Проклятье

Глава 4. Призраки несбывшихся желаний

Любовь — глупая сила.

Сабрина пришла на лекцию Горгульи — не решилась пропустить. Она вошла за две минуты до звонка, со спортивной сумкой через плечо. Сумку бросила в угол и села за первую парту, как будто Маши там не было и быть не могло.

Шумел просыпающийся институт, первая группа рассаживалась в аудитории. Из приоткрытой двери было видно, что на лестничном переходе, у окна, стоит Горгулья и ждёт звонка.

— У меня с Мифом всё, — вполголоса произнесла Маша. — Совсем.

Сабрина обернулась к ней. Волосы, не забранные резинкой, были чуть влажными от утреннего дождя и пахли арабскими духами. Глаза Сабрины сделались бешенными, потом — испуганными.

— Что он тебе сделал?

На второй парте Ляля громко жаловалась на то, как всю ночь писала реферат. На четвёртой стрекотал какой-то прибор в руках Ника.

— Ничего. Просто сказал, что… всё. — Маша знала, что одногруппники не станут подслушивать, но говорить в полный голос она всё равно не могла. Сказать правду — тем более. По утрам всегда бывало особенно паршиво. Она не могла даже накраситься толком — текла любая тушь.

Сабрина вздохнула и порывисто схватила Машу за руку, потом обняла.

Следующие дни ползли друг за другом, медленные, как ржавые трамваи. Сидеть на занятиях было ещё терпимо, на переменах Маша отвлекалась болтовнёй с одногруппниками, но по вечерам начиналась настоящая мука. Сабрина тут была не причём, наоборот, она всеми силами пыталась развлечь Машу, но той хотелось разве что лежать, глядя в стену.

Или лениво перебрасываться сообщениями с Алексом — тоже ничего. С ним она как будто жила в другом мире, в придуманном, и там жилось легче.

«Ну ладно», — писал каждый день в семь вечера. — «Я пойду на тренировку. Опаздывать нельзя, тренер — зверь. Сто приседаний пропишет, и привет».

«А я схожу на шахматную секцию», — вдохновенно врала ему Маша. Врать было легко и весело, а в шахматы она не играла отродясь.

Но возвращаться по вечерам в общежитие делалось всё невозможнее.

Когда она шла по улицам, чудился шум колёс за спиной. Казалось, что за ней едет машина Мифа. Тянуло обернуться. Вот бы и в самом деле это был он. Он бы вышел к ней и сказал, что всё не так. Что все было неправдой.

В четверг вечером Маша осталась после занятий в архиве — писать литературный обзор для курсовой. Она успела зарыться в бумаги с головой, когда услышала за спиной шаги. Шли явно двое, и ни один из них не был женщиной архивариусом. Уж шаги той Маша успела изучить от и до, к тому же она припадала на одну ногу.

— Привет. Ты Маша Орлова, да?

Двое — девушка в чёрном рабочем халате и ещё одна, в модном костюме, замерли возле её стола. Маша обернулась к столу архивариуса: за ним никого не было. Странно, хранительница, наверное, вышла.

— Да.

— Еле тебя нашли. Прячешься ты что ли, — сказала та, что была в рабочем халате.

Маша хотела бы возразить, что найти её не так уж сложно, достаточно посмотреть в расписание занятий, но слова показались лишними. Вряд ли им было интересно слушать.

— Вот что, я — Аня, лаборантка, а это Карина. — Она кивнула в сторону спутницы. Та держалась прямо и холодно. — Она соискатель, пишет диссертацию у Мифодия Кирилловича. Ты должна знать.

— Не припомню, — проговорилась Маша.

— У нас к тебе небольшое дельце есть. Да не бледней ты так, можно подумать, мы тебя на ограбление зовём. Расслабься.

У Ани были длинные волосы, до пояса и все в мелких завитушках. Ничем не забранные они, наверное, страшно мешали ей и постоянно падали на лицо.

— Дело такое — нужно составить отчёт по гранту. Куча документов, сама понимаешь. — Аня многозначительно кивнула на толстые папки, которые громоздились на стеллажах. — Ты теперь работаешь у Мифа, так что ты с нами.

— Он мне ничего не говорил, — качнула головой Маша. Разговор сворачивал на неприятные темы, и у неё заныли обветренные губы.

— Конечно. Он у нас — деловая колбаса, вечно всё забывает. А уж работать с документами — это вообще не царское дело, сама понимаешь. — Аня заговорщицки подмигнула ей. Карина стояла рядом прямая, как палка, и молчаливая.

— Ну… я помогу, если это так важно. А что надо делать?

Аня обернулась к Карине и кивнула ей, та выступила вперёд, и Маша только сейчас заметила небольшой, но уже оформившийся животик под стильной блузкой. Карина села на стул напротив неё, скрестила на груди руки.

Маша не заметила, когда Аня вышла.

— Так, — произнесла Карина учительским тоном. — Понимаешь, в чём дело. В отчёте нужно определённое количество статей, а у нас не хватает. Сама видишь, как я буду в таком положении по недостроям лазить?

Маша молчала. Она уже начинала понимать, куда клонит её собеседница, но чуяла, что ничего хорошего из этого не выйдет. Карина смотрела на неё сверху вниз, хоть и была примерно такого же роста.

— Миф сказал мне, что у тебя есть данные по каким-то аномалиям. У него на столе лежала твоя статья. Можем что-нибудь придумать и опубликоваться в соавторстве. У меня есть кое-какие связи в редакторской коллегии, а тебе на третьем курсе настоящая статья — большой плюс. В общем, ты нужна науке. — Уголок её губ дёрнулся, как будто наружу рвалась улыбка. Маленькая и слабая — она так и не прорвалась.

— В каком смысле? Если моя статья у Мифа…

Аня нагнулась к столу, враз сделавшись ближе. У неё были неестественно синие глаза.

— Там нет части расчетов. Ты, наверное, забыла их отдать. Где они?

Три распечатанных листа с расчетами лежали в сумке. Маша вынула их и протянула Карине. Сердито поджав губы, та просмотрела данные. За цифрами и сухими оборотами фраз прятался мальчик в большой не по размеру куртке. Смертёныш. Но Карина этого не знала.

— Не докторская диссертация, но пойдёт. Кажется, вот здесь ты неправильно посчитала. Ладно, я переделаю. Пока.

Маша услышала, как шагает между стеллажами женщина-архивариус. Она замерла в другом углу залы, зашуршала бумагами. Карина ушла, не оглядываясь. Глядя ей вслед, Маша ощутила вдруг острую ревность. Очевидно, что Карина красивее её. И умнее — она ведь соискатель. В сравнении с ней Маша едва ли выбивается из массы прочих серых мышей. И Миф наверняка…

Она одёрнула себя. Никаких больше мыслей о Мифе. Никаких!

Архивариус проковыляла мимо, походя заглянув в Машину тетрадь. Увидела там пустой разворот и хмыкнула.

В пятницу Миф не пришёл на лекцию. Они всей группой стояли под дверями аудитории. Давно пропел звонок, в соседних комнатах начались занятия, а Миф так и не пришёл.

— Ну, кто пойдёт на кафедру спрашивать? — Ляля окинула всех строгим взглядом.

Староста Мартимер спрятался от него в углу. Кто-то из второй группы отпустил замечание о том, что стоило бы подождать ещё минут десять и тихонько сбежать через чёрный выход. Миф всё-таки не профессор. Или профессор? Тут мнения разделились.

— Я пойду, — сказала вдруг Сабрина.

Послышалось несколько разочарованных вздохов.

Маша ожидала поймать её взгляд, но Сабрина развернулась и сбежала вниз по лестнице. Девушки из второй всё порывались уйти, поудобнее перехватывали сумки, медленно, как будто непроизвольно отступали прочь от аудитории, но никто так и не рискнул сбежать.

Сабрина вернулась быстрее, чем все ожидали. Перескакивая через ступеньку, она забралась на этаж, и десять шагов до аудитории шла, как по битому стеклу.

— Его не будет, — сказала загробным голосом. — Можем идти.

По коридору пронёсся радостный гул, и даже Маша улыбнулась — и наконец позволила себе вдохнуть полной грудью. Разбредалась вторая группа. Рауль с Ником отбыли в подвал, в приборный кабинет. На верхних ступеньках лестницы Ляля и Мартимер обсуждали, куда податься до следующей пары.

Сабрина осталась на месте.

— Маша, — сказала она, когда возле аудитории не осталось никого, кроме них. — Ты должна мне рассказать. Что у вас случилось?

— Ничего, — живо затрясла головой Маша. — Честное слово, ничего.

