Призванный. Возможно, баллада

Глава VIII

Братуха опять успевает подняться раньше. Когда, позевывая и натыкаясь на ящики, добредаем до наблюдательного закутка, он, стоя к нам спиной с поднятой кисточкой в руке, оценивает, видимо, только что законченную работу. На оборотной стороне старого пожелтевшего плаката, пришпиленного к стене, поблескивающими свежей акварелью буквами выведено:

– Думаешь, придут? – спрашиваем с сомнением.

– Половина, как минимум. Гены. Кадровая память предков. У них до сих пор, чей прадед старше по званию, тот и прав.

– Постараюсь не пропустить. То еще, наверное, зрелище будет. Когда вывешивать собираешься?

– Ближе к ночи. Спектакль, следовательно, завтра. А твои успехи как, нашел? – он поворачивается к нам.

– Булавку, как ты изволил выразиться, да, а вот сам он исчез. Забил аспида, коварно прикинувшегося дохлым, и направил босые стопы в родное племя. Кажется, навсегда, потому как изгнание на этом закончилось. Если я, конечно, правильно подобрал слова. Мыслит он не понятиями, а все больше ощущениями.

– А ты мысли умеешь читать?

– Не совсем, просто иногда чувствую чье-нибудь внутреннее состояние.

– Так ты его видел?

– Нет. Только околевшего гадюшонка с воткнутой им в череп булавкой.

– Значит, на расстоянии чувствуешь?

– Получается, что и так могу.

– Ну ты прям великий гарпунщик.

– Какой еще гарпунщик?

– Тот, что за белым китом гонялся.

– Ты про капитана Ахава? Он-то здесь причем?

– Да в том-то и соль неморская. Ходил тут у нас по казарме самодельный фикшн. Сам я, правда, не читал, но вроде, загарпунив Дикого Мобю, он какого-то другого монстра выслеживать принялся, уже в наших краях.

– А разве кит его не утащил в бездну?

– Да то очередная легенда прикрытия, чтоб не привлекать лишнего внимания. А вообще-то, он был специалистом по врагам рода человеческого. И появление очередного главного гада каждый раз чуял издалека и задолго. Заранее перебирался в место, откуда исходила деформация длинных линий, и тщательно готовился к встрече.

– С гарпуном в засаде, говоришь?

– Смеяться в том рассказе можно от начала и до конца, но вот с оружием у него был полный порядок. Целый арсенал, от баллисты до стилета, и все из серебра.

– А кто автор шедевра?

– Да замполитова дочка, из средних. По всем журналам рассылала, но, кажется, ни в одном не решились печатать.

– А чего ее на писания потянуло?

– Мамаша ее на культуре была сильно задвинута. Клубом здешним заведовала. Замполит по долгу службы зашел как-то ознакомиться с последней передовицей и не заметил, как зачитался. Кончилось скандалом и женитьбой. Наплодили они потом кучу дочерей. И всех требовалось пристроить. Вот и появилась тут библиотека, литературный кружок, армейская балетная студия, арт-ателье да краеведческий музей под руководством младшенькой, замполитовой любимицы. Первогодков в рамках воспитательной работы выстраивали цепью и посылали прочесывать окрестности. И чтоб каждый непременно чего-нибудь принес: урыльник из урочища, трилобита из карьера или хотя бы необычный минерал. Хренологический дневник при музее издавался. Про погоду, природу, народные приметы, обычаи и местные поверья. Там и были сведения, на основе которых средняя создала позже свою историю про гарпунщика, неотступно блюдущего линии.

– А как бы его полистать, дневник-то этот?

– Музей в клубе помещался. Можно пошарить. Но вряд ли там что осталось. Прапор, когда еще горючка имелась, всему их семейству целый камаз сундуков привез с монастырской мебельной фабрики. Чего дочери оттуда не забрали, сам потом подчистил. Попробуй выспросить у Плешивого. Он из замполитова клана, той ветви, что от балетной студии тянется. Она более других похожа на непрерывную. Но поскольку сына основатель не сумел зародить и происхождение тоже приходится вести от внука, право на главенство рода постоянно у них оспаривается. Но, по-любому, он должен быть в курсе.

Итак, с кого начинать поиски, установлено. И с именем мы угадали.

На выходе из склада сворачиваем налево. Отдаем честь старикану, стерегущему ворота в миссию. Тот выпячивает губу и демонстрирует профиль. Еще раз сворачиваем налево. У закрытой двери амбулатории стоит бабуся в платочке и читает вслух табличку:

– Се-го-дня при-ем в по-сел-ке.

– Пойдешь проверять? – спрашиваем.

– Зачем? Когда его из миси турнут, первым делом принимать он здесь будет.

– А думаешь, турнут?

– Конечно. Он же зверье это всякое с детства на дух не переносит. Со дня на день жду, что сорвется. Дедок вон мой на прошлой неделе пошел в сарай к кабанчику, так вместо того, чтоб, как обычно, почистить, навернул его подборкой по голове, потом еще с полчаса по огородам гонялся. Назад пускать отказался наотрез. Не могу, грит, больше на этого засранца смотреть. Пришлось продавать. А всего-то три месяца терпел, не три года.

