Пять глаз, смотрящих в никуда

Глаз второй

Пролетели за окнами металлические ванты, и машина покатилась по безжизненной набережной. Когда в свете редких фонарей замелькали старые краснокирпичные корпуса и вросшие в асфальт столетние малоэтажки, Полина легонько кивнула, приветствуя родную среду. Блеснули в окне золотые кораблики Уральского моста, и вскоре машина остановилась у высокого здания со странной башней: левая сторона была квадратной, а правая круглой. Взглянув на нее, Полина сразу догадалась: вот она, студия Козлова.

Выбравшись из машины вместе с Йосей, Полина внимательнее присмотрелась к дому. Он глядел на реку разномастными окнами: где-то трехстворчатыми, где-то – немногим больше форточки. В башне окошки тоже были небольшими, но выстроились так, чтобы занимать всю окружность. Ни одно не светилось.

На листовке были указаны только улица, дом и номер телефона: предполагалось, что, прибыв на место, заказчик позвонит фотографу. Сейчас, как уже знала Полина, им это не помогло бы – Козлов не выходил на связь. Наверное, Павла Геминидовна подсказала бы, как попасть в студию, но не сложилось. Единственная дверь была затянута металлическим рольставнем. Рядом – ни кодового замка, ни домофона. Йося попытался поддеть панцирь снизу, но он не дался. Обойдя здание, они обнаружили типичный офисный вход, предсказуемо закрытый в начале пятого утра, а рядом – высокие глухие ворота. Похоже, здесь когда-то базировался завод, а теперь находились разные конторы. Полина вернулась на набережную, Йося – следом. Она видела, что он наблюдает за ней и копит вопросы.

Можно было не волноваться и не спешить: рекогносцировка – тоже часть работы. Изогнутые фонари заливали дорогу желтым светом. Полина отошла к парапету, чтобы лучше рассмотреть башню. Наверху, на самой крыше, колыхнулось что-то темное – будто ворох листьев приподнялся и опал. Полина достала из сумки бинокль, приставила к глазам, подкрутила. Ничего. За спиной плескалась вода. От нее тянуло предрассветной весенней прохладой, а в руке похрустывал мороз. Наверху точно таилось что-то. Потустороннее, злое и терпеливое. Оно тоже не волновалось и не спешило. Ждало.

– Итак, что мы имеем? – пробормотала Полина.

Так говорил папа, когда они заканчивали сбор информации. Пока он все структурировал и перечислял пункты, Полина почтительно молчала и лишь в конце добавляла пару-тройку пропущенных фактов. Папа бывал рассеян.

Йося расценил фразу как предлог к диалогу.

– Мы имеем новенькую водосточную трубу и достаточно дури в моей башке. – Он усмехнулся и постучал по виску.

– Что, простите?

– Труба. – Он указал на серебристую вздутую вену, ползущую по стыку двух зданий. – Она ведет прямо к башне. Нам же туда надо, так? Могу залезть. – Йося говорил таким тоном, будто речь шла об обычной лестнице.

Полина смерила высоту взглядом. Если упадет с середины – может быть, сломает только ноги, руки и, при невезении, позвоночник. Если сверху – верная смерть.

Предложение было безрассудным и скоропалительным. Полине оно совсем не понравилось, если не считать какого-то дальнего закутка мозга, внезапно пришедшего в дикий восторг. Он-то, по-видимому, и сгенерировал мысль: «Компаньон – человек взрослый, сам за себя в ответе, да и не рубить же на корню инициативу в новом сотруднике. Пусть лезет, а мы посмотрим!»

Было только одно но. С длинной белой челкой.

– Кто позаботится о Жеке, если вы…

– Ты.

– …если ты разобьешься?

– А я не разобьюсь. – В Йосином голосе было столько самонадеянности, что Полина почувствовала себя на перепутье: то ли отговорить, то ли согласиться, то ли заключить пари. – Знаешь, сколько раз я так лазил?

– В чужие форточки, чтобы ограбить?

– А может, в окна к любовницам?

– Не рискуй. В том смысле, что не надо карабкаться по трубе.

Здравый смысл победил. Но не у Йоси.

– Не переживай. – Он устремился к дому. – Я быстро.

– Стой, – приказала Полина. – Ты должен слушаться меня, а не…

– Смотри внимательно, шеф, сейчас пойдет титр: «Все трюки выполнены профессионалом, не пытайтесь повторить в домашних условиях». – Йося метнул в нее беспечную улыбку.

Бежать за ним и хватать за руки было выше Полининого достоинства. Да и закуток мозга, восхищенный лихостью компаньона, велел оставаться на месте. Когда еще посмотришь, как человек, точно в нем пробудился далекий гоминидовый предок, карабкается по отвесной стене.

– Не поднимайся на крышу! – крикнула она вслед, поднося к глазам бинокль. – Даже если что-то услышишь. Остановись на балконе и поищи дверь.

Полуботы-полусандалии остались на асфальте. Компаньон покачал трубу, примерился и по-кошачьи полез вверх. Со стороны это казалось несложным, но Полина на секунду представила себя на месте Йоси и почувствовала легкую дрожь в коленях. Она направила на компаньона бинокль, ловя каждое движение. Одну ногу поставить на крепление, вторую упереть в стену, руками вцепиться в ствол трубы. Плавный рывок – и вот Йося уже на уровне второго этажа. Теперь на подмогу ему пришли внешние подоконники соседнего здания. Добравшись до середины, компаньон пристроил обе ноги на отлив, обернулся и помахал. Беззаботный, как ветер.

Левая ступня на миг соскользнула с ненадежной поверхности, и Полина закусила изнутри щеки. Не то чтобы она успела привязаться к Йосе, но увидеть его размазанным по асфальту тоже не хотелось.

Добравшись до балкона, Йося перевалился через сетчатое ограждение и пропал из виду. Полина сильнее сжала бинокль, невольно отсчитывая секунды. Двадцать, сорок, минута. Балкон уходил вглубь, а нижняя часть башни нависала над ним, как большой круглый козырек. Полина все ждала, что компаньон сейчас выглянет из тени и даст знать, нашел дверь или нет. Но тот не появлялся.

Возможно, беспокоиться стоило вовсе не о подъеме, а о том, что поджидало наверху. О темном сгустке, собранном из могильного холода и застарелых обид. Полина чувствовала: потусторонец обосновался на крыше, под открытым небом, но вдруг чутье подвело ее? Ошиблось на пару метров, отделяющих балкон от крыши? Что, если тьма, почуяв живую, теплую плоть, протянула к ней щупальца? Сдернув перчатку, Полина подняла руку. Освобожденные, пальцы тотчас превратились в ищеек. Вначале настороженно замерли, а следом задрожали от предвкушения. Они перебирали воздух, как шерсть, выискивая застрявшие колючки. Подушечки закололо. Нащупала! По руке побежала вибрация, золотые лучи запросились наружу, но Полина подавила желание и быстро натянула перчатку. Главное она выяснила: потусторонец находился на крыше.

Значит, все-таки не туристы донимали Козлова. Интересно, поднялся ли фотограф наверх? Встретился ли с призраком? Жив ли?

Окно на первом этаже распахнулось, и в квадрате рамы показался довольный Йося.

– Входная дверь не открывается, но я помогу тебе залезть. Только подай кроксы. А то знаю я эти тихие районы: оставишь хорошую вещь – сопрут за секунду.

Полина догадалась, что речь идет о тех белых чудовищах, которые Йося таскал на ногах. Немного посомневавшись – стоит ли приносить обувь подчиненному? – она все-таки сходила за кроксами. Выражение ее лица явно давало понять, что она делает это в первый и последний раз.

Забрав обувь, Йося протянул руки, схватил Полину за талию и затащил внутрь. Она резко вдохнула от неожиданности и возмущения, но ничего не сказала – отвлеклась на запах. От компаньона солоновато тянуло по́том, но куда сильнее – сосновым бором на излете осени. Древесная кора, влага на прелой опавшей хвое, густое смолянистое спокойствие. То ли необычный парфюм, то ли так пахла кожа. Дикий и неуместный запах – тут, в каменной перчатке города. Полина отпрянула, развернулась и чеканно пошла к двери, поправляя на ходу выпавшую прядь. Впрыгнув в кроксы, Йося пошлепал рядом.

– Спасибо, что впустил, – сухо сказала Полина, когда они вышли на лестницу. – Но впредь слушай, что тебе говорят. Что я тебе говорю. Не стоило рисковать, был другой способ попасть в студию.

– Интересно, какой же?

– Ждать и дождаться. – Они миновали пролет. – Я видела два возможных варианта. Первый: кто-то приходит, я даю ему денег, и нас впускают без лишних вопросов. Второй: Ипполит Аркадьевич включает дома свой второй телефон, созванивается с заказчицей, и она уточняет, как попасть в студию.

– И как бы Ипполит передал инфу… – Проглотив слово «нам», Йося качнул головой. – Ну да. Жека.

Будто в подтверждение Полининых слов, из его кармана донеслось тихое «ж-жу».

– Мм. – Коротко взглянув на экран, он хмыкнул и провел ладонью по волосам. – У таких, как ты, всегда есть план, так?

– Да, есть. Его первый пункт, когда имеешь дело с людьми, – это терпение. А когда с призраками – внимательность.

– С призраками, ага, – фыркнул Йося. – Ну а с оборотнями – не забыть антигистаминное, чтобы не замучила аллергия на шерсть.

Полина пожала плечами: поводов для веселья она не видела, но кто их, медиумов, разберет. Вероятно, вызов духов и общение с ними накладывает некоторый отпечаток на людей. Даже папа порой вел себя странно…

Стиснув зубы, Полина приказала себе не думать об отце. Слишком часто она обращалась к нему в мыслях, а потом бродила по кладбищенским тропам в тревожных снах – и все искала, искала ту самую могилу. Ее поиск грозил большими и непредсказуемыми переменами, а потому искать ее не следовало. Ни в сновидениях, ни тем более наяву.

Одна лестница сменилась другой, более узкой, и Полина с компаньоном добрались до башни. Дверь в студию оказалась не заперта. Зайдя внутрь, Полина сразу заметила ступени, ведущие вверх: путь на крышу. В оконный ряд лился холодный свет: серебро раннего утра, которое иные ценят выше дневного золота.

В студии было чисто и степенно. Никаких пустых бутылок, гор окурков и пропотевших диванов, сочащихся похотью. Запах тоже стоял приятный: из ароматического диффузора тянуло цветущей липой. Легонько кольнула совесть: Полина ожидала увидеть гнездо порока, хотя совсем не знала Козлова. Помнила лишь его желтоватое лоснящееся лицо, масленый взгляд и громоздкую фигуру. А еще то, как он постоянно облизывал губы, разглядывая девушек. Может быть, это ничего не значило. Полина не была сильна в невербальных сигналах.

Она внимательнее оглядела пространство. На дубовом столе стопками лежали артбуки. Возле окон стояли кожаные кресла. С потолка свешивалась золотистая геометрическая люстра в стиле ар-деко. Во всем чувствовалась продуманная солидность. Только от горчичной тканевой ширмы с вышитыми аистами, отгораживающей часть студии, веяло непонятной тревогой. Полина заглянула за нее: там стояла аппаратура – объективы, светильники, штативы, зонтики, мониторы, громадный принтер. Много всего. В том числе черный фотофон на металлической стойке. Пальцы уцепились за плотный виниловый край, отогнули, открыв взгляду темноту между фоном и стеной. Там лежало что-то. По размеру и форме – колесико от чемодана. Предмет когда-то был ярким, но теперь зарос пылью.

Опустившись на корточки, Полина провела пальцем по находке – и на нее уставились два белых каплеобразных глаза. Ни радужки, ни зрачков, но все равно узнаваемо. Сбоку свешивалась веревочка.

– Надеюсь, ты там не дохлую крысу с таким интересом разглядываешь? – спросил Йося.

Оставив непонятный предмет, Полина выпрямилась и указала на лестницу.

– Пойдем наверх. Только осторожно.

Крыша напоминала перевернутую тарелку. Ограждение выглядело совсем ненадежным, а кое-где и вовсе отсутствовало. Легко можно было представить, как отсюда не раз и не два прыгали отчаянные самоубийцы, снося на своем пути хлипкую ограду. А вот Даниил Козлов кончать с жизнью точно не собирался, хотя находился на самом краю башни.

Полина застыла, с хмурой внимательностью изучая открывшуюся картину.

Йося лез следом и без умолку тараторил:

– Ты была на крыше Зингера? Нет? Как-нибудь проведу. Надо же хоть раз в жизни почесать пятку женщине, держащей земной шар. Кстати…

Он осекся.

Значит, тоже увидел.

На краю крыши, раскинув руки, крестом лежал фотограф. Синеватое лицо опухло и покрылось мелкими разрывами. Из-под задранной рубашки, мокрой и прилипшей к телу, набок свешивался вздутый живот. К речному запаху примешивался резкий душок сероводорода, сигнализируя, что разложение идет по плану. Трупное окоченение успело сойти на нет: вероятно, тело пролежало на открытом воздухе больше трех суток. Несмотря на жуткий вид, Полина узнала Козлова.

Вокруг фотографа валялись какие-то черно-белые листки. Он лежал в них, словно добыча в огромном гнезде. Казалось, вот-вот прилетит грифон и начнет трапезу.

Йося пробормотал: «Батат» – и странно булькнул. Полина не стала оборачиваться: если компаньона вырвет, ей лучше этого не видеть. Вспомнив про отцовскую флягу, она спросила через плечо:

– Воды?

– Н-нет.

