Два дня пролетели незаметно. Не было в них ничего тревожного, неожиданного. Больше никто не беспокоил ни звонками, ни лично. Прошлое Маринича отступило, оставило меня в покое. Содержимое блокнота по-прежнему было тайной.
Наступило утро пятницы. Вика позвонила мне спозаранку.
— Я дойду сама, — сказала она, — что тебе ездить без толку?
Я со смаком зевнул, возразил:
— Мне не трудно.
Но девчонка все уже решила:
— Я не маленькая, Олег, сама управлюсь. Поликлиника под боком, дойду.
Голос у нее был нервный. Тон — не терпящий возражений. Мне почудилось, что ей ужасно неловко оттого, что столько народу вынуждено ее опекать. Поэтому и согласился:
— Хорошо, иди сама, моя чудесная взрослая девочка.
Она явно смутилась, что ответить придумать не смогла, буркнула:
— Да ну тебя.
И плюхнула трубку. Я усмехнулся и набрал ее номер.
Встретиться договорились в полдень в сквере неподалеку от поликлиники. Вика сказала, что Веру и Влада известит сама.
Для апреля было удивительно тепло. На широкой лавочке под вербой хмурые пенсионеры играли в шахматы. Рядом мадам выгуливала таксу. Вокруг кустов носилась малышня. Неподалеку стучали спицами две старушки. Я пристроился в стороне, чтобы никому не мешать. Было так хорошо и спокойно, что почти удалось забыть, для чего меня сюда привела судьба.
Почти — это главное слово.
— Олег! — Вера стояла в конце аллеи и махала рукой. — Привет!
Я помахал в ответ и направился навстречу.
— А Влад где?
— Сейчас придет. Мороженое покупает.
Мы прошлись по дорожке к пруду. У воды дети кормили голубей. Меж упитанных сизарей сновали воробьи, воровали крошки.
— Вер, — я обернулся к ней, — как у тебя дела, вообще.
Я сделал жест, словно пытался охватить все сущее сразу.
— Нормально, — она усмехнулась, — благодаря тебе словно заново родилась. А спасибо так и не успела сказать.
— Это ерунда. Это мелочи.
— А кто тут меня заждался? — раздалось довольное из-за спины.
Я обернулся. Влад держал в руках четыре эскимо и улыбался во весь рот. Одно сразу вручил Вере, второе мне, еще одно положил на скамейку, последнее начал открывать.
— Четыре зачем? — Спросил я. — Растает, не дождется Вику.
— Не растает, — сказал Влад со знанием дела, кивнул на Веру, — знаешь, какая обжора, хоть и худая.
Девушка попыталась надуть губы, но быстро передумала и взялась за лакомство. Влад был прав. Мороженое растаять не успело. Вика появилась раньше.
По виду ее сразу стало ясно, что дело дрянь.
— Ты был прав, — сказала она, не дожидаясь вопросов.
Вера шумно вздохнула, сложила промокший фантик, закинула в урну.
— Что и у тебя нашли болезнь?
Вика кивнула, глядя только на меня.
— Олег, — в ее голосе было отчаяние. Но как же так? Разве так можно? А как же клятва Гиппократа?
Я не стал ей ничего говорить, просто сгреб в охапку и поцеловал в ее милый курносый носик, украшенный россыпью крохотных веснушек.
Вика сначала затихла, потом отстранилась, сказала серьезно:
— Ребята, с этим надо что-то делать. Они не просто мошенники, они убийцы.
Влад едва не подавился мороженным.
— Как убийцы?
Я усадил девчонку на скамью, вручил ей эскимо.
— Успокойся и давай — рассказывай по порядку, что узнала. Кого они убили?
Вика кивнула, порвала на мороженом обертку, откусила верхушку. Какое-то время она молчала, потом слова полись из нее рекой.
— Я в поликлинике встретила маму одноклассника, — сказала она, глядя на свои руки, на мороженое, на белую струйку, текущую по фантику.
Меня вдруг осенило. Не зря же видение показало кладбище. Я осторожно спросил:
— А твоего одноклассника, случайно, не Герман зовут?
Вика изумилась, распахнула глаза:
— Да, Герман. Гера Ранцев. А ты как узнал?
Влад присвистнул.
— Да мы тут пытались в прошлое Маринича заглянуть, а Олегу вместо этого похороны твоего знакомого показали.
Вика нахмурилась.
— Рассказывай, — вновь потребовал я, — что с ним случилось?
— Он у нас всегда спортом занимался, — выдала девчонка невпопад.
Я еще не успел сообразить, к чему это было сказано, как она продолжила:
— Биатлон. Мастер спорта.
— Причем здесь это? — Осторожно поинтересовалась Вера.
Вика отмахнулась:
— Погоди, сейчас все расскажу. Так вот, ему предложили поехать в спортивный лагерь вожатым. На море, на все лето.
Я и тут я понял, в чем дело.
— Он пришел в поликлинику за справкой?
— Ну да, — пролепетала Вика и выкинула окончательно растаявшее мороженое в урну.
