Проклятие для Чудовища (СИ)

Глава 21

— Кстати, куда ты направлялся? — спросила я, шмыгая носом, пока мы ходили между стеллажами в поисках конфет.

— Завел Чудище домой и решил немного проветриться, хотя и так весь вечер провел на улице. Мне просто казалось, что не хватает воздуха. А ты где была? Свет в твоей спальне не горел. Все-таки ходила в тот волшебный магазин или типа того?

— Да… Я была на свидании, — неуверенно сказала я, стоя сбоку от Филиппа, пока тот выбирал коробку конфет для моей мамы. Я специально сказала «свидание», чтобы посмотреть на реакцию, но не заметила никаких перемен в лице парня. — С Юри.

— М… — произнес Филипп, будто ему вообще не интересно.

Парень взял коробку в виде прямоугольника и двинулся дальше, пока я кралась за спиной.

— Он поцеловал меня.

Филипп слишком резко остановился. Я врезалась в его спину, рефлекторно махнув руками. По «счастливой» случайности рядом находился отдел алкогольных напитков, и моя везучая конечность задела одну из бутылок, стоящих на боковой полке с надписью «акция». Стекло с шумом разлетелось по светлой плитке, растеклась вишневая жидкость, отдавая запах спирта в воздух. Я закрыла лицо руками от неожиданности.

Не успели мы опомниться, как к нам подлетел охранник и работница магазина.

— Опять эти дети. Скачут по магазину, как по стадиону, глазами хлопают, — ворчала женщина в жилете с эмблемой сети магазинов.

— Я случайно, — пикнула я.

— Случайно! А платить кто будет? Так, Борь, вызывай полицию, разбираться будем.

— Мы заплатим, — спокойно сказал Филипп.

— Чем?

Мы вчетвером посмотрели на ценник, который был не таким уж и большим.

— Пара сотен найдется.

Ситуация не такая страшная, как могла бы быть, но работники магазина подняли такую шумиху, будто мы целый стенд разбомбили, причем нарочно. Женщина принесла швабру и заставила меня самой все убирать. Я заготовила про себя целую речь о своих правах, но решила не усугублять ситуацию. Охранник все это время стоял у нас над душой с таким взглядом, будто мы заключенные.

Нас привели на кассу, где заставили платить за разбитую бутылку.

— Паспорт, — потребовала зачем-то женщина за кассой.

— Но мы же не покупаем алкоголь, — не поняла я.

— Не покупаете, а оплачиваете. Что я потом руководству скажу. Что дети фактически водку у меня купили?

— Это было вино, — поправила я, хотя не улавливала логики в ее словах. — Я не ношу документы, — сказала я парню. Охранник все еще стоял за нашей спиной, буквально дыша нам в уши в этом тесном пространстве между двумя кассами.

К нашему спектаклю подключились новые зрители. В такое время покупателей было мало, вот все работницы и столпились, осуждающе нас осматривая.

Филипп достал из внутреннего кармана куртки паспорт и протянул его женщине. Та грубо схватила документ и отодвинула его на длину вытянутой руки от лица и прищурилась под очками. Остальные работницы, как коршуны, склонились к ее плечам, заглядывая в паспорт. Они ну очень долго его изучали, будто мы паспортный контроль на границе проходим.

— Подумать только, еще восемнадцать не успело исполниться, а они уже глаза наливают.

— Но мы не собирались алкоголь покупать, я случайно задела бутылку, — в сотый раз оправдывалась я.

— Такой симпатичный парень был. Ишь, что с собой сделал. Не узнать. Вот, что бутылка с людьми делает.

— Наркоман теперь еще точно.

— Ну знаете, — я вырвала паспорт из рук женщины. — Мы же молчим, что вам с таким характером только надзирателями в тюрьме работать. Лучше любой смертной казни действуете.

— Ах ты нахалка, посмотрите на нее. Да какое ты право имеешь так со взрослыми разговаривать?!

— Какая разница, какой у вас или у нас возраст? Я разговариваю с вами, как вы того заслуживаете. Какое ВЫ имеете право обсуждать чью-то внешность и ставить диагнозы?

— Борь, выкини их отсюда, и чтоб духу вашего здесь не было! Хамло малолетнее!

— Да чтоб у вас кассы зависли, méchants[1], - кинула я напоследок, пока охранник пузом подпирал нас идти вперед.