Недалеко от трупа стоял штатив с фотоаппаратом – объектив был таким длинным, что напоминал телескоп. Направлен он был не на реку, а на дома. Возможно, Козлов снимал зеленые луковки храма Благовещения. Или ловил, как сонное рассветное солнце растекается по лоскутному одеялу крыш. А может, подглядывал за соседями.

– Когда придешь в себя, включи фотоаппарат и посмотри, не снял ли он убийцу, – проговорила Полина.

Она не надеялась на милость фортуны – скорее, хотела занять компаньона. Пусть отвлечется, пообвыкнет, а там можно будет вызвать и допросить дух Козлова. Полина украдкой вздохнула, мысленно сетуя на человеческую глупость и неосведомленность. Фотограф знал, что на крыше творится что-то неладное, даже обратился к Павле Геминидовне за контактами охотницы, а все равно полез. Почему? Не иначе, думал, что призраки приходят лишь по ночам. Частое заблуждение. Потусторонцы являются когда угодно: и на рассвете, и под полуденным солнцем, и в темной золе отгоревшего дня. Как только в воздухе разливается зло – тут-то они и слетаются, точно остроклювые вьюрки на растекшуюся кровь.

Ветер подогнал один из листков к Полининым ногам. Она наклонилась и перевернула его.

Черно-белая фотография. Мальчик, одетый в гусарскую форму, сидит на пони. Кадр мог бы выглядеть милым, если бы не закрашенные глаза. Размашистые, яростные штрихи расчерчивали лицо ребенка.

Подняв еще одну карточку, Полина увидела схожую картину: мальчик, по виду первоклассник, стоял с букетом подсолнухов. Глаза тоже были заштрихованы. Кто-то так долго черкал по снимку, что процарапал его насквозь.

Выпустив фотографию, Полина направилась к Козлову. Карточек становилось все больше: на всех – дети с замазанными глазами. Внезапно посетила мысль: если бы их не закрасили, было бы хуже. Милые детские снимки, а рядом – гниющий труп, распухший от газов. А так: и фотографии жуткие, и тело в той стадии, что без дрожи не взглянешь. Гармония.

Полина посмотрела на руки фотографа, и резкий вдох обжег горло. В мясистой ладони покоился глаз. Такой же, как у рыжеусого? Полина наклонилась. Нет, другой, но тоже чистый и блестящий – словно живой. Не пара тому, что она нашла вчера, но явно связан с ним. Странно, очень странно. Полина тронула глаз пальцем: упруг, как маленький резиновый мячик. Недолго думая, она спрятала находку в сумку. Оглянулась на Йосю. Тот, бледный до синевы, смотрел на экран фотоаппарата.

– Есть что-нибудь? – спросила Полина.

– Го… голые люди в окнах, – выдавил Йося. – Вуайеризм какой-то. Двадцать снимков. Больше ничего.

Полина вздохнула, почувствовав смесь удовлетворения и сожаления: все-таки не ошиблась в Козлове. Подойдя, она положила руку на фотоаппарат, и экран погас. Совсем скоро тот попадет в руки губернаторских помощников, а от них, может быть, к полицейским. Ни тем ни другим незачем глазеть на голых жителей Васильевского острова, снятых тайком.

– Что тут вообще… – прохрипел компаньон, мельком посмотрев на труп. – Что за жуть?

– Надеюсь, сейчас выясним. У вас… у тебя есть идеи, с чего начать?

– Есть! – нервно выпалил Йося. – Вызвать ментов и свалить. Нет, вначале свалить, а потом вызвать.

– Я про духа, – уточнила Полина.

– Про что?

Вид у него был ошарашенный: глаза в пол-лица, бескровные губы. Вначале Полина удивилась, но быстро нашла объяснение: медиумы почти никогда не контактируют с мертвыми телами. Чтобы вызвать дух, этого не требуется. Вот Йося и растерялся. Вероятно, он еще никогда не видел трупов.

– Надо вызвать дух усопшего, чтобы он рассказал нам, что случилось, – терпеливо пояснила Полина. – Только действовать надо быстро. Не ровен час, то, что его убило, придет и за нами.

Йося медленно моргнул и издал сиплый звук, похожий одновременно на стон и смешок.

– Вам… тебе плохо? Может быть, все-таки воды?

Компаньон кивнул, не сводя с Полины странного взгляда.

Сделав глоток из фляги, он прокашлялся и сказал:

– Ты же понимаешь, что я не вызываю призраков? Ну, по-настоящему. Потому что их, – он резко развел руки, и из фляги выплеснулось немного воды, – не существует.

– Что значит не вызываешь? – Полина почувствовала, как мрачная тень наползает на лицо. – Ты же сказал…

Осознание влетело в голову птицей и забило крыльями прямо по мозгу.

– Ты не вызываешь духов. Ты изображаешь, что вызываешь духов, – упавшим голосом проговорила она. – Так же, как изображал Жозефину.

Йося кивнул, а потом еще раз. Видимо, для большей убедительности.

– Вам нужно было сознаться, а не нести какую-то чушь. Оборотни, антигистаминное… – Пальцы сдавили виски.

– Я шутил! У тебя что, нет чувства юмора? И что за хрень про призраков?

Полина стиснула зубы и, глухо рыча, направилась к трупу.

Таро, хрустальный шар, толкование снов – перечисление должно было насторожить ее. Нет, не просто насторожить, а дать понять: перед ней не медиум, не будущий компаньон, а обыкновенный обманщик. Мошенник, который ради выгоды притворится кем угодно.

Прядь выскочила на лоб, и Полина, разозлившись, чуть не вырвала ее. Впрочем, куда больше ей хотелось вырвать собственную руку. Зачем она указала на лгуна?

Снимки беспокойно зашуршали и вдруг всколыхнулись, как от порыва ветра. Взметнулись в воздух, закрутились в воронку. Бледные дети с зачеркнутыми глазами заметались перед Полиной. Взгляд выхватил из вихря несколько деталей: у одного – галстук-бабочку, у другого – новогодний свитер с оленями, у третьего – щербинку между зубами. Дети, казалось, тянулись к Полине в немой мольбе. Хотели вырваться из картонного плена, выпасть в реальность и рассказать, почему оказались на этой крыше. Громкий, но бессильный шорох наполнил воздух. Охваченная снимками и предчувствиями, Полина обернулась к Йосе.

Фляга выскользнула из его руки и бахнула о кровлю. Лицо горе-компаньона посинело еще сильнее и покрылось испариной. Он смотрел не на труп, не на вихрь фотографий и не на Полину, а туда, где зияла пустота за краем крыши.

– Уходи! – крикнула Полина и, отмахиваясь от снимков, уставилась туда же, куда и Йося.

Мельтешение, мельтешение, ничего не разобрать из-за детских лиц, но тут фотографии с сухим звуком осыпались на крышу – и Полина увидела.

В воздухе, за хлипкой оградкой, висел сгусток тьмы. Полина прищурилась, пытаясь разглядеть получше. Призрак не пытался маскироваться под живого: широкая рубаха и брюки клеш висели истлевшим мешком, а на лице почти не осталось кожи. Значит, нарцисс. Или гниль. Лучше уж первое, чем второе. Если нарциссы агрессивны, но предсказуемы, то гниль…

Призрак качнулся, полетел вперед и, даже не заметив ограды, прошел сквозь нее. Он был словно смят с одной стороны: правая рука изломана, череп сплющен, часть нижней челюсти отсутствует. Бесцветные волосы сохранились только слева. Спускаясь ниже плеч, они покачивались на ветру и напоминали бумажный наполнитель, которым перекладывают подарки.

Потусторонец, правда, был тем еще подарочком. На костях висели куски гниющей плоти, в которых копошились трупные черви. В пустых глазницах колыхалась тьма: мертвое сознание, которое изо всех сил цеплялось за жизнь. На шейных хрящах болтались бусы. Внутри у Полины растеклось вязкое чувство – не страх, но его близкий родственник. Чтобы заглушить эмоции, она переключилась на аналитику.

Похоже, потусторонец упал с крыши: или сам спрыгнул, или столкнули, а может – по неосторожности. Умер раньше, не долетев до земли, иначе появлялся бы возле здания. А так, можно сказать, повезло – отхватил себе побольше пространства. Судя по одежде, смерть настигла его примерно в середине – конце семидесятых.

Призрак застыл и чуть склонил голову, словно приглядываясь к алой перчатке.

– Защита, – выпалил над ухом Йося, и Полина опалила его взглядом: почему не ушел? – У тебя есть какая-то защита? Крест, святая вода? Соль, железо? Что там еще? – Из него посыпались все знания, почерпнутые из популярных фильмов и книг.

– Есть рука и считалочка.

– Шутишь?! – Компаньона трясло.

– Сам же сказал, у меня нет чувства юмора.

– Возьму свои слова назад, если ты сейчас достанешь огромное распятие! – скороговоркой проорал Йося. – И лучше бы оно стреляло!

– Уходи отсюда, – повторила Полина и потянула за перчатку.

Призрак, тряхнув волосами, заговорил. Для человека, потерявшего кусок челюсти, это было бы проблематично, но не для потусторонца. Звук шел из смятой грудной клетки: пробирался сквозь кости, остатки плоти и ветошь одежды. Голос был легкий, как рыбацкая сеть, и такой же опасный. Того гляди запутает, затянет да и выдернет на потусторонний берег.

– Могу рассказать, от чего помер толстобрюхий. – Призрак качнул головой в сторону трупа. – Интересно?

«Гниль, точно гниль», – поняла Полина. Она быстро взвесила все за и против: стоит ли вступать в беседу? Научный интерес и здоровая осторожность схлестнулись внутри.

– Это и так ясно. – Сунув перчатку в карман, Полина сжала кулак, не давая лучам вырваться на свободу. – Ты его задушил.

– Не-ет.

Белесый червяк выпал из его тела и растаял в воздухе. Полину это не удивило: разумеется, личинки cynomyia mortuorum[5] не были настоящими и состояли из той же сверхъестественной материи, что и тело призрака.

– Но я видел, кто это сделал, – продолжил потусторонец. – Могу рассказать.

– А взамен, – Полина все еще взвешивала: стоит ли продолжать разговор, – попросишь не отправлять обратно в ад?

– Ада нет, милая герлица, как и рая. Все мы остаемся тут: где родились, там и пригодились, а где отдали концы, там навеки мы жильцы. – Призрак издал свистящий смешок.

Полина удивилась его осведомленности, но виду не подала. Действительно, любое место, где когда-либо умирали люди – то есть буквально каждый уголок планеты, от Северного до Южного полюса, – сохраняло на себе незримый отпечаток былой жизни. Своеобразную вмятину, которую, как форму для гипса, могла залить призрачная материя.

Это и усложняло, и упрощало жизнь охотников. С одной стороны, потусторонец мог появиться где угодно, стоило лишь там вырасти градусу негатива. С другой, призрак всегда оставался привязан к месту смерти.

– Хотя бывает и по-другому, – вдруг добавил потусторонец.

Направив на Полину подвижную тьму глазниц, он проскрежетал:

– Ты же убийца. Серийная убийца таких, как я. А убийцы всегда знают своих жертв. Это мне и надо: чтобы ты поделилась информацией.

Как осмысленно, как гладко говорила гниль. Пассажиры и нарциссы так не умели. Зацикленные на своем состоянии, они бесконечно отыгрывали одни и те же сценарии. Гниль была умнее, хитрее, и это Полине совсем не нравилось. Она встречалась с этим семейством всего трижды за десять лет.

Папа называл их гнилью за внешний вид, но Полина вкладывала дополнительный смысл: гнилыми были не только тела, но и слова.

Они знали, что мертвы, в отличие от пассажиров. Они не упивались своим состоянием, в отличие от нарциссов. Гниль хотела что-то изменить. А каждый, кто жаждет перемен, потенциально опасен.

Полина, осторожно пошевелив пальцами, крепче стиснула кулак. Руку грызло и морозило изнутри: магия чуяла потусторонца и хотела с ним покончить. В черных венах пульсировала золотая сила.

– Я могу избавить тебя от страданий. Может, рая или ада нет. Покой – есть. – Полина внимательно наблюдала за призраком. – Расскажи, что здесь случилось, и тебе больше не придется сидеть на этой крыше.

Потусторонец качнулся. Левый край рта пополз вверх и приоткрылся, обнажив пару целых зубов и ряд жалких осколков.

– Нет, герлица, ты не поняла. Я не ищу покоя. Мне нужно знание. – Призрак дернул остатками шеи, точно разминаясь после тяжелого дня, и бусины тихо стукнули друг о дружку. – Я хочу знать, как он это делает? Тот, кто пришел сюда. Тот, кто прикончил толстобрюхого. Тот, у кого много лиц.

– Многоликий? – выдохнула Полина.

Призрак дернулся, и тьма плеснула из глазниц, точно крепкий кофе из крохотных чашек. Рот снова пришел в движение, изогнувшись кривой и дрожащей волной. Кисти рук, обглоданные временем, дважды провели по штанам: потусторонец будто вытер с ладоней несуществующий пот.

– Зна-аешь. В ку-урсе… – протянул он. – Расскажи. Расскажи мне все!

Призрак раскачивался из стороны в сторону – так люди, нетерпеливо ожидая чего-то, переминаются с ноги на ногу. Черви бешено вертелись на кусках мяса, точно их бросили на сковородку. Волосы шевелились – теперь они напоминали не бумагу, а мелких, проворных змей.

