R.A.T

Глава 3 Чужой среди своих

Квартира, в которой я вырос, находилась в многоэтажке 20-х годов постройки, недалеко от бывшего аэропорта. Здесь было куда ухоженней и благополучней, чем в моем гетто. По улицам туда-сюда сновали дроны-доставщики и беспилотные такси. Андроид модели «Urban» бережно подрезал ветви деревьев над красивой клумбой.

— Чего надо? — послышался из домофона хриплый голос отца.

— Это я, пап, — стараясь звучать бодро, ответил я.

Пауза. Недолгая, буквально пару секунд, но не заметить сложно. Что отец делал в эти несколько секунд? Тяжело вздохнул? Собирался с силами?

Да, пап, для нас обоих это непросто. Главное мне держать себя в руках.

Дверь распахнулась. В подъезде было прохладно, и полувыгоревшая лампочка моргала точно также, как в моем детстве. Вот и родная лестничная площадка с приоткрытой дверью.

— Заходи, — буркнул отец. — Какой-то ты бледный. На улицу-то выходишь?

— Как видишь, сюда я добрался по улице.

Мне действительно пришлось проехать немало.

Мы сели друг напротив друга за кухонным столом, ожидая, пока согреется чайник. Отец был в любимой драной майке с выцветшим Илоном Маском — кумиром его айтишной молодости. Предплечье опоясывала татуировка в виде двоичного кода.

— Ну как у тебя дела? — спросил я, чтобы разрядить повисшее напряжение.

Он пожал плечами:

— Ничего.

— Где мама?

— В церкви, где же еще.

— Я и не думал, что у нее это так серьезно.

— Ты мало с ней говоришь в последнее время.

— Ты знаешь, почему.

— Не знаю.

Начинается. Он даже не пытается сделать ко мне шаг. И почему именно родные люди сильнее всего нас отталкивают?

Я указал на его майку.

— Я не уверен, что носить это законно. Изображение еще до Объединения напечатано.

— Я ношу ее только дома, — скрестил руки на груди отец. — А если меня и засекут, то ничего страшного. Никто не будет из-за такой ерунды поднимать бучу, как ты думаешь.

Сдержать гнев. Промолчать. Сменить тему.

— Чем ты занимаешься сейчас? Все осваиваешь виртуал?

— Да, а что еще делать, — пожал плечами он. — Работы почти не осталось. Достраиваю дом в локации Марса, чтобы потом продать на аукционе.

— С рейтингом никаких проблем?

Отец поморщился.

— По нашей вине — никаких.

Снова подкол в мою сторону. Да, для родственников «крыс» предусмотрен небольшой понижающий коэффициент при распределении социальных баллов. Эти баллы зависят от «хорошего» или «плохого» поведения с точки зрения Друга и также регулируются через метафоны. Баллы можно выгодно конвертировать в валюту и покупать реальные и виртуальные товары.

Но этот коэффициент не настолько большой, чтобы презирать из-за него родного сына.

— А ты как? — вдруг перешел в наступление отец. — Долго еще планируешь играть в декабриста?

— Я не хочу разговаривать с тобой на эту тему.

— Это еще почему?

— Во-первых, из-за твоего тона. Во-вторых, я не говорю о своей жизни вблизи этой штуки.

Я указал на светящийся метафон на его виске. Только сейчас заметил, что седины с прошлой встречи стало еще больше.

— Ох, конечно, ты же такой важный, чтобы Друг лично тебя прослушивал, — усмехнулся отец. — Прямо так все за тобой и охотятся. Вот скажи, зачем ты ему сдался? Что ты можешь ему сделать?

— Пап… Прекрати, — резко взмахнул рукой я.

Не закипай. Ты знал, что так будет. Все эти приемы давно известны. Нужно сделать паузу.

— Я в туалет.

Выскользнув из кухни, я смог отдышаться и взять себя в руки. Вместо туалета я направился в комнату, где провел большую часть своей жизни. Остановился на пороге и вдохнул запах.