— А почему он уехал? Мне сказали на кафедре, что он куда-то уехал.

— Откуда я знаю! Может, в командировку. Ты что, думаешь, будто жизнь Мифа только вокруг меня вращается?

Сабрина развернулась и пошла к лестнице, бросив на ходу:

— Почему когда дело касается Мифа, ты постоянно врёшь и изворачиваешься?

Маша хотела броситься за ней следом, но передумала. Она выпила чаю в буфете и ушла в архив, чтобы там закопаться в пожелтевших от времени бумагах и временно обо всём забыть. Следующей парой был семинар с Максимом.

Маша три раза пересаживалась с автобуса на автобус. Она сверялась с картой и напряжённо слушала объявления остановок. И всё равно проехала на одну дальше.

По обеим сторонам улицы тянулись однотипные высотки, бестелесно-серые от дождя и тумана. Перчатки она, конечно, забыла, и голую руку, в которой держала карту, обдувало ледяным ветром.

Больше всего она боялась пропустить нужный поворот во дворы. По таким районам можно блуждать часами и всегда выходить к одному и тому же месту. Дома, маленькие магазины, госорганизации. Скоро ведь стемнеет, а она так и не раздобыла фонарь.

Чёрный дом рядом с жилой девятиэтажкой сложно было не заметить. Об него спотыкался фонарный свет, как будто наталкиваясь на стену. Дом стоял между новенькими высотками, как грязная дворняга на выставке породистых собак.

У Маши не было ключей. Она прошла по бывшему газону — наискосок, утопая в жирной грязи, и заглянула в окно. Оттуда повеяло знакомым ароматом разрухи и плесени. В полумраке коридора она различила светлое пятно — сломанный стул.

Миф сказал, что если и есть в городе сущность, которая накладывает проклятья, она живёт в этом доме. Он сказал, что проверил все остальные места — с помощью Маши проверил — и там ничего не было. Он сказал, что разберётся, и уехал. Бросил её наедине с проклятьем. Всё.

Она прыгнула, подтянулась на руках и села на подоконник. Привычно заныли виски. Здесь и правда что-то жило, и оно не собиралось выходить к ней так просто, как смертёныш.

— Эй, — позвала Маша в пустоту. Она знала, что идёт на большой риск, просто появляясь здесь, но разве она могла по-другому? Миф передал ей проклятье и уехал со спокойной душой. Поделом ей — не будет такой дурой.

Сквозняк пошуршал слежавшимся мусором. Это вряд ли походило на ответ, но пока ей было достаточно и такого.

— Я сделаю тебя сильным. Хочешь? Ты же хочешь стать сильным?

Она перекинула ноги через подоконник, почти на ощупь прошла вглубь комнаты. Внутри было гораздо сумрачнее, чем виделось через окно. Силуэт рухнувших перил казался человеком, присевшим на корточки.

Способ, который собиралась использовать Маша, противоречил всем правилам, мыслимым и давно забытым. Он противоречил даже здравому смыслу.

Всё так же на ощупь Маша достала из сумки жестяную миску — взяла с кухни ту, которую было не жалко — поставила её на пол. Глаза уже привыкли к полумраку. Маша видела светлый круг миски, призрачные пятна своих ладоней.

Она достала бутылку с водой, отвинтила крышку. Даже привычный плеск звучал здесь глухо и потусторонне. Маша чувствовала, как затекают от неудобной позы ноги. Она наполняла миску, пока не поняла, что полилось через край, потом вынула нож.

Складной нож она этим утром долго искала. Он оказался в рюкзаке, Маша его так и не вынула после полевой практики. Его пришлось наточить — на практике кому-то из группы пришла в голову идея вырезать по дереву, и лезвие напрочь затупилось.

На самом деле Маша всегда очень боялась боли, любой. Даже сдачи крови она боялась, как ребёнок. Даже порезав палец на кухне, обливалась слезами. Это был повышенный болевой порог. Побочный эффект её особой чувствительности к сущностям.

Она взяла нож покрепче, чтобы не дрогнули руки, и полоснула ладонь поперёк. В полумраке комнаты кровь казалась смолой — тягучие, упругие капли падали на поверхность воды и тонули, растворяясь.

Дрожа от боли, Маша бросила в сумку нож, достала из кармана платок и зажала им рану. Дождалась, пока высохнут слёзы на глазах.

— Ешь, — сказала она, глядя прямо перед собой. — Ты можешь поесть.

«Никогда не корми их. Они станут сильными и придут за тобой», — было такое правило. Она не могла вспомнить, где прочитала его. Может, нигде и не читала, а ей просто рассказали.

Маша отлично помнила его, но теперь была другая ситуация и её собственные правила. Зажимая платок в руке, она поднялась, прислушалась.

«Нельзя прислушиваться, если различаешь в дальней пустой комнате подозрительный шорох», — правило, выцарапанное на задней парте в аудитории номер триста один. — «Они станут сильными и придут за тобой».

Она стояла и слушала. Гудел в коридоре ветер, где-то на периферии мира, очень далеко шуршали колёса машин. Она слушала, прикрыв глаза, хотя и так мало что видела в темноте.

— Иди сюда, — сказала Маша, чувствуя, как её голос затухает, едва прозвучав. Запасы смелости истощались — она и так сделала слишком много против правил. К тому же от волнения отчаянно колошматило сердце, а это было плохо. Ведь он наверняка питается страхом, как и все они.

— Иди, — шепнула она и услышала, как в дальней комнате раздаётся тихий шорох, потом снова и ещё. Это были бестелесные шаги. Тот, кто шёл в дальней комнате, не имел массы тела, физически под ним просто не могли скрипеть старые доски: он не имел тела вообще. Его шаги существовали только затем, чтобы их слышали.

Маша ощутила, как мурашками холода покрываются её руки и ноги. Мгновение она не могла заставить себя шевельнуться и отчаянно пыталась вернуть власть над своим телом. Она слушала шаги.

«Если слышишь шаги за спиной — не оборачивайся».

Они были уже в коридоре, когда Маша сбросила оцепенение. Она бросилась к окну. Онемевшие ноги никак не хотели подниматься выше, Маша забралась на подоконник только с третьей попытки. Мир вокруг неё потёк, как разбавленные водой краски. Пока она бежала — она не слышала шагов за собственным топотом. Когда на секунду замерла на подоконнике — они оказались уже совсем близко. Кажется, у самой миски.

«Не оборачивайся!»

Она зажмурилась и махнула в темноту за окном. Грязь пружинила под ногами, хрустели ветки чахлого кустарника. Не особенно ориентируясь в темноте, Маша побежала и выскочила на освещённую площадку у подъезда высотки. Там на неё удивлённо обернулись две мамаши с колясками.

Ждать автобуса пришлось очень долго. Маша успела отчаяться, когда он всё-таки пришёл — пустой и сонный. Она села у окна, достала из сумки телефон. С экрана ей улыбалась зубастая летучая мышь.

Может, позвонить Мифу ещё раз? В самом деле, не убьёт же он её за один единственный звонок. Она впервые подумала, что, может быть, всё не так, всё по-другому. Может, проклятье — это не так уж страшно? По крайней мере, всё плохое, что с ней случилось в последнее время — в архиве с верхней полки свалилась стопка дел, больно ударила по голове. Женщина-хранительница долго укоризненно молчала.

Возможно, Миф не бросил её, а ему вправду потребовалось срочно уехать. Но он вот-вот вернётся и поможет. И тогда то, что затеяла Маша, её месть, окажется полной глупостью.

Телефон задрожал в руках, и от того казалось, что Эми презрительно кривится. Было ещё не поздно всё остановить. Нужно позвонить Мифу и рассказать. Он знает. Он скажет — как остановить.

Маша нашла в телефонной книге его номер и замерла, глядя в экран. Звонить или нет? Что если он вправду бросил её, тогда какой беспомощной и жалкой она ему покажется.

Звонить? Она вздохнула и последним усилием переключилась на другой номер. Набрала его и послушала, как успокаивающе звучат длинные гудки.

— Ты поговоришь со мной? — спросила она у Алекса, только различив его дыхание в телефонной трубке.

Ляля заметила, что из общежития начали пропадать тараканы.

Раньше, стоило включить свет на кухне или в туалете, из-под ног обязательно выскакивал хоть один, а то и компания, и бросались врассыпную по щелям. Ляля лежала с книжкой на кровати — соседка так и не вернулась, поэтому ноги можно было взгромоздить на изголовье второй койки — и краем глаза наблюдала, не пробежит ли кто. Не пробежал. Вчера утром она нашла тараканий труп посреди комнаты — странно так сдох, как будто места другого не нашлось. Или бежал в ужасе.

