Призванный. Возможно, баллада

Глава XII

Утро начинается с массированных индейских воплей снаружи, и через частокол перелетает скрученный жгут, шлепается посреди загородки, разворачивает свои полтора метра и встает на хвост. И тут же принимается спесиво надуваться верхней частью.

– У! – предупредительно вскрикивает боевой собрат.

– Вижу, – отвечает Брайан. – Расслабься, я сам. Ты своего еще в Логу забил, теперь моя очередь.

В Гадючьем логовище аспиды, правда, были попроще, местного происхождения, так сказать, доморощенные. Этот же явно нездешних королевских кровей. Специально, похоже, разводят.

С другой стороны, коли ты не удав, то, по-любому, всего лишь змеюка.

Снимаем куртку, обматываем левое предплечье и, выставив руку, приближаемся. Сообразив, что угрожающим свистом нас не проймешь, кобра совершает молниеносный атакующий бросок. И вцепляется ядовитым зубом в скомканную ткань бэушного комбеза. Им же в ней и застревает. Остается только слегка придавить ей горло, чтоб разомкнула челюсти, и с размаху вышвырнуть обратно через забор в направлении особо усердного улюлюканья.

Сменивший его рев свидетельствует, что и на слух мы не промахиваемся.

В следующие четверть часа из-за частокола доносятся прерывистый топот и очень оживленные восклицания, большей частью эмоционального характера. На фоне сугубо междометийных возгласов выделяется лишь дребезжащий окрик:

– Куда с копьем? Вот я сейчас тебя самого им огрею!

Потом в звуковое сопровождение вплетается неоднократно поминаемый мешок вкупе с известным эпитетом, и наконец, после мощного всплеска победных кличей, гомон удаляется от загородки.

Оглядываемся на собрата. Тот расплывается лицом и тянет лапу. Пожимаем ее в ответ. Кажется, с первым этапом мы справились.

На долгих полчаса устанавливается тишина.

Затем снаружи ко входу в загон приближается сдерживаемое шушуканье, надсадно скрипит выдираемая из пазов запирающая жердина, и узенькие ворота распахиваются. Выстроившийся за ними живой коридор четко указывает желаемое направление нашего выдвижения. Следуем меж двух разномастных шеренг, составленных из вооруженной копьями племенной гвардии с вкраплениями ветхих старушенций с хворостинами в руках, коими они, беззубо ощерясь, хлещут куда придется.

Прогнав сквозь шпицрутены, нас ставят у плоского валуна напротив жердяных подмостков, вероятно, и сколоченных за ночь. По настилу, похлопывая себя бубном по бедру, ковыляет взад-вперед седой старик шаман, набираясь, видимо, таким образом вдохновения ввиду отсутствия не принесенного бражника.

На камень за нашими спинами вскарабкивается горбатая карлица и принимается деловито обмерять нас замусоленной веревочкой с узелками. Уж не для гробов ли? Впрочем, не похоже, интересуют ее исключительно верхние половины тел. Не станут же они отпиливать нам ноги перед захоронением.

Ну-ну, Брайан, не увлекайся, параноидальный синдром никого не красит.

Служитель культа начинает свою речь без обращения к собравшимся и, более того, даже не глядя на них.

– Великий Хранитель, – вскрикивает он дребезжащим дискантом в небо, – перед переходом в иной мир предупреждал, что избранный явится незвано-негаданно, но неминуемо, другими словами, прибытие его все равно неизбежно. Поэтому по традиции мы допускаем к испытаниям всех пришедших. Не нам решать, кто достоин. Наше дело обеспечить условия, для того и оставлены возле самого места.

Шаман принимается выстукивать о колено какой-то навязчивый ритм, похоже, подбирая на ходу. Сбивается, начинает заново. Затем вдруг замечает присутствующих и визгливо рявкает:

– Ну чего рты раззявили? Ведите их в Ящерную падь. Гугня, командуй!

Гугня суетливо обегает ряды, выстраивая вокруг нас новую фигуру, направленную острием к дальней северной стене котловины. Туда, где виднеется перекрытый опять же частоколом узкий проем.

На подходе собранная фигура размыкается сверху, образуя уже знакомую букву “U”. Гугнивый наш полководец отпирает калитку, и нас проталкивают внутрь. Но это еще не сам нутрь, а только лишь путь к нему. Далее, по щелевидной теснине, перекрытой в конце аналогичным дрекольем, продвигаемся уже усеченным составом.

Гугня широко распахивает скрипучие воротца, и нас с собратом загоняют теперь уже точно внутрь. Сопровождающие взбираются с наружной стороны на приступочку и высовываются лицами поверх частокола, явно изготовясь к зрелищу.

– Ну! – гугниво выражает предводитель общее нетерпение. – Так и будем стоять или уже пойдем?

