Путь океана: зов глубин

5. ПОСЛЕВКУСИЕ

Либо Всеведущий был на стороне «Крылатого Марлина» и его сопровождения, либо им благоволил сам Морской Дьявол.

То не имело значения.

Столкновение на воде было решительно выиграно.

Если считать выигрышем удержавшиеся на плаву истрёпанные суда, и убитой — часть экипажа.

Не без сожаления моряки пустили ко дну не подлежащие ремонту великолепные пиратские фрегаты с чёрными драконами на носах, забили трюмы до отказа добычей и взяли на борт тех немногих, кто сдался.

Небо алело заходящим солнцем. Море улеглось. Ночная темнота только оттеняла следы пережитой катастрофы.

Даже молотки плотников, безостановочно, в несколько смен, выбивающие повреждения с бортов пострадавших кораблей, в этот час молчали.

Предштилевую тишину разбавляло потрескивание такелажа да негромкий скрип мореходских бушлатов.

Верхняя палуба «Крылатого Марлина» безмолвствовала в унисон уходящему дню.

Капитан наперечёт мог назвать имя каждого почившего из своей команды. С заложенными за спину руками Витал медленно брёл вдоль обёрнутых старой парусиной больших свёртков, в очертаниях которых угадывались человеческие тела. К ногам каждого было привязано по пушечному ядру. — Капитан, поглядите-ка, какой у нас тут улов! Решили, что это один из наших за борт угодил. Ан нет… Взгляните же! — торжествующее пыхтение Лукаса разрушило момент.

Он сбросил с плечей бессильное, но крупное тело пирата и прислонил его к борту. С промокшей до нитки одежды по палубе тут же растеклась приличная розоватая лужа.

— … правда, он еле живой…

Витал устало подошел к пирату. С мокрых длинных волос, закрывающих лицо чужака, бежали тонкие ручейки. Капитан вздохнул.

— Ценная находка, Лукас. И что мне с этим делать?

— Ну может подлечим, будет палубы драить или гальюн… Мало ли… — пробурчал юнга.

— Действительно. Велю Маркизу тотчас бросить заниматься нашими и срочно лечить какую-то крысу… — Витал устало потер шею и присел к гостю, — Эй, приятель! Назови хоть одну причину, почему мы не должны тебя вернуть обратно за борт?

Он наклонился над пленным, но тот лишь тихо застонал. Только сейчас под изрубленным бушлатом капитан разглядел плечо, в котором зияла глубокая безобразная рана. Открытые участки, на мускулистом теле проглядывающие сквозь рваную ткань одежды, отливали белизной. Множество линий татуировок казались чёрными. Истёк кровью. Не жилец…

Пленник закашлялся и что-то проговорил. Витал присел напротив в попытке расслышать и сейчас же скрипнул зубами от боли в боку и мышцах. Ему в грудь вяло ткнулся сжатый кулак со сбитыми костяшками.

— Среди волн… мы… находим… истину… — прошептал пират.

Рука его бессильно опала, и пара круглых резных золотых колец покатились по доскам палубы.

Витал уже понял, кто перед ним, но все же убрал мокрые волосы с бледного лица умирающего.

Его легко было узнать, даже несмотря на косматую бороду и полностью заплывший левый глаз.

Венсан.

Сколько лет назад они говорили в последний раз? Что сделали с ним годы? Узнал ли он Витала? Как вышло, что он стал изгнанником? Почему, Морской Дьявол подери, он оказался в этих водах и напал на бывших согильдийцев? Неужто на его-то борте не было переговорных флагов⁈

Витал молча смотрел на знакомое с детства лицо и понимал, что ответов он никогда не узнает. Единственный видимый глаз закатился, а ледяная посиневшая ладонь говорила о том, что Венсан пребывал уже в ином мире. Запоздалые попытки привести его в чувство оказались тщетны.