Раскачиваясь влево-вправо, потусторонец понемногу продвигался вперед, и это не ускользнуло от внимания Полины. Внезапно она почувствовала, что ток энергии в руке снизился. Золотые нити, будто устав ждать, начали затухать. Раньше такого не случалось. Впрочем, прежде Полина никогда не сдерживала их так долго. Увидев призрака, она пускала в ход оружие. Даже пассажирам, которых можно было одолеть без помощи руки, нередко доставалось по лучу или парочке.

Гниль подтвердила Полинину догадку: не Ромаша и не его супруга задушили рыжеусого. Похоже, это сделал Многоликий. Он пришел в дом с привидениями, заманил туда следователя и велел хозяевам не убивать его – так как хотел сделать это сам. Полина нахмурилась: ерунда какая-то. Потусторонцы не будут слушаться человека, если тот, конечно, не угрожает им расправой. Многоликий сумел запугать их. Вероятно, у него есть для этого средство.

А еще эти вырванные глаза…

Загадка сгустилась, как туча. Только одно оставалось очевидным: Многоликий был человеком. Иначе не смог бы побывать и за городом, и на крыше Васильевского острова.

– Расскажи, что здесь случилось, – потребовала Полина. – Все, что знаешь о Многоликом.

– Не-ет, – напряженно протянул призрак, – ты первая.

Полина поморщилась, чувствуя растерянность и раздражение. Вести переговоры с потусторонцами она не умела. Не продолжать же, право, как заведенная: «Нет, вначале ты!» К тому же Полина ничего не знала о Многоликом, но не спешила признаваться: неизвестно, как на это отреагирует гниль.

Можно решить все привычно: оглушить, лишить сил и посмотреть, будет ли призрак упорствовать дальше. Полина слегка тряхнула рукой, приводя ее в чувство, и от гнили не ускользнуло это движение. Левая сторона рта оскалилась, взметнулись волосы-змеи. Воздух наполнился удушливым напряжением. Полина изготовилась.

– Пис, ч-чувак. К-клевое у тебя «море разливанное», – раздалось сзади.

Йосин голос дрожал, а сказанное, очевидно, было бредом насмерть напуганного человека. Сленговое словечко «клевый» Полина знала, но при чем тут море? Что ж, не каждый разум способен выдержать встречу с потусторонцем.

Слова компаньона, безвременно сошедшего с ума, подействовали на призрака удивительным образом. Он застыл, повернул к Йосе голову и слегка обмяк. Пропал оскал, волосы покорно улеглись на плечи. Даже тьма в глазах стала мягче и светлее, будто ее заволок туман.

– Клевое, – повторила гниль. – Сам распарывал и вшивал клинья.

– Там цветы на вставках? Незабудки?

– Не видно уже, но это ландыши. – Призрак провел по штанам снизу вверх и коснулся пояса. – А тут ксивник был, из мешка из-под картошки, но сгнил.

– А я шить не умею, только вот, – вжикнула молния, – акрилом нарисовал.

– Ка-айф.

– Ага.

Не выдержав, Полина бросила взгляд через плечо. Йося стоял в расстегнутой куртке и показывал призраку пацифистский символ, изображенный на футболке. Лицо у компаньона по-прежнему отливало вечерней синевой, но в глазах не было прежнего ужаса. Если бы Полину спросили об эмоциональном составе его взгляда, она бы сказала: двадцать процентов страха, двадцать – сомнения и шестьдесят – решимости. Совсем неплохо для того, кто впервые столкнулся с потусторонцем.

– Вообще, мы искали вот этого чувака, – Йося указал рукой на труп, – и не ожидали, что встретим тут тебя. Ну, я точно не ожидал. Но, как пел Скотти, «you're gonna meet some gentle people there».

Во тьме глазниц шевельнулось узнавание, и звук просочился сквозь ребра: «If you're going to San Francisco»[6].

– Нам бы понять, что с ним случилось. Поможешь? А потом мы тоже инфой поделимся. – Компаньон бросил вопросительный взгляд на Полину, и она кивнула.

Покачиваясь из стороны в сторону, призрак заговорил:

– Тот, у кого много лиц. Многоликий, как сказала герлица. Он убил толстобрюхого.

– Почему? – спросила Полина.

– Не знаю, – выдавил потусторонец. – Многоликий ненавидел его, и было за что. Думаю, было. – Он медленно кивнул. – Толстобрюхий делал плохие вещи. Не знаю какие, но чувствую: мерзкий был тип. Эта мерзость, его мысли, чувства… его поступки… они-то и пробудили меня. Почему нас притягивает все безобразное? – с философской задумчивостью пробормотал он.

– Как Многоликий попал на крышу? Фотограф впустил его?

Сплющенная голова нервно дернулась, и остатки кожи на лбу пришли в движение: казалось, призрак нахмурился.

– Многоликого не надо впускать, он приходит сам. Куда хочет, когда хочет. Он свободен. – Тьма в глазницах сгустилась. – Я хочу быть как он. Стать как он.

Полина почувствовала, как напряжение сковывает плечи и ползет дальше вдоль позвоночника. В желудок будто упала гиря, вторая, чуть меньше, опустилась на лоб. В левую руку вернулся холод – и закрутил, задергал изнутри. Все, что сказал призрак, вело к короткому, простому и невозможному выводу.

Многоликий не человек.

Полина знала: этого не может быть. Потусторонцы не разгуливают по Петербургу, вольные, как сквозняки. Они остаются прикованными к местам своей смерти. Это незыблемо, как законы физики, химии и биологии. За все десять лет, со времен первой охоты, Полина не сталкивалась ни с чем подобным. Ни одна запись отца, ни одно его слово не давали ей повода усомниться: призраки не способны перемещаться по городу. Даже главный папин тост звучал так: «Выпьем за то, что мы входим в клетки к хищникам, а не хищники – в наши дома». У Полины пересохло во рту.

Чувствуя, как трещит и расползается картина мира, она спросила:

– Как он выглядит, Многоликий?

Вдруг призрак даст хоть какую-то надежду, что убийца принадлежит этому миру, а не иному? Скажет что-то про маску, грим, да хоть поглощенного близнеца, чье искаженное лицо застыло на затылке убийцы. Всего одна деталь, крохотная зацепка, все что угодно – лишь бы ей не пришлось дополнять записи отца: «Обнаружено новое семейство потусторонцев».

– Ты ничего не знаешь про Многоликого, да, герлица? – Тьма в глазницах налилась тяжестью. – Ты меня обманула. Вы обманули.

Призрак понурил плечи, опустил расплющенную голову и качнулся назад, будто намереваясь повторить прыжок с крыши, совершенный при жизни. Полина услышала, как за спиной глубоко вдохнул Йося, – должно быть, ему хотелось оправдаться перед потусторонцем. Огорченный вид призрака сбил компаньона с толку. Напрасно.

Вместо того чтобы покинуть крышу, потусторонец рванул к фотографу. Подбросил раздутое тело, точно оно ничего не весило, и метнул в Полину.

Она ожидала атаку, но не такую. Не подумала, что призрак использует труп, хоть и знала: каждый предмет, попавший во владения потусторонца, может быть использован им против тебя. Мертвый человек – тоже предмет. Труп, отвратительно бултыхнувшись в воздухе, сшиб Полину с ног. Тяжелая туша придавила к кровле, что-то вытекло на платье, и гнилостный запах вышиб слезы. Рядом сухим дождем попадали фотографии.

Гниль взметнулась, набрала высоту и застыла над крышей. А мгновение спустя, выставив вперед обглоданные руки, хищной птицей бросилась на Йосю. Компаньон побежал: замелькали белые кроксы. Один слетел, Йося запнулся и растянулся на кровле – вся его ловкость, похоже, вылетела в водосточную трубу.

Полина не стала тратить время на то, чтобы выбраться из-под трупа. Она вздернула руку, загнула палец и крикнула:

– Слепой!

Глазницы потусторонца были пусты, но призрачное зрение работало по иным законам. Взвыв, гниль схватилась за лицо и заметалась в воздухе. Сквозь серые косточки пальцев, прижатые к глазницам, сочилась тьма – словно из скорлупок вытекали отравленные яйца. Йося, вскочив на ноги, метнулся к Полине. Схватил под мышки и, морщась от запаха и вида гниющего тела, выволок из-под фотографа.

– Занемог! – К большому пальцу присоединился средний.

Призрак захрипел и медленно, как жухлый ноябрьский лист, осел на кровлю. Дернулся, потом еще и еще – точно зашелся в беззвучном, но сильном кашле. Теперь оставалось главное: разорвать его на куски. Если Ромаша и его супруга сгинули сами, сровняв с землей место собственной кончины, то тут все ложилось на Полинины плечи.

Выпустив три недостающих луча, она сделала рукой несколько пассов, и золотые нити опутали гниль с головы до ног. Призрак не вырывался. Лишь хрипел, повернув голову к Полине и ее компаньону. Она натянула лучи и почувствовала, как на лбу вздулась вена, а по вискам потек холодный пот. Сильнее, надо давить сильнее. Дыхание стало прерывистым и тяжелым, рука задрожала от натуги. Глаза застелила дымка. Нити вонзились в призрака, и золотое свечение наполнило его. Свет хлынул: из глазниц – как слезы, изо рта – как крик. Части тела отделились друг от друга, точно над ними потрудился опытный мясник. Призрак развалился на бесформенные куски, и его плоть растаяла в свете восходящего солнца. Растаяли и нити.

Полина перевела дух, утерла лицо рукавом и поправила волосы. Взглянула на компаньона. Только что Йося выглядел вполне обычно для напуганного юноши, но сейчас его лицо изменилось. Оно окаменело. В руке компаньон держал один из снимков. Застывший взгляд, казалось, был направлен вовсе не на фотографию. Он смотрел сквозь нее. Вернее – вглубь.

– Иосиф, – окликнула Полина.

Он встряхнулся и, выронив снимок, механически поправил:

– Йося.

– Надо уходить. – Она натянула перчатку. – Только сделаем кадры для отчета. Не мог бы ты сфотографировать труп и отправить фото Ипполиту Аркадьевичу?

Йося молча протянул ей телефон. Полина отступила на полшага:

– Нет, сделай сам, пожалуйста.

Компаньон, не глядя на тело, пару раз стукнул пальцем по экрану смартфона. Показав результат Полине – снимки получились смазанными, но удовлетворительными, – он послал их Ипполиту Аркадьевичу, сразу удалил из галереи и поплелся к люку. Одна нога в обуви, вторая в носке. Поглядев ему вслед, Полина тяжело вздохнула, пробормотала: «Самый последний раз» – и подхватила потерянный крокс.

Какое-то время Йося угрюмо молчал, но умение держать рот на замке явно не входило в число его добродетелей.

Когда они с Полиной вышли из студии, он процедил:

– Цветы, значит. Ты поставляешь Губеру цветы. Так сказать, из сердца и из почек дарю тебе цветочек.

– Как ты уже понял, я не поставляю цветы. Даже не убираю помещения, хотя это ближе. Я убиваю призраков, – спокойно отозвалась Полина. – К слову, у них нет ни почек, ни сердец. То, что ты видел, было имитацией. На самом деле призраки выглядят как бесформенные сгустки материи. С подачи Шарля Рише, ученого-физиолога, ее принято называть ectoplasm – от древнегреческого…

– А фотограф? – перебил Йося; в голосе звучала надежда. – Тоже имитация?

– Нет. – Полина села на подоконник открытого окна и спрыгнула на асфальт. – Он был настоящим.

Йося вылез следом. Согнувшись пополам, уперся руками в бедра и шумно выдохнул. Его не вырвало во второй раз – это был добрый знак. Полина подумала, что Йося только что пережил самый темный час в своей жизни. Нечто подобное она испытала, когда ей было восемь.

– Никогда еще фраза «выйти в окно» не звучала у меня в голове так оптимистично. – Йося распрямился и, поежившись, застегнул куртку. – Что теперь?

Покусав изнутри щеки, Полина ответила:

– Поедем домой.

– Я все еще твой компаньон?

– Это ты мне скажи. – Она прямо и строго посмотрела ему в лицо.

Да, Йося обманул ее: он не был медиумом и ничего не знал о призраках. Также не стоило забывать, что он целился в нее из пистолета, пусть и ненастоящего.

С другой стороны, Йося не сбежал, заговорил зубы призраку и вытащил Полину из-под трупа.

А еще – рука. Конечно, рука. Всегда рука. Она выбрала его – так же решительно, как когда-то определила Полинину судьбу. У золотой магии, пожалуй, был единственный изъян: с ней невозможно было спорить. Дети, бунтующие против родителей, по крайней мере имели возможность донести свои мысли – и уже потом топать ногами и валяться по полу. Не подчиняться легче, когда на твое: «Не буду!» – заявляют: «Нет будешь!» А что делать, если крик улетает в пустоту? Имеет ли смысл кричать?

«Я дам ему шанс, но только из-за руки, – сказала себе Полина. – Магия выбрала Иосифа, а иначе я бы мигом отправила его обратно в обдуваемый всеми ветрами панельный дом и немедля забыла о нем». Конец предложения звучал фальшиво, но она велела себе не обращать на это внимания. Главный вопрос, который Полина задавала себе сейчас, звучал так: «Выдержит ли он снова?» Когда они опять столкнутся с потусторонцем, когда окажутся в опасности, когда воздух затрещит от ужаса… что сделает Йося?

– Поедем, – компаньон кивнул, – домой.

Три часа сна пролетели, словно вихрь черно-белых снимков, и оставили такое же тревожно-гнетущее чувство. Полина, как всегда, проснулась сама по себе, без будильника, это было делом привычки. Какое-то время она лежала в постели и думала про Многоликого, убийства и найденные глаза, лежащие сейчас в отсеке для овощей. Последовательность действий постепенно прорисовывалась в голове.

