Путь к звёздам

ИНТЕРНИРОВАННЫЕ ЛИЦА

Рассказ о событиях Первой Галактической войны. Сюжетно примыкает к роману "Хрустальное яблоко"

- Пап, что такое интернированные лица?

Отец поднял голову от нашей местной газеты. Тимка смотрел на него с большим интересом, а я чуть не поперхнулся, соображая, откуда братишка может знать такие слова. По-моему, у мамы тоже возник такой же вопрос, и только наше очарование - близняшки Мрия и Дарья (Машка с Дашкой) - продолжали спокойно завтракать. Машку интересовал только психодизайн, а Дашку - старшие мальчишки (я был исключением - не потому, что урод или не мальчишка, а потому что родственник)

Чем хорош наш отец - он способен ответить почти на любой вопрос. Сам он говорит, что стал таким, работая в библиотечном коллекторе, но мама несколько раз рассказывала, что он был таким же и когда они познакомились во время военной эвакуации с нашей планеты, и было им по тринадцать лет. А в коллекторе отец начал работать, когда его списали из армии. Трудно служить в армии без руки и глаза...

А что ещё важней - он не считает детские вопросы глупостями.

- Откуда ты эти слова взял, Тимофей? - осведомился он сейчас.

Тимка покраснел. Заголовок - теперь я видел это тоже - стояла на отцовской газете, а отец такого не любил - чтобы за столом мы разглядывали что-то постороннее. Он перевернул листы, всмотрелся, но ругаться не стал, а только покачал головой в ответ на какие-то свои мысли и заговорил, начав с вопроса:

- Тимофей, ты ведь знаешь, что идёт война?

- Конечно, па, - кивнул наш младший. Гордо и немного удивлённо. И добавил: - И мы уже побеждаем.

- Мы побеждаем, - подхватил отец, - и в наших руках оказывается всё больше и больше пленных. Но мы захватываем и тех, кто воевать не может. Женщин и детей, если говорить нашими словами, хотя это не всегда применимо к инопланетянам. Оставлять на свободе мы их не можем - кто о них позаботится, во-первых? Во-вторых, они всё равно могут нам начать вредить. И ещё - их могут убить те из наших новых союзников, кто зол на расы Альянса. Пленными называть их нельзя - пленный - это обезоруженный и захваченный солдат врага. Поэтому их называют интернированными лицами и помещают в особые лагеря до окончания войны. Когда война только-только начиналась - их меняли на наших женщин и детей, но сейчас такое невозможно. Вот и приходится их содержать под контролем в спокойных местах.

Это точно. Более спокойного места, чем Фёдоровичи, остров Бродяг, планета Архипелаг - найти трудно. Не поймите меня превратно - я очень люблю Архипелаг, хоть и родился на Земле, когда мать с отцом там были в эвакуации, и город свой люблю очень. Но не могу не признать, что, не имея транспорта, отсюда не выбраться.

Но я никогда не думал о своей родине, как о лагере для интернированных лиц.

- Мне кажется, это небезопасно, - мама наливала всем сок. - Почему бы их не отправить на одну из Лун? Так ведь делали...

- Делал - когда не было выбора, - ответил отец. - А сейчас выбор есть. И среди них женщины и дети. Настоящие женщины и дети; к нам привезли сторков. Причём из, как они говорят, "высоких родов".

Я хмыкнул:

- Ага. А как они обращаются с нашими пленными?!

- Это их дело и за это с них спросится после победы, - отрезал отец. - А мы - люди, Роман.

Инопланетян - вживе, не на картинках или в стерео - я видел разных. Наверное, двух десятков рас, с некоторыми даже дружил. Но сторков не видал никогда. Сколько себя помню - я знал о них лишь что они - враги. Самые опасные и свирепые, даром, что похожи на людей. Поэтому и не помчался глазеть на них, разинув рот. Кроме того, у нас намечалось соревнование по акватлону[24]- на него я и отправился...

...Вечером мы с Колькой - моим лучшим другом и одноклассником - возвращались по загородной дороге в Фёдоровичи от нашего молодёжного центра. Тристан и Изольда - спутники Архипелага -сегодня почти сошлись, у скал внизу глухо ревел прибой, мы видели пульсирующие алым линии огней вдоль скал. Вместо обычного зелёного...

Мы ехали на "жужках" - скейтах с электромоторами. На Архипелаге жарко и высокая влажность, поэтому здорово, когда тебя обвевает ветерком. А жужка - вещь удобная... хотя и небезопасная. Сколько раз - было время - я с него летал кувырком, рассаживая локти и коленки до кости! Но сейчас жужка меня слушалась легко, и я на нём развивал до пятидесяти километров в час, до ограничителя, который несколько раз пробовал снять; инженеры постарались, однако, ничего не вышло. Пока не вышло - наработки есть. Ну а Колька ездил ещё лучше моего...

- Смотри, съезд закрыли, - обратил моё внимание Колька. Он имел в виду подъездную дорогу к кемпингу над океаном - на гранитной площадке стояли в шахматном порядке домики, окружённые зеленью, высаженной в специально выплавленные в граните ямы и траншеи. Я сбавил скорость и, притормозив сандалией, спрыгнул на бетон, остановил доску окончательно и тычком ноги подбросил под мышку. Колька заложил вираж и замер рядом.

Голографическая реклама кемпинга, занимавшая полнеба над заливом, была погашена. Сам съезд перегораживал трассерный пунктир, бесконечно бежавший над дорогой. Светящиеся указатели слева и справа гласили: "Въезд закрыт. При нарушении световой черты огонь открывают без предупреждения."

- Подойдём? - спросил я. Колька соскочил с доски молча, но ясно было, что и он не против посмотреть.

Мы подошли ближе. И почти тут же из полутьмы зарослей по ту сторону черты бесшумно выплыл, повернул сканер и счетверённый 15-миллиметровый пулемёт, боевой робот на воздушке. За ним шёл, держа "абакан" поперёк груди, солдат. Не местный наш ополченец, даже не гарнизонник, а тяжёлый пехотинец.