Проморгавшись от застилавшей глаза влаги, Витал потер лоб и через боль выпрямился во весь рост.

— Лукас. Для нашего пленника уже все кончено, — он старался ничем не выдать дрожь в голосе, — Это Венсан. Похороним его по чести. Когда-то он был нам братом…

— Но разве так можно?.. — раздался чей-то неуверенный голос позади.

— Он заплатил за свои похороны. И мы принимаем эту плату, — отрезал капитан, и в его ладони сверкнули поднятые с палубы кольца.

Спустя полчаса непривычно молчаливая команда теснилась у борта, и десятки рук сжимали снятые головные уборы.

Васко обвел взглядом ряды закутанных в ткань тел в последний раз. Внутри кипела непостижимая злость. Сил определить её адресата не осталось. Скорее он негодовал на проклятых пиратов, что стали на пути их эскадры. Или быть может, он злился на каждого из тех, кто оказался в этих мешках за их нерасторопность? Или за излишнюю браваду в бою? А может, больше всего он был зол на самого себя за то, что не нашел способа предотвратить все эти смерти?

На плечо легла тяжёлая рука. Маркиз проскрипел:

— Пор-ра, капит-тан.

Отвернувшись, Витал сердито шмыгнул носом и посмотрел на плотника в упор. Тот только медленно покачал головой. Капитан опустил глаза. Не прими на себя капитанство, он мог бы себе позволить отдаться гореванию. Он мог бы молчаливо раскуривать трубку и предаваться воспоминаниям, лишь бы не отпускать погибших. И Витал всё оттягивал момент, когда короткая молитва морского народа поставит точку, и назовёт мёртвых мертвецами. Казалось, произнеси он формулу прощания, и объятия его памяти разомкнутся, чтобы отпустить братьев в вечность забвения. Но плечи расправились, спина распрямилась, и он проговорил:

— Рождённые морем в бездну морскую и вернутся. Ласковой глубины, братья.

— Ласковой глубины, — вторили ему голоса вокруг.

Жан и Жак, хмурые, тихие, зарёванные, одного за другим отправляли погибших мореходов в за борт.

В тишине подступающих сумерек раздалась невыносимо долгая череда всплесков.

— Экипаж, па-а-адъём!

— Подите вон, — промычала Селин и перевернулась на другой бок.

— Птичка, одевайся и спускайся к нам в кают-компанию. Все уже собрались. Намечается пирушка!

Сон начал отступать, и она присела в постели. Каюту наполняли розовые лучи заката.

— Что ещё за пирушка? — спросила она без особой надежды на ответ.

— Да кто их поймет, этих крыс мокрожопых, — пробасил Брут из-за двери. — Впрочем, не отдали концы и ладно — ребята живут, как в последний раз! И они правы…

Всё, что говорил телохранитель, показалось каким-то несусветным бредом. В сознании то и дело всплывали мутные образы морского боя, лихого капитана Витала, дрожащий в её руке пистолет и загадочная тёмная каморка с волшебным свечением…

Де Круа потерла лицо. Чудовищно несуразный и дурной сон! Она встала с постели и охнула: тело нещадно ломило.

Дрожащей рукой де Круа приподняла разорванный подол то ли пыльного, то ли подпалённого платья. Так и есть! На левой коленке запеклась кровь — след от недавнего падения с лестницы.

— Как я попала сюда, Брут⁈

— Не помнишь? Мне тебя принёс старикан их, сказал, дескать нашёл без чувств на нижних палубах. Я уж подумал, что ранили, да он только зыркнул и велел уложить спать. Антуан уже со всеми в кают-кампании, да и я голоден, как собака. Спускайся к нам, узнаешь, как оно что…

До конца не сознавая реальность, но возмущённая и зверски голодная, Селин окончательно проснулась. Наспех прихорошившись и надев чистое, она направилась на многоголосый гомон под аккомпанемент восхитительных ароматов мяса на углях. Де Круа уже начинала забывать запахи нормальной пищи.

