- Сон?
- Да. Мне снился сейчас страшный сон. Будто этот человек явился сюда... в сад. Я бежала от него и нашла убежище... в ваших объятиях. А потом увидела, что вы - это он... То есть, ваше лицо оказалось скрыто чёрной маской, как у него...
- Немой Пастор.
- Да...
- Когда вы появились в моём доме, первые ночи были очень неспокойны. Вы разговаривали во сне.
- И - что?..
- Вы называли это имя, и я понял, что вам довелось с ним познакомиться.
- Выходит... вы знали?!
- Да, знал.
Глава тридцать четвертая
Гретхен рассказывает о своих ценностях,
а Кренстон демонстрирует самодурство
Некоторое время Кренстон молчал, потом проговорил:
- Гретти, - от сэра Кренстона не укрылось, как Гретхен вздрогнула, и глаза её метнулись к нему, будто взмолились. Но она не проронила ни слова. Я хочу, чтоб вы знали, как много значит для меня ваше доверие. Вы решились отдать мне кусочек вашего прошлого, и я очень благодарен вам.
- Не торопите меня... Прошлое ещё так близко, ещё слишком болит.
- Вы думаете, что одна справитесь успешнее? Простите мне моё нетерпение, оно от желания помочь вам, облегчить ваше состояние, быть хоть чем-то, хоть в самом малом полезным вам...
- Хоть чем-то?! Господин Кренстон, теперь я слишком хорошо знаю цену этой малости! В дни, когда судьба ожесточается к тебе как к нелюбимой падчерице, всё занимает своё истинное место в ценностях жизни. Когда от голода и холода никак не заснуть, а наместо подушки камень придорожный тогда высшей ценностью становится простая человечность, кусок хлеба, протянутый от чистой души, и самый примитивный кров, лишь бы под ним было тёпло и сухо. Среди злобы, жестокости, бесчеловечности я нашла сосредоточие милосердия и доброты - ваш дом. И обрела много больше, чем кусок хлеба и крышу над головой. Вы приютили нищую и позволили жить, как принцессе.
- Вы и есть принцесса, - как будто через силу улыбнулся Кренстон, разве по вас не видно... А что касается того немого... В наших местах личность известная. И довольно противоречивая. Жестокий, недобрый... да, это всё о нём. Но есть люди, которые вместо слова "справедливость", произносят его имя.
- Я уже слышала подобное мнение. - Гретхен вдруг рассмеялась.
- Я сказал смешное?
- О, нет, простите мне мой смех. Не ваши слова его вызвали... это мои мысли, - запнувшись, Гретхен всё же призналась: - Я подумала, почему разбойнику не быть справедливым и честным, если "принцессе" случается быть нищей и безродной.
- "Нищая и безродная", - усмехнулся Кренстон. - Вы верите хотя бы, что находитесь среди бескорыстных друзей?
- Я чем-то обидела вас? - испуганно проговорила Гретхен, и улыбка исчезла с её губ.
- Разумеется, нет. Я только прошу вас помнить - вы в безопасности. Здесь есть кому позаботиться об этом. А теперь вы должны немедленно забыть все ваши страхи и крепко уснуть. Джоберти поколотит меня своей палкой, если узнает, что я не давал вам спать, занимая разговорами. И единственное, чем я смогу перед ним оправдаться, так если скажу, будто своим разговором утомил вас настолько, что вы мгновенно заснули.
- Я готова помочь вам, - улыбнулась Гретхен. - Но... можно вас попросить? Прежде чем уйти, закройте всё же окно.
- Но филина теперь не слышно, наверное, он улетел. А больше никто не помешает вам, я прогоню всех, кто надумает прятаться за вашим окном.
С этими словами Кренстон через окно выбрался на террасу.
- Что вы делаете? - в замешательстве спросила Гретхен.
- Я буду сторожить ваш сон.
- Господин Кренстон, я даю вам слово, что ничего не стану бояться. Пожалуйста, идите спать.
- Друг мой, иногда я становлюсь самодуром и вытворяю всё, что взбредёт мне в голову. Вы ещё не видели меня в таком качестве? Можете смотреть.
Гретхен было видно, как Кренстон устроился в кресле-качалке спиной к ней. Изумленно приподняв брови, Гретхен сидела, глядя на неподвижную фигуру на террасе, потом тихонько легла, закуталась в одеяло, собралась подумать о том, что сказала Кренстону и услышала от него, - но не успела, так как неожиданно для себя заснула на второй минуте.
Глава тридцать пятая
в жизни Гретхен начинается светлая полоса,
а Джоберти протестует против эксплуатации своей подопечной
Так уж устроено в жизни - чёрная полоса чередуется с белой. Как бы ни казалось беспросветно, а время проходит, и опять забрезжил впереди просвет, и вот уже покатилось колесо жизни по ровной, гладкой дороге - не колыхнёт, не возмутит покоя. Вперёд и вперёд - к новым испытаниям, дебрям и бездорожью. Но, впрочем, никому знать не дано, что там, впереди, и каждый живёт надеждами, что там - лучше, светлее, теплее и красивее, чем было. Ведь если нет надежды в душе, как жить?
В жизни Гретхен тоже воцарилось равновесие, которое не нарушалось никакими потрясениями. Возвращение болезни лишь вначале испугало её. Но скоро она смирилась с таким положением вещей, тем более что оно было привычно ей - она столько лет училась жить с этим. И это при том, что в замке барона Ланнигана существование её усугублялось постоянным угнетением, моральными и физическими издевательствами. А теперь она была окружена всеобщей любовью и состраданием, бережной заботой, желанием каждого сделать что-то для "нашего ангелочка", порадовать и вызвать улыбку.
Приступы ужасных головных болей не повторялись. Может быть, благодаря стараниям доктора Джоберти, пунктуально исполняющего все рекомендации согласно собственным умениям и опыту медицинских светил. А может быть, болезнь потеряла прежнюю силу из-за неизвестного лекарства Ларта. Так или иначе, но Гретхен чувствовала себя довольно неплохо и даже испытывала неловкость по поводу того, что вокруг неё была поднята такая шумиха.
Сэр Кренстон был так чуток к Гретхен, что иногда ей казалось, будто он успешно учится читать в её душе. Она привыкала к нему. Та ночь, когда Гретхен увидела престранный сон, а потом Кренстон впрыгнул в окно её спальни, каким-то образом сблизила их. Гретхен осознала, что именно стояло между нею и сэром Кренстоном, но это было столь несправедливо по отношению к нему, что она просто отбросила прочь эту преграду, раз и навсегда. Более того, это осознание породило в душе её чувство вины перед Кренстоном. В связи со всем этим отношения между ними стали более тёплыми.