Перво-наперво: передать обе находки Губернатору, сказав, что забрала их из соображений сохранности – чтобы улики не сгинули во время схватки с призраками. Второе: донести до заказчика мысль, что поиск людей не входит в ее обязанности. Конечно, оба дела так или иначе были связаны с призраками: следователь пропал на даче с привидениями, а фотограф жаловался на потустороннюю активность. И все же два последних заказа сильно отличались от того, чем Полина занималась обычно. Наконец, третье (она тяжело вздохнула): продолжить расследование. Свое, независимое. То, что она узнала про Многоликого, нельзя забывать или откладывать в дальний ящик. Если он действительно призрак и может перемещаться куда заблагорассудится, проникать в любые дома, быть свободным от якоря…

Чувство неминуемой катастрофы надвинулось на Полину, точно гигантский айсберг. Она резко села в кровати и, размяв руку, натянула перчатку. Как бы ей хотелось сейчас, чтобы отец был рядом.

«Если будет худо, – прозвучал в голове знакомый голос, – если почувствуешь, что теряешь силы, обратись за помощью. Запоминай: Литераторские мостки, дорожка близ Волковки, провалившаяся могила под белой плакальщицей».

Полина встряхнула головой, поправила непослушную прядь и спустила ноги с кровати. Нет уж, ей еще не настолько худо. Внутри теплилась надежда, что Многоликий – все-таки человек. Только необычный. Тот, кто постоянно соприкасается с миром мертвых, а потому носит на себе его незримый след. Либо медиум, либо охотник. Кто-то вроде нее самой.

Правда, прежде Полина не встречала никого похожего. Никого, кому подчинялась магия. Все охотники, о которых она слышала от папы, входили в общество имени Дмитрия Менделеева и не обладали сверхъестественными способностями. Да и не охотились они в прямом смысле слова – лишь запечатывали места, где призраки проявляли активность. В крайнем случае могли отправить восвояси какого-нибудь квелого пассажира. Менделеевцам крупно повезло, что папа поделился с ними своими изысканиями: стоило им вооружиться мешочками с кладбищенской землей, китайскими сувенирными скелетиками да траурными лентами – и кривая смертности на графиках поползла вниз.

Менделеевцев, пожалуй, можно было не вносить в список подозреваемых. Да и зачем им убивать людей – следователя и фотографа? Если это сделал человек, обладающий некой паранормальной силой (например, способностью менять лица – вдруг такая существует?), то он – охотник-частник и не входит в общество. Тогда мотивом могла быть конкуренция. Губернатор и все его люди обращались за помощью только к одному охотнику – и перечисляли гонорары только на один счет. А что делают с человеком, который перестает справляться с работой? Ему находят замену. Подставить Полину – первая идея, которая могла бы посетить другого охотника. Версия выглядела стройной, но лишь одно осталось неясным: при чем тут глаза?

А глаза – важны.

Полина встала, быстро оделась и подошла к двери. Из гостиной доносились звуки приглушенного разговора. Подавив недостойное желание прижаться ухом к створке и послушать, о чем речь, Полина вышла из комнаты.

Ипполит Аркадьевич, Йося и Жека сидели вокруг коробки – лица всех троих освещали смартфоны. Опекун выглядел свежим и довольным: он выспался и сейчас наверняка заказывал новую «последнюю модель». Лицо компаньона, с лиловыми тенями под смолью глаз, выражало сосредоточенность. Бросив взгляд на Полину, он выдвинул ногой свободное кресло рядом с собой. Жека, по привычке зачесав челку на лицо, повернулся к ней:

– Доброе утро. Вы знаете, как называется объединение поэтов, в котором считали, что сочинение стихов – это не дар свыше, а ремесло и каждый может ему научиться? – скороговоркой спросил он и пояснил: – Я играю в квиз.

– «Цех поэтов». – Полина чуть поморщилась: ох уж эти акмеисты. – К слову, они, безусловно, заблуждались.

– А вы умная, – сказал Жека, и она поняла: вопрос был проверкой, он и так знал ответ.

– А ты наблюдательный. Может, стоило нанять тебя на должность компаньона? – Сев, Полина покосилась на Йосю: вообще-то она тоже умеет шутить.

– Ты в курсе, что у тебя совсем нет еды? – осведомился тот. – В холодильнике шаром покати. Только какой-то контейнер валяется. – Заметив, что у Полины вытянулось лицо, компаньон добавил: – Я его не трогал, если что. Вот, заказываю доставку. А заодно увольняюсь с предыдущих работ.

«Как много информации», – отметила Полина.

Подумав, что еще пожалеет о своей вежливости, она спросила:

– И много у ва… у тебя работ, с которых надо уволиться?

– Было шесть. Включая чтение стихов в «Сердце тьмы». Батат! Как же хотелось двинуть обезьяне с бакенбардами. Надеюсь, как-нибудь подвернется случай.

– Кстати, хотела спросить. Ты декламировал Блока. Любишь его стихи? – осторожно поинтересовалась Полина.

– Да не особо. Просто читал то, что нравится людям. – Йося скользнул глазами по ее лицу, похлопал ресницами и протянул телефон. – Вбей номер карты. Тут заказ на двадцать косарей. Аркадьич сказал, ты все оплатишь.

Полина чуть отодвинулась:

– Это к Ипполиту Аркадьевичу.

– Давай сюда. – Опекун перехватил мобильный. – И хватит фамильярничать. Аркадьич, Аркадьич. Мне не идет. Какой из меня Аркадьич? – Он пригладил волосы рукой, украшенной двумя перстнями.

– Действительно не идет, – подтвердил Жека.

– Вот, слушай брата. Матерь Божья, ты чего поназаказывал? Я думал, будет пицца, хот-доги и прочие жареные гвозди. Что еще ест оголтелая молодежь?

– Мы таким не питаемся, – с тонкой улыбкой ответил Йося. – Послушай, Ипполит, а как тебя звали в детстве?

– Зачем тебе? А-а. – Ипполит Аркадьевич погрозил пальцем. – Ну уж не Кисой.

– Эх! – Йося с досадой махнул рукой.

– На кису он тоже не похож, – задумчиво сказал Жека. – Скорее, на древнего вампира или на летучего мыша.

– Точно, Мыш! Без мягкого знака, – встрепенулся Йося. – Ну решено.

– Только попробуй. – Ипполит Аркадьевич вернул ему телефон и подмигнул Жеке. – А за древнего вампира – мерси. Звучит импозантно.

Полина, склонив голову набок, не без интереса наблюдала за их маленькой перепалкой. Разумеется, это была напрасная трата времени, но сейчас пустые разговоры почему-то не раздражали. Возможно, в них, как в стакане на самом донышке, блестели капли смысла. Воздух будто становился теплее, а пустая квартира – наряднее. То же происходило с елью, когда на нее вешали гирлянду.

Тем не менее пора было приступать к делам. Полина громко постучала пальцами, затянутыми в алое, по коробке.

– Ипполит Аркадьевич. Ответ поступил?

Вернувшись в квартиру, она первым делом написала отчет о смерти Козлова и подсунула под дверь опекуну, чтобы он отсканировал и отправил заказчице. В постскриптуме Полина указала, что при необходимости дошлет фотографии. К отчетам, отсылаемым Губернатору, всегда прикладывались снимки, но тут Полина засомневалась. Все-таки Козлов выглядел непрезентабельно, а Павла Геминидовна вряд ли часто видела трупы.

– Да, секретутка…

– Кхм.

– Павла Геминидовна, – приторно-сладким тоном поправился опекун, – прочитала отчет, что-то там провякала про приглашение и перевела деньги.

– Хорошо. – Полина кивнула. – Что дальше?

– А все. Ни она, ни Губернатор больше нам не докучали.

– Свяжись сам и назначь встречу.

– Губернатор? – шепотом повторил Жека, бросив на Йосю взгляд из-под челки. – Тот самый?

– Ох, не нравится мне это, – прищурился Ипполит Аркадьевич. – Ты-то, ребенок, откуда знаешь про Губернатора?

– Про него все знают, – быстро ответил Жека. – Он крупный бандит.

– Правильно. А какой синоним к «крупному бандиту»? «Уважаемый человек» – вот так-то. Слово «синоним» тебе знакомо?

– Да, и еще много слов на «с». Справедливость, совесть и другие. – Он уткнулся в экран.

В комнате простудным сквозняком потянуло недосказанностью. Как бы не простыть, не ослабеть от нее. Встав, Полина сверху вниз посмотрела на Йосю. Он поднял лицо. При таком ракурсе глаза компаньона казались еще больше, и в целом он напоминал безобидного щенка. От томной Жозефины не осталось и следа, как и от лихого парня, который лез по трубе. То ли у Йоси был широкий эмоциональный диапазон, то ли большой набор масок.

– Следуй за мной, – велела Полина, и он немедленно поднялся.

Она повела его в святая святых – в кабинет.

Стоило Йосе переступить порог, как его лицо снова переменилось. Оно стало как у мальчишки, оказавшегося в парке аттракционов. Странноватом и немного пугающем парке. Всю левую стену кабинета занимали незастекленные витрины, полные самых разных вещиц: янтарных ожерелий с насекомыми внутри, шаманских бубнов, помутневших ручных зеркал, клинков с орнаментами на лезвиях и десятками черепов – птиц, зверей и людей, включая кельтский череп-кубок и резную тибетскую капалу.

– Ого, сколько магических штук! – воскликнул Йося, бесцеремонно сунув руки в одну из витрин.

– Теперь на тебе ужасное проклятие до пятого колена, – ровным тоном сообщила Полина.

Компаньон немедленно отпрыгнул и вытер ладони о штаны, словно таким образом можно было очиститься не только от пыли, но и от зла.

– Правда? – Он шумно сглотнул.

– Нет. Это просто вещи. – Полина пожала плечами. – Папа собирал их в юности. В силу своего таланта он рано заинтересовался изнанкой мира, но тогда еще не знал, что в предметах нет магии. Она существует только в людях. – И мысленно добавила: «Как паразит».

– Много тут. Всякого. Небось стоит кучу деньжищ. – Йося больше не совал руки в витрины, только рассматривал. – Твоя семья всегда была богатой?

– Ничего подобного. Папа вырос в Чекушах, в месте, которое называл «скотский двор». Деньги у него появились, когда стал работать медиумом.

– А это что? – Йося шагнул к шкафу-каталогу из вишни, занимавшему половину правой стены. – Похоже на эти штуки в библиотеках, ну, где карточки. Жеке тут понравится, он любит книжки.

– Ему сюда нельзя. – Выдвинув один из ящиков, Полина достала папку.

– Почему?

– Вот поэтому.

Потянув за тесьму, она раскрыла папку и повернула к компаньону. Дернулся кадык, уголки губ поползли вниз. Рыжеусый, обложенный едой, страдальчески взглянул с фотографии. «Убей меня, скорее убей», – умоляли остекленевшие глаза.

– Тебе знакомо это лицо?

Йося помотал головой.

– Хорошо. А фотограф, которого мы нашли? Ты знал его?

– Нет. Видел на листовке. До того, как…

Полина положила папку на стол.

– Подойди и достань ноутбук из нижнего левого ящика.

– Прикольно, когда ты говоришь таким тоном. – Йося усмехнулся, и его лицо опять изменилось. – В этом что-то есть. Даже мурашки бегают.

Стоило ему сказать про мурашки, как у Полины они тоже появились. Наверное, это был инстинкт – как с зеванием.

Заложив руки за спину, она отошла в дальний угол комнаты.

– Включи ноутбук, найди папку «Семейства» и введи пароль: двадцать четыре, ноль, четыре.

– Чья-то дата рождения, так? – Клацая по клавишам правой рукой, левой компаньон захлопнул папку с фотографиями.

– Моя.

– Позавчера? – Повернувшись к Полине, Йося вскинул брови.

Она не ответила.

– Здесь какие-то файлы. – Он снова смотрел в экран. – «Пассажиры», «Нарциссы»… Что это?

– Это работа. Ты, конечно, не будешь ездить со мной на… – Решив не пугать его словом «охота», она смягчила: – Выполнение заказов, но разбираться в классификации – обязан. Ипполит Аркадьевич собирается покинуть меня, поэтому ты вместо него будешь заниматься документами.

– Бумажки? – Йося резко повернулся к ней, на лице читалось глубокое недоумение. – После вчерашнего? После всего, что видел? Ты хочешь, чтобы я возился с бумажками? – Судя по тону, он оскорбился.

– Ты не медиум. – Полина скрестила руки на груди. – А документы – важная…

– Плевать. – Он захлопнул ноутбук и поднялся, сверкая глазами. – Плевать, что не медиум. Вчера я говорил с призраком.

– Технически это было сегодня.

– Технически это было невозможно!

– Чего же ты хочешь? – спросила Полина, стараясь не подталкивать компаньона в нужном направлении.

Задумавшись, он уперся руками в край стола. Взгляд скользнул по закрытой папке.

– А трупы часто бывают?

– Крайне редко.

– Ну, тогда я хочу работать с тобой, как и договаривались. Ездить на заказы.

– Как ты себе это представляешь? – Полина склонила голову набок.

– Так же, как вчера. Технически сегодня. – Йося приподнял уголки губ. – Не отрицай, от меня была польза.

– Да, ты правильно подобрал слова. Откуда все это: «море разливанное», «чувак» и другой сленг?

