Проклятие сумерек

Глава двадцатая САМАЯ ВЫСОКАЯ НОТА

– Она всегда такая? – спросила Софена у Эмери, своего нового друга.

Они сидели в саду, возле разрушенного фонтана. Прямо на земле были навалены подушки – в осыпающихся шелковых наволочках, в простой холстине или обтянутые старым, выцветшим гобеленом. Софена удобно устроилась на этих подушках. Раны, нанесенные чудовищем, заживали на удивление быстро.

«Чему тут, впрочем, удивляться, – думал Эмери, поглядывая на девушку. – Она юная, здоровая. И дух у нее на высоте. Мне и половины того, что с ней случилось, хватило бы, чтобы помереть…»

Фонтан, хоть и был разрушен, как многое в усадьбе Роола, почему-то не вызывал элегических раздумий и вообще производил на диво жизнерадостное впечатление.

Отсюда хорошо было слышно, как в другой части сада Уида натаскивает собранных в деревне молодых людей. Пронзительный голос эльфийки разносился по всей усадьбе:

– Ногу выше! Вы должны двигаться одновременно. Еще раз, все вместе – раз! Хорошо. Теперь – прыжки. На месте, как можно выше, два раза. И с поворотом. Вот так.

Раздался дружный хор восхищенных голосов:

– У-у!

Вероятно, супруга регента показала, как надлежит прыгать на месте.

– Если бы она сделалась королевой, – сказал Эмери, – вряд ли у нее осталась бы возможность вот так веселиться. Видишь ли, Софена, госпожа Уида – Эльсион Лакар. Она другая, не такая, как мы.

Софена чуть сдвинула брови.

– Она очень красива – по-своему, – признала девушка.

– Различие не только в красоте, – сказал Эмери. – Уж поверь мне. Я знаю ее пятнадцать лет. Благородство ее происхождения таково, что она не может запятнать себя ничем.

Софена медленно кивнула, соглашаясь с собеседником.

– Все-таки она удивительная! – Дочь Роола вздохнула. – Мне так повезло! Близко познакомиться с супругой регента! И то, что мы с вами встретились, и то, что вы так вовремя явились… – Она искоса глянула на Эмери. – А я действительно лучше моей тетки?

– В тысячу раз, Софена, – искренне произнес Эмери. – Роол слишком разбаловал свою сестру. Знаешь такое выражение – «слепое обожание»? Обычно это относится к матерям, но в данном случае – к брату. Ты совсем другая. Ты – то, чем старшая Софена мечтала стать.

– Я помню, как Роол расправился с ее убийцей, – вдруг проговорила Софена. – Я была совсем маленькой, но помню. Тот человек застрял в болоте. Он погружался все глубже и сладким голосом умолял меня помочь ему, позвать взрослых, вытащить его. А я просто стояла рядом и смотрела. А потом услышала, как приближается русалка, и убежала. Я никогда не видела русалку, только слышала ее – иногда.

Вспоминание о русалке напомнило Эмери о другом чудовище, и он перевел разговор на более интересную для себя тему:

– В вашей округе часто встречаются странные существа, Софена?

– Странные? – Она подняла брови, наморщив лоб, потом засмеялась. – Самое странное существо здесь – это я.

– Я не шучу, Софена.

– Я тоже… Нет, конечно, я шучу, – поправилась она, все еще улыбаясь. – Русалка живет здесь очень долго. С незапамятных времен. А вот такие монстры, как то, которое вы убили, – это впервые. Ни мой отец, ни кто-либо из старожилов не припоминают подобного.

– Об этом стоит поразмыслить, не находишь?

Несколько секунд Софена рассматривала своего серьезного взрослого собеседника, а затем рассмеялась от души:

– Нет, не нахожу…

Монстр, привезенный на крыше кареты, вызвал всеобщее оживление. Карету выставили перед воротами в усадьбу, и крестьяне – все, кто захотел, – получили возможность вволю полюбоваться на мертвое чудовище. Несколько дней только и разговору было, что о геройстве «барышни».

На второй день, когда Эмери удалось уговорить Роола и Уиду снять труп с крыши, обнаружилось, что чудовище исчезло. Нет, оно не ожило и не сбежало, как могли бы вообразить более суеверные и пугливые люди. Оно попросту разложилось и превратилось в лужу липкой черной грязи. И сколько ни пытались отмыть щегольскую карету придворного композитора, ничто не помогало. Так и осталось пятно.

