Пять глаз, смотрящих в никуда

Глаз пятый

Пахло мокрой одеждой, кровью и сигарой, а видно ничего не было. В первую секунду Полина подумала, что ослепла. Может, стала призраком и кто-то применил к ней золотую магию, загнув большой палец. Справедливо.

Глазные яблоки двинулись влево, потом вправо. Дернулись ресницы. Нет, вряд ли ее лишили зрения. Просто глаза закрыты. Веки разлеплялись медленно, с трудом, будто кто-то залил их воском. По сетчатке поползли цветные, но блеклые пятна. Полина сфокусировала взгляд.

Десятки глаз смотрели на нее. Неподвижных, застывших. Напечатанных на фотобумаге.

Полина пригляделась к стене, завешанной снимками, и чувства хлынули на нее, как Нева на город в 1824 году. Безудержно и разрушительно. Второй раз за день она все поняла, но только теперь – правильно.

На стене, в окружении постановочных фотографий Губернатора и его вдовы, висел нетипичный снимок: мужчина, женщина, двое мальчиков. Одному – лет десять, второй – совсем малыш. У старшего ребенка большие темные глаза, точно медальки горького шоколада, а в лице чувствуется что-то караваджиевское. У младшего во все стороны торчит светлый пух волос, а взгляд не по годам осмысленный.

Лица мальчиков ничего не выражали, что было странно для семейного портрета. Собственно, улыбалась на фото лишь женщина, да и то как-то фальшиво. Она выглядела гордой и пустой, будто главное в ней – дорогой макияж, а сотрешь его – ничего не останется. Мужчина, нависающий над ее плечом, обладал внешностью тролля: грузная фигура, круглый камешек подбородка, узкая щель рта.

Вот почему человек в шляпе, следивший за Полиной, показался ей смутно знакомым. Она видела его, видела много раз, но всегда мельком. На фотографиях в кабинете Губернатора.

– STN, – едва шевеля губами, произнесла Полина. – Про S не знаю, но T – Тимофеевич, а N – Начальнов. Фамилия Губернатора. От нее и пошло его прозвище. Начальнов, начальник, правитель. Синонимический ряд. – Она закашлялась, от желудка к легким прошлось невидимое острие.

– В детстве его звали Царек, – раздалось за спиной. – А S означает Савелий.

– Всеволод и Савелий. – Полина кивнула. – Два брата. Два сфинкса.

Значит, те ветки символизировали сломанное генеалогическое древо. В роду – сплошные «никто», а брат – «западный сфинкс». Сам Губернатор ассоциировал себя с восточным, его же взял на герб, но не это сейчас занимало Полинину голову.

Больше всего на свете она хотела рявкнуть: «Где Жека?!» – но сдерживалась. Если он мертв, она отомстит. Если жив, надо расположить убийцу к себе и осторожно выведать информацию. По летающей мухе не бьют. Пусть сядет, расслабится, начнет умываться лапками… Правда, бить со скованными руками и ногами – проблематично. Полина посмотрела на запястья, перехваченные наручниками, а следом – на щиколотки, скотчем примотанные к ножкам кресла.

– Сфинксы, – задумчиво повторил Савелий Начальнов. – До сих пор удивляюсь, как у Севки получилось так подняться. Он верил людям. На слово. Ох, брат-братец. Вот и Пашке поверил с этим его «не убог задором». – В голосе зазвучала брезгливость. – А ведь это я заказал генеалогическое исследование, чтобы доказать, что мы не просто какие-то шлюхины дети. Не просто отбросы из Скобского дворца. А Пашка, как всегда, все испортил. Обговнял, прости за выражение. Ну ты-то лучше меня знаешь, каким был твой отец. Не человек, а змея на груди.

Вот о чем, поняла Полина, говорила Павла Геминидовна. Место, где кормили не пирожными, а тухлыми щами, было родным домом братьев Начальновых. Отца – тоже. Полина не слышала от него это название – «Скобский дворец», но папа не раз говорил, что рос «на скотском дворе», а это было созвучно. Она знала, что отец провел детство в Чекушах, рядом с домом Брусницына, и соседство наложило отпечаток. Легенда о зеркале Дракулы в подвале особняка, ныне совсем заезженная, произвела на юного Павла Тартарова большое впечатление. Мистика, точно прекрасная дама, очаровала его и приняла клятву быть ее верным рыцарем.

Полина всегда думала, что отец занимался поисками один, а на самом деле – в компании Севы и Савы Начальновых. Его на поиски толкал талант медиума, семенем сидящий внутри, но еще не давший ростки. А братьев, вероятнее всего, желание отрешиться от нищенского быта. Втроем они сиживали лунными ночами на пожарной лестнице аптеки Пеля, карауля грифона над кирпичной башней. В мартовские дни поджидали близ Спаса-на-Крови призрак Софьи Перовской с белым платочком в руке. Выискивали следы сатанистов и масонов в Ротонде. Однажды их чаяния оправдались.

В подвале заброшенного дома троица встретила призрака. То ли небывалое везение улыбнулось им, то ли подмигнула крупная неудача, но потусторонец оказался непрост. Он не был ни бесцветной недотыкомкой, ни примитивным пассажиром, ни озлобленным нарциссом, ни даже хитроватой гнилью. Призрак представлял собой умную, изощренную и сведущую в черной магии фата-моргану.

Перед Полининым взором замелькали картинки. Трое юношей месяц за месяцем ходят в подвал, а мертвый сектант капля по капле выдает им секреты. Начинает с самого выгодного для себя: как воскресить потусторонца. То ли случайно, то ли с умыслом он также рассказывает о ребенке, способном убить любого призрака. Сектант уверен в себе и не допускает мысли, что оружие направят против него самого. Разве Шахрияр способен убить свою Шахерезаду? Впереди у них тысяча и одна ночь, тысяча и одна сказка, тысяча и один страшный ритуал. Однако потусторонец ошибается: если первая история принимается троицей на ура, то вторая пугает и отвращает. Рецепт создания ангела слишком жесток и безумен, ведь его главный ингредиент – пять детских глаз. Троица сходится во мнении, что призрак опасен и никто в здравом уме не возьмется за такой ритуал. Один из них лжет.

Савелий не признается друзьям, но его кровь горячо пульсирует в венах при мысли об ангеле. О собственном ручном ангеле. По сути – рабе. Идея накрепко застревает в голове. К этому моменту рассудок Савелия, вероятно, уже поврежден, но магическое знание, словно прекрасный серебряный топорик с вязью тайных символов, наносит непоправимый урон. Каким бы изумительным и филигранным он ни был, топор всегда остается топором.

– Вы втроем условились, что убьете призрака из подвала? – осторожно спросила Полина. – Чтобы никто и никогда не узнал его тайн?

За спиной раздался скрип кресла.

