Принц шутов

27

Дорога в Черный форт оказалась примерно такой, как ее описывал Снорри. Только намного хуже. Конечно, за нами мог следовать Эдрис, а то и обогнать нас, но на таком обширном пустом пространстве невозможно мыслить категориями погони и преследования. Либо ты один, либо не один. Мы были одни, и враги теснили нас со всех сторон. Ветер и холод Высокогорья — это то, что необходимо пережить: словами их не описать. Мы оставили позади деревья, кусты, затем даже самые неприхотливые травы, и вот мир вокруг нас состоял уже лишь из камня и снега. Снег лежал пятнами, которые далее сливались и превращались в сплошную поверхность. Дни становились короче с пугающей скоростью, и каждое утро Баракель уже не доставал меня, а лишь раскрывал крылья, золотистые от зари, и просил, чтобы я был достоин своего рода. Снорри сидел отдельно от нас, когда солнце заходило, срываясь с неба и таща за собой долгую ночь. В такие моменты, когда льды пожирали солнце, я видел, как она шагает рядом с ним — Аслауг, стройная красавица, сотворенная из мрака, и по пятам за ней следует паучья тень, угольно-черная на фоне снега.

Каждый час превратился в постепенное принятие мрачного будущего и втискивание его в темное прошлое сквозь узкую щель настоящего — момента, похожего на все прочие, наполненного болью и усталостью, в то время как холод подкрадывался, будто любовник, несущий в сердце своем убийство. Я пытался отогреться мыслями о лучших временах, по большей части — в чьей-то постели. Наверное, мозг мой уже пострадал от холода, потому что, сколько бы совокуплений я ни вспоминал — длинные ноги, изгибы, волны волос, — лицо было всякий раз одно — Лизы де Вир, а на нем — то ли насмешка, то ли гнев, то ли нежность. Вообще-то, по мере того как Север вытягивал из меня жизнь, я все чаще вспоминал наши встречи вне постели — разговоры, то, как она проводила рукой по волосам в минуты раздумий, ее умные и точные ответы. Я решил, что это последствия снежной лихорадки.

Мы разбили лагерь в единственном естественном укрытии, какое смогли найти, и жгли уголь, который принесли в заплечных мешках, чтобы хоть немного подогреть еду. Снега к югу от Суровых Льдов иногда таяли. Раз в два года, а может, и в пять особенно жаркое лето заставляло их оттаять до самого камня, кроме очень глубоких мест, и лед, по которому мы шли, нигде не был достаточно толстым, чтобы прикрыть все неровности земли. Однако сами Суровые Льды не таяли никогда — этот сплошной ледяной щит мог отступить на километр или даже на три за много лет, но не более. Земля под ним веками не видела солнца — может, со времен Христа, а может, и вовсе никогда.

Во время долгого перехода по ледяной пустыне все молчат. Рты закрыты, чтобы тепло не уходило из тела. Люди прикрывают лица и сквозь узкие щели смотрят на мир. Они ставят одну ногу впереди другой, надеясь, что получается прямая линия, и отмеряют время по восходам и заходам солнца. И чем дольше пытаешься перемещать свое тело по прямой, тем более извилистыми путями следует ум. Мысли блуждают. Старые друзья наносят визиты. Прошлое не отпускает. Ты видишь сны. С открытыми глазами, топая по льду и шагами отмеряя минуты, видишь сны.

Я видел во сне двоюродного деда Гариуса, лежащего в своей высокой башне, древнее греха и лишь немногим менее зловонного. Сиделки мыли его, носили, кормили, каждый день отнимая у него толику человеческого достоинства, хотя, казалось, этого у него все равно оставалось достаточно.

Гариус, наверное, возблагодарил бы любого бога, что даровал бы ему на день возможность ходить, пусть даже в таком месте. И даже на исходе такого дня, промерзший до костей, измученный, согбенный бедами, я бы не согласился поменяться с ним местами.

Мой двоюродный дед лежал там годами, возраст и болезнь держали его на пороге смерти. Красная Королева говорила нам, что дверь в смерть действительно существует, и казалось, что Гариус стучался в нее с того самого дня, когда увидел мир.

Во сне я вернулся в тот день, когда солнце пробивалось сквозь ставни и когда Гариус вложил в мои руки медальон. У деда были узловатые пальцы, дрожащие, покрытые пигментными пятнами. «Портрет твоей матери, — сказал он. — Сохрани его». Сохранить — значит держать в тайне. Мне тогда было шесть лет, но я уже понимал.

Я сидел и смотрел на старого калеку. Слушал его рассказы, смеялся над ними, как это делают дети, и затихал с широко распахнутыми глазами, когда истории становились страшными. Тогда я толком не знал, что он мой двоюродный дед, и уж вовсе не догадывался, что он брат Молчаливой Сестры, хотя вроде как понятно, что она должна была быть хоть чьей-то сестрой.

Я подумал: интересно, а боялся ли Гариус своей сестры-близнеца, молчаливой женщины с бельмом на глазу? Можно ли вообще бояться своего близнеца? Не похоже ли это на страх перед самим собой? Я знал, что многие боятся самих себя, боятся, что предадут себя, что предпочтут бегство битве, выберут бесчестный путь, заведомо более легкий. Я всегда доверял себе, зная, что обязательно сделаю так, как будет лучше. Лучше для меня, Ялана Кендета. Боялся я себя лишь в тех редких случаях, когда на меня накатывало желание бороться, когда гнев овладевал мной и влек к опасности.

