Проклятье

Глава 6. В сущности

Ты слышишь — кто-то рядом.

Степь накрылась темнотой, как одеялом. Фосфоресцировали чёрно-белые дорожные ограждения, и горели красные глаза теплоцентрали, но до них всё время было далеко. Маша задремала, привалившись боком к дверце.

Ей снилась кладбищенская сущность: туман под ногами, низкий гул, от которого покачивалась трава, деревья, прорастающие сквозь мёртвых. Постепенно гул складывался в тихий ласковый напев — дрожащий мягкий голос выводил колыбельную. Несколько нот, две строчки, протяжное подвывание и всё заново.

Это была женщиной с кукольно-бледной кожей. На руках — рваные кружевные перчатки, в волосах запутались травинки. Подол её платья туманом расстилался на всё кладбище. Она шла медленно, делала шаг и ждала, делала шаг и снова ждала, глядя Маше в спину.

С бешено колотящимся сердцем Маша проснулась. Вспомнила, что сущность — образование нечеловеческой природы. Очеловечивает её только воображение — лепит, как из пластилина, фигурку, которую легче понять и признать, чем абстрактную энергетику места. От этого стало спокойнее.

Она облизнула сухие губы. Миф сосредоточенно вёл машину. Вокруг горели городские огни, их было много, желтоватых и тусклых. Мигнул на перекрёстке светофор и автомобиль Мифа с двумя другими тронулся с места. Когда она засыпала, вокруг была степь.

— Что это за город? — Маша озиралась на светящиеся окна магазинчиков и редкие фонари. Они переехали горбатый мост, свет фар выхватил из темноты чугунные перила. Она не узнавала этих улиц, и людей на улицах почти не было.

Миф пропустил её вопрос мимо ушей. Он заметно устал — то и дело клевал носом, но каждый раз вздрагивал и снова принимался следить за дорогой. Под колёсами застучала брусчатка.

— Так, — сказал он, въехав в тёмный двор. Сжал пальцами переносицу, сшибив очки вниз. — Так. Приехали.

Маша попробовала дёрнуть дверцу, но не смогла открыть её больше, чем на сантиметр — упёрлась в кирпичную кладку. Как в полусне попробовала ещё раз — железо проскребло по кирпичам.

— С другой стороны, — раздражённо прикрикнул Миф.

Она вышла, попала ногой в лужу и ощутила, как затекло всё тело. Дом вырастал из темноты, как будто был в неё закопан. Маша не сразу поняла, что это дом. Прямоугольники окон были тёмными.

Взяв её за локоть, Миф взошёл по трём скрипучим ступеням. Пасть подъезда разинулась им навстречу. Оттуда ничем не пахло, будто старый дом был стерильным. Деревянные лестницы скрипели на все голоса.

В руках Мифа оказалась гремящая связка брелков. Там, Маше почудилось, она различила знакомый оскал летучей мыши, но тут же потеряла его из виду.

— Зачем вам столько брелоков?

— Это вещи живых людей. Пока они у меня, сила этих людей меня охраняет.

Миф втолкнул её в крошечную прихожую, набитую хламом, о который Маша раз пять споткнулась, и включил свет. Лампочка закачалась, и Маша увидела, как с потолка разбежались штук десять толстых тараканов.

— Это чистый дом? — удивилась она, вспоминая скрипучие лестницы и пасть подъезда — в таких домах, казалось бы, должны водиться самые жуткие сущности.

— Ну да. Он приготовлен под снос, поэтому здесь почти никто не живёт. — Миф запер входную дверь и постоял, привалившись к ней спиной. Он выглядел старше своих лет, и Маша вспомнила тот день, когда столкнулась с ним в коридоре, так запали глаза и кожа обтянула выступающие скулы. Она испугалась.

— Что с вами?

Миф криво усмехнулся.

— Со мной проклятье, ты ещё не поняла? Раздевайся и марш на кухню.

Раздеваться она не стала: квартира не отапливалась, а на старой газовой плите работала всего одна горелка. Ручки остальных были выломаны. Кран долго плевался ржавчиной и грязью, а из-под чайника выскочил ещё один таракан. Маша посмотрела на него почти что с нежностью.

Миф вошёл и тут же опустился на табуретку.

— Подай мне белый пакет. Да не там, бестолочь, шкафчик слева от плиты.

Проглотив замечание о том, что она не обязана знать, что где лежит в чужой квартире, Маша вынула шуршащий пакет и подала ему. За полиэтиленом проглядывались упаковки с надписями — лекарства, скорее всего.

Маша стояла, прижавшись спиной к кухонной тумбе. Она смотрела, как Миф подрагивающими пальцами развязывает тугой узел на полиэтилене. Морщился, ругает весь мир вполголоса, сжимает уставшие пальцы в кулаки.

Она отдавала себе отчёт в том, что могла сбежать. Перевес сил был на её стороне. Просто сбежать — вон из квартиры, вниз по лестнице, в чужой город. Плевать, что в чужой. Главное — вокруг будут люди, а не сущности. С людьми можно договориться. В конце концов, она найдёт отделение полиции и потребует позвонить в институт.

Но она не могла бросить Мифа в таком состоянии.

— Давайте я помогу.

Пакет вывалился из его рук на пол, Маша наклонилась и подобрала с бледного линолеума пузырёк с жёлтыми таблетками, старую бумажную упаковку средства для желудка.

Миф выхватил пакет из её рук, выдавил на ладонь несколько таблеток из скрипучего блистера и разом проглотил, даже без воды. Стало очень тихо, только шуршала вода в закипающем чайнике. За окном было совсем черно — ни звёзд, ни фонарей.