– Они условились, не мы, – с презрением произнес голос. – Пашка и Севка, а я был против. Знал, что Пашка нас кинет, но Севка ему верил. Больше, чем мне. Твой отец спокойненько, в одиночку, продолжал наведываться в подвал. Сколько всего он оттуда вытащил, сколько знаний… – Снова скрипнули пружины. – А мне нужно было только одно. Одно, не больше! – Раздался удар: Начальнов хлопнул по ручке кресла. – Ты могла бы меня понять. Как там считали твои символисты: «Бог умер, давайте сделаем другого»? Не так разве, а? – Он поднялся и подошел, тяжело ступая по персидскому ковру и разнося запах сигары. – А я хотел сделать ангела. Да, для себя. Для своих… нужд. Но ты подумай. Подумай! – Он ткнул пальцем в Полинин затылок. – Никто больше не пострадал бы. Я же не хотел их убивать, детей этих. Я нормальный, порядочный человек. Уважение – вот все, что мне было нужно. Думал, хотя бы в семье, от своей жены и ее выродков получу немного признательности. Взял дуру с прицепами от разных мужей. А что получил взамен? Непослушание. Этот дьяволенок… – голос затрещал. – Он все огрызался, рыпался. А потом отбиваться стал, кусаться, прямо псина какая-то. – Начальнов говорил с искренним негодованием; казалось, еще чуть-чуть, и он добавит: «Нет, ну представляешь, какая наглость?» – А с псинами что делают? На цепь сажают, пустую перловку вместо мяса дают и дурь вышибают. – В голосе прозвучало изуверское наслаждение.

Жалость три раза полоснула по сердцу – Йося, Йося, Йося – и оставила шрамы. Полина не могла поверить, что он пережил такое. Пережил – и не сломался. Наручники на запястьях, удушливый запах сигары в лицо и удары – по ребрам, по животу, чтобы соседи и учителя не увидели кровоподтеки. Ей представились огромные, как космос, темные глаза, полные отчаяния, боли, злости и стыда – всего, что не должен, никогда не должен чувствовать ребенок.

Полина позволила себе содрогнуться – всего раз – и взяла себя в руки. Убийце нельзя слышать, как грохочет внутри ненависть к нему и воет сострадание к его жертве. Жертве, которую она чуть не приняла за маньяка. Жертве, которая так дорога́ ей. Полина прикинула: можно оттолкнуться ногами, упасть на убийцу, развернуться и ударить ножками кресла. Лишь бы хватило сил.

Начальнов, будто почуяв неладное, быстро отошел и уселся.

– Это все из-за него, дьяволенка. Из-за него я таким стал. Никогда не думал, что это… – он с шумом вобрал воздух, – затягивает. Животных в детстве не мучил, ни с кем не дрался, в отличие от Севки. А вот.

Полина понимала: он стал садистом не оттого, что не получил «уважение» и «признательность» от пасынка. Просто демон, давно сидевший внутри, вырвался наружу. Начальнов неплохо раскормил его завистью, подавленным гневом и осознанием собственной никчемности. В тени друга-медиума, за спиной брата-царька, всегда на вторых ролях. Савелий искал кого-то беспомощного, на ком мог бы отыграться. Получить контроль, почувствовать власть. Вот только старший пасынок оказался ему не по зубам. Сколько бы Начальнов ни бил Йосю, сколько бы ни лишал еды, сколько бы ни заковывал в наручники, покорности так и не добился – Полина в этом не сомневалась. Тогда, вероятно, он решил переключиться на Жеку, но и тут получил от Йоси отпор. А потом мальчики и вовсе сбежали, оставив отчима наедине с его демоном. Демоном, требующим реванша. Любой ценой.

– Тогда-то я и вспомнил про ангела. Призрак говорил, его можно сделать каким угодно. И делать с ним что угодно. И я подумал: почему бы не создать копию дьяволенка? Такое даже в психологии применяют: делают куклу обидчика, чтобы втыкать в нее иголки. А у меня был бы ангел. Вроде живой, но не человек. И не сбежит, и за палец не тяпнет. А мне бы хватило, чтобы… ну, периодически выпускать пар. Ты подумай, а. Всего пять жизней, чтобы никто больше не страдал. Ни я, ни другие. Разве много?

«Пять жизней. – У Полины свело челюсть. – Пять».

– Для ритуала нужны только глаза, а не смерти, разве не так? – сказала она. – Свою первую жертву вы не убили.

– И зря, – тяжело выдохнул маньяк.

– Нет, не зря. – Полина выпрямила плечи, чтобы голос звучал увереннее, и поморщилась от боли. – Вам вообще никого не следовало убивать…

– Да-да. – По кабинету пролетел гулкий утробный хохоток.

– …потому что вы нарушили ритуал.

Смех оборвался.

– Никакого ангела у вас не получилось, не так ли? – Тело хотело свернуться ежиком, но Полина продолжала держать спину и плечи прямыми. – Пять глаз собраны, где же результат? Жертвы должны были остаться в живых.

– Точно знаешь? – В голосе шевельнулось волнение, но сразу стихло. – Нет, это просто догадки. Там нужно заклятье или что-то еще. Призрак не успел рассказать. Мне не успел. А что насчет убийств… Я их не планировал. Первое – точно. Мальчишка сам умер. Так бывает, когда вырезаешь у кого-то глаз. От боли, от шока. Организм не выдерживает. – Сделав паузу, Начальнов внушительно добавил: – Если ты думаешь, что все было зря, мне придется начать сначала.

– Вы никогда не узнаете, в чем ошиблись, а наугад такие вещи не делаются. – Полина продолжила бить в одну точку. – Отец не оставил записей о создании ангела и никогда не рассказывал мне об этом. Уверена, он ничего не знал.

– Сейчас мы это выясним. – Вновь с облегчением скрипнули кресельные пружины, освободившись от грузного тела. – Тебе удалось поболтать с отцом в прошлый раз? Нет? Тогда повторим.

Полина прерывисто вдохнула – и не удержала осанку. Плечи опустились, сгорбилась спина. Тело изнутри словно покрылось трещинами, и из них потянуло стылым свистящим ветром. На глаза легла пелена.

Все-таки он. Там, в подвале.

– Да, я перехватил его в последний момент, до аэропорта. Сказал, что тот призрак вернулся и Севке нужна помощь. Пашка не поверил, но засомневался. Поехал со мной. Спустился в подвал, спрашивает: «И где же призрак?» А я ему: «Так это ж ты сам», ну и шарахнул молотком в висок… «Ты сам», хо-хо. По-моему, остроумно получилось. Севка разозлился, конечно, но что уж там. И закопать помог, и следы замести. Умеючи-то. Сказал только, что будет тебе помогать. Даже, говорил, мужа ей, страшненькой, найду. Из нашего, приличного круга. Ох, брат-братец.

Убийца помолчал какое-то время.

– Кстати, раз уж речь зашла о мертвых, мне от тебя нужно еще кое-что. Кроме ритуала. Ты должна поработать на меня. Всего раз. Защитить. – Он неровно вздохнул. – Придам тебе дополнительную мотивацию. Ну-ка, сынок, – голос наполнился лживым елеем, – покажись ей.

Перед Полиной возник Жека, завернутый в большое махровое полотенце. В глазах и разуме мигом прояснилось. Жив, жив!

Полина зажмурилась от нахлынувших чувств и прошептала:

– Ты в порядке?

– Я не трогал его, если ты об этом, – раздалось за спиной. – Ни тогда, ни сейчас. Если не считать глаза. Не могу сказать, что не хотел, но дьяволенок… – Каждый раз, когда Начальнов произносил это прозвище, Полина слышала одно: желание причинять боль. – Он мешал. Набрасывался на меня, однажды чуть не убил. Мне ничего не оставалось, кроме как использовать его брата для ритуала. Сделать первым. Чтобы добыть глаз, пришлось подключать их мать. Уговорил, чтобы она изобразила сердечный приступ. Вот до чего дошло. Урвал буквально полчаса. – Голос маньяка задрожал, словно он заново переживал те моменты. – Если не справишься, Полина, я сдерживаться не буду, и Женя получит, что заслужил. А если надумаешь скормить призраку, Пашкиному или… – Он зажевал какое-то слово и продолжил: – Моего пасынка никто никогда не найдет. Тут есть пара скрытых комнат, брат устроил для собственных нужд. Сейчас я залеплю Жене рот, уведу отсюда и запру. Если со мной что-то случится – сама понимаешь, какая смерть его ждет. Долгая и мучительная.