– Заходи, да пойдем, – отвечает Брайан. – Чего за забором засел?

– Это без меня, – надувается главный церемониймейстер, – я в охотники не рвусь.

– На кого, кстати, охотиться нужно? А то убьем еще не того.

– Ты двигай давай, на месте разберешься.

– А убивать чем? Как там по ритуалу?

Гугня наклоняется, шарит внизу, затем выбрасывает к нашим ногам пару дротиков, попутно гугня про то, что коли такой ушлый, мог бы и голыми руками.

Брайан поднимает и осматривает выданное оружие.

– Предыдущие-то хозяева, поди, от старости померли?

– Нет, – злорадно тянет старший гундос, – во время испытаний. Одного на втором этапе загрызли, другого кондрашка хватила, когда по дерзости своей неуемной на третий замахнулся.

– Ладно, – отвечает Брайан. – Значит, нам потренироваться надо. Чтоб с первого же удара.

После чего прицеливается в насторожившуюся рожу собеседника и мечет дротик, в последний момент оставляя его, правда, в руке.

Гугня отшатывается и обрывается вниз, исчезая из поля зрения.

Брайан кивает собрату на второй дротик:

– Ну-ка, на счет три по остальным! Готов? Три!!!

Зрители рушатся с забора еще до замаха.

– У! – кричит повеселевшая дурачина и бросается к частоколу.

Утихомирить собрата, сильно настроившегося на преследование, удается не сразу, только после того, как тот, войдя в раж, выламывает ворота. На секунду остановившись, он получает от Брайана раскрытой ладонью по медному лбу и под крик «Тпру!» приходит, наконец, в себя.

Силен, бродяга. От греха подальше нужно загодя заложить установку.

– Кто у нас главный? – строго вопрошает Брайан.

– Ты! – рявкает собрат, не задумываясь.

– Тогда без моей команды ни шагу. При передвижении держаться сзади, страховать спину. Ясно?

– Ага!

– Ладно, пошли глянем, чего они там приготовили.

Тот самый нутрь, в который нас загнали, представляет собой вытянутую котловину в форме продолговатой супницы. Боковые стены у подножия начинаются полого и только потом, в верхней половине, взмывают отвесно.

В камнях что-то шебаршится, затем со склона, загребая в размашку лапами, вниз устремляется огроменный ящерюга. И не просто вниз, а откровенно в нашу сторону.

У! – орет за спиной собрат.

Брайан, не оборачиваясь, вскидывает левую ладонь в успокаивающем жесте, затем, слегка пригнувшись, ждет, не мешая мозгу просчитывать траекторию броска на поражение.

Пора!

Дротик вылетает из руки и вонзается прямо в основание лба, пробивая черепную кость. Пробежав еще с десяток метров, ящерюга утыкается мордой в землю, тормозит и оседает. Похоже, и автопилот отключился. На пару секунд позже, и точно успел бы добраться.

Осторожно приближаемся. Пресмыкающийся ведет себя соответственно научному поименованию. Только слегка поматывает башкой вслед за раскачивающимся древком дротика. Учитывая мощный хвост, в совокупную длину имеет метра полтора. И крашен не очень обычно, чуть ли не в розовое, с бурыми поперечинами. Черт, а ведь и в самом деле варан! В голове даже всплывает видовое название: зем-зем. Ну спасибо, что хотя бы не комодский. Однако и такого не вдруг-то сыщешь. А в эти края вообще специально нужно притаскивать.

– У! – снова раздается предупредительный крик.

Быстро разворачиваемся.

С противоположного склона разлаписто несется вниз еще одно ящерище. И опять прямо к нам, правда, на этот раз собрат не за спиной, а аккурат в створе и, кажется, не очень понимает, что делать.

– Дротиком! – зычно командует Брайан.

Дурачина замахивается со всего плеча и швыряет метательное орудие, держа его за конец, как скалку. Прокрутив в воздухе колесо, дротик прокатывается по вараньей спине и въезжает в кусты.

Ящерюга наддает и в прыжке вцепляется собрату в лодыжку. Тот валится на спину и сучит второй ногой, пытаясь сбить с себя источник боли. Варан вовсю мотает башкой, и только что не рычит.

Однако бродячий пес не успевает загрызть поверженного Илью Муромца. Потому как набежавший с открытого боку Брайан со всего разгону заезжает ему башмаком под брюхо. Зверюга слегка подпрыгивает, хекает нутром, косит глазом, но ногу богатыря не отпускает, видать, смена тактики не его конек.

Зато наш.

Брайан ловко вспрыгивает охамевшему ворогу на спину, упирается шуйцей в нижнюю челюсть, десницей нащупывает не самое зубастое место на верхней и что есть силы тянет на себя, ну чисто Самсон, взявшийся посредине разгула сыграть на гармошке. Волей-неволей, варанозавр разевает пасть, выпуская нижнюю конечность молодца. Освобожденный Муромец вскакивает и устремляется в кусты. Брайан продолжает рвать кожистые меха в одиночестве. Однако собрат, оказывается, отправился не наутек, а лишь за оружием. На возврате он кидается с дротиком наперевес на обидчика и с грозным «У!» тычет ему в морду острием.