Ляля вздохнула и, отложив книжку, склонилась к нижнему ящику стола. Там, завёрнутый в полиэтилен, лежал кусок красного кирпича. Там же была припрятана ступка, вымазанная в красном, и пачка соли. Скоро это всё пригодится.

Вздохнув ещё раз, Ляля поплелась по соседям — у кого-нибудь да нашлось бы молоко. Мимо запертой душевой она прошагала быстро: там гулко стонали трубы, вслушиваться не хотелось. Окно между этажами какая-то добрая душа уже закрыла. Считая про себя, Ляля перешагивала через каждую седьмую ступеньку.

На четвёртом этаже свет горел ярче.

— Молоко есть? — Она заглянула в первую комнату слева.

— Масло чёрного тмина, — буркнул Мартимер, кивая на маленький холодильник в углу комнаты. — Ты попробуй, оно гораздо лучше.

— Тьфу на тебя, ещё пробовать.

Ляля хлопнула дверью. Пришлось тащиться на пятый этаж — а это опять мимо душевой.

— Молоко есть?

Сабрина, сидевшая на кровати, показала взглядом на холодильник.

— Хороший ты человек, — со слезами в голосе призналась Ляля и вытащила с верхней полки непочатый пакет. — Спасибо. Я потом отдам.

Сабрина мотнула головой — «не утруждайся».

Ляля пошлёпала к выходу.

— А что, уже нужно? — спросила она так, словно только что поняла, зачем Ляле молоко. — Рано в этом году.

— Рано, — согласилась Ляля. — Я думала, недельки две ещё спокойно походим, а тараканы уже пропали. Так что…

Она многозначительно развела руками.

— Тьфу ты, — невнятно ругнулась Сабрина. — Нужно было вещи утром постирать. Теперь в душевую после темноты не зайдёшь.

Ляля понимающе вздохнула.

— А где Машу потеряла?

Сабрина отвернулась к окну. Это означало — «понятия не имею».

Она вошла в комнату общежития уставшая и мокрая. Бросила сумку у порога.

Сабрина сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки. Её взгляд застыл на одной точке — где-то за дверцей шкафа. Раскрытая книжка была забыта.

— Ты знаешь, что говорят на кафедре? — медленно произнесла Сабрина. — Мартимер был на собрании старост, услышал случайно. Миф сбежал. Он никого не предупредил, что уезжает. Его даже жена ищет, говорит — был и пропал. А у него маленький ребёнок, между прочим.

— Да? — Маша постаралась, чтобы голос звучал отстранённо. Какую там погоду обещают на завтра? А, Миф сбежал… Ну что ж, на юге вообще шквальный ветер, говорят, вот им плохо, а Миф сбежал — это ерунда. — Он раньше пропадал, помнишь? Может, это его любимое развлечение.

Она включила чайник. Задёргивая шторы, прошлась по комнате.

— Маша, что он тебе ответил? Ты же призналась ему, я правильно понимаю? А он что?

— Что? — Маша пожала плечами, не спеша оборачиваться в сторону Сабрины. В узкой щели между шторами она рассматривала оранжевые квадраты общажный окон. Почти за всеми копошилась жизнь. У крыльца стояла машина. Она пригляделась: нет, не Мифа, какая-то другая, незнакомая машина. — Конечно, он сказал, что между нами ничего быть не может. Что нам лучше не видеться некоторое время.

Сабрина смотрела ей в спину, и от этого мокрая куртка ещё сильнее липла к телу. Маша нашла в себе силы и обернулась.

— Пойду в душ, а то замёрзла.

Она схватила с полки полотенце и вышла, прямо в куртке и уличной обуви. Вспомнила, что в кармане остался лежать телефон. Он был влажным и лёгким. Меню телефонной книги никак не хотело поддаваться замёрзшим пальцам, но Маша добралась до нужного номера.

— Алекс, помнишь, ты говорил мне, что сможешь через базы данных найти адреса? Мне нужен один…

По утрам, как обычно, текла с ресниц чёрная краска, но Маша упрямо красилась снова и снова. Неподвижная Сабрина сидела рядом, за первой партой и вздыхала:

— Маша, не мучайся так, а…

— Всё нормально.

— Я вижу, как нормально.

За кафедрой распалялась Аннет — молодая, очень гордившаяся защищённой до срока диссертацией — и постоянно косилась на них. Маша откладывала зеркало и влажную салфетку в сторону, пыталась что-нибудь записать, но слова лекции скользили мимо неё и никак не вязались друг с другом.

Каждое утро она мечтала позвонить ему и сказать: «Я тебя ненавижу. Ты чудовище. Ты ещё узнаешь, как это, когда вот так предают». Каждый полдень она была готова всё ему простить. Каждый вечер она клялась себе, что никогда не покажет Мифу это отчаяние. А если он вернётся, будет издали смотреть на него. Вот бы увидеть его снова.

Каждый раз, когда рука тянулась к телефону, она звонила Алексу и слушала его развесёлую болтовню про учёбу, секцию, компьютерные игры и ещё тысячу абсолютно скучных тем. Но он узнал для неё адрес Мифа, за это Маша готова была слушать ещё миллион рассказов.

У Аннет был один недостаток — или достоинство — за пятнадцать минут до окончания пары она незаметно сползала с научных тем и переключалась на обывательские рассказы о том, какая сегодня была пробка на проспекте Рождественского, и как у её подруги украли сумку с кошельком, паспортом и дорогущей помадой.

Тогда парни принимались за свои дела, а девушки внимали и поддакивали. Перебить Аннет в такие моменты мог разве что ректор, и то не факт.

— Я убью твоего Мифа, — сказала Сабрина, откидываясь на спинку стула. — Можно я его убью?

— Делай, что хочешь.

Маше незачем было убивать Мифа. Она знала, что уничтожит его, но по-другому. Она уничтожит его жизнь, и пусть он почувствует, как это, когда тебя предают. Для исполнения её плана требовалось время и терпение, поэтому Маша терпеливо вытирала потёкшую тушь и перекрашивалась заново. Поэтому она уговаривала себя не звонить ему.

После лекции они спустились в библиотеку. Пока Сабрина выписывала учебники, Маша подошла к стойке с научными журналами, от скуки подцепила свежий институтский вестник. На обложке красовался герб — здание в овале и хищная птица в полёте над ним. Она перелистала страницы и зацепилась вдруг взглядом за знакомую фразу.

«Сущность четвёртого порядка была определена нами как модификация…»

Смертёныш. Она точно помнила, что писала так о нём. Маша хмыкнула и принялась листать дальше. Мало ли аномалий четвёртого порядка описывается каждый месяц сухими научными фразами. Сабрина у стойки библиотекаря любовалась потолком в ожидании, когда ей принесут книги.

Маша вернулась назад, к статье и нашла фамилию автора. «Сибирская К.», — курсивом вилось под названием. Название было путаным, незнакомым Маше. Но цифры в колонках таблицы она помнила почти наизусть. И пропущенную запятую во втором абзаце. Она почувствовала, как внутри стало горячо, а потом сразу холодно.

«К» — это Карина, никаких сомнений. Можно, конечно, подняться на кафедру и спросить, кто такая эта Сибирская, но к чему формальные выяснения, они не в кабинете следователя. Вот статья, вот буква «К» — обрезанное имя. Всё предельно ясно. Соискателям вроде бы очень нужны статьи в центральной печати, а Картина в её-то положении — разве может лазить по чердакам и подвалам.

Заложив нужное место пальцем, Маша подошла к Сабрине. Та перебирала книги под бдительным взглядом библиотекарши.

— Это из фонда редких… только в читальном зале.

— Сабрина, — позвала Маша.

Та дёрнула плечом.

— Секунду. Выпишите мне эту в читальный зал.

— На неделю. Хватит? — Библиотекарша так сморщилась, будто Сабрина отбирала у неё младенца.

Маша тронула подругу за локоть.

— Посмотри, а?

— Погоди говорю.

Маша отступила, заново пролистала журнал. Может, сделать копию на память? А, чёрт с ним. Она вернула журнал на стойку и пошла к Сабрине, которая уже тащила гору книг к столу.

— Что ты хотела?

— Ничего, ерунда, — через силу улыбнулась Маша.

На следующую пару Миф снова не пришёл, и это уже никого не удивило. Группа постояла под дверями аудитории положенные пятнадцать минут и хотели уже разбрестись, кто куда, но, цокая каблуками, пришла Аннет.

— У вас же семинар сегодня? Вот и отлично. Идёмте.