– Одна из моих работ: знать все по чуть-чуть.

– Ты… – она прикинула в уме с десяток профессий, – писатель?

– Хуже. Экскурсовод. Плохой, зато необычный. Никаких: «Перед вами Медный всадник, – заунывно затянул он, – монументальный конный памятник, открыт в тысяча семьсот каком-то».

– Восемьдесят втором.

– Да, без этой фигни. Я вожу – то есть водил – по бывшим рокерским и хиппарским местам, по крышам, еще по кладбищам.

Старой пластинкой зашипело в ушах: «Провалившаяся могила под белой плакальщицей» – и Полина сильнее переплела руки. Йося по-своему истолковал ее жест.

– Все, что надо, я выучу. – Он кивнул на ноутбук. – Прочитаю, как ты сказала, «классификацию». Память у меня хорошая, даже чересчур.

Последняя фраза прозвучала как-то неоднозначно, и Полина поняла: пора задать главный вопрос.

Сосредоточившись на том, чтобы не «выкнуть» и не отвлечь компаньона, она спросила:

– Йося, с тобой не будет проблем?

Прямой Полинин взгляд столкнулся с таким же прямым взглядом Йоси.

Ему ничего не стоило соврать, но он с серьезным видом ответил:

– Этого я обещать не могу. – Оценив спокойную реакцию Полины, Йося кивнул и добавил: – Но я буду стараться.

– Что ж. Надеюсь, уровень пользы превысит уровень проблем. – Она дотронулась до перчатки. – Раз ты не хочешь заниматься документами, я согласна брать тебя на заказы. Вначале легкие, не как сегодня утром, а потом посмотрим. Однако тебе все же придется взять на себя часть бумажной работы, когда Ипполит Аркадьевич отбудет в Баден. Чем-то я могу заниматься сама, но не всем.

– А как ты относишься к детскому труду? – Йося усмехнулся, опять как-то по-новому, из-за чего на левой щеке появилась ямочка.

– Жека? – Полина нахмурилась. – Не думаю, что ему стоит видеть нечто подобное. – Она кивнула на папку. – Иногда трупы все-таки бывают. К тому же в отчетах всегда фигурируют призраки.

– Поверь мне, – странным тоном произнес компаньон, – если бы Жека вчера оказался на крыше, у него на лице не дрогнул бы ни один мускул. Он очень, – интонация стала еще страннее: Йося будто хвастался чем-то постыдным, – очень толерантен к жестокости. Возможно, тебе действительно стоило нанять в компаньоны его, а не меня. – Он оттолкнулся от стола и пошел к Полине: паркет запел под ногами.

– Еще можно переиграть. – Она не хотела, чтобы слова звучали легкомысленно, но именно так и вышло. Тогда Полина перешла на приказной тон: – Возвращайся к столу, открывай ноутбук и принимайся за изучение файлов.

– Ух, снова мурашки.

Из коридора позвал дверной звонок: прежние хозяева подарили ему канареечный, почти живой голос. Йося, не дойдя до Полины, крутанулся вокруг оси и направился к выходу.

– Изучу, – бросил он. – Только вначале завтрак. Это святое. Ты ешь шакшуку?

– Я не завтракаю.

– Сегодня это изменится. – Компаньон усмехнулся и вышел за дверь.

– Не открывай отсек для овощей! – крикнула вслед Полина.

В кухне, прилегающей к гостиной, еще никогда не было так шумно. Там беспрестанно что-то гремело, стучало, шипело и булькало. В какой-то момент Йося, показавшись из-за перегородки, принялся жонглировать куриными яйцами. Коричневые овалоиды взлетали чуть не к потолку, грозясь остаться на побелке, но в последний момент благополучно падали в ладони. Жека хлопал: очевидно, представление предназначалось именно для него и устраивалось не в первый раз. От плиты, а может и от самого Йоси, тянуло сладким перцем, томатами и специями.

Полина медленно цедила черный кофе из чашки с кобальтовой сеткой и пыталась сосредоточиться на распечатке новостей, подготовленной Ипполитом Аркадьевичем: убийства, похищения, исчезновения – все, что могло быть связано с призраками. В прессе по-прежнему не упоминали ни рыжеусого, ни фотографа. Возможно, было еще рано, но Полина склонялась к версии с замалчиванием: Губернатор не хотел огласки. Обе жертвы работали на него и погибли при загадочных обстоятельствах – никакой пользы для репутации, один вред.

Заинтригованная заголовком «Корюшка съела ребенка», Полина хотела вчитаться в текст, но тут на коробку опустилась глубокая тарелка. Взгляд скользнул по Йосиным пальцам и перепрыгнул на солнечный желток, плавающий в томате, зелени и белом крапе феты.

Жека оживился, да и опекун тоже. Отставив кофе, Ипполит Аркадьевич склонился над тарелкой и потянул носом. Ноздри затрепетали.

– Не отравлено?

– Могу поесть из твоей тарелки, чтоб ты убедился, Мыш.

– Не зли меня, – вяло огрызнулся Ипполит Аркадьевич.

Макнув в тарелку кусочек хлеба, он отправил его в рот, пожевал и с удивлением уставился на Йосю.

– Забираю назад слова про костюм горничной. Тебе нужен не он, а фартук.

– Ну, кстати, да, – согласился Йося, подсаживаясь к коробке. – Рукавицы тоже. Закажу сегодня.

Три головы склонились над тарелками и принялись за еду. Полина продолжила пить кофе. Может, она попробовала бы незнакомое блюдо с камышово-шуршащим названием, но Йосины слова про «изменится» возымели эффект – и совсем не тот, на который рассчитывал компаньон. За прошедшие сутки в доме и так переменилось слишком многое, не хватало еще начать завтракать.

– Если не будешь, Полина Павловна, я экспроприирую. – Ипполит Аркадьевич подтянул к себе ее тарелку.

Полина взяла лист со статьей и почувствовала, как сердце набирает ход. Вот оно. То, что надо. Из Монастырки, близ Митрополичьего сада, выловили мертвого ребенка. Мальчика одиннадцати лет родители опознавали по одежде: вода слишком исковеркала черты. Звали его Костя Лукин, и, по предварительной версии, он утонул по неосторожности. В конце репортер не удержался от кровожадной подробности: левый глаз у Кости отсутствовал, из чего был сделан вывод, что его съела корюшка. Эта деталь и дала название статье – высосанное из пальца и преувеличенное до такой степени, что Полина гадливо поморщилась. Впрочем, стоило признать, именно заголовок ее и привлек.

– Корюшка, – пробормотала Полина. – Это же вам не эвюгюгги.

– Любишь рыбу? – собирая тарелки, спросил Йося. – В следующий раз приготовлю.

Она подняла взгляд, но сразу опустила назад в распечатку. Смотреть на компаньона сверху вниз было совсем не то, что снизу вверх. Щенка он больше не напоминал, сейчас в чертах узнавалась Жозефина, а на нее Полина отчего-то не могла глядеть спокойно.

– Йося сказал, вы кто-то вроде частной сыщицы, и он будет вам помогать. – Жека, чуть разомлев от еды, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и растекся по креслу. – Это правда?

В кухне зашумела вода.

– Отчасти. А что еще говорил твой брат? – Нужно было выяснить, осведомлен ли Жека о призраках.

Васильково-синий глаз со всей возможной серьезностью уставился на нее. Второй был скрыт под челкой, и Полина невольно подумала о Косте Лукине. Не его ли частичка лежала сейчас в холодильнике – в отсеке, куда Йосе было запрещено соваться.

– Он сказал, с вами я буду в безопасности, – произнес Жека и пытливо взглянул из-под шторки волос. – А это правда?

По позвоночнику, как по клавишам фортепиано, пробежали холодные пальцы неуверенности. Зачем Йося пообещал то, что не может быть исполнено? Полина не знала, как защищать людей, тем более – таких маленьких. Пару дней назад она чуть не лишилась Ипполита Аркадьевича, и это задело. Разумеется, все случилось из-за его собственных неосмотрительности и бравады, но ее вина тоже была – пусть и фрагментарно, как сыр в Йосином блюде.

– Конкретно здесь тебе ничего не угрожает, – ответила Полина. – Мне бы хотелось, чтобы нигде не угрожало, но… – невольно она повторила Йосины слова, – этого я обещать не могу.

– Ничего страшного. Если здесь не угрожает – уже хорошо. А вообще обо мне волноваться не надо. – Жека перешел на шепот. – Вы, главное, берегите Йосю.

– Твой брат выглядит как человек, который может сам о себе позаботиться.

– Вы правильно сказали: выглядит, – подчеркнул Жека. – Он говорил, вы расследуете необычные дела. А необычные – значит опасные. – Вздохнув, мальчик с печальной решимостью добавил: – Если Йося умрет по вашей вине, так и знайте, я вас убью.

Полина медленно кивнула. Разумеется, она и не думала принимать угрозу всерьез, но подвергать сомнению и уж тем более высмеивать Жеку не собиралась. Пусть знает: она уважает его решение убить ее.

– Ребенок, – мягко откликнулся Ипполит Аркадьевич, тоже несколько разморенный после еды, – если бы Полина Павловна получала по сотке за каждое обещанное смертоубийство, мы давно бы вошли в список «Форбс».

Ни Жека, ни Полина не успели ничего сказать – в кармане Ипполита Аркадьевича громко завибрировал телефон. Вынув его, опекун нахмурился и одними губами произнес: «Губернатор».

– Слушаю вас. – Он прислонил трубку к уху. – Да. Да. Непременно. – Закончив разговор, Ипполит Аркадьевич опустил телефон и сказал Полине: – Тебе понадобится новое платье.

– «Большое мероприятие», – покривилась она. – А ты не мог отказаться?

– Нет. – Ипполит Аркадьевич развел руками. – Ты же сама сказала: «назначить встречу», а Губернатор решил устроить аудиенцию прямо во время какой-то своей годовщины. Не понял, что он празднует, но это будет в субботу, и он ждет тебя. Говорит, уже выслал приглашение. А сейчас он слишком занят подготовкой к вечеринке и встретиться не может. – Опекун помахал телефоном. – Передал извинения.

Полина тяжело вздохнула. Что ж, придется ждать до субботы. Губернатор сам виноват, что его праздник будет омрачен вырванными глазами, принесенными в контейнере для салатов.

Из кухни, вытирая руки о спортивные штаны, вышел Йося. Полина немедленно велела ему садиться за изучение файлов. Окинув ее взглядом, в котором читалось: «Ух, опять мурашки!» – компаньон хмыкнул и скрылся в кабинете.

– А у вас есть книги? – поинтересовался Жека. – Ну, настоящие, из бумаги. Ужасно надоели электронки.

В спальне Полины, в изножье кровати, стоял большой шкаф с литературой девятнадцатого и начала двадцатого века. В основном – букинистические издания и несколько удачных репринтов. Все, что было опубликовано после 1921 года, находилось вне Полининого внимания. Собственно, больше всего ее интересовал только один автор.

Откуда взялась любовь к Блоку, она не знала. Возможно, увлечение сформировалось под влиянием отца, но у Полины было стойкое ощущение, что она первая привнесла стихи Александра Александровича в их жизнь. Впрочем, разве хоть кто-то может сказать, откуда берется настоящая любовь?

Трогать книги – особенно прижизненные издания под эмблемой «Грифа», – кроме самой Полины, дозволялось лишь папе. Даже пыль с них она протирала собственноручно, не доверяя приходящей горничной. Шкаф был заперт, а ключ хранился в одном из деревянных завитков на дверце. В своей любви Полина была исключительно моногамна и ревнива.

– Книги есть, – ответила она, – но тебя они вряд ли заинтересуют. Лучше сходи в магазин и купи все, что захочешь.

– Когда вы говорите «все», вы имеете в виду действительно «все»? – уточнил Жека и, когда Полина кивнула, просиял.

Улыбка у него вышла диковатая, будто пришлось совершить немыслимое усилие, чтобы приподнять уголки губ. Полина тоже не была мастерицей мимики: хмурилась легко, а вот с остальным бывали проблемы. Но при взгляде на Жеку и кривую линию его рта в груди отчего-то растеклось тепло, и Полина заставила себя улыбнуться в ответ.

– У вас что тут, конкурс на самую криповую ухмылку? – В гостиной опять появился Йося. – Жека, тебе не победить.

– Я же велела вам…

– Тебе.

– …разобраться с файлами. – Полина поднялась и взглянула на часы: стрелки подползли к двум; она еще никогда не засиживалась за утренним кофе так надолго.

– А я разобрался. Все открыл, пробежал по диагонали – ну, для начала. Только там один файл недоступен. Называется «Девятнадцать тринадцать». Он дополнительно защищен.

– Так и должно быть, – сухо отозвалась Полина.

– Ты забыла пароль?

– Нет.

– Ты не знаешь пароль?

– Знаю.

– А, – с недовольством заключил Йося, – значит, эта инфа не для моих глаз.

– Не для моих тоже, – вздохнула Полина. – Мне неизвестно, что в том файле…

Она не успела подобрать слов, чтобы объяснить, что не так с «1913», – в дверь постучали. Звук был мягкий, будто по дереву бил лапой большой кот. Только один человек на свете обладал талантом кошачьего стука, поэтому Полина точно знала: за дверью – Афанасий. Он никогда не звонил, объясняя это тем, что трель, даже самая мелодичная, повышает у людей уровень стресса. За то, что бережет покой хозяев, Афанасий всякий раз получал дополнительные чаевые.

Поздоровавшись, швейцар протянул Полине два конверта: серебристый и черный. Не удержавшись, бросил ей за плечо любопытный взгляд. Наверное, приметил Йосю и Жеку.

