Проклятое золото

Глава X ПОЖИРАТЕЛЬ ДЕРЕВЬЕВ

Находясь среди атупанов, Конан скоро позабыл, что жил когда-то другой жизнью. Он любил бродяжничать и всегда был легок на подъем. Таковы были и атупаны. Они часто кочевали с места на место, перемещаясь вслед за мигрирующими стадами. В прежние годы в своих многочисленных странствиях Конан как-то даже и не успевал, тосковать по родине, но сейчас ему казалось, будто он вернулся домой, настолько близки были ему веселые, дружелюбные атупаны, настолько нравилась простая и естественная жизнь, в которую он окунулся.

Конану пришлось перенести настоящий допрос на совете старейшин, куда он был призван. В самой большой хижине собрались мудрейшие из мудрых, а также сказители, которые тоже считались достойными этой чести. Посередине горел огонь, в который время от времени подбрасывали пахучие травы, дабы еще больше увеличить остроту и так всеми признаваемого ума высокого собрания. Была здесь и Нуна, мать Сонги, которая когда-то не уступала лучшим охотникам племени.

Старейшины одобрительно хмыкали, разглядывая Конана, им понравился этот рослый богатырь, способный постоять за себя, и они с уважением отнеслись к его шрамам, однако, когда они принялись задавать ему вопросы, для того чтобы оценить его знания о происхождении земли и тому подобных вещах, веселью их не было предела. Старейшины хохотали до слез, слушая, как он запинается и путается в самых простых, по их мнению, ответах. Конан злился и краснел, но вытерпел эту процедуру, потому что сознавал, что его собственные соплеменники отнеслись бы к чужестранцу примерно так же кроме того, Сонга была рядом с ним и то и дело клала ему на плечо добрую ласковую руку. Поэтому киммериец стойко вынес допрос и согласился разобраться в священных для атупанов небесны демонах и духах зверей, сотворивших леса и землю.

Конан легко и естественно вошел в жизнь племени. Терпеливо сносил стишки-дразнилки, которыми его любили преследовать юные девицы, еще не нашедшие себе пары. Они относились к киммерийцу с большим интересом, явно завидуя Сонге. Малолетки, если только не играли во что-нибудь или слушали истории сказителей, тоже не оставляли его своим вниманием. Он ходил на охоту, помог делывать шкуры, иногда принимал участие в забавах молодых атупанов, всегда готовых помериться силой и ловкостью. В этих развлечениях не последними были охотницы, включая нескольких недавно украденных девушек из соседнего племени.

Атупаны хорошо относились к Конану. Они довольно скоро привыкли к его иноземному облику и снисходительно посмеивались, видя его прямо-таки ненормальную любовь к Сонге. Правильнее сказать, их настолько забавляла, что в стойбище им было никуда не деться от любопытных глаз. Конан же в Киммерии привык к более сдержанным и скромным манерам, а также более солидным стенам из бревен, — впрочем, не исключено, что его испортили годы, проведенные в цивилизованных странах. Так или иначе, Конан частенько отправлялся вместе с Сонгой на весь день на охоту. Когда они в сумерках возвращались домой, вид у них был счастливый, но похвастаться им, как правило, было нечем: несколько рыбешек или небольшая связка вот и все, что они приносили. Атупаны улыбались и молчали.

Благодаря природной силе и смекалке Конан без труда завоевал себе уважение. Ему уже было известно многое из того, что необходимо для жизни в лесах, и он с готовностью учился новому. Конан узнал, где и как добывать соль, кремень, глину для горшков, красящие вещества, твердую древесину, луб, лыко, он выучил названия и мог распознать десятки съедобных и целебных растений. Атупаны показали неведомые ему способы делать ловушки, строить жилища, разводить огонь. Чем больше он узнавал, тем большим уважением проникался к новым соплеменникам.

Однажды в лесу он вспомнил о том, что его давно тревожило, и спросил у Аклака, предводителя их маленького отряда: кто бы это мог украсть из-под носа матерого оленя и не оставить после себя никаких следов. Зверь или демон?

Аклак, который до того спокойно сидел опершись на громадный валун, пробурчал что-то невнятное, встал на ноги и внимательно осмотрелся, втянув в себя несколько раз воздух. Сонга и два молодых охотника, Глубал и Джад, глядели на него тревожными глазами. Наконец Аклак заговорил, в голосе его звучала покорность судьбе:

— Об этом нельзя спрашивать, это нельзя вспоминать или называть по имени, иначе всех нас постигнет ужасный конец. Потому лучше молчи.

Конан, уже привыкший к простой жизни среди атупанов, приспособился и к их простым законам, одним из главных среди которых являлось беспрекословное послушание старшему. Посему он, не говоря ни слова, пожал плечами и отправился вслед за другими. Правда, теперь он шел еще осторожнее, чем раньше.

Сегодня, как сказали Конану еще утром, предстояло нечто совершенно исключительное. Конан так и не понял, что именно. Путь был неблизким и атупаны не обращали внимания на крупную дичь, попадавшуюся им по дороге, подстрелив только пару птиц да нескольких белок, которые, можно сказать, прямо шли в руки, и только последний болван стал бы упускать легкую добычу. Ну, а средних размеров антилопа беспрепятственно скрылась в лесу, ведь убив ее, пришлось бы вернуться в стойбище. Конан подумал, что дело, ради которого они идут, должно быть действительно чем-то особенным, раз они пропустили такую отличную антилопу.

Их путь лежал через неглубокие лощины и пологие холмы. Если бы они продолжали идти на восток достаточно долго, то они дошли бы до более крутых и высоких гор, видневшихся на горизонте. Кругом простирались леса. Иногда деревья росли очень густо, главным образом на дне лощин и на вершинах холмов, иногда на каменистых осыпях пропадали совсем, но везде дорога была очень плохая: подлесок, лежавшие на земле стволы, множество валунов. Если бы не звериные тропы, продираться сквозь заросли было бы еще труднее.