В маленькую угловую комнату набилось сразу два потока — третий курс и четвёртый. Выяснилось, что Аннет попросили взять третьекурсников к себе, «чтобы не бродили по коридорам».

— Уж лучше бы побродили, — проворчала Сабрина, раскладывая вещи на первой парте.

Пока Аннет суетилась, заставляя парней поплотнее закрыть окна, пока комната была похожа на растревоженный муравейник, Сабрина вытащила Машу в коридор.

— Слушай, ты знаешь, кто его любовница? Она работает гардеробщицей в библиотеке.

— Чья? — не сразу сообразила Маша. — А-а-а… Откуда ты знаешь?

Сабрина закатила глаза: «ну что за глупые вопросы».

— Видела. Она его встречать ходила к институту, к последней паре. И они вместе уходили. Я очень хорошо запомнила её — она ещё носит такие перчатки без пальцев. Даже когда работает.

Маша пожалела, что никогда раньше не смотрела в лицо библиотечной гардеробщице. Теперь она хотя бы знала, красивая ли она. Впрочем, какая разница.

Отвернувшись в сторону, Сабрина продолжала:

— Говорят, что она тоже исчезла. Но вообще-то она вроде в отпуск ушла. Здесь по-разному говорят. Тьфу, приходится верить в эти сплетни.

— Зачем ты мне рассказываешь? — хмуро поинтересовалась Маша. Она тёрла лоб, пытаясь вспомнить гардеробщицу, которая ходила в перчатках без пальцев. То ей казалось, что она точно помнит её рыжий свитер и вежливую улыбку, то наоборот — не помнит ничего.

— Начинаем, — повысила голос Аннет, прерывая сразу весь шум.

Маша вошла, за ней следом Сабрина. За первой партой сидели две девушки с четвёртого курса. Одна — имени Маша не знала, но все её звали почему-то Пёс — криво усмехалась.

Их вещи нашлись на последней парте — брошенные кое-как. Сумка Маши придавила тетради. Здесь дуло из окна, а от батареи пыхало жаром.

— Ну конечно. Прогуливали, наверное, весь месяц, а теперь решили намозолить преподу глаза. — Поджав губы, Сабрина распрямила смятый лист в тетради и села.

Начинать скандал было бесперспективно — Аннет уже вещала из-за кафедры.

— Ну что, поскольку у нас получается сдвоенная пара, предлагаю так: доклады делаем по очереди. Сначала четвёртый курс, потом третий. Или… — Она нервно дёрнула верхнюю пуговку на блузке.

— Или наоборот, — закончила за неё Пёс. Она обернулась и сказала в тишину аудитории. — Сначала третий курс. Дедовщина, ребятки, дедовщина, а вы что думали.

— Да мне всё равно, — буркнула Сабрина, — могу и первая выступить.

Кругом заворчали, но тихонько, чтобы не вызвать истерику у Аннет. Она и так была на грани. Тяжело дышала, так что чуть ли не лопалась на груди атласная кофточка.

— Начинайте уже хоть кто-нибудь!

Вышла Сабрина, получила своё отлично и успокоилась. За ней потянулись остальные. Как всегда, к концу пары Аннет начала тяжело вздыхать и рисовать в блокноте инопланетные цветы. Понимая, что она уже почти не слушает, все несли откровенную чушь, стараясь только не очень удаляться от научного стиля. Пятёрки в журнале липли в столбик — одна к другой. За десять минут до звонка вышла Пёс.

С задней парты Маша плохо видела, какие схемы она рисует на доске. Но слышимость в аудитории была вполне приличная. Для порядка Маша даже шикнула на сидящих впереди.

— Аномалии четвёртого порядка можно классифицировать следующим образом…

Вымученный доклад, до последней строчки списанный из учебника, — от него хотелось зевать. Маша легла грудью на парту и заставила себя слушать дальше. Если она правильно помнила, в той книжке была одна неточность.

Осталось пять минут до конца пары. Сабрина умиротворённо складывала журавлика из клетчатого листа.

— Аномалии четвёртого порядка разворачиваются чаще всего близко к людям, но они не несут никакой опасности.

— Можно вопрос? — Маша подпрыгнула на месте.

Вскинулась Аннет, которая уже дремала. Сделала умное лицо. Вопросы на семинарах она всегда поощряла.

— Да-да, задавайте.

С задней парты ей не было видно, какое выражение приобрело лицо девушки по кличке Пёс, но Маше казалось, что злобно-собачье. Сабрина слишком резко провела журавликом по краю парты.

— Вы сказали, что они не опасны для людей, а как на счёт бродяги? Мне всегда казалось, что это довольно опасная аномалия.

Она села, провожаемая взглядами однокурсников. Аннет покивала. Покачивалась её выставленная в проход нога в чёрном чулке.

— Кстати, этот вопрос освещался в моей диссертации. Очень любопытно, я слушаю.

Они все обернулись к Псу, а та перебирала отпечатанные листы. Бесполезно: Маша знала, что ответа на этот вопрос нет в учебнике. Молчание неприлично затягивалось.

— Ну что же вы? — Аннет горестно вздохнула.

— Сейчас, — хрипло попросила та. Квадратный подбородок заходил вправо-влево.

По аудитории пополз шумок — все уже получили свои пятёрки, все ощутили приближение перемены. Никого не интересовали аномалии.

— Прискорбно, — заметила Аннет. — Вы не смогли раскрыть тему. Больше тройки поставить не могу.

Секунду Пёс наблюдала за движением её руки над журналом.

Маша прикусила губы, чтобы они не расползлись в улыбку. И грянул звонок.

На большой перемене Маша увидела, что дверь в кабинет Мифа приоткрыта. Она часто прогуливалась мимо, чтобы первой узнать, если что, но такое видела впервые. Из комнаты под лестницей тянулась ниточка табачного запаха и жёлтого света. Странное дело — Миф никогда не оставлял дверь приоткрытой. Но Машино сердце всё-таки пропустило удар.

Она сбежала с лестницы и осторожно заглянула в щель. В проходе между книжными шкафами она увидела стремянку в четыре ступени и девушку на ней — та копалась на верхних полках.

— Привет, Карина, — через силу улыбнулась Маша, протискиваясь между шкафом и стремянкой.

Та с недовольным видом обернулась. Она была в узком бежевом платье, отчего подросший живот выделялся ещё сильнее.

— А Мифодия Кирилловича сегодня не будет, ты не знаешь? А то мне нужно у него спросить… слушай, а можно я одну книжку возьму? Мифодий Кириллович мне разрешил, честное слово.

— Точно разрешил? — Губы Карины дрогнули. — Ну бери уже.

Маша прошла к его столу: прижатые клавиатурой, там всё ещё лежали её расчеты. Рядом валялись жёлтые листочки для заметок. Записи на них — не разобрать. У Мифа почерк ещё хуже, чем у неё.

Она вытащила с полки какой-то учебник, потеснила фотографию серьёзного человека. Замерла и прислушалась: Карина чем-то шуршала на полках. С её места нельзя было увидеть, что делает Маша за столом Мифа. А реши Карина спуститься с четырёх ступенек, Маша успела бы замести следы.

Она открыла верхний ящик стола. Там громоздилась целая свалка ключей: новых и старых, жёлтых и серебристых. С брелоками и без. Сжав зубы, чтобы не застучали, Маша схватила один, с брелоком в виде ракушки. За ним потянулся второй, почерневший от времени. Оба Маша сунула в карман сумки.

— Ты нашла книжку? — с нажимом спросила Карина.

— Да-да. — Маша выскочила на неё из-за шкафов, прижимая к груди учебник. — Спасибо тебе большое-пребольшое.

Улыбаясь в её заледеневшее лицо, выскочила в коридор. Маша добежала до ближайшего поворота и остановилась там, чтобы перевести дыхание. Надо же было состроить из себя такую идиотку. Переволновалась. Впрочем, Карина вряд ли заметила, у неё же так много дел. Украсть у кого-нибудь статью, например.

Как обычно, уйдя из архива, она решила срезать путь через задний двор института. Разгорались жёлтые пятна фонарей и затмевали ранние звёзды. Холодный ветер влезал под куртку и вёл себя там совершенно безобразно.

Когда Маша пробежала наискосок площадку для построений, со ступенек запасного выхода её навстречу поднялись трое. Их голоса она услышала чуть раньше, чем различила силуэты — женские, с нарочито-грубоватыми нотками. Серая курсантская форма была на троих, на третьей была кожаная куртка.

— Ну наконец-то, мы уж думали, ты никогда не выйдешь, — сказала Пёс, привычными движениями затягивая волосы в хвост на затылке.

