Проклятое золото

Глава II КАРЬЕР

— Пошевеливайтесь, бездельники! — раздался сверху голос стражника. — Даром вас кормить никто не собирается!

Карьер — довольно обширная и очень глубокая открытая выработка — зиял, как гигантская могила под холодным северным небом. Обрывистые стены карьера были сложены хрупким слоистым сланцем, и сам он имел неправильную форму — результат частых обвалов. Обвалы эти представляли собой постоянную и неизбежную опасность для работающих внизу каторжников. Даже когда они по ходу дела специально обрушивали породу, иногда не обходилось без жертв: трудно было предвидеть все случайности. Впрочем, поскольку в карьере работали осужденные преступники, бритунийских властей ничуть не волновало, сколько из них покалечится, а сколько лишится жизни. Золото, которое здесь добывали, стоило сотен, а то и тысяч таких жизней.

— Конан, ты зачем роешь в ту сторону? Того и гляди, все обрушится! Здесь уже давно надо ставить дополнительные опоры. Ты что, совсем рехнулся? Порода-то ведь рыхлая, сама держаться не будет, — раздался предостерегающий голос Тжая, товарища Конана по несчастью. Тжай пришел в Бритунию из горной страны, расположенной на юго-востоке, страна эта находилась гак далеко от Бритунии, что Конан просто не мог себе представить, как его новому приятелю удалось проделать весь этот путь. Тжай думал найти в Сар-госсе счастье и богатство, а нашел горе.

Конан и Тжай сразу подружились. Объединило их в первую очередь то, что оба они были здесь чужими и, кроме того, происходили из относительно диких племен. Остальные же были просто городским отребьем: бандиты и воры, по которым давно уже плакала петля.

Конан не знал, где именно находится карьер, куда он так неудачно попал. В Саргоссе его арестовали и посадили в тюрьму. Там он пробыл совсем мало. Буквально на второй же день явились стражники, и один из них бросил ему в лицо порошок белого лотоса. От этого Конан не только ослеп на время, но и потерял способность двигаться. Все его чувства были притуплены, и он находился в состоянии какого-то полусонного оцепенения.

Ему смутно представлялось, что его заковали в цепи еще с десятком таких же, как он, бедолаг, а потом долго-долго везли в чем-то деревянном и закрытом со всех сторон. То ли это был трюм, то ли какая-то повозка… Конан не мог сейчас вспомнить даже этого. У него было ощущение, что карьер находится на севере Бритунии, и остальные каторжники были того же мнения, но где именно, знали не больше Конана.

Конана особенно мучило то, что один раз во время этого бесконечного путешествия он более или менее пришел в себя, когда его стали привязывать к спине мула (они должны были перебираться по горным тропам через какой-то хребет), и у него не хватило ни физических сил, ни воли, чтобы заставить себя попытаться сбежать. Вместо этого в его одурманенном мозгу мелькнула мысль, что, может, оно и неплохо узнать, где находится знаменитый «золотой» карьер, что, может, это ему когда-нибудь пригодится… В конце-то концов, карьер ведь не тюрьма, хотя ему уже приходилось убегать и из тюрем. Но из карьера он уж всяко убежит. Если бы он только мог представить себе, что его ожидает…

В определенном смысле он был тогда прав: если бы действительно можно было узнать, где находится карьер и по каким тропам и дорогам перевозят в столицу добытое заключенными золото, то смелый и предприимчивый, а главное — свободный человек мог бы неплохо на этом заработать. Но когда сидишь в этой яме, из которой только один выход — на тот свет, то даже если бы и знал что-то, толку от этого знания никакого. Впрочем, все это пустые рассуждения. Местонахождение карьера являлось государственной тайной, а насколько хорошо эта тайна охранялась, киммериец узнал на собственном горьком опыте.

— Конан! — воскликнул Тжай. — Ну сколько раз тебе говорить одно и то же! Твое северное упрямство доведет нас до беды! Ты что, не видишь, что кровля вот-вот обвалится?! — Он устало оперся на кирку, отирая пот со лба. — Да и вообще я не понимаю, зачем тебе понадобилось здесь ковыряться? Ведь здесь же нет золота. Если тебе так нравится махать кайлом, пошли тогда на ту сторону, хоть какой-то прок будет. Смотри, на какую богатую жилу они там вышли!