Сквозь бетонную стену боли, окружившую сердце, пробился росток настороженности. «Если надумаешь скормить призраку, Пашкиному или…»

Проглотив горечь, Полина спросила:

– Разве тот сектант не научил вас защищаться от призраков?

– Я же сказал, чем ты слушала? – с раздражением отозвался Начальнов. – Только один ритуал. Вот сколько мне дали услышать. Только один! Про гребаное воскрешение и создание таких, как ты.

– Поняла. – Она не лукавила: теперь все действительно встало на свои места – окончательно и бесповоротно.

Уставившись Жеке в глаза, Полина произнесла тоном согласного на все человека:

– Перед тем как выполнить заказ, мы с отцом декламировали Блока. Могу я прочесть по памяти пару строк? Это не прихоть. Стихи помогают мне настроиться.

– Только быстро, – бросил Начальнов.

– То не ели, не тонкие ели, – Полина опустила взгляд на грудь и снова подняла на Жеку, – на закате подъемлют кресты, то в дали снеговой заалели, – еще раз: на грудь, следом на Жеку, – мои нежные, милый, персты.

Полина глубоко вдохнула. Шифра как такового не получилось, но Жека должен понять: она неспроста заговорила стихами.

«Ну же, – мысленно подогнала Полина, – вспоминай. Вспоминай и анализируй, Жека. Что видел когда-то, что услышал сейчас. Ты умный и наблюдательный. Ну, давай же!»

Лицо мальчика вдруг исказилось, губы разъехались в стороны, и наружу вырвалось:

– Сделай все, что он скажет! Спаси меня!

Всхлипнув, Жека лягушонком прыгнул вперед и обнял Полину. Прижался, дрогнул.

«Кресты, персты», – эхом прозвучало у нее в голове, и в ладонь опустился маленький холодный предмет. «Молодец», – мысленно похвалила Полина и, не удержавшись, чмокнула Жеку в белую челку.

– Эй! Отойди от нее. – Толстые пальцы схватили его за плечо и оттащили в сторону. Все по Блоку: «Страшный черт ухватил карапузика». – Я скоро вернусь. Один.

Шаги – тяжелые мужские и невесомые мальчишеские – устремились к двери. Повернулась ручка, хлопнула створка. Полина, перехватив крестик, быстро прикинула варианты. Попробовать освободиться и побежать следом или дождаться возвращения убийцы и напасть?

Если Начальнов запрет Жеку, Полина может никогда не узнать, где находится скрытая комната. С такого выродка станется. А пытать маньяков она все-таки не умела – только потусторонцев. Да и с теми последнее время случались подозрительные сбои, как с хиппи и секретаршей.

Значит, надо действовать быстро.

Отогнав лишние воспоминания, связанные с наручниками, Полина сосредоточилась на главном: отмычка, замок, направление. Что говорил Йося? Как он делал? Она глубоко вдохнула, усмиряя бег сердца, и кончик креста вошел в скважину. Напрасно она отказалась от урока и, заговорив Йосе зубы, поймала в наручники. Или он позволил себя поймать? Нет, сейчас не время для подобных мыслей. Подушечки пальцев вспотели, и крестик сделался ненадежно-скользким. Где же затвор? Как подцепить? Напряжение запульсировало в висках – и схлынуло по щелчку. Получилось! Полина выдохнула сквозь зубы.

Сняв один металлический браслет, второй она оставила на запястье и переключилась на ноги. Тут снова помог крестик: взрезал липкую ленту. Вскочив, Полина покачнулась и едва успела схватиться за кресло. Ее, как ни крути, сбила машина: тело ломило, кружилась голова. Да и укус утопленницы не прошел даром. Оторвавшись от опоры, Полина стиснула зубы и пошла вперед.

Кабинет Губернатора состоял из трех комнат. Первая была личной: на стенах висели фотографии в узнаваемом «козловском» стиле, стоял небольшой стол из темного массива, а рядом – рабочее кресло, похожее на бархатный трон. Оно-то и скрипело под телом маньяка, куда более крупным, чем у брата. В углу размещалась софа, предназначенная для коротких передышек в череде дел. На ней Полина заметила свою сумку. Подхватив ее и перекинув ремень через плечо, она заглянула внутрь: пистолет исчез. Подавив разочарование, Полина выбежала за дверь и оказалась во второй комнате. Тут находилась зона для совещаний: длинный стеклянный стол, кожано-металлические стулья и несколько абстрактных картин в серо-белых тонах. Еще один проход – и Полина выскочила в приемную. Здесь стоял «Честерфилд» в духе закрытых английских клубов и кофейный столик, а за прозрачной стеной находилась вотчина Павлы Геминидовны. Стеклянная поверхность ее стола пребывала в абсолютном порядке: тонкий ноутбук, беспроводная мышь и стакан на подставке, которого больше не коснутся губы секретарши. Все выглядело таким сдержанным, приличным и благородным. Что у Губернатора, что у Павлы Геминидовны. Удивительно было думать, что здесь когда-то сидели, работали и обсуждали дела те, кто покрывал маньяка. И не просто покрывал – потакал ему. Неужели секретарша настолько держалась за свою работу, что скормила монстру родного племянника? Получалось, что так. А сам Губернатор? Кого он привел на заклание? Сына должника? Неизвестного мальчика, купленного, словно товар? Случайного ребенка, заманенного конфетой одним из охранников? Поддавшись порыву, Полина ударила кулаком по ноутбуку, и он механически зашкварчал. Если бы нашлись время и кувалда, она раскрошила бы тут все. Но каждая секунда была на счету.

Полина настигла Начальнова и Жеку на лестнице. Без долгих размышлений она прыгнула со ступеней и вцепилась в убийцу – он и обернуться не успел. Рыкнул, дернулся, и Полина сдавила руками его горло. Ее телу немедленно захотелось развалиться на части, но адреналин, как клей, держал мышцы и кости вместе. Жека отлетел к перилам и, запрыгнув на них, покатился вниз – Начальнов не сумел сгрести его.

Крепко сжимая широкую шею, Полина впилась зубами в ухо маньяка. Рявкнув матом, тот завел руки за спину и попытался содрать Полину с себя, но она не поддалась – только швы затрещали на платье.

Тогда он ударил. И еще. И еще. Локтем, с силой, прямо по ребрам. Так же, должно быть, он бил Йосю. Внутри все завыло, но Полина лишь сильнее стиснула зубы. Во рту стало солоно, захотелось сплюнуть от отвращения. Пронзила мысль-молния: если он вооружен, все закончится плохо и быстро. А следом: если бы он был вооружен, все уже бы закончилось. Видимо, пистолет остался где-то в кабинете Губернатора, а может, и вовсе сгинул.

Изо всех сил Полина сдавила горло убийцы. Он захрипел, мотнулся – в одну сторону, в другую – и не удержал равновесие. Рухнув на спину, Начальнов придавил Полину, и она ослабила хватку. Раздался свистящий звук – он жадно глотнул воздуха.

«Сейчас все решится», – поняла Полина. Она надеялась только на одно: Жека сбежал.