Маша отступила на шаг. Онемевшими от холода пальцами сильнее вцепилась в ремешок сумки. С трёх сторон её обступали стены института — тёмные окна. Попробовать бы вернуться назад, но дверь открывалась электронным пропуском, а его она уже положила в сумку. Пока добежит, пока станет искать — не успеть, ох, не успеть.

Вторая девушка была выше её примерно на голову и носила форменную куртку, закатывая рукава, как будто собиралась мыть посуду. Её звали Лида или Лиза, и она сидела с Псом за одной партой. Третью Маша никогда не видела — или видела, но не запомнила.

— Это Маша Орлова, — отрекомендовала её Пёс. — Она ученица Мифа, и поэтому считает, что ей всё позволено.

— Ой, как страшно, — фыркнула Лида-Лиза. — Вдруг она на нас привидение напустит!

— Не напустит, Миф от неё свалил. Небось достала она его вконец.

Маша тяжело перевела дыхание, уговаривая себя быть спокойнее. Если дело закончится оскорблениями, ничего от неё не убудет.

— Ясное дело, что не понравилось. Чему тут нравиться, — сказала третья. Из-под шапки выбивались длинные волнистые волосы. Маша её вспомнила.

Она переступила на месте, чувствуя, как промокли кроссовки. Самое время перейти на сапоги. Но лучше немедленно выбраться из лужи.

— Если вы закончили, то я пойду.

— Стоять. — Пёс взяла её за плечо. — Мы что, зря тут мёрзли весь вечер?

Маша оттолкнула её руку. Жест вышел слишком уж нервным.

— Не мои проблемы, где вы мёрзли.

— Буйная какая, — ласково заметила Пёс, оборачиваясь к подругам. — Ты это, дорогая, лучше не надо. Лучше сразу попроси прощения, и пойдёшь себе, куда ты там шла. Вот честное слово, я добрая, но очень уж ты нехорошо поступила.

Маша смотрела ей в лицо сквозь холодную морось. Правда что ли извиниться? Слова — это просто слова, от неё не убудет. Пёс милостиво улыбнулась.

— Ну? А мы тебя на диктофон запишем, а то вдруг снова захочешь влезть, куда не просят. Аня?

— Угу. — Та протянула вперёд телефон — на экране бежали зелёные секунды.

— Да пошла ты, — огрызнулась Маша и первая ударила.

Голова Пса мотнулась. Похоже, она просто не ожидала, потому что иначе вряд ли пропустила бы удар. Маша бросила сумку на землю и ударила снова. Как любила говорить Горгулья: «Если уж начала, то продолжай, иначе зачем начинала». Но в этот раз удар пришёлся в блок.

Пёс отскочила, налетая на Аню, и та выронила телефон. Он шлёпнулся в лужу — тут же погас зеленоватый свет экрана.

— Вот зараза, — обречённо выплюнула та. — Мы же вроде по-хорошему, а?

Драки как таковой не получилось. Ей едва удалось вывести из строя Аню, чтобы та, шипя, убралась в темноту. Одну руку Маше быстро заломили за спину, а Лида-Лиза держала крепко. Пёс выцарапала из лужи телефон и для ясности ударила Машу по лицу. Закровила губа — не смертельно, но обидно.

— Мои условия всё ещё в силе, — сказала Пёс, приводя телефон в чувства. — Можешь прорепетировать пока. Я подскажу слова, если надо.

Ударила в солнечное сплетение, быстро, без замаха. Как учила Горгулья. Пытаясь вдохнуть, Маша смотрела в лужу под ногами — там отражалось жёлтое пятно фонаря.

В двухсекундной тишине она услышала шаги и, жмурясь от боли, взмолилась, чтобы это был кто-то из преподавателей. Они не могут пройти мимо и не вмешаться. Они обязаны…

Маша подняла взгляд на Пса. Та склонила голову на бок.

— Выпусти меня. Вылететь из института захотела? Так это тебе уже обеспечено.

Она закричала так громко, как смогла, и услышала, что шаги быстро приближаются. Одновременно на первом этаже института вспыхнул свет сразу в нескольких окнах.

Маша вывернулась из рук Лиды-Лизы, но споткнулась о собственную брошенную сумку и чуть не свалилась на асфальт. В эту секунду Пса смело на землю — и над ней возникла Сабрина. Маша поймала её сумасшедший взгляд.

Хлопнула дверь. Ярко вспыхнувший полицейский фонарь ослепил всех пятерых. Маша закрылась от него рукой, слизывая кровь с разбитой губы. Пёс так и осталась лежать на асфальте. Рядом с ней замерла Сабрина. Аня и Лида-Лиза остались за пределами светлого пятна.

— Отлично. Превосходно, — прозвучал голос Горгульи. Против белого света нельзя не разглядеть даже фигуры, но и не узнать её — невозможно. — Все пятеро. Ко мне в кабинет. Немедленно.

— Ну всё, карапузики, доигрались, — с истеричной весёлостью сказала за Машиной спиной Аня.

Над дверью запасного выхода горела красная лампа. Сбежать никто не решился. Следом за Горгульей они прошли по короткому аппендиксу коридора. Тем же составом поднялись по лестнице. Скупо освещённый институт мельтешил тенями и отзвуками шагов.

Стараясь смотреть только под ноги, Маша спросила:

— Как ты попала сюда?

Сабрина закатила глаза.

— Ты часы вообще видела? Время — девять вечера, архив уже закрылся. Честно говоря, я подумала, что ты пойдёшь гардеробщице лицо бить.

У Маши с опозданием затряслись руки и ноги, но она попыталась улыбнуться:

— Ей-то зачем?

— Ну, кто тебя знает.

Они сели напротив Ани, Пса и Лизы, деланно их не замечая. В кабинете Горгульи горело несколько ламп, и стулья там стояли в два ряда — у одной стены и у другой, как будто специально, чтобы столкнуть нос к носу непримиримых противников.

Горгулья заперла дверь на два оборота, а ключ оставила в замке. Машу покоробил неприятный скрежещущий звук.

— Медицинская помощь нужна? — Горгулья прошла мимо, всем поочерёдно заглянув в лица. Маша отвернулась, пряча от неё разбитую губу и ссадину на скуле, которую уже начало мерзко саднить.

— Нет.

— Отлично, тогда сразу к делу. Кто начал драку?

Повисло молчание, опасное, как затишье перед бурей. Горгулья прошла к столу, прислонилась к нему так, чтобы видеть всех сразу. В штатском костюме она смотрелась нелепо, как автомат, завёрнутый в кружева. Ей больше шёл камуфляж, который она носила на полевой практике. Впрочем, до полевой практики было ещё далеко.

— Ну? Я что, играюсь тут с вами, да? Был вопрос: кто начал драку?

— Я начала, — сказала Маша. Хотела подняться, но не решилась — её трясло. В свете ламп стало заметно, как перепачкана в грязи форменная куртка.

Горгулья вздохнула, протянула паузу, как будто мысленно досчитала до десяти.

— Орлова. Ты последнее время очень мне не нравишься. Пропускаешь занятия, считаешь возможным, чтобы преподаватель просил за тебя. Теперь ещё и это. Как прикажешь понимать? Тебе учиться надоело, да?

— Нет. — Маша всё-таки встала. Ощущать себя полностью побеждённой и размазанной было невыносимо. — Я не пропускала без уважительных причин. И я никого не заставляла за меня просить. И я защищалась…

Ей было холодно.

— Сядь, — сказала Горгулья без выражения. Привычно провела рукой по ёжику светлых волос. — М-да, учишь вас, учишь, а вы потом устраиваете нам. Сейчас я позвоню вашему куратору, четвёртый курс. Завтра объявим общий сбор. Объясню вам при всех, что нарушать дисциплину нельзя. Если вы за три — а кое-кто и за четыре — года ещё не поняли.

— Прости, что втянула тебя в это, — сказала Маша, сползая с подоконника.

Пора было спать, но как-то не спалось. Почти все окна в общежитии потухли. Светилось только два — на седьмом этаже в соседнем крыле. И Маша не задёргивала шторы. В последние дни она нарушила уже столько правил, что ещё одно было сущей мелочью.

— Да ладно. — Сабрина перевернулась на спину, потянулась к тумбочке за часами. За окном давно повисла мутно-жёлтая от фонарного света ночь. Такая яркая, что в комнате можно было заваривать чай, не зажигая лампу. — Если всё закончится промыванием мозгов, то пусть.

Впервые за последнее время Маша так долго не выходила в Интернет, не говорила с Алексом. А он уже набросал ей на телефон кучу взволнованных сообщений и пару раз позвонил. Отвечать ему не хотелось, но Маша заставила себя включить компьютер.