— Знаешь историю, — сказал вдруг Миф. — Один человек поехал, значит, на дачу, хотел кое-какие вещи собрать. Ночь была, темно. Оставил машину у гаража, чтобы фары светили внутрь, занимается своими делами. Вдруг слышит детский голос: «Я тебя вижу».

Глядя мимо неё, он стащил очки и повертел их за дужку. Стёкла отбрасывали на столешницу круглые жёлтые блики.

— Он решил, что чей-нибудь ребёнок гуляет. Походил вокруг, поискал. Никого не нашёл. Снова занимается своими делами, и снова голос: «А я тебя всё равно вижу». Он уже испугался слегка, крикнул в темноту, поругался, обошёл всё вокруг метров на тридцать. Вроде тихо везде. Вернулся к машине, и снова голос: «Я тебя вижу». Он струхнул окончательно, прыгнул в машину, по газам дал и уехал к чёртовой матери, даже гараж не закрыл.

Зашумел чайник, и Маша обернулась, чтобы выключить газ. На крошечной кухне это было просто — только протяни руку. Но Миф молчал, ждал, когда она снова к нему обернётся. Очки покачивались в его руке.

— Ехал, пока не успокоился. Был уже на трассе, но остановил машину, решил выйти подышать воздухом. Выходит, и тут снова голос: «Я тебя вижу».

Маше, слышавшей истории и похуже, стало жутко, по спине пробежались мурашки. Остановившийся взгляд Мифа казался пластиковым.

— Ничего не хочешь спросить?

Она сидела, сложив руки на столе, как примерная школьница.

— Хочу. Какого демона этот человек потащился ночью на дачу?

Взгляд Мифа наконец стал осмысленным. Он надел очки. Мигнула лампочка под потолком, и стало слышно, как где-то рядом стучит по рельсам поезд.

— Потому что самоуверенный идиот. Потому что ему интересно стало, видите ли. Думал, что его не коснётся, потому что он особенный. И я такой же. Полгода бегаю от девчонки-третьекурсницы, а она всё: «Я тебя вижу, я тебя вижу». И достаёт же в другом городе, в другой стране достанет. А что скажешь, девчонка, которая запросто вызывает к себе любую сущность — это не интересно? Да здесь на докторскую диссертацию материала наберётся. Жаль только, что жизнь дороже.

Маша сжалась на табуретке, руки втянула в куцые рукава форменной куртки.

— А что с тем человеком стало?

— В психушке. Сущность мы от него быстро отцепили, а детский голос он до сих пор слышит.

Миф поднялся и подошёл к окну. Его лицо больше не было лицом смертельно больного. Может, помогли лекарства и отдых. А может, Мифу стало легче в чистом доме. Маша налила кипятка из чайника в кружку со сколотой ручкой. Отпила, морщась. Вода была сладковатой на вкус.

— А ты жалостливая, — сказал Миф, нервно потирая руки, словно замёрз. В его устах это звучало вовсе не комплиментом. — Я знаю про Алекса, я думал, ты его сразу попытаешься проклясть. Парень в тебя влюблён, как идиот. Ты его пожалела, выходит.

Маша долго сопоставляла факты друг с другом.

— Откуда вы всё знаете?

— Просто. Он мне сам обо всём рассказал, мы давние знакомые с его матерью. А телефонный номер и правда раньше был мой, потом я отдал его Алексу.

Просто отлично — какой же непрошибаемой дурой она выглядела, когда просила у Алекса достать адрес Мифа. Как он стонал, что это муторно и долго. Неплохие актёрские способности.

— Миф, если всё так, что нам делать? С этим вообще можно что-то сделать?

«Пока я не попала в психушку, а вы — на кладбище», — добавила она в мыслях.

Он спрятал глаза. Может, и не нарочно, но Маша видела, как Миф отворачивается, сжимая пальцами виски.

— Собственно, всё, что мы можем попытаться сделать — лишить тебя этого дара и понадеяться, что тогда проклятье исчезнет само.

Он всё равно был не такой, как обычно. Маша изо всех сил старалась не замечать этого, но оно лезло в глаза: и наигранные жесты, и взгляд в сторону.

— На тебя зацепилось уже несколько сущностей, троих ты забрала сама, ещё одно — которое на кладбище. Все довольно сильные. Отсюда до них слишком далеко. Если они потянутся за тобой, у тебя просто кончатся силы. Если уж и так не получится уничтожить проклятье, тогда я не знаю. Это уже как ковровая бомбардировка, понимаешь? Демоны побери, откуда ты вообще взялась на мою голову!

— Хорошо. Давайте попробуем так, — сказала Маша, пытаясь скрыть дрожь в руках. В кружке плескалась вода. На стол выбежал матёрый рыжий таракан, поводил усами и шмыгнул обратно в щель между столешницей и стеной.

«Чистое место», — подумала она почти что с ужасом. — «Здесь нет даже намёка на какую-нибудь сущность».

— А это надолго? Пару дней хватит?

— Откуда я знаю, — огрызнулся Миф. — Сколько понадобится. Я запру дверь снаружи. В доме никто не живёт, справа — стройка, слева — промышленный склад. Окна ты, конечно, можешь разбить, но прыгать не советую. Пятый этаж всё-таки. Расшибёшься, двор глухой, никто не поможет.

Он говорил, глядя в сторону. Маша молчала, а тревога внутри всё росла. Наконец она не выдержала.

— Зачем? Я же сказала — давайте попробуем. Это значит, что я не убегу. Я не хочу, чтобы меня запирали!

— А придётся. Если ты, к примеру, запаникуешь, будешь не в себе?

Голос Мифа звучал фальшиво, как сладкое сюсюканье с младенцем. Маша тряхнула головой.

— Когда вы придёте?

— Через два дня. За два дня они точно сюда не доберутся. Если всё получится — отцеплю их от тебя, и всё. А если будет нужно, уйду снова. Увидим.