– Юноша и его младший брат будут жить здесь. Их зовут Иосиф и Евгений, – рассматривая письма, пояснила Полина. – Кто принес?

– Серенькое – обычный курьер. А черное – как всегда. – Афанасий покачал головой, не одобряя способ доставки: письма в траурных конвертах всегда приносили какие-то оборванцы.

Поблагодарив швейцара словами и купюрой, Полина наткнулась на Йосин взгляд. В который раз за сегодня у компаньона переменилось выражение лица. Не было ни иронии, как при разговоре в кабинете, ни деловитости, как во время готовки, ни тепла, как в моменты, когда Йося смотрел на Жеку. В глазах поблескивало черное стекло: неживое и холодное.

– Давно не видели… не видел бумажные письма? – спросила Полина, не понимая, чем объяснить перемену.

– Сто лет, – буркнул компаньон, сунув руки в карманы. – И еще столько же не видел бы.

Полина не стала развивать тему: каждый имеет право на причуды. Если у компаньона не обнаружится странностей, мешающих работе, то с внезапной письмофобией она как-нибудь примирится.

Отложив черный конверт, Полина потянула за цепочку на шее, и из-под ворота показался маленький золотой крестик с остро заточенным концом. Взрезав серебристую бумагу, она вынула глянцевую карточку. Сверху поблескивал герб – лицо восточного сфинкса у Академии художеств, – а понизу шел текст: «Не убог задором».

Губернатор, согласно семейной легенде, был потомком человека, стараниями которого в Санкт-Петербург доставили сфинксов из поминального фараоновского храма. А вместе с ними, разумеется, переехало и древнее проклятие. Слова оскорбленных богов слетели с языков, и все-то у Российской империи пошло наперекосяк: проиграли Крымскую войну, царь слег с воспалением легких и вскорости умер, а сам город был обречен на медленное угасание. Порой, разглядывая каких-нибудь обветшалых кариатид с отбитыми носами, пойманных в зеленые строительные невода, Полина готова была поверить в реальность проклятия. Город увядал, как забытый цветок в пыльной вазе.

Под изображением сфинкса было выведено:

«Приглашение

Полине Павловне Тартаровой

Дорогая Полина, приглашаю Вас принять участие в праздновании десятилетней годовщины компании „Градъ“. Мероприятие состоится в известном Вам доме на улице Мира. Ожидаю Вас в субботу, 29 апреля. Сбор гостей в 20:00. Форма одежды: вечерняя. Приглашение распространяется на всех, кого Вы пожелаете привести с собой.

Ваш верный друг и надежный партнер, В.»

Полина хотела положить карточку обратно в конверт, но из-за плеча раздалось:

– «Не убог задором» – это что значит?

Она обернулась и отступила на шаг: Йося катастрофически нарушил личные границы. В черном взгляде таилось нечто большее, чем любопытство, но не поддающееся разгадке. Отвечать не хотелось, но язык почему-то решил иначе:

– Просто неудачная шутка, – пробормотала она.

– О, неудачные шутки – это как раз моя остановочка.

Ничего не сказав, Полина повернулась к опекуну. Он, склонившись над Жекиным телефоном, рьяно доказывал, что «сожжение» было технически верным ответом, а «бездушная машина» ничего не понимает и не разбирается в синонимах. Жека ворчал, что надо было писать «аутодафе», как он и предлагал. Похоже, мальчик взял опекуна в свою команду по квизу – и уже успел пожалеть об этом.

– Ипполит Аркадьевич, придется поработать, ты еще не в Бадене.

Опекун вскинул недовольный взгляд:

– Вот спасибо, что напомнила. Пора собирать вещи.

– Перво-наперво раздобудь мне адрес Кости Лукина – того мальчика из заметки. – Она кивнула на распечатку, оставленную на кресле. – Затем подготовь для Йоси и Жеки копии ключей и выдай банковские карты. После этого – можешь собираться.

Жека с любопытством покосился на пачку листов и потянул к ним руку, но Ипполит Аркадьевич оказался шустрее. Подхватив бумаги, он цыкнул:

– Новости – детям не игрушки, – и скрылся в кабинете.

Повернувшись к Йосе, Полина наткнулась на пытливый взгляд.

– Думала, отстану? Рассказывай, что за шутка такая? Твоя?

– Нет. Папина. – Горло тотчас перехватило, и Полина потянула воротничок платья. – Губернатор рассказал однажды, что его брат заказал генеалогическое исследование и узнал, что они являются потомками поэта Андрея Николаевича Муравьева. А папа взял и пошутил, что девизом Муравьева было «Не убог задором». Он не со зла, просто думал, что Губернатор поймет иронию, но тот не понял. – Полина вздохнула.

– Я тоже что-то не выкупаю. – Йося поднял бровь.

«Наверное, это значит, что он не знает», – перевела для себя Полина.

– Эта фраза – не девиз Муравьева, а часть эпиграммы, написанной на него Баратынским. Начало там такое: «Убог умом, но не убог задором».

У Йоси дрогнули уголки губ.

– Я правильно понял, что теперь везде, на всех визитках, приглашениях и других бумажках Губера стоит эта надпись?

– Даже на его доме, – с неохотой поделилась Полина.

Издав хриплый смешок, компаньон хлопнул себя по бедру.

– Шик! Да твой отец – настоящий тролль. А где он, кстати?

Полина, прикусив щеки изнутри, опустила взгляд на перчатку.

– А, понимаю, – тихо произнес Йося. – Мой тоже умер.

– Нет! – Она резко вскинула подбородок. – Отец жив.

– Да? Извини, сделал неправильные выводы. Думал, опекунов назначают, когда…

– У меня есть родители, – с нажимом повторила Полина. – Просто они далеко.

Йося выжидающе поднял брови: искреннее неравнодушие, написанное на его лице, тянуло наружу слова.

Вздохнув, Полина объяснила:

– Папу пригласили в Перу как медиума, и он уехал.

О том, что от отца не было вестей почти два года, она уточнять не стала. Уходя, он прямо заявил, что напишет или позвонит, когда будет готов. Получалось, этот момент еще не настал.

Полина знала, почему он не хочет с ней разговаривать, но сомнения не давали покоя. Озвученная причина, по ее мнению, была не до конца искренней. Полина просто не верила, что отец, ее отец, талантливый и преуспевающий медиум, мог поступить настолько несправедливо и инфантильно.

Оставалось утешаться тем, что в Перу у него все было в порядке. Изредка, раз в два-три месяца, папа по старой памяти звонил Губернатору. Тот не был в курсе, что между отцом и дочерью пробежала черная кошка. При встрече мог нечаянно выдать новость о папе, а потом добавить: «Ты, конечно, и так это знаешь, он тебе рассказывал». В такие моменты Полина с нарочитой небрежностью произносила: «Да, знаю, но мне все равно интересно. Что еще он говорил?» – и жадно ловила каждое слово.

– А почему ты с ним не поехала? – Йося, сам не зная, резанул по больному. – Я так понял, вы были командой.

«Это не я с ним не поехала, а он меня не взял», – прозвучало в голове, но вслух Полина сказала:

– Все случилось внезапно. К тому же там не нужна была охотница. Только медиум. И хватит об…

– А мама? – подал голос Жека. – Где твоя мама?

– Вроде бы здесь, в Петербурге. – Горло опять сжалось.

– Ты же сказала, они оба далеко, – подловил мальчик.

– Это большой город. – Раздражение плеснуло через край: и Йося, и Жека услышали его и примолкли.

Надолго ли?

От дальнейших расспросов Полину спас Ипполит Аркадьевич. Он протянул ей листок с адресом, а Йосе и Жеке – две карты, привязанные к одному аккаунту. У опекуна, помимо брикетов с наличными, всегда имелся запас карточек от разных банков.

– Теперь займусь ключами. Ребенок, составишь компанию?

– Ага! – Жека резво соскочил с кресла: качнулась белая челка.

– Же-ека, – предостерегающе протянул Йося.

– Да я же с Мышом. Ненадолго. – Он сложил вместе ладони. – Ну пожалуйста!

– Поверь мне, я умею присматривать за детьми. – Ипполит Аркадьевич бросил взгляд на Полину и усмехнулся. – Особенно когда они более серьезные и благоразумные, чем я.

– Вот-вот, кто еще за кем будет присматривать, – пробурчал Йося.

Посомневавшись, он качнул головой и выдохнул:

– Ну хорошо. Ты знаешь правила, Жека.

– Телефон заряжен. Отслеживание включено. Если что, надо кричать: «Пожар!» – тогда люди придут на помощь.

– Да у вас все серьезно, – отметил Ипполит Аркадьевич. – К нападению готовитесь?

– Обычные предосторожности для современного мира. – Жека пожал плечами.

– А мы – сюда? – Йося сунул нос в распечатку с адресом.

– Нет. Я – сюда, а ты – в кабинет.

– Ой, да ладно тебе, – он отмахнулся, – успею надышаться пылью в компании бумажных клещей.

Полина окинула компаньона взглядом, достойным Горгоны. Стоило поставить его на место и показать, кто здесь принимает решения, но по мозгу скальпелем прошлась мысль: она едет не на охоту, там не будет призрака, только люди. Люди, потерявшие ребенка. Тут разговорчивость и улыбчивость Йоси могут пригодиться. И тепло, исходящее от него. И лесной запах, смешанный со специями. И то, как он смотрит на Жеку и на нее саму. Как будто ему не все равно.

– Пять минут на сборы, – со всей возможной строгостью сказала Полина.

– Уложусь в полторы. Успеем решить еще один вопрос.

Полина почувствовала, как напряглась челюсть. Неужели на чашу весов с надписью «Проблемы» сейчас опустится что-то тяжелое и она перевесит ту, где написано «Польза»? Полина все еще сомневалась в выборе, который сделала рука. И не была уверена в компаньоне.

Йосю, видимо, позабавил ее настороженный вид. Фыркнув, он сказал:

– Вопрос в том, какой брать фартук? С мухоморами или лисичками? В смысле, не грибами лисичками, а животными. Вот, смотри. – Он протянул Полине телефон.

Отшатнувшись от экрана, она буркнула:

– Мне все равно. – Хотя на самом деле ей больше понравился с мухоморами.

– Чижик-пыжик после пьянки выпил воду из Фонтанки, откачали эту птицу только в Боткинской больнице, – пропел Йося, узнав, в какой район они едут.

Костя Лукин с мамой и бабушкой жил в новостройке между Боткинкой и железной дорогой. Квадраты и прямоугольники домов – разных, но одинаково безликих – напоминали детали конструктора, разбросанные ребенком-великаном. Во всем здесь чувствовалась недоделанность, грозящая перейти в статус вечной. Аккуратный газон сменялся бурьяном, дорожки с брусчаткой переходили в пылевые тропы. Несмотря на скученность домов и обилие машин, место казалось пустынным.

Когда вышли из такси, Полина быстро ввела Йосю в курс дела – и снова увидела, как переменилось его лицо. Свинцовая тяжесть сковала караваджиевские черты и выбелила природную смуглость. Линия рта стала жесткой, а вместо ямочки на щеке откуда ни возьмись появилась морщина.

«Это из-за Жеки», – предположила Полина. У нее не было ни братьев, ни сестер, и она не знала, каково это – заботиться о ком-то, кто младше тебя и с кем ты связан невидимой, но крепкой нитью родства. Услышав про смерть ребенка, Йося, видимо, примерил ситуацию на себя и Жеку. Полина деликатно умолчала о глазе, чтобы не расстраивать компаньона еще больше.

В сумке лежало несколько удостоверений: частной сыщицы, сотрудницы похоронного бюро и даже, для сведущих, охотницы на призраков. Обычно корочки, даже самые нелепые, магически воздействовали на людей – вызывали доверие и развязывали языки. А если не получалось, в ход шли деньги.

Поколебавшись, Полина решила представиться работницей КОМДЕТГОСА – несуществующего комитета, выплачивающего пособия родителям, потерявшим детей в случае происшествий. То, что Ипполит Аркадьевич узнал о Лукиных, внушало надежду: мама работала визажистом, а бабушка преподавала в детской студии. Люди творческих профессий, как показывала практика, были более доверчивы. Конечно, обманывать убитых горем женщин – не самое приятное занятие, но Полина успокоила себя тем, что вранье будет неполным. Пусть комитет вымышленный, деньги на их счет придут настоящие.

Прикрываться легендой не пришлось.

Полина успела лишь поздороваться, когда женщина с красными припухшими веками проговорила:

– Входите, входите, я вас ждала. Меня Людмила зовут. Ой, ну вы и так знаете.

Одергивая короткое черное платье, она повела их с Йосей в кухню. Щелкнула чайником, выставила тарелку с зефиром и торопливо спрятала в шкафчик над раковиной какие-то пузырьки. Села, положив руки на стол. Они дрожали.

Полина отметила, что светлые волосы Людмилы выглядят немного влажными, а платье – непривычным и неудобным для нее. Вероятно, женщина впервые за несколько дней заставила себя вымыть голову и сменить домашнюю одежду на что-то более приличное.

В кухню сунулся было рыжий кот. Глянув на хозяйку трагическим, почти человеческим взглядом, он опустил хвост и вышел. От вкуса чужого горя, женского и котовьего, у Полины запершило в горле.

– Вы же записывать будете? – робко спросила Людмила. – Только без видео, если можно.

– Разумеется. – Полина посмотрела на Йосю.

Компаньон достал мобильный и включил диктофон.

