Проклятие сумерек

КОРОЛЕВСТВО: ВОЗДУШНАЯ ЛАДЬЯ

Если бы регент Талиессин увидел свою мать в годы ее юности, когда правящая королева еще не избрала себе супруга, он сразу узнал бы ее, так мало изменилась она за прошедшее с тех пор время. Королева всегда представала как совершенное воплощение женщины. Примесь эльфийской крови заставляла людей ощущать ее чем-то большим, нежели просто человек. Высокая, с короной медных волос, недлинных, но очень пышных, с растянутыми к вискам зелеными глазами и большим ртом, она казалась иногда почти некрасивой, но именно эта подчеркнутая, вызывающая некрасивость и придавала юной королеве особенную притягательность.

Улыбка преображала ее. Гвардейский офицер по имени Гайфье мог часами размышлять об этой улыбке, представляя себе, как она появляется на лице королевы: сперва в глубине зеленых глаз загорается теплый золотистый огонь, затем едва заметная волна света пробегает по ее щекам, заливает скулы и лоб – мимолетное, смазанное изображение эльфийских роз, что таятся под кожей у народа Эльсион Лакар; и наконец уголки ее рта приподнимаются, и королева всем своим существом обращается к человеку, что доставил ей радость.

Раз или два это удавалось и Гайфье, но вообще ему не слишком везло. Красота придворных дам, изящество и ловкость других кавалеров и присутствие самой королевы – все это оказывало на него поистине парализующее влияние. Если дамы не замечали его присутствия, он еще в силах был выносить их общество, но стоило хотя бы одной обратить на него взоры – и Гайфье безнадежно терялся. Он превосходно осознавал, что превращается в полного болвана, однако ничего не мог с собой поделать. Его мысли окостеневали, а на лице появлялось идиотское выражение абсолютного счастья.

Но хуже всего ему приходилось, если на нем останавливала внимание сама королева. Смеясь, она говорила своим подругам:

– Оставьте вы его в покое.

Тут уж бедняге впору сознание потерять. Сплошной туман плавал перед глазами, а из тумана звучал ласковый голос:

– Вам нехорошо, любезный Гайфье? Должно быть, перетрудились. Сегодня слишком жаркое солнце, не находите? Ответьте же мне! Ах, он молчит! Ему и впрямь дурно – несите скорей мокрые полотенца!

И вот уже фрейлины бегают, шелестя одеждами, и ко лбу Гайфье, действительно покрытому испариной, прикладываются влажные полотенца, и чьи-то невесомые пальчики ощупывают его виски, щекоча кожу там, где отчаянно бьется голубая жилка.

– Отнесем его в тень.

Со всех сторон его обхватывают и тащат, спотыкаясь вместе с ним, в тень, под какое-нибудь дерево, и Гайфье думает: «Даже бессловесные деревья – и те против меня! Что стоило этому глупому дубу вырасти где-нибудь в другом месте?»

А сам покорно садился на землю и прислонялся спиной к широкому стволу. И наконец королева с хихикающими фрейлинами удалялась, и Гайфье оставался один. Вот тогда-то в голову и приходили ему самые лучшие, самые прекрасные слова, да только все они пропадали втуне – он никогда не осмелился бы произнести их вслух.

Однажды Гайфье вздумал было покончить со всеми своими страданиями разом и написал прошение об отставке. Направляясь к ее величеству и заранее содрогаясь от ужаса, он повстречал одного из самых ядовитых своих мучителей – королевского конюшего, некоего Адобекка.

Адобекк вызывал у Гайфье смешанное чувство досады и зависти. Молодой гвардеец не понимал, как можно сочетать в себе столь противоположные качества. С одной стороны, главный конюший был, несомненно, нехорош собой. Жизни в нем было столько, что это делалось, в конце концов, неприличным: густые жесткие волосы топорщились мощными прядями, мясистый нос вздымался на лице, точно горный пик в стране незримых карликов (немалое их число он погубил при попытках крохоток покорить сию вершину!), выступающий вперед подбородок, достойное обрамление нижней челюсти, являл готовность сжевать все на свете. Даже в том, как Адобекк шевелил пальцами при разговоре, ощущалось нечто непристойное.

И тем не менее этот человек пользовался благосклонным вниманием королевы и полным уважением со стороны фрейлин. Время от времени то одна, то другая дарила ему любовные ласки, о чем сразу же становилось известно при дворе, ибо Адобекк при встрече с такой дамой начинал лучиться улыбками, а дама краснела, некстати делала реверансы и бросала на Адобекка томные взоры.