– Да, похоже на предвещающий знак.

– Перст судьбы, помяни мое слово.

– Ладно, помяну. А пока скажи-ка, не попадался ли тебе на глаза Плешивый?

– Попадался, – подтверждает бабуся, – с гроссбухом подмышкой и карандашом за ухом. В сторону поселка направился. Видимо, чтобы текущий баланс услов с Харей улегулировать.

– Урегулировать, – поправляем автоматически.

– Урегурировать? – недоверчиво переспрашивает она.

Машем рукой. Все равно этому слову в правильном виде не прижиться.

Пересекаем центральную аллею, минуем клуб, проходим гаражи и огибаем по краю общий погост.

Из окошка первого домика деревенского проулка выглядывает скорнячиха.

– Догнал дурачка-то вчера? – любопытствует она.

– Не удалось, – вздыхаем мы.

– Ну, теперь придется дня три назад ждать.

– На этот раз он, кажется, совсем ушел. Вернулся в родное стойбище. От мужа в свое время не доводилось слышать о племени охотников в здешних лесах?

– Да все, кто в окрестностях промышлял, тут и жили, в городке да поселке. Охотились, пока ружья не развалились и порох не кончился.

– А с луками-копьями, топорами-рогатинами?

– Для этого надо сноровку с детства иметь. Да и оружие только с виду простое, а чтобы сделать, как положено, тоже навык немалый требуется. Спроси на всякий случай у кузнеца…

– А про змееловов каких-нибудь ничего тебе не известно? – не отстаем мы.

– Да змеи-то все больше не в лесах живут.

– А змеиная мазь для коленей у тебя откуда?

– Так от лекаря. Он сам их и делал.

– А яд где брал?

Скорнячиха пожимает плечами:

– Тогда неинтересно было, а сейчас уже и не спросишь. Он постоянно в своей мисе пропадает, а если и выходит, то ни на какие лечебные вопросы не отвечает. Подписку о неразглашении вроде бы давал.

– Даже так?

– Говорят.

В начале проулка вырисовывается искомый Плешивый. В самом деле с амбарной книгой подмышкой и карандашом за ухом.

– Сдается мне, лесникова вдовица, что ты не все тут правильно запомнила. Видно, придется тебе еще одну экскурсию устраивать.

С этими загадочными словами отходим от окошка на середину дороги, оставив скорнячиху изнывать от любопытства. Ничего, пусть немного потерпит, тем более что замысел еще не обрел конкретных очертаний.

Плешивый вскидывает приветственно руку.

– Как там у нас с мирной рыночной торговлей? Слыхал, ты уже в склад внедрился.

– Работаем в указанном направлении, – солидно отвечаем мы. – В данной связи возникла настоятельная потребность ознакомиться с некоторыми материалами местного краеведческого музея.

– Эва, ты вспомнил, – опешивает он. – Они-то с какого боку прилепились?

– Сложная комбинация, не хочется пока вдаваться.

– Сглазить боишься?

– Вроде того.

Плешивый задумывается.

– Наследные сундуки должны находиться у старшего представителя линии. Значит, экспонаты музея хранит ведьма.

– В смысле характера?

– Мм, больше в смысле занятий. Хотя характер у нее тоже… ээ… неуживчивый.

– Не с заимки ли у Кабаньей дубравы?

– Нет, та из библиотечной ветви и просто по натуре своей нелюдима. Музейная же директорша еще при жизни отца со всеми рассорилась и перебралась в хозяйство бывшего заповедника возле обсерватории.

– Обсерватории?

– Народное название многофункциональной радиолокационной системы. И странное дело, вроде всегда одна жила, но откуда-то у нее внучка взялась. Аналогичная история потом приключилась и с той. Так что сейчас там обитает внучка внучки, не знаю, сколько раз пра положено вставлять.

– И как туда добираться?

– Можно по основной дороге на север, через пару километров на ней поворот налево. Местные же предпочитают пользоваться лесной тропинкой за подстанцией. Считается, что так быстрее.

– А полигоны тоже в тех краях?

– Пусковые установки подалее расположены.

– Радиация там есть?

– Не должно быть. Ракеты в шахтах законсервированы. Разве что заряд на какой подтекает слегка. На всякий случай, того, что растет, не ешь, из родников и ручьев не пей.

– Дышать-то там можно?

Плешивый смеется.

– Давай мы тебя сразу в скафандр обрядим. Я народ созову, скажу, Гагарин к нам по грибы пожаловал. Только ты уж крикни, когда будешь махать рукой на прощание, это самое: «Поехали!», чтоб никто не сомневался.

Представив сцену, тоже улыбаемся.

– Ладно, пошли.

– Мне еще тут надо кое-какие разногласия по поводу портупей уладить. Хочешь, подожди.

– Да нет, путь неблизкий, время дорого.