Черт, как бы пальцы не поранил.

Брайан напрягается в последнем рывке. Под руками раздается треск, и варан теряет интерес к битве.

Брайан предусмотрительно откатывается в сторону.

Наступает дурачков праздник. Под аккомпанемент разудалого «У!» он превращает наглую морду в дуршлаг. Затем вбивает дротик промеж глаз и, навалясь на древко могучим телом, мерно ходит по кругу, ввинчивая ящера-разбойника в землю, очевидно, уже в назидание, чтоб и на том свете помнил поганый, как бросаться на богатырский дозор.

Пока длится поучение неразумного завра, быстренько обшариваем глубокую падь и обнаруживаем на склонах множество мелких пещер, входы в которые по большей части завалены камнями. Сквозь оставленные сверху щели изнутри доносится злобное шипение.

Похоже, тут племенная ферма. Еще бы заставить питомцев молоко давать. Хотя они, наверное, и так яйца несут. Впрочем, ну их, звероводство у нас ассоциируется лишь с сопутствующим запахом.

А вот в дальнем конце распадка вырисовывается нечто непонятное, крупное и бесформенное, прячущееся под каким-то покровом.

Двинуться в ту сторону не успеваем, потому что боковым зрением углядываем некое перемещение в районе основного действия.

От входа к нашему боевому собрату, продолжающему показательную экзекуцию, крадутся два хмыря, правда, без оружия. Но проконтролировать встречу все равно надо, собрат чересчур увлечен, чтобы оглядываться.

Летучим шагом преодолеваем разделяющее расстояние и вопрошаем крадущихся суровым взглядом. Те послушно тормозят и кивают на тела поверженных нами ворогов, изображая жестами, как будут гнуться под их тяжестью. Милостивым кивком разрешаем прибрать на сцене.

Один хмырь лезет на склон, забрасывает первого ящера на спину и, в самом деле согнувшись, семенит восвояси, причем настолько проворно, что мы едва успеваем выдернуть свое метательное орудие из уносимого тела.

Другой хмырь опасливо обходит упоенного сечей молодца, выискивая, откуда б подобраться, потом вцепляется в хвост и тянет к себе. Озадаченная дурачина вскидывает на нас взгляд: как быть?

Все в порядке, успокаиваем его жестом.

– Только дротик вытащи, – добавляем уже словами.

Собрат встает босой лапой на изрядно издырявленную морду, упирается и, мощно крякнув, выдирает оружие.

Закинув хвост на плечо, хмырюга расторопно волочит второго ящера, который безучастно подпрыгивает побитой башкой на частых камнях. Дурачина напутственно пинает его в бок, но уже без злобы. Так, для порядку.

Победно укнув, ударяет себя кулачиной в грудину, затем поворачивается, широко лыбится и тянет нам свою верхнюю псевдоподию. Пожимаем, другой рукой похлопывая по плечу. Заслужил-заслужил. Надо б былину сложить. Но это на досуге.

Киваем за собой и направляемся вверх по Ящерной пади. То, что привлекло наше внимание, вблизи выглядит ровно тем же, что и издали. Странное сооружение, крытое разношерстными шкурами, кое-как сшитыми между собой. В три человеческих роста и достаточной ширины, чтобы полностью перегородить выводящее из распадка ущелье.

Подходим поближе.

Прямо у подножия располагается здоровенная деревянная лохань. Вроде бы совершенно пустая, но запах, исходящий из нее, шибает в нос и кружит голову.

Нельзя ли это дело как-нибудь обойти, впритирочку по стеночке?

– Ууу, – слышится сзади.

Собрат, остановившийся на почтительном расстоянии, выпучив круглые глаза, мотает головой. В смысле, сильно не советует.

– Да брось ты, – принимается увещевать Брайан, – надо же посмотреть, что дальше.

От нижнего входа слышится свист.

Кто-то там у загородки прыгает на месте и машет руками.

Дурачина объясняет жестами, что миссия окончена, старший боевой товарищ забил одного супостата, сам он другого, пора возвращаться и принимать положенные почести. Пока соплеменники не пришли и не потащили силой.

С ритуалом у них, похоже, все продумано.

Ладно, не станем выходить за рамки. Еще квалифицируют как святотатство, и если в верховьях ущелья нет иного выхода, придется пробиваться наружу сквозь офанатевшее стойбище. А учитывая количественное соотношение, вовсе не факт, что успешно.