Не без тоски Гайфье думал о том, что ему самому никогда не добиться подобного успеха. Он молча страдал, завидовал, и решение бежать от королевского двора куда глаза глядят потихоньку зрело в его душе.

Наконец он облачил свое решение в слова и, придав им вид написанного на листке прошения, двинулся к королевским покоям. Адобекк – тут как тут – выскочил ему навстречу. Оба несколько смутились, столкнувшись в саду, и Адобекк сказал:

– Тьфу на вас, любезный господин Гайфье! Куда это вы направляетесь, да еще в такую рань и при полном параде?

Гайфье действительно оделся в свое самое лучшее платье, желая показать королеве, что его намерение покинуть двор и столицу вполне серьезно (он догадывался, что она начнет смеяться и отговаривать его).

Собрав остатки сообразительности, Гайфье ответил:

– Это на вас тьфу и еще раз тьфу, господин Адобекк! Куда это вы, в таком случае, направляетесь? Разве здесь не дамские покои?

– Возможно, меня ждут, – сказал Адобекк, ухмыляясь.

– Ну а меня не ждут, однако примут, – произнес Гайфье.

Адобекк широко разинул пасть и расхохотался.

– Вот как! Стало быть, готовится вторжение!

– Послушайте, какое вам дело, – зашипел Гайфье. – Вы, кажется, намеревались нарушить утренний сон какой-нибудь фрейлины, ну так и ступайте своей дорогой, а мне позвольте идти моей.

– Знаете, какие они сладенькие под утро? – протянул Адобекк. – Теплые, бормочущие, с ленивыми ручками…

Гайфье закрыл ладонями уши. Адобекк замолчал и с любопытством уставился на него.

– Вы хотите сказать, что вас это не занимает? – спросил королевский конюший.

Гайфье помотал головой.

– Ну тогда ладно, – преспокойно заявил Адобекк. – Покажите, что у вас в руках.

И, поскольку Гайфье ни за что не хотел отдавать, вырвал у него листок из пальцев силой.

– Я ваш друг, глупое вы существо! – сказал Адобекк. – Королева и кое-какие фрейлины благоволят к вам, а мой долг – поставлять жеребцов в королевские конюшни… Да не краснейте же вы так, это, в конце концов, смешно!

Но сам он вовсе не смеялся, напротив. С самым серьезным видом Адобекк прочитал прошение об отставке и уставился на Гайфье:

– Хотите сказать, что намерены уехать?

– Да, именно это я и хочу сказать, – сердито отозвался гвардеец. – А теперь отдайте мне бумаги, и я лично вручу прошение ее величеству.

– Ее величество еще спит, – предупредил Адобекк. – Когда я проходил мимо ее покоев, она…

– Значит, я подожду, пока она проснется, – оборвал Гайфье.

Адобекк преспокойно разодрал прошение пополам, а потом еще раз пополам.

– Нет уж, ничего вы ей не будете вручать. Она вообще не должна знать о том, что в вашей гвардейской голове зарождались подобные идеи.

Гайфье едва не вскрикнул при виде этой расправы.

– Я знаю, что делаю, – продолжал Адобекк. – И превосходно знаю, что должны делать вы. И что вы сделаете! Вы останетесь при дворе и будете нести службу, как прежде. Таков ваш долг дворянина. Прежде чем подавать королеве подобные писульки, подумайте лучше о ее чувствах! Каково ей будет на душе, если кто-то от нее сбежит? Как она будет жить, зная, что некто предпочел счастью ежедневно лицезреть ее эльфийское величество – безвылазное заточение в глуши родового имения? Скажите-ка мне, любезный, подобные соображения никак вас не останавливают?

Гайфье выругался, плюнул, резко развернулся и побежал прочь. В эти мгновения ему казалось, что он попался в ловушку, что он заключен в тюрьму, откуда никогда не будет избавления.

Королева ценила Адобекка не только за умение разбираться в людях и лошадях. У главного королевского конюшего был настоящий дар придумывать развлечения. Ни один праздник без его фантазий не обходился, а праздники в Королевстве были тем строительным раствором, что связывал между собой все камни единого здания.

– Летающая ладья? – переспросила королева, когда Адобекк положил перед нею чертеж.