— Нет, Тжай, — тяжело дыша, ответил Конан, — потерпи еще капельку. Помоги-ка лучше стесать еще вон тот выступ. Из-за него у нас тут не повернешься. Да и потом, чем здесь плохо? Хоть какое-то время можно отдохнуть от этих стражников, которые шагу не дают спокойно ступить… До чего же поганые эти бронзовые кирки! Как они быстро тупятся, работать невозможно!

Каторжники никогда не покидали дна карьера. Они тут ели, пили и спали. Днем они предпочитали работать в прохладной тени южной стороны карьера, а ближе к вечеру переходили на нагретый солнцем северный край. Ни разу Конану не приходилось видеть, чтобы стражники воспользовались лестницей. Они никогда не спускались вниз. Иногда, правда, Конан видел свисающую сверху веревку, но его сразу предупредили, что это просто у стражников такое развлечение: подкараулить понадеявшегося ускользнуть, а когда он долезет до половины, обрезать

веревку. Тжай рассказал ему, что многие на его памяти пробовали рискнуть, и всегда это кончалось одним и тем же:

— Постой, Тжай, ты же не здесь долбишь! Того и гляди, действительно эта махина рухнет нам на головы. Ее же, в сущности, удерживает только одна хилая стойка. А выглядит она, прямо скажем, так, что на нее и смотреть-то страшно. Осторожнее, осторожнее, ты же сам только что меня учил.

Стражники на карьере носили форму гвардейских бритунийских войск: желтые туники и железные шлемы с меховой отделкой. Если каторжники жили на дне карьера, то стражники проводили все свое время на его верхнем периметре. Вдоль всего края был сооружен довольно узкий деревянный помост, слегка нависающий над карьером, чтобы удобнее было наблюдать за работой. В непогоду стражники прятались в будках на деревянных салазках, чтобы можно было оттащить их от обрывистой кромки в случае возникновения опасности оползня.

И ночью и днем с десяток стражников ходили но узким мосткам, надзирая за порядком, а главным образом за тем, чтобы заключенные аккуратно поднимали наверх золото и пустую отработанную породу. Для этой цели служили специальные металлические короба, которые втаскивались наверх с помощью блоков. Если стражникам казалось, что арестанты делают что-то неправильно, они брали рупор и через него отдавали команду, а чтобы те слушались побыстрей, кидали в них камни. Впрочем, это случалось нечасто, ведь намного проще было управлять заключенными, давая им больше или меньше еды, в зависимости от того, сколько они наработали за день.

Стражники с удовольствием контролировали бы и распределение воды, но тут они были бессильны, поскольку по дну карьера протекала небольшая подземная речка, часть русла которой оказалась вскрытой. Речка появлялась из низкой горизонтальной расщелины в одном краю карьера и утекала неизвестно куда под землю с другого его края. Понятно, что при такой отработанной системе стражникам было практически нечего делать, вот они и проводили все дни в праздности, играя от скуки в кости, когда не дежурили на мостках.

— Ну а теперь, Тжай, давай-ка и правда уберемся отсюда подобру-поздорову. Что-то вроде уже трещит над головой. Ты абсолютно прав, это безумие продолжать работать в этой норе. Пошли скорей!

Подталкивая перед собой Тжая, Конан выбрался из прорытого ими подкопа, за ним тянулась скрученная много раз веревка, нечто вроде каната.

— Эй, вы! — закричал Конан, едва оказавшись под открытым небом. Валите отсюда, и побыстрее! Оползень!

Все, кто работал у этой стены, побросали кирки и не мешкая ни секунды, кинулись прочь, спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, устилающих дно карьера. Добежав до середины, они приостановились и оглянулись.

— Ну, и где же твой оползень? — спросил через некоторое время заросший почти до глаз каторжник. — Говорят, у страха глаза велики.

— Наш северянин, надо думать, перетрудился — сказал другой, не менее обросший. — Смотри, парень, держи себя в руках, а не то скоро начнешь бросаться на стены и взаправду обрушишь их на свою голову. Видали мы такое, и не раз.

— Говоришь, обрушить их? А почему бы и нет? — неожиданно ухмыльнулся Конан. — А ну-ка, хватайтесь все за веревку, помогите мне.

Он натянул канат, другой конец которого скрывался в темно! подкопе, и откинулся назад всем голом. Тжай заулыбался и присоединился к, Конану, а за ним еще человек десять-двенадцать.

Они привычно и дружно тянули под равномерный счет Конана: «Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!» (именно так они каждый вечер поднимали наверх отработанную городу и золото).

