обняла большое тело Райли и спрятала лицо в его мягкой шее, прижимая его ближе.

— Нет, — настаивал ее папа, качая головой. — Ты сказала бы мне. Я бы знал.

Ох, папа. Ты столько не знаешь. Она выпрямилась, сердце все еще барабанило под ребрами.

— Я знаю, что у тебя сильная фобия животных, поэтому скрывала его. Но видишь? Он воспитанный. Он не доставит никаких проблем. Клянусь.

Он снова покачал головой, прежде чем последнее слово слетело с ее губ.

— Эта тварь могла съесть тебя на завтрак, Мэри Энн. Я хочу, чтобы он ушел. Сейчас же.

— Папочка, пожалуйста. Пожалуйста, пусть он останется, — сказала она, и слезы как по команде наполнили ее глаза. Она слишком переигрывала? Может быть. Но ей нужно было, чтобы он сказал «да». Тогда Райли сможет свободно приходить и уходить. Больше не придется скрываться. В самом деле, ей стоило подумать об этом раньше. — С ним я счастлива. С тех пор, как… ты знаешь, что произошло между нами. — Напоминание об их ссоре было низким, но она была в отчаянии.

Наконец, ее папа смягчился.

— У него не будет вторых попыток.

Он не сказал «да», но она знала, что победа была за ней. Она хотела смеяться, хлопать в ладоши и танцевать.

— Я отвезу его сама в ветеринарную клинику.

Пауза. Вздох. Он сжал переносицу.

— Ты назвала его Райли.

О-оу.

— Да.

— Так ты назвала домашнего питомца именем своего парня?

— Мм, да.

— Почему ты это сделала?

Он читал обо всех видах психологических причин в анализе ситуации?

— Просто показалось… подходящим. Они оба защищают меня. — Вот. Правда.

Он смягчился еще чуть-чуть.

— Райли знает?

— Да, и он одобряет. Ему польстило.

— Это всего лишь доказывает, что он странный, и тебе не стоит проводить с ним время.

— Это твое профессиональное мнение? — многозначительно спросила она.

Он надолго замолчал.

— Не могу поверить. Паршивая шавка в доме, все время. Прекрасно. Оставь его. Но если он испачкает коврик, он пойдет вон.

Она сжала губы, чтобы не расплыться в улыбке.

— Я поняла.

Он повернулся, бросив через плечо:

— И если он зарычит на тебя, хотя бы один раз, он пойдет вон. Он выглядит диким.

«Какой есть», — рявкнул Райли в ее голове.

Не смейся, сказала она себе.

Ее папа задержался в дверях.

— Где он останется, пока ты в школе?

Это. Прелестно.

— Снаружи.

— Ты могла бы пригласить и блох в наш дом, Мэри Энн.

Не. Смейся.

— Он чистый, пап. Клянусь. Но если я найду хоть одну маленькую букашку, я его искупаю.

«Это может оказаться занятным», — сказал Райли.

— И спасибо тебе, — добавила она. — За все.

— Всегда пожалуйста. — Дверь закрылась, оставляя ее наедине с Райли.

Наконец, давая своему веселью бить ключом, Мэри Энн упала спиной на кровать и прижалась к своей паршивой шавке.