Да и всерьез настроиться на затяжной бой будет трудновато. В смятенную душу постепенно закрадывается подозрение, что кто-то где-то чего-то напутал. Уж больно отчетливо происходящее отдает даже не фарсом, а клиническим маразмом. И не пора ли нам, вообще говоря, отсюда сваливать, что называется, от греха побыстрее, потому как маразм дюже заразен.

Направляемся вниз, к пляшущей у частокола фигурке.

При приближении усматриваем в ней известного Шмыгу.

– Зовут, – говорит он, отводя неназойливый взгляд.

– Зачем? – строго интересуется Брайан.

Шмыга разворачивается и со всех ног устремляется за разъяснениями.

Поднимаем было руку, потом обреченно роняем ее. Могила исправит.

Неторопливо двигаем следом.

Встречающий нас на полдороге Шмыга докладывает:

– На церемонию посвящения!

Делаем отмашку: уйди с глаз!

Шмыга послушно исчезает.

Возле жердяного настила царит оживление. Знакомые хмыри не только освежевали наших ящеров, но и спустили с них шкуры. В данный же момент, насадив на вертелы, водружают голые тела на рогулины, воткнутые по краям запаленного рядом костра.

Собственно церемония состоит в том, что Гугня сначала отбирает у нас дротики, а потом вручает их обратно. Надо понимать, теперь уже насовсем. Судя по тому, что собрат принимает свой коленопреклоненно, это великая честь.

Из сопутствующей гугнивой речи следует, что отныне мы с собратом обладаем правом на повсеместное ношение личного оружия и на кусок с общего стола всякий раз, когда принесем к нему что-либо съедобное, сегодня, к слову, на двухпядевый кончик хвоста собственноручного отмера.

Прислушиваясь краем уха, Брайан вертит выданное оружие, проверяя украдкой, не нацарапала ли какая скотина чего-нибудь на древке? Не прямо сейчас, так загодя. Но беспокойство оказывается напрасным, грамота тут не в особом ходу.

Однако куда же его засунуть? Можно, конечно, носить, словно жезл, або скипетр, как и поступает дурачина, прохаживаясь с расправленной грудью перед настилом, но мы больше привыкли иметь руки свободными. Оруженосца теперь что ли заводить?

Размышления прерывает приковылявшая карловатая горбунья с двумя блестящими свертками подмышкой. Один она передает собрату, другой нам.

Собрат со знанием дела разворачивает и встряхивает свой, являя взору щегольскую жилетку почти крокодиловой кожи.

Неужели из наших варанов? Наверное, все-таки из предыдущих запасов, с такой скоростью невозможно работать.

Дурачина скидывает свой балахон, оставаясь в мешковинной же набедренной повязке, напяливает жилетку на голый торс, затем на ощупь запихивает дротик тупым концом за спину в имеющийся там специальный паз и тут же принимается почесываться затылком о торчащее острие.

Повнимательней рассматриваем свою. Похоже, модная деталь одежды исполняет преимущественно разгрузочную функцию, представляя собой два сшитых слоя кожи, перегороженных сквозными швами на отдельные отсеки. Сплошные клапаны, петельки, пистончики и карманы на любой вкус.

Так, наши регалийные вороненые иглы и серебряные заколки замечательным образом пристроятся в нагрудных газырях, а вот метательному ножу перекочевать из левого голенища за спину, похоже, не удастся, там только три длинных паза размером под древко дротика.

Подзываем до сих пор гордую дурачину:

– Мама Карла где тут у вас рукодельничает?

Дурачина очень удачно изображает попытку понять смысл вопроса.

Переходим на язык жестов, с трудом протыкая неподатливую кожу тупой иглой и с силой протягивая суровую нить.

Дурачина облегченно кивает и ведет нас к скопищу шалашей посреди котловины. Возле одного, с опущенным пологом из невыделанной шкуры, останавливается и слегка сторонится.

Заглядываем.

Ух-ты, да у нее и швейная машинка имеется. С ножным приводом. Исправная. Местная мастерица, видать, та еще аккуратистка. За такое время любого Зингера можно доломать.

Рукодельница слегка выпрямляет согбенную спину и поворачивает морщинистое лицо с горбатым же носом.

– Знаешь, мать, – начинает Брайан, – я по поводу жилетки.

– И что с ней?

– Переделать бы чуток.

Карла ухитряется немного откинуться.

– Хочешь сказать, криво получилось?

– Да нет, я в восторге. Просто там на спине ножны для дротиков, а я ими вообще не пользуюсь.

– Охотникам полагаются дротики. До копья тебе еще расти и расти.

– Да у меня их столько и нет.

– Ничего, через год еще один выдадут. Если к тому времени первый не потеряешь, будет уже два. А там и до полного комплекта недолго терпеть.

– Я так далеко загадывать не привык, – убедительно врет Брайан.

– Загадали уже за тебя.

