Продавщица: Назад в пятидесятые

Глава 2. С утра пораньше

Над моим ухом раздавалась приятная звучная и очень романтичная мелодия... Какая же она красивая! Щебетали птички, просыпалась природа, шумел лес, журчал ручеек где-то неподалеку... Я потянулась, не открывая глаза, и повернулась набок, чтобы лучше ее слышать. Как же хорошо! Наверное, я сейчас на летнем отдыхе в палатке, куда нас вывезли вместе с классом... Сейчас проснусь, согрею себе чайку на костре и буду наблюдать восход солнца... А потом - за грибами. Лето, каникулы... Жизнь хороша!

Однако мелодия становилась все громче и громче, становилась не такой приятной и наконец начала надоедать. Усилием воли я разлепила сонные глаза. Ну точно! Размечталась я зря... Я - не школьница, и ни в каком летнем палаточном лагере не отдыхаю. Да и не ночевала я никогда в палатке отродясь. Никакой ручеек рядышком не журчит, и птички не щебечут. За окном - зима, птички все в теплые страны косяками улетели. Вместо леса за моим окном - детская площадка с одной сломанной качелью, на которой еще я качалась в детстве, три дерева и помойка. А мелодия, которую я слышу - это не что иное, как назойливый звук будильника, под который я просыпаюсь уже много лет подряд не позднее семи утра.

Я у себя дома, в крошечной хрущобе, оставшейся от родителей. Они умерли несколько лет назад. Димулику папа с мамой в свое время успели купить неплохую двушку в новостройке, где он сейчас и проживает со своим пасынком, периодически меняя возлюбленных. Я сплю на стареньком продавленном диване. Подушка с одеялом осталась еще с девяностых. Белье постельное - тоже старенькое, застиранное. А ради кого новое покупать? Мне и так сойдет.

Я - сорокадевятилетняя Галя, старшая продавщица в супермаркете, которая совершенно не помнит, когда последний раз ходила в отпуск. Вчера до позднего вечера я переклеивала ценники, чтобы с утра опять не продать что-нибудь кому-нибудь бесплатно. А потом еще смоталась на другой конец города - с "Просвета" в Купчино, чтобы помочь Димулиному пасынку - двухметровому остолопу Вите - сделать домашку. А потом ехала обратно, взяв такси на деньги с кредитной карты. И зачем мне это было нужно, ума не приложу.

Мягкий я очень человек, безотказный, и всем вокруг стараюсь помогать. Меня всегда можно попросить: "Галенька, помоги соседке тете Маше допереть тяжелые сумки с дачи в Питер. Она больная, у нее артрит, ей ходить тяжело". Не забываю я и про узы крови. Все родственники могут твердо на меня рассчитывать, и не кровные - в том числе. Например, в свой единственный выход я торжественно отправилась в поликлинику с пасынком брата. Тот позвонил и попросил: "Галка, своди в поликлинику Витю. Ему надо медосмотр к школе пройти, а он врачей боится". Почему Витя, который уже подпирает потолок своей головой, боится простого укола в вену, но не боится рассекать с сумасшедшей скоростью на электросамокате без шлема, предварительно закинувшись полторашкой пива, я так и не поняла. Нет, конечно же меня, благодарят. Иногда говорят: "Спасибо, Галюсик", иногда подкармливают вчерашними котлетами, целуют в щеку или жмут в руку. И на этом все.

С детства в меня вдалбливали постулат: "Жизнь - это дорога с двусторонним движением, сегодня поможешь ты, завтра помогут тебе". Только как-то так сложилось, что я сама решаю свои проблемы, никого не напрягая. А те, кому я помогаю, быстро об этом забывают. Наверное, если я как-нибудь открою ежедневник и посчитаю, сколько времени я трачу на себя и сколько на других, у меня от ужаса зашевелятся волосы. Даже пробовать не буду, чтобы не расстраиваться.

Я выключила будильник, громко орущая мелодия которого стала совсем уже невыносимой, и решила подремать еще пять минут. На часах было семь утра. На работу только к восьми. Время еще есть. Хорошо еще, что ездить далеко не надо - магазин, в котором я работаю, находится прямо на первом этаже дома. Когда тепло, весной и летом, можно даже не надевать верхнюю одежду. Сейчас - так вообще хорошо. За окном - студеный, морозный январь. Темень - хоть глаза выколи. Жуткий депресняк. Нет, я безумно люблю Питер, искренне считаю его лучшим городом на земле и не променяю ни на один другой в мире, но с ноября по март мне просто не хочется высовывать голову на улицу, наверное, как и многим другим жителям культурной столицы. Светлеет у нас тут часам к десяти, а в пять - уже снова темно. Белое небо, а точнее - грязно-серое, я вижу только во времена редких перекуров, которые нам разрешаются строго до четырех часов дня. Летом и весной только бывает хорошо.

