Призрак замка Аруэ (СИ)

2

В холодном поту я проснулся посреди ночи и первым делом суетливо ощупал непослушными пальцами свое тело. И все, на первый взгляд, с ним было в порядке: ни порезов, ни ссадин, ни даже ушибов.

Матерь леса Энида! То был всего лишь сон, — эта мысль почти мгновенно уняла мою дрожь. И хотя в затуманенном недавним беспокойным сновидением разуме все еще рисовались повторяющиеся картинки испарившегося уже сюжета, но сердце мое не спеша замедлялось, а дыхание постепенно начало выравниваться.

Как потерпевший кораблекрушение странник, ждущий своей участи на пустынной скалистой отмели, всматривался я в ночную мглу прямо перед собой. Но лишь неяркий сумеречный свет лился в высокие, неприкрытые ставнями окна. Возвращаясь к привычным ощущениям, я стал понемногу успокаиваться. Но стоило мне вновь собраться с мыслями, как я понял, что что-то не так. Вернее было бы сообщить, что не так было абсолютно все: уж очень мягкий матрас под расслабленной спиной, и ступни упираются во что-то ровное и твердое, чего в изножье моей лежанки быть не могло, и как-то слишком туго затянута шнуровка на жилете. Странно, что я лег спать, не раздевшись. И окна. Такие высокие окна могли бы украшать Святилище Старейшин или покои Матриарха в Хрустальном Дворце, но не скромную лачугу охотников.

Зильмедир! — позвал я молодого следопыта, с которым мы должны были дежурить в ту пору, накануне самой темной ночи в году, но ответа не последовало. Мне даже причудилось тогда, что я не произнес ни звука — лишь подумал, а крикнуть забыл. Словно бы у меня вовсе не было голоса.

Как детская гладкая кукла-неваляшка резким движением я сел на своем ложе. Поджатые по привычке ноги на мгновение зависли в воздухе. Опустив сначала левую, затем правую, я ощутил под ступнями опору. Не такую ровную, каким был полированный каменный пол Святилища, но гораздо тверже устланной соломой рыхлой земли болотного края, нашего с Зильмедиром временного пристанища.

Сквозь звенящее тишиной пространство смутные, как далекие раскаты грома, доносились трели незнакомого мне музыкального инструмента. Звучание его было напористым и строгим, будто бы кто-то с силой бил по тугим струнам металлическими молоточками, но делал это невероятно искусно, с большим мастерством. Да и струн, судя по диапазону, у инструмента было не меньше восьми: гораздо больше, чем у мелодичной виелы или плакучего гитерна, на каком играет странствующий менестрель, слагающий свои строки о вечной, но всегда разной любви. Скромным собирательницам трав из Изумрудного Дола он рассказывает о беспредельной нежности барда-героя Симарга к погибшей в свежей юности среброокой принцессе Мериде, за которой сладкоголосый певун отважился спуститься в царство вечной тьмы к самому Королю Ночи Анталлу и, многие летá играя на своей позолоченной лире, сумел-таки растопить холодное, как камень, сердце самогó Владыки Тьмы, после чего тот отправил юношу на свет вместе с его красавицей-невестой. На усыпанном ракушками побережье близ рыбацкой деревеньки Келифисимма он поет ловким ныряльщицам за жемчугом о славном мореплавателе Зелдуме и его тринадцатилетних скитаниях по бескрайним водным просторам в поиске той одной, единственной, что ждет беззвездными вечерами на одиноком мысе с медным фонарем в руке и непрестанными молитвами отгоняет от суженого мелодичных сирен и пленительных ундин с телами нимф, голодными чревами и зубами острыми, точно у тварей из морских глубин. В царстве воинственных энней, женщин со змеиными хвостами вместо ног, громогласно воспевает он подвиги бесстрашной их королевы, полногрудой Аломисы, которая, одержав победу в схватке с десятью храбрейшими рыцарями окрестных земель, завоевала славу самой умелой воительницы всей восточной части Айрамары.

Забыв о тягучей мелодии, я вернулся мыслями к своему неподвижному телу. Воздуха по-прежнему не хватало, словно легкие мои сдавили металлическим обручем. Совершая попытку сделать глубокий вдох, я невольно положил левую ладонь на грудь. Пальцы коснулись плоти раньше, чем, как я ожидал, это должно было произойти. Встревоженно ощупал я тонкую шуршащую материю, а после еще более боязливо, одними подушечками надавил на что-то мягкое, прикрытое легкой тканью, чего там точно быть было не должно.

Странная мысль пронеслась в голове, и я судорожно провел языком по зубам. Все они были на месте. Даже боковой резец, который я потерял в схватке с Туронским Великаном, — и тот как ни в чем не бывало дополнял собою верхний ряд. В тот день судьба была ко мне добра: я лишился лишь зуба. Остальным, кто отважился навестить пещеру злобного исполина, повезло гораздо меньше моего. Отчетливо вспомнил я хрустальные, полные молчаливой скорби глаза Хранительница Озерной Долины Эллариэль, когда она провожала сына, плывущего на восток по течению Великой Потамы бок о бок с другими телами, объятыми прощальным очистительным огнем. Безусловно, молот убитого циклопа должен был достаться ее великому роду. Ведь именно ее первенец, наш лидер храбрец Аэллин, нанес великану смертельный удар своим сверкающим копьем. Мне удалось тогда вынести героя из логова погибшего исполина. Но раны его были слишком глубоки, а целители — в нескольких часах пути от высочайшего пика Туронских Гор.

Изменения в теле никогда еще не воспринимались так отвратительно во снах. Но теперь мне явно не нравилось то, что со мной происходило. То была не охота на очередного любителя полакомиться эльфийским мясом, тем более не жестокая схватка с демонами преисподней, но я запаниковал.

Мне, конечно, и раньше снились кошмары, и даже порой сцены откровенного и омерзительного толка приходили ко мне во снах, но детализация и нюансы того полуночного видения были какими-то уж чересчур реалистичными. Я слышал едва различимые звуки, ловил носом незнакомые мне запахи, чувствовал странные непривычные ощущения внизу живота, где все казалось слишком широким и свободным.

Медленно водил я взглядом по стенам и потолку. Несмотря на глубокую ночь, я, хоть и смутно, все же мог различить узоры на сводчатых проемах и купольном потолке, оттенки синего и голубого, мерцающие волшебными огоньками в бесчисленных хрусталиках ажурной люстры, нечеткие контуры находившейся в комнате мебели. И все, что меня тогда окружало, казалось настолько непривычным тому, что я мог наблюдать в любом из храмов и святилищ, где я бывал, что мне потребовались несколько минут, чтобы понять, что и чем является.

Несмело я гадал, что обтянутые светлой фактурной кожей подушки на металлических ножках могли бы выполнять роль стульев или лавок. Кружевная подставка из неизвестного мне, но очень прочного на вид материала — что-то вроде стола или, возможно, алтарь. Поверхность, в которую упирались мои ступни, при тщательном изучении оказалась мозаикой из мелких деревянных щепок — собранные вместе они составляли на полу грандиозный узор с солнцем и звездами. И никаких дверей: шесть высоких, расположенных по кругу странной комнаты окон — лишь два открытых.

Я долго просидел так, ожидая, что же будет дальше. В обычных снах все время что-нибудь да происходит: погони и внезапные нападения, полеты и жутчайшие метаморфозы тела. Но здесь, в этих освещенных лунным сиянием покоях, не менялось ровным счетом ничего.

Это то и было самым пугающим.