– Нет, давай ты все-таки переделаешь крайние под ножи, а в середке, черт с ним, пусть останется для дротика.

– То есть, я отложи всю плановую работу, которой выше крыши, и займись твоими прихотями?

– Минутку, – отвечает Брайан и выбирается из шалаша.

Затем направляется к костру. Дурачина с дротиком наизготовку следует чуть сзади. Бывшие хмыри, произведенные в вертеловые, поворачивают полные достоинства лица.

– Слышь, кашевой, – обращается Брайан к тому, который ближе, – Сухорукий-то где?

– Плошки пересчитывает.

– Ладно, не будем отвлекать. Отхвати-ка мне положенный кус. Приблизительно. Что называется, на глазок, но, само собой, не меньше. Понимаешь мою мысль?

Не заметив готовности, Брайан обращается через плечо к боевому собрату:

– Попробуй, может, тебе удастся выразиться доступнее.

Ориентируясь больше на интонацию, собрат выступает вперед и длинным рыком прочищает горло.

Дальний вертеловой вытягивает руки по швам, ближний бросается к костру и вынутым из-за пазухи ножиком открамсывает от вараньего хвоста три пяди с хорошим гаком. Потом обертывает листом лопуха и подает.

– Добрый кусок, – оценивает справедливый по натуре Брайан и двигает обратно.

Войдя в рукодельный шалаш, с порога протягивает горбатой мастерице порцию жареной варанины.

– Хи-хи-хи, – хитро щурится та, раздувая ноздри, – знаешь ты подход к людям. Показывай уж свой арсенал.

Помянув светлым словом удалого кабана, учившего нас общению с народом, вытягиваем из одного голенища метательный клинок, из другого ятаган.

Мама Карла снимает с них мерку своей веревочкой, потом поднимает глаза:

– Расшить толком не удастся, я лучше поверху двухслойные накладки сделаю, прочнее получится. Значит, в центре у нас паз, как есть, а по обоим краям ножны такой ширины?

– Да.

– С остальным как?

Вытаскиваем из воротника судьбоносные регалии.

– Эти штуки вроде в газыри нормально сядут.

– Какие с какой стороны?

Показываем, иглы слева, заколки справа.

Рукодельница вставляет их все до одной.

– Заузить слегка нужно, чтоб случайно не вывалились. Больше ничего?

– Пока ничего. Но этих штук предполагается больше.

– Сколько?

– По три. Хотя, на всякий случай, лучше по девять.

Мама Карла крякает, потом машет рукой:

– Ладно уж. Загляни через полчасика.

Возвращаемся к костровой площадке, высматривая по пути жреца местного культа. Тот в компании гугнивого помощника сидит за небольшим столиком перед сооруженным на отшибе чумом.

Чум крыт берестой, столик явно персонален, а культовой сосредоточен – катает по столешнице, изрисованной рунными загогулинами, свой бубен. Из левой руки в правую, потом, соответственно, наоборот.

Гугня просто ждет – ничего другого ему по рангу не положено.

Брайан подходит и усаживается прямо напротив шамана, так что Гугня, ненароком пихнутый локтем в бок, вынужден отодвинуться на самый край скамейки.

– Тебя звали? – интересуется шаман, не понимая глаз.

– Нет, – отвечает Брайан, – сам пришел. Как и предсказывалось.

Шаман зыркает, но тут же снова переводит взгляд на катающийся бубен.

– В охотники произведен, дротик получил. Ступай себе.

– Я на третий этап явился.

– На третий?

– Именно, не ящериц же мне погонять хотелось.

Жрец с сожалением оставляет свое занятие.

– Ритуал знаешь?

– Расскажешь, ты ведь главный специалист.

– В двух словах, последнее испытание проводится в верхней части ущелья. Но вход туда преграждает Дух Зверя.

Ну, дух там, помнится, точно стоял. Всем духам дух, сногсшибательный.

– Чтобы умилостивить, – продолжает шаман наставительным тоном, – его нужно кормить. Регулярно. Один раз, но каждый день. Начинать можешь прямо сейчас. Гугня, покажи претенденту, где у нас жертвоприношения.

– А долго кормить-то? – переспрашивает Брайан с зарождающимся подозрением.

– Заранее неизвестно. Год-другой. Сам увидишь. Как подобреет, так пропустит.

Шаман снова берется за свой бубен. Аудиенция окончена.

Гугня встает и выбирается из-за стола, роняя через плечо:

– Ужо пойдем.

Затем ведет в сторону жердяного настила, к тому его, кажется, боку, у которого свежевали добытых нами ящеров.

Ну, так и есть.

Не приближаясь, Гугня кивает на корыто с вараньей требухой:

– Хватай и волоки, а то он уже заждался. Чего доброго сам за приношением явится.

Действительно, то-то еще зрелище получится.

Чешем в затылке, не решаясь подойти вплотную. Знакомый дух шибает в нос и за десять шагов.