Внезапно раздался звонок в дверь, громкий, настойчивый, пронзительный. Я вздрогнула. Это что еще такое? Неужто опять тете Маше внезапно понадобилось уехать, и она хочет, чтобы я неделю ходила к ней кормить ее кота? Придется согласиться, если так. Жаль пушистого засранца - опять расстроится, что хозяйка свалила куда-то, и будет гадить посреди комнаты. А мне убирать...

В дверь позвонили еще раз. Кажется, притвориться, что меня дома нет, просто не получится. Вздохнув, я соскребла себя с кровати, натянула халат на свои нехуденькие телеса и поплелась к двери. Взглянув в глазок, я скептически поджала губы. Так есть. Делать нечего, пришлось открыть дверь, иначе будет караулить, пока я не пойду на работу.

На пороге стоял мой бывший сожитель Толик, испуская дивный аромат перегара. На Толике была та же самая блеклая застиранная куртка и те же штаны, в которых я видела его, когда мы расстались. Вот что значит экономия и разумное потребление! Правда, постирать бы не мешало все это добро... Такой аромат никаким одеколоном не перебить. Понимаю, что это уже не моя печаль, но находиться рядом было не особо приятно.

- Галюсик, - томно начал он, переминаясь с ноги на ногу, - дай косарь в долг, а... Очень нужно...

- У меня станок закончился, который деньги печатает! - ответила я Толику фразой из всем известного фильма и попыталась выставить его за дверь, однако бывший сожитель успел подставить ногу.

- Галь, ну пожалуйста, ну скоро на работу устроюсь, все отдам, буду ходить! - ныл Толя. Я смотрела на него с тоской и жалостью. Жалостью к себе... Как же бездарно была прожита жизнь! Все ради кого-то, ради кого-то.... А для себя так и не успела пожить.

- Вот когда устроишься, тогда и будет косарь! А может быть, и все десять! - рявкнула я и что было сил пнула Толю по ноге, которой он придерживал дверь. Он явно не ожидал от меня такой прыти и едва успел ее отдернуть.

- Ты что, скандала хочешь? - неуверенно начал он, сбитый с толку. Но я уже была "на лыжах", и меня было не остановить. Просто захлестнул какой-то гнев от несправедливости всего происходящего.

- Хочу! - с вызовом ответила я. - Хорошего, полноценного скандала, с вызовом полиции, оскорблениями, побоями, угрозами. Хочешь посидеть пару суток в обезьяннике, как в прошлый раз? Давай, начинай! Только громко не ори, у тебя давление, не ровен час, прямо тут коньки отбросишь! И так вон красный какой...

Кажется, я переборщила. Лицо Толика начало наливаться кровью. А вдруг и правда ему сейчас поплохеет? Он же гипертоник. Я даже перепугалась. И с чего вдруг меня так понесло? Что со мной случилось? С Толиком мы уже лет пять как разошлись, однако по давней дурацкой привычке я все еще за него переживаю. А зря, прошлое надо отпускать и оставлять в прошлом. Да как его отпустишь, когда оно периодически заявляется на порог и просит на опохмел?

Прожили мы с Толиком вместе больше десяти лет, и все это время сожитель "подавал надежды", бросаясь из одной профессиональной отрасли в другую, но так ни в одной и не преуспел. Профессиональная карьера боксера у него не задалась. Его потолком оказался титул чемпиона района в среднем весе. Так, собственно, Толик и стал охранником в магазине, в котором мы с ним и познакомились. Однако и там ему не поперло - он решил поиграть в полицейского и на ровном месте докопался до здоровенного парня, требуя "показать сумку". Так Толька лишился еще пары передних зубов и на Овечкина совсем походить перестал. Впрочем, и на Малкина с Кузнецовым он не сильно смахивал, хотя и был о себе очень большого мнения.

Расстроившись, Толька устроился водителем в такси. Однако оказалось, что регулярно выпивающий водитель особо никому не нужен. Работал он и кладовщиком, и курьером, и сборщиком мебели, и отовсюду его почему-то перли меньше, чем через полгода. Закончилось на том, что Толик стал поэтом. Точнее, он написал с десяток стихотворений, которые вдохновенно читал у метро по вечера. Пару раз, чтобы он не обижался, проходящие мимо две женщины ему кинули полтинники. Это были подговоренные мной сотрудницы магазина. Полтинники, естественно, были мои. Однако позже я поняла, что этого делать не следовало: получив сотку на пивас, поэт рассудил, что ему поперло, а это значит, что продолжать писать непременно нужно и дальше.