– Носи его с гордостью, Эмери, – хохотала Уида, видя искренне огорченное лицо своего друга. – В конце концов, эта штука будет служить вечным напоминанием о твоем героизме.

Эмери назвал ее бессердечной.

– У Эльсион Лакар собственное понятие о смешном, – отмахнулась Уида. – Неужели ты воображаешь, будто я стану оплакивать какую-то заляпанную карету? У меня более высокие устремления.

И с тем она отправилась науськивать нанятых ею людей на Талиессина.

– Регент должен испытать шок, – раздавался по саду голос Уиды. – По крайней мере в первое мгновение. А он, поверьте мне, повидал на своем веку многое. Поэтому вы должны выглядеть вызывающе. Дерзко. Как будто вы – не самые обыкновенные ряженые, но воистину существа из другого мира. Из мира, где любовь возможна в любое мгновение.

Выслушав эту тираду, Эмери и Софена переглянулись. Беседовать под пронзительные разглагольствования Уиды становилось все труднее.

– Интересно, многое ли они понимают из ее речений? – проговорила девушка.

Эмери пожал плечами.

– Так или иначе, но она всегда добивалась своего. Посмотрим, каким окажется представление на сей раз.

– Она действительно так его любит?

Эмери кивнул.

– Она – эльфийская принцесса, – добавил он. – Различие между Эльсион Лакар и обычным человеком не ограничивается внешностью. Эльфы живут долго, у них совершенно другой внутренний ритм проживания времени. Но самое главное – они всегда живут «здесь и сейчас». Для них почти не существует будущего или прошлого. Они – совершенное воплощение материального мира, того, что мы видим и можем потрогать руками. Поэтому любовь эльфийки – вечна и всегда имеет материальное воплощение.

– Дети? – подсказала Софена.

– Дети? – Эмери покачал головой. – Дети у них рождаются очень редко. Нет, дети как раз символизируют представление о будущем, то есть то, чего Эльсион Лакар по большей части лишены. Я имел в виду нечто совершенно иное. Если эльфийка любит, она будет стремиться удивлять, ласкать, пугать. Выскакивать из пустоты и внезапно представать обнаженной. Насылать ряженых с символическими дарами. Повсюду рассыпать намеки, следы своего присутствия. И в конечном итоге все сводится к одному. К единственной бесстыдной фразе: «Приходи со мной спать».

Софена смотрела на Эмери доверчиво и спокойно. Он вдруг осекся, поймав ее взгляд.

– Что? – забеспокоился он. – Я сказал что-то не так?

– Нет. – Она качнула головой. – Со мной никто прежде не говорил о подобных вещах. И в подобных выражениях. Ни Роол, ни другие… Наверное, в столице это принято.

– Проклятье! – Эмери смутился. – Прости. Я действительно привык называть вещи своими именами. Даже гордился умением подбирать точные выражения для всякого явления, всякой вещи или процесса…

– Вам нет нужды извиняться. – Софена удобнее устроилась среди подушек и одну, шелковую, норовившую выскользнуть из-под локтя, поймала за угол. – Вы давно не общались с провинциальными девицами.

– Признаться, никогда…

Резкий голос Уиды, как птица, описал широкое полукружье над садом:

– А теперь – держите друг друга за талию и пройдитесь хороводом!..

Смеясь, Эмери встретился с Софеной взглядом:

– Регент будет уничтожен! Вся эта разнузданная пляска намечается на день судопроизводства. Не знаю, как Талиессин выдержит такое.

– Для чего она это делает? – спросила Софена.

– Я плохо объяснил? – удивился Эмери.

– Нет, вы хорошо объяснили… насчет всех Эльсион Лакар, в общем и целом. Но сама Уида? Если она действительно так любит и желает своего мужа, – Софена чуть покраснела, – то почему стремится сорвать судебное заседание? Разве это не послужит к подрыву его авторитета?

– Судебное заседание необходимо для того, чтобы спектакль увидело как можно больше народу. Полагаю, в этом единственная причина. Что до авторитета регента… Вряд ли найдется нечто, способное уничтожить Талиессина. Он – настоящий эльфийский король, хочет он того или нет. Он бывает грозным. Иногда паясничает так, что жутко делается. А чаще всего – милостив, задумчив, добр.