И, разумеется, Гретхен читала в глазах сэра Тимотея много больше, чем позволял он себе сказать вслух. Ни раз Гретхен спрашивала себя, что она ответит Кренстону, если он попросит её стать его женой? "Ты ведь даже мечтать не могла о таком супруге, - говорила себе Гретхен. - Добрый, любящий муж, красивый дом, покой... Куда ты ещё хочешь? Чего?" Она размышляла об этом безо всякого волнения и душевного трепета, и почти беззвучной струной звенела нотка обречённости. Но до тех пор, пока в душе её не начинало полыхать болью: "Ларт!" И Гретхен понимала, что она может испытывать к сэру Кренстону самые дружеские чувства, самую сердечную благодарность и признательность, может жалеть его, чувствовать свою вину и пытаться чем-то её искупить... но любить - нет. "Ларт!" - и всё той же мукой, тем же стоном отзывалось сердце. Сколько нужно дней, лет, чтобы они ослабли? При том, что она не хочет пожертвовать и самой крохотной долей памяти о Ларте в обмен на утишение страданий. Нет, ни одного дня, ни часа не согласится она отдать забвению - их и так было не много. А Кренстон? Вручить ему руку, бережно храня в сердце память о другом? Это бесчестно. Но уйти от него - куда?
Вот эти безотрадные раздумья было единственное, что омрачало теперь жизнь Гретхен. Впрочем, для них ей надо было остаться наедине со своими мыслями, а это случалось не так часто. Почти ежедневно теперь наносил визиты в Тополиную Обитель доктор Джоберти, подолгу беседовал с Гретхен, иногда расспрашивал о самочувствии, но чаще он не заострял внимания на этом: вроде бы между делом слушал её пульс, составлял представление о состоянии Гретхен по её настроению, цвету лица, сиянию глаз. Куда более пристрастные допросы он учинял Дороти и Габи, всякий раз оставлял им подробнейшие инструкции и требовал неукоснительного их соблюдения.
Кстати, Дороти тоже занимала время Гретхен и была бы рада занять его ещё больше. В усадьбе началась пора всевозможных заготовок: варили варенья, мармелады, джемы, сушили и мариновали всевозможные ягоды и плоды из сада. Припасали впрок овощи и зелень, укладывали в бочонки краснобокие яблоки, какие пересыпали опилками и стружками, а какие аккуратно заворачивали в мягкую бумагу... Да мало ли дел на кухне с наступлением осенней порой! И за всем нужен хозяйский, рачительный глаз - Дороти сбивалась с ног. Однажды Гретхен предложила свою помощь, да ещё рассказала секрет хранения свежих помидоров аж до самого Рождества, открытый ей когда-то нянюшкой. Предложенную помощь Дороти приняла с большой радостью, а аккуратными ящиками с помидорами в тот же день заставили в подвале несколько рядов полок.
Помощница из Гретхен получилась деятельная, понимающая толк в том, что творилось в кухне и подвалах. И Дороти с ещё большим энтузиазмом пользовалась бы содействием Гретхен, но Джоберти, узнав об этой инициативе, категорически запретил ей переутомляться у горячих плит, в испарениях, насыщенных запахами маринадов, уксуса и всевозможных специй. "Не более часа в день!" - его приговор никто не смел оспаривать кроме самой Гретхен, что, впрочем, тоже не имело значительного успеха.
Вот гулять по саду - сколько угодно. Очень часто в этих прогулках Гретхен сопровождал сэр Кренстон, и тогда она исследовала самые отдаленные уголки огромного сада. Но, к слову сказать, сейчас здесь всюду было полно людей, и если они не виднелись в просветах зелени, так голоса их слышались почти беспрерывно, поэтому никакие пугающие фантазии не мешали Гретхен получать удовольствие от гуляний по саду.
Какое-то время Гретхен со страхом ждала - не обнаружится ли та самая беседка, в которой застал её Пастор - во сне. Потом она спросила у Кренстона, имеется ли пруд в саду, и, оказавшись на его берегу, с облегчением убедилась, что он ничем не напоминает тот пруд, из сна.
Глава тридцать шестая
Кренстон начинает говорить о своём прошлом,
и первыми же откровениями повергает Гретхен в смятение
Во время одной из долгих прогулок Гретхен и Кренстон оказались в той части сада, которая взбегала высоко по склону холма. И с этой возвышенности перед ними открылся широкий, просторный вид на окрестности. Время шло к вечеру. Синяя дымка подернула даль, как будто занавесила её прозрачной шторой из воздушно-невесомого индийского газа, и, может быть, поэтому буйная, дикая природа, подступающая к самым стенам, огораживающим сад, показалась Гретхен несколько мрачной, суровой, в отличие от жизнерадостной и весёлой природы родной Франции.
- Как давно вы живёте здесь, господин Кренстон? - спросила она без какой-либо дальней цели, даже не представляя, к чему приведёт этот невинный вопрос.
- Пять лет. Вам этот срок кажется долгим или наоборот?
Гретхен пожала плечами.
- Вероятно, это зависит от того, нравится вам здесь или нет? Если жизнь тягостна, то и один год растянется в вечность.
- Нет, для меня эти годы вечностью не обернулись. Мне нравится этот дом, неукротимая природа - в ней что-то от испанской страстности. А более всего мне по душе безлюдность этих мест.
- О, - не смогла скрыть удивления Гретхен, - даже при том, что вы могли бы стать украшением самого изысканного светского салона?! Никогда бы не подумала, что вы сознательно удалились от общества. - Гретхен всё ещё не сознавала, что ступила на опасную тропу, и беспечно позволяет ей увлекать себя всё дальше в опасную и непредсказуемую область.
- Так оно и есть... Впрочем, блеск и пустая суета света меня всегда мало привлекали. Настолько мало, что я ловко избежал исполнения всех обязательств и условностей, которые предъявляет жизнь в аристократической среде. Ну, взять хотя бы туалеты - знаете, как я избежал необходимости иметь богатый гардероб, пристально следить за модными веяниями? Почти весь его я поменял на строгое платье священника.
Гретхен вздрогнула и резко обернулась к своему спутнику. Но сэр Кренстон не заметил её реакции - он по-прежнему смотрел вдаль, и лицо его было задумчиво.