В привычном молчании людей, привыкших к долгой и быстрой ходьбе, маленький отряд двигался к неизвестной Конану цели. Через несколько часов пути они дошли до подножия высокой скалы, сложенной базальтами. Пока они огибали ее, Конан все время подозрительно посматривал наверх. Ему казалось невероятным, что все эти многогранные столбы, четко вырисовывающиеся на фоне неба, могли образоваться без участия человеческих рук. Слишком уж у них был правильный вид, хотя, с другой стороны, никакие люди не смогли бы обтесать такое множество столбов, да и зачем? Скорее, тут не обошлось без богов. Конану очень не нравились ни сами столбы, ни массивные шестиугольные плиты, потрескавшиеся от времени. Если такая махина, соскользнув сверху, врежется в дерево — снесет любое.

Выбравшись из очередного бурелома, Конан взглянул вперед и буквально обомлел. Прямо из чащи леса к небу поднималась высокая круглая башня, сужающаяся кверху. Она была светлая, намного светлее серых базальтовых скал и, по всей видимости, не имела к ним никакого отношения. Приглядевшись, Конан заметил под обвивающими ползучими растениями сплошную каменную стену. Ни окон, ни бойниц на башне видно не было.

— Кром! — вырвалось у Конана. Посмотрев на своих товарищей, он понял, что для них странная башня не явилась неожиданностью. Скорее, их интересовала его реакция.

— Дивись, речной человек! — Аклак покровительственно улыбнулся киммерийцу. — Перед тобой Великое Каменное Дерево, его сотворил дух белки Шуксы, чтобы прятать орехи, украденные у барсука Твика. А Твик сделал подкоп и забрал все орехи, но он сильно рассердился и запретил Шуксе спускаться на землю. С тех пор все белки живут только на деревьях. Однако Каменное Дерево он не сломал, а оставил как напоминание. Пошли, подойдем поближе, я покажу тебе кое-что.

Они начали продираться сквозь густую поросль. Какое-то слабое подобие тропинки указывало на то, что люди хоть и редко, но все же здесь бывали, если только это не звериная тропа. Вполне вероятно где-то тут находились еще и другие руины, но лес разросся так густо, что найти их было уже невозможно. Кроме того, Конану пришло в голову, что нельзя оценить также истинную высоту башни, ведь она стояла у самой скалы, и неизвестно, сколько обломков свалилось сверху и на какую глубину завалено ее основание. Если судить по тому, что никакого входа в башню не было видно, так оно, скорее всего, и случилось.

— Видишь стену? — спросил Аклак, подведя Конана к самой башне. — Любой охотник — любой смелый атупанский охотник — может взобраться по ней наверх.

Оглядев повнимательнее поверхность стены Конан лишь хмыкнул. Для него, прирожденного скалолаза, влезть даже на столь высокую башню не составит особого труда. Задачу облегчают стыки между камнями, из которых она сложена, выпуклая резьба, крепкие плети каких-то вьющихся растений, похожих на лианы. Пожалуй, это будет легче, чем взобраться на дерево такой же высоты.

Аклак заговорил вновь:

— Каждый атупанский юноша, а при желании и девушка, подвергаются этому испытанию. Только тогда они считаются настоящими охотниками — или гибнут, если оказываются недостаточно ловкими и сильными. Духи зверей всегда наблюдают за ними в сей великий час.

Конан выслушал своего сводного брата, посмотрел сначала на Глубала и Джада, потом перевел взгляд Сонгу. Та кивнула:

— Мы все туда взбирались, и я тоже. И моя мама, — добавила неизвестно зачем.

Аклак подвел итог разговора:

— Ты поднимешься на башню, спустишься внутрь до самого низа и принесешь нам оттуда что-нибудь в доказательство, что ты там был. Мы будем тебя здесь, а если ты упадешь, отнесем домой твой труп.

На этот раз Конан лишь посмотрел на Аклака и промолчал. Он положил на землю копье и топор, сбросил сандалии, подошел к каменной стене и с силой подергал свисающую плеть, чтобы определить ее прочность. Конан ни на секунду не сомневался в своей способности забраться на башню, зря, что ли, он столько лазил в детстве по скалам, однако киммериец прекрасно понимал, что тяжелое испытание на силу и ловкость атупаны держали еще в отроческом возрасте, когда были легки и проворны, как обезьяны. Его же собственный вес могучего воина может только помешать: не так уж прочны эти лозы, да и выветренный от времени и непогоды камень может запросто обломиться. Хотелось бы знать, понимают ли истинную опасность его новые друзья и Сонга. Выкинув из головы эти праздные, бесполезные мысли, Конан шагнул вперед и поставил ногу на выступ.

Лезть, как он и предполагал, оказалось не так уж сложно. О том, что башня обвалится, он не так уж беспокоился. Уж раз она сумела выстоять столько веков, пережила бури и штормы, сезонные колебания температур, то и его вес она как-нибудь выдержит. Резьба — хоть Конану и было трудно разглядеть что-либо отчетливо, прикасаясь к ней чуть ли не носом, — несомненно, сделана руками искусных мастеров. Сохранилась она великолепно, иногда Конан даже чувствовал остатки полированной поверхности. Но это не могло обмануть киммерийца: башня, безусловно, воздвигнута в невероятно древние времена, просто ее построили из прекрасного и чрезвычайно прочного камня. Карабкаясь все выше и выше, Конан поглядывал иногда вокруг. Его не переставал мучить вопрос: как же это изумительное сооружение вообще могло очутиться здесь, между базальтовой скалой и лесом? Даже если считать, что деревьям не надо слишком много времени, чтобы вырасти, то уж скала-то выглядела так, словно была здесь всегда, а башня казалась тут ну просто ни к селу ни к городу. Весь ее облик был фантастичен и не сочетался абсолютно ни с чем. Да и манера резьбы, сколько Конан ни напрягал память, даже смутно не напоминала ничего из виденного им в хайборийских странах.