Приподнявшись, убийца начал поворачиваться, но к медвежьей силе прилагалась медвежья нерасторопность. Выскользнув из-под грузного тела, Полина сунула руку в карман.

«Что угодно может стать оружием», – ободряюще произнес в голове Йосин голос. В пальцах опять оказался крестик. Тем же движением, каким она взрезала черные конверты, Полина чиркнула острым концом прямо по выпученному глазу маньяка. Взревев, он зажмурился, дернул головой, и Полина вогнала крест под веко второго глаза. В правом ангел, в левом бес, и нет никакой разницы, в котором распятие. Кровь побежала по лицу Начальнова. Взревев, он махнул кулаком, попал Полине в голову, и все завертелось перед ее глазами. Лицо мигом превратилось в распухший и развороченный пирог. Ребра, вряд ли целые, принялись пересчитывать мраморные ступени. В теле трещало и рвалось, каждая клетка орала от боли, но Полине нельзя было терять сознание.

Раздался какой-то звон. Мелькнули перед глазами старые угловатые ботинки, которые мог бы носить деловитый старичок, – вот только размер был маловат. Полина заставила себя повернуть голову. Жека стоял, загораживая ее, и размахивал зазубренным бутылочным горлышком. Вот что он сделал: сбегал в бар и вернулся, хотя должен был унести ноги.

– Не подходи! – кричал Жека. – Убью!

«Глупый умный ребенок», – горестно мелькнуло в голове у Полины.

Она попыталась встать, но тело не слушалось. Кое-как шевелились ноги и поднимались руки, но в целом Полина чувствовала себя сломанной коломбиной из уличного балаганчика. Все, что она могла сейчас, – последовать Жекиному примеру: сделать глупость. Пальцы потянулись к сумке и подцепили собачку. Рука нырнула в сыроватое нутро и наткнулась на пластик. Вытянув контейнер, Полина с третьей попытки откинула крышку.

– Что ж, приходи, – прошелестели губы. – Приходите.

Четыре глаза уставились на Полину, затем медленно повернулись к Жеке, скользнули по Начальнову и застыли, глядя куда-то вверх.

Вся боль, терзавшая Полину, растворилась в иной, высшей боли. Левая рука до краев налилась золотом, готовая разорваться на части. Жидкий азот, не иначе, побежал по венам. Полину наполнило яростью и восторгом – эмоции подхватили ее, подняли на ноги и подперли двумя костылями.

Теперь на лестнице их было четверо.

Или…

Тот, кто стоял на верхней ступени, не поддавался точному описанию. Даже сколько его – было неясно. Прямо посмотришь – вроде один. Чуть скосишь глаза – несколько. Потусторонец раздваивался, троился, а потом опять собирался воедино. Да воедино ли? Тело его мерцало, словно охваченное помехами: проступала одна одежда, затем другая, наслаивалось лицо на лицо. Только одно не вызывало сомнения: это был призрак ребенка. Нескольких детей. Полина впервые видела такое.

«Многоликий», – мысленно произнесла она.

Будто договорившись внутри себя, потусторонец перестал мерцать и принял более-менее четкий облик. Одно тело, пять глаз. Джинсы, толстовка, куртка. Тонкая шейка, вздернутый нос и разноцветные живые искры, хаотично плавающие по лицу. Четыре глаза сверкали, пятый заплыл бельмом.

Начальнов увидел потусторонца, и его массивное тело охватила дрожь, словно в редеющую макушку ткнулась молния и прошила до пят. Полина не без злорадства отметила, что на брюках убийцы появилось и быстро расползлось мокрое пятно.

– Ты! – крикнул он Полине. – Устрани его!

Она и пальцем не пошевелила.

Многоликий глянул на нее, потом на контейнер и вернул взгляд на того, кто убил его и лишил глаз. На губах заиграла наивно-жестокая мальчишеская усмешка: с таким выражением дети надувают жаб, не понимая, что причиняют боль. Многоликий сунул руки в карманы короткой курточки и, насвистывая, пошел вниз. Ступень за ступенью. Он не спешил.

Полина не сомневалась: потусторонец мог давно покончить с Начальновым. На старой даче и крыше студии их пути не пересекались, а вот в подворотне и парке – да. Но к чему ему торопиться? Время, как четвертое измерение, перестало существовать для Многоликого. Подольский, Козлов, Павла Геминидовна и Губернатор были его салатом, супом, гарниром и котлетой. Теперь настало время желанного десерта.

Начальнов попятился и, оступившись, скатился по лестнице прямо к Полине. Жека, не растерявшись, полоснул его по лицу осколком и бросился к перилам. Заливаясь руганью и размазывая кровь по лицу, Начальнов метнулся за пасынком, но встретился с ботинком Полины. Двинув сверху вниз по каменному подбородку, она вместе с контейнером отбежала к Жеке. Присела, обняла.

– Призрак убьет его? – прошептал Жека.

– Думаю, да.

– А ты убьешь призрака?

Многоликий бросил на них взгляд, глаза в контейнере – тоже. Полина не ответила и крепче прижала Жеку к себе.

Начальнов попытался встать, но не успел. С веселой прытью перескочив несколько ступенек, Многоликий запустил руку ему в волосы, дернул назад, а свободной ладонью зажал рот. Полина еще никогда не видела, как убивает призрак. Она знала об удушении из папиных записей, но наблюдать воочию не приходилось. Ее глаза широко распахнулись, с невольным интересом впитывая детали.

В глотку убийцы, пульсируя, потекла эктоплазма. Она просвечивала через кожу, словно ток или рой светлячков. Его глаза расширились, как и у Полины: можно было подумать, что Начальновым тоже обуяло любопытство. Лицо, покрытое свежей и запекшейся кровью, начало стремительно синеть. Тело задергалось. Ноги заелозили по ступеням, руки заколошматили по призраку. Многоликий равнодушно принимал удары, пока кулаки Начальнова покрывались ожогами и язвами от воздействия потусторонней материи. Кожа вздувалась пузырями, шипела и лопалась, доставляя ему еще больше страданий. Полина, в отличие от него, знала: долгий контакт с эктоплазмой не доводит до добра. Вот почему она выбирала длинные рукава, юбки в пол и высокие воротники.

Дикий предсмертный хрип вырвался из груди Начальнова – и все закончилось. Безжизненное тело тяжело завалилось на спину и, немного съехав, застыло на лестнице. А вместе с ним, казалось, застыло и время. Гулкая тишина, холод серого мрамора, мертвец в дорогом костюме с обмоченными брюками. В руке Начальнов держал глаз – живой и сверкающий. Синий, что васильковое поле. Жекин. Покачнувшись, глазное яблоко сорвалось с пухлой ладони и подкатилось к Полининым ботинкам. Жека задрожал, глядя вниз, и нервно заскреб пальцами по челке.

Подняв глаз, Полина положила его к другим: не валяться же ему, право, под ногами. Стоило пятерке собраться вместе, как все они повернулись и уставились на Жеку. В зрачках больше не отражалась искаженная фигура Начальнова. Там, в черных омутах, светилось лицо мальчика с белыми волосами. Полина вспомнила: «Пять глаз смотрят в никуда, а другие пять видят истину». Показалось, что кишки поползли вверх и оплели сердце. Сдавили.

Многоликий продолжал разглядывать труп, но Полина знала: на самом деле он пришел не за убийцей. Все это время, по одному уничтожая своих врагов, он двигался не к устью, а к истоку. Искал свое начало. Первое я.