Направляемся обратным порядком в городок. Проходим его без остановок. За аркой к баракам не сворачиваем. Может, через подстанцию и быстрее, но, наверное, только если той тропинкой уже хаживал. Так что продолжаем движение по бетонной дороге, поросшей квадратами лебеды, упорно прущей из зазоров плит.

С обеих сторон лес подступает к обочинам почти вплотную, утвердившись даже в профильных рвах. Еще немного и взломает корнями полотно. Многие плиты и так уже на стыках не совпадают по уровню, и форсировать густые лебедовые полосы следует с осторожностью, чтобы не запнуться. Посему ровного маршевого хода, способствующего отрешенности от ближнего окружения, не получается.

Вообще, толком подумать в последние дни не удается. Преобладающие балаганные перебивы не дают сосредоточиться, ухватить ситуацию целиком, вникнуть в глубины. Чересчур много фрагментов, на первый взгляд, не связанных друг с другом. Но это, скорее всего, ровно наоборот, от их недостаточности. Как в разбросанном пазле. Видимо, время для общей картины еще не наступило. И для единого ритма, организующего движение. Пока на его роль претендует лишь дурачковая плясовая с притопами.

А давай-ка, Брайан, спляшем на ходу. Дабы какой эвентуальный враг, затаившийся в дремучих лесах, не только сам зарекся переступать нам путь, но и потомкам своим паче чаяния заповедал. Как там у нас?

Драку – фу!

Драку – на!

Драку – бить, бить, бить!

Ишь как действует, не только певчие, но и жужекрылые притихли. Однако даже в закольцованном виде на марш не тянет, вперед не ведет, потому что изначально настроена на поступательно-возвратное движение, проще говоря, топтание на месте.

Через пару километров дорога утыкается в поперечную, такую же бетонную. В самом основании примыкания из кустов на противоположной обочине выглядывает нечто вроде дота, оборудованного вместо окон узкой горизонтальной бойницей. Темно-серые грифельные ящерки с черным узором на спине, гревшиеся на солнышке, юркают по своим расщелинам, не интересуясь, зачем мы пожаловали и имеем ли на то дозволение в развернутом виде.

Вправо дорога просматривается лишь метров на триста, поскольку изгибается по длинной дуге почему-то к югу, хотя именно тем концом ей вроде положено выводить на север. Слева же тянется по идеальной прямой километров на пять, далее то ли заканчиваясь, то ли круто сворачивая.

Нам в ту сторону, по крайней мере, пока.

Почти сразу натыкаемся на квадрат в центре полотна, поросший уже не по периметру, а сплошняком, и не столько лебедой, сколько репьем пополам с бурьяном. Плита, покрывавшая когда-то это место, валяется шагах в двадцати дальше по дороге, словно выдранная и отброшенная. Метров через двести попадается еще одно пустое гнездо. Перевернутая плита лежит, правда, рядом.

Неожиданно осознаем, что вернулось ощущение опасности. Как в самом начале, на выходе из глиняного карьера. Левая ладонь инстинктивно приподнимается и выдвигается чуть вперед, правая неподвижно обвисает, сохраняя минимальное расстояние до рукоятки ножа в голенище.

Что-то резко ударяет между лопаток. Тело само исполняет разворот на опорной ноге, одновременно выбрасывая левую руку в трофирующем блоке. Правый кулак застывает на бедре. Но цуки наносить некуда. То, что ударило, уже валяется у наших ног. Зеленая саранча сантиметров пятнадцати длиной, можно сказать, маленькая. А где остальные? Им же положено тучей перемещаться.

Но в притихшей округе совершенно пусто. Видимо, отбилась от своих где-то в Такла-Макане, потом летела-летела-летела и уткнулась головой прямо в спину Брайана, идущего по заброшенному шоссе к дальним полигонам на свидание к ведьме. Что ж, бывает. Если кто считает по-другому, пусть попробует первым бросить в нас камень. На всякий случай вытягиваем именное оружие из ножен. Желающих посоревноваться, однако, не находится. Как хотите. Засовываем нож на место и двигаем дальше.

В конце дорога вовсе не обрывается, а даже разветвляется. Во-первых, в самом деле резко сворачивает вправо, выписывая затем зигзаг и переставая просматриваться, а во-вторых, пройдя сквозь прикрытые ажурные ворота, продолжается уже по огороженной территории чего-то, возможно, искомого хозяйства бывшего заповедника.

Проржавевшие ворота толкать не рискуем. Завалятся – объясняй потом, что Брайан не вредитель, а лишь в гости заглянул. Просто просачиваемся в заборную прореху.

Видимо, попадаем по адресу, потому как нас тут же встречают. Из кустов слева выметывается оголтелая стая шавок и пытается взять в кольцо, всячески понося на своем визгливом языке. Отступаем спиной к забору, не давая зайти сзади. Вцепится еще какая сдуру в штанину. Обслюнявит, а то и порвет.

Ждем предводительницу.

После пяти минут хоровой поносной из тех же кустов появляется сгорбленная старуха с суковатой палкой и крючковатым носом. Ведьма – это, пожалуй, эвфемизм, карга – куда точнее.