В низком сизом дыму мерцали свечи.

Лязг приборов тонул в чавканье и хриплом смехе. И на первый взгляд практически ничего не напоминало о минувшем страшном бое. Словно она попала на застолье в дружеском компании. И только когда на моряках показались медицинские повязки, она поняла, сколько раненых осталось после схватки с пиратами.

У края стола толпились матросы в промокших штанах, спешно набивали рты и рассовывали по карманам бутылки.

— Капитан, удалось запечатать часть затопленных помещёний. Вот только у нас на исходе запасы смолы и досок. Неделю, от силы две, протянем, ей-ей. Кровь из носу «Крылатому» надо идти на верфи, иначе… — произнес один из них.

— Благодарю, я в курсе, — капитан излучал собранность и спокойствие, — Даю вашей бригаде отбой. Я распорядился о смене. Все по прибытию получат награды. Если не от Гильдии, то от меня лично.

— Так точно!

Несколько матросов устало плюхнулись за стол к уже сидящим, остальные, хлюпая сапогами, удалились.

Завидев леди де Круа, капитан встал из-за стола. Его примеру последовали все собравшиеся. Громыхнули стулья. Недавние опытные бойцы, четко исполняющие свои роли, снова напоминали какой-то расслабленный сброд. Но теперь они уже не казались настолько чуждыми, как раньше. Глядя на разношёрстную публику, Селин впервые позволила себе улыбнуться:

— Добрый вечер, господа!

Ответом ей стал стук налитых до краёв кружек, чашек, бокалов, плошек и пиал. Огоньки свечей превратили простецкую кают-компанию в подобие причудливого салона, полного фантасмагории.

— Моя драгоценная кузина! Как я счастлив, что и ты с нами!

Судя по интонации и блеску в глазах, Антуан уже был прилично пьян. Он грациозно взмахнул миниатюрной вилкой с нацепленной на неё огромной бараньей лопаткой и придвинул ей стул.

— Где твои манеры, кузен⁈ — тихо проговорила сквозь улыбку де Круа. — Давно ли ты стал одним из «них»?..

Впрочем, про себя Селин с облегчением вздохнула — брат остался жив-здоров вопреки всем потрясениям. Тем временем Антуан уже увлечённо разъяснял одноногому боцману с арбалетом и обожжённым лицом — почему так важно владеть приборами в количестве не менее трёх вилок, да и то от безысходности.

На них с недоумением смотрели несколько мореходов. Впрочем, увидав, как де Круа их заметила, участники пирушки тут же сосредоточились на угощениях.

Селин окинула взглядом стол. В отличие от приевшейся солонины с морковью, новые блюда ненавязчиво напоминали о недавнем пополнении запасов. Чего тут только не было!

Розовеющая нежным срезом буженина с хрустящей корочкой; акифские огромные орехи, сочащиеся прозрачным маслом ядрами; кокосы, ловко порубленные вместе со скорлупой; расставленные по столам импровизированные груды отдающих коричневым и красным куриных ножек в соусе по-мейлонгски; маринованные кальмары и куски жареной рыбы; криво нарубленные и пахнущие на весь коридор сыры, — она смекнула, что окна-то были распахнуты настежь вовсе не из-за тяжелого духа алкоголя с табаком; — сложенные пирамидками варёные бледные картофелины…

…и бутылки.

Огромное количество мутных бутылок, что чёрными пыльными башнями возвышались посреди импровизированного города кушаний.

С набитым ртом Брут разъяснял на матерном разговорном какому-то бедолаге с подвязанной рукой весь вред для суставов кисти неверного захвата клеймора, а так же как следует держать его правильно и крепко. Для пущей убедительности гвардеец ассистировал себе похожей по размеру костью с остатками мяса.