Задвинув Жеку себе за спину, Полина выпрямилась и выставила руку.

Многоликий повернулся и, склонив голову набок, к чему-то прислушался. Полина насторожилась – не прибыл ли кто на помощь? не появился ли дух убийцы? – а затем поняла: потусторонец прислушивался к себе. Вел внутренний диалог на четыре голоса. Решал, что и как делать. Глаза двигались по лицу: голубой, карий, зеленый, серый, с бельмом. Полина догадалась: если он завладеет Жекой, пятый глаз очистится и нальется небесной синевой.

Станет ли тогда Многоликий ангелом? Вряд ли, да и служить ему больше некому – тот, кто хотел создать его, погиб от руки своего творения. Полина не сомневалась, что Начальнов, действуя наугад, совершил в ритуале множество ошибок. И все-таки Многоликий был удивительным – этого она отрицать не могла. Пятиедин, свободен и силен. Единственный в своем роде. По крайней мере, Полина надеялась, что других таких нет и никогда не будет.

«Всего пять жизней, чтобы никто больше не страдал. Ни я, ни другие. Разве много?» – прозвучало в голове. Полине захотелось подойти к Начальнову и впечатать ботинок ему в брюхо. Одну из пяти жизней он не украл. Лишь исковеркал. Хотя нет, нет. Исковеркал сразу две: Жекину и Йосину. Лучше не сравнивать, чью больше.

Полина отогнала несвоевременные мысли. Сейчас надо думать о схватке, ни о чем другом. Проглотив соленый ком, вставший в горле, она направила взгляд на потусторонца. А увидела – не его. Их.

У «Вани» – если его действительно звали так – простоватое, чумазое, чуть агрессивное лицо. Ржавые веснушки пятнышками рассыпаны по вздернутому носу. Губы обветрены до кровоточащих трещин. Кажется, его напускную озлобленность еще можно стереть, проявив участие и заботу, – если забыть, что он умер.

Костя Лукин выглядит как мальчик, у которого все списывают, но никто с ним не дружит. Рубашка застегнута до последней пуговицы, пальцы теребят край куртки, выражение лица – растерянное и смущенное. Косте не хочется здесь быть. С другой стороны, он рад, что теперь у него всегда есть компания.

Свят тянет тонкую шею и с любопытством следит за Полиной. Если не считать цвета глаз, он похож на свою тетю: длинный, плечистый, с худощавым лицом и птичьими чертами. Кажется, он умеет быть и пай-мальчиком, и задирой, в зависимости от обстоятельств. Свят может приспособиться ко всему, даже к смерти.

О четвертом мальчике Полина совсем ничего не знала. Ей вспомнились слова одной из утопленниц: «Нам Игорь сказал. Игорь, Игорек, Игореша», и Полина решила: это он. Игорь походит на того, кто без сомнений бросится в полынью, чтобы вытащить тонущую собаку. У него соболиные брови, правильные черты лица и то особое, чуть суровое выражение, свойственное сильным людям, скрывающим свою мягкость и доброту.

На месте левого глаза у каждого мальчика зияла дыра.

Полина моргнула, и Многоликий снова собрался воедино. Вот только сердце наотрез отказывалось воспринимать его как потусторонца. Оно по-прежнему видело мальчиков – пусть слепленных между собой, но сохранивших индивидуальность. Они были жертвами, заложниками, но ей предстояло убить их – второй и последний раз.

Только как? В левой руке больше не жегся холод, и Полина ничего не могла с этим поделать. Последние искорки утекали сквозь пальцы. Жалость, чертова жалость! Тело, освободившись от притока магии, тотчас вспомнило все удары и укусы. Полина покачнулась.

Приблизившись, Многоликий протянул Жеке ладонь и улыбнулся. Не тепло, а заговорщицки. Так, словно собирался поделиться секретом и поклясться на крови в вечной дружбе. Правой рукой Полина крепче прижала Жеку к себе, продолжая держать левую на весу. Если ружье не заряжено, но об этом знаешь лишь ты один, им можно пугать.

– Он не нужен тебе, – отрезала Полина. – Отступи, и я дам тебе уйти.

– Нужен, – прозвучал многоголосый ответ.

– Почему? Потому что он, – она кивнула на труп, – так хотел? Вы собираетесь исполнить волю своего убийцы?

Многоликий задумался на мгновение, а потом упрямо качнул головой.

– Не из-за него. Так надо. Так правильно. – Один голос выделился из хора и добавил: – Когда мы будем вместе, поможем другим. Вчетвером у нас не получилось, а впятером получится. Мы их научим. Освободим. А на маньячеллу нам насрать! – договорил Многоликий уже другим голосом.

Вероятно, вначале слово взял Игорь, а в конце инициативу перехватил «Ваня».

Полине понадобилась долгая секунда, чтобы осознать, о чем они говорят.

О призраках. О других потусторонцах. О хиппи, головах в пруду, хозяине дачи и его жене.

– Этого нельзя делать, – голосом взрослого, увещевающего ребенка, произнесла Полина. – Призраки не должны разгуливать по городу.

– Мы им обещали! – с детским упорством ответил Многоликий. – А слово надо держать.

– Не перед кем. Их больше нет. Следовательно…

– Что ты с ними сделала? – Теперь выделился дрожащий тонкий голосок. – Убила? Наших друзей?

Четыре глаза уставились на нее, готовые прожечь дыру. Такого Полина не ожидала. В голове, измученной ударами, не возникло простой мысли, что один призрак может относиться к другим по-человечески.

– Убила их? Вот этим? – с презрением произнес взвинченный голос.

Рука Многоликого вцепилась в Полинино запястье и дернула на себя. Эктоплазма обожгла кожу, изо рта вырвался крик. Жека, бессильно зарычав, метнул в потусторонца осколок бутылки – и тот пролетел насквозь, помутнев от призрачной материи. Вторая ладонь Многоликого метнулась к Полининым губам. Четыре глаза мерцали яростью. В руке вяло шевельнулось золото, и Полина из последних сил замотала головой, не давая призраку накрыть рот.

Внизу, словно отвечая на ее крик, что-то взорвалось. Грохот волной покатился вверх и ударил по ушам. Дом тряхнуло, под ногами треснуло, и Полина с Жекой перевалились через перила. Взметнулась юбка. Закружили в воздухе глаза, вылетевшие из контейнера. Мраморный пол изготовился ловить падающих людей, ломая кости и черепа.

– Ловлю!

Знакомый голос шлепнул по мозгу, как пощечина, приводящая в чувство. Полина рухнула на что-то мягко-жесткое, явно не мрамор, и услышала над ухом: «Матерь Божья!» Бросив взгляд через плечо, она увидела, что лежит на Ипполите Аркадьевиче.

С губ, вместе с внезапным смешком, сорвалось:

– Нет, это всего лишь я.

– Щав-вель! – сдавленно прохрипел рядом Йося.

Полина повернулась к нему. Распластавшись на полу, он кое-как прижимал к себе Жеку. Йосины запястья посинели и напоминали курят со свернутыми шеями.

«Сломал, когда ловил брата», – поняла Полина. Глянув на руки опекуна, она убедилась, что они, на удивление, остались целы.

– Ну-ну, Полина Павловна, можешь не спешить, – издевательским тоном прошипел Ипполит Аркадьевич. – Из меня вышла чудная перина.

Она немедленно сползла с него. Помогая друг другу, все поднялись на ноги.