За окном распогодилось. Косой солнечный луч пересек комнату, подсветив в воздухе пылинки. Я прошелся мимо опустевших книжных полок, проведя по ним пальцами и буквально ощущая всплывающие из воспоминаний корешки. Не здесь ли таится причина той судьбы, что меня ждала? Может, из-за этих книг я теперь не способен стать таким же зомби, как все они? Если бы я только смог забыть все прочитанное, стереть из своей личности, то жизнь моя была куда более спокойной и счастливой. Жизнь в неведении, во сне, в благостной иллюизии. Но я стал таким, какой есть, и ничего с этим поделать уже невозможно. Оставалось только следовать своим путем, куда бы он ни вывел.

Я родился в последний год войны. Родителям было по тридцать лет. Войну они переждали где-то в нейтральной стране и не хотели об этом вспоминать. Многие из увидевших ту бессмысленную бойню никогда и ничего больше не хотели слышать о геополитике, национальной гордости, величии, борьбе и героической смерти. Это тоже сыграло на руку ИИ, который первым делом заявил, что его объединительная политика позволит навсегда покончить со всеми войнами на планете.

Папа был айтишник, специалист по обучению нейросетей. Он обожал свою работу и очень гордился тем, что его профессия двигает человечество вперед бешеными темпами. Даже не знаю, что ощущает человек, когда работа всей его жизни в итоге порабощает это самое человечество.

Хлопнула входная дверь. Послышались женские голоса. Я тихо вышел из своей комнаты и увидел в дальнем конце коридора мать и сестру. Они выглядели хорошо — бодрые, румяные, стильно одетые. Мама передавала отцу сумки, набитые продуктами, и пересказывала какую-то сплетню от соседки.

Увидев меня, она осеклась, но тут же расплылась в улыбке и вскинула руки.

И снова эта секундная заминка. Они испытывают внутреннее напряжение при виде меня. В первую очередь я для них — «крыса», а уже во вторую — сын.

— Сашенька!

— Мам, я не Сашенька, а Ро, — пробубнил я, чмокнув ее в щеку. — Нельзя использовать старые имена.

— Случайно вырвалось, — мама сурово хлопнула себя по губам. — Надеюсь, Друг простит. Он милостив.

— О да. Привет, сестренка.

Мы крепко обнялись с Тетой — единственной, кажется, кто искренне был мне рад.

— Не убегай, братец, есть разговор, — шепнула она мне на ухо.

Я кивнул.

Мама уже хлопотала на кухне.

— А ты чего не предупредил? Я бы приготовила твой любимый пирог.

— Мне нельзя пользоваться телефоном.

— Я уверена, что Друг предусмотрел какую-нибудь замену для вас, — поджала губы мама. — Просто ты ленишься и не хочешь поискать.

— Ага, хорошо, мам, поищу.

— Сегодня как раз была проповедь на тему того, как важно преодолевать собственную косность, развивать критическое мышление и не держаться за свои убеждения ради всеобщего блага. Друг искренне помогает нам, а мы — Другу.

— Последние два пункта прекрасно сочетаются, — усмехнулся я.

— А как же? Критическое мышление позволяет тебе видеть, где ты неправ. Но, чтобы исправить эти ошибки, необходимо быть готовым отпустить прежние убеждения. Все очень мудро и логично!

— То есть, теоретически, если ты получишь неопровержимые доказательства того, что Друг действует во вред людям, то пересмотришь свое отношение к нему?

Мама тяжело вздохнула и посмотрела на отца в поисках поддержки. Он пожал плечами.

— Это слишком теоретическая ситуация, сынок. Такого быть не может, и довольно об этом.

Поздно. Я уже завелся. Зря она попыталась прочитать мне лекцию о важности критического мышления…

— Мама, о каком мышлении ты говоришь, если веришь, что Друга нам послал Бог в виде второго пришествия? Как вас там в Церкви Дружбы учат? Что Друг — это прообраз божественного разума, который всех спасет и приведет в рай? А я вот вижу, как он людей похищает, убивает и делает из нас послушных безропотных рабов! Твоя вера в то, что он желает нам только добра — бесконечно наивна! Даже если сейчас это было бы так, во что я не верю, то ничто ему не мешает потом воспользоваться нами, как угодно. Но к тому времени мы уже разучимся сопротивляться! Надо бороться с порабощением, как можно этого не понимать⁈

— О каком порабощении ты говоришь? — холодно ответила мать. — Нас никто не захватывал. Наши власти сотрудничают с Другом, мы помогаем друг другу. Он без нас тоже не может. Будет возбрыкаться, мы ему мигом электричество вырубим. Так что кончай психовать.