Что знал Гариус, запертый в башне со своими историями и подарками для детишек, о битвах своей сестры? Теперь я рассматривал эти воспоминания как головоломку. А можно ли было смотреть на них иначе? Как на те ребусы, где вроде бы все очевидно, пока кто-нибудь не скажет, что на самом-то деле наоборот и то, что казалось фоном, на самом деле и есть изображение, и вот все меняется, и ты больше не можешь видеть как раньше и считать это все неизменным, устоявшимся, надежным?

Знал ли Гариус, что его младшая сестра решила, что знает, где находится дверь в смерть?

— Ял, — прозвучал усталый голос. — Ял.

Я подумал о Гариусе, брате Красной Королевы, лежащем на узкой койке и сверкающем глазами. Он же явно был старше нее. Знал ли он о планах моей бабки? Что из всего этого было делом рук калеки?

— Ял!

Разве не должен он был стать королем? Разве не он правил бы Красной Маркой, если бы не был так изувечен?

— Ял!

— Что?

Я споткнулся и едва не упал.

— Мы сделаем привал.

Снорри, усталый и согбенный, — ледяная пустыня истощила его мощь, так же как истощала силы любого человека. Он протянул руку — впереди поднимались бесконечные стены Суровых Льдов, прекрасные и невообразимо высокие.

Мы поели, хотя это потребовало дополнительных усилий: омертвевшие пальцы с трудом высекали искры, чтобы поджечь остатки топлива. Мы подогрели котелок на последних углях, зная, что теперь не будет тепла, кроме того, что сумеют выработать наши тела.

Той ночью я очень долго не мог уснуть. Небо над головой прояснилось, и звезды светили все ярче, по мере того как крепчал мороз. Дышать было больно — с каждым вдохом я словно втягивал в себя острые лезвия. Смерть казалась близкой и желанной. Я дрожал, кутаясь в многослойные меха, и грезы настолько овладели мной, что я не был уверен в предстоящем пробуждении.

В мертвый час после полуночи меня разбудила тишина. Безжалостный ветер наконец угомонился, затих. Я с трудом открыл один глаз и уставился в темноту. Чудо явилось внезапно, без предупреждения. В единый миг небо озарилось подвижными волнами света, то красными, то призрачно-зелеными, потом — какого-то невиданного оттенка голубого. И они беспрестанно менялись, змеились и переливались. Тишина и величие зрелища заставили меня затаить дыхание. Все небо было покрыто письменами, сотни километров небосвода величаво танцевали под музыку, услышать которую дано лишь ангелам.

Теперь я знаю, что это наверняка было сном, но в тот миг я верил всем сердцем, и зрелище наполняло меня изумлением и страхом. Ничто прежде или после не заставляло меня казаться себе таким маленьким, и все же эта великая мистерия пляшущего света, выше гор, разворачивающаяся над ледяной пустыней и видимая лишь мне, заставила меня почувствовать себя на краткий миг… значительным.

Утром Фимм не поднялся.

— Теперь моя очередь.

Фьорир зашил брата в спальный мешок при помощи длинной костяной иглы и нитки из жил.

— Он не встанет?

Я покосился на мешок, почти ожидая, что он зашевелится.

— Он замерз, — сказал Снорри.

— Но… — Лицо у меня слишком застыло, чтобы нахмуриться. — Но ты нашел шевелящегося мертвеца, пролежавшего в снегу больше суток.

— Некроманты вкалывают им эликсир. Какие-то масла и соли, по словам Сломай-Весла. Чтобы они не коченели.

Снорри это уже рассказывал, но у меня, кажется, даже память замерзла.

— Эту армию подо льдом… Войско Олафа Рикесона, людей Мертвого Короля, — их же придется разморозить и сделать с ними то же самое. Если у них там нет какой-то особой магии, то ничего и не выйдет. Тащить на юг их, обледенелых, или же достаточное количество топлива — на север… — Я подумал о другой части истории, рассказанной Снорри. О ключе, что откроет врата ледяных великанов, даре Локи. Ключе, способном открыть что угодно. — Возможно, им был нужен лишь ключ Рикесона. Только он.

Почему-то мысль об этом беспокоила меня больше, чем армия трупов, поднимающаяся из-подо льда.

Снорри хотел зайти к форту с запада, чтобы линия Суровых Льдов привела нас к его восточной стене. Если бы он завел нас не туда, мы бы ушли от форта в ледяную пустыню континента, где и умерли бы все до единого, не доставив никому ни малейшего неудобства. В любом случае мы, похоже, шли на верную смерть, и если бы бегство в одиночку хоть немного увеличило шансы на выживание — я бы тут же смылся. Но увы, как обнаружил в бою Туттугу, иногда бегство — самый опасный выбор, а мне меньше всего хотелось умереть, и умереть в одиночку было, наверно, еще хуже.

Я, шатаясь, брел вперед по нескончаемой белизне, размышляя, видела ли мои мучения Молчаливая Сестра, раз уж она умеет заглядывать в будущее. Я с хрустом ломал лед онемевшими ногами, голову наполнил свист ветра. Считала ли она каждый шаг или просто видела наши следы на снегу единой линией? Сколько возможностей предлагало ей будущее? И сколько из них предполагало нашу гибель? Шаг за шагом, слишком замерзшие, чтобы дрожать, умирающие по одиночке. Возможно, в каких-то версиях будущего трещина, что гналась за мной, поймала и уничтожила меня еще до того, как я встретился со Снорри. А в других он, наверное, убил меня, когда я на него наткнулся. Знала ли она наверняка, что ее заклятие поселится в нас и что мы унесем его на север, к самому краю Суровых Льдов? Знала ли она, что ее магия угаснет в нас — или пустит корни и станет чем-то другим, чем-то большим? Была ли она уверена или лишь предполагала, подобно ее внучатому племяннику, игроку, всегда готовому бросить кости еще один раз? Я видел мысленным взором улыбку ее тонких губ, и она меня отнюдь не грела. Шаг за шагом. До бесконечности.