- В годы юности я сделал выбор - принял решение посвятить свою жизнь служению Господу.
- Вы... священник?..
- Теперь уже нет. Пять лет назад я отказался от сана, оставил свой приход и уехал сюда. Во мне оказалось слишком мало смирения и способности прощать, слишком сильные страсти бушевали во мне.
- Понимаю...
- Вы думаете, что можете это понять? - ироническая улыбка слегка тронула губы сэра Кренстона.
- Разумом, да, - пытаясь скрыть нервозность, заговорила Гретхен, не глядя на него. - Почему же не понять? Ведь именно через отказ от простых, плотских радостей жизни святые отцы обретают способность видеть в душах паствы, находить слова, которые возвращают заблудших на верный путь; слова, которые проходят не в уши, а в сердца... Но сколько душевных сил нужно иметь, сколько самообладания и самоотречения, чтобы быть сильнее соблазнов! Да, я могу понять, но почувствовать, как с этим жить изо дня в день, - едва ли.
Кренстон вдруг повернулся к Гретхен, и стоя перед ней, внимательно, испытующе глядя на неё, проговорил:
- Нет, Гретхен, вам нельзя понять. Смирение плотских желаний - тяжело, но есть кое-что похуже.
- Что? - едва слышно выговорила Гретхен, не имея сил вырваться от его тёмных, требовательных глаз и думая о том, что едва ли хочет знать то, о чём спросила.
- Вы, в самом деле, хотите, чтобы я ответил? - всё так же не выпуская её, спросил Кренстон.
- Я не знаю... - испуганно проговорила она.
- Милое, бесхитростное создание, - улыбнулся сэр Тимотей. - Ну разумеется, вы не хотите. И правильно, - к чему вам, когда у вас собственных неприятностей более чем можно вынести человеку.
- Сэр Кренстон! - недоуменно-обиженно сдвинула брови Гретхен. И тише добавила: - Зачем вы так? Это неправда, то, что вы говорите. Неправда, что мне безразлично, чем вы живёте.
- Что ж, я рад слышать это, - легко согласился Кренстон, взял руку Гретхен, поднёс к своим губам. - Может быть, мы ещё поговорим об этом. Когда-нибудь потом. Когда вы перестанете бояться.
Гретхен судорожно сглотнула и опустила глаза.
- А теперь забудьте о том, что я сказал, вас это, всё-таки, мало касается.
Глава тридцать седьмая
возвращение к прерванному разговору
Даже если бы Гретхен захотела возразить сэру Тимотею, что не испугалась его откровений, едва ли у неё нашлось бы что сказать. Первая же попытка Кренстона быть с нею искренним, моментально всколыхнула в душе Гретхен какой-то необъяснимый, едва ли ни мистический страх перед ним, навеянный смутными ощущениями, аналогиями, ассоциациями. И она не сразу смогла вырваться из их, туманящего сознание, плена. Лишь оказавшись опять в своей комнате, наедине с собой, Гретхен взяла себя в руки, а затем искренне выругала.
Ну и что с того, что сэр Кренстон был священником? С какой стати это должно отрицательно характеризовать его? Не выдержал обязательств, налагаемых саном? Но открыто отказаться от своего выбора мог только честный, искренний человек! Ведь чаще случается наоборот, когда священнослужитель становится лжецом и лицемером, произносит в проповеди высокие, правильные слова, но поступками своими и всей жизнью утверждает прямо противоположное. Сэр Кренстон предпочёл вернуть себе светское имя и образ жизни. Впрочем, нет, вовсе не это смутило Гретхен... Она знает что, но нет никакой вины Кренстона в том, что её бросает в дрожь от одного слова "священник" и от чёрной сутаны. Наверняка где-то неподалёку, в ближайшем селении есть ещё другой священник, на чьё попечение отдан здешний приход. Неужели она испытала бы те же чувства, что сейчас, доведись ему быть ей представленным?
Гретхен рассердилась на себя, как если бы это она была сэром Кренстоном, и это на неё бы вздумали возводить несправедливые обвинения.
"Ты должна молиться о нём и благодарить Бога, что послал тебе сэра Кренстона. Он столько сделал для тебя! Но почему, почему ты отвечаешь такой эгоистичной неблагодарностью?! При том, что он совершенно ни в чём не виновен, а всё дело в твоём больном воображении..." И острое чувство стыда пересилило все другие чувства - ведь сэр Кренстон, безусловно, всё понял по её виду, он понимал и более тонкие движения её души!
Таким образом, тем же вечером Гретхен не ушла к себе после ужина, а, помедлив, подошла к холодному камину, рядом с которым сидел в кресле сэр Тимотей, раскуривая свою обычную вечернюю сигарету, и остановилась, положив руки на спинку другого кресла.
- Господин Кренстон, мне хотелось бы исправить впечатление, которое осталось у вас от нашего разговора в саду... Я вас обидела...
- Это неправда. И вы напрасно терзаетесь.
- Мне не нужно вашего подтверждения, господин Кренстон, - перебила Гретхен, - вы так добры, что готовы защищать меня от укоров собственной совести. Не нужно, это неправильно. Боюсь, что произвела на вас впечатление чрезвычайно эгоистичной, себялюбивой особы, которая с готовностью принимает попечения, но делается глухой и бесчувственной, едва речь заходит не о её трудностях.
- Гретхен, Гретхен, что вы такое говорите?! Ничего подобного мне и в голову не приходило! Ох, Гретхен, - он укоризненно покачал головой, пожалуйста, довольно об этом. Вы заставляете меня пожалеть о том приступе болтливости.
- Это лишь подтверждает, что я оказалась недостойна вашей откровенности, - виновато улыбнулась Гретхен. - Но в действительности мне глубоко небезразличны обстоятельства вашей жизни. Господин Кренстон, если вы не таите на меня обиды, тогда продолжим наш разговор. Мне хотелось бы понять причины, побудившие вас переменить свою жизнь.
Кренстон встал, подошел к Гретхен. Она открыто, без колебаний ответила на его внимательный взгляд, и ей показалось, что он преодолевает какие-то сомнения, но не в ней, а в себе самом. Кренстон взял её за руку и усадил в кресло. Он медлил начинать разговор, посмотрев на окно сэр Тимотей сказал:
- Дождь начался... Предвестник осенних дождливых дней. Вы любите осень?
Гретхен, ожидавшая от него не таких слов, машинально взглянула за окно.