Маркиз, бледный ужасный старик с пронзительными синими глазами и тонкими паучьими пальцами, тот самый, что увещёвал матросов к мытью, единственный, кроме капитана, пользовался вилкой и ножом. Он недовольно косился на собрание из-под хмурых бровей и аккуратно накладывал себе кушанья. Впалые щеки покрывала серая щетина, уголки красного рта были оттянуты книзу, и создавалось впечатление, будто ему в тягость весёлая компания.

— Как вам спал-лось, милед-ди? — вдруг спросил старик. В скрипучем голосе его прозвенело зловещее недовольство.

— Я… — отчего-то виновато начала Селин, — … Так то была ваша каюта? Никогда бы не подумала…

Но Маркиз сокрушённо покачал головой и что-то пробормотал про посудную лавку.

Когда он потянулся через стол за бутылкой, де Круа невольно перевела дыхание и поёжилась.

— Не обращайте внимания, миледи. Наш Маркиз всегда недовольный и ворчит, только дай повод, — подсказал женский голос. — Ну а чё ему? Типа раз он у нас самый главный судовой лекарь и начальник над плотниками, с него и спросу нет…

Дафна втиснула косоногий табурет рядом с леди де Круа и вытерла нос рукавом.

— Вот уж не думала, что вы-то и стрелять не боитесь, и абордаж вам не помеха!

Не веря ушам, Селин посмотрела на рыжеволосую юнгу. Та без тени смущения восхищённо разглядывала её, и явно чувствовала себя очень уютно. С набитым ртом Дафна умудрялась и рассказывать, и жевать, и хихикать над шутками с противоположного края стола.

Де Круа устала глотать голодную слюну и тоже потянулась к аппетитным закускам. Сразу несколько сидящих за столом кинулись накладывать угощения на её тарелку.

Оказавшись перед хаотичной горкой еды, Селин бормотала благодарности и дарила улыбки.

— Не знал, что мамзели вроде вас обучены так недурственно стрелять, — прошамкал боцман и закашлялся. На его некрасивом, пропитом лице показалось неподдельное восхищение.

Дафна почтительно кивнула на него:

— А этот вот — Красавчик. Звать Люсьен. Наш боцман. Главный после капитана на Верхней Палубе. Как-то раз он чистил мушкет, зажав промеж колен, а тот ненароком…

— С тех пор и Красавчик!

— … и признаёт только арбалеты и луки. Пороху на дух не переносит…

Де Круа любезно улыбалась и радовалась, что в неярком свете свечей собеседники вряд ли разглядят ее смущенный румянец.

— Своим скромным навыкам я обязана урокам Брута. Он с детства обучал нас с Антуаном…

Боцман придвинулся ближе и начал горячо, но неразборчиво, что-то объяснять про преимущества арбалета перед мушкетом.

Напротив братья-близнецы Жан и Жак с тремя руками на двоих, что драили палубу и при этом прекрасно владели топорами, сосредоточенно ловили вилками одинокую скользкую горошинку на столе.

— Откровенные идиоты, — тихо заметила Дафна. — Но хороши в своём деле: ни пылинки после них не остаётся!

— А это тело, — юнга пихнула локтем сидевшего рядом грузного матроса, — Толстяк Жиль. Глава пушечной бригады, обитатель нижних палуб.

— Главарь. — Неожиданным фальцетом ответил тот.

— Не вы ли грузили фарфор в порту в день нашего отплытия? — уточнила Селин.

— Уж извиняйте, со снарядами куда как проще, миледи… — Толстяк сконфуженно уткнулся в кружку.

Над ним заливисто расхохотался смуглый и щуплый молодой человек, в котором Селин узнала юнгу Лауро. Секунду назад он бодро размахивал руками, расплескивая из кружки, и в лицах изображал мейлонгских пиратов. Но тут же напряжённо притих под взглядом де Круа.