Нас выставили за дверь, грубо пихнув в спины прямо у лестницы из трех ступенек перед входом. Я уже повернулась, чтобы высказать охраннику все, что я о нем думаю, но Филипп остановил меня, сжав запястье.

— Оно того не стоит, пойдем.

— Пусти меня, я им всем запор наколдую, — от злости у меня в буквальном смысле дымились уши.

— Не надо, Лив, им и так из-за нас придется карволол пить, — Филипп обнял меня за плечи и повел вперед, чтобы я не оборачивалась.

Я остыла достаточно быстро, мы уже дошли до частного сектора. Я отдала Филиппу его паспорт, который выхватила из рук грубиянок.

— Ты всегда носишь его с собой?

— Приходится. Меня довольно часто останавливают сотрудники правопорядка.

— Но это абсурд! Ты же не вандал и не беглый заключенный.

— Ты же сама только что видела, что это никого не волнует.

Я сложила руки на груди и вздохнула.

— Я верну тебе за бутылку, когда домой придем.

— Не стоит. Считай, что я угостил девушку дорогим вином сегодня вечером.

— По акции, — рассмеялась я.

— Конфеты только жаль не купили, — в такой суматохе я и забыла, зачем мы вообще заходили в магазин.

— Не думаю, что мама расстроится. Ты ей только не рассказывай о произошедшем.

— Эх, а я так хотел рассказать, какая у нее дочь скандальная.

— Я не скандалистка! Они же сами напросились.

Филипп смеялся, ближе прижимая меня к себе.

— Да ну тебя, — притворно обиделась я, толкая парня.

Филипп не уступил и направил меня в сугроб в ответ. Так мы и шли до моего дома, толкая друг друга из стороны в сторону, как два барана, явно нарушая покой соседей своим громким смехом.

— Ты вроде сказала, что Юри тебя поцеловал? — внезапно прервал все веселье парень.

— Да. Не то, что поцеловал. Скорее чмокнул. В щеку.

— А-а, я уже подумал…

— Что?

— Что у вас уже все серьезно.

Я поникла, услышав такой ответ.

— Ну надо же с чего-то начинать.

На первом этаже горел свет, а из трубы шел дым. Мы сто лет не разжигали камин. Родители будто предсказали, что сегодня будут гости. Я тихонько приоткрыла дверь, прислушиваясь к звукам в доме. Филипп стоял на крыльце за моей спиной, ожидая зеленого света.

— Мам? Пап? Вы не против, я привела гостя? — крикнула я, надеясь на ответ.

— Конечно нет, — мама вылетела с кухни, держа полотенце в руках. Ее зеленый свитер защищал самодельный фартук, а волосы были собраны в высокую прическу с помощью крабика.

Мы с Филиппом, как два пингвина, зашли в прихожую и тихо прикрыли дверь.

— Филипп, как я рада тебя видеть! — искренне улыбнулась мама.

— Я вас тоже, Кристина, — улыбнулся в ответ Филипп.

— Не стойте, раздевайтесь, мойте руки, сейчас уже горшочки из духовки будем доставать.

Клянусь, я услышала, как Филипп сглотнул на этой фразе.

Я залетела на кухню и тут же села на свое любимое место напротив папы, чтобы видеть, как он отреагирует на гостя. Папа уже переоделся в домашний синий костюм и ждал ужина. Филипп выглянул из-за угла явно недовольный, что я бросила его в такой ответственный момент. Парень ступил на порог кухни и неуверенно замялся в дверях.

— Папа́, знакомься, это мой друг и одноклассник Филипп, — представила я.

— Теперь и мой друг, — добавила мама, кружась над горшочками.

— Здравствуйте, — скромно сказал Филипп. Сейчас он был не такой смелый, как при знакомстве с мамой.

— Очень приятно, Эдуард, — на удивление парня, папа протянул ему руку для приветствия. На лице ни один мускул не дрогнул, он смотрел на Филиппа, не отводя глаз. Я была уверена в своих родителях, что они никогда не заставят меня краснеть, особенно папа. Он относился к людям добрее, чем те того заслуживали. Не помню, чтобы он хоть раз за всю мою жизнь повысил на меня голос. В отличие от мамы, которая при всем своем ангельском виде порой могла вести себя, как… ведьма.