Она проглотила слюну, тягучую, сладкую, как ржавая вода.

— Другого выхода всё равно нет?

Миф отлип от подоконника.

— Так, я пойду в магазин, куплю какой-нибудь еды. А ты спать ложись что ли.

На третий день он не пришёл. Маша всё время просидела у окна, но это было бессмысленно. Миф ей не соврал хоть в этом — двор был глухим, за всё время она ни разу не наблюдала, чтобы там проходили люди или хоть бежала собака. Птицы чёрными крестами зависали в небе, но птицы — это совсем не то.

Она рассчитывала продукты на два дня, свято уверенная в том, что Миф вернётся. На третий стало нечего есть. В шкафчике над плитой Маша нашла жестяную банку, на донышке которой была греча вперемешку с мёртвыми маленькими жучками. Она выбрала жучков и высыпала крупу в кастрюлю, залила всё это ржавой водой.

Соли не нашлось, но сошло и так. К вечеру она поняла: Миф так часто обманывал её, что обмануть ещё раз не составило бы труда.

На четвёртый день из квартиры пропали все тараканы. Раньше они были повсюду. Маша заходила на кухню — и из-под её ног в разные стороны разбегались рыжие твари. Она шла обратно в комнату, и видела ещё троих — на стене возле кровати. Они бежали от неё нехотя, будто выполняя давно осточертевший ритуал.

Утром четвёртого дня она не нашла ни одного, хотя специально проверила все верные места — под веником, в шкафчике над плитой, в укромной щели между двумя тумбами. Один лежал под батареей, лапами кверху. Из крана капала ржавая вода.

Пятой ночью пришли они.

К тому времени Маша больше не смотрела в окно, она лежала на кровати, отвернувшись к стене, и смотрела в темноту. Темнота была здесь глубокой и топкой, как заброшенный колодец. Огромное здание склада закрывало собой все городские огни.

Незаметно для себя она задремала и во сне услышала тихий напев — две строчки, три ноты, долгий стон в конце. Стало теплее. Маша открыла глаза: в комнате было светло настолько, что она различала контуры предметов и лица.

Женщина-кладбище стояла у стены. По полу туманом стелился шлейф её платья. На её лице застыло плаксивое выражение, на руках — перчатки, испачканные в жирной земле. Она не пела — музыка просто была её частью. Тем образом, который невозможно вообразить визуально, но он легко складывается в три ноты и протяжный напев.

Восковая кукла — такой её представила в тот день Маша. Кукла, конечно, не умеет плакать, но искривлённые в гримасе плача губы застыли, вылепленные мастером.

Смертёныш устроился у Машиных ног. На краешке кровати он сидел, сгорбившись, как настоящий маленький мальчик, который боится, что его ударят. Горка чёрной шелухи на полу подрастала.

Когда глаза совсем привыкли, Маша различила третью сущность — ту, которая из заброшенной стройки с заколоченными окнами. Ту, к которой она так и не успела сходить, выкрав ключи у Мифа, и пришла гораздо позже, чем к остальным.

Уложив неестественно вытянутую морду на тонкие лапы, сущность притаилась в углу комнаты. Подрагивали прозрачные уши.

— Спасибо, что пришли, — искренне сказала Маша, садясь на кровати. — Я думала, вы уже не придёте.

Смертёныш прижался к её коленям. Его волосы под ладонью Маши были холодными и колкими, как ранний снег. Пёс поднял острую морду, его пустые глазницы налились серым светом. Молчала квартира, погружённая в тишину.

Маша ждала: не было калеки из дома, что на улице Восстания. Но она услышала его шаги на кухне. Он шёл дольше всех, потому что был старше всех, и мешала изуродованная нога. Ещё у него не было глаз — совсем не было лица, — и он не знал, куда идти, плутал по чужому городу. Может быть, часами бродил вокруг её дома. Маша позвала его громче. Он услышал.

— Пойдём. — Она взяла Смертёныша за грязную ладошку. Пёс на тонких лапах подбежал к Маше, сухим носом провёл ей по щеке.

Женщина-кукла сделала шаг и замерла. Калека был на кухне — Маша чуяла его.

И они ушли.

Она жила в доме Мифа. По утрам она наблюдала, как Миф встаёт по будильнику, с недовольным лицом наблюдает, как женщина — его жена — готовит завтрак. С недовольным лицом бреется. Надевает вечный полосатый свитер.

Готовила она всегда одно и то же — диетическую яичницу в каком-то специальном контейнере. Маша наблюдала через её плечо за тем, как женщина бьёт яйца ножом. Натруженные руки с выступающими костяшками пальцев дрожат. Она бьёт, но нечётко, и скорлупа идёт мелкими трещинами. Кусочки скорлупы надают в белый контейнер, в уже разбитое и вылитое яйцо, их теперь не выудить оттуда.

Просыпается девочка и долго стоит на пороге растрёпанная, в пижаме, пока мать не шикает на неё:

— Иди оденься.

Девочка редко улыбалась — когда смотрела утренний мультик, когда получала на десерт пирожные, и когда вечером возвращался Миф. Может быть, она улыбалась ещё и когда ходит гулять, но Маша этого не видела. Она жила только в доме.

Больше всего она любила наблюдать за Мифом, когда ночами он запирался на кухне. Тогда им никто не мешал. Маша садилась напротив, чтобы видеть его лицо. Сменялись красные цифры на электронных часах. Она тянулась к Мифу и осторожно обнимала его за плечи.

Ночами на запертой кухне Миф пил коньяк.

Бывало, что ночами ему приходили сообщения от Этты. Беззвучно содрогался мобильный — Миф отворачивался и делал вид, что не видит, а потом всё равно читал. Маша заглядывала ему через плечо, но не читала. Ей незачем было читать, чтобы чуять их смысл. Там было не очень хорошо. Там плакалось и не верилось в будущее.