— С опоссумом неловко получилось, миледи… Прошу прощения…

— У Лауро нашего беда с юмором, да и вообще с башкой, — с энтузиазмом прокомментировала Дафна, — Хорош лишь в картах и хм… в навигации. Вечный юнга… Ну чё! Уже б матросом стал!.. Дрищара!..

— Ой, а сама-то! Килькин хвост! — запальчиво возразил Лауро и запустил в неё картофелиной.

После ловкого уворота в ответ показался язык.

— Все дарованные морю в целом странные… — как ни в чём не бывало продолжила приосанившаяся морячка.

Селин стало любопытно:

— Что значит «дарованные морем»?

— Так то очень просто, миледи! Давайте-ка я вам целиком растолкую, как всё устроено. «Рождённый морем» — мореход, которого матушка произвела на свет в плавании. «Переродившимся» считается пришелец из какого угодно народа, кто доказал Гильдии свою верность и отрёкся от предков и Родины. — Она кивнула на квартирмейстера. — Фаусто вон. Его вроде как у себя в Акифе даже казнить собирались за какие-то дела, ну он и ушёл к нам в мореходы. Помер для них, родился для нас… А вот «дарованным» называется тот, кого родители отдали Гильдии совсем карапузом. В уплату за долги, к примеру, ну или там услуги всякие… Капитан наш как раз из таких… Поговаривают, будто его родители — какие-то большие шишки с континента. Но то ерунда полная! Потому как зачем богачам-аристократам понадобилось бы отдавать за долги собственного сына, верно же?

Вдруг юнга взглянула на Витала и резко умолкла, будто позабыв, о чем говорила. Селин показалось, её глаза восторженно заблестели.

Капитан, бледнее обычного, все также занимал место во главе стола. Он отрешённо кивал на самозабвенный рассказ квартирмейстера о некой «описи». Сквозь шум застолья Селин смогла разобрать имена известных художников вроде: Каровадзи, Флембрандта, Тохисая… Как могли произведения искусства знаменитых мастеров оказаться у пиратов?

Неизменная треуголка отсутствовала. Тяжёлый бушлат уступил место простому кителю тёмно-синего цвета, застёгнутому на все пуговицы. Аккуратный хвост из выгоревших на солнце волос по-прежнему стягивала чёрная лента. Даже сквозь манеру хмурить брови, прищуриваться и поджимать нижнюю губу отчётливо читались благородные черты. Тонкие линии татуировок, уходящие из-под скул вниз вдоль шеи за воротник, только подчеркивали впечатление.

В голове Селин проснулось любопытство: какие же узоры прячет его тело под одеждой? Впрочем, де Круа немедленно запретила себе подобные вольности. Жар румянца на щеках объяснялся ничем иным, как крепостью вина.

— Друзья! — чуть поморщившись, Витал встал и оглядел собравшихся.

Фаусто долил в его бокал из тёмной бутыли. Разговоры сейчас же остановились. Умолк и пьяный смех.

— Благодарю вас за отвагу, собранность и огромную волю! Вы — главная причина, почему «Крылатый» и вся наша эскадра не остались кверху брюхом. Кабы не вы, смельчаки…

— … с-с-самоубийцы…

— Всё же смельчаки, Маркиз, — капитан снисходительно улыбнулся. — Так вот. От боцмана до последней пороховой обезьяны, все хорошо сделали своё дело. В противном случае, мы бы сейчас не сидели за этим столом. Наши суда были бы разграблены и уничтожены, мы кормили бы рыб, а пассажиры, кстати, проявившие недюжинную смелость, — он сдержанно кивнул Селин, — попали бы в плен или разделили ту же участь. — Он тепло оглядел собравшихся, и голос его стал тише. — Помянем и наших братьев из эскадры, не доживших до сего часа…

Над столом прозвучало нестройное эхо:

— Ласковой глубины…

Навалившаяся тишина погребла под собой и застолье, и веселье мореходов. Из раскрытых окон доносился шум волн. Де Круа стало невыносимо грустно, и она торопливо сделала из кубка маленький глоток.