- Нет, - ответила она, - жёлтые листья вызывают у меня грусть. Я люблю лето, весну.
- Вы - жизнелюб, - улыбнулся Кренстон.
- Я? - удивилась Гретхен, вспомнив, сколько раз искренне призывала к себе смерть. Но ведь до сих пор жива. И рассмеялась: - Возможно, вы правы.
- А мне нравились ненастья, когда стихии будто бы вступают в яростный спор, и оказываются взаимно неуступчивы.
- Вам нравилось смотреть на это буйство, пребывая за крепкими стенами, в домашнем тепле?
- Нет, отчего же? Я любил выезжать в бурю, я как будто испытывал себя в противоборстве с ветром, ливнем, грозой. Наверное, во мне силён дух противоречия, непокорности. То есть те качества, которые едва ли могут пойти на пользу служителю церкви.
Поначалу Кренстон говорил легко, чуть насмешливо, но чем далее вёл он свой рассказ, тем медленнее, задумчивее становилась его речь, всё чаще перемежалась молчаливыми паузами. Гретхен не задавала ему вопросов, не торопила, смутно чувствуя, что Кренстон придаёт их разговору больше значения, чем этого можно было бы ожидать.
Глава тридцать восьмая
в которой Гретхен, испытывая шок,
узнает причину одиночества сэра Кренстона.
Гретхен сидела тихо, не произнося ни слова. С удивлением и страхом она слушала Кренстона. Эти чувства вызывало не только то, о чём она узнавала, но ещё она видела, какой внутренней борьбой сопровождается монолог сэра Тимотея. Порою он умолкал, и Гретхен ждала, почти уверенная, что на этом он остановится, он явно этого хотел. Но, преодолевая своё желание, руководствуясь какими-то иными целями, неясными Гретхен, он начинал говорить опять.
Едва ли менее противоречивые чувства владели в эти минуты самой Гретхен, и она не смогла бы сказать, какое из чувств доминирует в её сердце. То ей становилось пронзительно жаль сэра Кренстона, то душа её возмущалась, желая отвернуться от истины обнажаемой им, то в какие-то моменты она переставала верить ему, а сомнения с готовностью нашёптывали: "Он разобижен на весь свет, сбежал от него в своё одиночество, где вынашивает и холит свои претензии к миру... А теперь он просто клевещет, ослеплённый обидами..." Но опять сочувствие и сострадание захлестывали её, и в сердце своём она поспешно открещивалась от сомнений и недоверия ему...
- Я был совсем ребёнком, когда в нашем доме появилась знатная дама, подруга моей матери приехала навестить её. С нею была девочка, дочь. Гретхен, вы не поверите - я погиб при первом же взгляде на неё. Это была маленькая принцесса с великолепными манерами, врожденной грацией, очень красивая... Дурно было то, что она сознавала, как прелестна и уже умела извлекать из этого выгоду. Она была старше меня на несколько лет. Я обожал её издали, боялся приблизиться, становился при ней косноязычным и катастрофически глупел. Впрочем, едва ли вам может быть интересна заурядная история детской влюбленности, и я говорю о ней только в связи с тем, что впервые получил тогда представление о некоторых вещах, о которых никогда дотоле не задумывался и даже не подозревал. Это случилось, когда нас вдвоём послали с поручением в залу, находящуюся в дальнем крыле. Я был сопровождающим, поскольку девочка не знала расположения нашего большого дома. Шёл я ни жив, ни мертв, душа моя пела, грудь распирало от счастья и гордости. Я шёл впереди неё, нет, не шёл, а летел, не чувствуя пола под ногами. И едва мы скрылись из глаз взрослых, этот ангел дёрнул меня сзади и с необычной злобностью прошипел: "Никогда не смей подходить ко мне, уродец! Гадкий, гадкий урод!" Ноги мои будто вросли в паркет, а она пошла дальше, и я слышал смутно, как она окликнула служанку и велела проводить до нужного помещения. Так я впервые получил представление о своей внешности, а потом понял, что, действительно, рос на редкость некрасивым ребенком. В последующие годы я сторонился девочек. Избегать их мне было совсем не трудно, они успешно помогали мне в этом, - сэр Тимотей коротко рассмеялся. Позже, в духовной школе Орлеанского аббатства, мне было гораздо легче преодолевать физические влечения, чем моим товарищам - я не знал женщин и обстоятельством этим был очень доволен. Ничто не мешало мне отдавать свою страсть наукам, книгам, молитвам. И к неприглядности своей я относился тогда абсолютно спокойно, более того, я умел дать ей реальную оценку. "Урод" - это было преувеличением. Внешность моя ни разу никого не оттолкнула. Далеко не красавец, разумеется, но и не урод. К тому же мне нравился тяжёлый физический труд, который совершенствовал моё тело, а ещё он был хорош тем, что усталость от него вытесняла все другие физические томления. Я с удовольствием выполнял самые тяжёлые работы и чувствовал, как крепнут руки, мышцы преображаются, наливаясь силой. А потом я получил приход, очень хороший, кстати, - большая часть прихожан были люди очень состоятельные, солидные, известные не только в городе, но даже при дворе Его Величества. И вот тогда... тогда начались события удивительные.
Кренстон встал, прошёлся по комнате, раздавил в хрустальной пепельнице давно погасшую сигарету.
- Я должен заранее просить у вас извинения, Гретхен. Простите меня... Вам будет неприятен мой рассказ... И может быть, я вскоре пожалею, что не оставил его там, где он был раньше...
- Вам хочется прекратить его?.. Вы не обязаны посвящать меня в свою жизнь... - тихо проговорила Гретхен.
Кренстон внимательно посмотрел на неё, потом чуть улыбнулся, сказал:
- Поздно поворачивать назад, когда прыгнул с обрыва вниз головой. К тому же, боюсь, что ваше воображение будет несогласно с требованием остановиться и станет тревожить вас домыслами. В таком случае я предпочту сказать вам правду.
- Тогда говорите...
Но Кренстон медлил. Прежде, чем заговорить, он вынул из шкатулки на каминной полке новую сигарету и раскурил её.