- Поворачивайте-ка, - вполне дружелюбно, но непреклонно сказал он.

- Мы только посмотреть? - взъерошился Колька. - Нельзя, что ли?!

- Сюда нельзя, - он чиркнул стволом по линии. - А оттуда вы всё равно ни черта не увидите; хотите - стойте.

- А тут лагерь? - спросил я. - Для этих... интернированных?

Пехотинец кивнул. и стоял, пока мы не пошли обратно к дороге - а потом вместе с роботом так же бесшумно канул в кусты.

- Им там не так уж плохо, - заметил Колька, становясь одной ногой на доску.

- В плену всегда плохо, - возразил я. - Я лично только и думал бы, как убежать. Как в "Меня не будет"[25]

- Да они, наверное, тоже думают, - Колька мотнул головой. - Только сам подумай - как оттуда убежишь? И куда?.. Едем?

- Поехали, - кивнул я.

Известие, что закрыт Парк Ракетчиков, появилось в нашей газете вместе с объяснением, что парк отдан под зону отдыха всё тем же пленным.

Не сказать, что мы так уж часто бывали в ракетчиках. Центр у нас был хороший, со своим парком. Но сама мысль, что у нас отбирают парк для... для пленных!.. показалась донельзя обидной.

К обиде примешивалось любопытство. Мы знали, что два автобуса приезжают в парк в десять утра каждый день и решили нанести визит вежливости...

Парк охраняли. Не затем, чтобы кто-то не сбежал - скорее, чтобы местные - мы - не пролезали. Но охрана была всё та же, из чужих, сканеры не выставлялись, а мы знали тропинку вдоль обрыва, выводившую в парк далеко от ворот. Там стояла решётка, но ключ наши давно раскодировали.

Собралось человек десять. Толком не знаю, зачем мы вообще шли? Скорей всего - опять же просто из интереса...

...Тропинка выводила к кустам, служившим живой оградой, а сразу за ними между деревьев стоял фонтан - просто каменный цветок, "вродебажовский", за высоким бортиком. Мы перебежали за кусты и залегли там цепочкой, как на тренировках по тактике. И выглядывали так же осторожно...

Помню, что нас удивил шум. Почему? Да просто потому, что сторков мы себе представляли ожившими ледяными статуями. А тут - шум, смех, какие-то выкрики... вроде бы даже знакомые...

Я осторожно раздвинул кусты - и невольно дёрнулся от удивления. Мне показалось, что я вижу обычных - ну, наших - ребят и девчонок на каком-нибудь пикнике.

Они были одеты похоже. И, по-моему, слишком тяжело. Сторкад ведь планета с умеренным климатом, на нашем Архипелаге им должно быть даже жарче, чем нам, а мы все были в сандалетах и шортах с поясными сумками.

А тут... Мальчишки - в свободных куртках с широким длинным рукавом и свободным воротом (на куртках у многих были какие-то значки, и я вдруг подумал - а у них есть что-нибудь вроде наших пионеров?), в длинных мешковатых штанах и каких-то то ли тапках, то ли мокасинах. Всё - зелёное, серое, синее... Девчонки - в светло-голубых и золотистых блузах, широких юбках ниже колен, тоже в тапках... У многих были какие-то приборчики - часы, не часы...

Все - и мальчишки, и девчонки - были крепкими и рослыми, если мы не ошибались насчёт возрастов на глаз. У мальчишек волосы длинные, до шеи; у девчонок вообще длиннющие, в основном - просто распущенные по плечам и спине. Почти все - рыжие разных оттенков, хотя я увидел двух или трёх белобрысых, как я сам. А вот загара - ни на ком, все бледные, не болезненно, но как-то необычно бледнокожие. Девчонки были очень красивые, если честно. Прямо-таки писаные красавицы, как говорится...

Каждый в парке занимался чем-то своим. И, снова если честно, наблюдать было интересно.

Группа пузатой мелочи женского пола во что-то играла с куклами - тихо так, собравшись в кружок. Мне почему-то показалось - в дочки-матери; а что - запросто. Радом девчонки постарше, стоя в круг, прыгали и пригибались - стоявшая в центре круга крутила верёвку с утяжелением на конце - старалась то ноги подсечь, то шею прихватить. Немного было похоже на то, как наши девчонки играют с прыгалками...

Компания ребят и девчонок нашего возраста сидела у фонтана. Они о чём-то негромко говорили, иногда похлопывая ладонями по воде. По другую сторону фонтана устроился мальчишка, что-то читавший на экране маленького компа.

Двое парней, стоя метрах в двадцати друг от друга, метали копья - довольно короткие, короче наших спортивных, без наконечников. Метали - друг в друга; оба были в прозрачных шлемах, но и только. Они отбивали копья, уклонялись, подхватывали в полёте и метали обратно... Выглядело это здорово. Ярик, лежавший слева от меня, шепнул:

- Надо будет попробовать.

Я молча кивнул, поняв, что он говорит именно об этом. Но ещё больше мне понравилась игра на баскетбольной площадке. Эти её немного переделали - щиты были сняты и положены наземь, играли и мальчишки и девчонки, пять на пять. Если я правильно понял то, что видел - нужно было вести мяч, как в гандболе, а потом ударить им в специальное обозначенное поле - чтобы мяч срикошетировал в кольцо. Вратарей не имелось, а сам мяч был овальный, немного похожий на регбистский, только меньше. Да-а, чтобы такой пошёл ровно на рикошете и попал точно в кольцо - тут нужно бить точно и умело, что и говорить. Ещё несколько человек наблюдали за игрой - кричали что-то и хлопали, но не ладонь о ладонь, а о бёдра обеими ладонями сразу.