Руки ее были испачканы сладким молоком. Вера полезла в карман и протянула девчонке чистый платок.
— Спасибо, — сказала та.
В принципе, она могла дальше не рассказывать, итак все было ясно.
— Ваш врач нашел вирус и у него? — Спросил я.
Она кивнула. Я заметил, что на ее пушистых ресницах висят слезы. Вика хлюпнула носом, сжала губы. Пришлось продолжить за нее:
— А денег на лекарство у них в семье не было?
Вика помотала головой.
— Мама работает воспитателем в детском саду. А отца у Герки нет.
— Чудесно, — процедил сквозь зубы Влад, — просто чудесно. И что твой одноклассник сделал?
— Он пришел домой, написал записку, что жизнь закончилась, что нет смысла мучиться самому и мучать родных… — Вика всхлипнула.
— И про СПИД тоже написал? — Удивился я.
— Нет, ни слова о том, чем болен.
— А дальше?
— Он выбросился из окна. Двенадцатый этаж, понимаешь? — Она подняла полные слез глаза.
— Фаталити, — констатировал Влад, — без шансов.
Я мысленно вернулся в свое видение — парня хоронили в закрытом гробу. Тела «летунов» — весьма неаппетитное зрелище. Мда, жаль его мать. Слов нет, как жаль.
— В поликлинике его мама, что хотела?
— Узнать хотела, что с ним случилось, чем он таким заболел. А там…
Она махнула рукой.
— Ничего? — задала вопрос Вера.
Вика сначала кивнула, потом покачала головой.
— Ничего. Ни в карточке, ни в анализах. А врач сказал, что знать не знает ни про какие Геркины болезни и выставил ее из кабинета, сволочь.
— Сволочь, — повторил за ней Влад.
По радио пел Сергей Никитин:
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
И я был с ним абсолютно согласен. Время мне выпало совершенно пакостное. Но пройдет совсем немного, и мы все, кто сейчас его ругает, будем вспоминать эти дни с ностальгией. Хотя, насчет всех я, наверное, хватил.
Крепко тесное объятье.
Время — кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас — его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
И это тоже верно. Я завел свою ласточку, плавно выехал на шоссе. За рулем мне всегда лучше думалось, особенно под аккомпанемент хорошей музыки.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время — это испытанье.
Не завидуй никому…
— Делать-то что будем? — Нарушила общее молчание Вера?
А я буквально затылком почувствовал вопросительный Викин взгляд.
— Пока не знаю. Не бить же его?
— Но у тебя есть сила, есть магия. Что если применить?
Вера замолкла. Молчали остальные, словно давали мне возможность высказать веское слово. Только сказать им мне было нечего. Пока…
— Не знаю, — повторил я, — давайте приедем, я попробую выяснить у книги. Вы не забыли часом, что шаман я без году неделя?
Влад хмыкнул, отвернулся к окну. Пробурчал:
— Липовая отмазка.
Стало понятно, что мой ответ его не устроил. Я дополнил свою мысль:
— Давайте так, сейчас заедем к Вике, заберем книгу. Потом ко мне. А там уже все решим.
К Вике заскочили буквально на минуту. Я даже машину не стал глушить. Потом поехали к Мариничу. Девчонкам было жутко интересно глянуть, где я живу. С заднего сидения раздавался заговорщический шепот.
Влад порылся в бардачке, нашел кассету группы ноль. Оставшийся путь прошел под психоделические песни Чистякова. Девчонки принялись азартно подпевать настоящему индейцу. Выходило у них на редкость слажено. Я смотрел на дорогу и думал, что они, в отличие от меня, пока не в курсе, чем завершится буквально через год Федина музыкальная карьера.
К дому подкатили под вечное «Иду, курю». Я с чувством выполненного долга припарковал машину, вынул пачку трофейного Кэмела и закурил.
В дверь была всунута записка. Сердце сразу екнуло в ожидании очередной порции неприятностей. Я развернул листок, выхватил глазами одно единственное слово: «неделя».
— Что это значит? — спросила Вера.
— Ничего, — я излишне поспешно свернул листок и сунул в карман.
Влад хмыкнул, отнял у меня ключи принялся отпирать замок. Получилось это у него не в пример ловчее.
Вика прижала меня в коридоре.
— Покажи записку, — потребовала она.
Вера к ней присоединилась.
— И мне. Думаете, мы не видим, что у вас что-то происходит? Думаете мы слепые?
Я помотал головой. Никогда меня еще не допрашивали две сопливые девчонки. Самое забавное, я бы не сказал, что мне это не нравится. Их внимание и беспокойство были приятны.
— Молчат, как партизаны, — закончила свою мысль Вера. — Брысь на кухню! Оба! С живых вас не слезу!
Это прозвучало весьма двусмысленно. Влад хмыкнул и игриво повел бровями. За что и был награжден шутливым толчком под ребра.
— Олег! — В голосе его не было ни капли возмущения, один лишь смех, — вот скажи, чего она дерется?