Вне всякого сомнения, башня была возведена в честь какой-то победы. В самом низу на всех без исключения камнях изображались разнообразные батальные сцены с участием либо сухопутных войск, либо кораблей, пылали города, захватывались крепости при помощи таранов и осадных машин, тонули корабли… Конану все эти картины сражений казались странными и нелепыми, может быть, правильнее сказать, чуждыми — настолько был он сейчас от того мира, где происходили подобные вещи, настолько глубоко проникся он простой и естественной жизнью обитателя лесов, охотника и рыбака.

Конана очень интересовало, что его друзья-атупаны думают по поводу этих картинок из камня, если, конечно, их нетренированные, вернее, не привыкшие к такому глаза способны были в них разобраться. Где уж по младенчески невинным дикарям понять, что значат эти, с их точки зрения нелепые, уродливые сооружения, ведь они никогда не видели ничего похожего. Наверное, они кажутся им какими-то диковинными узорами и все, а всадники на конях — кем или чем могут казаться они? Может быть, неизвестными насекомыми? В любом случае, даже если они бы они и поняли, что в настенных изображениях люди убивают людей, какой бредовой несообразной глупостью сочли бы они саму эту идею.

Конан поднялся достаточно высоко, картинки исчезли, сменившись грубым геометрическим узором. Впрочем, действительно, какой от них прок, если их невозможно разглядеть с земли? Конан старался не смотреть больше вниз, чтобы не закружилась голова. Здесь, у самого верха, лиан стало значительно меньше, а их стебли сделались, а их стебли сделались тоньше. Теперь Конан если и рассматривал каменные узоры, то лишь с другой точки зрения: куда лучше поставить ногу и за что лучше ухватиться рукой. Хорошо еще, что не оправдались его худшие опасения насчет крепости камня, он продолжал оставаться прочным и надежным.

Вскоре Конан оказался над кронами деревьев, и на освещенной ярким солнцем стене стало попадаться все больше и больше цветущих растений. Потом Конан сообразил, что жужжание, которое он уже некоторое время слышит, издают множество пчел, перелетающих с одного цветка на другой. Конана даже в пот бросило, когда он представил себе, что с ним будет, если они всем скопом на него налетят но, к счастью, пчелы занимались своим делом и не обращали на великана-варвара никакого внимания. Как он будет спускаться вниз, Конан старался не задумываться.

Ну, а пока он был уже совсем близко от вершины башни, и вот уже ее зубчатый, полуобвалившийся край очутился прямо над его головой. Конан встал поустойчивее и, держась одной рукой за выступ поднял свободную руку и взялся за массивный с виду камень, пробуя его надежность. Совершенно неожиданно тот легко подался, выскользнул из своего гнезда и сорвался вниз. Конан едва успел отшатнуться, и камень пролетел мимо, лишь слегка ободрав бедро. С земли послышались веселые ободряющие крики — Сонга и остальные атупаны, по-видимому, радовались тому, что он уже почти у цели. По счастью, никто из них не пострадал от упавшего камня.

Еще осторожнее, чем раньше, Конан предпринял новую попытку подняться наверх, и ему это удалось. Как он и ожидал, стена здесь была совсем тонкая и потому непрочная. Конан посмотрел по сторонам — нигде никаких признаков других руин. Внутри башни ничего видно не было. Сидя верхом на ее краю, Конан не торопился спускаться. Кто знает, какие еще сюрпризы его там ожидают: напуганные мечущиеся птицы, летучие мыши, громадные пауки, а может, и духи строителей этой башни. Впрочем, торчать здесь без толку смысла тоже не было. Со слов Аклака Конан понял, что каким-то образом слезть вниз все-таки можно, поэтому он нащупал ногой выступ внутри башни и со вздохом перенес туда же вторую ногу.

Спустившись на несколько футов, киммериец помедлил, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Прежде тут была винтовая лестница, еще и теперь сохранились ее остатки, ступеньки шириною в ладонь, а иногда и побольше. Скорее всего, она обвалилась, когда обрушилась крыша и верхняя часть стен. Начав осторожно спускаться, Конан вскоре обнаружил, что в некоторых местах ступеньки отсутствуют. Временами ему приходилось повисать на руках, нащупывая следующую. Опять он подумал о том, что обратный путь будет труднее. Так или иначе, спуск занял у него мало времени, и немного погодя он уже стоял на груде битых камней. Тьма здесь стояла кромешная, и Конан обругал себя, что не догадался захватить мешочек с кремнем и огнивом. Киммериец сполз по куче вниз, у противоположной стены оказалась полуразрушенная арка, которая вела куда-то еще глубже. Конан не мог понять, находится ли он уже на уровне земли или еще нет. Наконец каменное крошево под ногами превратилось в подобие более или менее ровного пола. Конан потихоньку пробирался вдоль стены, раздумывая, что делать дальше.

Внезапно на сводчатых стенах и потолке возникли непонятные и от этого пугающие желтоватые блики. Киммериец выхватил из-за пояса обсидиановый нож, с которым не расставался никогда, и замер. Холодящие кровь душераздирающие крики разорвали тишину… и вдруг сменились неудержимым хохотом. Сонга, Аклак и молодые воины выступили из бокового коридора с факелами в руках.

Сжав зубы, Конан терпеливо ожидал окончания приступа веселья атупанов: они разве что не катались от смеха. Усилием воли он заставлял успокоиться свое бешено бьющееся сердце. Больше всего ему хотелось задать этим взрослым детям хорошую трепку. Если бы они только могли представить себе, какой невыразимый ужас приходилось ему переживать в местах, подобных этому.

Конан прерывисто вздохнул и сунул нож обратно за пояс. Пусть их, ведь они ничегошеньки не знают ни о войнах, ни о колдовстве, и уж кто-кто, а Конан не собирается просвещать их.

— Ты, Конан, хороший охотник, — выговорил наконец Аклак, утирая слезы. — Ты не позволил страху овладеть тобой. За это тебе полагается награда. Посмотри вокруг и выбери, что больше понравится.

