Продавщица: Назад в пятидесятые

Глава 4. Семьдесят лет тому назад

Моргнув, я снова уставилась на старичка, в последний раз отчаянно надеясь про себя, что вся эта странная белиберда, происходящая со мной - не более, чем забавный (по меркам наших не отличающихся особым умом продавщиц из супермаркета) розыгрыш. Но, кажется, все, что я видела, происходило на самом деле. Я действительно попала обратно в свое юное тело, чудесным образом прыгнув почти на семьдесят лет назад. На дворе действительно стоит 1956 год. И кажется, сейчас вовсе не зима. На улице явно не промозглый студеный январь, а, наверное, теплый сентябрь. Точно, сентябрь. В октябре таких погожих теплых дней не бывает. Да и ребятня вокруг ходит в школьной форме. Значит, каникулы вот-вот закончились, и они уже вернулись с дач, из пионерских лагерей и дворов за свои школьные парты и принялись остервенело грызть гранит науки под ор ненавистных училок. А дома, наверное, им выдают ремня за двойки.

Я вдруг поежилась, вспомнив рассказ бабушки, детство которой выпало на начало сороковых годов. Ее строгая классная руководительница, начавшая свою педагогическую деятельность еще в царской гимназии до октябрьской революции, в любую погоду ходила в строгом платье до пят и с высоким воротником и за малейшую провинность орала и совершенно безнаказанно лупила школьников указкой по пальцам.

- Ба, а почему ты директору не пожаловалась? Ее бы уволили, - недоуменно спросила я. Когда я заканчивала школу, уже начинались девяностые. В стране, конечно, творилась лютая дичь, но никого из нас в школе не били. Максимум могли замечание в дневник накатать или из класса выгнать. Даже отъявленных школьных хулиганов никто из учителей и пальцем не трогал.

- Время было другое, Галюнчик, - ласково улыбнулась бабушка, прижав меня к себе. - И мы были другие. Да я и не обижаюсь на Катерину Макаровну. Она вместе с нами потом в эвакуацию ехала, нянчилась с нами, как с родными детьми. А когда голод был, мы ей кусочек хлеба перед уроком на стол клали. Она отказывалась, говорила, что не будет, а потом начинала отщипывать потихонечку, увлекалась и так съедала помаленьку все. Она раньше в женской гимназии какой-то преподавала, потом в Институте Благородных Девиц у смолянок, потом, когда ЕТШ сделали, туда перешла, а потом уже - и в мою школу.

- ЕТШ? - недоуменно переспросила я.

- Ну да, - пояснила бабушка. Единая трудовая школа. Гимназии закрыли после революции, открыли единые трудовые школы. Я не рассказывала тебе разве? Я-то позже родилась, только со слов Нинель Макаровны кое-что знаю об этом, да в журналах и книгах читала про это время. Ты "В кругу сверстников" Рожкова почитай, там про это хорошо написано. И у Кассиля есть "Кондуит и Швамбрания". Да и в интернетах этих ваших много чего есть.

Бабушка моя состояла в местном обществе книголюбов и была ходячей энциклопедией. Книжки, которые она посоветовала, я так и не прочитала: братец Димка пошел в школу, и надо было ежевечерне следить, чтобы он не в носу ковырял, а хотя бы что-то из уроков сделал. Да, наверное, хорошо, что я попала в пятидесятые относительно взрослой семнадцатилетней барышней, а не взбалмошной школьницей. Огребла бы сейчас от Нинели Макаровны по самое "не балуйся". И жаловаться было бесполезно.

Я тряхнула головой, отгоняя ненужные сейчас сентиментальные воспоминания. Про бабушку я и впрямь очень любила вспоминать, и делала это с нежностью. В отличие от родителей, она не воспринимала меня, как досадную пробную версию первого ребенка, а искренне любила, порой на могучем пролетарском наречии отчаянно ругая папу с мамой за пренебрежение ко мне. Именно она научила меня читать, с ней мы ходили на детские утренники и в зоопарк на Горьковской. Она меня записала в интереснейшие кружки при Аничковом дворце, которые, к сожалению, пришлось бросить, когда родился Димуленька.