Прежде чем задать вопрос, Софена долго молчала – собиралась с духом. Наконец девушка спросила, очень тихо:

– Талиессин – он тоже Эльсион Лакар? В том, что касается любви, я хочу сказать…

Эмери ответил тотчас:

– Даже в большей степени, нежели Уида. В своих чувствах он не ведает сомнений и всегда идет напролом. Человеческая любовь, Софена, – она совсем другая. Неуверенная, робкая. Она – как девочка-купальщица, осторожно пробующая воду ногой: не слишком ли холодно, не слишком ли горячо. Человек, даже влюбленный, всегда рискует. Потерять любовь, потерять возлюбленную. Человек смотрит в прошлое, смотрит в будущее, он видит возможность краха, вероятность потери. Человек испытывает страх, Софена, в отличие от эльфа: для Эльсион Лакар не существует ничего, что не материально и не явлено им в сию секунду.

– Да, вы это уже говорили…

Софена встретилась с ним глазами, и Эмери вдруг понял: его последняя тирада необъяснимым образом походила на признание в любви. «Надо будет что-нибудь такое сказать, чтобы у Софены не сложилось обо мне ложного впечатления», – подумал он.

А миг спустя: «Но почему это впечатление непременно должно быть ложно?»

И спустя еще несколько мгновений: «И вообще – зачем что-то еще говорить, если все уже очевидным образом сказано?»

На пятый день после своего прибытия в усадьбу «Русалочья заводь» Уида неожиданно объявила хозяину имения, что уезжает.

– Эмери может задержаться, – величественно добавила супруга регента. – Его дальнейшие услуги мне не требуются. Пусть спокойно работает над своей пьесой.

– Симфонией для рогового оркестра и арфы, – поправил Эмери и тотчас почувствовал себя глупо.

Уида и Роол одинаково глянули на него, как бы желая сказать: «Не важно, как это называется, – главное, чтобы звучало».

– Я боюсь стеснить… – пробормотал Эмери.

– Глупости! – отрезала Уида. – Я беру одну из твоих лошадей, так что не обессудь: твоя чумазая карета теперь будет запряжена только одной. Сколько нот тебе осталось найти?

– Одну, – сказал Эмери.

Он уже смирился со своей участью. Куда разумнее, чем спорить с Уидой. Лучше уж одна лошадь и карета с пятном на крыше, чем безупречный экипаж, две лошади – и недовольная Уида в придачу.

– Софена была так мила, что одолжила мне белое платье, – продолжала Уида. – Это кстати, потому что мой дорожный костюм пришел в полную негодность. Оставляю тебя творить на лоне окультуренной природы, Эмери.

Она поцеловала своего спутника и отправилась в дом – переодеваться для поездки. Эмери оглянулся на Роола. Тот неподвижно смотрел вслед супруге регента. Затем, почувствовав на себе взгляд гостя, встретился с ним глазами.

– Что, – сказал Эмери, – непривычны вам эльфийские выходки?

– Она… потрясающая, – выговорил Роол. – Она как всплеск воды в солнечный день. Мы все рядом с ней кажемся неуклюжими… даже моя Софена.

– В Софене есть недосказанность, – заметил Эмери. – Маленькая, милая тайна, скрытая на небольшой глубине. Так, что туда могут проникнуть солнечные лучи, – но только в очень ясный день. Уида же стремится к полной высказанности. К совершенной явленности. В этом, я считаю, слабость всех Эльсион Лакар.

– О! – с неподражаемой интонацией произнес Роол. – А регент тоже так считает?

– Регент и сам принадлежит к их народу, что бы там ни говорили досужие сплетники…

Роол сорвал травинку, сунул ее в рот. Вдруг засмеялся.

– Видите кусты? Вон те, с розовыми цветками? Эти я привез из Академии Коммарши. До сих пор цветут. В память о той Софене, о первой.

– Вы до сих пор не забыли ее?

– Я уже говорил: сестра и дочь слились для меня в единый образ… – Роол вдруг уставился Эмери прямо в глаза, так что того пробрала дрожь: – Вы любите мою дочь?

Эмери ощутил прилив жара и деланно засмеялся:

– Вы слишком долго общались с Уидой, дорогой мой хозяин. Это от нее вы научились вонзать в человека вопросы, точно дротики?

– Нет, такое умение у меня с детства. Отвечайте, иначе дело дойдет до настоящих дротиков.

– Полагаю, да, – сдался Эмери. – Ваша дочь вызывает у меня… определенные чувства. Поскольку никогда прежде я ничего подобного не испытывал, мне не с чем сравнивать. Но я столько всего читал, слышал и писал о любви, что могу почти с уверенностью утверждать: да, да, да. Да, я люблю Софену. Поэтому, вероятно, мне лучше отбыть завтра.