Еще знала, что папа не почувствует в Филиппе подвоха, в отличие от мамы.

Мой отец был таким же высоким и худощавым, как Филипп. Его голову еще не тронула седина, а на лице морщинки появились только возле глаз. Он был очень симпатичным мужчиной, постоянно получал от мамы комплименты и обнимашки. А еще носил очки в толстой черной оправе, делающей его похожим на молодого преподавателя в институте.

Мы сидели в яркой кухне за круглым столом, наслаждались горшочками с ароматной картошкой и овощами, смеялись от историй папы, которые слушали уже в двадцатый раз, но Филипп, как новенький, обязательно должен быть посвященным в них.

— Филипп, а вот вы, как сторонний наблюдатель, скажите, на кого Ливана больше похожа? — спросил папа. Все всегда отвечали одинаково, потому что наше внешнее с ним сходство не заметить невозможно, но ему нравилось слышать это снова и снова.

— Думаю, она идеальная комбинация ваших генов, — уклончиво ответил парень. Я закатила глаза, не веря, что он произнес такие сложные слова.

— Нет, вы все-таки скажите.

— Папа́, не приставай к человеку, ты же и так знаешь ответ, — вклинилась я, отправляя кружок морковки себе в рот. Не могу не радоваться, что лицом пошла в род Готье.

— Вообще-то я еще не видел бабушку Ливаны. Она о ней столько рассказывает. Думаю, у них много общего.

Родители рассмеялись, будто пришли на концерт юмористов. Между мной и Джаннет не было ничего общего, ни одной родинки, что ее жутко бесило. Она всеми способами пыталась изгнать из меня любые повадки семьи Готье и хоть немного приблизить к своей породе — Локонте. Я недовольно прикусила губу, пока родители умирали в истерике. Это при бабушке все по струнке ходили, а за глаза говорили то, за что точно бы получили волшебный пендель.

— Если хочешь, — обратилась мама к парню, смахивая слезы с уголка глаз салфеткой. — могу показать тебе фотографии.

— Хочу!

Я прикрыла глаза. Что может быть унизительнее, чем показ детских фото друзьям.

— Пойдем, все альбомы в гостиной, — мама бесцеремонно взяла Филиппа под руку и потащила в комнату напротив. Я не хотела участвовать в параде стыда, поэтому осталась на кухне убирать со стола.

Я присоединилась к тусовке, когда прошло достаточно времени прежде чем мое отсутствие покажется невежливым по отношению к гостю. Мама и Филипп сидели на диване в цветочек, рассматривая фотографии в альбоме, который мама делала своими руками. Я скромно села рядом, зажимая Филиппа посредине. Папа копошился в камине на другом конце комнаты, пытаясь его потушить. Дом слишком прогрелся, стало жарко, как на курорте в августе.

Мама настолько погрузилась в рассказ, что поведывала историю каждой фотографии, открывающейся на коленях Филиппа.

— А это я со своим братом, дядей Ливаны, он, кстати, завтра приезжает.

— Мам, он же просто хотел увидеть бабушку, а не все фамильное древо.

— Бабушку так бабушку, — мама пролистнула несколько страниц. — Вот. Ну что, есть сходство?

Филипп взял в руки черно-белое фото Джаннет в молодости. Натуральная блондинка с косой до самых колен, тонкой лебединой шеей, острым подбородком, впавшими скулами, острым и тонким носом, пронизывающими и леденящими душу голубыми глазами, ни намека на улыбку в сжатых губах. Настоящая снежная королева, внушающая страх даже с бумажки, но в то же время завораживающая своей красотой. При одном взгляде понятно, что она излучает уверенность и уважение.

Парень поднес фото к моему лицу и одновременно с мамой стрелял глазами то на Джаннет, то на меня.

— Ну-у, может быть, взгляд. Или характер.

Мама прыснула.

— Если бы у Ливаны был характер, как у бабушки, я бы не жила с ней.

Мама вернула фотографию в альбом, обходясь с ней максимально аккуратно. У Филиппа наконец появилась возможность осмотреть комнату, сделанную в таких же ярких цветах, как и весь дом. Прямо за диваном располагался шкаф-стена из дерева медового оттенка, справа стояло кресло под стиль дивана, над камином висели картины, а у окна посредине расположился рояль, на котором и остановился взгляд парня.