Когда Миф уходил на работу, Маша ждала его у дверей, слушала шаги на лестнице. Бежали красные минуты на электронных часах. Миф часто задерживался. Когда особенно сильно — женщина приносила в прихожую стул, садилась там и читала. Девочка садилась с игрушками у неё ног.

Все вместе они ждали Мифа.

Впрочем, Маша не ревновала. Глупо — она ведь прекрасно знала, что Миф не любит эту женщину с натруженными руками, не любит Этту, которая пишет слезливые сообщения, и даже девочку не очень любит. Девочка для него не человек — зародыш человека.

По ночам в окна сыпал влажный снег, и Маша наблюдала за тем, как Миф спит. Он спал на самом краешке кровати. Маша тогда садилась рядом, брала его за свесившуюся руку и сидела до утра, впитывая его сны.

«Как ты там? С утра молчишь, я, кажется, беспокоюсь. Сегодня вроде хорошая погода. Пройдёмся вечерком?»

— Это вы Мифодий Кириллович?

Он поднял взгляд от мобильного и машинально стёр сообщение, тут же забывая, о чём писала Этта.

В узком проходе между шкафами стоял мужчина с серой форме. Миф не видел его раньше — наверное, этот из другого отдела. Раньше его допрашивал другой.

— Это я.

Он сунул телефон в карман брюк, передумал и бросил на стол, рядом со связкой амулетов. Они почернели уже полностью, только летучая мышь ещё скалила белые клыки. Иногда Мифу казалось, что она вот-вот вцепится ему в палец.

— Капитан Калинский. — Человек в форме махнул перед ним удостоверением. — Я по поводу…

— Да знаю я, — раздражённо перебил его Миф. — Спрашивайте уже. О чём вы ещё меня не спрашивали?

Телефон на столе пиликнул. Покосившись на хмурого капитана, Миф подтянул мобильный к себе. «Новое сообщение» — «прочитать».

«Эй, ответь мне, я волнуюсь!»

Сообщение унеслось в корзину — виртуальный комок бумаги. Капитан терпеливо ждал.

— Я не по этому поводу. Хочу сообщить, что мы получили ордер на обыск вашего дома и личной машины.

На стол лёг лист с жирной печатью — Миф взглянул искоса.

— На каком основании? Ничего не доказано. Нет трупа — нет убийства.

Во всём была виновата Горгулья. Стоило Мифу не явиться на заседание кафедры, и она тут же закатила такую истерику, что докатилось до декана, потом — до ректора. Потом оказалось, что у неё есть какие-то связи в силовых структурах, так что уже через неделю на ушах стоял весь институт. Хотя казалось бы, что такого? Ну курсантка, ну прогуляла пару лекций.

— Вы ошибаетесь. Вы утверждаете, что не виделись с Орловой Марией девятого ноября, так? Если я правильно помню, вы сказали моему коллеге, что в этот день уехали в Полянск.

— Ну да. — Хмуро отозвался Миф. — То, что я не явился на заседание кафедры — наши личные проблемы, вас это не касается.

Снова взвизгнул телефон. Миф, не глядя, ткнул в него пальцем. Он и не читая знал, что там будет.

«Ты что, обиделся?!»

Море грустных рожиц.

— Я не претендую, — сказал капитан. — Но нашёлся человек, который видел, что девятого ноября вы встречались с Марией Орловой.

Внутренне его передёрнуло. Так далеко от института, кто его мог видеть на улице Восстания?

Новое сообщение.

«Ответь мне, ну пожалуйста!»

Со злости он выключил телефон, отшвырнул его на край стола. Капитан наблюдал за всем этим со скучающим выражением лица.

— Ну да. — Миф откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Отчаянно хотелось курить, но не при этом цербере. Этот ещё чего доброго заметит, как дрожат его руки. — Встречались мы. Случайно. Это запрещено законом? Это ещё ничего не доказывает.

— Да? — Следователь даже не попытался изобразить удивление. — А то, что она садилась в вашу машину, доказывает или нет? Вам лучше пройти со мной и самому открыть машину, иначе мы будем вынуждены…

— Да-да-да, — перебил его Миф, не желая слушать, каких там неприятностей ему собираются наобещать. Подхватил ключи со стола — ключи зацепились за связку амулетов. Распутывая цепочки, Миф припоминал самые страшные ругательства.

На улице он всё-таки закурил. Машина стояла на заднем дворе института, присыпанная утренним снежком, а из окон на них пялились сотни глаз. Миф стоял к ним спиной — лицом к машине — и видел, как шарят по ней чужие руки в медицинских перчатках. Его тошнило от всего этого: от обыска, табачного дыма, трёх чашек кофе. Кроме кофе он ничего не ел с утра.

Пока работали эксперты, капитан стоял, чинно сложив руки на кожаной папке. Потом его подозвали. Миф не видел, что они нашли — за чужими спинами он видел только распахнутые дверцы собственной машины, открытый багажник.

Следователь принёс ему чёрный огрызок в полиэтиленовом пакете.

— Ваше?

— Что это?

Из окон института на них таращились. Из окон своего кабинета наверняка таращилась Горгулья.

Телефон. Её сумку Миф утопил в болоте — лучшее решение из всех существующих. В том же болоте утопил телефон с сим-картой. Вычистил заднее сиденье, чтобы там не осталось волос и прочей прелести, которую так любят эксперты.

Капитан прикрыл глаза. Похожий на заведённого болванчика, сказал:

— Обломок от крышки телефона. Он завалился под водительское сиденье. Знаете, такие, чтобы можно было снять и вынуть аккумулятор, к примеру, чтобы человек не смог позвонить…

— Знаю. — Миф оборвал его медленную речь. — Это её. Ну, выронила телефон, а потом не заметила, что кусок откололся.