Сонга подошла к мужу и виновато обняла его продолжая всхлипывать от смеха. Она подняла факел повыше, и лишь теперь Конан разглядел, что в стены вделаны кристаллы драгоценных камней. Вернее, не сами кристаллы, а кристаллы, вправленные в металлические пластины. А в одном углу украшения были свалены просто в кучу. Киммериец поманил за собой Сонгу и принялся перебирать ожерелья, кольца, разного рода амулеты, талисманы, которые вывалились из разбитых каменных сосудов, стоявших, по-видимому, когда-то вдоль стен на низенькой полочке. Здесь не было привычных Конану рубинов, сапфиров и изумрудов. В красновато-желтый металл, напоминавший по виду червонное золото, были вставлены полупрозрачные, главным образом дымчатые опалы. Сами по себе все эти украшения производили какое-то странное впечатление, то ли манерой исполнения, грубой, но в то же самое время выразительной, то ли… Конан даже не поверил сначала глазам: мало того, что браслеты и кольца были намного больше размером, чем руки и пальцы у нормального человека, они отличались еще и формой — ярко выраженной овальной формой! Да кто же они, те, что строили башню и носили эти украшения? Может они и не люди вовсе?

— Да тут настоящий склад, — недоверчиво проговорил Конан. — Почему он все еще здесь?

Аклак не понял вопроса:

— Как почему? Видно, того хотят великие духи. Почему растут деревья, почему течет вода?

— Да нет, я не о том… — Конан запнулся, он не знал, как выразить свою мысль, поскольку в языке атупанов не существовало слова "богатство". — Сюда легко забраться. Вы ведь без труда пробрались внутрь через какую-то дыру? Так почему же никто не пришел и не завладел всем этим добром?

— Ты, что ли, не понимаешь? — не выдержала Сонга. — Аклак же объяснил тебе: мы все приходили сюда и все брали эти украшения. Вот, посмотри! — Она выразительно покачала бедрами, круглая пластинка с молочно-голубо-ватым опалом заколыхалась у нее на животе. — Каждый охотник нашего племени один раз в жизни проделывал то, что ты сделал сегодня, и каждый выбрал себе амулет, в знак того, что посвящен в охотники.

— Другие племена тоже знают это место, — подтвердил Аклак, — они почитают его, как и мы.

— Наверно, вы имеете в виду… — Конан даже потряс головой, ему никак было не найти нужных слов. — Наверно, на этой башне лежит проклятье, и поэтому никто не смеет взять больше одного амулета. Иначе кто-нибудь наверняка бы утащил все укращения.

— Проклятье? — недоумевающе переспросил Глубал. — Какое еще проклятье?

— У тебя, Таргока, видно, что-то с головой случилось, пока ты лез на башню! — воскликнул Аклак. — Ты сам подумай, ну зачем одному охотнику все украшения? Что он будет с ними делать? Разве один охотник станет убивать всю дичь в лесу, ведь он же не сможет ее съесть. Разве одно племя захватит себе гору, где мы все берем обсидиан, ведь им же столько не надо. — Аклак даже засмеялся, такой нелепой показалась ему мысль. — И что же тогда делать другим, если у них кончится обсидиан?

— А еще, — вставил юный Джад, — зачем человеку больше одного амулета? Если их будет два, они же начнут биться друг о друга и стучать. Того и гляди, дичь распугаешь. Да и потом, от ведь никакого проку! Они не согреют тебя, если будет холодно, и не накормят, когда ты захочешь есть.

Конан так и сел, потрясенный простодушием атупанов.

— Поверьте мне, в мире есть люди, которые хотели бы заграбастать все, что тут есть, и владеть этим, не делясь ни с кем. А если бы для этого понадобилось бы убить нас, они, не задумываясь, убили бы.

На Аклака серьезный тон Конана произвел сильное впечатление.

— Я не притворяюсь, будто знаю, где есть такие люди, о которых ты говоришь. Но, поверь мне, они безумцы.

В конце концов Конан выбрал себе пояс из круглых золотых пластин. В самую крупную из них были вставлены темно-красные камни неправильной формы, напоминающие сердолики. Сонга сама надела пояс на Конана, вид у был чрезвычайно торжественный, но потом она не удержалась и крепко обняла его. Остальные тоже горячо поздравили Конана. Затем они прошли по коридору и выбрались наружу через полузасыпанный вход, заросший высокой травой. Значит, помещение, в котором они только что были, находилось ниже нынешнего уровня земли.

Когда они возвращались домой, Аклак с молодыми охотниками решили поохотиться на оленя. Конан и Сонга, не сговариваясь, повернули в сторону реки. Они уже давно облюбовали там одно местечко, где в сравнительно безлесной долине было много песчаных кос, а мелкие перекаты чередовались глубокими заводями. Им нравилось там, потому что они могли издалека заметить приближение человека или хищника.

Конану и Сонге было привольно в этой райской долине. Они купались, лежали на горячем песке, разговаривали обо всем на свете, а когда проголодались, подбили двух жирных голубей и поджарили их на костре. Кроме того, Сонга накопала съедобных клубней, а потом они ели ягоды, в изобилии росшие на склонах долины.

После обеда они почему-то очень развеселились и принялись гоняться друг за другом по берегу. Быстрая Сонга, вначале довольно ловко уворачивающаяся от Конана, когда поняла, что ей не убежать, обернулась и, неожиданно обхватив его руками, уронила вместе с собой в воду. Выбравшись на берег, они улеглись на песок, не размыкая объятий. Солнце светило уже не так жарко, близился вечер.

— Над нами будут смеяться и говорить, что мы плохие охотники, — заметил Конан немного позже, стряхивая с себя песок. — Сегодня я впервые надел амулет охотника и не хочу возвращаться с пустыми

— Не беспокойся, — утешила его Сонга, отправляясь к реке, чтобы умыться. — Я скажу им, что ты неутомимо гонялся за своей дичью и сделал все, что мог. — Она засмеялась тихим счастливым смехом.

— Так-то оно, может, и так, но предъявить им будет все-таки нечего.