— Никто не поверит, что мы сумели одолеть Венсанову бригаду, капитан! Ты пушки ихние видал-то? А зверей энтих — мейлонгцев?..

Затевался спор. Изрядно разогретая спиртным команда загалдела.

— Поделом этим чертям! И Венсану заодно!

— Не на-а-адо! Венсан нормальный был, пока Гильдия его не засудила! — авторитетно прохрипел Красавчик, — Да! Я-то знаю правду, отродья! Мне брат вон ещё тогда рассказывал, дескать всё от того, будто он некий нехороший секрет прознал. Вот его и турнули по-тихому! Да! И не один он такой! Иначе кто бы с ним ходить стал, а? А? Люди говорят, не матушка нам Гильдия, а мачеха!

— Да ты совсем упился что ли⁈ Наслушался поди по кабакам сплетен врагов Гильдии, да берега попутал! Знаешь ведь, чёрт свинорылый, никто на тебя не донесёт, вот и зазря треплешься!

— Всё не так было! Я знаю! Мне Рено с 'Подкова Фортуны" шепнул, мол Венсан-то, говорят, продался кому-то из сухопутных! Да бездной клянусь, ну! Его и так упрашивали, и сяк, мол, Венсан, ну ты чего, одумайся, брат! Даже, говорят, сам Адмирал с ним беседы имел! А он и заладил, мол, не брат я вам больше! Так сам в крысы и подался! Ну хошь, ну спроси Рено! Он честный малый!

— Негодяй он сам, негодяев и насобирал с Морского Шёлкового-то! Ну кто, кто в своём уме будет брать в команду выродков с Мейлонга, а? А⁈

Моряки закипали. Раздались голоса, возмущённые словами, бросающими тень на Гильдию. Но были и те, кто поддерживали боцмана.

— Негоже так к своим же относиться. Не по-людски это! — горько добавил Толстяк Жиль и вытер слезинку блестящей от жира пятерней.

Как бы ни были интересны мнения раскрасневшихся сторон о загадочном Венсане, Селин отметила помрачневшее лицо капитана. То ли само имя поверженного врага, то ли оскорбления в адрес Гильдии Мореходов, казалось, причиняли ему боль. Он с трудом принял прежний невозмутимый вид и громко ударил по столу. Распря немедленно утихла.

— Отставить! Мы — дети Гильдии, и должны об этом помнить, — он отпил из бокала так, будто запивал морского ежа, и бодро продолжил:

— Как я уже сказал, без вас не случилось бы этой победы! Выдам боевые, как только сойдём на берег!

— Ура капитану!

Тотчас же поднялся гвалт. Зазвенели бутылки. Как будто и не было споров и разногласий. Перебивая друг друга, моряки делились, кто на что хочет раскошелиться, в каком месте и сколько раз.

Антуан тем временем завладел вниманием присутствующих и оживленно рассказывал свои впечатления от боя.

— Галеонные фигуры в виде драконов! Чёрные флаги! Это непередаваемо! — разглагольствовал кузен, срываясь на восторженный крик и размахивая своим кубком. — От лица рода де Сюлли объявляю вам благодарность за пример истинного мужества в пылу морского боя, что навсегда запечатлелся в моём измученном сердце! Я буду век у вас в долгу, друзья мои!

Он даже не замечал, как мореходы беззлобно посмеиваются над ним, и продолжал ораторствовать.

Тем временем Селин боролась с бурей противоречивых чувств. И чем больше силилась понять происходящее, тем меньше получалось. В голове не укладывалось, почему столь масштабные потрясения, очевидные внутренние разногласия мореходов так легко сменялись на искреннее и веселое торжество? Она тревожно всматривалась в лица моряков, вот только что готовых устроить драку, а теперь вовсю обнимающихся.