— Слабовато выглядят эти ваши оправдания. Вы бы лучше сознались. — Он зажал папку подмышкой и понёс осколок экспертам. Те тут же слетелись на него, как птицы на раскрошенный батон.

Миф сунул замёрзшие руки в карманы.

— Ну и? Я встретил её на Восстания, подвёз до перекрёстка с Кленовой, там высадил. Больше ничего не знаю. Что дальше?

— Предлагаю съездить к вам домой прямо сейчас. Так сказать, раньше начнём — раньше закончим, — пожал плечами следователь.

У главного входа в институт их ждала служебная машина и фургон экспертизы. К тонкой колонне жалась девушка в куцей куртке и перчатках без пальцев. Куртка была наброшена на плечи — от библиотеки тут было пять минут быстрого шага, — но трясло её уже так, будто прождала не меньше часа.

— А вот и наш свидетель, — сказал капитан обыденно. Отчески похлопал Этту по плечу.

Она подалась к Мифу, пытаясь схватить его за руки. Миф отшатнулся.

— Ну прости меня. Я же видела, что ты с ней. Ты был с ней. Ты с ней встречался, а мне врал!

Зарыдала. Вот курица.

Не оглядываясь, Миф обошёл её по широкой дуге и забрался в машину. На заднем сидении ему было непривычно, но за рулём скучал водитель, а рядом с ним сел капитан. Поправил на коленях кожаную папку.

— Поехали.

Этта сбежала по ступенькам и замерла, глядя им вслед. Миф решил — хорошо, что он оставил телефон в кабинете. Сейчас она бы забросала его сообщениями. Плохо, что придётся впускать этих в свой дом. Ничего они, конечно, не найдут, но истерик потом будет дня на три.

— До одиннадцати справитесь? У меня лекция, — сказал он.

Следователь качнул головой — вправо-влево. Коротко стриженый затылок исчез из поля зрения Мифа — возникло лицо. У капитана был такой особый рисунок губ, уголками вниз. Оттого всё время казалось, что ему неимоверно противен собеседник. А голос звучал тускло. «Как же я устал», — слышалось в этом голосе через фразу.

— Отмените лекцию. Вы не попадёте сегодня в институт. Завтра тоже. И ещё десять лет. Я забыл вам сказать одну интересную вещь: вашу машину зафиксировали дорожные камеры на трассе номер тридцать два. На фотографиях видно, что с вами в машине кто-то есть. Предположительно пропавшая девушка.

«Забыл ты, как же. Небось приберёг на сладкое».

— Остановите машину, — сказал Миф хрипло. — Я всё расскажу.

Двор был глухой — решётка с одной стороны — ещё свежие следы сварки, стена заводского склада, бетонный забор. Единственный вход — через дом, отведённый под снос. Сунув руки в карманы, следователь обошёл весь двор по периметру, заглянул в каждый угол, за ржавую коробку гаража, раздвинул ногой сухой кустарник. Остановился и глянул на окна дома.

— Это вам зачтётся, — сказал капитан. — Так старательно меня ещё никто за нос не водил. Куда она, по-вашему, могла сбежать из запертой квартиры на пятом этаже? Замок целый. Окна запечатаны.

— Я же сказал — она исчезла, — упрямо повторил Миф.

Уже темнело. Над Полянском разливалась синева, подсвеченная снизу фонарями. Миф закрыл глаза и полной грудью вдохнул прохладный ветер.

— Придётся вас арестовать, — произнёс капитан со вздохом. Так, словно он только что на это решился. — Посидите, подумаете, может, чего ещё вспомните. А то плохо у вас с памятью, как я посмотрю. Или с фантазией.

Вечером Миф не вернулся, но два раза звонил телефон. Он стоял в прихожей, на тумбе, на кружевной салфетке из пластика. Тут же на стене висело овальное зеркало. Глядя из зеркала в лицо женщине, Маша чуяла, о чём идет беседа. Ей не нужен был смысл. Она и так поняла — всё очень плохо.

Ночью девочка плакала. Женщина неприкаянно бродила по комнатам, то принимаясь перебирать вещи, то всё бросала и садилась. Всю ночь на кухне горел свет.

Когда над городом занялся ржавый рассвет, Маше стало совсем паршиво. Она трижды пробовала выбраться из квартиры, чтобы найти Мифа, но терпела неудачу за неудачей. Ей хотелось взвыть — но не было голоса. Хотелось заплакать — не было слёз.

Она снова смотрела из зеркала: женщина стояла на пороге, дёргая молнию на сапогах. Она подняла голову. Маша всё поняла — она собиралась идти к Мифу. Взвыть захотелось ещё сильнее, но она не могла взвыть.

Маша ударила — изнутри по зеркалу, изо всех сил. Побежала паутина трещин. Новый удар — и осколки посыпались на ковёр. В каждом из них Маша видела бледную женщину, которая прижималась спиной к двери и медленно сползала по ней на пол. Летели осколки. Кривился её рот в крике.

Маша выбралась из зеркала и оказалась на кухне. Там были стеклянные дверцы в шкафах. В осколки их все, в мелкое крошево! В мелком крошеве плавал ржавый рассвет.

Боль не уходила, боль оставалась внутри. Маша забилась в угол под вентиляцией и свернулась в комок пыли. Теперь ей не хотелось никого видеть.

— Что с тобой? — Миф не ожидал, что разговор начнётся с этого вопроса. Он ожидал, что объясняться заставят его, но увидел её и не сдержался.

Амина села напротив него, устроив сумку на коленях. В комнате с голыми стенами, было одно единственное окно, но света хватило, чтобы Миф увидел порезы на её лице и руках. Мелкие, но свежие.