Снова мельком осмотрев себя, я не без удовольствия отметила, что сейчас я вешу максимум килограмм пятьдесят вместо обычных девяноста. Последние десять лет я безуспешно пыталась похудеть. Что только ни делала - и ненавидела себя, и калории высчитывала, и бегала по утрам, и скандинавской ходьбой занималась, и приседала, и голодом себя морила, и покупала марафоны похудания у звездных блогеров. Даже сдуру к какой-то гадалке в социальной сети обратилась.

Гадалка - дама лет шестидесяти с пышной фиолетовой прической, килограммом тональника на лице и жутко подведенными вытаращенными глазами замогильным голосом сказала, что на мне порча в пятнадцатом поколении, и клятвенно обещала, что если отдам ей десять тысяч, то точно похудею. Надо ли объяснять, что похудел в итоге только мой кошелек, а вместо чудо-рецепта я получила банальное: "Вам надо изменить отношение к миру. Вот полюбите снова свою родню, которая использует Вас и в хвост, и в гриву - и точно похудеете. А спина у Вас болит, потому что у Вас обида на отца".

Расстроившись, что я никогда не похудею, я стала наворачивать на ночь мороженое килограммами, которое удалось купить в моем магазине по весьма сходной цене (срок годности заканчивался) и устало материть себя, глядя в зеркало. Надо ли говорить, что привело все этого в итоге к стандартному расстройству пищевого поведения. Уфф... тяжелый был период.

А тут раз - и сразу сорок килограмм скинула. Я еще раз осмотрела себя, уже не стесняясь старичка. Да чихать я хотела, что он там подумает. Так и есть: я не сорокадевятилетняя девяностокилограммовая Галя, а юная молодая особа с упругими формами и стройными точеными ножками. У меня нет варикоза на ногах, нет лишнего веса и морщин. На всякий случай я еще раз провела ладонью по лицу, чтобы окончательно удостовериться. Ни единого намека на морщины. Гладкие скулы и не нахмуренный лоб. Посмотреться бы все-таки в зеркало... Вдруг я все еще сплю...

- Зеркальце ищешь, детонька? - все так же сочувственно спросил ветеран войн, будто прочитав мои мысли. Он явно принимал меня за умственно отсталую. - На вот, поглядись. Да красивая ты, красивая. Не повезло тебе в жизни только... Кто же тебя одну-то отпустил в такую даль? Живешь-то где? Пойдем, провожу. Папу с мамой как звать? Да не бойся ты, не обижу. У меня вот и карамелька где-то завалялась... Меня Андреем Петровичем зовут, а тебя ?

- Даша, - вдруг выпалила я. Не знаю, почему, но мне вдруг захотелось попробовать примерить на себя другое имя, раз уж довелось попасть в другую эпоху. Пусть изможденная, умученная жизнь и разными бытовыми проблемами Галя останется в той, в прошлой жизни. А я, пожалуй, побуду пока Дашей. И фамилию себе другую придумаю, поблагозвучнее. А то надоело быть Галей Пряником. Как меня только не дразнили в школе - и Сарделька, и Пельмень, все виды полуфабрикатов перечислили. А просто по фамилии никогда не называли. А что в моей фамилии, собственно, необычного? Пряник как Пряник. Вон у Клавдии Ильиничны фамилия "Кубик", над ней никто не смеется. А к "Прянику" все привязались и обыгрывают, кому не лень...

- Ну Даша так Даша, - кивнул дедуля. - На вот, держи зеркало-то.

Я машинально взяла протянутое дедом крохотное треснутое зеркальце, заметив на обороте полустертую надпись: "Дорогому Андрюше от любящей Анечки. Июль 1917 года".

Ласково бормоча, дедулька тем временем порылся в авоське с очень сосредоточенным видом, достал оттуда кулек с конфетами, стряхнул с него какие-то крошки, открыл, высыпал на худую морщинистую ладонь пару штук и протянул мне.

- На держи, вкусные конфетки. Не бойся, не бойся, очень вкусные. Я и внучкам своим такие покупаю. Ой, зачем я тебе календарь показывал? Ты циферок-то, наверное, не знаешь. Помнишь, где живешь? На доме какие цифры: один, два? Два - это как лебедь плывет... Зеркальце понравилось? Это мне невестушка моя подарила, я тогда на фронт как раз уходил. Две войны с ним прошел. Треснуло, когда бомбежка была. Анечки моей уж пару лет как в живых не осталось. Пятьдесят годков мы с ней прожили, двух дочек вырастили. Сейчас уже они мне внуков подарили. А зеркальце храню. Уж извини, подарить тебе не могу - память о женушке любимой.