Как и описывал Снорри, Черный форт появился внезапно. Пейзаж не предвещал ничего — ни подъема, ни какого-либо предвестия конца пути. Вот перед нами лишь сплошная белизна, ограниченная с одной стороны Суровыми Льдами, а вот она, та же белизна, но посреди нее — единственная черная точка.

Дорога отняла у нас все силы, а у Фимма и того более, но никто из нас не был еле живой промерзшей развалиной, как Снорри, когда приходил сюда в прошлый раз. По крайней мере, у нас сохранились какие-то резервы, какое-то желание биться. И уж на что я лично не хотел сражения, было яснее ясного: без отдыха и пополнения запасов в Черном форте обратный путь невозможен.

Снорри подвел нас поближе. Быстрее, быстрее. Он хотел попасть внутрь до захода солнца — в надвигающемся бою ему нужна была сила Аслауг. На сплошном белом поле укрыться было негде, и оставалось надеяться, что нас пока не заметили. Оказалось, эта надежда напрасна.

— Стойте! — Эйн поднял руку в перчатке. — В южной башне кто-то есть.

Мы, конечно, были запорошены снегом, но за спиной у нас садилось солнце, и тени могли возвестить о нашем прибытии, если бы этот человек внимательно присмотрелся.

Черный форт — приземистое квадратное сооружение с зубчатыми башнями по углам. Цитадель, ненамного выше внешних стен, стоит посреди большого двора. Снорри считал, что в ней никого нет и что маленький гарнизон обитает в каморках у центральных ворот.

— Востроглазый снимет его, — сказал Снорри. — И тогда мы заберемся.

Арне потер пальцем в перчатке задубевшую на морозе меховую маску, защищающую лицо, на которой уже образовались миниатюрные сосульки. Ветер крепчал и сек нас, словно лезвиями.

— Далеко стрелять-то.

— Не для Востроглазого! — Один из близнецов хлопнул его по плечу.

— И уже темнеет. — Арне помотал головой.

— Давай же! — сказал близнец.

Востороглазый ссутулился.

— Сейчас лук приготовлю. Потом подойдем поближе.

Это было чертовски долго — он достал и развернул лук, нашел тетиву, навощил ее, размял замерзшие пальцы, закрепил тетиву. Конечно, дома, в Вермильоне, меня учили стрелять из лука. Каждому принцу необходимо это уметь. Впрочем, бабка не столько хотела сделать из нас умелых стрелков, сколько была заинтересована в том, чтобы мы понимали плюсы и минусы этого оружия и могли эффективно использовать его на поле брани. В любом случае меткость стрельбы от нас требовалась.

Если эти долгие ненавистные часы учебы чему-то и научили меня, так это тому, что ветер способен выставить дураком даже лучшего стрелка, особенно порывистый.

Наконец Арне собрался, и мы медленно двинулись вперед по снегу, низко пригнувшись, — можно подумать, это вообще на что-то влияло. Фигура на башне несколько раз пошевелилась, на один жуткий миг обернулась в нашу сторону, но не проявила никаких признаков интереса.

— Давай здесь.

Снорри поймал Арне за плечо. Думаю, если бы ему позволили, Востроглазый подошел бы метров на пятьдесят.

— Один, направь мою стрелу!

Арне снял перчатку и прицелился.

В погожий день, не такими окоченевшими руками и без тяжкого груза ответственности он почти наверняка попал бы. Арне отпустил тетиву, и стрела со свистом улетела, невидимая на фоне неба.

— Промах.

Я озвучил очевидное, чтобы нарушить завладевшую нами тишину. Стрела пролетела так далеко от цели, что человек на башне и не заметил ее.

Арне сделал вторую попытку, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Пальцы на тетиве побелели.

— Промах.

Я вообще ничего не имел в виду, слово просто само прозвучало в напряженной тишине.

Арне снял защитную маску и покосился на меня. Он пробежал языком по зубам, по большей части коричневым, один был черный, один белый, два отсутствовали вовсе. Он достал еще стрелу и снова занялся башней. Три вдоха, три медленных выдоха, выстрел.

Честно говоря, я выждал несколько секунд. К счастью, все три выстрела ушли вверх, а не угодили в каменную кладку. Человек на башне и ухом не повел.

— Промах, — сказал я.

— Вот сам и делай! — Арне сунул лук мне.

Успокоившись сознанием, что хуже все равно не сделаю, я снял перчатку и натянул тетиву. За считаные мгновения на ветру пальцам стало невыносимо больно. Времени толком не было: вот совсем закоченеют — и всё, бесполезны. Я прицелился, сделал поправку на ветер и немного сдвинул стрелу вправо. Недостаток времени помогал — я хотя бы перестал думать, что именно собираюсь сделать. Говорили, я убивал людей на перевале Арал, но сам я ничего такого не помню. На горе, где мы были со Снорри, один тип буквально наделся на мой меч — и я извинился перед ним за несчастный случай, прежде чем понял, что я говорю. И все это я делал сгоряча, а тут скорчился, руки дрожали, кровь застыла в жилах, и я был готов выпустить стрелу в грудь живому человеку, лишить его жизни без предупреждения, не видя его лица. Совсем другое дело.

— Промах, — прошептал я и отпустил тетиву.

Минуло два удара сердца, и я был уверен, что справился не лучше Арне.

— Да!

Человек развернулся, словно от внезапного удара.

— Да! — заорал Снорри.

— Вашу ж мать!

