«Нашел ее, Сол. Я нашел. Через сорок… тридцать девять…»
Ну же… Приблизься… Каких-то три шага — и ты мой…
На редкость легко было удерживать тетиву натянутой так долго, но лишь согбенная фигура в темном плаще держала на себе безраздельное внимание стрелка. Стрелок — это я. Безусловно, я. Как-то не сильно удивился, посмотрев на себя со стороны.
Резко, но вполне ожидаемо фокус вновь сместился на предметы перед моим лицом. Неестественно мягко, словно тонкие материнские пальцы, коснулись лба и щеки бирюзовые стручки пышнокронной катальпы, на прочной ветви которой я вот уже как с полчаса поджидал свою цель — мертвеца, нагонявшего страх на малюток-пикси, что обитали неподалеку от скалистого Холма Найр.
Два шажка… Ну же… Сюда, нечистый, сюда… Почти попался, упырь. — Дыхание застыло в груди плотным горячим комом. Кожаный жилет тесно сжимал ребра, а влажные от волнения пальцы — тонкий хвостовик самовоспламеняющейся стрелы из сухой, но прочной ветви Кистосова Древа. Лишь такой можно одолеть вампира. Главное — попасть точно в грудь.
Бьется ли у них сердце? — промелькнул вопрос, но тут же стал совершенно неважен, так как вурдалак внезапно исчез.
Вот он стоял на расстоянии выстрела — бесформенный скрюченный силуэт промеж замшелых поваленных стволов. И вот его нет.
С усилием моргнув, я убедился, что зрение не сыграло со мной злую шутку.
Да куда ж он девался: ведь не бес и не леший?.. Кто же ты тогда? — вопрошал я самого себя.
Но было поздно: тот, кого я так поспешно принял за легкую добычу, уже стоял за моей спиной, и следовало бы ожидать злобного хохотка или прощального поцелуя холодной стали. Но вместо этого до моих ушей донесся, как шепот далеких колокольчиков, мелодичный, но все же бесспорно тревожный мотив, словно бы кто-то играл прощальную траурную песнь в мою честь.
«Одиннадцать… десять… девять…» — где-то в вышине незнакомый взволнованный голос отсчитывал числа.
Волнистое лезвие шамшира, сильно изогнутое, прошло мое тело насквозь и так же резво вышло.
Шесть метров пролетели за какую-то долю секунды — и вот я уже на покрытой рассветной росою траве. Не боль я испытал тогда, но лишь сильное удивление: Меч пустынников? Но народ Эйлори никогда не покидает своих дюн…
И тут словно что-то тяжелое опустилось мне на грудь. Я сам не разобрал, как оказался на спине. Длинные и узкие плоды и широкие сердцевидные листья могучего старого древа мелькали над моим лицом, как лопасти ветряной мельницы, разогнанные внезапно набросившимся на лесистую низину ураганом. Сквозь них — хоровод облаков: розовых, сиреневых, золотых…
Я не успел вспомнить, где мог видеть такую причудливую палитру раньше, потому что танец цвета стал набирать обороты вместе с играющей в моих ушах мелодией. Теперь она звучала скорее торжественно, как на какой-нибудь церемонии, или празднике. А затем я почувствовал всем своим обездвиженным, распластанным на земле телом, что вращалось вовсе не небо, и не листья, и не вытянутые наподобие шпаги недозрелые плоды прекрасной катальпы, а я сам. От настойчивого неугомонного звука и цвета к горлу подступила дурнота. И средь этого яркого мозаичного вихря и беспрестанных вращений, раздражающих все мои чувства без исключения, я заметил склоняющийся ко мне силуэт в темном мешковатом плаще. Не в силах пошевелиться, я попробовал зажмуриться, но у меня словно бы не было век. И я был обречен увидеть, как из-под плотного капюшона, извиваясь и покачиваясь, вылез длинный, раздвоенный, точно у аспида, блестящий голодной слюной язык, и резко выстрелил мне в лицо.