- Я не был готов к испытанию, которое вскоре встало предо мною. Мои богатые прихожанки, утончённые высокородные дамы, сначала одна, потом другая, третья... воспылали ко мне страстью. В частных беседах и даже на исповеди они признавались мне в своей грешной любви. Поначалу я был ошеломлён, потрясён, винил себя и искал эту свою неясную мне вину, накладывал на себя епитимью, пытался вразумить несчастных... Пока не осознал всю глубину их испорченности. Их влекла даже моя некрасивость - они не таились, что в этом кроется некое извращённое наслаждение, которого они жаждут. Их неудержимо влёк грех. И своей запретностью, противоестественностью он приобретал несравнимую ни с чем сладость. Гретхен, вам никогда этого не понять потому, что вы чисты даже в помыслах своих!
Гретхен вздрогнула и почувствовала, как по делу её пробежала волна неприятного озноба: на мгновение ей показалось, что она может понять чувства тех избалованных красавиц - в Кренстоне была некая физическая притягательность. Вот теперь, внимая ему всем сердцем, она испытала магнетическую власть его голоса, слов, даже его сомнений и чувства вины. Да, разумеется, надо быть безумной либо чудовищно безнравственной, чтобы поддаться смутным прихотям, более того - не подавлять их, а питать надеждами... Но каким-то образом Гретхен могла понять скучающих, избалованных холённых дам, сделавших молодого священника в чёрной сутане аскета объектом своих вожделений.
- И знаете, что было результатом, Гретхен? Я стал ненавидеть всех женщин. Мне, не знавшему их, они открылась как существа похотливые, лживые, влекущие к погибели как самыми грубыми, так и самыми изощренными путями. И я распространил мои чувства на всех женщин. Каждая представлялась мне дьявольским орудием, полным гибельного соблазна... Душа моя утратила свою цельность - любовь к моим прихожанам спорила с ненавистью и презрением к некоторым из них. Вот это и стало одной из причин расстаться с тем делом, которому я собирался отдать всю свою жизнь - сердце, преисполненное не любви, а злых, грешных страстей.
Некоторое время в гостиной висела глубокая тишина. Потом Кренстон спросил:
- Мой рассказ шокировал вас, Гретхен?
Она ответила не сразу.
- Да, я не могу этого отрицать, - наконец проговорила она. - Я мало принадлежала свету, скрытая жизнь аристократии, их пороки... для меня terra incognito. И... мне жаль, что в пору ваших разочарований вы не встретили женщину, которая могла бы стать вам другом и изменить ваши представления... Но теперь я понимаю, почему вы не захотели создать семью...
Гретхен замолчала, вдруг поражённая мыслью о том, как схожи были мироощущения её и Кренстона при их диаметральной противоположности: сэр Кренстон презирал женщин, а она почти те же чувства испытывала ко всем мужчинам. До тех пор, пока в жизнь её не вошел Ларт.
Гретхен поёжилась как от боли - мысль о нём, как всегда, тревожила незаживающую рану в её душе.
Захваченная своими мыслями и ощущениями, Гретхен не замечала пристального, проницательного и одновременно - как будто больного, взгляда сэра Тимотея. Он молчал, не отвечая её последним словам, потому что мог сказать сейчас только единственное: "Я встретил такую женщину, Гретхен. Вас". Но не сказал.
Глава тридцать девятая
неожиданные последствия разговора
А на следующий день за завтраком сэр Кренстон узнал, что откровения его обернулись для него таким образом, которого он ждал менее всего.
Было прекрасное солнечное утро, тёплые лучи спорили со следами ночной прохлады и с успехом побеждали в этом споре. Но прелесть ясного, свежего утра не могла разогнать смутного беспокойства сэра Кренстона, который провёл неспокойную ночь и с тревожным нетерпением ждал встречи с Гретхен. Так важны ему были её первые слова этим утром, выражение её лица, глаз. Он должен был увидеть и понять, о чём она думает, какой след оставила в ней его вчерашняя исповедь. Но в столовой, за большим столом было бы трудно заглянуть в её глаза и увидеть в них тонкие движения души. Кренстон велел накрыть к завтраку небольшой стол на балконе.
- Вы хорошо придумали, - улыбнулась Гретхен, выходя к нему.
Кренстон пошел навстречу и склонился к её руке.
- Доброе утро, Гретхен. Мне показалось, что вам должна понравиться моя затея позавтракать на свежем воздухе.
- Так и случилось. Сегодня на удивление тёплое утро!
Кренстон заботливо придвинул стул Гретхен, помогая ей занять её место, и отпустил прислугу.
Начало завтрака прошло в молчании. Гретхен казалась естественной, такой, как всегда. Но Кренстон смотрел сегодня особым, пристрастным взглядом и отмечал, что она бледнее обычного, молчаливее, и хотя будто бы не избегает смотреть на него, но особенно прилежно держит глаза опущенными.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он.
- Хорошо, - посмотрела она на него честными глазами. - Просто замечательно.
- Вы хорошо спали?
Она на мгновения промедлила с ответом и сказала:
- Я отлично выспалась.
- Вольно же вам хитрить со мною, - улыбнулся сэр Кренстон. Глаза Гретхен сделались ещё честнее. - Вам мешали спать мысли, вызванные вчерашним разговором?
Гретхен опустила на стол нож и вилку, положила руки на колени.
- Если по правде, то да.
- Вы осуждаете меня?
- Вас?! - теперь Гретхен не надо было претворяться искренней. - Ни в коем случае! Как вы могли предположить такое, когда я отдаю должное вашей честности и достоинству! Ваш поступок вызывает во мне уважение к вам, но никак не осуждение.
- В таком случае, что беспокоило вас ночью?
- Сэр Кренстон... - некоторое время Гретхен сидела потупившись, как будто подбирала слова. Потом подняла глаза. - Я лишь теперь смогла оценить ваше великодушие, сэр Кренстон... Я пользовалась вашей добротой, заботой, не подозревая, сколько сил вам понадобилось, чтобы не возобладали ваши... истинные чувства. Я безмерно благодарна вам... Слов недостанет, чтобы выразить мою вам признательность. И я благодарю судьбу, что в самые тяжёлые дни она послала мне именно вас. Но теперь дни те миновали... И я... Позвольте мне ещё раз просить у вас помощи в одном деле.
- Разумеется, - в замешательстве проговорил Кренстон. - Но о какого рода помощи идёт речь?
- Я хотела бы как можно скорее избавить вас от своего присутствия в вашем доме...
- Ах... вот оно что! Вот какие превратные выводы сделали вы... растерянно проговорил Кренстон, собираясь с мыслями.
- Сегодня мне ещё некуда уйти, - продолжала Гретхен, - но если бы вы дали мне рекомендацию как учительнице или гувернантке, я могла бы поместить в газеты объявление и найти место... Не бойтесь, что я подведу вас...