Это был очень приблизительный и весьма кривой чертеж, сделанный явно непривычной к этому рукой; кроме того, в углу листа виднелось пятно отнюдь не чернильного происхождения. Но королева созерцала картинку весьма благосклонно.

Адобекк с поклоном произнес:

– Как изволите видеть, ваше величество. Ладья. Насколько мне известно, ваше величество, вы и некоторые приближенные особы владеют искусством левитации.

– Да, это так, – медленно проговорила королева.

В простом народе говорили, будто эльфы умеют летать по воздуху, и с некоторым суеверием страшились этого. На самом деле никто в Королевстве не «летал» в полном смысле слова: искусство заключалось в том, чтобы уловить лунные лучи в их наиболее благоприятном сочетании и подняться по ним в воздух. Если же положение лун тому способствует, левитирующий может переместиться по воздуху в заданном направлении. Но не более того.

И владели этим искусством не только Эльсион Лакар, но и самые обыкновенные люди, которые имели к этому хотя бы небольшую одаренность. Королева сама показала некоторые приемы своим фрейлинам – просто для того, чтобы время от времени левитировать в приятной компании. Это страшно забавляло девушек и веселило ее величество, а большего в те годы от придворной жизни и не требовалось.

Но то, что придумал Адобекк, выходило далеко за рамки обычного увеселения. Ладья обладала парусом, что позволяло ей использовать для движения силу ветра, и при том перемещалась не по воде, а по воздуху, где – по мысли Адобекка – удерживалась усилиями пассажиров, владеющих умением левитации.

– Летающая ладья! – Королева намотала на палец медную прядь, потянула и выпустила. Прядь тотчас распрямилась, не желая становиться локоном. Королева подняла глаза на изобретателя. – Вы сами до этого додумались, господин Адобекк?

Конюший пожал плечами, изображая полнейшую скромность. Королева поманила его к себе и, когда он наклонился, нежно поцеловала в щеку.

– Начинайте строительство! – приказала она, щекоча его ухо губами.

Ладья была сооружена в кратчайшие сроки. И что это была за ладья! Она представляла собой плоскодонное суденышко с низкими бортами (а зачем высокие, если никакой волны, способной перехлестнуть на палубу, не предвидится?). Единственная мачта несла широкий прямоугольный парус с изображенными на полотне двумя лунами, желтой и синей. Борта ладьи были увиты гирляндами цветов и лентами, а скамейки обиты бархатом. На носу имелась деревянная фигура женщины, что тянула руки вперед, как бы пытаясь уловить нечто невидимое, таинственно мелькающее впереди. И королеве тотчас захотелось увидеть то, что видели широко распахнутые глаза искусственной женщины, и поймать то, за чем она гналась столь безуспешно.

– Это великолепная ладья, господин Адобекк, – проговорила королева и опять поцеловала его в щеку. – И я думаю, что сегодня же ночью мы попробуем взлететь на ней.

Она пригласила нескольких фрейлин, которые, как и она сама, умели подниматься по лунным лучам на воздух и двигаться вдоль незримых линий, пронизывающих пространство. Кроме того, королева потребовала, чтобы во время прогулки присутствовали и кавалеры. Она назвала нескольких, и те охотно согласились. Все они также умели левитировать и охотно проделывали это, особенно в компании с юными девушками, составлявшими свиту королевы.

Эльфийская правительница захлопала в ладоши, как маленькая девочка, предвкушая чудесную, полную приключений ночь. Она огляделась по сторонам и вдруг заметила Гайфье, который молча стоял в стороне и смотрел во все глаза на цветник прекрасных дам, чьи щеки пылали от возбуждения, на великолепную ладью, на торжествующего Адобекка.

Тонкая рука королевы протянулась к Гайфье.

– Кстати, господин Гайфье, – проговорила ее величество, – не составите ли вы нам компанию? В ночных небесах могут встретиться опасности, а мы не хотим подвергать себя риску.

Гайфье побледнел. Он не умел левитировать. Несколько раз его пытались научить этому, но он всегда уклонялся от уроков. И все потому, что смертельно боялся высоты. Стоило ему подняться хотя бы на табурет, как у него начинала отчаянно кружиться голова. Больше всего на свете он опасался признания в собственном страхе. Даже представить себе, что может выйти из такого признания, и то было невыносимо. Наверное, они все будут смеяться, а Адобекк – громче всех, и каждое «хо-хо» королевского конюшего будет как жизнерадостный удар дубиной.