Я глянулась в зеркальце. Ну что же, все, как я и предполагала: гладкая юная кожа, точеные скулы, распахнутые синие глаза, над которые еще не нависли тяжелые веки, светло-русые волосы, не тронутые сединой. Типичная Аленушка из сказки. Так я и выглядела в свои семнадцать лет... Да и грыжи в позвоночнике, кажется, чудесным образом куда-то испарились. По меньшей мере, повороты поясницы вправо и влево не отдавались привычной болью. А какое чудесное на мне платьице в горошек, не то что мои обычные скучные безразмерные лохмотья!

Нет, Алка с пожилой Клавдией Ильиничной такой розыгрыш точно не сумели бы устроить, слишком это масштабно для них, грандиозно, да и дорого. Их хватает только на: "Галя, у нас отмена!".

Так, кажется, любезный старичок, угостивший меня карамелькой и одолживший зеркальце, обещал меня куда-то проводить. Может, и правда пойти за ним. На маньяка он не смахивает, вряд ли что-то плохое сможет мне сделать. Вон, ковыляет-то с трудом, на палочку опирается. Кажется, он в какое-то ФЗО обещал меня проводить? Схожу-ка я с ним. Разузнаю, что да как. Может, даже получится туда пристроиться на время, пока не разберусь, как мне вернуться обратно. А стоит ли возвращаться?

- Дашка! - внезапно окликнул меня женский голос. - Ты чего тут? Мы тебя обыскались? В комнате нет, в красном уголке нет... По всем этажам прошлись, у всех девчонок поспрашивали - нет тебя нигде.

Я обернулась. Ко мне шли две улыбающиеся девочки. Одна из них очень походила на Машу, которая недавно со скандалом от нас уволилась: высокая, тихая, скромная, в длинной юбке, блузке с отстрочкой, в очках, по виду - настоящий интеллигент. Другая - пониже, эффектная брюнетка, уверенная в себе, даже немного разбитная. Девчонки явно были рады мне, и я из вежливости тоже улыбнулась им в ответ.

- Ты где ходишь? - вопросительно уставилась на меня брюнетка - та, которая сначала окликнула меня.

- Где хожу? - рассеянно переспросила я и так же уставилась на нее в ответ.

- Ну да... Мы утром в общаге проснулись, тебя нет, кровать заправлена. Договаривались же - всегда завтракать вместе.

- А чего не позвонили?

- Куда позвонили? Мы в общаге же.

- Да я ... это, - я на ходу принялась придумывать оправдания, как обычно это делала перед директором магазина. Понятное дело, "куда позвонили". Сотовых-то в этом мире еще нет. Они только в конце девяностых появятся: большие такие, похожие на кирпичи. С ними будут рассекать по улицам с деловым видом, говоря нарочито громко, всем своим видом показывая: "Я вам не кто-то там с горы, посмотрите, у меня мобильный есть...". И девчонка как-то с недоверием на меня смотрит, того и гляди - сейчас расколет меня. Или, как Андрей Петрович, примет за сумасшедшую, угостит карамелькой и, чего доброго, в дурку проводит. А выбраться оттуда ой как непросто, гораздо сложнее, чем загреметь. Мой бывший сожитель Толик как-то перепил и начал пришельцев гонять, так его на три месяца заграбастали. Пришлось ему туда горячие супчики носить, чтобы не оголодал совсем и не повесился от тоски...

Однако брюнетка не стала обращать внимание на мою оговорку, белозубо улыбнулась и беззаботно махнула рукой в сторону проспекта. - Айда, Дашка, гулять, чего киснуть в наших выселках! Москва - красивейший город мира!

- Москва? - так же рассеянно снова переспросила я . Наверное, выглядела я в это время наиглупейшим образом.

- Нет, Ленинград, - весело пошутила брюнетка. - Пойдем, кино через полчаса начинается. Мы тебе билет взяли.

Ничего не понимая, я двинулась вслед за девчонками. Так значит, я не только попала почти на семьдесят лет назад, в 1956 год, но и чудесным образом переместилась из Питера в Москву? Теперь, кажется, понятно, почему я не узнала место, в котором находилась. Попади я, к примеру, на Невский, я бы точно его узнала, несмотря на то, что выглядел он тогда, конечно же, по-другому.