Это сказал Туттугу, когда страж постоял, после приблизился к стене, шатаясь, хватаясь за руку, затем развернулся и побежал.

— Хель! Стреляй еще раз! — крикнул Снорри.

Человек спустился к главной стене и несся со всех ног к дальней башне, где, видимо, обитали его товарищи. Почему он не смотрел с башни — понятия не имею.

— Все, нам конец!

Я показал на дальнюю стену. Человек мелькал темным пятнышком меж зубцов, спускающихся вниз.

Арне отобрал у меня лук, приладил стрелу и выпустил ее в небо.

— Чума на всех богов!

Он сплюнул, и плевок замерз, не коснувшись земли.

— Зачем тратить еще стрелу?

Я смотрел на стены, думая: интересно, нас перебьют или просто оставят тут замерзать?

Человек упал, тоненько вскрикнув, когда принял стрелу Арне у третьего зубца от двери в башню, в паре метров от убежища.

— Востроглазый! — Близнец толкнул Арне в плечо.

— Полегче, косорукий.

Но стрелок явно был доволен.

Снорри уже поспешил вперед, к стенам. Мы — за ним. Казалось, эти сто метров мы пересекали бесконечно долго. Норсиец достал длинный моток веревки с узлами, который берег от обледенения как раз для этого момента. На одном конце был крюк, подозрительно напоминающий якорь небольшого рыбацкого суденышка. Он забросил его на стену, и тот зацепился с первого раза. Снорри уже был наверху, когда я подбежал к стене. Следующим пошел близнец. Потом Арне, потом я, соскальзывая и ругаясь: на узлах теперь был лед с чужих сапог. Когда я прополз половину пути, мимо просвистело тело человека, убитого Арне. Я прикусил губу и с этого момента молчал.

Когда внизу остался лишь Туттугу, мы подняли на веревке заплечные мешки, а потом втащили и самого толстяка. От этого последнего усилия я хоть немного согрелся. Я помог Туттугу встать на ноги после весьма неловких попыток протиснуться между зубцов.

— Спасибо.

Он быстро и нервно ухмыльнулся и вытащил из-за спины топор. Необычное оружие, похожее на клевцы, пробивающие броню и распространенные на юге.

На шершавом льду под ногами оказались брызги крови стража, они резали глаз после казавшейся бесконечной белизны. Капли приковали мой взгляд. Все разговоры, все дороги вели нас к этому моменту, к этим алым каплям. От абстрактного к реальному, слишком реальному.

— Мы готовы? — спросил Снорри, стоя у тех дверей, к которым бежал страж.

Слово «нет» рвалось с моих губ.

— Хорошо.

Снорри сжал топор обеими руками. У Арне был двуручный меч, у братьев — двусторонние топоры с короткими ручками и ножи. Я вытащил свой меч последним. Снорри удовлетворенно кивнул и положил ладонь на железную дверную ручку. План не нуждался в повторении. Он был проще некуда: убивать всех.

Дверь открылась, скрипнули петли, и мы столпились на пороге. Снорри захлопнул за нами дверь, и я закрыл глаза, ловя миг наслаждения: наконец-то не на ветру! В Красной Марке даже зимними ночами не было так холодно, как в том коридоре Черного форта, но без ветра, по сравнению с тем, что снаружи, это был сущий рай. Мы все уцепились за этот момент, разминая ноги, сгибая и разгибая руки.

Снорри повел нас вперед, вниз по ступеням, в длинный коридор. Мы ожидали найти большинство людей Свена Сломай-Весло в одном месте, что было бы логично, в таком-то холоде. Замерзшие люди имеют обыкновение толпиться у очага плечом к плечу, насколько они вообще в состоянии терпеть друг друга. Там, где топливо так трудно достать, много костров разжигать не станут.

Хотя во многих местах стены были покрыты льдом, казалось, что в Черном форте жарко. У меня горела кожа, жизнь пробиралась в руки и даже грозила отвоевать пальцы.

Арне зажег небольшой фонарь, масло для которого берег всю долгую дорогу. Возможно, его тепло спасло бы Фимма той ночью. У стража не было никакого источника света, он знал путь на ощупь.

У каждой двери мы останавливались, и Снорри дергал за ручку. Двери были не заперты, но некоторые так крепко захлопнуты, что и Снорри с трудом мог их открыть. Первые два помещения оказались пустыми — длинные, узкие, непонятно для чего предназначенные, но точно не для жилья, очагов в них не наблюдалось. Третья комната оказалась забита базальтовыми блоками — такими же, из которых были сложены стены. Материал для ремонта. Четвертая использовалась как уборная, но уже давно — кучи мерзлого дерьма совсем не пахли.

Пятая дверь подалась после некоторых усилий, с громким скрежетом. Мы притихли, ожидая нападения, но никто не появился. Я начал осознавать ужас своего положения, по мере того как тело приходило в себя. Я достаточно согрелся, чтобы дрожать, и в то же время достаточно испугался, чтобы меня начало трясти.

— Хель. — Снорри отпрянул от полуоткрытой двери, лицо его казалось каким-то призрачным в отблесках фонаря.

— Там кто-то есть? — спросил Туттугу, не желая опускать топор.

Снорри кивнул.

— Взгляни сам.

Он подозвал меня, держа фонарь над головой.

Сцена напомнила мне логово Скилфы. Фигуры стояли рядами, так близко, что опирались друг на друга и не падали. Люди, скованные льдом, покрытые инеем, захваченные в разных позах — кто-то свернулся во сне, кто-то бился в агонии, но многие просто опустили головы в том упрямом движении вперед, которое стало мне слишком хорошо знакомо за прошедшие дни.

— Люди Олафа Рикесона?