- Погодите, Гретхен! Да о чём вы говорите! Вы не можете работать, когда так больны! И разве вы забыли данное мне обещание? - ухватился Кренстон за вовремя пришедшую мысль.
- Я помню. Но там было условие: "пока у меня не будет другого жилья". Вот я и прошу вас помочь мне его найти. Ведь вы, в свою очередь, обещали мне всестороннюю помощь, разве нет?
Откинувшись на спинку стула, сэр Тимотей смотрел на Гретхен молча, потом сказал:
- Мы говорим не о том. Вы вообразили, что всё время вашего пребывания в моём доме мне - из сострадания, приличий ли, приходилось преодолевать чуть ли ни отвращение к вам. Да, я понимаю, я сам сказал о своём презрении ко всем женщинам, и вы не могли сделать иного вывода - он напрашивался сам. Кренстон провёл по лбу пальцами, потом взял со стола бокал с вином, подержал и поставил на место. - Гретхен, я не дам вам рекомендации. Ни о какой работе не может и речи быть, выкиньте это из головы. Не торопитесь исчезать. Я хочу, чтобы вы остались. Я должен кое-что сказать вам... Но ещё не теперь... И тогда вы тоже скажете своё окончательное решение. Дайте мне время, Гретхен...
Глава сороковая
Гретхен мучит бессоница,
в результате ей указывают комнату с ответами
Будет неверным сказать, что этот разговор выбил Гретхен из колеи, заставил переживать и нервничать. Гораздо больше переживаний было бы в связи с необходимостью покинуть приветливую гациенду сэра Кренстона. Нет, разумеется, Гретхен не лукавила, обратившись к нему со своей просьбой, и была бы рада начать независимую жизнь, найти посильную работу и возможность содержать себя. Но когда Тимотей Кренстон отказался выполнить её просьбу, вместе с огорчением она испытала понятное облегчение: она получила ещё некоторую отсрочку от необходимости сделать шаг в самостоятельную жизнь и оказаться один на один с её суровыми законами выживания. А что касается слов Кренстона о том, что он должен о чем-то сообщить ей, так Гретхен не сомневалась: он намеревался признаться ей в своих чувствах. Это предчувствие Гретхен по-прежнему вносило диссонанс в её отношение к Кренстону, и хотя мысль эта и прежде не давала Гретхен покоя, теперь же она осложнилась признанием Кренстона в его женоненавистничестве. Гретхен искала в свой душе ответ, когда придётся дать его сэру Тимотею, и одновременно страдала за Кренстона, думая о хаосе в его душе, где ненависть вошла в конфликт с любовью. И при этом они оба успешно скрывали свои подлинные мысли и чувства.
Таким образом, внешне мало что изменилось в размеренной, спокойной жизни дома. Напротив, они даже стали еще чуточку ближе, ведь искренность всегда сближает людей. Если не отталкивает раз и навсегда.
Это случилось, на пятый или шестой день после того, как они завтракали на балконе. То солнечное теплое утро было одним из последних погожих. Потом небо затянулось плотным серым покровом, то и дело дождь принимался стучать по стёклам, ветер нёс холод.
Час был уже поздний, но Гретхен никак не могла заснуть. Поначалу она добросовестно пыталась это сделать и долго лежала с закрытыми глазами. Потом ей стало казаться, что камин сегодня натопили слишком жарко, и она откинула одеяло. Через несколько минут опять зябко натянула его до самого подбородка - наверно, ветер пробирался в щели, и от окна тянуло холодом. Потом показалось, что подушка уложена неловко, потом в перине обнаружились какие-то комки... А может быть, виной бессоницы была тревога за Кренстона, который уехал из дому после полудня - хозяйственные дела в отдаленной части владений потребовали его личного присутствия - и до сих пор не вернулся. Промучавшись более часа, Гретхен сдалась - она зажгла лампу и попыталась читать.
Стояла глухая ночь, густая ненастная темнота подступала к самому окну, стучась дождём. Гретхен позавидовала спящим, ей же не оставалось ничего, как погрузиться в сюжет романа. Впрочем, скоро она поняла, что и это не получается - к ней вторгался свист ветра, стук дождя, шум ненастья в саду и развлекал её, не позволяя увлечься прочитанным. Вдруг ей почудилось, будто она различила стук копыт на подъездной аллее - вот что мешало ей читать! она напряженно ждала этих звуков! Прошло еще две-три минуты, и она убедилась, что не обманулась в своих впечатлениях, когда расслышала приглушённое хлопанье дверей, шаги, невнятный шум... Скоро все стихло, и с мыслью: "Слава Богу, теперь все дома", Гретхен убавила огонь в лампе и уютно свернулась под одеялом, закрыла глаза.
Однако сонная тишина владела домом недолго. Гретхен показалось, что она едва-едва начала погружаться в сладкий сон, как он отлетел, вспугнутый новыми звуками, вторгшимися в эту беспокойную ночь. Она опять подняла голову, прислушалась - теперь показалось, что по камням аллеи стучат колёса. "Гости в такую пору? Кренстон никого не ждал", - сонно подумала Гретхен, опять опуская голову на подушку. Если кто-то приехал, так она узнает об этом утром. Если не проспит до самого вечера.
И вдруг приглушённый, но явственно различимый стон заставил ей вскинуться и похолодеть. Окаменев, Гретхен ждала, что снова прозвучит сдержанный, но полный боли голос. От шеи вверх медленно поползли мурашки, охватывая кожу на голове, стягивая её... Этот мучительный стон что-то сдвинул в сознании Гретхен, и без того затуманенном бессонницей. Исчезла граница между реальными событиями, образами снов и тревожных фантазий. В один миг Гретхен представилось, что в дом проникли разбойники, ведь они разыскали её, не даром была та встреча с Немым Пастором... Они ждали Кренстона, он вернулся и угодил в засаду. Лишь терзая человека, можно вырвать у него столь мучительный стон...
Она уже стояла посередине комнаты, напряжённо ловила хоть какой-нибудь звук. Но тщетно - теперь дом объяла тишина. Гретхен не могла оставаться в неизвестности, это было хуже любой действительности. И кроме того, несомненно в доме кто-то нуждался в помощи. Гретхен машинально набросила на плечи пеньюар и вышла. Коридор, против обыкновения, был освещен, и Гретхен вернулась, чтобы оставить лампу, которой собиралась светить себе. Но когда вновь вышла из спальни, лицом к лицу столкнулась с доктором Джоберти.