Результат их усилий не заставил себя долго ждать. Канат подался так неожиданно, что мало кто устоял на ногах. Раздался приглушенный скрежет, потом загрохотало сильнее, и вот уже облако пыли взметнулось над ожившей вдруг стенкой карьера, которая все быстрее и быстрее заскользила вниз, грозя смести во на своем пути.

Арестанты взвыли от восторга, но тут же вынуждены были отбежать подальше, спасаясь от летящих градом камней. Сколько времени длился обвал, никто из них не мог бы сказать, но вот лавина, подкатившаяся почти к их ногам, приостановила свое движение и замерла. Отдельные камни еще продолжали сыпаться сверху, но их становилось все меньше. В воздухе висела плотная серая пыль

— Наверх! — вскричал Конан. — Наверх, пока пыль не осела! Там нас ждет свобода!

И он первым бросился по каменистой насыпи, делая громадные прыжки. Бежать было трудно, «живая», не слежавшаяся насыпь ползла под ногами, обутыми в разношенные сандалии. Каждый фут подъема требовал невероятных усилий. Особенно трудно было взбираться по мелкому щебню. Пока киммериец переносил одну ногу, другая уже сползала вниз. Тогда Конан стал высматривать глыбы побольше и прыгать по ним, как по ступеням громадной лестницы. По мере подъема склон становился более обрывистым, но зато не таким сыпучем.

Справа и слева от него карабкались арестанты, захваченные общим, для многих полузабытым порывом к свободе. Некоторые из них, крепкие, закаленные ветераны, умудрились даже обогнать своего вожака. Оборванные, бородатые, размахивая от возбуждения руками, они неудержимо стремились наверх. Со стороны они походили скорее на безумцев, сбежавших из дома умалишенных, чем на каторжников. Тжай, лицо которого светилось надеждой, не отставал от Конана.

— Здорово это ты придумал, Конан, — проговорил он, задыхаясь. — Я и не знал, что ты так хорошо знаешь горное дело и способен устроить такую штуку. Ведь ты совсем недолго на карьере.

Конан повернулся и протянул руку, чтобы помочь своему более низкорослому товарищу взобраться на очередную глыбу.

— Ничего странного, — ответил он. — Я ведь вырос в горах и еще мальчишкой охотился на горных коз. Как тут не научиться понимать камни.

— Конан, ты хорошо научился, — подтвердил Тжай. — Посмотри наверх. Видишь, насыпь начинается от самого края карьера. Тебе действительно удалось обрушить всю стену!

— Твоя правда, разорви меня Кром! — с чувством воскликнул Конан. — Но проклятые стражники уже догадались, что к чему, и тоже не теряют времени зря. Нам еще придется потрудиться, пока мы вырвемся на свободу.

Крутой откос, образовавшийся при обвале, Лишил часть деревянных мостков своей опоры, неспорые веревки, которыми для большей надежности и безопасности мостки были привязаны к близрастущим деревьям, оборвались, и теперь на краю откоса виднелись сползшие вниз и держащиеся на честном слове мостки длиной приблизительно футов в двадцать. Чуть ниже застряло тело разбившеюся при падении стражника. На уцелевшей, хотя и прогнувшейся части мостков скорчились две фигуры в желтых туниках. Они отчетливо вырисовывались на фоне бледно-голубого неба, даже несмотря на пыль, все еще висящую в воздухе. Один из них, приложив ладони ко рту, прокричал, глядя вниз:

— Арестанты! Немедленно возвращайтесь вниз! Под страхом смерти запрещаю вам приближаться к краю карьера!

Другой стражник выразился гораздо менее официально:

— Эй вы, собаки, живо вниз, не то плохо будет! Беглецы были уже недалеко от края карьера, когда на них сверху посыпался град камней. Собравшиеся там стражники швыряли в каторжников голышами такого размера, что любой из них мог если не убить, то во всяком случае покалечить. Вот уже кто-то вскрикнул, схватился за окровавленное плечо и упал. Прокатившись несколько десятков футов по склону, он остался лежать с нелепо подвернутой ногой. Никого это не образумило. Наоборот, все бросились вперед еще скорее. Беглецы карабкались справа от съехавшего вниз конца деревянных мостков, и только Конан с Тжаем устремились к мосткам. Конан схватился за свисающий конец веревки, и лезть сразу стало легче. Кроме того, деревянный настил частично прикрыл его от камней, которые бросали стражники, стоя на краю карьера. Те двое, что находились на более или менее горизонтальной части мостков, лихорадочно пилили своими короткими кинжалами толстые просмоленные веревки, желая как можно быстрее свалить вниз сползшую по склону секцию настила.