Сказать об этом королеве сейчас, перед всеми, когда ее величество лично приглашает его принять участие в развлечении?

И Гайфье молча поклонился.

Весь день он не находил себе места. Пытался представить, как все произойдет. Уговаривал себя: ничего страшного. Он просто сядет на корме и будет смотреть на какую-нибудь фрейлину, лишь бы не глядеть за борт, на далекую землю. Все друзья королевы прекрасно умеют левитировать, так что ладье не грозит крушение.

Он явился к месту сбора одним из первых и ждал с непроницаемым лицом, пока соберутся остальные. Королева пришла последней. Она прибежала, запыхавшись, и весело оглядела участников праздника.

– Лютню взяли? – был ее первый вопрос. – И флейту? Отлично! Сегодня обе луны взойдут почти одновременно, и лучи ожидаются густые, плотные… – Она вздохнула, предвкушая удовольствие. – Мы сможем пролететь над рекой почти до самых водопадов…

Гайфье тайно содрогнулся. Река, о которой говорила королева, находилась в полудне пути от столицы. Там спокойная плодородная равнина рассекалась скальной грядой, и река, широкая в своем среднем течении, вдруг обрывалась в ущелье гигантским водопадом. Это место всегда приводило Гайфье в ужас.

Кругом засмеялись, принялись грузиться в лодку. Кавалеры подавали руку дамам, те распределялись по бархатным сиденьям, удобно располагая пышные юбки и устраивая под скамьями настоящую битву шелковых ножек, каждая из которых требовала для себя отдельного пристанища.

Королева огляделась по сторонам и встретилась с Гайфье глазами.

– Не угодно ли вам будет предложить помощь своей королеве? – осведомилась она.

Гайфье приблизился и подал ей руку, а когда она стала перебираться через борт и вдруг зацепилась подолом, попросту схватил ее за талию и перенес в лодку. Плотный шелк облегающего платья был напитан теплом ее тела, он обжег ладони Гайфье.

Ничего этого не заметив, королева поблагодарила своего гвардейца и кивком головы указала ему на место рядом с собой. Гайфье ничего не оставалось, как безмолвно повиноваться.

Лодка, разукрашенная цветами и нагруженная нарядными дамами и кавалерами, стояла в саду, среди цветущих кустов, а вокруг медленно сгущались сумерки. Гайфье боялся пошевелиться. Он застыл, нем и бездвижен, и даже не вполне был уверен в том, что его рука или нога, вздумай он двинуть ими, будут ему повиноваться.

Наконец в небе показалась желтая луна и, почти одновременно с ней, – темно-синяя, исполненная глубокого сияния. Ночь одушевилась светом, и ладья медленно поднялась над травой сада. Гайфье закрыл глаза, надеясь, что никто этого не заметит. Когда он осмелился бросить тайный взгляд сквозь ресницы, то увидел только небо. Нарядная лодка летела высоко над столицей, со всех сторон окутанная двойным, желто-синим, сиянием. Тени желтого и голубого пробегали по восторженным лицам фрейлин, а деревянная женщина на носу ладьи стала казаться очень строгой, даже сердитой: она явно негодовала на нечто невидимое, что бежало по небу впереди и никак не желало даваться в руки.

Парус выгнулся и надулся. Его тяга стала ощутимой, ладья понеслась, и одна из дам, нагнувшись через борт, удивленно вскрикнула:

– Как быстро!

Гайфье даже представить себе не решался то, что открылось взору любопытной дамы. Мелькающие далеко внизу домики, блестящие чернильные лужицы озер, рассеянные огоньки пастушьих костров, темные купы деревьев – сгустки темноты в ночном мраке… Он зажмурился так, что заболели веки.

Затренькала лютня. Тихий голос начал мурлыкать песню, припоминая мелодию, и тотчас напев подхватили две дамы и один кавалер – они частенько певали на три голоса, и это делало их друзьями, хотя при иных обстоятельствах они бы постоянно ссорились, настолько различными были их нравы и устремления.

Пение немного примирило Гайфье с происходящим. Он и сам изредка пел, но только в тех случаях, когда его никто не слышал. Даже вообразить жутко, что было бы, если бы все эти насмешницы услыхали пение гвардейца! Они бы, наверное, загнали его в могилу своими шуточками и комментариями.