Уже отойдя на приличное расстояние, я вдруг вспомнила, что так и не поблагодарила загадочного добродушного старичка Андрея Петровича за зеркало и карамельки и обернулась, чтобы хотя бы кивнуть ему на прощание. Однако никакого старичка и в помине не было нигде в округе. Его и след простыл. Он словно растворился в воздухе, как и вся моя прошлая жизнь. Я сунула в рот карамельку и двинулась вслед за внезапно нарисовавшимися подружками. Ну хоть кто-то меня в этом мире знает, уже хорошо. Значит, ночевать на улице не придется. У меня и на гостиницу-то денег нет. А если бы и были? Какой прок от пятитысячной купюры здесь, в пятидесятых? Сейчас это просто красивая разноцветная бумажка.

Парень, идущий за руку с девушкой чуть впереди нас, вдруг обнял и крепко поцеловал ее. К ним тут же подлетел какой-то рослый мужчина с повязкой на рукаве.

- В общественном месте находитесь, граждане! Прекратите обниматься! - строго пожурил он их. Я вытаращила глаза от изумления. Ничего себе! Мы в Дубае, что ли? Даже обнять любимую на улице нельзя. Однако моих товарок это ничуть не удивило. Они так же шли вперед, о чем-то болтая друг с другом и с удовольствием щурясь от теплого осеннего солнышка.

Мы гуляли с девочками в ряд по широкому проспекту. Я избрала тактику наблюдателя: слушала, о чем они говорят между собой, пытаясь выудить хоть какие-то крупинки ценной информации и собрать ее воедино. А еще я с удовольствием жевала карамельку, которая на удивление оказалось очень вкусной, хотя и пахла махоркой : старичок явно был заядлым курильщиком и в авоське, кроме карамелек, у него, скорее всего, лежал сверток с табаком. Я сунула фантик в карман своего красивого платья, в очередной раз восхитилась своими формами и внимательно прислушалась к разговору подружек, стараясь не упустить ни единого слова.

- Теплынь прямо на улице стоит! - громко вещала брюнетка, которую, как я исподволь выяснила, звали Лидой. - Центр - это красота! Музеи, театры, кино - вот это жизнь, вот это настоящая жизнь! Не то, что наши выселки в Марьино.

Так, значит, мы живем в Марьино. Понятия не имею, где это, но, судя по тому, что я услышала, это окраина Москвы. В Москве мне так никогда и не удалось побывать: собиралась как-то туда поехать, погулять и сходить на концерт любимого артиста, да не сложилось. В тот злополучный вечер я как раз и придавила себе ногу, после чего провалялась в гипсе целый месяц дома.

Постепенно я кое-что выяснила и о себе настоящей, и о своих новых приятельницах. Лида и ее тихая подружка Вера жили со мной в одной комнате в общежитии рядом с заводом, на котором мы все втроем и работали. Оказалось, что и у меня, и у Лиды, и у Веры - почти одинаковая биография. Родом мы были из крошечного подмосковного городка, название которого я даже не запомнила. Учились мы в одной школе, в одной параллели, только в разных классах. Сразу после окончания семи классов в Москву уехала бойкая черноокая Лида с цыганскими глазами. Она окончила школу ФЗО и устроилась работать на завод. Лида всегда мечтала покорить столицу и рассчитывала удачно выйти замуж, и непременно за москвича.

Через три года, окончив десять классов, собрала чемоданы и уехала в один конец от пьющих родителей Вера: она, в отличие от Лиды, на скорое замужество не рассчитывала, а мечтала поступить в институт и стать ученым (или ученой?). С первого раза у нее поступить не получилось. Поэтому она не без протекции Лиды устроилась на тот же завод и почти каждый вечер после работы ездила в библиотеку, готовиться к поступлению на будущий год.

Ну а следом за Верой покинула наш городок и я, Даша, и тоже попала на завод. Способов перебраться в столицу было всего два: или через учебу (поступить в институт или техникум и получить общежитие), или через работу (окончить школу ФЗО и тоже получить место в общежитии, только от завода или стройки).

- А как тут можно выйти замуж? - ради поддержания разговора поинтересовалась я.

- Да запросто! - и, прихватив меня под руку, Лида принялась охотно рассказывать мне свои матримониальные планы.