– Цыц! – произносит старуха негромко, и шавки смолкают. – Зачем пожаловал?

– По делу, – коротко отвечаем мы.

Ее реплика не длиннее:

– Излагай.

– Кое с какими материалами краеведческого музея надо ознакомиться.

– Вот как, – удивляется она. – И с какими же именно?

– Фенологический дневник хочу полистать.

– Спохватились, выходит, – усмехается старуха. – Раньше надо было тревогу бить. А то гром не грянет, мужик не перематерится. Ты чьих, кстати, будешь?

– Ничьих, сам по себе.

– А откуда?

– Издалека.

– Ну-ка, дай посмотреть.

Старуха приближается и заглядывает в глаза. У нее самой они вовсе не выцветшие и не слезящиеся. Темные и глубокие. Чтобы оторваться по собственному желанию, потребовалось бы приложить усилие. Но мы и не пытаемся, выдерживаем, не моргнув. Как же определишь код допуска без сканирования сетчатки? Хорошо еще, изучение узоров на ладонях пропустили.

– Ладно, – говорит она через полминуты, – пойдем в дом.

В сопровождении шавочного эскорта следуем за ней через кусты, выбираемся на поляну с длинным бревенчатым домом и поднимаемся на открытую веранду. Шавки останавливаются у подножия крыльца.

Старуха кивает на пластиковый стул по другую сторону столика. Сама опускается боком на ближний, продолжая опираться на свою суковатую палку.

– Все подряд будешь читать?

– Мне нужно то, что касается охотничьего племени.

– А изменение климата и поведения животных в предшествующие годы к делу, по-твоему, не относится?

– А что с ними?

– Укорачивающееся лето и лопающиеся трубы зимой, исчезающие местные виды и забредающие в здешние края, к примеру, песцы. И все это под несмолкающие крики про наступающее потепление.

Глубокомысленно морщим лоб и выдвигаем нижнюю губу.

Глобальные проблемы не наш профиль, нам бы только одну частную разрешить. Тщательно выверенным ударом.

– Ладно, – вздыхает старуха, – видимо, время осознания еще не настало. Но слова мои запомни, пригодятся. А пока я буду номер тебе искать, сходи за сипушонком.

– Кто таков?

– Детеныш сипухи, понятно.

– А сама она из каких?

– Из совиных, если не вдаваться в тонкости. Лучше бы его, конечно, брать ночью, когда мамаша охотится, но в темноте ты дупла не найдешь, новолуние нынче.

– И в какой стороне дупло искать?

– Пойдешь по центральной дороге, как она закончится, входи в лес и смотри под ноги. Возле нужного дерева наткнешься на погадки.

– От слова гадать?

– От слова гадить, грамотей. Совы свою добычу целиком глотают. Чего не сумеют переварить, в основном кости и шерсть, назад отрыгивают. Высунувшись из дупла. Так что у корней обязательно эти комочки увидишь. Прежде чем взбираться, шумни, пусть мамаша заранее вылезет. Особо бросаться на тебя не должна, но все ж не мешкай. Бери одного, спускайся и уходи побыстрее. Долго гнаться она не станет, других птенцов не бросит.

– Ладно, только ты псиц своих придержи, в одиночку мне сподручнее.

Встаем и направляемся к выходу.

– Они и так не пойдут. А для сподручности мешок возьми, вон на балясине.

Забираем торбу, подвешенную на затянутой веревочке, спускаемся с крыльца и делаем всем ручкой.

За кустами сворачиваем влево. Дорога тут на стыках заросла чуть меньше, зато пощербленности на плитах заметнее. Метров через триста пересекаем поперечную, приметно такую же, но на треть поуже. Еще через триста – вторую. Далее они следуют регулярно. Между пятой и шестой к левой обочине примыкает широкая забетонированная площадка с тремя длинными ангарами. Затем дорога снова начинает походить на ущелье в нетронутом лесном массиве. Сквозь деревья видно, что с травой там не густо. В отличие от странных, вычурно-изогнутых грибов, растущих целыми выводками. Может, и лисички, правда, тем вроде полагается быть желтыми, а эти больше оранжевые.

Через три километра центральная дорога заканчивается, утыкаясь в последнюю поперечную, на которую выводят плавные повороты. За дальней обочиной небольшая полянка, а затем сплошной лес. Большую часть полянки занимает воронка с оплывшими краями. В центре ее зияет пятиметровый в диаметре провал. Отыскиваем высохший глиняный ком и бросаем в темноту. Ответного шума не дожидаемся, то ли ком по дороге развалился, то ли возвращающееся эхо успело затухнуть. Ладно, дела давно минувших дней – не нашего ума.