Какая-то девчонка играла на двойной флейте с натянутыми между трубами струнами - похожий инструмент я видел в учебнике античной истории, он назывался... чёрт... да как же... а, сиринкс! Играла, заглядывая в экран компьютера, потом сбилась, сморщила нос ("пропади оно!..") и заиграла просто так. Музыка была красивой, но холодноватой, как ночной снегопад в кино. К девчонке подсели несколько человек, и мы услышали, как они поют - слаженно и негромко. Песня тоже была красивой, хотя и чужой... хотя мне казалось, что нет-нет, да и проскользнут знакомые слова. Дичь...

Их взрослых в парке не было вообще. Ну, за нами, конечно, тоже не следят... но... всё-таки они-то тут не свободны. Неужели не боятся за детей?

"А чего им бояться? - спросил я сам себя. - Наши детей не трогают."

В самом деле - наши пехотинцы, изредка мелькавшие за деревьями, даже близко не подходили. Я подумал - а что если я - вот так, как в загоне, а неподалёку маячат чужие солдаты?! Жуткая была мысль... Хорошо, что мы уже почти победили...

К группе старших у фонтана подошёл мальчишка лет девяти-десяти с каким-то пушистым зверем, похожим на кошку и белку, на руках. Кажется, что-то спросил, но ему (очень по-земному!) отвесили подзатыльник, развернули и влепили пинка - не с силой, а так, для придания начального ускорения.

На занятиях по ксенологии нам говорили, что малоподвижность лиц сторков - не только от воспитания, как у наших англичан, например, а ещё и от слабого развития мимических мышц. Похоже, что это и правда так: мальчишка не моргнул, не надулся, не прикусил губу, хотя было видно, что ему очень обидно. Поглаживая своего чудного зверька, он побрёл к кустам. Потом отпустил зверя- у него обнаружился пушистый хвост, который он тут же победно задрал - на травку, и тот стремительно помчался к нашим кустам. То ли почуял нас, то ли были у него на то какие-то свои причины.

Мы и дёрнуться не успели. Зверь вломился в кусты, пискнул, обнаружив оккупантов, заверещал и стреканул обратно. Мальчишка сунулся следом и заорал столько же пронзительно и нечленораздельно. Уж не знаю, что ему про нас рассказывали, но пацан явно решил, что мы сейчас его втянем в кусты, утащим и сожрём. А этого его... белкота пустим на закуску.

Мы были обнаружены. О чёрт! Оставалось повскакать на ноги - что мы и сделали. К нам со всех сторон уже бежали десятка полтора ребят - наших ровесников (а охрана даже и не почесалась - им было главное, что никто не драпает из парка, в нашу сторону они даже и не посмотрели!) Младшие и девчонки наоборот - отшатнулись подальше. Тот, со зверьком, подхватил своего любимца под мышку.

Мы быстро сгруппировались кучкой. Нас окружили полукольцом. Один из старших взял мальчишку за плечи и что-то быстро спросил, слегка встряхнув - тот обернулся на нас и ответил, ткнув в Кольку, лицом к лицу с которым оказался, пальцем - совершенно по-нашему. Старший - уж не брат ли? - быстрым, злым движением поднял голову, его зелёные большие глаза сузились, загорелись злостью. Потом он шагнул вперёд, к Кольке, стискивая кулаки, и выкрикнул высоким, стеклянным голосом:

- Гандр'с стодда![26] Здротт-зигнгз![27]

Судя по всему, он нас оскорбил от души. Комплиментов таким голосом и с такими глазами не говорят. А через секунду он и Колька покатились по траве в совершенно обычной яростной слепой драке.

Круг мы образовали сами собой. Вмешаться никто и не подумал, и в первую же секунду выяснилось, что кровь у сторка красная - Колька разбил ему нос. Сторк даже не вскрикнул - мотнул головой, разбрызгивая алое, и сцепился с моим дружком ещё плотней, но лишь на миг. Они одновременно оттолкнулись друг от друга и вскочили. У Кольки была рассечена левая бровь.

- Я тебя зарою, выкидыш! - прохрипел Колька, смаргивая кровь, ползущую ему в глаз. Он побелел - значит, впал в ярость, как с ним иногда бывало. А я почувствовал, что начинаю ненавидеть этих ребят в мешковатых куртках. Любопытство исчезало, и я видел, что мои товарищи тоже начинают тихо стервенеть. Драка - если начнётся общая - могла запросто закончиться кровавым побоищем.

Колька передвигался в стойке рукопашника. Сторк, чуть покачивая верхней частью тела - и выставив кулаки - следил за его движением, сам осторожно шагая по кругу. Колька вдруг переломился назад, выбрасывая ногу вверх-вперёд-в сторону - сторк упал под удар и подсёк Кольку под голени. Тот не упал - в падении оттолкнулся локтем, перекатился вбок, вскочил и почти что достал сторка ногой в грудь; тот с места пружинкой сделал кувырок назад... и, метнувшись вперёд, нанёс Кольке прямой удар кулаком в лицо.

Колька не ожидал контратаки! Он успел лишь вздёрнуть плечо, и мы услышали, как хрустнула кость. А сторк ударил с левой - в живот, и Колька, закрывшись коленом, грохнулся на спину. Живот он спас. Но устоять не смог. Не успел и откатиться - сторк прыгнул на него сверху, вмял в траву и с ликующим воплем занёс кулак.

Я понимал, что сторк сейчас чувствует. Да, понимал... Униженный пленом (конечно, это плен, как не называй!) и невозможностью отомстить хотя бы солдатам охраны, он был рад разделаться с подвернувшимся своим ровесником из ненавистных землян.

Я был другом Кольки. В драки один на один у нас не вмешиваются. Но тут дело пахло убийством - во всяком случае, у нас упавшему разрешают встать, а не пытаются размазать его физиономию по травке. Я перехватил руку сторка полунельсоном и рывком поднял его с Кольки.