— Зеркало разбилось. Это сейчас не самое важное. Скажи лучше, за что тебя сюда. Следователь сказал мне, подозрение в убийстве.

Он поморщился. Как же он устал от этой истории — рассказывать, раз за разом всё больше увязая в подробностях.

— Подозрение в похищении. И то, от своих показаний я откажусь, а ничего больше у них на меня нет, и вряд ли будет. Трупа нет — нет убийства. Тем более что я её не убивал.

Она не знала, что говорить дальше. Потом попросила жалобно:

— Скажи честно.

Горло сжалось судорогой злости.

— Я её не убивал! Если ты мне не веришь, можешь уходить.

Амина сидела перед ним, белая, как стены этой комнаты. Даже зеленоватая.

— Все твои командировки… что мне теперь думать? Ты каждый раз врал мне, что уезжаешь по работе, а сам девчонок возил в старую квартиру, да?

Ещё одна истеричка. Первая шлет тысячи сообщений на выключенный телефон, трётся у колонны, глядя, как его под конвоем ведут в служебную машину, вторая сбегает в непонятном направлении, третья решает утроить сцену ревности в комнате для допросов.

Миф сжал переносицу, поднимая очки выше.

— Прекрати, это ерунда. У меня с ней ничего не было кроме работы.

— Что же это за работа такая, за которую сажают в тюрьму?

У них было мало времени, а за дверью наверняка ждал следователь. Мифа раздражало, что она тратит бесценное время на глупое выяснение отношений. Но она была нужна ему сейчас, как никогда. Ещё несколько дней в камере, и он сойдёт с ума.

Он зарылся пальцами в волосы, закрыл глаза, пережидая бурю.

— Мне нужен адвокат. Пусть добьётся, чтобы меня выпустили под залог, иначе я тут в чём угодно сознаюсь.

— Хорошо, — сказала Амина. Взялась обеими руками за край стола и отодвинулась. Ножки стула проскребли по линолеуму пола. Она словно хотела быть как можно дальше от Мифа. — Я постараюсь.

— Постарайся. И что всё-таки стало с зеркалом?

Амина неопределённо качнула головой.

— Недалеко от дома стройка, там сваи забивают. Такой грохот, что зеркало разбилось. И стёкла из шкафов повылетали.

— Какая стройка в зимой?

Она вздохнула и встала.

Сабрина вернулась в общежитие под вечер и, не раздеваясь, села на кухне.

— Хочешь чаю? Я поставлю, — предложила Ляля.

Они встречали Сабрину вчетвером: Рауль с гитарой на подоконнике, Мартимер и Ник на соседних стульях. Гитарная струна тихонько застонала.

— Не надо мне ничего, — сказала Сабрина, глядя в одну точку. — Они нашли её сумку. Это точно её сумка, я видела. Говорят, её нашли в каком-то болоте за городом.

— Ну и подумаешь! — громко возмутилась Ляля, набирая воду в чайник. Водопроводная труба под мойкой загудела, и Ляля швырнула в неё щепоткой соли с красным кирпичом. — Мало ли что сумка. Пока тела не нашли — ничего не понятно ещё.

— Правда, — сказал Ник, — может быть, Маша сбежала от Мифа и скоро найдётся. Главное, что тела не нашли.

— Может, оно в другом болоте, вы не подумали? — произнесла Сабрина, закрывая руками рот.

— Вот вы чукчи, — сказала Ляля, громко бросая чайник на плиту. — Нельзя так думать, а то они услышат. Они всё слышат.

— Не шумите. — Ник обернулся к двери. — Комендантша ходит по коридорам. Говорят, она сегодня зверствует. Наверное, чем-то недовольна.

В притихших коридорах загорался свет. Тени прятались по углам. Она шла — удары каблуков разносились от лестницы до лестницы. Она замирала у дверей, и полоски света под ними гасли. Утихали голоса. У одних дверей она стояла несколько секунд, и тогда её обитатели побыстрее ложились спать, у других — десять минут и даже больше. Тогда в комнате останавливались все часы, шли помехами экраны компьютеров.

Она шла дальше — из щели выскочил заблудший таракан, в ужасе метнулся из угла в угол, да так и сдох, не добежав до стены. Она шла — пол вздрагивал. Не дойдя трёх шагов до кухни, она остановилась. Из лестничных пролётов потянуло холодным ветром.

На кухне притихли, мигнула лампа под потолком. Она постояла ещё секунду и пошла на следующий этаж.

Вечером женщина принесла тонкие коричневые свечки и расставила их по квартире. Две — на кухню, одну на тумбу рядом с телефоном, в комнату девочки — три, потому что там защита нужнее всего, остальные — в зал. Свечи чадили чёрным дымом. Маша наблюдала за рыжими огоньками, тянулась к ним, чтобы погреться.

Напрасно. Она замерзала всё больше. Холодный снег сыпал в окна, но дело было не в снеге. Она была привязана к Мифу, она им питалась. Его не было — и Маша медленно угасала. Скоро она превратилась бы в тот самый комок пыли под вентиляцией. Но теперь уже не на время. Теперь — навсегда.

Сущность третьей категории навсегда стала бы комком пыли.

Маша спряталась в трубах ванной комнаты и заплакала оттуда. Пламя свечей потухло. Сначала — в кухне и комнате девочки, после — под зеркалом. Свечи в зале погасли самыми последними. Женщина зажигала их снова, они испускали едкий дым и гасли.

Маша плакала: ей хотелось, чтобы снова была ночь, и снова Миф заперся бы на кухне. Она обнимала бы его за плечи и заглядывала через плечо в лужицу коньяка на дне стакана, не видя своего отражения.