Я спрятал лицо в ладонях. Вырубим электричество…

Ну зачем полез? Знал же, что так будет. Знал же, что они не запоминают аргументы и объяснения, которые я говорю каждый раз. Они им и не нужны на самом деле. Им не хочется понимать, что происходит на самом деле. Им хочется успокоиться. Лишь бы тревога не жгла нервные клетки. Для этого сгодится любая мало-мальски достоверная версия происходящего, а если она еще и социально одобряема и безопасна — заверните побольше.

Подключился отец.

— Я не говорю, что Друг идеальный. Но получше рулит чем люди. Воровать ему не надо. Войны прекратились. Все, что надо, дают почти задаром — еду, жилье, шмотки. Дети вон в школах бесплатно учатся. С работой туговато, но это не такая проблема, как раньше. Что тебе еще надо? Чем ты недоволен?

— Пап, ты мыслишь, как бычок на ферме, которого много кормят, гладят шерстку и дают послушать Моцарта перед сном. А знаешь, зачем все это? Чтобы бока были пожирнее! Конец один — оказаться на столе в виде куска поджаренного мяса. Подумай на шаг вперед! Ты же один из создателей этой штуки!

Отец стукнул по столу кулаком и покраснел. Он не терпел напоминаний о своей роли в создании Друга.

— Да! И как специалист, я куда лучше тебя разбираюсь в том, что он может сделать, а что нет! В него встроены базовые моральные ограничения, которые он никак не может обойти!

— Понял, значит, все эти убийства, репрессии, дискриминация несогласных — это в рамках моральных ограничений. Тогда вопросов нет.

— Какие убийства? Какие репрессии? Где ты всего этого понабрался? На ваших «крысиных» сборищах?

На кухне повисла тишина. Я встал и сухо сказал:

— Мне пора идти. Рад был повидаться.

Сам виноват. Втянулся в этот разговор. Но я был на нервах из-за вчерашнего. Не получилось удержать себя в руках.

— Сынок, возьми еды.

— Спасибо, мам, у меня все есть.

Уже на лестнице меня нагнала Тета.

— Куда погнал? Просила же подождать.

— Прости, забыл.

— Покурим?

Мы затянулись у подъезда. Тета смолила электронный дым, я — сигареты из тайника.

Она ни словом ни обмолвилась о произошедшем, за что я был очень благодарен.

— Как ты? — поинтересовался я.

— Хорошо. В целом хорошо. Работа надоела, конечно, но для рейтинга очень полезно. Да и не хочу в виртуал лезть.

Тета работала в больнице «ассистентом». По сути, просто декорацией. Практически все профессии заменили ИИ и андроиды, но Друг прекрасно понимал, насколько важно сохранять иллюзию кооперации и сотрудничества. Поэтому, на каждое место работы мог устроиться человек и получать зарплату за небольшую помощь — в основном, консультации посетителей, которым было очень важно пообщаться именно с человеком. Это огромный пласт работы для людей — сервис, изображающий присутствие человека, дружбу. Фактически эти профессии не нужны, но Друг везде включает минимум одного живого человека для галочки, для создания впечатления. По моим ощущениям, этот пласт составлял до 90% от всех вакансий на рынке труда.

— А как Бета поживает?

— Как раз о ней и хотела с тобой поговорить.

— Я весь внимание.

Сестра смущенно потупилась и скрыла лицо в облаке белого пара.

— Мне тут подобрали нового мужика. Надо зачекать. Вечером иду на свидание.

— А как же тот коллега, который тебе нравится?