— Это не имеет никакого значения, — откликнулась Соига, выходя из воды и начиная одеваться. — Ты уже поймал хитроумную быструю дичь, за которой многие охотились, но она никому не далась в руки. — Соига подошла к Конану и прижалась к нему всем телом. — Тебе и так многие завидуют.

Конан любовно и нежно обнял ее. Ему очень не хотелось уходить из этой мирной долины, но пора было отправляться в стойбище, чтобы не пришлось потом спотыкаться в темноте.

— Никто не сомневается в том, что ты замечательная охотница, — сказал Конан, — но вот мне лучше бы поскорее как-то проявить себя, пока атупаны не решили, что я даром ем хлеб.

— Случай представится, — уверила его Сонга, привязывая к ногам сандалии. — Я тоже хочу поохотиться на крупную дичь, поточу что собираюсь стать такой же великой охотницей, как и моя мать.

— Не сомневаюсь, что ты на это способна, Рыбачка. — Прозвище "Рыбачка" прямо-таки прилепилось к Сонге, после того как она нашла киммерийца у реки. — Но ведь Нуна завоевала славу великой охотницы уже после гибели твоего отца, когда вы с Аклаком уже подросли.

— Да, потому я так хорошо и помню это, — подтвердила Сонга.

— Но как же ты собираешься охотиться, когда у тебя будет большой живот, а потом маленькие дети, которых надо все время кормить грудью? — в недоумении спросил Конан.

— Какой ты глупый, Конан, — рассмеялась Сонга. — Из какой страны ты пришел, что не имеешь понятия даже о самых простых вещах? Неужели никто никогда не объяснял тебе, что маленькие дети рождаются от Луны — духа Совы? Если женщина не ляжет с мужчиной под полной Луной, никаких детей у нее не будет. — Она мягко погладила его по плечу. — Ты только подумай, что было бы, если бы женщины этого не знали. Они все время ходили бы с толстыми животами, а в лесу детей стало бы больше, чем деревьев.

— Ты уверена, что это правило действует? — недоверчиво спросил Конан.

— Ну, разумеется, действует! — снисходительно усмехнулась Сонга. — Это известно всем атупанам. — Она подняла голову и посмотрела на поднявшийся над горизонтом огромный диск луны в ее третьей четверти. — Вот почему в стойбище есть специальная хижина для замужних женщин, где в конце каждого месяца ночуют те, кто не хочет сейчас иметь детей. — Ты знаешь, Конан, — она еще раз взглянула на луну, — через несколько дней и мне придется туда отправиться. — Она робко подняла на него глаза. — Давай пока не будем заводить детей. Сначала я хочу вдоволь поохотиться и вместе с тобой добиться славы.

— Как скажешь, Сонга. Если ты этого хочешь, значит и я хочу. А сейчас пошли-ка поскорее домой, пока ночь не настала.

Следующий месяц в племени атупанов почти не отличался от предыдущего. Дичи в лесах и лугах было много, и нужды менять место стоянки не возникало. Охотники из соседнего племени похитили трех атупанских девиц, когда те совершали ритуальные омовения в небольшом озерце, довольно далеко от стойбища. "Несчастные кричали, сопротивлялись и звали на помощь" — так, во всяком случае, с негодованием говорили друг другу охотники, обсуждая у вечернего костра это событие. (Ночью Сонга по секрету рассказала Конану, что одна из девушек находилась в тайном сговоре с юношей из другого племени и уговорила своих подруг отправиться к озерцу вместе с ней.)

Как бы то ни было, пять молодых охотников, пылая праведным гневом, решили незамедлительно отомстить за честь племени и уже на следующее утро, разукрасив соответствующим образом щеки и грудь красной глиной, отправились в поход. Через несколько дней они вернулись, с торжеством ведя за собой четырех девиц, самый молодой юноша прогулялся напрасно, на этот раз ему жены не досталось. По виду девиц из чужого племени трудно было предположить, что они огорчены своей судьбой, каждая принесла какие-то свои вещички, связанные в узелок. Вскоре девицы уже весело щебетали у костра, ничем не отличаясь от других женщин племени.

Как это ни странно, но теперь Конан чувствовал себя у атупанов еще лучше, чем раньше. По-видимому, оттого, что теперь, когда все становище дышало молодой любовью, его собственная страсть уже не так бросалась в глаза. После того как в племени появились четыре новые женатые пары, они с Сонгой уже гораздо реже удалялись в лес, чтобы вдали от всех насладиться близостью друг друга, а намного больше времени проводили вместе с молодежью. Это были тихие прекрасные вечера, когда они все вместе лежали у костра на мягких пушистых шкурах, смеялись и дурачились, предвкушая интимные радости грядущей ночи.

Однажды все стойбище пришло в волнение: на холмах приметили некое существо, которое называли югвубва. Сначала Конан даже не понял, обрадовались атупаны этому сообщению или испугались. Сонга объяснила ему, что грядет великая охота, и если она будет удачной, то им удастся сделать большой запас мяса на зиму. Ну, а кроме того, каждый принявший участие в этой охоте имеет шанс покрыть себя на веки вечные неувядаемой славой. Однако Сонга так и не сумела растолковать ему, как этот самый югвубва выглядит.

Идти собрались не только все взрослые охотники, но и молодые ребята, которые должны были помогать выслеживать зверя. Как всегда, Аклака назначили главным. Охотники несли с собой по два копья. К одному из них была привязана небольшая шкура, этим копьем подавали друг другу сигналы, а также отвлекали зверя.

Отряд, состоящий из двух десятков мужчин и нескольких женщин, вышел из становища на рассвете. Впереди налегке бежали юноши, которые разведывали дорогу. Двигаясь быстрым темпом, охотники шли и шли. Остановились лишь тогда, когда солнце поднялось уже высоко. Именно где-то здесь и видели югвубву. Местность представляла собой плоскую возвышенность, изрезанную глубокими оврагами и ущельями.