Утром пришёл человек в чёрных одеяниях. Он тоже жёг свечи, читал вслух книгу — Маша видела, как разевается его рот. Она не слышала звуков, но ей и не нужны были звуки, чтобы понять — им страшно. Этой женщине, девочке, которая до сих пор не могла зайти в ванную. И человеку в чёрном одеянии, потому что гасли его свечи.

Маша выхватила книгу из его рук и швырнула о стену. От их страха становилось легче. Больше страха — больше сил у неё, больше времени, чтобы дождаться Мифа.

Она швыряла посуду из буфета, била старомодные тарелки. Скоро пол был устелен осколками. Маша вернулась в ванную и заплакала в трубах.

Ночью девочка и женщина не спали — сидели со включенным светом в зале, жгли оплывшие свечи. Маша их не гасила — зачем? Неинтересное занятие. Окна, задёрнутые плотными шторами, двери, которые подпёрли журнальным столиком, Машу не удержали. Она пришла к ним в зал и долго сидела у кровати.

Заплаканная девочка уснула на руках матери. Маша взяла ребёнка за руку и впитала в себя её неровный сон. Было хорошо — не так, как с Мифом, но тоже ничего. Она обхватила девочку собой и принялась пить её, жадно, почти не чувствуя вкуса.

Девочка проснулась, хватая ртом воздух, забилась на руках женщины, путаясь в одеяле, белая до синевы. Они наскоро оделись и ушли из дома, а Маша осталась ждать — комком пыли под вентиляцией. У неё теперь были силы, но их стоило поберечь.

Белая лампа горела над столом — утро выдалось сумрачным. От света болели глаза.

— Я больше не могу, — сказала Амина, пряча глаза. — Я не понимаю, что происходит. Я думала, такое бывает только в детских страшилках.

Миф смотрел на неё без интереса: сложенные на столе руки, смятая блузка, неубранные волосы. Женщина-горе. Адвоката она, конечно, не искала, бессмысленно и спрашивать.

— В чём дело?

— В нашей квартире… — Она прерывисто вздохнула, сгорбилась ещё сильнее. — Понимаешь, там что-то есть.

— Объясняй быстрее, у меня всего пятнадцать минут, — раздражённо оборвал её Миф. Пятнадцать минут — и ни минутой больше. А она смеет транжирить их на поэтические вступления.

Она и вправду выглядела так, будто не спала несколько ночей к ряду. Миф удивлялся, как она вообще двигалась и складывала слова в осмысленные предложения.

— Посуда сама собой бьётся. По ночам из ванной слышится жуткий звук, то ли вой, то ли плач. Свечки гаснут. Этой ночью оно напало на Диану и стало её душить. Нам пришлось уйти из квартиры. Просидели всю ночь у соседей. Но это не выход, понимаешь, это не выход. Диану до сих пор трясёт, она спать не может. Я отвела её к Марианне, чтобы не тащить сюда.

— Зеркало тоже не из-за стройки разбилось, да? — процедил сквозь зубы Миф. Он мог бы сказать, что так и знал, но нет. Он всего лишь предчувствовал.

— Это чертовщина какая-то.

— Никакая это не чертовщина. Это сущность, и её можно изгнать. Иди в Центр, напиши заявление, что… — Он осёкся. Провернул её слова в голове — тяжелые, как мельничный ворот. Непохожие на правду. Откуда в его квартире сущность? Это ведь чистый дом, один из самых спокойных районов, там в жизни ничего подобного не было. — Я должен посмотреть на это.

— Как? — плаксиво протянула Амина.

Миф поднялся. Если следователь и правда наблюдал за их разговором, сейчас он должен заинтересоваться. Под удивлённым взглядом жены Миф прошёл к двери, стукнул в неё кулаком.

— Я знаю, где она. Мне нужно попасть в мою квартиру.

Пол на кухне был устелён осколками — Амина не успела или не смогла их убрать. Миф увидел, какими голыми выглядели шкафы без стёкол в дверцах. В квартире стояла тишина. Он вошёл в ванную — услужливо зажглась лампа под потолком. В ванной было чисто и привычно, только вода капала из крана ржавая, грязными потёками изукрашивая раковину.

Тонкая трещина шла по оконному стеклу на кухне. Капитан поскрёб ногтем застывший свечной воск на столе.

— Вы обещали показать тело девушки, — напомнил он бесстрастно.

Миф отвернулся.

— Не тело, её саму.

— То есть вы похитили её и всё время прятали в квартире?

— Да. Нет. Не я. Сами увидите.

Двое оперов разбрелись по квартире, перебрасываясь шуточками о том, как же, должно быть, расстроилась жена Мифа, что перебила всю посуду. Понятые замерли на пороге, суеверно старясь не наступать на осколки зеркала.

Электронные часы остановились и показывали какую-то абракадабру. Миф сел на табуретку, покрутил в пальцах чайную ложку. Следователь стоял за его спиной молчаливым знаком вопроса.

Миф закрыл глаза.

Уставшее сознание плохо подчинялось. Память выдавала совершенно идиотские образы, а ему нужен был всего один, но в самых полных подробностях.

Он помнил её такой: в маскировочных брюках, в топе на тонких бретельках. Когда бретельки падали с плеч, обнажались незагорелые полоски. Волосы были острижены коротко — так удобнее, меньше мороки на полевой практике. Она носила сумку через плечо. Но эту сумку он утопил в болоте.

Ещё — спортивные часы на левой руке. Миф хорошо помнил её такой, какой она была в заброшенной больнице, и очень плохо — какой она была после. Почти не обращал внимания. А сейчас главное было — ничего не забыть. Если из сущности и материализуется просто кукла, пусть эта кукла будет похожа на оригинал. Чтобы в неё поверил следователь.

— Ну, — сказал Миф тихо, — я тебя жду. Выходи.

И зажмурился от напряжения, а ещё от страха, что ничего не выйдет.