Слушай, Брайан, а ты уверен, что нам это надо?

Для нашей великой миссии?

В инбридинговом-то паноптикуме?

Что вообще может скрываться в балагане, кроме пшика, портящего воздух?

Все разумные слова впустую.

Брайан у нас целеустремленный, ни маразмом, ни утробным звериным духом с пути не собьешь. Сказано же, появление его неизбежно, следовательно, и продвижение вперед неотвратимо.

Но в одиночку тащить корыто возможно только супротив груди, а так недолго и сознание потерять, даже устремленному.

Оглядываемся, где там боевой собрат?

Да как и положено, рядом.

Ухватываем лохань с одной стороны и поднимаем взгляд. Догадается сам?

А то! Подскакивает и вцепляется с другой.

Но торящим, которому придется двигаться задом, его лучше, пожалуй, не пускать. Приставным шагом описываем своим краем полукруг, ложась на курс.

Ну, поперли. Не расплескать бы, а то сами же и поскользнемся.

Так и вышагиваем по стойбищу с помойным корытом в руках, дурачина с надутым важным лицом, мы – придерживая дротик подмышкой и вывернув шею, чтоб куда не въехать.

На полпути к проходу в ящерное ущелье вспоминаем про жилетку и заворачиваем к рукодельному шалашу. Тормозим процессию перед пологом, ставим корыто на землю и заглядываем.

Мама Карла подозрительно морщит нос.

– Что там у тебя?

– Да вот, Духа Зверя собрался покормить, а то еще ноги с голодухи протянет.

– В полную сбрую решил, значит, влезть?

– Ну, чего я решил, только потом выяснится. С жилеткой-то как?

– Готово, можешь примерить.

Снимаем куртку и влезаем в двойную варанью шкуру. Как влитая. Перекладываем метательный нож из левого голенища за правую лопатку, рассовываем иглы и заколки по новым местам. Хоть меряно и веревочкой, но с точностью до полумиллиметра. Все сидит плотно и при движении не мешает. Даже пристроенный за спину дротик острием по насторожившемуся затылку не елозит, если, конечно, не вскидывать надменно голову. Надеваем куртку обратно и застегиваем ее до половины.

Выходим и впрягаемся в требуховое корыто.

Ложимся на курс.

Полный вперед!

Закладываем виражи меж шалашей, поминая вслух галсы, гюйсы и фалы, чтоб не лез кто ни попадя под форштевень.

Спугиваем стайку визгливых девок в шароварах и монистах.

Выгребаем в открытые воды. Пора паруса поднимать, да мачтой впопыхах забыли обзавестись. Можно, правда, воткнуть в днище дротик и набросить куртку, но тормозить неохота, да и с ветром все равно полный штиль.

Возле распахнутых воротец прохода маячит Гугня. Дождавшись, когда груженая каравелла минует створ, произносит напутственную речь:

– Не забудьте пустую лохань забрать.

И остается в фарватере. Следить, очевидно, чтобы мы сами жертвоприношения по дороге не сожрали. Черт, а мы уж было настроились, ненароком споткнувшись, вывалить за борт хотя бы половину. Придется идти с полным трюмом до пункта назначения.

Забираем мористее.

За кормой, на фоне дрекольных береговых укреплений, виднеется мельчающий силуэт соглядатая от ритуала, на обоих траверсах все спокойно, прямо по курсу встает, постепенно вырастая в размерах, фигура давно не кормленого Духа Зверя. Надо б наддать, а то учует и в нетерпении навстречу ринется. Затопчет ведь, туша неповоротливая.

С разгону причаливаем, сдвигаем ногой пустое корыто и опускаем на его место полное.

Дух Зверя воротит от приношения рыло.

Что, воняет не так сильно, как положено?

Вот же скотина кочевряжливая!

Брайан обходит бесформенную фигуру колосса и в сердцах пинает его в бок.

Содрогнувшись всем телом, Зверь с треском оседает на землю, являя на свет из-под шкурных лохмотьев жердяные кости развалившегося скелета.

Похоже, испустил дух.

– Ууу! – протяжно взвывает за спиной дурачина.

Действительно, как же теперь без идолища? Конец света, не меньше.

В головной части что-то тускло поблескивает.

Наклоняемся.

Из обломка жерди торчит каленая игла с оборкой пластикового оперения.

Вытаскиваем и поднимаем. Легкая вибрация вокруг правого запястья, заставляет бросить взгляд на экран кумулятивно-кинетического браслета.

На нем высвечен контур пройденной нами Ящерной пади с мелкой россыпью раздраженно-оранжевых точек на склонах и двумя зелеными тругольничками в самом конце, один из которых дополнен белым штришком.

Перекладываем миниатюрный дротик в левую руку, вытягиваем и описываем широкий полукруг. Яркий штрих на экране повторяет движение.