— Кто тот парень, с которым ты общаешься теперь? — Сабрина приподнялась на локте, заглядывая в экран, где появилась стандартная заставка.

— Алекс? Мы с ним случайно познакомились. В сети.

— У вас с ним что-то серьёзное?

Маша стащила с постели одеяло, завернулась в него, как в кокон, хоть в комнате и было тепло.

— Нет, конечно. Я скоро его брошу. Вот залижу раны и сразу брошу.

— Ну ты даёшь, — сказала Сабрина без выражения.

Он написал первым — оказалось, что он до сих пор висел в сети. Ждал её? Машу кольнуло предчувствие скорой развязки.

«Где ты была? Я волновался».

«Извини. Встречалась с друзьями. Не думала, что так задержусь», — написала она и сама усмехнулась написанному. И ведь ни слова лжи.

Алекс помолчал и кинул ей пульсирующее сердечко.

«Не пропадай больше».

Маша помедлила с ответом, бездумно шатаясь по страничкам интернета. Заглянула в свой почтовый ящик — пусто. За её спиной Сабрина тяжело вздохнула и перевернулась на бок. Маша отодвинула экран в сторону, чтобы не мешать ей.

«Знаешь, пока тебя не было, я сидел и думал», — Алекс печатал, путая клавиши, и делал глупейшие ошибки. Значит, волновался. — «Я на самом деле ни к кому так не привязывался раньше. Скажешь кому — засмеют. А тебе смешно?»

Она потянула ещё немного, заставляя его повторить последнюю реплику. В конце концов, всегда можно сослаться на неверное соединение с интернетом.

«Нет. Не вижу ничего смешного».

«Ты мне нравишься», — написал он. — «Очень. Мне никто раньше так не нравился».

Маша фыркнула вслух.

— Ну чего там? — сердито проворчала Сабрина.

— Я завтра тебе расскажу, спи.

«Алекс, ты мне тоже нравишься. Давай встретимся». — Она печатала вслепую, ленясь потянуться, чтобы включить настольную лампу. По два раза перечитывая фразу перед тем, как отправить её в полёт по виртуальному пространству.

Она успела перелистать страниц десять с забавными картинками, прежде чем пришёл ответ.

«Мне страшно разочаровать тебя».

Алекс говорил точно так, как Маша от него ожидала.

«Ты меня не разочаруешь».

Было видно, как он пишет, стирает написанное и пишет снова. Маша ждала огромного сообщения с оправданиями, отказами и ещё чем похуже. Но когда ей пришёл ответ, она даже не сразу заметила его — таким куцым он вышел.

«Приезжай ко мне завтра».

Маша откинулась на спинку стула и покачала ногой. Да, сегодня она торопила события, но Алекс торопил их ещё больше. На такой резкий поворот она не рассчитывала. Она думала встретиться с ним где-нибудь возле статуи матери-птицы, или у концертного зала, или в тихом кафе подальше от центра города. Она собиралась увидеть испуганного, чуть-чуть неловкого и очень неуверенного в себе парня-программиста.

А идти одной к нему в дом было опасно.

«Так сразу?»

«Не бойся», — и глупо улыбающаяся рожица. — «Если захочешь уйти — я не буду держать. Обещаю».

«Может, увидимся где-нибудь в городе?»

Ответ пришёл не сразу, она успела испугаться, что Алекс сорвался. Два раза проверила соединение с интернетом — соединение было.

«Маша, правда, приходи лучше ко мне».

Она помедлила и написала: «Хорошо». Потом стёрла и вдалась в объяснения:

«Ладно, но я пока не знаю, что будет завтра с учёбой. Давай я позвоню тебе после обеда».

Пусть помучается, размышляя, придёт она или всё-таки нет.

Она обернулась: за окном в жёлто-сером мареве плавали городские огни. Погасло окно на седьмом этаже. Давно спала Сабрина, отвернувшись к стене. Правильно — завтра вставать к первой паре.

Маша покачала ногой, завернутой в одеяло, послала Алексу виртуальный поцелуй и вышла.

Слова Горгульи ещё отдавались эхом в голове. «Шаг вперёд. Эти курсанты грубо нарушили дисциплину…» Маша замечала на себе взгляды, слышала перешёптывания за спиной. Сплетни разлетелись даже слишком быстро.

«С пометкой в личное дело».

Она думала, будет хуже — но оказалось, что ей всё равно. Горгулья поступила даже слишком мягко. Если бы вышло чуть серьёзнее — переломы, кровь на асфальте, — то могли бы и выгнать. Ещё им повезло, что в деле была замешала Сабрина. Лишаться Сабрины институт не захотел бы — как же, звезда учёбы и соревнований.

Одно радовало — Псу и её подружкам тоже пришлось несладко. Куратором у четвёртого курса был Дровосек, а это похуже Горгульи. После общего сбора Маша мельком видела Лизу. Лицо той было красным и кажется даже заплаканным.

«Встать в строй».

И потянулись привычные занятия. Маша нетерпеливо поглядывала на часы. Ей ещё никогда так не хотелось сбежать в муторной лекции Ли, а Максима прокрутить с ускорением. Слишком уж много слов он говорил.

Время тянулось медленно — в час по чайной ложечке. Алекс забрасывал её сообщениями, на которые Маша глубокомысленно молчала. Когда до конца пары оставалось двадцать непреодолимо длинных минут, она вырвала из блокнота лист и написала Сабрине:

«Иду сегодня в гости к Алексу, он пригласил».

Та прочитала, сделала страшные глаза. Ответ она писала, дырявя ручкой тонкую бумагу. Может, и на парте оставались царапины.

«Ты с ума сошла? Вдруг он маньяк, ему сорок лет, и он держит в подвале десяток таких, как ты? Только от одного избавились, ты следующего нашла».

Маша в задумчивости побарабанила ручкой по коленке.

«Не знаю. Поэтому я оставлю тебе его адрес и телефон».

Максим обернулся на шорох комкаемой бумаги — Маша виновато улыбнулась ему. Сердито поджав губы, Сабрина уткнулась в конспект. Комок записки укатился на край парты. Маша потянулась за ним, аккуратно расправила на коленке и нацарапала:

«Я буду отправлять тебе сообщения раз в полчаса».

Сабрина даже не глянула на неё, сделала вид, что очень увлечена лекцией. Но не выдержала и приписала:

«Раз в пятнадцать минут».

«Ладно».

— Я вообще не понимаю, зачем так наряжаться для парня, которого ты всё равно бросишь?

Маша стояла перед зеркалом. Единственное большое зеркало в их комнате было на обратной стороне дверцы шкафа, и чтобы стоять перед ним, требовалось перегородить дверцей весь проход. Она думала — красить глаза, или не стоит. Всё равно ведь попадёт под дождь.

— Потом расскажу. Если получится то, что мне надо.

— А если не получится?

Маша подумала и вернула тушь в косметичку. Форменная куртка плохо подходила для свидания, но другой у неё не было.

— Тоже расскажу. Но лучше бы получилось.

Сабрина вздохнула.

— Возьми мои сапоги. Твои кроссовки не идут к чёрному платью. — Сабрина села по-турецки на кровать. Она выглядела растерянной. Бралась за книгу и тут же её откладывала. — Ты странная последнее время. Пропадаешь где-то, ничего не говоришь. Надеюсь, ты на самом деле не собираешься убивать Мифа? А то я уже всё передумать успела.

— Сдался он мне, чтобы его убивать. Ладно, я пойду.

Она обняла Сабрину на прощание, но та не шевельнулась. Так и осталась сидеть поникшая, с опущенными плечами.

Автобус плыл в тумане, как корабль. Вечер пятницы — привычная толчея на остановке, толчея у дверей автобуса. Маша протиснулась подальше в салон, чтобы не затоптали. Ей далеко было ехать — до самого центра. В колготках непривычно замерзали ноги, ветер забирался под узкий подол платья.

Никогда она не была коварной соблазнительницей, и теперь чувствовала себя донельзя неловко. Казалось, любой, кто взглянет, тут же рассмеётся — и эта собралась использовать парня в своих целях?

В интернете всё было легко и просто, теперь казалось почти невозможным. Жаль, конечно, что проклятья не передаются по интернету.

— Девушка, вы выходите на следующей? — Машу потеснили к выходу.

Она махнула рукой и вышла за остановку до своей. Шлёпая по лужам в модельных сапогах Сабрины, приводила в порядок растрёпанные чувства. В конце концов, она уже так много сделала для исполнения плана, останавливаться сейчас было бы глупо.