Аклак отвел в сторону старших по возрасту охотников, чтобы посоветоваться. Вернувшись, он разделил отряд на две части, отобрав себе нескольких юнцов (включая Джада и Глубала), желавших прославиться во что бы то ни стало, двух молодых женщин, похищенных у чужого племени, и Конана с Сонгой. Велев всем молчать и смотреть в оба, он повел их напрямик через плато, забирая немного влево. Вскорек ним подбежал один из юношей-развед-чиков и повел их за собой. На опушке молодого леска он показал им свежий и помет — большую плоскую лепешку, примявшую высокую траву.

— Что же это за чудище такое? — воскликнул Конан, подойдя поближе. — Клянусь Кромом, ваш югвубва, должно быть, сам размером с гору, раз способен наложить этакую кучу!

— С виду — югвубва, — серьезно проговорил разведчик, который привел отряд на это место. Он сел на корточки и приложил ладонь к лепешке. Потом отковырнул кусочек коричневатой массы и, растирая ее между пальцами, глубокомысленно понюхал. — По запаху — югвубва.

— Да, да, — согласились с ним присутствующие, морща носы и отворачиваясь.

Разведчик лизнул пальцы и, подняв глаза к небу, задумчиво почмокал языком.

— На вкус — югвубва. Значит, югвубва, — объявил он наконец.

— Ты уверен? — не удержался от шутки Конан, но осекся, потому что разведчик, не поднимаясь с колен, зачерпнул полную горсть полужидкого помета и бросил прямо в грудь Конана. — Ты… да ты что это… — рванулся вперед Конан, вне себя от ярости, но почему-то все бросились туда же, к куче, еще далее чуть раньше его, принялись черпать из нее пригоршнями и кидаться друг в друга. И тут Конан сообразил, в чем тут дело: охотники отбивали свой собственный запах этим старым, испытанным способом, заодно превратив малоприятное занятие в веселую забаву.

Конан позволил Сонге натереть себя пометом и великодушно оказал ей ту же любезность. Когда он кончил, все уже начали выстраиваться в цепочку, для того чтобы двигаться дальше. Разведчик тронулся первым. Вскоре, однако, его острые глаза и быстрые ноги уже не были нужны. Из небольшого леска, лежащего у них на пути, послышался хруст и треск, что ошибиться было невозможно — они нашли-таки югвубву. Конану показалось что зверюга не просто обламывает ветки, а валит и рушит сами деревья.

Аклак повел их в обход, чтобы подобраться к югвубве с тыла. Через прогалины в леске Конану удалось несколько раз увидеть зверя. Он был неимоверных размеров, выше самого высокого стигийского слона, хотя и не такой грузный и неуклюжий. Массивные ноги — не ноги, а толстые бревна! — поддерживали мускулистое тело, покрытое пучками грубых рыжих волос. Шкура зверя напоминала кору старого дуба, она показалась Конану непроницаемой ни для оружия, ни для острых зубов хищников. Задние ноги были значительно длиннее передних, снабженных короткими загнутыми когтями.

— Это отшельник, — прошептал Аклак. — Югвубва в расцвете сил. Ни самок, ни детенышей. Да, эту охоту мы будем долго вспоминать.

В этот момент раздался жуткий треск: югвубва, который терзал в этот момент очередное дерево, расщепил его вдоль и с новыми силами набросился на кусок ствола, лежащий на земле. Конан увидел теперь его голову, уродливую, плоскую, почти без шеи переходящую в туловище. На широкой тупой морде возвышался не один и не два рога (в Куше Конану приходилось видеть носорогов), а целых шесть. Их основания, сросшиеся воедино, образовывали сплошную пластину, по краям которой блестели злобные подслеповатые глазки.

— Будь осторожен, — шепнул Аклак Конану, — югвубву легко рассердить. Мы будем действовать так, — продолжил он, обращаясь к остальным, — постараемся ранить его, а потом будем заманивать в ловушку, туда, где находятся остальные охотники. Мы с Конаном начнем. Да помогут нам духи животных.

Югвубва уже покончил с куском ствола, лежащего на земле, и принялся объедать ветки, оставшиеся на расщепленном дереве. Стоя на задних ногах, зверь тянулся к самым верхним веткам, но что-то его, по-видимому, раздражало: короткий хвост с кистью темно-бурых волос на конце непрерывно подергивался.

Конан с Аклаком осторожно подобрались к югвубве на расстояние броска копья. Их товарищи следовали за ними справа и слева, прячась в зарослях кустарника. Медленно-медленно Аклак выпрямился, держа наготове дротик, и в тот момент, когда югвубва, словно заподозрив опасность, начал поворачивать голову в их сторону, с силой метнул его, целя в глаз зверя. Наконечник копья разлетелся вдребезги, попав в край роговой пластины. Конана также постигла неудача. Ему показалось, что складки кожи на том месте, где должна быть шея, наиболее уязвимы, однако его копье ударилось в широкую грудь животного, не причинив ему особого вреда.

Конан решил сначала, что югвубва даже не почувствовал ударов, но, видно, все-таки наконечник копья Конана, застрявший в грубой шкуре (само копье сломалось), сердил зверя, потому что он издал дикий рев и бросился на обидчиков.

— Беги, Конан! — прозвенел испуганный крик Сонги откуда-то справа.

У Аклака и Конана оставалось еще по копью, но использовать их по назначению пока не представлялось никакой возможности, и оба охотника стремглав бросились наутек, преследуемые разъяренным животным. Молодые атупаны тоже бросили в югвубву по копью, но зверь не обратил на них никакого внимания, он не замедлил бега и не свернул в сторону, его интересовали лишь Аклак с Конаном. Вскоре те выбежали из леса и оказались на просторном зеленом лугу.

— Это и есть твой план? — задыхаясь от быстрого бега, спросил Конан. — По-твоему, это называется "заманивать"?

— Все идет как надо, — шумно дыша, отозвался Аклак. — Мы должны привести его туда, откуда пришли. Если он перестанет гнаться за нами, раззадорь его вторым копьем.