Миф обернулся: она стояла у мойки, под решёткой вентиляции. Левая бретелька топа сползла, обнажив бледную полоску на плече. В руке она сжимала фонарик. Маша разжала пальцы, и фонарик стукнулся об пол. Она не шевельнулась.

— Что вы с ней сделали? — медленно проговорил следователь, и Миф готов был поклясться, что впервые слышит в его голосе ужас.

Горгулья явилась минут через семь.

— Это правда она?

— Я понятия не имею. Я никогда не превращал сущностей в людей. Скажем так, я никогда не встречал сущность, которую можно было бы вернуть в человеческий облик.

Миф сидел в больничном коридоре, он не мог её видеть. То, что раньше двигалось, творило глупости и болтало без умолку, теперь было неподвижным слепком человека. Она не шевельнулась бы, не моргнула, даже если бы он начал резать её на куски. Вызванный врач диагностировал ступор. Придурок.

— Есть возможность, что это не она, просто какая-то материализованная сущность? — Горгулья стояла перед ним, загораживая собой окно и отросток коридора. Она умела вот так взять и загородить собой весь мир.

— Нет, это она. То, что было ею, во всяком случае. Если бы сущность была чужеродной, она могла бы принять облик, но ненадолго и не стала бы точной копией.

Горгулья упёрла руки в бока.

— Были прецеденты?

— Чего? — вяло отозвался Миф. Он так устал, что запросто мог бы проспать двое суток, но понимал, что этого ему никто не позволит. Придётся рассказать эту историю ещё раз сто. Убеждать, ссылаться на крупный учёных, многозначительно молчать.

— Были прецеденты, когда человек превращался в сущность?

— Как по-вашему, мы можем узнать о таких прецедентах? Он сам прибежит нам рассказывать? Люди пропадают сплошь и рядом. Кто их знает, зарезали в подворотне, продали на органы или превратили в сущность? Ну кто об этом может знать? — Миф выдохся.

Горгулья отвернулась и отрезала:

— Ясно.

Они молчали ещё долго, потом из палаты вышел врач.

— Горе луковое, — сказал он Горгулье укоризненно, как старой знакомой. Она поймала врача за локоть.

— Могу я к ней зайти?

— Зайти-то можно, но зачем? Она всё равно не разговаривает.

Горгулья отодвинула его плечом и вошла. Миф приготовился ждать её, опустил голову на подставленные руки, закрыл глаза. В темноте метались яркие пятна: осколки посуды, зелёный топ на тонких бретельках, красная малина. Нет, это кровь. Пятна крови на полу, на стенах — откуда их столько? Он никого не убивал, откуда тогда пятна?

Он вздрогнул, понимая, что задремал. Сел ровно, пытаясь угомонить бешено колотящееся сердце. Теперь всё будет хорошо. Обвинения снимут, конечно. Вот вам Маша — никто её не убивал. Битую посуду можно выбросить и купить новую. Этта пусть убирается к демонам. Теперь всё будет хорошо.

Или теперь всё начнётся сначала?

Горгулья вскоре вышла, и её застывшее лицо напоминало лицо Маши — взгляд сквозь мир.

— И как теперь объясняться перед её родителями?

— Скажи им, что ребёнок чудом спасся, они будут благодарны. — Нервно рассмеялся Миф.

Горгулья посмотрела на него так, словно хотела ударить, но передумала. Сдержалась. И ушла по коридору, впечатывая шаги в паркетный пол.

Сабрина приходила чаще остальных. Миф не являлся вообще.

Сабрина и сказала им за день до.

— Ни о чём её не спрашивайте, ни о Мифе, ни о чём, в общем. Когда она вспоминает, она как будто снова уходит туда.

Группа настороженно молчала, отодвинув в сторону конспекты. В перерыве между двумя парами философ вышел подышать в коридор, и хорошо. Никому не хотелось болтать об этом при нём.

— А я и не собиралась, — обиделась Ляля. — Я вообще спросить хотела. Она мне платье поможет сшить к новогоднему балу, или я опять в форме должна идти?

Ватная тишина приложилась к окнам со стороны улицы. Маша вошла и замерла в приходе между партами, как будто забыла, что делать дальше.

— Привет, — сказал Ник. — Хочешь, возьми мои лекции переписать. У меня почерк понятный, не то, что у этих.

Он презрительно махнул рукой в сторону второго ряда.

— А ты мне платье сошьёшь? — Отряхивая руки одну о другую, из-под парты возникла Ляля. Она завязывала шнурок, а взъерошена была так, словно копала подземный ход.

Маша прикусила губу, глядя куда-то в угол. На ней была новая форма, новая сумка висела на плече. И причёска была новая, точнее, очень старая — с такой стрижкой она ходила летом, чтобы волосы не мешались.

— А, — произнесла она чуть погодя, — извините. Я просто иногда забываю, что нужно отвечать… голосом. Я странная, да?

— Видал я и страннее, — вздохнул со второй парты Рауль. — И это, застегни верхнюю пуговицу. Ходишь, как шпана.

Вошёл философ — во фланелевой рубашке под классическим пиджаком, в джинсах — и осторожно, будто по минному полю дошёл до стола. Пока все рассаживались, улыбнулся Маше.

— Давно вас не видно. Без вас было скучно. Никто не рассказывал про материализацию смерти… или как там?

Маша, успевшая сесть, вскочила. Провела взглядом, как будто ножом, из угла в угол комнаты. В напряжении прикусила губу и, пальцы, сжавшие край парты, побелели. В тишине медленно перевернула страницу Ляля.

— Извините. Я просто забываю, что нужно говорить… словами. — Маша села и, оглянувшись на остальных, тоже открыла тетрадь.

— А, — глухо отозвался философ. — Хорошо, я учту. Давайте продолжим рассматривать статью.