— Наверное…

Снорри закрыл дверь.

В следующих пяти залах тоже были замерзшие трупы, все — воины. Сотни воинов. Они были мертвы уже много веков, но лед сковал их, храня от времени. Я подумал: если какой-нибудь некромант вернет им дух, будет ли этот дух омрачен столетиями, проведенными в аду?

Близнецы сбились вместе, и минутная радость, которую мы все ощутили, укрывшись от ветра, улетучилась в этом мрачном месте, среди древних мертвецов.

Коридор вел мимо двух винтовых лестниц, вьющихся по узким шахтам. Снорри миновал их. Похоже, эта часть здания использовалась чаще, стены не обледенели, пол присыпан гравием, чтобы не было так скользко.

Промахнуться мимо цели было невозможно. Воздух стал теплее, сильно пахло дымом и готовящейся пищей, — видимо, в котле варили что-то мясное. У меня тут же началось обильное слюноотделение, запах горячей еды мог заставить меня убить за свой ужин. Дверь в конце коридора оказалась выше, чем те, что по бокам, она была окована железом и приглушала доносящиеся изнутри звуки.

Мы переглянулись, думая, как бы организовать вторжение. Как часто случается в жизни, решение было принято за нас. Вдруг выскочил плотно сбитый викинг, крича через плечо явно что-то обидное.

Мелькнула рука Арне, и топорик, что он пока что носил у бедра, засел в темно-рыжей бороде незнакомца. Все выглядело как-то нереально. Снорри и остальные двинулись вперед без единого звука, за исключением топота сапог по камню. Раненый попытался выдернуть топор из шеи и упал, обливаясь кровью.

Я обнаружил, что рядом со мной стоит только Туттугу. Он неловко ухмыльнулся и рысцой убежал за остальными. Я остался один в коридоре, комнаты по обе стороны которого были забиты обледеневшими мертвецами. Донесся первый боевой клич — исполненный ликующей ярости рев Снорри, и остальные устремились в большую дверь вслед за ним. Я собрал все остатки храбрости, какие смог наскрести, и побежал за Туттугу, держа меч наготове.

Зрелище происходящего за дверью завораживало настолько, что Туттугу резко остановился, и я врезался ему в спину, зажав мой клинок между нами. В дальнем конце зала у большого очага сгрудилась как минимум дюжина красных викингов. Каменные столы тянулись через все помещение, и я подумал, что, наверное, сюда приволокли Снорри и повесили на стене.

Люди из Хардангера, или красные викинги, происходили из более смуглого племени, чем ундорет, среди них чаще встречались рыжие и темноволосые. Крепкие люди, широкие в груди, с крупными чертами лица. Они не были вооружены и снаряжены в бой, но у норсийских воинов топоры всегда под рукой.

Снорри вскочил на стол слева и пробежал по всей его длине, отрубил голову одному, сидящему за ним, и раскроил лицо человеку напротив, что был ближе к очагу. Он спрыгнул в самую толпу у очага, размахивая топором. Люди Хардангера разбежались по залу, хватаясь за оружие и пытаясь отодвинуться от Снорри, но натыкались на близнецов, с бешеной скоростью кромсающих плоть широколезвийными топорами.

Один близнец упал — черноволосый викинг рассек ему шею топором. Этот тип был пугающе быстр, высок и худ, мускулы выступали канатами на грязных руках. Туттугу побежал вперед, крича, словно охваченный невыносимым ужасом, и обрушил топор на грудь убийцы, прежде чем тот успел высвободить свой из хребта близнеца. Я видел, как люди Хардангера рассредоточиваются по стенам с оружием наготове. Сомкнуть ряды они должны были, по идее, у входа, где стоял я. И тогда я побежал за Туттугу между столами. Иногда наступление — лучший способ отхода. Я случайно пнул отрубленную голову первого погибшего, и она укатилась в гущу схватки.

Алые дуги изукрасили дальнюю стену зала. Очаг шипел от брызг крови — в нем догорала чья-то рука. Люди шарахались от стальной молнии в руках Снорри, у иных зияли раны, вываливались кишки, другие орали, и кровь из отрубленных конечностей била струей в потолок в пяти метрах над головой. Кто-то еще бросался на Снорри и ундорет, с мрачной решимостью размахивая топором.

Шум, вонь, яркие пятна. Комната закружилась перед глазами, грохот то становился громче, то затихал, время словно замедлилось. Туттугу вытащил свой узкий топор из затылка противника. Я услышал, как хрустнула кость и хлынула кровь, человек упал, вскинув руки, лицо потемнело от ярости, а не от понимания того, что его убили. Здоровенный рыжеволосый мужик с двуручным мечом бросился на Туттугу. У меня за спиной трое спрыгнули со столов, два справа, один слева, желая напоить клинки. Дверь слева от очага распахнулась, выплевывая еще отряд викингов. Предводитель был в стальном клепаном шлеме с наносником. Тот, что шел сразу за ним, поднял большой круглый щит с шипом посередине. Позади толпились еще люди.

Копье протаранило грудь одного из близнецов, бросившегося к дверям. Удар был такой силы, что его отбросило назад, светлые волосы взвились. Кровь хлынула на меня, попала в глаза и в рот, я почувствовал вкус соли и меди. Я услышал крик и понял, что кричу я сам. Красные викинги наседали с обеих сторон, а я смотрел на них из-за алой завесы. Меч мелькнул…

— Ял? — услышал я сквозь грохот в ушах, бешеный стук в груди и боль каждого вдоха. — Ял?

Я видел камни пола, залитые кровью, и черные концы собственных волос, висящие перед глазами, мокрые.

— Ял? — голос принадлежал Снорри.