— Мор-ре сейчас лас-сково, а потом вдр-руг свир-репо. Жизнь-то — штука хр-рупкая, уж поверьте, а мы — не бес-смертные, нет, миледи. Сегодня кому-то из нас повезло, а кому-то — нет. Завтра не повезёт уже нам… Мы попр-рощались с братьями, и сейчас пр-разднуем, как сделали бы и они, будь на нашем месте. Бес-сконечно скор-беть о пр-рошедшем — значит доб-ровольно отвер-ргать дары жизни. Так было, и так буд-дет, сударыня…

От скрипучего голоса Маркиза над самым ухом Селин едва сдержала дрожь. Неужто он ещё и мысли читать умеет? Тем временем, лекарь придирчиво собрал со стола тарелки с кушаньями, по его словам — для раненых, что не смогли присоединиться к застолью, и откланялся.

Де Круа задумчиво посмотрела ему вслед и с облегчением отметила, что с уходом старика в помещёнии словно посветлело и стало легче дышать.

Сидящая рядом Дафна случайно задела Селин локтем и принялась рассыпаться в неловких извинениях.

— Пустое! Лучше расскажите что-нибудь и о капитане, — портвейн с ломтиком ветчины сделали своё дело, и приятное тепло разлилось по телу де Круа

Юнга задумалась.

— Самый молодой капитан в Гильдии. Ему ведь всего двадцать пять лет!..

— Дафна, не огорчайте меня, называя очевидное. Какой он?

Девушка зажмурилась и в один глоток опустошила кружку.

— Наш капитан Витал — самый лучший в мире! — затараторила она громким шёпотом. — Всегда думает о команде и о «Крылатом» прежде себя. Любит искусство и всякие редкие штуки. Он самый умный, самый надёжный, самый справедливый!.. Терпеть не может лимонов. А ещё по утрам любит крепкий кофе с щепоткой корицы и кардамоном. Но надо совсем чуть-чуть и не сильно горячий. Доверяет только мне его делать…

Дафна выдохнула и победоносно усмехнулась: ни у кого нет такого капитана, как наш!

Де Круа рассеянно улыбалась и не понимала, что больше её умилило — доверие ли внезапно разговорчивой юнги или совершенно неожиданные стороны характера капитана. Потому она аккуратно продолжила расспрос, стараясь не слишком демонстрировать любопытство и восхищение.

— У такого отважного капитана наверняка есть и чудесная супруга…

— Что вы, миледи!.. Он холост.

— Надо же… Он упоминал некую Уну. Кто это? — Селин вспомнила, как он назвал её этим именем, явно обознавшись.

— А. Да русалка эта его, — весь вид Дафны был таким, как если бы русалки делом самым обыденным. Но на удивлённо поднятые брови де Круа она подавила смешок, — Он конечно злится, называет её морской принцессой… но, миледи, вот лично я никогда её не видела! А он уже сколько жемчугов извёл на эту стерву! Знай себе бросает в воду по жемчужине и что-то бормочет… Да и в альбомах у него промеж рисунков она всегда в разных видах… Что ни каракули, на следующем листе обязательно она… Всё гоняется за выдумками наш капитан, и совсем не замечает хороших всамделишных людей рядом…

Поймав на себе вопросительный взгляд, юнга смутилась и натужно рассмеялась.

Селин открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но раздался громкий голос изрядно развеселившегося Антуана.

— А знаете ли вы, какое у моей кузины прекрасное сопрано⁈ Да-да! Она поёт… пела… партии разных опер!.. Как её… — глаза де Сюлли-младшего влажно блестели. — Селин, прошу… Вы будете потрясены её вокалом, друзья, уверяю!

Мгновенно де Круа натянула свою самую любезную улыбку и уже начала выбирать наиболее страшное возмездие, которое постигнет кузена за эту неслыханную выходку. С каких пор привычка волочиться за заезжими актрисками сделала его экспертом в вокальном искусстве⁈ И как он вообще может…

Изрядно поддатые моряки заулюлюкали.