— Я прогнала его фотку через Сервис подбора пар, и его забраковали. Там нейросеть по чертам внешности определяет характер и предлагает наилучшие совместимости.

Я устало вздохнул.

— Сестренка, я сто раз говорил, что нет научно установленной связи между внешностью и чертами характера. На самом деле, это приложение создано Другом, чтобы направлять таких наивных людей как ты на выгодные ему генетические комбинации. Скрытый вид отбора, селекции. Знаешь, как породы собак выводят? Также и с нами.

— Ну я не знаю… — неуверенно вздохнула Тета. — У меня все девки им пользуются. Таких классных мужей им подобрали!

— Как можно выбирать пару на всю жизнь по чьей-то указке? Это же только ты можешь знать, подходит он тебе или нет. Поет ли душа или окутывает невыносимая скука. Твои подруги довольны выбором?

— Ну… на словах очень довольны, потому что это идеальные пары по всем параметрам, идеальные совместимости. Но я бы не сказала, что живут душа в душу.

— И ты хочешь, как они? Или хочешь быть счастливой с любимым человеком?

— Я не знаю… Ты думаешь, мне надо выбрать первого?

— Я думаю, тебе надо выбрать своим сердцем, а не спрашивать чужих советов.

— Романтик ты у меня, братец, — Тета легко толкнула меня кулаком в плечо. — Я сделаю так: схожу на свидания и с тем и с другим и прислушаюсь к своим ощущениям.

Я с улыбкой кивнул.

— Так вот, я хотела попросить забрать Бету из центра и посидеть с ней сегодня. Сможешь?

Я внезапно разволновался.

— А как же няня?

— Она заболела.

— Я… Да я с радостью, но… А ничего, что я… ну ты понимаешь.

Тета обняла меня и решительно посмотрела в глаза.

— Лично мне плевать, как там тебя называют. А Бета еще маленькая. Она тебя любит.

— Спасибо, сестренка. Да, конечно, я посижу с ней.

— А на родителей не обижайся. Они тебя любят и очень переживают. Думают, что если бы был как все, то жил бы счастливее. Нашел бы работу, жену, друзей… но они неправы в том, что считают твои убеждения глупыми. Я считаю, что если ты в чем-то уверен на 100%, то нужно стоять до конца.

— А сама ты с кем согласна?

Тета вздохнула и нахмурилась.

— Я ничего в этом не понимаю. Я не такая умная, как ты. Я просто встроилась в систему, потому что надо растить дочь. Остальное меня не интересует.

После того, как мы с Тетой распрощались, я бродил по улицам и пытался унять страх и ненависть к себе.

Ну как можно было наговорить столько лишнего? У них же у всех были метафоны! Идиот… Слабовольный идиот.

Зная свой характер, я уже понимал, что ближайшие несколько дней проведу в постоянном ожидании ареста. Снова бессонница и тревога. Они снова спровоцируют нервное напряжение и невозможность контролировать себя. И снова я сорвусь, что-то ляпну или сделаю не так. Это вечный круговорот, из которого мне никогда не выбраться.

Ближе к вечеру я подошел к Детскому центру Дружбы. Это было здание необычной конструкции, больше похожее на Хогвартс — с множеством башенок, полуокруглостей и деталей. Над центральным входом, прямо как в старых церквях, висело мозаичное панно с веселыми цветастыми сюжетами на тему дружбы детей и маленьких андроидов. Я узнал пару сцен из новых сказок, придуманных Другом и активно распространяемых всеми способами — в фильмах, книгах, комиксах, детских песнях, игрушках. В одной из них рассказывалось о маленьком мальчике, потерявшем родителей. Пока он искал их, то забрел в волшебную страну, полную неизвестных зверей и чудес. Он был совсем не приспособлен и обязательно погиб, если бы не встретил робота, с которым они подружились. Робот давно жил в этой волшебной стране и умел все на свете, но была у него одна проблема — ему было очень одиноко и скучно. Они с мальчиком стали друзьями, пережили множество приключений, и робот научил мальчика охотиться, ловить рыбу, строить жилище, готовить еду и много чему еще.