У корней первого же дерева на опушке обнаруживаем россыпь бурых катышков с торчащими косточками. Надо полагать, это и есть совиные погадки. А вон и дупло, метрах в шести от земли. Ветвей на стволе достаточно и расположены они удобно. Но без стука лезть в гости нам знающий человек не советовал. Поднимаем валяющийся поблизости сук и с размаху колотим по комлю. Правда, вместо тук-тук получается бум-бум, но, наверное, и так догадаются выглянуть. Действительно, сверху раздается шум и из дупла появляется рыжеватая в крапинку сова, усаживается на ветку и кричит: «Угу!» Однако не сказать, что приветливо. Ну, извини, подруга. Не злобы ради, а токмо волею пославшей нас ведьмы. Все претензии к ней. Символически поплевав на ладони, взбираемся наверх, вспугиваем пернатую хозяйку и засовываем руку по локоть в дупло, где нас кто-то нещадно царапает когтями, бьет крыльями и больно щиплет клювами. Нащупываем одного маленького негодяя и вытаскиваем наружу. Вполне себе сформировавшийся совеныш с выпученными желто-зелеными глазами. Запихиваем в заготовленную торбу, затягиваем веревочку и быстро спускаемся. Вопреки предсказаниям, мамаша следует за нами, перелетая с дерева на дерево и оглашая окрестности утвердительными криками. В смысле, наверное, что так не оставит.

Ведьма встречает нас на веранде с широкой жестяной миской.

– Посади и пугни, – говорит, протягивая ее.

Достаем, ухватив сверху, кое-как пристраиваем на указанное место и, вспомнив нашего друга-змееборца, кричим: «У!» Совеныш от неожиданности обгаживается.

– Можешь вытаскивать, – объявляет ведьма.

Заглянув в миску, удовлетворенно хмыкает и забирает ее.

– Читай здесь, – говорит она, кивая на стол с лежащей посредине папкой. – Там копия статьи, сам номер куда-то запропастился. А я пока своим делом займусь.

Спускается с крыльца и направляется к отдельно стоящему строению, увенчанному трубой с поднимающимся дымком, судя по всему, летней кухне.

– А этого куда девать? – вопрошаем вслед.

– Если летать научился, просто выпусти, – отвечает старуха на ходу.

– А если нет?

– Тогда тащи назад в дупло, – отмахивается она и притворяет за собой дверь.

– Угу! – откликаются с ближней кроны.

Подносим к краю веранды и разжимаем ладони. Не подведи, родимый, неохота лишних шесть километров туда-обратно переться. Совеныш радостно хлопает освобожденными крыльями и устремляется в небо. Ну не совсем в небо, но все же слегка вверх. В любом случае, достаточно, чтобы опуститься не на землю, а на ветку того дерева, с которого опять слышится одобрительный крик. Ладно, дальше сами разберетесь.

Возвращаемся к столу и открываем папку с одним пожелтевшим листком, упакованным в прозрачный запаянный файл. Похоже, ксерокопия разворота некоего издания тетрадного формата. С рисунком бронтозавра, сидящего в луже и призванного, возможно, заполнить объем. Сама статья невелика.

В ОЖИДАНИИ ЗВЕРЯ

Странный обычай существует в охотничьем лагере, устроенном жителями Ловчих выселок в старых каменоломнях. Чтобы быть принятым в стойбище, необходимо пройти достаточно сложный экзамен.

С сугубо научной точки зрения, это так называемый обряд инициации, ритуальное испытание молодых людей, вступающих во взрослую жизнь. Но характерно данное явление исключительно для родоплеменного строя и в наши дни встречается лишь в отдаленных закоулках мировой цивилизации. Клод Леви-Строс в своих трудах подобные малые общества именует «этнографически-пережиточными», отмечая присущую им устойчивую социальную структуру и мифологическое мышление, в основе своей коллективно-бессознательное.

Но, пожалуй, еще более странным представляется то, что окрестные охотники, традиционно специализирующиеся на промысле боровой дичи, практикуют, в качестве ритуальных, испытания, которые уместнее выглядели бы в каком-нибудь племени змееловов.

На первом, вступительном, этапе претенденту необходимо справиться с взрослой гадюкой. Нужно поймать ее голыми руками и посадить в мешок. Естественно, при этом не обойтись без известной сноровки, но в большей степени, наверное, оно направлено на преодоление заложенного в самой глубине человеческого сознания страха перед пресмыкающимися, которых в народе неспроста издревле зовут гадами.

На втором этапе, переводящем, в случае успешного завершения, рядового члена стойбища в ранг охотника, соискателю предлагается сразиться, по слухам, с гигантским вараном. Вероятно, все же в метафорическом смысле. Настоящие гигантские вараны длиной до четырех метров водятся только на Малых Зондских островах в составе Малайского архипелага. Наиболее известный из них, давший название виду, Комодо. Но и обычный серый варан, достигающий полутора метров, в наших краях иначе, чем гигантский, назван быть не может. Правда, и он встречается, самое близкое, в Средней Азии.

Третий этап, прохождение которого дает право стать помощником главного егеря, совершенно закрытый, все попытки что-либо выведать оказались безуспешными. Известно лишь, что до сих пор никто его не прошел, отчего почетная должность и ныне свободна.