— А кто у вас играет? — Филипп подошел к инструменту и провел рукой по закрытой крышке клавиш.

— Мы все, — мама вернулась на диван, хлопая рукой по месту рядом с собой, приглашая папу сесть.

— И Ливана тоже?

— Конечно. Бабушка бы не простила ей неумение.

Филипп сел на банкетку и открыл клавиши.

— Сыграешь?

Я, стоящая рядом со сложенными на груди руками, встрепенулась, не ожидая такого предложения.

— В этом и соль, что я играю только у бабушки.

— Ну ради меня, — Филипп поднял на меня свой фирменный щенячий взгляд и чуть приподнял уголок губ, обезоруживая ямочкой на щеке.

Мои плечи опустились, а щеки окрасились в розовый вовсе не от жара камина.

— Немного, — я села рядом с парнем на мягкую сидушку, слыша, как мама восторженно набрала воздух. Готова поспорить, она выпрямила спину и схватила папу за руки, будто сейчас будет что-то невероятное.

На самом деле она частенько уговаривает меня сыграть, но я всегда отказываюсь. Возможно из-за настойчивости занятий музицирования в Париже, где за любую ноту мимо бьют палкой по пальцам.

Я провела рукой над клавишами и тут же ее отдернула, как от огня.

— А что сыграть?

Филипп пожал плечами.

— Свое любимое.

Меня в который раз поставили в тупик. Джаннет не заставляла себя ждать, всегда выбирая композицию только и исключительно из нестареющей классики. Я размяла плечи и выпрямила спину. Бедро Филиппа касалось моего, что должно было стеснять движение и отвлекать, но рядом с ним я чувствовала себя спокойнее, будто передо мной не родители, а целый зал «Гарнье».

У меня была любимая композиция. Сцена из «La belle et la bête»[2], когда они танцевали в огромном бальном зале заколдованного замка. Я знала каждую композицию из мультфильма, но эта заставляла мое тело замереть и покрыться мурашками, пока последняя нота не проникнет в самое сердце. Никогда не считала себя достаточно впечатлительной, тем более так реагировать на обычную живую музыку, но, смотря мультик одной и в темноте, я частенько проливала пару капель слез.

Водя пальцами по белоснежным клавишам из горной ели, слоновой кости и клыка дракона, я впервые очистила свой разум и ни о чем не думала. Беззвучно шептала слова песни к мелодии, помогая самой себе. Играть на домашнем инструменте было непривычно — за всю жизнь я касалась его не более пяти раз и то только во время уборки. Рояль Джаннет был настоящим произведением искусства — выполненный из хрусталя, прозрачный как горное озеро, можно рассмотреть каждую деталь, работающую исправно. Наш же был полной противоположностью — матовый черный из граба с золотыми вставками, страшно подумать, сколько ему лет (скорее веков).

Закончив игру, я сложила руки на коленях. Осталось только встать и поклониться с прямой спиной, как учил этикет.

— Bravo, chérie[3]! — захлопала мама в ладоши.

— И много у тебя еще скрытых талантов? — спросил Филипп, пристально рассматривая мое лицо.

— Безошибочно выбираю сочные фрукты на рынке, — попыталась пошутить я, ерзая на банкетке.

— Научишь меня чему-нибудь? — спросил Филипп, выпрямляя спину и стуча пальцами по клавишам. У него были достаточно длинные фаланги для инструмента, но не такие изящные и тонкие, как того требовали стереотипы.

— Разве что «Собачий вальс».

Мы с Филиппом еще немного поиздевались над инструментом, проверяя абсолютно все, что можно было нажать. Чувствуя, что уже у самой стоит звон в ушах, предложила закончить вводный урок музицирования.

Филипп ушел, пожав руку папе и получив от мамы крепкие объятия. Мы помахали друг другу издалека, что было достаточно неловко после теплого семейного ужина. Он так и не побывал в моей комнате, которую было просто неприлично показывать в том виде, в котором она сейчас находилась. Я сама время от времени спотыкалась обо все, что валялось на полу. А в добавок наличие тропических тараканов и пауков придавало комнате особую атмосферу главной городской свалки.

[1] Злыдни

[2] Красавица и Чудовище

[3] Браво, дорогая