Вокруг заорали на разные голоса. А мне показалось, что я схватил тугую сжатую пружину. Но я просто оттолкнул сторка.

Оттолкнул изо всех сил - и удивился, увидев, что он устоял на ногах и повернулся ко мне - ноздри раздуты, губы кривятся, глаза горят.

- У вас бьют лежачих? - спросил я, помогая Кольке - он держался за плечо - встать. - Это так положено, да?

Парень непримиримо дёрнул плечом и что-то пробурчал. Потом, не поворачивая головы, спросил своих:

- Й`тс стемм тар оззка?[28]

Тот мальчишка, что читал у фонтана с компьютера, сказал, явно отвечая:

- Й'тта омра квим драуг'н луйтта[29], - а один из метавших копья добавил:

- Дот либ'аатта херрда драгга. Стемма та блидда, но т'эзт херрда.[30]

Дравшийся с Колькой невнятно огрызнулся и... покраснел. Буквально зажёгся розовым изнутри. А уши сделались вообще рубиновыми.

Это было смешно. Я же почти физически ощутил, как спало - рухнуло - напряжение.

- Меня Ромка зовут, - сказал я неожиданно для всех и для самого себя. - А это Колька.

Другие ребята не спешили представляться, посматривая на сторков. Те тоже помалкивали. Тогда дравшийся с Колькой оглянулся на товарищей, потом посмотрел на нас и... сказал негромко, показывая себе в грудь чисто земным жестом:

- Милн.

Мальчику было двенадцать вёсен[31], и он хотел есть.

Он не ел шестые сутки, и мысль о еде осталась единственной в его голове. Ещё неделю назад он никогда не поверил бы, что может быть так - когда не можешь больше ни о чём думать, и в такт шагам словно бы кто-то шепчет в уши: "Хочу есть хочу есть хочу есть хочуестьхочуестьхочуесть ..."

Он хотел есть и во сне - просыпался от голода и, сунув руки в карманы, пускался бродить пугающе изувеченными улицами, пока всё тот же голод, подступивший головокружением или тошнотой, не заставлял его снова где-то сесть. Сесть - и бесконечно, бесцельно разглядывать всё ещё дымящиеся развалины, недавно бывшие домами. Никакой самоконтроль не помогал... Точнее - помогал. Помогал не лечь, не закрыть глаза и не уплыть в блаженное ничто.

Мальчишка давно бы ушёл из развалин посёлка инженеров. Но он плохо знал окрестные леса и понимал, что живущие там йулл убьют его. Сама мысль, что эти мерзкие дикари могут убить его, сторка Высокого Рода, ту же неделю назад показалась бы невозможной. Но сейчас он знал - это возможно. Ещё как возможно. Слишком много видел он мертвецов за последнее время - с того момента, когда звено земных истребителей уничтожило посёлок вместе с лидарной станцией и неразвёрнутой позицией ПКО.

Последние двое суток на окраине, где развалины кончались, стоял пост землян под ненавистным флагом, присутствие которого добавочно оскверняло уничтоженное. Алое с золотым ненасытным насекомым-раскорякой знамя врагов - на земле, которую Сторкад уже полвека считает своей!

Ещё недавно он, рассматривая изображения вражеских символов, солдат и техники, удивлялся, до чего золотой значок Земли похож на старинные орнаменты самого Сторкада...

...Несколько раз мальчик уже почти решался подойти к посту и попросить есть. его останавливал не страх - нет, не страх. Ему, от рождения гордому, стыдно было просить. Тем более - просить у врагов, уничтоживших его дом, родных и друзей.

На шестое утро он ощутил, что хочет есть меньше. И отстранённо подумал, что это начало конца. Организм перешёл на питание сами собой. Ещё неделя, другая - и он уже не сможет двигаться даже ползком.

Проходя первую ступень Испытаний, он голодал четыре дня. Но там поддерживала мысль: как бы ни мучил голод - срок его кончится, он рассчитан, и можно будет поесть. Потом - зная точно - когда. Сколько угодно. Чего угодно.

Солдат с поста стоял с оружием под мышкой, что-то ел, хрустя серебристой обёрткой. Солдат был молодой, но огромный, не меньше сторков. Он смотрел по сторонам с весёлым интересом. И ел.

Есть - значит, жить. Мальчишка очень хотел жить. Лёжа на камне, он глотал непролившиеся слдёзы. Жить...

Наверное, он выдал себя звуком или движением - солдат мгновенно вскинулся, но тут же расслабился, свистнул и что-то сказал. Мальчишка не понял, остался неподвижен. Под плитой, на которой он лежал - ход вниз. Он успеет удрать, если что. А в коммуникации под посёлком за ним одним не полезут.

Солдат что-то сказал снова, улыбнулся. И бросил то, недоеденное.

Блестящее упало рядом с левой рукой мальчика. Он скосил глаза и чуть не потерял сознание от голодного спазма, потрясшего всё тело.

ШОКОЛАД! Слово было земным, кстати - шоколад сторки начали делать ещё до войны, почти сразу после контакта. Правда, этот был не серебристо-серый, а коричневый, но с орехами и сладкой пастой... это было видно. Орехи другие, паста, конечно, тоже... но запах, запах, запах...

Одновременно с мучительным голодным позывом он ощутил гнев. Сильнейший гнев. Человечишка, жалкое существо с окраинной планетки, выскочка, чей народ еле-еле выполз в космос - в их, сторкадский, космос, в его космос, в космос, о котором он столько мечтал! - бросал ему объедок! Как зверьку в лесу!

Вспышка гордости обожгла огнём. Отбросив от себя подачку и вскочив, мальчишка швырнул в солдата подхваченный камень - молча, со страшной, всеобъемлющей злобой. Убьёт?! Пускай! Но пусть знает, что это не его земля, что его не боятся!

Солдат вскрикнул - он успел закрыться рукой, но камень ударил его по пальцам руки без перчатки. Землянин схватился за оружие, и мальчишка тут же спрыгнул вниз, в проход.