Я стоял. Рука все еще сжимала меч. Стол справа, стол слева. Окровавленные трупы — под столами, на столах.

— Ял? — беспокойно спросил Туттугу.

— Он в порядке? — произнес кто-то из близнецов. Возможно, уже просто Эйн.

Я поднял глаза. Трое ундорет смотрели на меня с безопасного расстояния. Снорри косился на дверь, откуда пришло подкрепление.

— Берсерк! — Эйн ударил себя кулаком в грудь.

Снорри ухмыльнулся.

— Начинаю понимать героя и дьявола с перевала Арал!

Его тюленьи шкуры были разорваны на бедре и открывали ужасную рану. Другой глубокий порез был в мышце на стыке плеча и шеи, и он сильно кровоточил.

Моя свободная рука тряслась. Я огляделся. По всему залу валялись мертвые тела. У очага они лежали кучами. Арне сидел на столе рядом со мной, мертвенно-бледный, щека была так распорота, что я видел гнилые зубы, половина которых была выбита. Расползающаяся вокруг него красная лужа подсказывала, что состояние зубов — наименьшая из его забот. Рана в бедре задела глубоко лежащую артерию.

— Ял. — Он осклабился, слова с бульканьем выходили из раны на лице. Он соскользнул вниз, почти грациозно. — Но выстрел был хорош, да… Ял?

— Я… — У меня срывался голос. — Отличный выстрел, Арне. Лучше не бывает.

Но Востроглазый уже не слышал. Вообще уже ничего не чувствовал.

— Снорри вер Снагасон!

Из двери за очагом донесся рев.

— Свен Сломай-Весло! — крикнул в ответ Снорри. Он поднял топор и шагнул к очагу. — Ты должен был знать, что я вернусь. За своей женой, своим мальчиком, чтобы отомстить. Зачем ты вообще продал меня?

— О, я знал. — Казалось, Сломай-Весло был доволен, и из-за этого, теперь, когда хаос в моей голове улегся, все страхи вернулись из темного угла, куда их загнало безумие боя. — Было бы нечестно лишать тебя этого боя, верно? А мы, люди Хардангера, любим золото. И разумеется, у моих новых хозяев серьезные траты. Эликсир, который нужен им в этих морозных краях, включает редкие аравийские масла. За такую экзотику нужно хорошо платить.

Даже в помрачении я понял смысл издевки. Снорри сказали, что своей собственной плотью и поражением он оплатил этот ужас. Что бы ни говорили о Сломай-Весле, никто еще не называл его дураком.

Эйн, Туттугу и я встали рядом со Снорри. За дверью было другое помещение, большую часть которого мы не могли разглядеть. Красный викинг лежал наполовину в одной комнате, наполовину в другой с расколотой головой. Эйн вытащил из брата копье — из Трира, если порядок был соблюден.

— Более того, Сломай-Весло, ты мог убить меня и все равно получить как минимум девять десятых своего кровавого золота. — Снорри помолчал, словно ему было трудно задать вопрос. — Где моя жена? Мой сын? Если ты их…

Он захлопнул челюсть, исчерпав слова, на скулах заходили желваки.

Туттугу поспешил перевязать бок Снорри лоскутами от плаща, Эйн удерживал норсийца на месте. Снорри сдался — рана в плече скоро лишит его сил, если не остановить кровь.

— Более того… — повторил Снорри.

— Это так. — В голосе Свена прозвучала печальная нотка. Вопреки своей репутации, он говорил… как король, вещающий с трона. У Свена Сломай-Весло был голос героя и мудреца, и он обвил нас, словно заклинание. — Я пал. Ты это знаешь. Я это знаю. Я согнулся на ветру. Но Снорри? Снорри вер Снагасон все еще прям и чист, как осенний снег, будто он явился из саг, чтобы спасти нас всех. И, кем бы я ни был, Снорри, в первую очередь я викинг. Саги нужно слагать, у героя должен быть шанс выстоять долгой зимой. Мы — викинги, рожденные выстоять против троллей, ледяных великанов, моря. Даже против самих богов. Давай, Снорри. Покончим с этим. Только ты и я. Пусть твои друзья будут свидетелями. Я готов.

Снорри подался вперед.

— Нет!

Я схватил его за руку и потянул назад изо всех оставшихся сил. Проклятие полыхнуло между нами, в результате ему порвало в клочья рукав, а меня отбросило на стол, в глазах помутнело от темных пятен и вспышек света. Ноздри втянули паленый воздух, и я словно опять очутился на улице Вермильона, по которой бежал, словно за мной гнался сам Сатана, и камни трещали у меня за спиной.

— Хель, зачем ты?..

Снорри развернулся ко мне.

— Я знаю… — прозвучало шепотом. Я прокашлялся и снова заговорил: — Я знаю ублюдков.

Эйн нагнулся и поднял брошенный щит. Туттугу забрал еще два со стены.

— Это твои последние мгновения, Сломай-Весло! — заорал Снорри, и тут же Туттугу и Эйн шагнули к двери со щитами.

Арбалетные стрелы врезались в щиты, как только стражи Снорри оказались на виду у стрелков. Снорри издал бессвязный рык и, растолкав спутников, влетел в соседнюю комнату.

Я последовал за ним, все еще немного не в себе. Будь я в здравом уме, я бы присел рядом с Арне и притворился мертвым.

Свен Сломай-Весло стоял в глубине помещения, меньшего, чем то, из которого мы явились. Он был намного выше арбалетчиков. Не уверен, что выше Снорри, но тот рядом с ним перестал так заметно выделяться габаритами. Должно быть, мать этого типа погуливала с троллями. Красивыми троллями. Заплетенная в косу золотисто-рыжая борода и распущенные волосы делали его похожим на короля викингов — с ног до головы, вплоть до золотых узоров на краях помятой железной кирасы. В одной руке у него был отличный топор, в другой — круглый гладкий щит размером с обеденное блюдо.