– Нет-нет, подождите, – уставившись на красный зрачок на экране, женщина протестующе взмахнула ладонями. – Я не готова, я…

Йося выключил запись.

Отдышавшись, Людмила сказала:

– Я хочу объяснить, зачем это. Чтобы вы поняли. Чтобы не получилось, как у этих. Вы простите, если я что-то не то говорю. – Она растерялась.

– Все в порядке, продолжайте. Что вы хотели сказать? – как можно мягче произнесла Полина: она начала догадываться, за кого женщина приняла их.

– Такое нельзя писать, я вот про что. Нельзя такое. Про детей. Лишь бы хайповать сволочам! – Она всхлипнула, но сдержала слезы. Выпрямив плечи, твердо добавила: – Я хочу одного: чтобы в Костеньке увидели человека. Чтобы запомнили не сраную корюшку, а то, как он выменял у мальчишек котенка, когда те его мучили. А теперь Кисик вон какой. Вырос. Благодаря Косте вырос! – В голос ворвалось отчаяние, и Полина услышала невысказанное: «А сам Костя никогда не вырастет».

– Мы все сделаем, – пообещала она. – Напишем другую, нормальную статью.

Лицо Людмилы осветилось лихорадочной надеждой, и она часто-часто закивала. Йося включил диктофон. Покусав щеки изнутри, Полина сделала мысленную пометку: «Поручить Ипполиту Аркадьевичу разыскать толкового журналиста, заплатить ему и передать записи – пусть и правда сделает хорошую статью про Костю Лукина».

Людмила заварила чай, сходила за семейным альбомом – повезло, что она по старинке распечатывала фотографии, а не хранила все в телефоне, – и начала рассказ.

Костя, со слов его матери, был добрым и тихим мальчиком. От плохих компаний держался подальше. Впрочем, от хороших тоже. Он мало общался со сверстниками, выбирая лишь тех, кто увлекался супергероикой – как и он сам. Любимым персонажем Кости был Человек-паук: ему отзывалась идея дружелюбного соседа, который то делает домашку, то спасает мир. Костя тоже хотел быть спасителем. Однажды он отдал новые наушники за измученного котенка, которого собирались для потехи обрить налысо, а в другой раз проводил бездомного до ночлежки – она располагалась рядом. Костя вообще нередко находил кому помочь, а все потому, что при всей своей тихости ужасно не любил сидеть дома. Он мог часами гулять по району: вдоль Обводного канала или покатых берегов Монастырки. Иногда, миновав реку, забредал на Казачье кладбище. Людмиле это не нравилось, но она не ругала сына.

Листая альбом, Полина внимательно следила за историей Кости Лукина. Она не знала, что хочет услышать, но надеялась на зацепку. Пусть крохотную, но все-таки важную.

Руку кольнуло, и Полина насторожилась: что такого сказала Людмила? Сейчас речь шла о какой-то коллекции, которую собирал Костя. Полина перевернула еще пару страниц альбома, почти не глядя на снимки, и по венам опять прошлись невидимые иглы.

– Простите, а что именно Костя коллекционировал? – уточнила она.

– Как, я не сказала? – Людмила всполошилась, словно упустила самую важную деталь. – Он собирал йо-йо с супергероями. Очень переживал, когда потерял одно. Самое любимое, с Паучком.

Незнакомое слово, созвучное с именем компаньона, заставило Полину озадаченно наморщить лоб. Перебивать Людмилу она не стала, рассудив, что Йося или его брат подскажут ей, что такое йо-йо. Жека был сверстником погибшего мальчика и, вероятно, хоть немного разбирался в детских увлечениях.

Полина снова опустила взгляд в альбом, и Костя вдруг показался ей очень-очень знакомым. Лицо, похожее на румяный блинчик, и торчащие вверх соломенные волосы. Где она могла видеть его? Закрытая поза со скрещенными руками, наклон головы, даже свитер с оленями – все выглядело так, будто уже попадалось на глаза. Полина украдкой вздохнула: дежавю – и ничего более. Она никогда не встречала Костю. Просто слова Людмилы, впитываясь в кровь, начинали действовать. Полина знала мальчика, но не лично, а по рассказу матери.

– Ну вот… кажется, все. – Людмила растерянно вгляделась в лица гостей. – Думала, могу говорить о нем весь день, а сама…

– Этого достаточно. Спасибо. – Полина рассудила, что пора уходить: вдруг явятся настоящие журналисты?

Впрочем, Людмилу могли обмануть. Пообещали, что придут, чтобы она не закатила скандал, а теперь будут кормить обещаниями и игнорировать. Ложная надежда по капле вытягивает решимость, а это всегда хуже, чем единичный удар отказа.

Полина поблагодарила за чай, к которому не притронулась, и поднялась. Йося, выключив запись, тоже встал. Выйдя из подъезда, они, не сговариваясь, направились к Монастырке.

Свет сделался тусклым, будто день решил поскорее уйти и уступить место вечеру. По небу носились растрепанные клочки туч, неспособные на дождь и оттого злые. Полина с Йосей поднялись на мост, дошли до середины и остановились. За ограждением неторопливо текла зеленовато-коричневая вода, забравшая Костину жизнь, и утки прокладывали по ней тающие тропы. Полина, прищурившись, вгляделась в покатые берега. Не мелькнет ли мальчик с соломенными волосами? Призрака не было. Тогда она повернулась к Йосе. Он отрешенно глядел вниз, прикрывая половину лица поднятым воротником куртки.

– А что там про корюшку, я не понял? – сдавленно спросил компаньон.

– А я не поняла, что коллекционировал Костя? – вопросом на вопрос ответила Полина.

– Не знаешь, что такое йо-йо? – удивился Йося. – Это такие штуки… ну с ниткой… – Он задумался: видимо, предмет оказалось не так просто описать. – Сейчас покажу.

Достав телефон, он нашел видео. Полина вгляделась в экран. Тонкая детская рука с привязанной к среднему пальцу желтой веревочкой подкидывала и ловила маленькое разноцветное колесо. Внутри у Полины зашевелилось беспокойство. Нить напоминала магический луч (в голове эхом прозвучало: «Средний – занемог»), но не это взволновало Полину. Предмет выглядел знакомым.

– Покажи мне, как выглядит Человек-паук, – сказала она.

– Ты реально, что ли, из девятнадцатого века? – Йося изумленно фыркнул; кажется, неосведомленность Полины отвлекла его от тяжелых мыслей. – Ну, добро пожаловать в мир поп-культуры, шеф. Смотри.

Когда с экрана на Полину уставились белые глаза без зрачков, память сделала сальто назад и приземлилась в студии Козлова. Полина видела йо-йо с таким изображением – на полу за фотофоном. Более того, она видела и самого Костю – на одном из снимков, вихрем летавших вокруг мертвеца. Узнать Костю на черно-белых фотографиях было не так-то просто, и все-таки он присутствовал там – среди безмолвных свидетелей с заштрихованными глазами.

Предчувствие не обмануло Полину: гибель мальчика была связана со смертью фотографа и, вероятно, не являлась несчастным случаем. Костя посещал студию Козлова, участвовал в съемке, а потом его глаз оказался в ладони фотографа. Обоих убил Многоликий? Пока все выглядело именно так. Значит, жертв сейчас как минимум четыре: Козлов, Костя, рыжеусый и некто, чей глаз лежал в его ладони. Единственное, что озадачивало Полину: почему маньяк на ходу менял почерк преступлений? Она не разбиралась в вопросе, но слышала, что серийные убийцы придерживаются одного modus operandi[7]. Если он вырезает глаза, значит, вырезает у всех. Почему Многоликий пренебрег фотографом и следователем? Возможно, в этом был смысл. Чтобы разобраться, стоило найти четвертую жертву.

– Ты что-то поняла? – Йося пытливо вгляделся ей в лицо.

– Рано делать выводы. Вызови такси. Тебе пора взяться за файлы, а мне – дать несколько поручений Ипполиту Аркадьевичу.

Искать мертвеца в Петербурге – все равно что туристу выбирать отель. Их много, и можно запутаться, каждый имеет свои тайны и прошлое. А главное, есть те, о которых тебе просто неоткуда узнать, если не имеешь нужных связей.

Полине повезло, что у Ипполита Аркадьевича был внушительный список контактов и темное прошлое. Не найдя в прессе упоминаний про безглазых мертвецов, опекун обзвонил знакомых из похоронных служб и моргов. Один из прозекторов, некто по фамилии Кройц, сообщил о подходящем трупе. Ипполит Аркадьевич махнул Полине и включил громкую связь – благо Йося и Жека как раз ушли в книжный.

– Как же, как же, помню такого, безглазого. – Голос у Кройца был жестким и холодным. – Среди невостребышей дети нечасто попадаются.

Сердце Полины налилось тяжестью. Четвертой жертвой опять оказался ребенок, но, в отличие от Кости Лукина, – неопознанный. Впрочем, не стоило спешить с выводами. Зацепка могла оказаться ложной.

– Я как его увидел, – продолжил Кройц, – сразу пословицу вспомнил: у семерых нянек дитя без глазу. – Он хихикнул: звук напоминал скрежет вилки о фарфор. – Хотя у этого никаких нянек не было. Бродяжка просто, вот и все. В Москве таких невостребышей полторы тыщи в год набегает, а у нас еще по-божески: около семисот.

Полина указала на свои глаза: вначале на левый, потом на правый.

– Так, значит, у пацана только один глаз отсутствовал? А который? – спросил Ипполит Аркадьевич.

– А чего это ты, Ипа, мертвыми мальчиками интересуешься? – вновь скрипнула вилка. – Новое увлечение? Бес в ребро? Не осуждаю, но такие вопросики дурно пахнут.

– Лавэ они пахнут, Кройц, исключительно лавэ. – Опекун наморщил нос.

– Ну, переведи для затравочки.

– Повиси.

Закатив глаза, Ипполит Аркадьевич зашел в приложение банка, отправил деньги, и Кройц тотчас продолжил рассказ. У мальчика, как и подозревала Полина, отсутствовал левый глаз.

– Вырезали хорошо, аккуратно, будто тренировались. На кошках. – Из трубки вылетел очередной отвратительный смешок. – Если переведешь столько же, пришлю фотки.

– Вдвое больше, если приложишь экспертизу.

Из трубки тяжело дыхнуло сомнением. Помолчав, Кройц натянуто произнес:

– Ты тогда забудь, что я только что сказал. Это я так, чтобы жути нагнать, да и коньяку выпил. Мальчишка упал откуда-то, вот глаз и вышибло. Ненасильственная, короче.

По венам у Полины побежали стальные иголки. Она одним махом написала на бумажке: «Где?» – и показала Ипполиту Аркадьевичу.

Кивнув, он спросил:

– А пацан все еще в морге?

– Да какой там. Он теперь в другом месте морозится – на Северном. Вместе с другими собратьями – бомжами, зэками, психами и дебилами. С нашими, так сказать, доморощенными Джонами Доу.

Полина живо представила одинаковые куличи могил, таблички с номерами вместо имен и лесок на горизонте – такой чахлый, что, кажется, его и в мае не покроет листва. Город не мог выделить неопознанным целое кладбище, а значит, и после смерти «Джоны Доу» оставались отщепенцами. Косая тропа отделяла неблагополучный район от обычного – с надгробиями, фотографиями, венками и лампадами. С посетителями. Живым, навещающим своих умерших, наверняка претило такое соседство.

В замке зашуршал ключ, и Полина скрестила в воздухе руки: пора заканчивать.

– Сейчас пришлю задаток, а как получу экспертизу, отправлю остальное, – сказал опекун.

– С тобой крайне приятно иметь дело, Ипа. Звони, когда понадобится свежий труп. – Вилка скрипнула в последний раз, и Кройц отключился.

Вовремя: из коридора донеслись голоса, шуршание пакетов и шаги.

– Ты бы его видела, – пробормотал Ипполит Аркадьевич. – Мерзкое существо наподобие кальмара, но дело свое знает. О, уже прислал. Сейчас заплачу и распечатаю.

– Принеси в спальню, – велела она, устремляясь к двери. – И скажи Иосифу, чтобы немедленно сел за файлы.

– Йосе, – раздался за спиной голос компаньона. – И ты можешь сказать мне это сама.

Полина обернулась – и сразу пожалела, что не ушла в комнату. Жека, сияя чудаковатой улыбкой, показывал ей пакеты с логотипом книжного магазина, а Йося придерживал его за плечо. По мышцам растеклась болезненная слабость и тотчас сменилась напряжением. Оказывается, известия о детских трупах куда сильнее бьют по нервам, когда с тобой живет ребенок. Снова мелькнули перед глазами безымянные могилы, а следом – лицо Кости Лукина. В груди стало тесно из-за лишней ответственности, жалости к жертвам и страха за Жекину жизнь.

Вместе с выдохом изо рта вырвалось предупреждение:

– Твоему брату, – Полина посмотрела на компаньона, – не стоит гулять одному. В городе, возможно, появился серийный убийца.

Йося и Жека обменялись взглядами, смысл которых ускользнул от нее. Несмотря на слова про убийцу, улыбка не покинула лицо мальчика – просто стала еще более кривой.

– А я и так никуда не хожу один, – ответил он и, поправив челку, весомо добавил: – Никогда.

Кивнув, Полина скрылась в спальне. Там, в ожидании экспертизы от Кройца, она вскрыла черный конверт. На колени выпал кремовый лист, сложенный вчетверо. От бумаги шел едва уловимый запах – мужской, взрослый и властный. От него Полине всегда становилось не по себе: она будто выпускала из бутылки джинна, который вовсе не собирался исполнять ее желания. Напротив – вынуждал делать то, что хочет он.