Ему показалось, что он попал в болото - словно каменный пол вдруг стал мягким. Он не успел сообразить, как такое может быть...

...Очевидно, землянин поленился лезть за нахальным мальчишкой под камни. И не стал даже бросать в ход гранату или стрелять. Поэтому он очнулся там же, где упал без сознания и долго лежал на прохладном полу, обливаясь от слабости ледяным потом. Он слышал звуки с поста, голоса землян - нет, они его не искали, они занимались чем-то своим.

Мальчишке стало горько и обидно. Он не может даже заставить их убить его. Он слаб и не опасен, они его даже не замечают! Земляне унизили их всех... всех... Вспомнился, выплыл из прошлого, парад Дня Владычества - столица колонии, марширующие треугольники солдат, косые линии боевых машин, восхищённые лица вокруг и ладонь отца на плече. Где всё это?! Неужели эта... эта Земля в самом деле сильнее Сторкада?! Сильнее Альянса?!

И даже стилет-тарва, Хранитель Чести, остался под развалинами, на теле отца.

Он с трудом сел, привалился к стенке и зажмурил глаза. Рот наполнился кислятиной.

Нет. Оставаться тут нельзя. Это кладбище. Чужое кладбище. Уходить - и йулл не откажут ему в смерти, как отказали земляне. Рабы рады будут убить господина. Противно только погибать в бою с ними...

Придерживаясь за стену, он встал. Оттолкнулся. И начал карабкаться наверх.

Лес начинался недалеко от посёлка, за разрушенной линией наземной обороны. Она давно была законсервирована, во время налёта земляне её разбили на всякий случай. Лес поднимался по горным уступам, а дальше спускался в огромную долину, сплошь заросшую лесом. Сторки там появлялись нечасто, аборигены-йулл их интересовали только как рабочая сила - а таких приводили сами же местные вожди.

В Галактике было множество рас. И только земляне... только эти проклятые...

Где флот?! Где десанты?! Где наши?! Или во всей Вселенной только и остались развалины и трупы своих, чужие солдаты и бунтующие дикари?!

Вместо того, чтобы углубиться лес, он повернулся к посту землян, к его огням. Лицо мальчишки стало решительным, глаза нашли подсвеченный прожектором флаг врага.

Ну нет.

Нет.

Ветер в развалинах то посвистывал, то вдруг коротко взвизгивал, врываясь в дыры. Он нёс с собой массу раскалённого песка, и в сухом воздухе раскачивались алые воронки пыльных смерчей - они неслись с севера, из холодной дюнной пустыни и. разбиваясь о стены домов, оседали сухим, жарким дождём. Лиловое небо полыхало призрачным диким огнём из края в край - свет лился отовсюду... и ниоткуда. Горы на горизонте на фоне лилового неба горели алым пламенем - таким же, как песок. Над ними висел белёсый диск Лоруи - здешней Луны.

Ветер загудел, как мотор - похоже было, что впереди идёт машина. На самом деле это вибрировала натянутая струной растяжка рухнувшей мачты связи - её чёрный скелет виднелся над зубцами разбитой стены, похожей на стену древней крепости. Перед развалинами, в сухом, искрошенном в щебень, бассейне, лежал чёрный, обгоревший вертолёт. Ветер давно содрал с него краску в тех местах, где она уцелела, и там металл блестел чистым серебром. Но отчистить гарь не смог даже этот наждак, который стирает скалы.

Здоровенный рыжий крысак - почти в цвет песка - сидел столбиком на жёлто-серых пористых блоках разбомбленного дома, подняв острую морду. Жёсткие прямые усы быстро шевелились - крысак пробовал воздух на вкус. Потом коротко проверещал, подскочил и словно сквозь землю провалился.

Двое тяжёлых пехотинцев вышли из-за развалин. Они двигались тяжело, но быстро - безликие, серо-зелёные, угловато-огромные, с чёрными бездонными провалами матовых масок вместо лиц под козырьками шлемов. Оба смотрел влево, держа оружие навскидку от бедра: у одного - "абакан" с барабаном магазина и помповым подствольником, у другого - только-только поступивший на вооружение громоздкий рейлган. Справа с еле слышным урчанием катила автоматическая танкетка - вращающийся блок 20-миллиметровых стволов повёрнут вправо. Облачка рыжей пыли неслышными взрывами выпыхивали из-под ботинок солдат, из-под бесконечно мотающихся гусениц танкетки.

Метрах в пяти за ними бесшумно скользила над землёй черепашка сканера на воздушной подушке.

Ещё двое пехотинцев появились на гребне разваленной стены слева-сзади. Над ними висел, негромко стрекоча, ударный вертолётик. Один из них встал на колено и поднял к маске плоскую коробку универсального бинокля. Второй подкинул в руке "пулемётный" "абакан" и, взяв его на локоть, глядел по сторонам. Вертолётик повис точно над ними, двигая 7,62-миллиметровой "спаркой".

Двое шедших по улице тоже остановились, продолжая держать развалины слева под прицелом. Тот, что был повыше, негромко, быстро заговорил:

- ЭсНоль ЭсНоль это ЭсОдин. Взят след.

Черепашка сканера требовательно позвала:

- Уиииип! - и повертела сканером.

- Идём, идём, - засмеялся пехотинец. - Пошли, Сань.

Второй пехотинец кивнул, шевельнул стволом автомата и еле слышно вздохнул.

- Устал? - спросил его товарищ. Пехотинец ответил - голос у него был юный:

- Нет, Сэм. Скучно, тошно... Сначала было веселее!

- Кровожадный ты щенок, - хмыкнул Сэм. - Идём-идём, обход за нас никто не закончит.

- Неужели тут кто-то ещё мог остаться? - Саня послушно двинулся дальше. - Сколько времени прошло... Что они тут едят-то?