Нет уж. Он безмолвно благодарил судьбу за то, что ему дозволено тихонько сидеть и слушать чудесную музыку.

И тут королева сжала его руку и спросила:

– Вам нравится?

Он тотчас разжал веки и совсем близко увидел ее лицо – залитое золотым светом луны, с широко раскрытыми раскосыми глазами, которые казались еще больше от наполнявшей их теплой тьмы.

– Вам нравится? – повторили мягкие губы. – Вы рады, что отправились с нами?

И, поскольку он продолжал безмолвствовать, королева сказала:

– Вы никогда не разговариваете со мной! В конце концов, это невежливо, господин Гайфье. Я требую, чтобы вы мне что-нибудь ответили.

– Я счастлив, – пробормотал он.

– Так-то лучше, – со смешком шепнула она. – А что еще?

Он принялся размышлять над тем, что бы еще сказать, и выглядел при этом так серьезно, что королева расхохоталась.

– Вы смешной, – сообщила она. – Хотите поцеловать мне руку?

Она подала ему руку, и он осторожно прикоснулся к ней губами.

– У вас губы колючие, – фыркнула королева. – Что вы ими делаете? Наверное, много ругаетесь. Когда я в детстве употребила бранное слово, одна служанка мне сказала, что у девочек от этого портятся губы, и смазала мне рот гусиным жиром. А вы смазываете рот гусиным жиром?

Гайфье подумал о детстве королевы. О той девочке, которой она когда-то была. О том, как ее учили писать. О чернильных пятнах на ее пальцах. О том, как она бегала по саду, гоняясь за какой-нибудь кошкой или лягушкой. О том, как она, сопя, рассматривала в траве каких-нибудь букашек. Он понял, что еще немного – и сердце лопнет у него в груди.

– Нет, ваше величество, – пробормотал он.

– Вы скучный, – сказала королева и оставила его в покое.

Ладья летела по небу, влекомая парусом, и задумчивые тучи мчались вместе с ней – безмолвные, живущие потаенной жизнью обитатели ночного мрака. Лунные лучи незримо тянулись вдоль бортов лодки.

Ветер постепенно усиливался. Гайфье понял, неожиданно для себя, что почти совершенно успокоился. Страх высоты не то что ушел, но затаился: Гайфье удалось забыть о нем, хотя бы на время. Он сидел на бархатном сиденье, рядом с королевой, и смотрел на поющих дам и кавалера, следил за тем, как ловкие пальчики фрейлины бегают по струнам лютни. Флейта повизгивала где-то на носу лодки, то подхватывая мелодию, то теряя ее. Парус уверенно тащил ладью вперед.

И как только Гайфье ощутил внутри себя покой, все сломалось. Новый порыв ветра вдруг швырнул ладью в сторону и вырвал ее из фарватера, проложенного лунными лучами. Шквал налетел так неожиданно, что ни одна из дам, владеющих искусством левитации, не успела принять ответных мер. Ладья сошла с безопасной дороги и начала падать.

Королева закричала:

– Тянитесь к лучам! Обратно, к дороге!

Ладья покачнулась. Она еще держалась в воздухе. Падение приостановилось. Несколько мгновений казалось, что вот-вот положение выправится и лодка вернется на прежний путь, к соединенным лунным лучам. А затем новый выдох надвигающейся бури окончательно убил последнюю надежду.

– Прыгайте! – крикнула королева. – Летите!

Она поднялась в лодке и ухватилась рукой за мачту.

Под сильным ветром платье плотно облепило фигуру королевы, не оставив без внимания ни единого изгиба, ни единой прелестной выпуклости, и Гайфье, повернув голову, послушно смотрел на нее. Он не слушал ее призывов, потому что был сейчас совершенно бессилен.

Одна за другой фрейлины перебирались через борт лодки и с легким вскриком исчезали в темном воздухе. У них еще оставалась возможность долететь до перекрестья лунных лучей и опуститься на землю медленно, в полной безопасности. Вслед за дамами бросились вниз и кавалеры, и скоро в лодке остались только королева и Гайфье.

Ладья мчалась по небу в неизвестном направлении: она то падала, то судорожно поднималась, и ветер гонял ее по собственному произволу, как хотел.

– Что же вы? – крикнула своему гвардейцу королева. – Прыгайте! Прыгайте!