— Давай, дворяночка! Дай жару! — раздался многоголосый расхлябанный хор, и вокруг всё стихло.

На неё уставились не меньше четырёх дюжин пар глаз разных степеней мутности.

Позабыв о приличиях, ей захотелось убежать и запереться в каюте. Однако встретив заинтересованный взгляд капитана, Селин нервно улыбнулась, выдохнула, осушила бокал и…

Она делала это уже сотни раз с самого детства. В салонах имя Селин де Круа было на слуху как дань моде на причастность к высокому искусству, как знак тонкого вкуса хозяев и как лёгкий намёк на фривольные пристрастия некоторых господ. Селин и сама понимала, что потакая увлечению, скользит по грани между бесстыдством и искусством, ведущим в сословную бездну, щедро оплачиваемую «ценителями прекрасного». Однако же сейчас, на корабле, по необъяснимой причине, ей как никогда стало боязно. Здесь не было ни простейшего клавесина, ни продуманного потолка, что воспроизводят необходимую глубину звука… В конце концов не было публики, способной оценить всю красоту и игру голоса: только мужланы, не знавшие ничего краше кабацких прилипчивых мотивчиков… Да и упражнялась она давно…

Но — шум волн словно принёс недостающий ритм аккомпанемента, и полилась мелодия.

Исчез корабль, исчезли думы о пережитом, остались жизнерадостные переливы вокальной партии, сплетённой со строфами о превратностях судьбы. И не было в них ни тяжести, ни тоски, ни пелены рока. Глубокое, живое чувство расцвечивало историю об великом преодолении звонко и легко, и душа, словно бабочка, перепархивала с сердца на сердце, возвышая их до самых звёзд. От избытка чувства Селин пела, прижимая руки к груди, и казалось, она вот-вот окунётся в неведомую, полную красок, пропасть…

Наконец де Круа открыла глаза. Было так тихо, что раздавалось только шипение пены о борт за окнами.

Лица команды «Крылатого Марлина» просветлели. Кто-то задумчиво смотрел в черноту распахнутых окон. Кто-то тихо плакал, вцепившись в плечо товарища.

Заворожённый, Фаусто застыл с приоткрытым ртом. Пальцы Дафны мелко дрожали. Красавчик комкал видавший виды платок.

Нарушив тишину, ставшую священной, Жан и Жак робко захлопали. Их поддержали неслыханными по силе овациями и свистом.

— А я говорил! Говорил! — завопил Антуан, наслаждаясь произведённым эффектом.

— Ария Королевы Мглы из «Магической Скрипки», — задумчиво проговорил Витал и посмотрел певице в глаза. — Какое чистое сопрано. Великолепно. Благодарю.

— Надо же. Наша леди оказывается — сущий соловей. Ну или сирена… — Фаусто удивлённо хлопал в ладоши.

— Прошу меня извинить, — капитан спешно покинул кают-компанию.

Де Круа задумчиво рассматривала донышко опустевшего бокала, когда подошёл зарумянившийся Брут и долил ещё портвейна:

— Чего загрустила?

Она неопределённо махнула над столом.

— Знаешь, и подумать не могла, что моряки такие… такие… люди? Да и капитан…

— О, принцесса наконец заметила людей!.. Это надо уметь пережить! Особенно, если считаешь, что все они должны быть равны.

Селин смерила его взглядом.

— А что до капитана… Отличный мужик, чёткий. Держит палубу. Хотя и пидороват на мой взгляд. Сама посуди: одевается как франт, побрякушки все эти в брови и в ухе, да ещё глаза чёрным обводит по этой их моряцкой моде. Но, как говорится: не суди, да не судим будешь…

Де Круа вдруг стало очень стыдно за него.

— Пошёл вон отсюда, грубиян, — прошипела она.

— Давай, не засиживайся с простолюдинами.

Хрустя суставами, Брут потянулся и вышел.