- Чёрт его знает, - ответил Сэм. - В долине к югу, в посёлке, тоже думали, что никого не осталось, а какой-то щенок у них знамя утащил. И смех, и грех, и знамя не полковое, так - левый символ обозначения присутствия, и вроде все целы... а как оплёванные ходят. Вот ты бы сдался?

- Я?! - возмутился Саня. - Иди ты!

- Ну вот и они не из говнеца деланы, не джаго какие-нибудь... - и Сэм оборвал себя: - Так. Пришли, похоже.

Сканер остановился перед полузаваленным провалом, черневшим у основания рухнувшей стены. Сэм подошёл чуть сбоку, досадливо буркнул:

- Тепловизор опять забивает... не планета, а печка... - он махнул рукой, и двое других солдат неспешно спустились вниз. Вертолёт так и остался над развалинами.

- Там? - спросил тот, который смотрел в бинокль, рефлекторно направив на проём мощный полуавтоматический дробовик 7-го калибра.

- Да где им ещё быть. Дэн? - вопросом ответил Сэм. Дэн кивнул, показал подбородком своему спутнику:

- Игорь, поори им.

Пулемётчик, держась чуть сбоку от дыры, коротко прокричал на сторкадском несколько слов. Ответом ему была тишина. Он повторил сказанное и, повернувшись к Дэну, пожал плечами:

- Может, их и нет там?

Тот наклонился к сканеру.

- Неееет, там они. Во всяком случае там - живые сторки.

- Они не хотят выходить, и я их понимаю, - буркнул Игорь. - Если бы мне с пелёнок рассказывали, что мой враг красит лицо в синий цвет и ест детей сырьём, запивая их горящей "фотткой" - я бы тоже предпочёл не попадаться такому чудищу.

Все четверо землян дружно засмеялись.

- Может, бросить туда пару гранат, и дело с концом? - предложил Дэн. - Или пустить "гробик", пусть он там из всех фарш наготовит. Как говорит лейтенант Стурре: "Кто предупредил - тот не виноват!" А?

Сэм замялся, потом решительно покачал головой:

- Нет. Игорь, скажи им, что они попадают под действие закона о военнопленных и интернированных. И ещё скажи: если через пять минут - пять минут, уточни им! - они не выйдут, то мы выпустим в подвал термобарик.

- Ладно, понял, - Игорь снова наклонился над дырой сбоку и прокричал сказанное. На миг вновь стало тихо... потом послышался металлический голос, быстро и зло выплёвывавший слегка искажённые эхом слова. - Они выйдут сейчас, - с отчётливым облегчением распрямился Игорь.

- Отлично, - Сэм кивнул и повернулся к танкетке: - Стволами на выход, - приказал он машине. - Сань, займи место во ну того камня... Дэн, Игорь - встаньте по бокам... - и добавил в щель по-сторкадски, стараясь отчётливей и правильней произносить непривычные, наспех заученные слова. Сашка понял, что он приказывает выбрасывать оружие и выходить с поднятыми руками.

Внутри, в темноте, появились и размножились шаги - у парня возникло ощущение длинного, широкого коридора, по которому идут люди.

- ЭсНоль ЭсНоль это ЭсОдин, - сказал Сэм. - Всё, мы их берём. Пеленгуй. Нужна платформа.

Наружу, словно зло брошенный камень, вылетел гражданский лазер в керамическом кожухе с простой рукоятью. Потом - армейский бластер. Длинный тесак - без ножен, в самодельной петле; ударившись о камень, его лезвие брызнуло искрами.

- Ньйее стчрелят, - послышалось совсем близко. Стали видны недалеко от входа серые фигуры. Сашка и раньше видел сторков - военных, гражданских, мёртвых, живых - и не особенно напрягался. Сэм - капрал Оттери - с запинкой повторил приказ выходить.

Первым появился подросток - мальчишка 14-15 земных лет, страшно худой, с въевшейся в кожу грязью, пылью и копотью, на бледнокожих сторках это было особенно хорошо заметно. В гражданском, в рабочих высоких ботинках, тут и там заклеенных кусками расплавленной изоляции. Руки у мальчишки были подняты, но ярко-зелёные большие глаза сверкали горячечной, неутолимой ненавистью. Дэн толкнул его к стене стволом дробовика. Мальчишка пошёл, но через плечо огрызнулся.

- Там стой! - повысил голос Сэм, подкрепляя приказ движением рейлгана. Мальчишка теперь смолчал, но руки его сжались в кулаки.

Следом вышли мужчина и женщина - такие же исхудавшие, на вид - лет по тридцать-тридцать пять... впрочем, сторки перестают заметно меняться после 25-30 лет и такими остаются почти до самого конца. У мужчины была поднята только одна рука - правой он поддерживал женщину, державшую на руках спящую девочку примерно трёх лет. Все трое были одеты в гражданское - платье женщины когда-то было даже, пожалуй, роскошным... И наконец, опираясь на резную палку, вышла уже пожилая, но ещё очень красивая высокая женщина с надменным даже для сторкадки лицом.

- Игорь, - окликнул Сэм пулемётчика, - спроси их, остался ли там ещё кто-нибудь?

Выслушав вопрос, мужчина покачал головой. Его глаза не были злыми, как у мальчишки - они были просто презрительными.

- Рядовой Робертс, - кивнул Сэм Дэну, - подорвите вход. Рядовой Окользин, - повернулся он к Сашке, - конвоируйте пленных вооон туда.

По сторкадски Сашка знал два десятка слов, среди них была и команда "пошёл!". Это слово он и употребил - танкетка заскользила рядом, направив на пленных блок. Мальчишка, прежде чем пойти, что-то сказал Игорю - на лице у того появилось изумление, и он перевёл:

- Пацан говорит, что в подвале он сжёг наше знамя. Что можем пойти поплакать над пеплом.