Гайфье продолжал сидеть на скамье, вцепившись в нее обеими руками. Он тупо смотрел перед собой и боялся только одного: что его стошнит перед королевой. Смутно он думал еще о том, что она почему-то до сих пор остается в лодке. Ему хотелось, чтобы она последовала за своими придворными дамами и не стала свидетельницей его позора.

Но королева все медлила. Ветер трепал ее волосы, пытался сорвать с нее платье. То желтый, то синий свет попеременно заливал ее высокую фигуру, и странные тени пробегали по медным волосам, по лицу, по глазам.

– Гайфье! – закричала она. – Гайфье! Что с вами?

Держась за мачту, она дотянулась до него и сильно дернула за прядь на виске.

– Очнитесь! Отвечайте! Что с вами?

Усилием воли он повернул к ней голову.

– Я боюсь, – просто признался он.

Она не слышала его голоса, но поняла смысл сказанных слов.

– Я тоже боюсь! – крикнула она, перекрывая шум ветра. – Идемте же, надо прыгать! – Она схватила его за руку. – Давайте же!

– Я не умею! – признался он.

– Что?

– Я не умею летать!

– Здесь никто не летает! – громко сказала она прямо ему в ухо. – Здесь левитируют! Гайфье, да что с вами?

– Я не умею, – повторил он. – Прыгайте, пока нас не отнесло слишком далеко от лунных лучей.

Лодка покачнулась и начала падать. Теперь это падение сделалось необратимым – по каким-то неуловимым признакам гвардеец и оставшаяся с ним королева это поняли. И королева сказала:

– Обнимите меня!

Не рассуждая, он обхватил ее руками и прижал к себе. Он думал, что она хочет умереть, ощущая близость живого существа – чтобы не было так страшно; но оказалось, что у нее и в мыслях не было погибать. Громко, лихо вскрикнув, она вместе с Гайфье бросилась через борт лодки и погрузилась в ночную тьму.

Ветер свистел у них в ушах. Рваные тучи неслись то совсем близко, то ужасно далеко, и сами терпящие бедствие превратились в часть бури, в ее действующих лиц. Неожиданно Гайфье увидел, как к ним стремительно приближаются кроны деревьев. «Мы падаем», – подумал он.

И тут королева наконец поймала лунный луч и плавно взлетела по нему вверх. Несколько секунд они, обнявшись, висели между небом и землей, и желтовато-синяя полоска обвивала их, точно лента. Затем, очень медленно, они начали опускаться.

Дождь настиг их на половине спуска, а затем прилетел новый ветер, на сей раз мокрый и холодный. Он наполнил волосы и платье королевы и сделал их тяжелыми, он попытался разжать пальцы Гайфье и заставить его выпустить королеву из объятий.

– Мы двинемся вдоль луча, – крикнула она. Ее глаза ярко блестели, в зрачках отражались облака и мелькающие в небе луны.

Ветер визжал вокруг них. В голосе бури Гайфье слышал злобу и разочарование. Издалека донесся оглушительный треск. Гайфье понял, что это упала и разбилась ладья, и на миг ему стало до боли жаль чудесное произведение искусства. И тут королева сказала:

– Мы отыщем обломки и починим… Хотя бы статую.

Гайфье был благодарен ей за то, что она угадала его мысли. И снова на миг ему стало спокойно, и опять, как и в прошлый раз, расплатой за этот миг стала катастрофа.

– Я падаю! – крикнула королева.

Гайфье постарался сделать так, чтобы она упала на него сверху и не сильно расшиблась. Ветром их отнесло к скалам, что высились над рекой. Гайфье с ужасом подумал о том, что будет, если их швырнет в реку, но, по счастью, королева последним усилием сумела дотянуть до плато, так что они повалились на площадку, усыпанную мелкими камушками и кое-где покрытую мхом. У Гайфье искры посыпались из глаз, и он на несколько минут потерял сознание.

Он очнулся оттого, что ливень хлестал по его воспаленному лицу. Холодные капли назойливо забирались под веки, обжигали глаза. Он застонал и попытался отвернуться.

– Вы живы! – всхлипнула рядом с ним королева. – Хвала небесам, вы живы! Я уж думала, что убила вас.

Он с трудом сел. Королева тотчас устроилась на земле рядом с ним. Она промокла до нитки, платье облепило ее так, словно на королеве и вовсе не было никакого платья. Едва Гайфье увидел это, как ему сразу же стало легче и он смог глубоко вздохнуть.