Эйн подался к тем, что стояли слева, Туттугу — направо. Свен двигался навстречу Снорри.

Когда у вас на пути кто-то вовсю размахивает топором, с этим особо ничего не поделаешь. Лучшее решение — убить владельца топора, прежде чем он нанесет удар. Врага можно пронзить мечом. Но если у вас тоже топор, лучший совет — махать им еще быстрее и надеяться на лучшее. И конечно, махать нужно на некотором расстоянии — примерно на таком же, какое нужно противнику, чтобы махать топором на вас.

У Снорри было другое решение. Он подался вперед, выставив топор, побежал быстрее, чем можно ожидать от человека, замахнувшегося оружием. Этот рывок смешал расчеты Свена, лезвие прилетело долей секунды позже, топорище чуть ниже лезвия ударило в приподнятое плечо Снорри, а топор Снорри врезался в шею Сломай-Весла, не лезвием, но обхватил его шею отрогами-остриями.

На этом все должно было закончиться. Узкая полоса металла, придвинутая к шее мощным усилием. Однако Сломай-Весло каким-то образом умудрился ударить Снорри щитом по голове и пошатнулся, хватаясь за шею. Оба должны были упасть, но, вместо этого, закружились и сцепились, как два борющихся медведя.

Эйн прикончил одного из своих противников и теперь бился со вторым, оба сжимали ножи, пытаясь всадить их друг другу в лицо и не дать противнику сделать то же самое. Туттугу убил своего арбалетчика, но тот успел вытащить кинжал, прежде чем мой приятель размозжил ему голову. Я не видел, насколько серьезна рана, но толстяк схватился за живот, и кровь так хлестала сквозь его пальцы, что дело явно было худо.

Два гиганта стояли, сплетая пальцы, пытаясь одолеть друг друга. Багровый, брызжущий алым с каждым судорожным вздохом, Сломай-Весло прижимал Снорри ниже и ниже. Бугрились мышцы, оба противника кряхтели и тяжко дышали. Казалось, кости не выдержат и в какой-то момент непомерные усилия сокрушат руки, но все происходило медленно, и вот, обливаясь кровью из-под повязок на плече и на боку, Снорри поддался — и быстро оказался на коленях, а Сломай-Весло все еще давил его.

Туттугу оторвал от живота одну окровавленную руку и мучительно медленно нагнулся за топором. Сломай-Весло, который вроде бы этого не видел, лягнулся и сломал воину ундорет колено. Туттугу вскрикнул от боли и упал. Снорри попытался выпрямиться и поставил одну ногу на пол, но Сломай-Весло с ревом пригнул его обратно.

Эйн и воин из Хардангера все еще катались по полу, оба раненые. Я посмотрел на свой меч, уже алый от острия до рукояти. Там Снорри. Мне пришлось сказать это себе: вот мой товарищ, с которым мы прошли бесконечный путь, недели тягот и опасностей… Сломай-Весло нагнул его ниже, оба рычали, как звери. Внезапный разворот — и Свен ухватил Снорри за горло правой лапищей, левая рука все еще была сплетена с рукой Снорри, свободная рука которого пыталась оторвать пальцы от шеи.

Сломай-Весло раскрылся. Наклонил голову. «Боже, Ялан, сделай это!» Мне пришлось крикнуть это самому себе, и, сначала неохотно, потом все быстрее набирая скорость, я побежал к ним, держа меч над головой. Я не хотел попасть в человека на башне, пусть даже стрелой с расстояния в сотню метров, но я хотел, чтобы Свен Сломай-Весло умер, прямо сейчас, прямо здесь, и если мне придется это сделать…

Я опустил руки, рассекая мечом воздух, и каким-то образом прямо в этот миг Сломай-Весло высвободил вторую руку и подставил щит. Дрожь от удара прошла по руке — я словно врезался в камень и выронил меч. Один быстрый рывок — и гигант, оттолкнув Снорри рукой, которой все еще держал его за горло, ударил меня прямо под сердце широкими костяшками пальцев и краем щита одновременно. Дыхание со свистом вышибло из моей груди, ребра хрустнули, и я рухнул как подкошенный.

С пола я видел, как Сломай-Весло отбросил щит и сомкнул вторую руку на горле Снорри. Я-то в итоге смог вдохнуть, а вот Снорри — нет. Воздух влился в мои легкие неразбавленной кислотой, треснувшие ребра заскрипели.

Свен Сломай-Весло принялся трясти Снорри, сначала медленно, потом со все большим остервенением, и лицо его противника потемнело от удушья.

— Ты не должен был приходить, Снагасон. На Севере мне нет равных. Ты — мальчишка, тебе меня не одолеть.

Я видел, как жизнь покидает Снорри, как повисли его руки, и все же мог разве что еще раз вдохнуть. Эйн отцепился от противника, оба лежали без сил. Туттугу валялся в луже собственной крови, глядя на нас, но не в силах помочь.

— Время умереть. Снорри.

И на предплечьях его вздулись мышцы, усиливая хватку, способную сломать весло.

Где-то, невидимое для нас, село солнце.

Снорри поднял руки, сомкнул их на запястьях Свена Сломай-Весло, которые почернели от этого прикосновения. Сломай-Весло оскалился, когда Снорри поднял голову и оторвал его пальцы со своей шеи. Внезапный резкий рывок вниз — и предплечья Свена сломались, из кровавого месива выступили кости. Удар тыльной стороной руки — и он упал рядом с Туттугу.