- А! - капрал Оттери окинул усмехающегося мальчишку внимательным взглядом. - Так это тот самый... из долины. Надо же, куда дошёл... Ладно.

Туго рвануло. Сторки разом обернулись, девочка на руках у женщины проснулась, посмотрела на Сашку и что-то спросила высоким, звонким голоском. Мальчишка фыркнул, старшая женщина что-то сказала - строго и резко. Малышка умолкла, во все глаза глядя на землянина.

Слева из-за развалин появился "аутокс"[32]. На нём сидел Пит ванБут - без шлема - но, увидев сторков, тут же его нахлобучил и опустил маску. Соедом скользила ещё одна танкетка-стрелок - с огнемётом в гранёной башенке.

- Ещё одна порция, - сказал Сашка. Пит соскочил с платформы, придерживая на бедре пулемёт. - Скажи мне, что мы тут делаем? Это не могли сделать ополченцы?

- Я сам себя всё время об этом спрашиваю. - проворчал Пит. - Мне прямо снится, что пришёл приказ перебросить нас к океану - в бой. Раненых, больных - нет?

- Похоже, они все истощены, - высказал свои соображения Сашка. Пит окинул сторков взглядом и хмыкнул:

- Это видно... Ну и лучше, не разбегутся, - и добавил по-сторкадски: - Тъузз дэлла `оу йумм роммта[33]

Сторки промолчали.

"Ним от вэйг, к'рюлла! Хэммаэйттер вильк фордан!" - прочёл капитан Борисов и перевёл: - "Держитесь, ребята! Родина победит!"

Надпись была сделана не скорописью, а крупными печатными буквами, тщательно, разборчиво и неспешно - кроме того, по такой надписи невозможно было найти автора. Белые буквы на зелёной архаичной доске были отлично видны.

Он это много раз видел в самом разном исполнении - мелом, краской, углём и кровью, на камнях, дереве, земле и броне... И сейчас повернулся лицом к классу - непроницаемым лицом потомственного офицера к непроницаемым лицам подростков-сторков. Они сидели совершенно спокойно за партами-компьютерами, индивидуальными и удобными: прямые спины, развёрнутые плечи, головы высоко подняты, левая рука - поперёк парты, правая - вдоль, ноги - накрест. Аккуратно разложено у правого локтя всё необходимое.

Большинство из них тут уже почти год - с того момента, когда Земля пошла в решительное наступление.

Они ждут. И продолжают верить в победу.

А где-то - где-то так же ждут его, капитана Борисова, соотечественники. Многие ждут уже почти четверть века. И тоже верят.

Нет, они ждут не так же. Они не гуляют в парках и едва ли учатся в школах, созданных специально для них. Для них - купола на астероидах; это в лучшем случае. Есть ещё рабские плантации, есть страшные фабрики, есть много такое, о чём на Земле давно забыли и даже не хотят верить, что такое бывает. Когда ему предложили после тяжёлого ранения эту службу - инспектором нового лагеря для интернированных детей сторков на Архипелаге - он возмутился и разозлился. Ему казалось, что трудно будет вынести сам вид врагов, пусть и безоружных, и малолетних. Да будь всё проклято, разве не малолетка пустил ту ракету, после которой капитана собирали по косточкам?! Нет, он и мысли не допускал, что будет как-то вымещать на оторванных от родины, от семей детях свою боль - физическую и боль за погибших друзей и близких. Но диким казалось находиться рядом с ними, видеть хорошо знакомые - бесстрастные, бледные, зеленоглазые лица! Ненавистные лица... Даже не смягчённые, а просто уменьшенные копии тех, кого он убивал с четырнадцати лет и кто много раз пытался убить его - и едва не убил недавно.

Но в лагере царила атмосфера самой обычной школы-интерната - если исключить охрану. Дети и подростки обоего пола, по земному счёту - пяти-пятнадцати лет, вели себя очень спокойно и корректно и даже разговаривали с землянами только на русском или английском. Те, кто работал в этой системе раньше, рассказали, что было и иначе. Интернированные бунтовали, открыто не повиновались, вели себя вызывающе, презрительно, часто пытались бежать. При побегах их часто убивали, а иногда и им удавалось убить охранника. Всё изменилось с началом недавнего глобального наступления Земли после боёв в системе Сельговии. "Не могу поверить, что они испугались," - удивился Борисов. Ему пояснили: "А они и не испугались. Просто поняли, что вели себя нелепо. И избрали другую линию поведения. Какую - мы не можем понять; информаторов у нас среди них нет и не будет."

К своему удивлению, Борисов очень быстро перестал испытывать к сторкам неприязненные чувства. Они были довольно обычные: слушали музыку, в основном похожую на земной фольк, занимались спортом, иногда дрались, гуляли с девочками, учились, читали, смотрели стерео... В девятой комнате откуда-то взялась собака - видимо, притащили местные ребята, с которыми у сторков не столь давно завязалось что-то вроде дружбы; Борисов впервые увидел, как сторки улыбаются и смеются. Собаку очень быстро разбаловали и всюду хвастались ею. Кое-у-кого были зверьки с родины и других планет. Всякий раз, видя этих зверей, капитан вспоминал тот день на Мэлионе, когда был ранен (точнее - фактически убит...) Они прочёсывали дымящиеся, оплавленные развалины. Бой уже кончился. Тащившаяся впереди танкетка вдруг направила блок стволов в какую-то щель - и Борисов, подойдя, увидел скорчившегося там мальчишку лет шести - земных лет... Он прижимал к груди зверька - испуганно дёргающего носиком. Мальчик смотрел в чёрные стволы танкетки, на высящегося перед ним человека, похожего на боевую машину, гладил грязной рукой своего зверя и что-то тихо шептал. Танкетка не выстрелила, потому что человек был безоружен. "Выходи," - сказал Борисов по-сторкадски и пошевелил стволом автомата. Мальчишка, придерживая одной рукой своего зверька и не сводя глаз с землянина, полез наружу... и танкетка с рёвом выплюнула сноп рокочущего пламени поверх головы Борисова. Потом в развалинах нашли изорванного в клочья снарядами мальчишку - всего года на три старше, чем тот, со смешным зверем. Только у этого был не зверь, а самодельная реактивная граната. Танкетке этого хватило - она тут же защитила человека, своего...