– Здесь есть пещерка, – лязгая зубами от холода, проговорила королева. – Если бы мы смогли там укрыться…

Она посмотрела на него с надеждой.

«Я жив, – подумал он. – Она спасла меня. Я жив и рядом с ней. Впереди целая ночь, до рассвета. Впереди долгая буря».

– Сейчас я встану, – с трудом выговорил он. – Еще минутку.

Наконец он заставил себя подняться и протянул ей руку. Она вскочила – легко, как будто не было ни отчаянной борьбы, ни падения.

Держась друг за друга, они добрались до маленькой пещерки и проникли внутрь. Там было очень темно и совершенно сухо. И еще там густо пахло псиной.

– Странный запах, – пробормотал Гайфье.

Королева вздрогнула.

– Вам тоже почудилось?

– Нам не почудилось. Это логово какого-то зверя. Надеюсь, он ушел на промысел. Или крепко спит.

Они уселись неподалеку от выхода. Гайфье вытащил из ножен меч и положил себе на колени. Он взял меч с собой в плавание по небу просто потому, что был гвардейцем и королева, шутя, приказала ему защищать ее и фрейлин. Гайфье всегда выполнял распоряжения ее величества буквально, не задумываясь об их возможном потайном смысле. Это был единственный возможный для него способ оградить себя от насмешек.

Казалось, она тоже вспомнила свое распоряжение. Тихонько вздохнув, она прижалась к нему и пробормотала:

– Видите, не все мои приказания так уж глупы, как вы привыкли думать.

Он сильно вздрогнул.

– Я вовсе не считаю приказания вашего величества глупыми!

– Ну да! – возразила она. – Ничего подобного. Я ведь вижу, какое у вас делается лицо, стоит мне только велеть вам то или се!

«Велеть то или се – вся она в этом, – подумал Гайфье. – Я ее обожаю».

– Ну так прикажите мне се, – сказал он.

– А вы нахал, – фыркнула она. – Я прикажу вам се, когда сочту нужным. И не смейте считать меня сумасбродкой.

– Это ваше право, – сказал Гайфье. – Вы королева. Вы можете быть сумасбродкой или даже дурой. Как уж вам вздумается.

Она больно ущипнула его за бок. Он вскрикнул, а она торжествующе объявила:

– Адобекк давно твердит мне, что вы в меня влюблены. Я, разумеется, не верила.

– Я подсыплю Адобекку яд в пиво, – сказал Гайфье. – Он не смеет так говорить обо мне! Я не подавал повода.

– Подавали, подавали! – сказала королева и снова ущипнула его. – Почему вы не волочились ни за одной из моих фрейлин?

– Вы это знаете лучше меня, ваше величество. Потому что ваши фрейлины – ехидные особы, язвительные, насмешливые и недоступные.

– Вот как вы заговорили! А еще притворялись застенчивым!

– Все дело в том, что здесь темно, а в темноте человек может вообразить, будто не знаком сам с собой, и назавтра сделать вид, будто ничего подобного и не было. При свете дня я чрезвычайно застенчив.

– Я сама подсыплю Адобекку яд в пиво, – сказала королева.

И тут в темноте раскрылись чьи-то горящие глаза.

Спустя годы, вспоминая эту ночь, Гайфье думал: «Там, в пещере, королева становилась все красивее и красивее, до невыносимого. Ее лицо светилось во мраке, озаренное огромными розами, что цвели у нее на щеках, и я думал – это оттого, что она испугана…»

Но на самом деле эльфийские розы проступили сквозь ее кожу вовсе не потому, что королева испугалась. «Истинные чувства эльфа – сострадание и сладострастие, – сказала она ему, уже потом, когда все было кончено. – Разумеется, я испытываю ужас перед смертью, болью, болезнью, уродством – как и любое живое существо. Это естественно. Но страх не способен призвать розы на мое лицо, потому что не является истинным чувством Эльсион Лакар».

Зверь затаился в темноте. Он слушал голоса людей, втягивал ноздрями их запах. Люди промокли и недавно пережили борьбу – от них пахло сильными эмоциями: радостью, желанием, стыдом. От них пахло и страхом, но это был чужой страх – они испугались не его. Теперь настало время нового страха.

И хозяин пещеры выбрался из своего укрытия, чтобы атаковать незваных гостей.