Миф скоро вернётся — не может же он пропадать вечно, — и она должна успеть к его приезду. Совсем другой вопрос — как ко всему этому отнесётся Сабрина.

«Она меня съест, и будет права», — два раза повторила Маша про себя.

Съест. Поэтому рассказывать ей раньше, чем всё произойдёт, тоже не стоит.

Алекс был ни при чём. Алекс просто случайно подвернулся ей под руку. Вовремя подвернулся, надо сказать. Но единственное, что испытывала к нему Маша — жалость. Он не виноват, что Миф наградил её проклятьем. Он не виноват, что ей срочно необходимо избавиться от проклятья, пока драки на заднем дворе института не переросли в нечто более опасное. Одно дело — проклятому сидеть за компьютером, совсем другое — бродить по домам, полным аномалиями. А ей предстояло там побродить, о, ещё как.

Маша быстро нашла его дом — высотку на главном проспекте. Постояла, задрав голову, попробовала высчитать его окно в мешанине бликов и дождевого марева. Дом тянулся на весь квартал — от университета до посольства, в нём было десять подъездов и восемнадцать этажей. Муравейник — где уж тут найти несчастного Алекса.

Кодовый замок ей открыл мужчина с собачонкой, вместе они вошли в лифт.

— Четвёртый, — выдохнула Маша, отрезая себе пути к отступлению.

Лифт выпустил её на нужном этаже. Сбегать теперь означало бы выставить себя полной дурой. Замерев у двери, она вынула телефон, написала сообщение Сабрине.

«Я у квартиры, сейчас зайду».

Отправила. Перевела телефон в беззвучный режим. Приглушённая трель звонка пропела по ту сторону дверей. Маша быстро отдёрнула руку от кнопки, словно та была раскалённой. Ей долго не открывали, потом в квартире послышались шаги.

— Здравствуйте. — На пороге стояла женщина — совершенно обычная, каких полно в городе — она годилась Маше в матери. — А вы к кому?

Первая её мысль была — сказать, что ошиблась адресом и уходить. Алекс наверняка испугался встречи и просто дал ей не тот адрес. Или ещё хуже — Алекс на самом деле сорокалетний мужчина с женой, двумя детьми и тёщей в арьергарде. И сейчас будет некрасивая сцена.

Маша сжала зубы, приказала себе успокоиться и разжала.

— Добрый день. А я к Алексу. Он здесь живёт?

Губы женщины дрогнули в призрачной улыбке. Была она или только показалась — уже разобрать.

— Проходите.

Любая квартира имела свой запах. Маша вошла и ощутила его: оттенок сирени в духах женщины, химическая нотка новой мебели и немного ароматов с кухни. Квартира была под стать дому — прямо с порога она заявляла: «Я замечательная. Я в центре города». Здесь, похоже, вёлся вялотекущий ремонт: у шкафа лежали рельсы плинтусов.

— Проходите в комнату, он вас ждёт. — Она удалилась на кухню, и Машу покоробило от внезапного одиночества. Что же, Алекс такой важный человек, что к гостям лично не выходит?

Она сняла куртку, сбросила никому не продемонстрированные модельные сапоги. На всякий случай достала телефон из сумки и зажала его в руке. Если что, сможет послать тревожный сигнал Сабрине. Ковролин щекотал ступни.

Маша толкнула дверь в комнату — легко поддалась серебристая ручка. Вошла: во всю стену было окно, и в сумрачной комнате, без включенного электрического света, серое городское небо показалось ей очень ярким. Против света, вполоборота к ней, в кресле сидел молодой человек.

— А ты красивая, — сказал он. Наверное, улыбнулся. Маша не могла разобрать наверняка, но его лицо дрогнуло. — Я даже не ожидал, если честно.

Она замерла у двери, машинально проводя рукой по волосам.

— Спасибо, что пришла, — произнёс Алекс и развернул инвалидное кресло.

— Скажи честно, ты в шоке?

Маша сидела на краю широкой кровати, судорожно сведя колени и приложив ладони к горящим щекам. Алекс был рядом. Не прикасался, но и не отдалялся слишком. Ровно настолько, чтобы Маша могла видеть его глаза. Ровно настолько, чтобы, спрашивая, он мог заглядывать в глаза ей.

— Нет, я не… дело не в тебе. — Она понимала, что и жестами, и дрожащим голосом выдаёт своё замешательство, но взять себя в руки не могла. Не получалось.

— Ладно, не смущайся, я привык, — засмеялся Алекс. Маше показалось — наиграно. — Нужно было сказать тебе раньше, но я не решился. Думал, так у меня больше шансов.

Он развёл руками. Маша подняла голову: симпатичный, в общем-то, парень — короткие светлые волосы, чистые светлые глаза, разве что ноги тонковаты. Его ноги были одеты в джинсы, наверное, размера на два меньше, чем носила она. Алекс всё разводил и разводил руками.

Судьба или происки проклятья? У неё не было времени искать кого-то другого, но и причинять неприятности Алексу она тоже не имела права. Он и так обижен жизнью. Миф бы смог. Она не могла.

Когда сидишь у экрана и, зевая, набиваешь на клавиатуре любовные признания, можно проклясть человека как угодно. Когда приходишь к нему домой, вдыхаешь запах сирени, сидишь на краю постели — это уже невозможно. Значит, Миф выиграл.

Хотя в таком положении были и плюсы. Алекс привяжется к ней быстрее и прочнее, чем любой другой. Он её не обманет. И вряд ли побежит искать, если она уйдёт. Маша улыбнулась через силу.

— Что же ты мне рассказывал о тренировках по каратэ?

— Нет, — смущённо промямлил Алекс. — Ты не подумай. Я просто… А ты на самом деле играешь в шахматы?

— Ага. — Маша прошлась по комнате, ведя пальцем по лакированным краям шкафов. — Скоро турнир в институте, так я собираюсь его выиграть.

Из окна было видно, как бегут по проспекту серые люди — под цвет городского вечера. Машины разноцветной мозаикой заполнили дорогу.

— Ты бросишь меня? — жёстко потребовал Алекс.

Маша отвернулась от окна: он был в центре комнаты, в первый раз отдалившись от неё так сильно, что не рассмотреть верхнюю пуговицу на рубашке.

— С чего ты взял?

— Ну, ты красивая, умная и, судя по всему, с большим будущим. А я кто такой?

Она взобралась на прохладный подоконник. Мелькнула мысль о том, чтобы всё рассказать ему, признаться. Вдруг он согласиться помочь в обмен на регулярные встречи? Маша тряхнула головой — глупо, как же глупо.

— Судя по всему, гениальный программист?

Он отвёл взгляд.

— Такой уж и гениальный. Хотя ради тебя я бы постарался стать таким.

Восклицательный знак. Десять тысяч восклицательных знаков и жёлтая глупо улыбающаяся мордочка на экране компьютера. Вот как всё это выглядело. Она милостиво улыбнулась.

— Ну хорошо, Алекс, живи пока. Но если ты додумаешься ещё раз меня обмануть — тогда точно всё.

Он порывисто кивнул. Помолчал, прячась за полумраком комнаты. На письменном столе процессор мигал алым индикатором.

— О чём поговорим?

В очередной раз отрываясь от окна, Маша пожала плечами.

— О любви, о чём же ещё.

Она возвращалась домой, в темноте, когда автобусы превратились в проворные подсвеченные аквариумы. Маша еле дождалась своего. В кармане лежал телефон с шестнадцатью сообщениями Сабрине. В последний раз она писала ей, что уже направляется домой.

Забившись на дальнее сидение, Маша порылась в сумке: ключ с брелоком-ракушкой, и ещё один, на простом кольце, были здесь. Неувязочка вышла — она так и не избавилась от проклятья, а впереди маячили выходные, на которые у Маши было много планов. Даже слишком много.

Она закрыла глаза и прислушалась: мерно гудел двигатель автобуса, царапали крышу ветки, низко повисшие над дорогой. Глухо билось её собственное сердце.

Маша сама себя загнала в угол. Она не могла взять и бросить всё на полдороги, хотя бы потому что она уже прикормила сущность из заброшенного дома. Самую опасную, самую сильную. Специально — чтобы не было путей к отступлениям. Осталось ещё две сущности. Два ключа притаились в сумке под блокнотом.

Миф без сомнения умный и опытный, но с тремя одновременно ему не справиться. Маша знала, что ударит по нему его же оружием — так больнее. Ведь и он ударил её по самому больному.