Конану с Тжаем одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Они принялись изо всех сил раскачивать нижний конец мостков. Захваченные врасплох стражники вцепились в доски, но один из них не удержался и свалился чуть ли не на голову Конану, а его кинжал подкатился прямо под ноги киммерийцу.

— Здорово, приятель, добро пожаловать, — проговорил он, но стражник, сломавший себе при падении шею, был уже мертв. Столкнув труп вниз, Конан поднял кинжал и сказал Тжаю: — Давай теперь по мосткам. Живей!

Зажав в зубах кинжал, Конан первым полез по настилу вверх, используя его как импровизированную лестницу. Тжай поспевал за ним как мог, а уцелевший стражник с ужасом наблюдал за их приближением, продолжая пилить веревки.

— Вперед! Свобода близка! — кричали арестанты, которым оставалось уже совсем немного до края карьера.

Все они попали теперь в зону «обстрела». Стражники буквально засыпали их камнями, и жертв среди беглецов оказалось немало. Уцелело всего около десятка и теперь они штурмовали последние футы особенно крутого подъема.

Конан же в это время продолжал карабкаться вверх по деревянным мосткам со скоростью корабельной крысы, почуявшей невдалеке запах протухшего мяса. Тжай следовал за ним с не меньшим проворством. Стражник, который перепиливал веревку, увидев, как быстро приближается к нему Конан, замер на секунду, борясь с желанием бросить все как есть и удрать к своим.

Внезапно справа послышался нарастающий шум. Конан на долю секунды повернул голову и увидел, что стражники предприняли последнюю отчаянную попытку остановить беглецов. Они обрубили крепления, удерживающее будку, и опрокинули ее вниз. Тяжелая будка на массивных салазках не только смела часть каторжников, идущих на последний приступ, по и вызвала новый обвал. Все ускоряющая свой бег лапина унесла с собой еще несколько человек. Стражники восторженно завопили и приготовились расправиться с оставшимися в живых тремя арестантами. Похоже, что и на этот раз слава карьера как места, откуда невозможно убежать, подтвердилась.

Но у Конана все же оставалась еще надежда. Вот он уже схватил за ногу испуганного стражника с кинжалом в руках, вот он… Больше он ничего не успел. Веревка, которую пилил стражник, лопнула г оглушительным хлопком, и вся секция вместе с Копаном, стражником и Тжаем, которого они сбили, все быстрее и быстрее поехала по каменистой осыпи вслед за только что свалившейся на дно карьера будкой. Побег не удался.

— Знаешь, а я все равно рад, что мы попробовали, — произнес Тжай. — Если бы эти проклятые стражники не умерли, у нас сейчас были бы заложники. — Конан выслушал слова Тжая в мрачном молчании. Спустя некоторое время тот заговорил вновь: — За свободу ведь и умереть не жалко.

— Три дня назад было умереть не жалко, а теперь жить не стоит. Просто замечательно! — съязвил Конан. Он раздраженно дернул плечом и поморщился от боли. Весь его левый бок представлял собой одну большую сплошную ссадину. После продолжительной паузы он сказал уже спокойнее:

— Нет, Тжай, сам посуди, моя попытка бежать стоила жизни чуть ли не пятнадцати человек. А все остальные винят меня, что стражники озлобились. И стражники тоже считают меня зачинщиком: ведь это я организовал побег. Забрасывают камнями с утра до вечера, ходить по карьеру невозможно.

— Надо потерпеть, — хмуро отозвался Тжай и, чтобы отвлечь Конана от горьких мыслей, спросил: — А я говорил тебе про мой мешочек с золотом? У нас здесь у каждого такой есть. — Он достал из-под лохмотьев грязную тряпицу и развязав ее, показал Конану завернутые в нее самородки. — Мы всегда носим золото на себе, а вдруг все-таки подвернется возможность сбежать. А ты успел набрать самородков?

— Так, кое-что. — Конан равнодушно продемонстри-ровал Тжаю свой не слишком богатый улов. — Я ведь пробыл здесь меньше тебя. — Конан опять надолго задумался. — Будь все проклято! Неужели нам суждено провести остаток жизни, разгребая день за днем эту осыпь, пропади она пропадом!

Конан, ну будто я не понимаю Нам всем тяжело. На какое-то время привыкаешь г тому, что каждый день одно и то же: работа — сон, работа — сон, а когда вот так, свобода лишь подразнит… — Тжай сокрушенно покачал головой. — Тогда и жить не хочется.