Последнее замечание Аклака прозвучало для Конана смехотворно, учитывая слепую безрассудную ярость, с которой зверь их преследовал. Может быть, скорость чудовища и была чуть поменьше, чем у кушитских носорогов (те все же значительно уступали ему в весе), но даже на открытом пространстве удирать приходилось что есть мочи. Один раз обернулся и увидел, что все, кроме Сонги, начали отставать. Его это ничуть не удивило, ведь страхолюдина не наступала им на пятки, угрожая каждую секунду растоптать.

Конан довольно смутно представлял себе, куда они должны заманить югвубву, поэтому он старался держаться поближе к Аклаку, который, судя по всему, знал эти места. Однако, когда они очутились в зарослях кустарника, им волей-неволей пришлось разделиться. Как Конан и предвидел, быстрота их продвижения вперед резко снизилась, чего нельзя сказать о югвубве. Ведь ему не приходилось огибать кусты или подныривать под их ветки, он бежал напролом. По какой-то причине, возможно, потому, что Конан из-за своего высокого роста был заметнее, зверь последовал именно за ним. Земля содрогалась от громового топота, ужасающий треск сучьев становился все ближе. Прямо перед Конаном возникла такая густая полоса кустов, что не было смысла искать прохода, не говоря уже о том, что не было времени: югвубва дышал ему буквально в спину.

Киммериец вжал голову в плечи и, как таран, врезался в заросли… В следующую секунду земля ушла у него из-под ног, и он, уже падая, успел ухватиться за свисающий вниз толстый корень, избежав тем самым участи югвубвы, который с ревом рухнул прямо с крутого откоса, чуть-чуть не задев Конана. По зверю не было заметно, что он пострадал при падении, скорее, оно разъярило его окончательно. Ловко поднявшись на ноги, югвубва как безумный вновь кинулся на Конана, который торопливо карабкался обратно на край обрыва. Осыпающийся песок помешал зверю успеть поддеть Конана рогом, под неимоверным весом склон обрушился, и югвубва съехал обратно на дно глубокого оврага, куда, по-видимому, и хотел заманить его Аклак. Атупаны радостно вопили, потрясая копьями, а Сонга подбежала к Конану, у которого тряслись ноги от пережитого напряжения.

— Конан! Я так боялась за тебя с Аклаком! — Она порывисто обняла его. — Какое жуткое чудовище, правда? — Сонга нагнулась и заглянула в овраг. — Я убью его, клянусь всеми звериными богами, я убью его!

— Надо убить его поскорее, пока он не нашел дороги наверх, — подтвердил Аклак. — Если он захочет выбраться, колите его копьями! — крикнув он, обращаясь к охотникам.

Как могли, атупаны выполняли его приказание, хотя смешно было даже предполагать, что их копья способны остановить обезумевшее чудовище. Если бы не рыхлый осыпающийся песок, не дающий югвубве никакой опоры, охотникам пришлось бы совсем плохо. Ну, а кроме того, исступленное бешенство не давало животному осознать, что вовсе незачем кидаться на этот крутой склон, когда так легко выбраться из оврага с другой стороны. На ровном месте люди лишились бы своего единственного преимущества.

— Сюда, югвубва! Ко мне, югвубва! Попробуй, укуси меня! — кричали молодые охотники, желавшие показать, какие они смелые, в то время как люди постарше выжидали момента, чтобы поразить зверя в какое-нибудь из немногих уязвимых мест. Некоторые бросали в югвубву свои копья, но каменные наконечники лишь слегка царапали его шкуру,

Глобал, стараясь поточнее попасть зверю в шею, высунулся слишком далеко над краем и тут же чуть не поплатился за это жизнью: югвубва поддел своими рогами несчастного, чей воинственный крик сразу превратился в жалобный вопль, и, дико взревев швырнул обмякшее тело в заросли кустов.

— Убийца! — вскричала Сонга. — Иди сюда, я тебе покажу! — Она взгромоздилась на камень, нависающий над оврагом, и размахивала копьем, пыталась обратить на себя внимание югвубвы. Ей это удалось, более того, ее позиция оказалась очень удачной, потому что зверь, как ни старался, не мог достать ее, однако она не подумала о другой опасности: стремясь добраться до своей мучительницы, которая изо всей силы тыкала копьем ему в морду, юквубва подрывал стену оврага как раз под камнем. Конан заметил это и крикнул:

— Осторожно, Сонга!..

Однако было уже поздно. Камень начал оседать, Сонга отпрянула назад, но глыба увлекла за собой ту часть склона, и смелая охотница исчезла в клубах пыли, поднятых обвалом.

— Айа-а! — взревел Конан.

Пущенное могучей рукой копье вонзилось в загривок, из ранки вытекла тоненькая струйка крови. Зверь фыркнул и мотнул головой. Конан тем временем метался как безумный в поисках другого оружия. Его взгляд упал на остроугольный обломок, торчащий из земли на кромке обрыва. Варвар раскачал и вывернул его, затем он прижал несколько шагов вдоль полуобвалившегося края и, очутившись над югвубвой, прыгнул на спину, не выпуская из рук увесистого облом ни камня. Крепко сжимая коленями его бока, киммериец продвигался к голове зверя, который принялся метаться из стороны в сторону, пытаясь сбросить своего седока.

Удержаться на спине югвубвы помогли Конану копья, застрявшие в толстой шкуре животного. Когда Конан достиг шеи, вернее, того места, где у любого другого животного должна быть шея, он уперся ногами в два таких копья и почувствовал себя несколько увереннее. Югвубва не прекратил попыток сбросить седока, но Конан сидел прочно и колотил своим обломком по краю роговой пластины как раз за ухом зверя, единственному месту, куда он мог дотянуться. Югвубва изменил тактику, теперь он с размаху бросался боком на стенку оврага, чтобы сбить Конана со спины, но склон был для этого недостаточно крут.

Пыль, вызванная обвалом, слегка улеглась Конан, к своей неимоверной радости, увидел Сонгу, живую и невредимую, которая размахивала копьем вне досягаемости страшных рогов югвубвы. Другие атупаны тоже спустились в овраг и подступали к мечущемуся чудовищу со всех сторон.