– Для чего? – Роол удивленно пожал плечами. – Я не из тех отцов, что запрещают дочерям любить. И я вовсе не считаю вас неподходящей партией для моей Софены, если уж на то пошло. Сперва убедитесь в том, что она вас не любит, а потом уж уезжайте и увозите отсюда свое разбитое сердце.

Эмери хотел было возразить, сказать, что вовсе не просил ее руки, что не намерен жить с разбитым сердцем… но Роол уже ушел.

Софена выехала вместе с Уидой, чтобы проводить гостью до большого тракта и показать дорогу на Балдыкину Горку.

Уида, в ослепительном белом платье, смуглая, с едва уловимыми золотыми контурами роз на щеках, с распущенными черными волосами под легким покрывалом, сидела на лучшей лошади Эмери. Софена совершенно терялась рядом с великолепной эльфийкой: слишком юная, слишком розовая, с простым лицом и бесхитростным взглядом. Не женщина – набросок, эскиз женщины, в то время как Уида была женщина совершенная, воплощенная до последней черты.

Несмотря на это различие, обе всадницы беседовали вполне миролюбиво. Несколько раз Софена принималась смеяться. Наконец девушка повернула назад, к отцовской усадьбе. Раны все еще давали о себе знать.

С веселой улыбкой Софена въехала в ворота и почти сразу столкнулась с Эмери.

– Я и не подозревала, что она такая забавная! – сказала Софена, позволяя Эмери снять себя с седла. – Она столько смешного рассказывала… В том числе и про вас.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Эмери. – Выставлять своих друзей на посмешище – любимое развлечение Уиды.

– А вы ее друг? – Софена пристально уставилась на него.

– Насколько это возможно. Впрочем, скорее, она считает меня своей подругой.

– Разве мужчина может быть подругой?

– Мой брат и Уида – оба дружно уверяют, что может. Я – сомневаюсь.

– В таком случае я готова поддержать вас, – сообщила Софена. И сняла с пояса рожок. Дунула: – Слышите? Призывный рог! Приглашаю вас на охоту! Завтра. Вы готовы?

Эмери странно смотрел – не на нее, а на рожок. Девушка вдруг смутилась:

– Я сделала что-то неправильно?

– Это ваш охотничий рожок? – спросил вместо ответа Эмери.

Она протянула ему рожок.

– Посмотрите сами. Можете подуть.

Эмери дунул. Тонкая, заливистая нота. Последняя из тех, что не хватало ему для полного оркестра.

– Софена, я хочу просить вас об одолжении, – сказал он, хватая ее за руку. – Это очень важно для меня. Видите ли, я собираю роговой оркестр и мне как раз нужна эта нота…

– Я согласна, – быстро сказала девушка.

– Придется ехать в столицу. Вы сможете оставить отца? На время, конечно, не насовсем.

– Роол не будет возражать.

Эмери вспомнил последний разговор с Роолом и кивнул. Похоже, Софена права. Роол ничуть не станет возражать, если его девочка поедет в столицу, чтобы выступить на празднике. Тем более что она будет под надежным присмотром. Как ни был Роол привязан к дочери, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ей рано или поздно придется выйти замуж. А где подыскать себе пару, как не в столице? И если у нее не получится с придворным композитором – быть может, найдется кто-нибудь еще…

Внезапно Эмери пришло в голову дополнительное обстоятельство. Он не знал, как Софена отнесется к тому, что в случае согласия ей придется играть в одном оркестре с крепостными. Но лучше узнать правду сразу. И Эмери решился:

– Еще одно, Софена: я собирал музыкантов у здешних землевладельцев…

Она догадалась сразу:

– Крепостные! Ничего страшного. Я выросла с ними. У меня даже есть среди них друзья. Как-нибудь поладим.

– И ваша гордость не пострадает?

Она прикусила губу, подумала немного, а потом искренне ответила:

– Мне кажется, что у меня вовсе нет гордости. У меня вместо гордости какие-то другие добродетели.

Эмери протянул к ней чуть дрожащую руку, взял за подбородок и осторожно поцеловал. Потом отстранился и посмотрел на девушку едва ли не с испугом.

Она засияла:

– Я думала, вы никогда на это не решитесь.

– Ты – моя последняя нота, – сказал Эмери шепотом, боясь расплакаться. – Самая высокая, самая звонкая.

– О, – отозвалась Софена, улыбаясь во весь рот, – в таком случае вы – мой басовый ключ, мой господин. Самый толстый, самый солидный, самый трудный для усвоения…