Похоже, проблем с его поиском у нас не будет.

Вставляем вороненую иглу в пустой газырь на левой стороне груди, рядом с двумя предыдущими.

Заливаются колокольчики навигатора, оповещающего о внесении изменений в наши файлы.

ЛИЧНОСТЬ

ЗДОРОВЬЕ:

105 хитов

СУДЬБА

ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ:

устремленность +++

Да, Брайан, упертость твоя достигла трех крестов. Пробивнее только окованное на торце таранное бревно. Но тому, правда, в комплект необходим специальный приводящий механизм вместе со штатом обслуги.

Ладно, погордились, и будет. Пора двигать дальше.

Оглядываемся на собрата, с нами?

Тот в сомнении качает головой.

Показываем на пальцах: он да мы, с молодецкого плеча, остальное побоку, один на всех, битый за небитого и самого черта в плен не брать.

Кажется, пантомима производит впечатление. Дурачина страгивается с места и, опасливо переступая останки Зверя, следует за нами по узкому проходу, выводящему на окаймленное плато, похожее на чашу, наклоненную краем на запад.

Ощущение места тут совершенно другое.

Пусто, заброшенно, открыто.

Воздух заметно свежее, хотя ветра, вроде, нет.

Посреди плоской котловины лежит одинокий камень.

Не то чтобы совсем гладкий, но окатанный и сплюснутый ледниковым периодом в достаточной степени для того, чтобы удобно было присесть.

Приближаемся, продолжая держать взглядом окружающее пространство.

Да, именно здесь он и устроил сторожевой пост, сначала поднимаясь к нему лишь периодически, а в последнюю неделю, когда напряжение достигло предельного уровня, уже и не отлучаясь.

Сидел, положив нож на колени и не сводя глаз вон с той выемки. Терпеливо ждал, когда Зверь, Дух коего затем, как сумели, соорудили выродившиеся потомки, покажется со стороны западной гряды.

Тот шел почти на бреющем, набирая высоту очень тяжело, проваливаясь в ямы, рыская заодно и по курсу. Что-то с ним было не в порядке. В отличие от другого, до поры таившего свое присутствие, умело скрываясь в поле первого, а теперь сразу же мощно рванувшего на север.

Место для заставы было выбрано со знанием дела. Перевалив низкий западный гребень, крутой восточный Зверь заведомо не одолевал.

Чтобы не врезаться во встающие скалы, пришлось резко сбрасывать скорость, в последний момент вписываясь в створ узкого ущелья, в верховьях которого, наконец, удалось, плюхнувшись на землю, кое-как затормозить и оборотиться к преследующему по пятам противнику…

Сюда же он вернулся и после битвы.

Опустившись на вековой камень, просидел в опустошении три дня, и это оставило в окружении более ощутимый отпечаток, чем предыдущее долгое ожидание.

Мир изменился, утратив изначальный смысл.

Кто с кем борется?

Серебряный кинжал на него никак не действует, недреманное око не наливается предупреждающим светом, значит, это не есть абсолютное Зло.

Но если оно не абсолютно, то почему даже сильнее?

Волны, исходящие от того, который движется по окоему вправо, не затухают, а наоборот, накатывают все мощнее.

Похоже, мы перестали чувствовать длинные линии. Видимо, возникла еще более протяженная, чем способны воспринять наблюдающие старцы. И в самом ли деле, в таком случае, мы от абсолютного Добра?

В чем теперь черпать уверенность?

Эпицентр деформации стремительно удаляется на север. По пути его, понятно, уже не перехватишь. Предстоит долгая дорога к месту новой стоянки.

Но с каким арсеналом? Специально предназначенный нож всего один, передается из поколения в поколение, другого такого попросту нет.

Выходит, тоже обрыв традиции.

Пред мысленным взором постепенно всплывает некое лоскутное устройство, с едва зарубцевавшимися швами, торчащими охвостьями узлов и разномастными заплатами, прикрывающими прорехи, уже не поддающиеся никакой штопке.

Как ни крути, на этом посту теперь нужен другой, которого наспех перелицованное мироздание не ввергает в бессильную тоску, не кажется безвозвратным развалом.

Пора готовить преемника.

Иначе не освободиться.

Поскольку обязанности нельзя бросить, можно лишь переложить.

Пока еще не поздно…

Но последователь должен прийти сам.

Только когда созрел ученик, наступает время учителя.

Остается ждать.

Сколько хватит жизненных сил, в этом мире, а потом и в ином.

По-другому все равно не отпустят.

Те, на ком долг, люди подневольные.

Но сколь ни печально, роль учителя в этом деле невелика, разве что произнести напутственное слово, да в узловых местах расставить указующие знаки.

Дойти все равно можно только самому.