— Но если бы ты знал, как обидно мне смотреть на эти стены! — запальчиво воскликнул Конан. — Я же от рождения лазаю по скалам! Я способен вскарабкаться на любой обрыв! А тут эти мерзкие гнилые породы — даже если я и смог бы влезть по ним наверх, они такие сыпучие, что стражники сразу услышали бы, как я лезу. — Конан замолчал и после короткой паузы добавил: — Нет уж, Тжай, если я опять задумаю бежать, я сделаю это один. Хватит! На моей совести и так жизни тех бедолаг!

Миновало еще несколько дней, и вот однажды утром Тжай неприметно приблизился к заводи, в которую только что вошел Конан. Не замечая, что за ним следят, Конан плескался в холодной как лед воде некоторое время, но звериный инстинкт подсказал ему вскоре, что он не один. В ту же секунду Конан очутился на берегу и схватил кайло. Тжай рассмеялся и выступил вперед из глубокой тени:

— Что, Конан, теперь уже скоро? Каков же твой план?

— Ты, Тжай, с ума сошел! Разве можно подкрадываться к человеку так незаметно! И что ты там мелешь? Какой план?

— Я-то с ума не сошел, а вот ты уже который день одержим какой-то идеей. Все молчишь, а если не молчишь, то огрызаешься. Не трудно догадаться, — ты, что-то затеял. И предупреждаю тебя, киммериец, я твердо решил бежать с тобой. А теперь рассказывай, что придумал.

Конан сел на камень и обхватил колени руками.

— Тжай, какая разница, что я там придумал. Все равно кроме меня никто здесь не может этого сделать. Оставь меня в покое.

— Нет, не оставлю. Может, я и вправду сошел с ума, но я больше не могу находиться в этой грязной дыре ни дня. Скажи, Конан, пожалуйста… позволь мне бежать с тобой. Я лучше погибну, чем останусь здесь. Ну что ты молчишь? Все равно, еще неделя — и я начну бросаться на стены!

— Не надо, Тжай. Зачем ты так говоришь? Послушай лучше: если я останусь жив, то обязательно вернусь сюда. Неужели ты думаешь, я способен пройти мимо такого богатства? — Конан широко обвел рукою карьер. — Соберу шайку головорезов и вернусь. Мы перережем глотки этим мерзким бритунийцам и освободим вас. А потом заберем золото, вон его здесь сколько, на всех хватит. Ну давай, не будем больше об этом.

Тжай, неподвижно стоя перед Конаном, произнес решительным тоном:

— Выбирай, Конан. Либо ты говоришь мне, что задумал, по-хорошему, либо я выхожу сейчас на середину карьера и кричу стражникам, что ты собираешься бежать. Тебе придется убить меня, чтобы помешать сделать это.

Конан гневно дернулся, но тут же опять сел как раньше.

— До чего ж ты упрям, Тжай! Ну что с тобой сделаешь? Я расскажу тебе все, и ты сам поймешь, почему я не могу взять тебя с собой. Только не говори больше никому, ладно?

Когда ты мне расскажешь, я просто обязан буду пойти с тобой… — начал приободрившийся Тжай.

— Хватит молоть чепуху! — рявкнул на него Конан. — Скажи лучше, ты плавать умеешь?

Тжай был сражен на месте.

— Зачем это мне плавать? — проговорил он заикаясь. Рыба я, что ли? Я не умею дышать под водой.

— Так я и думал, — буркнул Конан. — Ваше ми mi не умеет плавать. Я и сам не умел, пока мне н «допелось однажды объезжать на челноке торговые посты в Ванахейме. Тогда хочешь не хочешь Пришлось научиться. Иногда это оказывается полезным.

— Конан, ты ведь не идиот. Неужели ты собираешься плыть по подземной реке? Это же верная смерть. Мне говорили, что эта река течет прямо в преисподнюю, царство мертвых — единственное место, где еще хуже, чем здесь! — Тжай был абсолютно убежден в истинности того, что говорит. — А кроме того, там же, внизу, тебе нечем будет дышать, ты задохнешься! Были у нас такие, кто в отчаянии бросался в этот поток, но никто о них никогда больше не слышал.

— Ну, и что это доказывает? Может, они, конечно, и погибли, а может, они слишком умны, чтобы возвращаться сюда. Тжай, пойми, я ни в чем не хочу тебя убеждать, поскольку ты не можешь плыть со мной, но я хочу сказать тебе вот что: немного воздуха там есть, он сохраняется в воздушных карманах в кровле. А в нескольких местах есть даже немного света, он проникает туда через трещины в породе.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Тжай.