К рыжему дому-свечке Маша выбралась только в самом конце недели. На лавочке у подъезда никого не было. У двери ютилась облезлая чёрная кошка. Она нагло мяукнула, требуя, чтобы ей открыли дверь. Код домофона Маша помнила.

Кошка прошмыгнула у неё между ног и растворилась в темноте лестницы. Лампа не горела, и подъезд изнутри освещали только бледные полоски дневного света. В нос сшибал запах кошачьей мочи и ещё какой-то дряни.

Маша поднялась по знакомым лестницам, по дороге замечая, что у почтовых ящиков больше нет раскладного стульчика, а сами ящики справа почернели. Подожгли их что ли?

Она шла дальше, взглядом задевая двери квартир. Если в квартиру уже вселились, то рядом с дверью лежал коврик. Маша считала коврики и понимала, что их стало заметно меньше. На шестом этаже она заглянула в дальнюю часть коридора и наткнулась там на опечатанную дверь. Белый язычок бумаги подрагивал на сквозняке, чудом не оторвавшись до сих пор. Что было написано на нём, Маша не разобрала.

До чердака оставалось всего два лестничных пролёта, когда Маша ощутила присутствие сущности. Она замерла на лестничной площадке, покрутила головой: бетонное эхо доносило голоса.

— Новый дом, новый, — убеждал один, громкий, уверенный. — Залатаем трещину, и будете жить дальше.

Второй бубнил что-то неразборчивое. Маша подкралась к самому повороту, но разбирала разве что одно слово из каждого десятка сказанных.

— Рухнет… болеют… эпидемиологический надзор…

Она осторожно выглянула: Смертёныш стоял там, между двумя женщинами, на редкость одинаковыми в строгих костюмах и в лихорадке спора. Он грыз семечки, с детским любопытством переводя взгляд с одной на другую. Кучка шелухи на полу росла. Спорщицы топали ногами, так что шелуха хрустела под каблуками туфель, но они не слышали.

— А ты, оказывается, вовсе и не четвёртой категории. Третьей, как минимум, дорогой.

Ей показалось, что Смертёныш глянул на неё и, кажется, растянул губы в дебильной улыбке, хотя против света было не разобрать толком.

Минут через двадцать они сидели на чердаке. Здесь было холодно, ветер колотился в слуховые окна. Казалось, весь дом качается под его порывами. От плеча Смертёныша, которым он прижимался к Маше, ей было только холоднее.

Он грыз семечки. На грязные детские пальцы капала слюна. От его куртки ничем не пахло, хотя судя по виду, нести должно было за три пролёта.

— Что ж ты никак не наешься? — спросила его Маша. — Весь дом, похоже, сожрал. А если нет, то скоро доешь. Дальше что?

Он промычал в ответ что-то невнятное, не вынимая пальцев изо рта. Маша вздохнула, повозив ногой вправо-влево, так что в гравии вырисовался чёткий полукруг.

— Хочешь, я заберу тебя с собой? Новый дом — будет много людей. — Она похлопала по карману, там зазвенели ключи.

Смертёныш смотрел на Машу внимательно, словно и в самом деле — осознанно. Она сняла с плеча тяжёлую сумку и, роясь в ней, произнесла:

— Но для начала тебе нужно стать сильнее.

Маша старалась говорить — что угодно — всё то время, пока была с ним рядом. Потому что голос, как любое другое проявление личности, привязывал сущность к ней, как собаку привязывает команда «к ноге».

Она говорила что-то — не особенно выбирая темы — пока резала себе ладонь наискосок. От основания большого пальца до мизинца. Пусть он запомнит вкус её крови вместе со звуком голоса. Когда она позовёт его в следующий раз — Смертёныш всё вспомнит.

На следующий день у неё почти не было сил. Ощущая на себе взгляд Сабрины, Маша добрела до кухни и сварила себе пшеничную кашу из пакетика. Еле-еле съела полпорции.

Верный признак — если после таких экспериментов хочется есть, значит, всё сделано верно. Если едва заставляешь себя, чтобы не свалиться без сил — всё из рук вон плохо. Непрофессионально.

Маша ничего другого и не ждала. Где ей было набираться профессионализма? Всё, что Миф говорил о таланте и интуиции — чушь собачья, на одном таланте никому ещё выехать не удавалось. На таланте и неимоверных усилиях — возможно.

Она выпила горсть таблеток — где-то там были витамины и анальгетики — и снова легла стать, до обеда.

К обеду тело ломило, но уже не так сильно. Сабрина, к большому Машиному облегчению, ушла. Вернее всего, в библиотеку. Маша оделась, чувствуя гигантское омерзение к дождю за окном, невыученным конспектам на письменном столе, кроссовкам, которые не успели просохнуть на ночь.

Замерев у стола, она поразмыслила о том, чтобы оставить Сабрине адрес, куда собирается. Написать на листке из блокнота и сунуть под клавиатуру. Будет искать и найдёт. А ведь точно — будет.

«Тьфу, я ведь думаю так, словно не вернусь». — Маша невесело усмехнулась и вышла, тут же позабыв, заперла ли она за собой дверь комнаты.

Добираться пришлось с пересадкой.

— Девушка, уступите место. Вы что, не видите, что мне плохо! — На лице женщины застыла гримаса ненависти. Когда-то Маша листала учебник по спецкурсу и видела, что такое выражение лица способствует обострению внутренних защит. Но если всегда ходит с таким — защиты просто иссякнут.

Она уступила, не вдаваясь в споры, но усталость смыла привычную интеллигентность.

— Ясное дело — плохо. Вы бы поснимали с себя амулеты. Из них как минимум три — для призыва, а не для защиты, — сказала Маша, давя из себя улыбку, и ушла в другой конец салона, слыша злобное уханье в ответ.

Оглянулась — женщина уже перебирала подвески, потом бросила их и принялась ощупывать серьги.

Гадкое предчувствие жило внутри. Маша ощупывала его со всех сторон, пытаясь понять, к чему это. Потом она вспомнила о бумажке, на которой записала адрес Мифа. Адрес нашёл для неё Алекс, хоть долго ругался, плакался, что слишком сложно, но добыл в конце концов.

Она вышла из автобуса за четыре остановки до нужной и долго плутала по кварталам, приставая с вопросами к прохожим, пока не нашла нужную улицу. Она тянулась вдоль набережной.

Это была старая улица, одна из самых старых в городе, наверное. Слева застыл бесконечный бетонный парапет, о который билась вода. Справа тянулись дома — не чопорные многоэтажки. Каждый из домов — в кованой ограде, перед дверями одних — каменные демоны. На крыше других — скрипучие узорные флюгеры. Каждый в своём личном тумане. И притихшая дорога между ними и рекой.

Маша нашла дом номер семнадцать. Перед ним оказалась детская площадка — всего пара лесенок и качели, пустая песочница. На краю песочницы сидела женщина и завязывала шарф девочке, та несмело брыкалась, но терпела.

— Ветер с реки, — громко выговаривала ей женщина, — простынешь.

Маша не видела лица девочки. Повернувшись боком к низкой ограде, словно кого-то ждала, она исподтишка понаблюдала за ними. Девочка возила совочком по сырому гравию. Из гравия никак не лепился кулич. Женщина так и осталась сидеть на краю песочницы, неловкая, как большая птица на тоненькой ветке.

Маша хотела заговорить с ней, но не знала, как начать. Она и без представлений узнала её, ту, которую никогда не видела. В трёхэтажном доме не так уж много квартир. Очень маленькая вероятность, что среди всех жителей дома найдётся ещё одна мама с маленькой дочкой.

С реки и правда дул холодный ветер. Девочка принялась собирать жухлые листья. Вряд ли она прожила на свете больше пяти лет, и шапка с огромным помпоном то и дело сползала на ухо.

Давно пора было уходить, но Маша никак не могла оторвать от них взгляда. На этих людей — понурую женщину и девочку, завернутую в шарф, — она собиралась наслать сущностей. То есть, конечно, в основном удар придётся по Мифу, но и на них аукнется, тут не рассчитаешь наверняка.

На них.

Многие от такого сходят с ума. Первокурсников пугают жуткими историями, сотни раз перевранными, но всё равно верными по сути. От такого сходят с ума. Даже если не попадают в тихий дом на отшибе города, всё равно не могут жить по-человечески.

Боятся смотреть в окна по ночам, впадают в истерику от тихого шороха воды в трубах.

Вот на что она обрекает девочку с большим помпоном.

Маша развернулась и зашагала прочь. Перебежала дорогу: за парапетом набережной в воде плавали посеревшие листья. Река кружила их в крошечных водоворотах, подбрасывала на волнах. Своего отражения Маша не увидела.

Наверное, просто не хотелось видеть.