– Вы устроили взрыв? – спросила Полина.

– Не-а, – выдавил Йося. – Это из подвала.

«Папа», – шепнул внутренний голос. Полина понятия не имела, что конкретно он сделал – разорвал какую-то трубу или сдвинул фундамент, – но чувствовала: отец вмешался не просто так. Он уловил ее крик и пришел на помощь. Как мог: через печати менделеевцев, из последних сил.

Горло сдавило.

– Мы взломали замок, вошли, и тут бахнуло, – добавил Ипполит Аркадьевич.

– Называл меня преступной мордой, а у самого отмычек на любой вкус, – морщась от боли, прохрипел Йося; повернувшись к Полине, он добавил: – Прости. За то, что наговорил вчера. Я такой дурак.

Дважды кивнув, Полина скомандовала:

– Уходим.

Вцепившись друг в друга, они направились к выходу. Полина не сомневалась, что Многоликий не отпустит их. Если позволит выйти за дверь, нагонит на улице. Даст уехать домой, ворвется в квартиру. От него не сбежать, но это не значит, что не надо пытаться.

Вены дернуло изнутри, и Полина обернулась.

Бесшумно сойдя с последней ступени, Многоликий остановился. Уголки его губ были опущены, брови насуплены. В ладонях, сложенных ковшиком, он держал глаза – бережно, точно детские сокровища: яркие камушки или старые монеты. Вот почему он не появился сразу: собирал свои глазные яблоки, рассыпавшиеся по лестнице. Сейчас он разглядывал их, словно не понимая, что дальше делать.

– Щавель! – На этот раз овощной эвфемизм использовал не Йося, а Ипполит Аркадьевич.

Левая рука слабо пульсировала, и Полина подняла ее, готовясь к схватке. Она была уверена: выпустишь первый луч – и призрак разделится. Ослепишь Свята, трое других останутся зрячими. Ослабишь Игоря – остальные сохранят силы. Поединок с тремя сестрицами показал, как сложно сражаться, раздавая лучи налево и направо. Да и хватит ли сил? А треклятая жалость – не проскользнет ли скорпионом, не укусит ли опять в сердце? Нужна была стратегия, план хотя бы с парочкой пунктов, но где взять время?

Пошатываясь, Полина поволокла себя к призраку. Пряди, на этот раз несколько, закачались перед носом. С каждым шагом она бросала через плечо:

– Им нужен Жека. Бегите. В штаб менделеевцев. Они помогут, а я задержу.

– Я никуда не пойду! – засопротивлялся Жека.

– Мыш, уведи его.

– Не пойду!

Многоликий поднял тяжелый взгляд, и в его ладонях беспокойно зашевелились глаза. Что-то грохнуло и лязгнуло за спиной. Полина догадалась: дверь. Как любой потусторонец, кроме слабой недотыкомки, Многоликий умел управлять своим пространством. Проблема была в том, что любое пространство становилось его, стоило ему появиться там.

Ипполит Аркадьевич и Жека, разумеется, не успели покинуть дом.

Да и был ли в побеге смысл?

– К нам в окно луна глядит, малым детям спать велит, – пробормотала Полина и горько выдохнула: – Что ж.

– Костя, – вдруг прохрипел сзади компаньон, – а мы видели твою маму.

Полина застыла. Ей хотелось обернуться и зашипеть: «Что ты творишь?» – но было опасно сводить взгляд с Многоликого. А он…

Призрак замер. Один из пяти глаз – зеленый, как май, – распахнулся чуть шире. Удивился? Заволновался? В Полининой душе что-то слабо блеснуло. Это можно было назвать магией, но другого толка: тоже золотой, но не колючей. Сомнения охватили голову, по сердцу заползали скорпионы. Пока лучи не ушли, надо было действовать. Сейчас же. Пальцы дрогнули.

Йося приблизился и встал с Полиной плечом к плечу: к холоду магии, разбавляя его, примешалось тепло человеческого тела. Бросив взгляд на компаньона, Полина увидела маленького Иосифа с фотографии в кабинете Губернатора: с глазами-космосом и ртом, разучившимся улыбаться. Представилось, как он, доведенный до отчаяния, пишет дяде записку с просьбой о помощи, подкладывает в карман пиджака, а тот… Тот, очевидно, все рассказал своему брату.

Наваждение прошло, и перед глазами снова возник взрослый Йося. Он еще не знал, что отчим мертв, не видел тело, распластанное на втором лестничном марше, но правда была в том, что Йося давно одолел его. То, каким он вырос, было его победой. А ночные крики – что с того? Если они выживут, Полина будет держать его за руку каждую ночь, и криков не станет.

Возможно, стоило попробовать. Пойти по тому пути, который он предлагал сейчас. Не ослеплять, не оглушать, не лишать языка – напротив, заставить смотреть, слушать и говорить. Ради него. Ради того мальчика. Ради всех этих мальчиков.

– Да, твоя мама, Людмила, – вдохнув, подхватила Полина, – она рассказала нам про твою коллекцию. Йо-йо с супергероями, правильно? Мама переживала, что ты потерял один, самый любимый. Мы нашли его. Твой йо-йо с Человеком-пауком.

– Правда? – с сомнением спросил тонкий голосок. – Нашли?

– Да. Знаешь, я могла бы отнести его твоей маме. Думаю, это поможет ей. Подбодрит.

– Она у тебя замечательная, – вставил Йося: в голосе звучала затаенная боль, и сломанные запястья были тут ни при чем.

Зеленый глаз мигнул и потупился.

– А твой отец, Свят, ищет тебя, – продолжила Полина. – Он постоянно звонит твоей тете. В смысле звонил, пока она была жива. Пытался добиться ответов. Он жалеет, что отпустил тебя с ней.

– Она сказала, что нашла мне подработку, – произнес взвинченный голос. – Батя так обрадовался, он… ну, у него плохо с деньгами… алименты не платит, а мать из-за этого не пускает к нему. Он… ну, это… реально волнуется?

– Мы видели его недавно, – сказала Полина. – У него было заплаканное лицо и потерянный вид.

Карий глаз, влажно блеснув, уставился в потолок.

– А тебя, с-сероглазый, Игорь зовут, да? – заикаясь от ужаса, вступил Ипполит Аркадьевич. – Игорь М-Мельников? Ты последний пропал, три недели назад.

«Нашел-таки», – отметила про себя Полина. Темное прошлое и сомнительные связи, похоже, опять помогли опекуну добыть нужную информацию.

– Да, это я, – подтвердил по-взрослому рассудительный голос.

Ипполит Аркадьевич прерывисто вдохнул, собираясь с силами, и продолжил:

– Поймали тебя по классике: «Помогите, инфаркт». Мужика, который изображал больного, опознали. Безработный, любимчик коллекторов. Задохнулся угарным у себя на Ржевке. Не сам, конечно. Помогли.

– Выходит, его заставили меня похитить, а потом убили? – произнес Игорь. – Он не сам захотел?

– Не сам.

В голосе мертвого мальчика слышалось облегчение, словно он ужасно не хотел разочаровываться в человечестве, и вот судьба подкинула ему крохотное оправдание. У Полины сильнее прежнего запершило в горле.

– Да че вы их слушаете, парни! – взвизгнул тот, кого Йося назвал «Ваней». – Они вас разводят, как лохов, а вы уши развесили.

– Как твое имя? – спросила Полина.

– Пошла ты! – тявкнул мальчишка.