...А вот такие надписи появлялись - и нередко. Это было как бы напоминание, что война не кончена.

Борисов взял мел и точным движением убрал диактру над "эйс" в слове "вильк". Положил мел и, аккуратно вытерев руку тряпочкой, повернулся к сторкам:

- Тут нет диактрического значка, - пояснил он. - По-моему, вы слишком увлеклись спортом и стали забывать правила родного языка. Это недостойно сторков хорошего Рода.

Он ещё раз обвёл взглядом класс и, повернувшись на каблуках, вышел.

Ожидавший снаружи учитель - гражданский, по гражданскому же призыву - вопросительно поднял брови. Борисов качнул головой:

- Всё улажено. И не придавайте этому большого значения. Естественная реакция; странно было бы, окажись иначе.

- Благодарю, благодарю! - горячо потряс его руку учитель. И признался: - Если честно, я их временами боюсь.

- Не стоит, - резко сказал Борисов. - Смею заметить, что страх - чувство, недостойное русского и землянина. Помните об этом.

В пустом светлом коридоре у поворота скучал, положив руки на висящий поперёк бронированной груди автомат, охранник - увидев подходящего Борисова, он вытянулся и вскинул подбородок.

- Вольно, - на ходу бросил капитан, сворачивая за угол.

На широком подоконнике - ему сразу бросилось в глаза - лежала планшетка. В таких мальчишки носили школьные наборы, планшетка была точной копией штурманской планшетки военно-космических сил Сторкада, только с электроникой на порядок попроще, конечно. Верхнюю крышку украшал рисунок оскаленной морды какого-то зверя - кажется, ругитты со Сторкада. Из-под планшетки выскользнули толстые, белые, глянцевые до зеркальности листы рисовального картона. Борисов вдруг вспомнил, как одиннадцать лет назад отец привёз ему в школу альбом из точно такого же картона с чужими буквами на обложке - с таким же буквами, как сегодня на зелёной доске... Кажется, именно тогда он увлёкся сторкадским языком.

А отца убили через полгода.

Коснувшись верхнего листа, Борисов подумал об отце снова. Подвигал листы - большей частью чистые, но некоторые - занятые рисунками, по-детски старательными и всё-таки умелыми. Он рисовал хуже, хотя считался в своё время "подающим надежды" на изостанции. Вот странность: никогда не думал, что сторки умеют так рисовать. Капитану вспомнилось, как всё на том же Мэлионе в развалинах дома он нашёл здоровенный альбом по искусству сторков - с потрясающими иллюстрациями - и долго листал его, положив на колено и придерживая автомат локтем. Его поразили каменно-неподвижные, канонические лица портретов, чем-то отдалённо похожие на статуи древнего Египта. Одинаковые и бесстрастные. Впрочем, они и в жизни оставались бесстрастными всегда. Даже у раненых в живот лица не менялись, и с белых губ не срывалось ни слова, ни стона, ни жалобы...

Говорят, в сторкадских полевых госпиталях тише, чем где бы то ни было - никто не кричит. Не позволяет себе кричать...

Вот широкоплечий, изысканно-спортивный мужчина, стоящий в свободной позе возле крупного породистого накъятт - правая рука лежит на бедре, левая зарылась длинными сильными пальцами в густую серебристую шерсть на шее зверя, у упряжи. Удивительно точный рисунок - даже блеск какого-то камня в перстне на указательном пальце правой руки проглядывает из шерсти зверя. Название короткое: "Отец".

А этот - без подписи, очень яркий, как почти всегда мальчишки рисуют войну. Развалины, горящий город, два горящих танка - русские "кирасиры", очевидно срисованные из журнала - много убитых земных солдат, несколько ещё отстреливаются. Сторки - один без шлема, раненый в голову, повернул к остальным благородное лицо, рот открыт, в одной руке - знамя, в другой - бластер; остальные стреляют, бегут следом, неудержимо наступают... Только один - то ли убитый, то ли раненый - обвис на руках товарища...

Русский, земные мальчишки рисуют точно так же. Но с точностью до наоборот.

А в жизни - в жизни убитые падают с обеих сторон. И знамя в бою Борисов видел только однажды - когда его водружали над взятым фортом солдаты, а перед этими - долго и упоённо им размахивали, передавали из рук в руки; каждый хотел помахать...

Какое-то спортивное соревнование, где мечут друг в друга копья - эта мода уже пробралась в соседние Фёдоровичи, да и сам Борисов пробовал как-то такое... Ещё рисунки, ещё...Какая-то девчонка нагишом стоит на берегу реки, обеими руками прижав к лицу со смеющимися глазами пышную массу рыжих волос...

Диактра над словами подписей стояла не ровно, а задиристо отставив одну "ногу".

Как на доске.

- Прошу простить, но это моя планшетка.

Размеренно-правильный голос мог принадлежать только сторку. В двух шагах от капитана стоял Милн, парень из того самого класса, попавший в лагерь с Роаны. Тот самый, что похитил и сжёг земной флаг с какого-то поста.

- Я посмотрел рисунки, ничего? - Борисов сдвинул рисунки в планшетку и пододвинул её мальчишке. Тот взял планшетку и повесил её через плечо, не сводя полных ненависти холодных глаз с русского. - Я хочу спросить. Кто был твой отец?

- Инженер-настройщик лидаров, - ответил Милн. И добавил спокойно: - Он погиб. Мать тоже. И старший брат. И обе сестры. Я могу идти?

- Можешь, - кивнул Борисов. И добавил: - В следующий раз пиши слова правильно.