— Я уже был там, вот и знаю. Три раза. Нет, четыре. И каждый раз я заплывал немного дальше, последний раз я проплыл под землей футов сто, а может, и больше. И на протяжении всего этого пути есть воздушные карманы, для одного человека воздуха там достаточно, если, конечно, не мешкать и расходовать его экономно. На двоих его все равно не хватит. — Конан встал и извиняющимся жестом положил руку на плечо другу. — Ну так вот. В той самой далекой точке, куда мне удалось добраться, поток резко сужается и течение делается таким сильным, что я не рискнул туда соваться. Обратно мне почти наверняка было бы не выплыть. Но сегодня я намерен рискнуть и миновать эту точку, будь что будет. От веревки, даже если бы мы нашли такую длинную, проку не много. Ведь все равно в какой-то момент ее не хватило бы. Вот почему ты меня больше не увидишь… до тех пор, пока я не вернусь, чтобы освободить тебя, — добавил он, желая успокоить Тжая.

— Конан, возьми меня с собой! — умоляющим тоном произнес тот. — Подожди несколько дней, научи меня плавать, я быстро научусь.

— Тжай, пойми, это невозможно. В заводи совсем мелко, а как учить тебя под землей, в темноте? А какая здесь ледяная вода, ты что, забыл? Я сам ее с трудом выдерживаю, но ты мне скажи, кто кроме меня купается в заводи? А я делал это с первого же дня. — Конан сделал несколько шагов и остановился по колено в воде. — Нет, дружище, ничего у тебя не выйдет. А я обязательно вернусь за тобой, видит Кром, вернусь. Что мне до других, мне важен только ты. Верь мне.

— Конан, возьми меня! Я не могу больше здесь, как ты не понимаешь!

— Хватит, Тжай! — Конан плеснул в него водой, и Тжай отшатнулся. — Если я погибну, значит, и твоя смерть будет напрасной. Если останусь жив — вернусь за тобой. Жди и надейся. — Конан прошел дальше к выступу, под который убегала вода, и обернулся к Тжаю: — Побудь здесь немного. Вдруг по какой-нибудь причине придется вернуться. А если не вернусь, прощай.

Он сделал глубокий вдох и нырнул. Он плыл по-лягу-шачьи, энергично, но без суетливости работая руками и ногами. Изредка он царапал спину о кровлю, потому что старался плыть повыше. Он не стал пугать суеверного Тжая и говорить ему, что дно подземной реки устлано костями утонувших в ней людей. Кости эти копились на протяжении нескольких веков — столько времени, сколько существовал карьер. Конан обнаружил их еще в первый раз и с тех пор всегда плыл по возможности дальше от дна. Там, где сквозь трещину в породе внутрь проникало немного света, среди костей и черепов можно было увидеть и злотые самородки — то золото, которое пытались умести эти несчастные. Киммериец очень надеялся, что ему повезет больше.

Конан помнил, что за следующим поворотом, у которого скопилось особенно много костей, будет воздушный карман, а еще чуть дальше — трещина, дающая чуточку света, а воздуха еще меньше. Едва он успел вздохнуть несколько раз, как вдруг его коснулись чьи-то вялые пальцы и кто-то словно обнял его слабыми руками. Конан чуть с ума не сошел от ужаса. Как безумный, рванулся он вперед, но этот „кто-то“ продолжал плыть за ним, не отставая. В слабом свете, проникающем сверху, Конан наконец узнал своего преследователя. Он подхватил обмякшее тело Тжая и приблизил его лицо к кровле, туда, где было немного воздуха. Но все напрасно. Тжай не начал дышать и в себя не пришел. Он так же безвольно висел у Конана на руках. Наверно, Тжай почти сразу бросился в реку вслед за другом, и его либо убила своим холодом вода, либо он задохнулся без воздуха.

Конан, отчаявшись, выпустил труп Тжая из рук. Сам он тоже был едва жив и от пережитого страха, к оттого, что у него совершенно сбилось дыхание. Он попробовал тем не менее привести его в норму сначала в том воздушном кармане, где он безуспешно пытался оживить Тжая, а потом еще в одном, последнем из ему известных. Поток с силой тащил его дальше, и Конан перестал сопротивляться его напору. Черная подземная река подхватила его и понесла. Почти сразу Конан ударился головой о какой-то выступ и потерял сознание.