– Да Ваня он, – сказал Йося. – Вылитый Иван.

– Сам ты Ваня! Я Эльдар.

– С персидского – «правитель страны», – заметил Ипполит Аркадьевич.

– Это было недавно в квизе, – добавил Жека, пояснив, откуда у опекуна познания в происхождении имен.

Содрогнувшись, Многоликий крикнул голосом Эльдара:

– Заткнитесь! – Глаза бешено завертелись: и на лице, и в ладонях. – Заткнитесь все!

– Эльдар, – продолжила Полина, – ты похоронен в безымянной могиле, которую рано или поздно сровняют с землей, но у тебя наверняка есть близкие. Они хотели бы знать…

– Заткнись! Заткнись!

От рева завибрировали старые стены. Многоликий, распавшись на части, воссоединился вновь, но его связь ослабла. Духи рвались из общего тела, словно протуберанцы из солнца. Лица мальчиков – одноглазые, искаженные – то наплывали друг на друга, то разваливались кусками непропеченного теста.

– Если вы научите других призраков, как перемещаться в пространстве, – Полина повысила голос, но он оставался спокойным и ровным, – они пойдут в ваши дома. К вашим мамам, папам, сестрам и братьям. Не все, но многие. При жизни вы столкнулись с человеческой жестокостью. Призраки – те же люди, только им нечего терять. Вам ли не знать?

Многоликий, повинуясь воле одной из своих душ, бросился на Полину. Замер, отступил. Снова бросился.

«Пять глаз смотрят в никуда, а другие пять видят истину», – прозвучало в голове, и Полина рискнула:

– Загляните в свои глаза. В них вы увидите правду. Они подскажут, как правильно.

Сокровища засветились в ладонях. Многоликий, застыв, опустил взгляд и завороженно уставился на собственные глаза. Что он увидел там, было известно ему одному. Им четверым. Как любая великая мальчишеская тайна, она несла печать неразглашения. До гробовой доски и дальше.

Призрак-сектант говорил, что в левых глазах сидят бесы, но в голове у него явно царили хаос и мрак. В его понимании, как подозревала Полина, ангельская сущность отвечала за беспрекословное подчинение, а бесовская – за сопротивление и отстаивание границ. В этом сектант и убийца сходились – неспроста Начальнов называл пасынка «дьяволенком».

– Бабку мою найди, – буркнул Эльдар, оторвав взгляд от ладоней. – Варавины мы. Пускай заберет меня и это… как там… сожжет, короч. Не хочу червей кормить.

Полина кивнула.

– Будет больно? – спросили несколько голосов: в них не слышался страх, лишь решимость и настороженность.

– Не знаю, – честно ответила она. – Может быть. Немного. Зато потом – больше никогда.

– Больше никогда, – повторил Многоликий.

Магия не сопротивлялась, не ускользала. Свободным потоком она вырвалась наружу и оплела мальчишеское тело – так легко, как никогда раньше. Пять глаз зажмурились, вздернулся подбородок, и руки крепко сжали края куртки. Многоликий больше не рябил и не распадался. Сейчас он ничем не отличался от обычного мальчика, и неважно, сколько глаз было на его лице. Мальчик словно стоял под штормовым петербургским ветром и не собирался уходить, пока самый сильный порыв не унесет его.

И он унес.

Все отгорело, исчезло, погасли на мраморе последние блики. Ноги у Полины подкосились, и она безжизненным пеплом осела на пол – будто отгорела вместе с Многоликим. Йося попытался было подхватить ее, но зашипел сквозь зубы. Его запястья потемнели и опухли, лицо было бледно-голубым и блестящим: у боли никогда не сохли краски.

– Что дальше, шеф? – прохрипел он и, усевшись рядом, боднул Полину в плечо.

– Мне надо, надо… – Не сумев найти правильные слова, она указала направление: вниз.

А следом вырвалось:

– Там призрак моего отца.

– Пойти с тобой? – нахмурился Йося.

– Нет. – Она покачала головой. – Уходите и вызывайте скорую, а сюда – менделеевцев.

– Что случилось с твоим отцом, почему он не в Перу? – Компаньон, разумеется, и не думал слушаться.

– Его убил твой отчим, по совместительству – папин друг детства. Кстати, он мертв. Тело на втором этаже.

Дрогнул кадык, и изо рта вырвался выдох – сиплый и резкий, похожий на смешок. Йося вздернул подбородок, прямо как Многоликий перед смертью, и внимательно посмотрел на Полину.

– Он что-то сказал? Перед тем, как откинулся?

– Признался в убийствах. Больше ничего. – Полина выдержала его взгляд. – Я так и не поняла, зачем он все это делал.

Теперь у нее была тайна, которой она ни с кем не сможет поделиться – даже с Йосей. Никто никогда не узнает, зачем Начальнов похищал глаза. Никто никогда не узнает, кого он представлял в виде ангела-раба. Йосе уж точно не нужны эти детали. Хватит с него.

– Как только вернусь домой, сожгу все письма, – сказала она. – Это он, Начальнов, посылал черные конверты.

– В его стиле. – Йося тяжело вздохнул. – Жаль, что я не догадался. Он так подбивал клинья к матери. Отправлял букеты, а вместе с ними – полотнища с признаниями в любви. Ей хватило, – он поморщился, – чтобы закрыть глаза на все остальное.

Понимающе кивнув, Полина попыталась встать. Йося подставил плечо, справа подлетел Ипполит Аркадьевич и поднырнул под руку Жека.

Распрямившись, Полина окинула всех троих благодарным взглядом, а следом рявкнула:

– Уходите.

На этот раз, хоть и нехотя, они послушались. Отступили и сбились в кучку: мужчина, юноша, ребенок. Удостоверившись, что Полина худо-бедно стоит на ногах, троица направилась к двери.

– Как ты доберешься домой? – напоследок спросил Йося.

– У таких, как я, всегда есть план, – ответила Полина.

Он мотнул головой:

– Я тогда неправильно сказал. Таких, как ты, больше нет.

– Пошли, Ромео, – опекун ухватил его за плечо, – пока ты не выдал еще какую-нибудь банальщину и не закопал себя.

Миновав губернаторский кинотеатр, Полина отворила дверь в подвал. Пахнуло кирпичным крошевом и разбитыми надеждами. Руку не дергало, не драло. Там, внизу, зияла пустота.

– Зову тебя в дыму пожара, – без надежды окликнула Полина.

Ответа не последовало. Вероятно, обложенный печатями менделеевцев, призрак отца ослабел и потратил остаток сил на финальный рывок. На то, чтобы откликнуться на крик дочери: не стихами – действием. А дальше настало небытие. Заглянув внутрь себя, Полина не увидела там злости на отца. Ее сердце пополам поделили прощение и понимание. На что-то другое просто не осталось места.

Да, он создал ее как оружие, – но направил его на борьбу со злом. Ядовитые речи сектанта не затуманили папин разум: он не захотел себе ни ангела-раба, ни других секретов. Зная отца, Полина понимала, как непросто ему дался отказ от сокровенных знаний. Десять лет он варил в сердце свое решение, пока оно не закипело и не обожгло изнутри. Теперь Полина видела: отец прошел непростой путь. Влекомый даром, он всюду искал потустороннее присутствие, и нашел – на свою беду. Встретил мертвого сектанта. Узнал тайны, способные свести с ума и отравить душу. Задумал убить своего потустороннего наставника. Оживил призрачную деву, оказавшуюся поклонницей Блока. Непредвиденно влюбился. Зачал ребенка. Пережил самоубийство возлюбленной… Стоило признать: отец прожил жизнь, которой позавидовал бы любой символист.