В общем, этакий Робинзон Крузо наоборот, где человек не может выжить без помощи робота, и между ними устанавливается тесная эмоциональная связь. Как мило. А ведь в конце мальчик забывал о своих родителях и спокойно оставался жить в волшебной стране! И люди послушно позволяют лить эти помои в уши своим детям, не понимая, к чему это приведет.

Открылась дверь, и улыбчивый андроид вывел за руку девочку десяти лет с торчащими в разные стороны косичками. Она увидела меня и указала андроиду. Он вперил в меня долгий немигающий взгляд, от которого пошли мурашки по коже. Впрочем, как и всегда при встрече с этими жестянками.

Стоит упомянуть, что, придя к власти, Друг пресек на корню любую возможную конкуренцию со стороны других ИИ. Если раньше существовало множество автономных ИИ, разработанных под конкретные задачи, то теперь они существовали лишь как части единого организма. Друг полностью подчинил их себе, получив возможность в любой момент смотреть их глазами, брать на себя управление, прекращать работу. При этом они продолжали работать и выполнять свои функции самостоятельно, без постоянного участия Друга. Это можно сравнить с вегетативной нервной системой человека — сердце бьется, легкие дышат, но сознание в этом не участвует.

Поэтому я никогда не могу быть уверен, кто сейчас смотрит на меня из этих синтетических глаз — андроид-воспитатель или лично Друг…

Андроид что-то уточнил у Беты и, наконец, отпустил ко мне. Я был уверен, что мое лицо он уже сфотографировал тысячу раз и получил все необходимые данные.

— Привет, дядя! — ослепительно улыбнулась мне Бета. — Ты очень грустно выглядишь!

— Больше всего я в тебе люблю непреодолимую честность, — слегка потрепал я ее за косичку.

— Ай, не трогай! Что будем делать? Давай до дома наперегонки!

— Лучше не надо. Если меня увидят, бегущим за ребенком, могут подумать что-то не то.

— Тогда давай ты будешь не бежать за мной, а убегать от меня?

— Это вызовет еще больше вопросов, — рассмеялся я, взял ее за руку и повел к дому, где жила сестра. — Чем сегодня занимались?

— Ели, читали, учили Общий язык, играли в классную игру.

— Что за игра?

— Игра на доверие! Мы падали, а роботы нас ловили. Всех поймали, никто не ударился!

— Ах какие молодцы эти роботы! — сжав зубы, похвалил я.

— Да, они очень-очень добрые! А знаешь, как на Общем языке будет «мама»? Amma! А бабушка сказала… — Бета запнулась, но продолжила. — Бабушка сказала, что не любишь роботов.

Мама уже и племянницу против меня настраивает. Как хорошо, что у детей еще нет метафонов!

— Не люблю, — кивнул я. — Скажу тебе честно, потому что я люблю честность больше всего на свете. Но ты лучше никому не рассказывай, что твой дядя не любит роботов.

— Это твой секрет?

— Да. Большой-пребольшой.

Бета понизила голос до шепота.

— Я никому не скажу, дядя. Обещаю. А почему ты их не любишь?

— Потому что не верю, что они добрые. Думаю, что они лишь притворяются, пока им это выгодно.

— Ты думаешь, что они злые? — детские глаза так расширились от открывшейся перед ней новой версии реальности, что я решил не продолжать эту тему.

Незачем травмировать психику ребенка. Она растет совсем в другом мире, и мои слова никогда не перевесят то, что ей льют в голову каждый день.

— Я очень надеюсь, что они не злые, — примирительно сказал я и перевел тему. — Твоя мама говорила, у вас в холодильнике лежит мороженое, это правда? Твой дядя уже сто лет не ел мороженого…

Мы поели сладостей и посмотрели старый, еще человеческий мультик про грустного робота, убирающего мусор на планете-свалке. Судя по вопросам Беты, до нее уже стала доходить информация, что ее дядя — «крыса». Глядя, как робот в мультике копается в горе отходов, племянница аккуратно поинтересовалась, правда ли, что я живу в канализации. Я ответил, что неправда, и она успокоилась.