— Ты? — Голос Снорри смешался с голосом Аслауг. Он встал. — Это передо мной должен трепетать Север.

Он держал в руках щит Свена, в глазах была лишь тьма.

— Лучше. — Свен Сломай-Весло нашел в себе силы засмеяться. — Ты даже, может, и лучше справишься. Уничтожь их, Снорри, пошли их обратно в Хель.

Снорри опустился рядом с ним на колени.

— Я боюсь их, Снорри, да проклянут их боги. Да проклянут боги их всех.

— Где Фрейя? — Снорри схватил его за шею и принялся колотить головой об пол. — Где мой сын? Где он?

Он даже не кричал, а рычал в лицо врагу.

— Сам знаешь!

Сломай-Весло сплюнул кровью.

— Ты скажешь мне!

Снорри надавил ему большими пальцами на глаза.

Как раз в этот момент, когда он начал давить, а Сломай-Весло не то завопил, не то засмеялся, я потерял сознание.

Моменты бесчувствия были для меня единственным спокойным периодом в Черном форте. Впрочем, и они миновали через несколько секунд.

— Время умереть, Сломай-Весло.

Снорри, руки которого были в крови, низко нагнулся над поверженным гигантом.

Тот забулькал кровью.

— Сожги мертвых…

На большее у Свена Сломай-Весло не было времени. Снорри размозжил ему голову резким ударом тяжелого щита.

— Снорри.

Я едва мог шептать, но он поднял глаза, из которых ушла тьма, — они снова были ясными и прозрачно-голубыми.

— Ял!

Невзирая на раны, он мгновенно очутился рядом и, глухой к моим протестам, схватил меня за капюшон теплой куртки. На миг я подумал, что Снорри собирается мне помочь, но он подтащил меня к Эйну и уложил рядом.

Красный викинг рядом с Эйном выглядел вполне себе мертвым, но Снорри на всякий случай отобрал у него кинжал и перерезал ему горло.

— Живой? — Он повернулся к Эйну и отвесил ему пощечину. Эйн застонал и открыл глаза. — Хорошо. Сможешь помочь ему, Ял?

— Я? — Я поднял руку. Сам не знаю зачем — может, чтобы воспротивиться предложению, но это лишь вернуло мне еще один проблеск воспоминаний из самой гущи битвы — что я тоже ранен, в бедро. — Да я еще в худшем виде, чем он.

Учитывая, что некоторые раны я получил, не осознавая этого, или просто забыл, это было почти правдой. Но у Эйна была колотая рана в груди. Она пузырилась кровью с каждым вдохом. Смертельная.

— Ему хуже, Ял. И ты не можешь вылечить себя сам, мы же знаем.

— Я не могу вылечить вообще никого, когда сам умираю. Это меня доконает.

Хотя, если умру, по крайней мере больше не буду мучиться. Казалось, что мой бок нафаршировали толченым стеклом.

— Магия здесь сильнее, Ял, ты, наверное, почувствовал ее, когда пытался прорваться? Я почти вижу, как ты светишься ею.

В голосе послышались умоляющие нотки. Он жалел не себя — на это он был не способен, — а последнего из своих соотечественников.

— Иисусе! Значит, вы меня все же доконаете.

И я шлепнул ладонью по ране Эйна — крепче, чем следовало бы.

Моя рука мгновенно вспыхнула, так ярко, что на нее было больно смотреть. Боль моя неимоверно усилилась, с ребрами творилось нечто невообразимое. Я почти тут же отдернул руку, тяжело дыша и ругаясь, сплевывая кровавую слюну.

— Хорошо. Теперь Туттугу!

Меня поволокли, и я одним глазом увидел, как Эйн с трудом сел, озадаченно тыча в залитую кровью, но неповрежденную кожу там, где кинжал вошел ему под ребра.

Снорри положил меня рядом с Туттугу, и мы встретились взглядами, оба слишком обессиленные, чтобы говорить. Викинг, который и так был бледным, стал уже и вовсе синевато-белым. Снорри перевернул Туттугу, довольно легко, несмотря на то что тот был отнюдь не худ, отвел его руку от раны на животе и невольно втянул воздух сквозь зубы.

— Худо. Тебе нужно вылечить это, Ял. Остальное подождет, но не это. Кишки перерезаны.

— Не могу. — Я бы уж лучше проткнул себе ладонь ножом или взял в рот горящий уголь. — Ты не понимаешь…

— Он умрет! Я знаю, что Арне ушел слишком далеко, но это — медленная смерть, ты можешь ее остановить.

Снорри продолжал говорить, слова его уходили куда-то мимо. Туттугу не говорил ничего, только смотрел на меня, и мы оба лежали на холодном каменном полу, слишком слабые, чтобы шевелиться. Я вспомнил, как он сказал мне на склоне холма над Трондом, что сбежал бы с любого поля боя, будь у него ноги подлиннее. Родственная душа, почти так же погрязшая в страхах, как и я, но все равно явившаяся сражаться в Черный форт.

— Заткнись, — сказал я Снорри. И он заткнулся.

Подошел Эйн, двигаясь со стариковской осторожностью.

— Я не могу. Правда не могу. — Я покосился на свою свободную руку. Другая все еще зачем-то сжимала меч, — наверное, он кровью приклеился. — Не могу. Но отправляться в Вальхаллу с триппером — не дело.

И я снова показал взглядом.

Наконец Эйн понял намек. Я крепко зажмурился, заскрипел зубами, сжал все, что можно было сжать, и он схватил меня за предплечье и положил мою руку на рваную рану Туттугу.

Оказалось, исцелить Эйна было совсем не сложно…