В их семейные разборки я не полез. Вера ответила сама:
— Заслужил! Брысь оба мыть руки и на кухню. А мы пока посмотрим, чем вас накормить.
Кормили банальными пельменями. Вика обшарила все шкафчики, наморщила недовольно носик.
— Что-то твой Маринич совсем хозяйство запустил. Ничего толкового нет. Морозилка и та пустая.
Влад не подумав подкинул в топку дров:
— А у него она не для еды. Он там свои шифровки хранил.
— Какие еще шифровки?
— Те, которыми бабулина книга плюется.
— Так! — Вера плюхнула перед нами две тарелки, жмякнула в центр стола баночкой майонеза. Скомандовала: — Быстро всем есть. Болтать потом будем. Вы у меня со своими тайнами во где! — Она наглядно приставила два пальца к горлу, демонстрируя, как мы ее достали.
— А хлеба? — Осторожно попросил Влад.
— Вот.
Нам выдали нож и бренные останки черного. Вслед за хлебом одарили двумя чашками чаю. Вера воткнула руки в боки, грозно обозрела кухню и предупредила:
— Больше ничего не получите, можете даже и не заикаться.
Просить как-то разом расхотелось. Я взялся за вилку и принялся молча поглощать калории. Вика пристроилась рядышком. Вера еще посверкала глазами и тоже взялась за еду.
На пельмени у нас ушло ровным счетом пять минут. Влад, чтобы откосить от разговора, героически предложил себя в посудомойки. Его порыв не оценили.
— Позже помоете, — прорычала его благоверная, сгребая посуду в раковину. — А сейчас живо в комнату и объясните уже нам все наконец. А то держите за дур!
Влад бросил на меня умирающий взгляд и поплелся в указанном направлении. Вид у него был такой, словно его ведут на расстрел.
— Шут, — буркнула Вера, впрочем, без особой злости, скорее даже с пониманием.
В комнате нас уже ждала Вика. Она застелила софу, сгребла с журнального столика в сумку с картами все безобразие, раскиданное нами накануне. Оставила лишь коробочку с мятными леденцами. Достала книгу, уселась на кровать и теперь с удивлением озиралась.
Влад поскреб в затылке, подумал, притащил из коридора для Веры пуфик. Сам расположился на полу, скрестив ноги по-турецки. Я сел рядом с Викой. Сказал:
— Спрашивайте.
Ходить кругами они стали, выдали практически хором:
— Что за шифровки?
Я молча принес блокнот Маринича, положил на стол, отодвинув книгу бабы Дуси, от греха, в сторонку. Пусть смотрят, жалко что ли? Изучение записей долго не продлилось. Не прошло и минуты, как Вика изумленно спросила:
— Что это?
— Понятия не имею, — честно ответил я. — Единственное, что удалось узнать, это то, кем быд хозяин всего этого добра, — я обвел комнату руками. — А был он каталой.
— Кем?
Вопрос Веры прозвучал недобро.
— Карточным шулером, — поспешил успокоить взрыв негодования Влад.
В подтверждение своих слов, он дотянулся до сумки и метнул на стол новенькую колоду.
— Та-а-ак, — Вера побарабанила пальцами по столешнице, — а записка?
Я добавил к колоде мятую бумажку. Вика нервно сгребла из баночки леденец, отправила в рот.
— Это втрое предупреждение, — пояснил я. — Сначала они звонили по телефону. Сказали, что я должен все вернуть. Дали срок.
— Что вернуть и кому ты не знаешь?
Это скорее было утверждение, чем вопрос.
Я развел руками, а потом добавил:
— Хотели спросить у книги, но ей блокнот не понравился.
Вика взяла тетрадку, чуть поколебалась, приблизила к гримуару. Бабкино наследство угрожающе загудело, принялось плеваться во все стороны багровым.
— Понятно, — сказала девчонка и отложила блокнот подальше на кровать, — то есть, конечно, ничего не понятно, но ясно, почему вы молчали. Что будешь делать?
Я опять развел руками.
— Пока не знаю. Давайте лучше поговорим о враче.
На этих словах Вика встрепенулась, посмотрела на меня лукаво. Сказала вдруг:
— С меня долг.
— Какой?
— Помнишь, мы поспорили? Я тебе проиграла. Пришла пора выполнять обещание.
Она склонилась ко мне, коснулась своими губами. После леденцов ее поцелуй был сладким, мятным. Ужасно неумелым. У меня возникло дикое желание сгрести девчонку в охапку, поднять и утащить в соседнюю спальню прямо сейчас, наплевав на Веру и Влада. Если бы это была не Вика, а кто-то другой, я бы точно так и поступил. А с ней…
Мне показалось, что я могу невольно обидеть ее, оттолкнуть от себя. В конце концов мне почти сорок лет, как не восемнадцать. А в этом возрасте я научился контролировать свои желания и порывы. Поэтому просто обнял мое сокровище крепко-крепко и ответил на поцелуй. А остальное вполне могло подождать.