Полина знала, что нужно автору письма: он давно, еще в первом послании, рассказал о своем желании. Ей нечего было дать и нечего ответить, но письма продолжали приходить, и она читала их. Не могла не читать. Полина надеялась, что когда-нибудь найдет в них ответ на вопрос, который каждый день подтачивал ее жизнь, как вода – камень.

Почему все-таки папа оставил ее?

Его собственное объяснение, данное перед отъездом, не устраивало Полину. Очевидно, оно не было ложью, но и правдой – тоже. В письмах, пусть и теоретически, могло отыскаться недостающее звено между не-совсем-истиной и не-совсем-обманом. Черные конверты приходили не абы от кого – их присылал старый друг отца. Человек, с которым он вырос. Незнакомец, знавший о Полине куда больше, чем она о нем.

Папа никогда не рассказывал о приятеле из «скотского двора». Полину это не удивляло: его в целом нельзя было назвать откровенным человеком, но автор писем назвал другую причину. Друзья сильно поссорились и перестали общаться вскоре после того, как у папы открылся дар медиума.

Однажды Павел Тартаров, тогда еще старшеклассник, в присутствии друга вызвал призрака. Когда тот явился, Павел принялся расспрашивать его о тайнах посмертия. Потусторонец, напоминающий истлевшего монаха, оказался словоохотлив. Он говорил и говорил, а сам подбирался все ближе. В прорехах черной рясы мелькали бледные кости. Мягкий голос обволакивал. Друг умолял прогнать призрака или сбежать, тянул Павла к выходу и призывал одуматься, но он только отмахивался. Словно сказочник, потусторонец убаюкивал его бдительность. Рассказывал о чудесах, манил обещаниями. А как подкрался на расстояние вытянутой руки – бросился.

Другу чудом удалось вытащить Павла из подземелья, но тот ответил не благодарностью, а возмущением. Мол, призрак оскорбился из-за его нытья, вот и напал. Сколько секретов они бы узнали, если бы друг помалкивал.

Отношения дали трещину. Закончилась школа, разошлись дороги. Спустя много лет друг решил найти Павла, но узнал, что тот уехал в Латинскую Америку. Отыскав адрес Полины, связался с ней.

Все это он изложил в первом письме. А в конце добавил: «Последнее время я все чаще мысленно возвращаюсь в то подземелье и блуждаю по нему в поисках ответов. Думаю, Павел был во многом прав. Тот призрак действительно что-то знал, в его словах проскальзывал смысл, и если бы мы были осторожны, то могли бы получить бесценные знания. Сегодня я практикующий врач, человек науки, но по ночам я слышу в своей голове голос, похожий на эхо. Он не дает мне покоя и терзает надеждой. Когда, если не после смерти, душе открывается секрет вечной жизни?

Полина, я знаю, что вы долгое время помогали Павлу в работе. Более того, я уверен, что ваше первое столкновение с потусторонним миром произошло в том же месте, что и мое. Вы видели того самого призрака и, скорее всего, прервали его существование.

Если он открыл вам хоть что-то полезное для науки и общества или у вас есть записи Павла о том призраке, не утаивайте этого. Важна любая деталь. Знали бы вы, как это мучительно: вслушиваться в обнадеживающее эхо, не имея возможности разобрать ни слова, а потом идти к пациентам и лишать их последней надежды.

С уважением, STN».

Полина не сразу поверила незнакомцу: кто угодно мог представиться другом отца и выпытывать тайны. Сомнение таяло медленно, как лед на петербургских каналах, но так же неумолимо. От письма к письму она находила все больше деталей и доказательств: таинственный STN хорошо знал папу. Тем не менее она ничем не могла помочь другу отца.

Полина действительно убила потусторонца, похожего на монаха, но ничего, почти ничего не услышала от него. В тот день, в день ее первой охоты, папа надел ей на голову большие наушники, словно собирался учить стрельбе из ружья. Полина даже не знала, где находилось подземелье: всю дорогу глаза закрывала повязка.

Получив первое письмо, она заглянула в картотеку и убедилась, что память не подвела: в записях отца не было ни слова о призраке монаха.

Развернув новое послание – восьмое за год, – Полина заскользила по строчкам. Взгляд застыл, вернулся к началу. Пальцы так крепко вцепились в бумагу, что по ней побежали заломы, искажая слова. Щеки изнутри обожгло болью: Полина слишком сильно закусила их.

Обычно бывший папин друг рассказывал истории из их юности, заканчивая неизменной и требовательной (все более требовательной) просьбой «не утаивать». Нынешнее письмо было совсем другим. От него болезненно кололо: и сердце, и руку.

За дверью раздались шаги, и в щель над паркетом скользнули три листа А4. Отложив письмо, Полина глубоко вдохнула и переключилась на экспертизу. Вначале рассмотрела снимки: анфас и два профиля. Мальчик, за исключением пустой левой глазницы, был похож на сотни других: мимо пройдешь – взгляд не зацепится. Полина вчиталась в описание внешности: «Рост 140 см, лицо круглое, нос приподнятой формы, веснушки, волосы темные, короткие, брови дугообразные…» Дойдя до цвета глаз, Полина остановилась и поднялась. У Кости Лукина, как она помнила по фото, радужки были зеленые. У неизвестного мальчика – светло-голубые. Полина направилась в кухню.

Холодильник распахнул светящееся нутро, непривычно набитое продуктами. Наклонившись, Полина достала из нижнего отсека полупрозрачный контейнер и приподняла крышку: наружу, по-живому поблескивая, выглянули два глаза. Один – как клейкий листочек. Второй – точно арктическая ледышка.

На картине преступления появились новые четкие штрихи, хотя писалась она явно в тумане. Убийца расправился с безымянным мальчиком, вырезал левый глаз и положил его в руку следующей жертвы – следователя. Затем ритуал повторился: Костя, глаз, фотограф. У Полины не было сомнений: скоро последует новый удар. Произойдет еще одно двойное убийство – ребенка и взрослого. Если еще не…

По телу побежал ток, и больше всего вольт досталось левой руке. Она словно предчувствовала охоту, хотя рядом не было призрака. Не могло быть. Полина резко обернулась и вздрогнула: за спиной стоял Йося. Несмотря на чуткий слух и скрипучий пол, она не слышала, как он подошел. Значит, запомнил, на какие паркетины не надо наступать. Полина быстро спрятала контейнер в холодильник.

– Кусочничаешь? – с шутливым осуждением спросил Йося.

– Не верю, что ты закончил с файлами, – холодно отозвалась она. – Что ты тут делаешь?

– Пришел ужин готовить, чтобы ты не сажала желудок. Что там у тебя? Остатки праздничного торта, так? Ну, после днюхи.

– Я не отмечаю дни рождения, а в контейнере лежит мазь. – Она пошевелила пальцами, обтянутыми алой тканью. – Для руки. Поэтому настоятельно рекомендую не заглядывать туда. Мазь может испортиться.

– Понял: в контейнер не суйся, файл «Девятнадцать тринадцать» не открывай. Удивлен, что у тебя тут нет комнаты, запертой на ключ. Ну, как в сказке про Синюю Бороду. – Он привалился к холодильнику, загораживая Полине проход. – Не хочешь рассказать про маньяка? Это он убил Костю? И фотографа тоже? А того, с рыжими усами?

В Полининой голове пробежали строчки из письма, присланного другом отца, и она накинула на себя плотную вуаль спокойствия – чтобы компаньон ничего не смог прочитать на ее лице.

– Да, думаю это так, но пока слишком мало сведений.

Йося окинул ее взглядом и засучил рукава.

– Ужин будет готов через час. Приходи.

Полина кивнула, хотя сразу решила, что останется в комнате. Там был припасен пакетик с орехами и сухофруктами – должно хватить на вечер.

Вернувшись в спальню, она еще раз внимательно перечитала экспертизу. Затем, нахмурившись, заглянула в письмо. Конечно, Полина не надеялась, что текст изменился, но, может быть, она что-то неправильно поняла или восприняла слова слишком остро?

«Дорогая Полина, – прочитала она во второй раз, – я узнал, что вы наняли нового помощника. Не хочу огорчать вас, но вы совершили большую ошибку. Я могу с уверенностью сказать, что ему нельзя доверять. Более того, он опасен.

Его настоящее имя Иосиф Герц, хотя он мог назваться как-то иначе. Он обманщик, вор, и на его счету как минимум одно покушение на убийство. Возможно, к этому моменту Герц уже перешел черту и замарал руки кровью. Будьте осторожны, а лучше немедленно увольте его и выбросьте из круга общения».

Строки расползались и жалили, отравляя Полину недоверием. Как к компаньону, так и к автору письма. Ни того ни другого она не знала в должной степени. Если STN располагал к себе словами, рассказывая об отце, то Йося – делами. Он не сплоховал на крыше, подыграл с интервью, а еще заботился о младшем брате. Тем не менее у него была и темная сторона. Глубока ли тьма – вот в чем вопрос.

Полина склонила голову и, взвесив все за и против, приняла решение. Следовать совету бывшего папиного друга она не станет, но и безоговорочно доверять Йосе – тоже. Она даст ему шанс проявить себя. С одной или с другой стороны.

Кладбище было паутиной. С четкими границами и затаенной опасностью. Сырые тропы, серебрясь в свете луны, разбегались во все стороны. Ноги липли к ним – каждый шаг по весенней хляби давался с трудом. Чудилось, что дорожки вибрируют под ботинками, посылая сигналы – к сердцу сети, к ее архитектору, к паучихе. Мелкая мошкара ее не интересует, она ждет жертву покрупнее. Лягушку, птицу, грызуна. Может быть, другого паука. Если он будет слаб – станет едой. Если силен – соперником или союзником. Полина глянула вниз, на свои руки, и увидела паучьи лапы: растопыренные, кривые, покрытые волосками. Ужас пронзил тело, как игла арахнолога. По ушам ударил сдавленный вопль. Откуда он? Это она сама? Неужто крик рвется из паучьего рта – отверстия, прикрытого ядоносными хелицерами?

Нет. Кажется, нет. Она не может издать ни звука, а голос принадлежит другому. Человеку, мужчине, кому-то знакомому. Может, он угодил в паутину?

Крик повторился. Теперь он звучал тише и несчастнее.

Полина распахнула глаза, обожженные по́том, и села в кровати. Выматывающие сны про кладбище вернулись. Этого стоило ожидать: они всегда приходили вслед за письмами в черных конвертах. Видения были разными – прежде Полина не превращалась в паука и не слышала крика, – но неизменно приносили тревогу и опустошение.

Голова тяжело опустилась на подушку, но пролежала недолго. За дверью раздался скрип паркета, и Полина, привлеченная им, встала с постели. Старые полы – ненадежные хранители секретов, они всегда выдают тех, кто крадется в ночи. Если, конечно, ты не запомнил каждую скрипящую половицу… Полина прислушалась: шаги приближались к Йосиной спальне. Бесшумно выскользнув в коридор, она пошла вдоль стены – здесь пол молчал, как мирный мертвец, не имеющий претензий к живым. Босые ноги переступали с половицы на половицу, тихо шуршала белая ночная рубашка и покачивались в такт шагам длинные темные волосы. Увидь кто-нибудь Полину, принял бы за призрака.

В Йосиной комнате велся приглушенный разговор: вначале Полина расслышала только гул голосов, затем разобрала отдельные слова, и постепенно они сложились в предложения.

– Дай посмотреть, его не пора менять? – до слуха долетел хриплый голос Йоси. – Тебе как, удобно?

– Что точно не пора менять – это тему разговора, – по-взрослому отозвался Жека. – Почему оно опять случилось?

– Потому что. – Компаньон невесело хмыкнул. – Потому что, Жека, оно со мной навсегда. Как думаешь, никто не заметил?

Мальчик что-то пробормотал в ответ, но Полина не разобрала.

– Может, все-таки обратимся за помощью? – предложил он. – Ну, за психологической…

– К мозгоправу меня хочешь отправить, так? – Йосин тон помрачнел. – А что он скажет? Причину я знаю сам. Докапываться до нее не надо.

– Да, – с горечью выдохнул Жека.

Полинину руку слегка кольнуло. Неужели пытается привлечь внимание к диалогу? Вряд ли. В людских делах магия бесполезна, а разговор никак не связан с потусторонцами. Тем не менее Полина вытянула шею и навострила слух.

– Нет, ты не понимаешь, – еле слышно произнес Йося. – Думаешь, мне снится тот, другой? Тот, кем я был? Нет, Жека. Мне снишься ты. Я так виноват перед тобой.

– Это неправда. – Жекин голос задрожал. – Ты не виноват.

– Нет. Это я. Все дерьмо, что с тобой случилось, из-за меня.

– Йо, не надо. – Кажется, Жека готов был заплакать. – Это неправда!

– Эй, ты чего? – Йося смягчился. – А-а, батат! Не хотел тебя расстраивать. Ладно, давай забудем об этом, просто выкинем из памяти. Мы же умеем, так? Все под контролем. У нас есть крыша над головой, деньги, еда. Работающий холодильник. – Он ласково мурлыкал, словно мама-кошка, которая пытается угомонить пищащее дитя. – Иди спать, Жека. А я, раз проснулся, пойду почитаю файлы. Нудятина та еще. Может, вырубит прямо в кабинете.

Полина услышала шорох одеяла и быстро заскользила назад. В голове вертелись обрывки разговора. Они напоминали клочки суши за облаками, и Полина никак не могла разобрать, что же там за континент.