- Понимаешь, - доверительно говорил мне Толька, лихо открывая очередную банку недешевого импортного пенного напитка и разворачивая жирненькую камбалу, - я человек такой, очень порядочный. Я с гопотой работать не буду. А еще я - ранимый очень и требовательный. Мне не любая работа подходит. Мне нужно, чтобы атмосфера подходила, чтобы дело было по душе, понимаешь? Я же творческая натура.

- Понимаю, - кивала я и робко совала ему под нос квитанции, - Толенька, за октябрь надо бы хотя заплатить, а уже январь на носу. Из управляйки звонили, ругались. Уже в суд хотят подавать. Моя-то зарплата на продукты ушла. Тут за свет, надо, за воду. И интернет еще...

- Ты экономить не умеешь, - снисходительно объяснял мне Толька, водя перед моим носом кривым указательным пальцем. Палец ему когда-то сломали на тренировке по боксу. - Вот зачем ты купила колготки новые? Я внимательно осмотрел те, что ты выкинула. Вот специально прямо из мусорного ведра вытащил и посмотрел, не побрезговал. На них было всего три зацепки. Я подсчитал. Это же верх расточительности! С таким безалаберным подходом к планированию семейного бюджета ты миллион за месяц просадишь и даже глазом не моргнешь! Вот ты мне как-то сама рассказывала, как подклеивала стрелки на колготках лаком в школьные годы? А что сейчас мешает так сделать? А двухслойная туалетная бумага зачем? И освежитель? Мама вот моя всю жизнь газеткой пользовалась. И ничего. А вместо освежителя спичку можно поджечь. Глядишь, за год мы и на поездку на море так накопим.

- Но зимой-то холодно, Толенька, - пыталась я объяснить, - нужны хорошие, теплые колготки. У меня вот цистит теперь хронический, помнишь, меня в декабре в больницу увозили? Там и Новый Год справила. А второго числа на работу выходить пришлось, заменить-то меня некем...

- В чем проблема? - изумлялся возлюбленный. - От мамы же остался целый шкаф вещей. Поройся, что-нибудь да найдешь. Не пропадать же добру. Уверен, там и хорошие колготочки найдутся, еще советские. Тогда на совесть все делали, по ГОСТу, без всякой этой синтетики. Мама мне рассказывала. И зачем ты берешь такой дорогой порошок и средство для мытья посуды? Абсолютно все можно отстирать обычной содой. А хозяйственное мыло почему не покупаешь? Оно же экологичное и так хорошо отмывает! И обмылки можно не выкидывать, в старые колготки положи и завяжи. Можешь пользоваться, как обычным мылом. Очень экономно!

Под "добром" в данном случае подразумевалась гора старушечьего хламодья, которые Толикова мама старательно собирала, начиная с семидесятых годов. Несколько лет назад она отошла в мир иной, оставив уже с десяток кошек, пакеты с помоечным барахлом, диван с клопами и невыветривающийся запах. Кошек я благополучно раздала добрым людям, диван выкинула, службу дезинсекции вызвала, квартиру отдраила, полагая, что теперь-то уж мы с Толиком заживем. Но не тут-то было. Возлюбленный по-прежнему не хотел работать, полагая, что деньги - это пустое и бренность бытия. А зачем они нужны? Жилье есть, продукты я покупаю... Нет, периодически он обновлял резюме, которое я для него аккуратно составила, подчеркнув все выдуманные положительные качества, ходил по собеседованиям, но каждый раз возвращался с грустным таблом и говорил:

- Там племянника шефа взяли в итоге. Одно кумовство в стране...

- У них график неудобный - с семи утра до четырех дня. Ты же знаешь, я - сова, как все поэты, раньше десяти не могу глаза открыть.

- Там нужно медкомиссию проходить, я не хочу на санитарную книжку деньги тратить, у нас их и так немного.

Во всех своих неудачах сожитель винил только меня.

- Понимаешь, - вдалбливал мне Толька, стоя передо мной с блокнотом перлов собственного сочинения, - вот если бы ты меня вдохновляла... А то просто так ничего не идет в голову. Вот у Сальвадора Дали, например, была Гала... Если бы и ты стала для меня настоящей музой... Тогда бы я непременно состоялся как поэт! Вот, послушай, разве это не шедевр?