Конан с новой силой заколотил по роговой пластине и вдруг почувствовал, что она треснула и проломилась внутрь. Из раны неудержимым потоком заструилась кровь. Конан отбросил камень, выдернул один из дротиков, застрявших в шкуре, и что было сил вонзил его в рану. В тот же самый момент он услышал, что рев животного стал каким-то прерывистыым, булькающим. Взглянув вниз, он увидел Сонгу, повисшую на древке своего копья, которое ей удалось всадить в самое горло югвубвы.

Сложно сказать, какая из ран оказалась смертельной но зверь пошатнулся, сделал еще несколько неуверенных шагов и внезапно повалился на бок, придавив Конана, который не сумел вовремя соскочить. По телу животного пробегали судороги, гулкие удары егоо сердца казались Конану невероятно громкими. Но вот югвубва в последний раз дернулся — и в овраге воцарилась подозрительная тишина. Затем со всех сторон разом зазвучал хор жалобных причитаний:

— Югвубва умер! О, горе! Наш большой друг, Пожиратель Деревьев, ушел от нас навеки!

— Атупанам никогда не пережить эту потерю! Что будет с нами, несчастными!

— О, горький ужасный час! Не стало нашего любимого друга!

— Последний голос принадлежал Сонге, и этого Конан уже не мог вынести. Он с трудом высвободился и встал на ноги. Первой, кого он увидел, была Сонга, склонившаяся в почтительном поклоне с выражением скорби на лице.

— Во имя Крома, ответь мне, что значит это и нытье? Ты совершила подвиг, а главное, осталась жива. Мерзкое чудище убито. Из-за чего вы горюете, не возьму в толк?

— Ну как же, Конан, ты не понимаешь?! Случилось ужасное несчастье, наш горячо любимый друг покинул нас! Его большое сердце перестало биться. Горе нам, горе!..

— Однако кое в чем речной человек прав, — перебил ее Аклак. — Моя сестра совершила великий подвиг. И никто из нас не погиб. Теперь у нас будет достаточно мяса на зиму, а это очень хорошо. Давайте праздновать нашу победу и радоваться!

— О счастье! О радость! — с готовностью возопили атупаны.

— У нас есть еда! Югвубва мертв!

— Слава отважной Сонге!

Настроение атупанов переменилось настолько резко, что Конан просто рот разинул. Охотники шумно ликовали, обнимались, хлопали друг друга по спине. На верхней кромке оврага появился Глубал и тоже принялся кричать и размахивать руками, однако делал он это лежа — видно, ноги у него были сломаны.

Откуда-то была извлечена ритуальная чаша, которую подставили под струю крови, лившуюся из раны, нанесенной Сонгой. Все охотники, начиная с Сонги, торжественно отпили из этой чаши по глотку.

В этот момент наверху в кустах появились новые лица: женщины и дети последовали утром за охотниками, но они не могли двигаться так же быстро, поэтому лишь сейчас присоединились к соплеменникам. Взаимной радости не было предела. Разделка туши превратилась во всеобщий праздник. С югвубвы содрали шкуру и разрезали ее на куски приемлемого размера, часть длинных полосок мяса повесили вялиться под горячим полуденным солнцем, другую часть расположили вблизи разведенных костров, на которых одновременно жарили, пекли и варили для предстоящего праздника. Когда сверху, кроме костей, уже ничего не осталось, атупаны общими усилиями перевернули голый костяк и срезали внизу то мясо, которое до того было недоступно.

На другой день после пира старейшины племени решили, что нет смысла возвращаться на старую стоянку и тащить туда весь запас мяса, а лучше идти на место их следующего становища. К реке, где Конан прожил с атупанами два месяца, отправились несколько маленьких отрядов, которые привели все в порядок и принесли оттуда необходимые вещи. Через неделю племя двинулось в сторону юга, чтобы, готовясь к зиме, прожить там осенние месяцы. Как ни странно, Конану было немного жаль покидать эти уже ставшие родными места.

Переход занял три дня, и чем дальше, тем больше Конану не нравился низкий комариный край, в который они все дальше и дальше углублялись. Он никак не мог понять, почему нельзя провести зиму на прекрасных холмах у реки, но остальные радовались и спешили туда.

Их путь закончился, когда они пересекли ровное широкое поле и очутились на песчаном берегу голубого, как небо, озера, с трех сторон которого росли высокие деревья. На земле виднелись большие круги — в прошлом году здесь стояли шатры, тут и там чернели старые кострища. На ближайших деревьях висели легкие лодочки, их гнутые каркасы обтягивали шкуры.

Почему-то никто из атупанов здесь не задержался. Сбросив на землю груз, все торопились к какому-то маленькому пригорку, находящемуся на некотором расстоянии от озера. Сонга взяла Конана за и повела туда же.

— Не отходи от меня и смотри, куда ступаешь, — предостерегла она его.

Когда они подошли туда, где столпилось почти все племя, Конан с удивлением увидел, что атупаны стоят и смотрят на голую глинистую площадку. Аклак осторожно приблизился к ее краю и встал на колени, кто-то подал ему палку, которой копали землю. Быстрым резким движением Аклак трижды вонзил острие в твердую глину, неожиданно легко протыкая ее. Затем он отбросил палку и аккуратно вынул отломанный кусок. Резкий знакомый запах ударил Конану в ноздри. Атупаны радостно заулыбались, лишь сейчас Конан заметил, что каждый держит в руках ковш или сосуд из выдоенной тыквы.

— Оно готово! — вскричал Аклак. — В этом году получилось прекрасно! Только не подходите к краю, еще обвалитесь внутрь! Давайте ваши черпалки — я всем налью.

— Конан, Конан, — возбужденно дергала мужа за руку Сонга, — вот увидишь, тебе оно понравиться! Ты ведь никогда не пробовал… — И тут она назвала слово, которое Конану приходилось слышать и раньше, только он никогда не обращал на него внимания, не зная его значения. — Да нет, конечно, ты не мог его пробовать, ведь мы сами его изобрели. Откуда же тебе знать о пиве?