Мало сказать, что Гретхен обрадовалась этой встрече. Кажется, она впервые сделала глоток воздух с того момента, как услышала стон.
- Милый Джоберти! - воскликнула она, забывая все формальности. Господи! Так это были вы! Ваша коляска! Если бы вы только знали, что я вообразила себе! Но что случилось? Кто-то болен? Из прислуги?
- Нет, леди Бессонница, слуги, я надеюсь, здоровы. А вот почему вы за полночь разгуливаете босиком по холодному коридору? Вам полагается давным-давно сладко спать в вашей уютной постельке.
- Ох, мне послышался такой ужасный стон... Кому же понадобилось ваше мастерство, доктор?
- Хозяину дома, - чуть помедлив, ответил Джоберти.
- Господину Кренстону? - оторопела Гретхен. - Что с ним? Он заболел?
- Можете пойти к нему и все узнаете из первых рук.
- Могу? Но господин доктор... как я могу пойти к нему?
- Вот так и можете. Он ранен и нуждается в уходе.
- Ранен?! Боже! Кем?! Он в сознании? Кто с ним сейчас?
- Мисс, сегодня выдался на редкость беспокойный день, я устал, уж вы мне поверьте. И позвольте откланяться. Откройте вон ту дверь, там имеются ответы на все ваши вопросы. Покойной ночи, друг мой.
С этими словами доктор раскланялся и, не оборачиваясь, скрылся в конце коридора.
Глава сорок первая
где происходит новая встреча Гретхен с Немым Пастором
Гретхен была в колебаниях.
Нет, она не может пойти сейчас к Кренстону, он не звал её... Но он ранен... Однако, Джоберти наверняка оставил кого-то у его постели, и в её заботе нет нужды... Но он ранен, ему плохо... Когда ей было плохо, Кренстон приходил, запросто садился рядом, и проводил с нею много часов... Но теперь глубокая ночь, да он уже наверняка спит!..
Кажется, тело её не нуждалось в руководстве разума и не ждало его согласия - Гретхен неслышно подошла к двери, на которую указал Джоберти, и негромко постучала.
- Кто?! - услышала она, вмиг оробев, но дверь открыла.
- Кто?! - со стороны кровати снова донесся раздражённый голос. - Я никого не звал!
Резкий, неприязненный тон заставил Гретхен тотчас раскаяться в своём опрометчивом поступке.
- Простите, - смешавшись, пробормотала она, отступая назад. - Я не хотела потревожить вас.
- Гретхен! - он подался вперёд, всматриваясь в полумрак. - Войдите же, покажитесь мне, наконец! Могли бы понять, что к вам это никакого отношения не имеет. Я ожидал увидеть кого угодно, но не вас, - голос его был болезненно напряжён, и кажется, разговор потребовал от него немало усилий.
- Доктор сказал, что вы ранены... - Гретхен поспешила подойти к нему и увидела широкую повязку, охватывающую грудь и плечо Кренстона. На лице её отразилось страдание. - О! Неужели на вас посмели напасть какие-то негодяи?
- Не пугайтесь. Ничего страшного... Просто Джоберти не пожалел своих бинтов, - теперь, откинувшись на подушки, он хоть и был бледен, но почувствовал себя лучше, даже нашёл силы улыбнуться. И виновато добавил: Простите за такую встречу. Но я и мечтать не мог, что вы придёте посочувствовать мне. По крайней мере, не в этот час. Вы не сердитесь?
- Разумеется, не сержусь.
- И дадите мне руку в залог того, что я прощён?
Он взял протянутую руку и поднёс к губам.
- Теперь хорошо... - проговорил он с закрытыми глазами, касаясь губами её пальцев.
Помедлив, Гретхен чуть потянула руку.
- Уже уходите? - сэр Тимотей смотрел на неё обеспокоенно.
- Нет, не ухожу.
- Придвиньте вон то кресло, сядьте здесь, рядом.
Он сопровождал её взглядом и видел, как Гретхен подошла к креслу, склонилась над ним и вдруг вскрикнула, пошатнулась и чтобы не упасть, схватилась за спинку.
Кренстон живо приподнялся и со стоном откинулся назад - он забыл, что сутана и маска Немого Пастора остались забытыми именно в том кресле, на которое он сам указал Гретхен.
Она пятилась к двери, глядя на него так, будто увидела в постели ядовитую змею.
- Гретхен, не уходите, - едва слышно проговорил Кренстон.
Она вскинула руку, заслоняясь от него, от его слов, замотала головой.
- Остановитесь, Бога ради... Нельзя, чтобы вы ушли сейчас... Умоляю вас, заклинаю - не уходите... - проговорил он с отчаянием.
- Зачем? Я не хочу слушать вас... - лихорадочно пробормотала Гретхен.
- Но вы должны дать мне шанс объясниться! Неужели вы можете... одним махом перечеркнуть Кренстона и видеть во мне только Пастора?.. - теперь он говорил с тоскливой безысходностью. - Гретхен, вы не можете так поступить.
- Я не хочу ничего слушать... Я не хочу говорить об этом... - дрожащим голосом проговорила Гретхен. - Это чудовищно... Пожалуйста, оставьте меня...
Лопатки её коснулись двери, она вздрогнула и лихорадочно зашарила рукой позади себя, отыскивая ручку. Он рывком приподнялся, спустил ноги с кровати и встал. Потом неловко опустился на колени.
- Не уходите... Я не могу отпустить вас...
Прижавшись спиной к двери, она в ужасе смотрела на его побелевшее лицо, на расползающееся по повязке алое пятно. Губы её задрожали, и она заплакала.
Плача, она помогла Кренстону подняться и лечь в постель. Он молчал, кажется, все силы его ушли на этот безумный поступок, а Гретхен стояла и горько плакала. Но слёзы эти были благотворны, они помогли освободиться от чудовищного нервного напряжения, грозившего разразиться не тихими слезами, а истерическим взрывом. И когда Гретхен перестала плакать, она была спокойнее.
- Безумец... - устало сказала она. - Вы растревожили свою рану... Позвать доктора?
- Нет. Рана заживёт. Я испугался, что не увижу вас больше...
Она молча смотрела на него, думая о том, что, действительно, минуту назад ею владело единственное желание: бежать из этой комнаты, из дома, оказаться как можно дальше от этого человека...
- Увидите. Я приду к вам утром, и мы поговорим...