По поводу странной направленности инициальных обрядов удалось выяснить, что все их принес с собой новый егерь, не из местных, прибывший неизвестно откуда. Он и предрек неизбежное появление Зверя. Именно так, с большой буквы. И чтобы, дескать, не оказаться захваченными врасплох, надо готовиться к скорой встрече.

Эсхатологизм егерских воззрений свидетельствует об откровенной религиозности его сознания. Но, тем не менее, остается непонятным, почему появление Зверя следует ожидать в наших, ничем не примечательных, краях? Разнообразные теории конца света, как правило, не локализуют место начала будущей мировой катастрофы.

Куцеватая какая-то статья. Словно ее сначала кромсали с плеча, а потом упорно растягивали до прежнего размера, забивая прорехи измами.

Впрочем, не о стиле сейчас речь. Видимо, дурачково племя напрямую восходит к охотникам Ловчих выселок, коих таинственный главный егерь натаскивал супротив загадочного Зверя, и найти нашего друга-змееборца можно в их стойбище, где-то в старых каменоломнях. А искать необходимо. Скорее всего, Брайан в здешних, как названо, ничем не примечательных, краях появился как раз в связи с этим.

На веранду поднимается крючконосая старуха.

– Что скажешь? – интересуется, кивая на стол.

– Можно было и поразвернутее, – пожимаем плечами.

– Так ведь урезали. Тогдашнее командование вообще было категорически против публикации материалов по тому стойбищу, хотя, казалось бы, какое им до него дело? С помощью отца-замполита статью удалось отстоять. Но полковник собственноручно вымарал в ней больше половины.

– Не хотелось привлекать внимание? К чему именно?

– Ты провал видел? – спрашивает она вместо ответа.

– Ракетная шахта вроде?

– Да. Только совсем пустая. Без ракеты. Есть еще одна такая же яма, у северного конца последней поперечины. А дальше тянется полоса леса с поломанными верхушками. И ворота тут, прабабка говорила, пришлось новые навешивать. Старые в смятом виде валялись на подъезде к центральному входу.

– Кого ж они здесь держали?

– Гадать не хочу, своих забот достаточно. Вот, кстати, возьми, – протягивает она маленький пузырек темного стекла.

– Что это?

– Ночью станешь видеть лучше совы.

– А зрачок сделается вертикальным?

– Нет, зрачок не изменится, только на солнце будет сжиматься в булавочную головку.

– Спасибо, наверное, пойдет на пользу.

– В твоем случае не угадаешь, что больше всего пригодится, но лучше быть во всеоружии.

– Верно, – соглашаемся с усмешкой. – А эти самые Ловчие выселки где находятся?

– Где-то на востоке, точно не скажу. Про каменоломни вообще ничего не слыхала. В городке надо спрашивать. Наверняка, кто-нибудь знает.

– Тропа тут на подстанцию, кажется, должна быть.

– Напротив поворота к обсерватории на дорогу выходит.

– Ладно, пожалуй, пора.

– Иди, коли определился.

Поднимаемся и направляемся к выходу, но на пороге неожиданно останавливаемся.

– Слушай, тебе мешок сильно надобен?

– Бери, – попросту отвечает старуха, – тебе, наверное, нужнее.

Сворачиваем торбу, в которой несли совеныша, суем за пазуху и, не оглядываясь, спускаемся с крыльца.

Уже за ажурными воротами навигатор серебряными колокольчиками оповещает о произошедших изменениях в наших файлах.

ЛИЧНОСТЬ

ЗДОРОВЬЕ:

78 хитов

СУДЬБА

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ:

Призванный ++

Коротким кивком подтверждаем, что приняли к сведению.

Напротив примыкающей дороги спускаемся с правой обочины, перепрыгиваем заросшую канаву и втягиваемся в лес по тропке, активно петляющей меж дремучих стоящих и замшелых поваленных стволов. Сильно сомнительно, что этим путем получится быстрее. Извилистая гипотенуза ничуть не короче суммы двух прямых катетов. Достаточно взять курвиметр и промерить по двухверстке. Название инструмента происходит не от того слова, которое отчетливо слышится, иначе, по правилам, он назывался бы курвометр. Тоже, в общем, не бесполезная штука была б, однако выбранные объективные показатели явления могут сильно не совпасть с субъективными ощущениями самого наблюдателя. Известные парадоксы восприятия. Но петляет тропа плавными изгибами, и движение по ней вписывается в ритм. Хотя и с фиоритурами, но вполне себе маршевый. Так что можно отрешиться, позволяя сознанию и подсознанию совместно проникаться очередной задачей. Как там про двухголового мутанта, который лучше? Все нужные детали уже выстроились в цепочку, нанизавшись на сквозную нить. Неизвестно откуда взявшийся главный егерь, загодя предчувствовавший появление Зверя; натаскиваемое им в ожидании «этнографически-пережиточное» общество стойбищенских охотников; потомствующее по прямой дурачково племя, неравнодушное к ползучим; змеиный яд в составе мазей, изготовляемых бывшим поселенским лекарем, ныне пользующим в «мисе» страждущих братьев меньших и, по некоторым утверждениям, настолько готовым сорваться, что это можно уже считать свершившимся фактом. Цепочка длинна, но нигде не разветвляется, следовательно, дальнейшее продвижение зависит от распутывания узелка на ее конце. И думается, решение уже найдено, надо лишь дать ему выплыть на поверхность.