Это был очень старый зверь. На языке Королевства для него не имелось названия. Он был умен, огромен, его желтые когти постарели вместе с ним и сделались твердыми, как камень, и острыми, как ножи. Пещера служила ему логовом очень много лет, и каждую ночь он выходил отсюда на охоту. Изредка случалось так, что добыча сама забиралась сюда и попадала к нему в пасть, – вот как сегодня.

Он припал к земле, шевеля кончиком хвоста. Тихий горловой рык сам собою изошел из его горла.

Гайфье вышел вперед, держа меч обеими руками. Он почти ничего не видел в темноте, только ощущал близость огромного, разъяренного существа, готового прыгнуть. Королева, обладавшая зрением Эльсион Лакар, закрыла щеки ладонями, чтобы свечение роз не сбивало Гайфье с толку. В отличие от своего защитника она могла разглядеть и разверстую пасть, и синеватый язык, дрожащий и поднятый к небу, и большую, как пивной котел, голову с круглыми, плотно прижатыми ушами.

Зверь прыгнул – казалось, на человека набросилась сама тьма, принявшая свое наиболее совершенное, свое великолепное воплощение. Гайфье встретил хищника выставленным наугад мечом. Клинок попал зверю в грудь. Гвардеец услышал, как хрустнула плоть чудища, и тотчас его обжег удар тяжелой лапы с когтями.

Битва началась. Даже слабеющий от раны, зверь оставался смертоносно опасным. Гайфье окатило зловонным дыханием – клыки чудища были совсем близко. Упираясь руками в горло монстра, гвардеец изо всех сил отталкивал его от себя.

Барахтаясь на камнях, полузадавленный, Гайфье сам не замечал, что время от времени жалобно постанывает; но хищник отчетливо слышал эти звуки, похожие на скулеж новорожденных щенков. Давнее воспоминание посетило зверя. Самка, логово, щенки. Он не мог вспомнить главного: что случилось с ними потом. От разочарования и печали зверь испустил долгий рык, и вся кровь в его теле пришла в волнение, а мышцы на груди сократились и ощутили боль от вонзенного между лапами меча.

Несколько раз мощные челюсти едва не сомкнулись на голове человека. Гайфье удавалось уклоняться только чудом.

В какой-то миг он вдруг увидел просвет на пороге пещеры – залитое бледно-фиолетовым светом послегрозовое рассветное небо, тонкую женскую фигуру.

Теплая волна залила сердце Гайфье: королева не убежала, не оставила его погибать в одиночестве. Теперь он не боялся, что она увидит его смерть. Умереть подобным образом он не стыдился.

Из последних сил Гайфье дотянулся до рукояти своего меча, торчащей из груди монстра, и дернул. Жуткое рычание сотрясло своды пещеры, и неожиданно на Гайфье хлынул поток крови. Кровь текла не из раны, а из пасти зверя. Спустя мгновение хищник опустил на Гайфье голову и затих. Почти совершенно раздавленный тушей, гвардеец ощущал прикосновение к своей щеке обнаженного клыка, покрытого слюной, но теперь уже совершенно бессильного.

– Он издох! – Гайфье думалось, что он кричит, но на самом деле он лишь простонал. Однако этого оказалось достаточно, чтобы королева бросилась к нему и принялась оттаскивать в сторону труп зверя.

– Как вы? Что с вами? – повторяла она, задыхаясь.

Гайфье помогал ей, как мог, отталкивая от себя мертвое чудище. Наконец ему удалось выползти на волю, и несколько минут он лежал, раскинув руки и переводя дыхание.

– Я уж думал, он раздавил мне грудь, – признался Гайфье, осторожно садясь и прислоняясь к стене пещеры.

Стена была прохладной и влажной, она приятно студила воспаленную кожу.

Королева устроилась рядом, взяла его за руку. Длинные лучи света протянулись с неба и озарили порог пещеры. Легкие блики побежали по стенам, отражаясь от золотистых чешуек на спине зверя, от густых завитков его шерсти, что свисала с боков длинными локонами. Теперь, когда хищник не дышал, он был неотличимо похож на произведение искусства, и Гайфье думал о нем с восхищением: зверь и устрашал своим видом, и приводил в восторг избыточностью украшений.

– Солнце восходит, – тихо проговорила королева. – Скоро мы сможем выбраться отсюда.

Он чуть повернул голову в ее сторону.

– А вы этого хотите?

Она была очень красива. В полумраке рассвета ее глаза казались фиалкового цвета. Она поднесла его руку к губам.

– Нет, – сказала королева. – А вы?