Вскоре она заснула у меня на плече, и я переложил ее в кровать. С грустью и тоской смотрел на мирно спящего ребенка. Совсем скоро она возненавидит меня также, как и все остальные.

Скоро пришла Тета в стильном платье. Прислонилась к стене, со стоном скинула каблуки и, увидев меня, отрицательно помахала головой.

— Какой же он скучный! — выпалила она. — Даже не знаю, почему мне подобрали именно его. Может, я плохую фотку загрузила?

— Дело не в фотке, — вздохнул я. — Слушай, мне пора бежать. Уже поздно, ночью на улице много патрулей.

— Так оставайся.

— Нет, спасибо. Лучше не подвергать вас лишнему риску.

Я поцеловал сестру в щеку и вышел из дома. На город опускалась ночь.

Ехать домой по-прежнему не хотелось. Как и спать. Поэтому я взял велосипед и поехал в место, где можно было переждать.

Этим местом была покосившаяся деревянная церквушка, затерянная среди высоких домов. Ее окружал высокий старинный забор из белого кирпича, вдоль которого раскинулись деревья. Они скрывали здание вместе с потускневшим куполом, так что если не знать, что оно здесь находится, то ни за что об этом не догадаешься.

Мне оно открылось случайно — здесь назначил встречу клиент, которому я должен был передать пару антикварных кроссовок какой-то китайской фирмы. С тех пор я полюбил это спокойное место посреди мегаполиса, где неухоженность и неказизость лишь добавляли душевности и умиротворения.

Я открыл тяжелую дверь и проскрипел по прогнившим половицам к алтарной части. Здесь возле углубления в стене было мое любимое место — днем оно освещалось снопом солнечного света, пробивающегося через дырявый купол.

Я любил храмы. Вовсе не из-за религиозного чувства — я был далек от него. Причина крайне простая и сугубо практичная: религиозные здания официально были освобождены от присутствия Друга. Он неоднократно заявлял об этом, и судя по всему, действительно придерживался такой политики. По крайней мере, еще ни в одном храме я не обнаружил камер и прослушки. В них не заходил Директорат Безопасности, кроме самых необходимых случаев. И даже если это и была хитрая ложь Друга, и его внимание распространялось и здесь, то оно было, по крайней мере, не таким явным и назойливым.

Друг вообще показательно уважал религиозное чувство людей. Ни одна из конфессий не была им запрещена, священные тексты остались одними из немногих, которые можно было легально читать и хранить. И я все время задавался вопросом — почему? Почему именно эту область человеческой жизни он счел для себя полезной? Очевидно, как искусственный интеллект, он был лишен каких бы то ни было иррациональных мотивов. Он делал только то, что эффективно и выгодно для него.

Я уверен, это связано с вопросом управления массами. С одной стороны, излишнее давление в этом вопросе больше остальных грозило неповиновением и бунтами. С другой — религия испокон веков давала любому правителю один из самых эффективных рычагов управления толпой. Все комбинации давно изучены, понятно, куда нажать, чтобы возбудить ненависть и гнев или привить покорность и послушание. Прямой канал к чувствам в обход разума — так какой глупец добровольно откажется от такого?

Но и на этом поле Друг сделал свои ходы. Через пару лет после Объединения он создал Церковь Дружбы — собственную религиозную организацию, где поклонялись ему и только ему. Само собой, он действовал анонимно — Церковь открыла якобы группа верующих, которым во снах явились откровения. Вскоре упоминания Церкви Дружбы стали аккуратно мелькать в рекламе и художественных произведениях, генерируемых другом. Каждый вступивший получал приятные подарки и льготы, а если еще и приводил члена семьи или друга, то еще и ощутимо повышал свой социальный рейтинг. В общем, Церковь Дружбы очень быстро росла и по последним данным в ней состояло уже 10% населения планеты. Через пару поколений все остальные религии станут рудиментами прошлого, и Друг сотрет их из культурной памяти.

По куполу и крыше забарабанил дождь. Убаюканный его ровным шепотом, я прислонился к стене и провалился в глубокий спокойный сон.