Впереди слева зарождается треск и, постепенно нарастая, перемещается вправо. Что за черт? Кто это там такой смелый? Осторожно вписываемся в очередной поворот. То, однако, не черт, хотя чем-то похож. Матерый ежище сантиметров тридцати пяти, весь вываленный в трухе и палых листьях, ломится по кустам, не разбирая пути. Прямо на тропинке неожиданно останавливается, закидывает заднюю лапу с длиннющим когтем и начинает со скрежетом чесаться во встопорщенном иглистом загривке. Процедура сильно затягивается, приходится со всей невежливостью перешагивать. Впрочем, это его не отвлекает.

Тропа ведет дальше. Немного погодя из густых зарослей лещины справа доносится отчетливое чавканье, закачивающееся икающим всхрюкиваньем.

– Я те хрюкну! – рявкает Брайан. – Если какие проблемы с пищеварением, пойдем в миссию, там тебя от всего вылечат.

В кустах настороженно стихают, затем раздается быстро удаляющийся топот.

Недоверчивы и несговорчивы коренные обитали леса. Организовать коллективную жалобу культурному руководству на плохое обращение со стороны садиста-лекаря вряд ли получится.

Через четверть часа тропинка выныривает из чащи возле громадной многолетней свалки с разнообразным мусором. Предположительной идентификации поддается только то, что в верхнем слое: сгнившие двери из прессованных опилок, проржавевшие насквозь эмалированные тазы, расколотые фарфоровые раковины, лопнувшие чугунные колосники, черные пластиковые мешки, сквозь вспоротый бок одного из которых проглядывают вскрытые консервные банки без этикеток. Ниже залегают уже археологические пласты. Но для стратиграфического анализа потребовалось бы специальное оборудование.

У края отвала торчит из земли одинокий деревянный столб, непонятно почему до сих пор не поваленный ветром. На вершине восседает крупный нахохлившийся пернатый с широким хвостом и горбатым клювом. Надо полагать, тот самый престарелый канюк, нуждающийся в замене неудачно подобранных контактных линз. Но на этом список лиц, желающих поучаствовать в действии, не исчерпывается. Снизу по столбу короткими осторожными рывками продвигается рыжий котяра с тигровыми поперечными полосами. В метре от вершины замирает, поводя хвостом и готовя последний бросок. Но, ошалев от казалось уже подвалившего счастья, слегка не рассчитывает дистанцию. Посланное вверх по столбу тело останавливается чуть ниже, чем хватило бы зацепить добычу загребущим движением когтистой лапы. Зато у канюка, перед которым из мутного тумана неожиданно вырастает кошачья морда, шея, как выясняется, достаточной длины. Откинув голову, он приседает и со всего маху долбит горе-охотника своим мощным клювом прямо в лоб. С дурным мявом котяра срывается и рушится вниз. Точнехонько в подставленную нами торбу. Встряхиваем ее за веревочку, туго затягивая горловину. Ну и кто в этой сцене красавец?

Еще нам понадобится пустая консервная банка, но за ней долго ходить не нужно. Пинаем дырявый черный мешок и выбираем самую подходящую. Нести, правда, рыжего разбойника приходится на отлете, поскольку он продолжает орать и бесноваться внутри. Ничего, потерпит. Добираемся до раскуроченных щитовых и огибаем подстанцию по периметру. В самом начале полковой улицы котяра притихает, так что следуем по ней в наступающих сумерках, не привлекая особо внимания. Минуем развалины гаражей и за буераками сворачиваем к фасаду арсенального склада. На этот раз братуха не успевает нас опередить, потому как одновременно с занесением кулака вверх мы исподтишка пинаем в двери ботинком. Встречает он нас ухмылкой. Отвечаем тем же. Затем, не сговариваясь, начинаем смеяться. Из торбы доносится протяжный злобный вой.

– Кто это? – удается выговорить ему.

– Кот в мешке, разве не видно!

Смех перерастает в долгий заливистый хохот с закидыванием голов и хлопаньем ладоней по достижимым поверхностям. Сколько нам лет на круг? Да кто сумеет счесть?

Отсмеявшись, спрашиваем у братухи:

– Консервные банки в пластиковых мешках кто за подстанцией сваливает?

– Наверное, миссионеры, – отвечает он, слегка подумав. – Я свои вон в то слуховое окошко выбрасываю, а больше тут ни у кого консервов не осталось.

– Значит, все правильно.

– Кот-то тебе зачем?

– Агент, завербованный по случаю. Использовать, правда, придется втемную. Нужных целей он не разделяет, а для переубеждения времени нет, да и по виду чересчур закоренелый.

– Помощь требуется?