Уж таково добровольно принимаемое на себя служение, не заканчивающееся даже с жизнью, предполагающее неослабную бдительность, постоянную готовность и полное одиночество. И – необратимость стези, начиная уже с испытательного этапа…

Взялся за гуж, полезай в кузов.

Это мы добавляем от себя, возвращаясь из трехсотлетней глубины.

Впрочем, по местным мерками прошло не более века.

Когда мы садились на камень, солнце касалось западной гряды, сейчас же еще не выбралось из-за крутой восточной.

Сколько мы отсутствовали?

Опыт подсказывает, что не одну ночь.

Сверяемся по экрану навигатора.

Ровно десять дней.

Все правильно, семь плюс три.

Дурачина уже умаялся сторожить нашу спину.

Но судя по кучкам снеди на камне, похожей на вареную брюкву, занимался он этим не безотрывно, несколько раз наведываясь в стойбище за положенным обедом.

Ладно, ну а куда засунуто предназначенное нам напутственное слово?

Да где ж ему быть, кроме как под валуном?

Наклоняемся и шарим у подножия.

Так и есть, из выемки, присыпанной мелкой галькой, извлекаем на свет стеклянную баночку, горлышко которой плотно заткнуто выструганной деревянной пробкой и залито поверху расплавленным воском.

Внутри болтается нечто продолговатое, обернутое то ли папирусом, то ли берестой.

Учитывая местные реалии, вероятнее последнее.

Выковыриваем затычку и вытряхиваем содержимое.

Разворачиваемая полоса березовой коры являет взгляду текст, озаглавленный, как и было объявлено:

НАПУТСТВИЕ

Камень, брошенный в озеро, вызывает разбегающиеся по воде круги. Отраженные береговой кромкой, волны сталкиваются вперехлест и постепенно гасят друг друга, но характерные линии остаются на прибрежном песке. Даже после того, как разгладится рябь на поверхности.

Всякое явление в мир несет в себе источник постоянного на него воздействия.

Бросивший камень ушел, но он был, а значит, его былое присутствие обнаружимо.

Наступает черед помыслов.

Не каждое намерение оказывается запечатленным в пейзаже, но все они, как одно, проницаемы. Даже не нашедшие пока случая выразиться, даже потаенные, даже тщательно маскируемые под иным обличием.

Важна лишь способность по следам в окружении выявить другого и поставить себя на его место.

Дальнейшее зависит от глубины проникновения и степени перевоплощения.

P.S. На распутье обычно возлежит валун. Равно как и наоборот. Там, где есть придорожный валун, обязательно имеется развилка или, по крайней мере, ответвление. Пусть взгляду и не видимые.

Напутственное слово Хранителя совсем не похоже на завещание флибустьерского казначея. Отмерь пятнадцать шагов на восток…

Ветхий манускрипт ползет под пальцами и осыпается трухой.

То ли нарушение технологии приготовления, то ли так и задумано.

Но осталось то, что было в него завернуто.

Знакомая заколка белого металла, стилизованная под стилет с черненой рукоятью. Но в отличие от двух предыдущих, в перекрестье вставлен какой-то крупный желтый камень.

Очевидно, недреманное око, начинающее светиться вблизи абсолютного Зла.

Втыкаем заколку в пустой газырь на правой стороне груди, камнем наружу. Пусть бдит. А то еще вылезет из кустов лукавый, хвост и рога быстренько прикроет, прикинется добрым попутчиком. Не распознаем, а он и рад стараться, заведет-заблудит. В их ведомстве-то, поди, уже известно, что мы идем на смену.

Навигатор мелодично сообщает об очередном повышении.

ЛИЧНОСТЬ

ЗДОРОВЬЕ:

108 хитов

СУДЬБА

ГЕРМЕНЕВТИЧНОСТЬ:

эмпатия +++

Оглядываемся по сторонам.

Что-нибудь изменилось в мире, верее, в нашем его восприятии?

Мнится ль нам, или действительно впереди справа сквозь толщу скал проглядывает малиновое пятно?

Правое запястье окольцовывают слегка щекочущие мурашки. Опускаем взгляд на куммулятивно-кинетический браслет. На экране прорисована начальная половина плато с двумя зелеными треугольничками возле валуна. Далее пустое поле, но в правом верхнем углу и впрямь что-то ярко высвечивается. В самом деле малиновое пятно. Очертания ни о чем не говорят.

В любом случае, надо проверять.

Все равно необратимость стези, наверное, уже вступила в силу.

Взяв серебряный кинжал с недреманным оком в перекрестье, мы тем самым, надо полагать, миновали точку невозврата.

Отдаем охотничий дротик, чтоб не мешался, собрату и направляемся к разлому в крутом восточном склоне, ведущему к месту последней битвы Хранителя.

Дурачина следует за спиной, держа дротики, будто мечи, как паладин, привыкший прорубаться сквозь сарациновы тьмы обеими руками.