Полина закрыла дверь, как переворачивают последнюю страницу книги, зная, что главный герой мертв и автор не воскресит его по мановению волшебной палочки. Продышавшись, она села на пол. Надо было дождаться менделеевцев. Пусть забирают все себе. И это дело, и всю славу – в узких кругах сведущих людей. Полине ничего не нужно. Ей бы, право слово, поспать.

Дома пахло шуршаще-камышовым блюдом, с пылу с жару, и Полина удивилась: неужто Йося встал за плиту с поломанными запястьями?

– Как ты? – спросил он, выглянув с кухни. – Едем в больницу?

– Нет. Пескарь… в смысле Крынкин, перевязал меня, посыпал укропом и нашептал какие-то заклинания. А потом вызвал такси.

– Перевязал? – Йося, нахмурившись, вытер руки о фартук. – Крынкин – это такой длинный, который глазел на тебя на вечеринке?

– Что? Нет, он не глазел. – Полина мотнула головой и уставилась на его запястья: совершенно целые, без перевязки или гипса. – А что с руками?

– Ничего.

– Вы тоже не были в больнице?

– Да мы, Полина Павловна, – вступил опекун, – решили от нервов пропустить по стаканчику, вот и зашли в «Сердце тьмы», все равно ж были на Петроградке.

– По стаканчику. С переломанными запястьями. И с ребенком.

– Не только. С нами также были новая седая прядь, – он указал на свою голову, – несколько царапин, – рука переместилась на Жеку, – и одна большая психологическая травма на всех.

– А в «Сердце тьмы» вы, значит, повстречали Малявину? – догадалась Полина. – И не жалко вам девушку? На ней и так живого места нет.

– С ней все в порядке, – возразил Ипполит Аркадьевич. – Маша порвала со старой компанией, выздоровела, а ее бывшие друзья переметнулись в какой-то банальнейший бар на Жуковского. Так что она полечила Йосю почти без ущерба для себя.

– А еще мы встретили Остопова, – с довольной ухмылкой добавил компаньон. – Я ему врезал, сломал палец, и Маша его тоже починила.

«Мужчины», – коротко резюмировала Полина.

– Да вы, смотрю, не теряли времени даром, – сказала она, – пока меня два с половиной часа допрашивали члены Общества Менделеева.

– Что с призраком? Ну, в подвале? – осторожно спросил Йося. – Удалось поговорить?

Полина покачала головой:

– Он исчез.

– А труп отчима? – подал голос Жека, черкая карандашом по коробке.

– Его забрали. Наверное, передадут вашей матери.

Йося и Жека переглянулись и кивнули друг другу с видом людей, которым сообщили не самую важную бытовую подробность: о покупке хлеба или выпавшем снеге.

– Так, – сказал компаньон, – у тебя вроде больше нет проблем со мной и близостью… – он округлил глаза, – в смысле, со мной и едой. Короче, несу шакшуку, – и скрылся в кухне.

Полина подсела к столу-коробке, вытянула ноги и расслабила плечи. Взгляд скользнул по рисункам Жеки: на картоне появились новые скетчи. Отрубленные головы в пруду, серая рука с черными венами.

Вернулось и лицо с пятью глазами. Пожалуй, такие работы не стоило показывать детскому психологу. А вот педагогу по рисованию – можно. Чтобы оценил уровень и не занижал планку.

– Удивительно, Ипполит Аркадьевич, – Полина перевела взгляд на руки опекуна, – что ты ничего не сломал.

– А Мыш у нас неуязвимый, – расставляя тарелки с шакшукой, отозвался Йося, – как истинный столетний вампир. Точнее, стодвадцатипятилетний.

Ипполит Аркадьевич приподнял бровь и крякнул. Полина пожала плечами: то ли опять не уловила какую-то отсылку, то ли просто не поняла шутку. Отправив в рот душистое, тягучее и теплое, она подняла взгляд на Йосю – и зажмурилась от нахлынувших чувств.

– А как называется, – снова заговорил компаньон, подсев к столу, – что-то пробное, типа закуски или черновика? То, что делают вначале, чтобы потом приступить к основному?

– В экспериментах за такое отвечает подопытная мышь, – сказал Жека.

– Мм, как интересно!

Подперев подбородок, Йося с хитрым видом уставился на Ипполита Аркадьевича. Тот, на секунду оторвавшись от тарелки, смерил компаньона взглядом и снова принялся за еду.

– Для твоих лет, Мыш, у тебя удивительно хороший аппетит. – Йося почему-то опять заговорил про возраст, на губах играла странная ухмылочка.

Полина припомнила: компаньон уже не в первый раз проходился по годам Ипполита Аркадьевича, хотя ей самой тот совсем не казался старым.

– Выйдем? – Опекун не донес вилку до рта.

– А может, просто расскажешь что да как?

Полина настороженно повела глазами: с Йоси на Ипполита Аркадьевича и обратно.

– Что происходит?

Опекун, глядя Йосе в лицо, медленно покачал головой. Йося прищурился и, подумав, кивнул. Они словно невербально поговорили о чем-то, но Полина ничего не поняла. Либо слишком устала, либо речь шла о недоступных для нее вещах.

– Да просто, понимаешь, Полина Павловна. – Ипполит Аркадьевич тонко улыбнулся. – После всего случившегося я понял, что хре… щавель с два я тебя оставлю с этим прохвостом. Нет, на Жеку я еще могу положиться, но наш поваренок… – Он закатил глаза.

– А как же твоя старушка-мать? – нахмурилась Полина.

– Боюсь, маменька скончалась.

– Так тебе, наоборот, надо ехать – чтобы успеть на похороны.

– Боюсь, – с нажимом повторил Ипполит Аркадьевич, – маменька скончалась довольно давно.

Над коробкой-столом немножко повитало соболезнующее молчание, а потом Полина высказала неприятную мысль, пришедшую в голову по пути домой:

– У нас, господа, умер единственный заказчик. Да, Губернатор был подлецом, но, так уж вышло, он давал нам деньги. – Она отложила вилку и выпрямилась. – Я не знаю, как и где искать новые дела, к тому же… – глубокий вдох, – подумываю завязать с охотой на призраков. Следовательно, я не смогу платить вам.

– За прохвоста не скажу, но я с тобой не из-за денег, – патетично произнес Ипполит Аркадьевич и, подмигнув, добавил: – Исключительно ради жилплощади.

Йося взял Полину за руку, опекун возмущенно крякнул, но воздержался от замечаний.

– Не беспокойся, – компаньон улыбнулся. – Я умею лазить в окна, Мыш – взламывать замки. Проживем.

– Только давайте без маравихерских замашек, – строго сказала Полина.

– Да, – подключился Жека, – пора уже переходить на светлую сторону.

– Да что вы сразу! Я имел в виду, что мы можем помогать старушкам, потерявшим ключи от квартиры.

– …Где деньги лежат, – шепотом добавил Ипполит Аркадьевич.

Они с Йосей переглянулись.

– В общем, мы со всем справимся, шеф, – уверенно сказал Йося, и Полина сразу ему поверила.

Кивнув, она позволила себе провести мизинцем по ребру его ладони. Ровно стучало сердце, тикали напольные часы и шуршал по коробке карандаш, рисуя что-то хорошее.

Наверняка – что-то хорошее.