– Обязательно, братуха. Есть у меня хлястик от некоего халата, им надо привязать к хвосту нашего агента консервную банку. Одному мне, точно, не справиться.

– Ну, давай попробуем, – придвигается он ближе.

Осторожно приспускаем веревочку на горловине торбы. В образовавшуюся дырку моментально просовывается рыжая морда с блистающими зелеными глазами и, с ходу ощерившись, затягивает угрожающе:

– Яаааавам!

Братуха слегка отшатывается, потом шумно выдыхает.

– Ух ты! Как тебе удалось его словить? Это ж главный четвероногий бандит всего городка. Его тут выродком кличут. Проныра из проныр. Одно время взял в привычку по складу шарить, еле отвадил. Вон у меня отметина от последней нашей встречи.

Он показывает левое предплечье с четырехполосным шрамом на внешней стороне.

– Я ж говорю, в одиночку никак. В мешок мы его вместе с канюком загоняли. Тот хоть и престарелый, но орел. Или ястреб, не помню точно.

– Деталями поделишься? Я тут тактикой спецопераций увлекся.

– Хорошо, только позже. Что-нибудь на руки надеть есть?

– Где-то было. Пойду поищу.

Продолжаем сдерживать рыжую морду, изо всех сил рвущуюся наружу. Братуха возвращается через минуту. Бросает на ящик брезентовые верхонки и встряхивает старый ватник.

– Так. Запускай в рукав, а я придержу.

– Только не на весу. Положи на что-нибудь.

Он раскладывает телогрейку на столе. Подносим воющую морду и просовываем ее в рукав, затем отпускаем стягивающий шнурок.

– Пошел, выход блокируй.

Братуха придавливает конец рукава локтем и стискивает ладонями извивающееся внутри тело.

– Все, зафиксировал, вяжи.

– А, черт, – спохватываемся, – надо ж было сначала банку.

– Без разницы, потом присобачишь.

Достаем хлястик и призадумываемся.

– Слушай, куда вязать? С хвоста ведь соскользнет.

– Обмотай сначала поперек брюха навроде постромки, потом и хвост прихвати. Ты чего, хулиганом в детстве не был, что ли? А, извини, запамятовал.

– Ничего, я тоже иногда забываю, что ты не младше меня.

– Все, братуха, квиты. Вяжи давай, а то агент уйдет.

Обнажаем филейные части нашего тигра. Чтобы пропихнуть хлястик под брюхо, приходится надевать верхонки, потому как он активно старается зацепить нас задними когтями. Дальше работаем, как саперы, голыми руками. Затягиваем три узла на крестце, затем еще два у основания хвоста. Потом топчем на полу банку, добиваясь отдаленного сходства с восьмеркой. Крепко привязываем ее к другому концу лекарского хлястика. Снаряжение готово. Дело за малым, надо доставить агента к месту высадки.

Обращаемся к братухе:

– Помехами наблюдения в миссии подсобишь?

– Запросто.

– Ладно, подпрыгивать не буду, а то опять орать примется.

С мешком в вытянутой руке крадемся по крапиве у котельной. Потом по кустам вдоль заднего забора. За гаражом приближаемся к ограде, отодвигаем выломанные прутья и проникаем на территорию. Выглядываем из-за угла. Очередной старикан у освещенных ворот бдительно всматривается в темноту заднего двора. Все замерло, что называется, в ожидании.

Осторожно опускаем торбу на покрытие и ослабляем горловину, в которую тут же с утробным урчанием начинает протискиваться рыжая морда. Ухватываемся за нижние углы и с силой встряхиваем. Выброшенный на бетонные плиты котяра с истошным воем и грохотом устремляется к воротам.

Старикан подпрыгивает на месте и бросается в будку. Моментально выскакивает обратно уже с какой-то берданкой в руках и прямо с крыльца стреляет вверх. Черт, у них и порох в пороховницах еще есть. Как бы не принялись сдуру шмалять по площадям. Зацепят шальной картечиной.

Комкаем мешок и суем за пазуху. Ретируемся за ограду, аккуратно приставляем за собой прутья и, инстинктивно пригнув голову, делаем широкий круг по кустам. На третьем этаже миссии загораются окна, затем к завываниям и дребезжащему грохоту во дворе присоединяются заполошные крики. Быстрым бесшумным шагом возвращаемся на склад.

Братуха, не отрывая взгляда от экранов, выставляет вверх большой палец.

– Еще чуть-чуть и они б с испугу в контратаку бросились. Надо было гранатой добавить.

– Тогда бы получилась совсем другая песня. Ладно, пойду прилягу, притомился слегка.

Добираемся до топчана и, сняв ботинки, заваливаемся на спину. С минуту смотрим в темный потолок, затем соскальзываем в сон. Ни свет ни заря над самым ухом звенят колокольчики. Приоткрываем один глаз и скашиваем на экран навигатора.

ЛИЧНОСТЬ

ЗДОРОВЬЕ:

81 хит

МОДАЛЬНОСТЬ: действующее лицо

Согласно зеваем и снова погружаемся в дрему.