"Если бы небо воткнулось

Прямо в мой левый глаз,

Тогда бы душа вернулась,

Никто был бы ей не указ..."

Похоже на раннего Блока. Правда?

На мой взгляд, Толиковы поэтические потуги к Блоку, раннему или позднему, не имели ни малейшего отношения. Походили они больше на страдания первоклассника, которого поставили в угол за двойку, о чем я Толику в конце концов и сообщила, вдобавок рассказав, что и куда именно ему следует воткнуть вместо неба. Мое терпение кончилось, и в один прекрасный день я просто собрала вещи и ушла домой. Толик обиделся и еще долго названивал с просьбой вернуться, не понимая, что случилось.

Как позже выяснилось, ушла я вовремя: в тот же вечер Толик, расстроившись, что я не оценила его шедевр, пошел на Садовую читать стихи маргиналам. Маргиналы наградили Толика аплодисментами, бутылкой паленой водки и набором вшей. С отравлением некачественным алкоголем Толик загремел в Боткинскую больницу, повалялся там пару недель, вшей благополучно вылечил и вернулся домой. У двери его уже ждали коллекторы - двое рослых бритоголовых дядек с недобрыми намерениями. Выяснилось, что возлюбленный в поисках вдохновения набрал микрозаймов, чтобы было на что покупать букеты-конфеты своим музам и кормить их в ресторанах. Музы, как правило, испарялись, поев до отвала, и больше двух дней с Толиком не общались. Естественно, вовремя погашать микрозаймы Толик не собирался.

Распрощавшись с былым возлюбленным и порадовавшись, что все обошлось без штампа в паспорте и, соответственно, необходимо погашать долги супруга, я утащила все свои скромные пожитки и снова зажила в родительской квартире. Родители к тому времени уже умерли, и хрущоба досталась мне. Наверное, это было единственное что-то хорошее в моей жизни. И до работы снова стало близко.

***

Вдруг открылась соседская дверь, прервав мои воспоминания о жизни с Толиком, и из нее высунулась любопытная тетя Маша. Ни говоря ни слова, она просто уставилась на нас, явно ожидая интересного продолжения разговора. Я так же молча с вызовом уставилась на нее в ответ. Устраивать разборки в присутствии посторонних в мои планы явно не входило. Из квартиры высунулась пара любопытных кошачьих глаз и донесся резкий запах туалета. Я поморщилась. Поняв, что игру в молчанку она не выиграет, тетя Маша показала пакет с мусором и елейным голоском попросила:

- Галенька, у меня ножки старые, больные, ты, может быть, выкинешь?

- Тетя Маша, а у меня грыжи в позвоночнике, может быть, Вы за меня машину на работе разгрузите?

Соседка удивленно поджала губы и продолжала так же молча и с вызовом смотреть на меня.

Поняв, что косарь на пиво с воблою не обломится, Толик тяжело вздохнул и поплелся к выходу. За ним тянулся шлейф перегара и немытого тела. Тетя Маша все так же глядела на меня, только уже сочувственно.

- Галь, ты чего? - робко начала одна. - Хороший мужик ведь...

- Вот и забирай себе, будешь на каталке возить, когда инсульт хватит. Он жалуется, что есть нечего, а сам пиво с кальмарами каждый день жрет! - почти заорала я от безысходности, неожиданно для себя перейдя на "ты".

- Ладно, ладно, - торопливо заговорила соседка. - Я лишь имела в виду, что, может быть, ты повременишь, подумаешь...

- Пока думаешь, уже поздно будет, - отрезала я и захлопнула дверь. Снова оказавшись в квартире, я плюхнулась на пуфик, стоящий в прихожей, и, тяжело дыша, оперлась спиной о стену. Со мной явно происходило что-то не то. Ну не разговариваю я так обычно с пожилыми людьми, даже тогда, когда они этого заслуживают. Было острое ощущение, что какой-то этап в жизни закончился. И навсегда.

Нет, на первый взгляд, все выглядело, как обычно. Я заварила себе кофе, разогрела макароны, которые вчера так и не успела съесть, потому что, придя домой просто плюхнулась на кровать в одежде и уснула, немного потупила в социальных сетях и, надев тапки и накинув куртку, спустилась пешком на первый этаж. Лифта в моей хрущобе нет. Тольки, как и следовало ожидать, в подъезде уже не было. О былом возлюбленном напоминал только стойкий запах. Нажав на кнопку рядом с дверью, я вышла на улицу и изумилась, не веря своим глазам.