Он молчал, только смотрел на неё. Гретхен взяла полотенце и осторожно промокнула мелкие капельки испарины, бисером осыпавшие его лоб.
- Я не обманываю вас.
Она нервно улыбнулась, закусила губку и, помедлив, пошла к двери.
- Я сейчас пришлю к вам...
- Нет, - глухо проговорил он. - Пожалуйста, не нужно никого.
Неловко помолчав, Гретхен открыла двери.
- Гретхен!
Она обернулась.
- Вы придёте?
- Да. Хотите честное слово? - она слабо улыбнулась. - Я приду.
Глава сорок вторая
окончание долгой ночи
В предутренний час Джоберти решил взглянуть, спокойно ли спит раненый.
Не впервые приходилось доктору оказывать подобную услугу сэру Тимотею. Дружба их была длинною в несколько лет, а зародилась в тот день, когда Кренстону понадобилась помощь доктора, причем случилось это уже во второй раз. И если в первый Джоберти удовлетворился коротким объяснением, что несчастье случилось во время тренировочного фехтования, то на сей раз в душе доктора шевельнулись смутные, не совсем оформившиеся подозрения . Сэр Тимотей не стал ждать, когда они разверзнутся пропастью недоверия, отчуждения и подозрительности, - он сам открылся доктору. К тому времени они уже были в приятельских отношениях, симпатизировали друг другу, и Кренстон не ошибся, доверившись Джоберти. С тех пор приятельство начало уверенно перерастать в дружбу.
Рана, полученная сэром Тимотеем на этот раз, не представлялась доктору жизненно опасной - острие вражеского клинка вспороло мышцы, пройдя почти через всю грудь, но глубоко не проникло. Кого-либо другого эта рана, безусловно, надёжно и надолго уложила бы в постель, но Джоберти хорошо знал жизненные силы Кренстона, как и его способность игнорировать болезненную немощь, отчего, казалось, он выздоравливал гораздо скорее. Потому Джоберти был огорчён, расстроен, но не испуган ранением, полученным сэром Кренстоном. И, придя под утро проведывать друга, он абсолютно не был готов увидеть его с пылающим лицом, с быстрым, нехорошим дыханием. Сэр Тимотей лежал, мокрый от горячечного пота, повязка на груди пропиталась кровью. Озадаченный Джоберти склонился над ним, осторожно прикоснулся ко лбу. Тотчас глаза Кренстона распахнулись, пальцы вцепились в руку доктора.
- Где она, Джоберти?!
- Кто? - удивленно спросил доктор.
- Гретхен! Где она?!
- У себя, - все так же удивленно проговорил Джоберти. - Ещё ночь, все спят. Но что с вами, Тимотей? Вы в таком состоянии... Я не верю глазам! Кто бы другой, но не вы...
- Джоберти, Джоберти, зачем вы послали её сюда?.. - часто дыша, лихорадочно пробормотал Кренстон.
- Зачем?.. Вы на моем месте, вероятно, были бы находчивее. Мисс Гретхен услышала ваш стон, я встретил её уже в коридоре, она учинила мне допрос. Что я должен был солгать ей? И зачем?
Кренстон слушал с закрытыми глазами, потом, так же, не открывая глаз, сказал - говорил он теперь с трудом:
- Там, в кресле - уберите... Мы забыли... и Гретхен увидела...
Джоберти беззвучно хлопнул себя ладонью по лбу. В лице его смешалась досада, чувство вины, осознание непоправимости. Наконец, он глухо спросил:
- И... что здесь произошло?
- Она хотела немедленно уйти, бежать... а я знал, что если Гретхен выйдет... я больше не увижу её... Умолял остаться... встал на колени... Тогда она заплакала...
- Вы встали на колени? Да ведь вас внесли на руках! - Кренстон не ответил. - Друг мой, я бесконечно жалею о том, что произошло, я виноват. Но от запоздалых сожалений и раскаяний что пользы? И рано или поздно это должно было случиться... Что вы должны теперь сделать, так выздороветь как можно скорее. Вместо этого вы довели себя до совершенно беспомощного состояния, до нервной горячки. Вы уснули хоть на минуту?
- Не знаю... Нет... Гретхен ушла, а я мучительно ищу слова... Я говорю их снова и снова... а она всё дальше...
Гретхен вздрогнула от негромкого стука в двери, но вслед за этим голос доктора позвал её, и она смогла перевести дыхание.
То, как быстро она открыла, утомленное лицо и отсутствие даже признаков сна, много сказали доктору. Острое чувство вины перед этой, ни в чём не повинной, страдающей женщиной, поднялось в душе Джоберти. Он тоже готов был встать перед нею на колени и просить прощения.
- Гретхен... вы нужны ему. Будьте милосердны... хотя бы пока он так болен.
Гретхен молчала, и, не дождавшись ответа, Джоберти неловко повернулся уйти.
- Господин доктор... - окликнула его Гретхен. - Вы приходили только за этим?
- Нет, - он виновато и беспомощно развёл руками, - но не посмел просить вас.
- О чём?
- Побыть с ним. Он так беспокоен... - Джоберти саркастически усмехнулся: - Будто его беспокойство удержит вас.
Гретхен собиралась постучать, но вместо этого ладонь легла на двери и легонько надавила. Помедлив, она переступила порог и уже сделала несколько медленных, будто против воли, шагов, когда поняла, что Кренстон спит. Она остановилась, глядя на него со смешанным чувством удивления, жалости и неприязни. Вдруг сухие губы его с усилием шевельнулись, слова слетели не сразу, потом Гретхен с трудом расслышала:
- Это вы... чистая, как ангел... Я слышал шелест вашего платья... Теперь только аромат ваших духов идёт ко мне...
- Я подумала, что вы спите.
Кренстон приоткрыл глаза.
- Если вы станете разговаривать, я уйду, - поспешила предупредить Гретхен.
- Мне нетрудно... сделаться немым, - слабая усмешка чуть заметно обозначилась в углах его губ.
Гретхен сдвинула брови, испытующе глянула на него, помедлила, прикусив губку.
- У вас горячка, - сказала она. - Боюсь, вы не даёте себе отчёта в своих словах. Постарайтесь уснуть. А я побуду здесь, с вами.
- Вы тоже не спали.
- Либо вы молчите, либо я ухожу! - Гретхен сделала решительное движение к двери.
- Разумеется, молчу.
Гретхен подошла к постели раненого. Перемены, произошедшие с ним за несколько часов, против воли вызвали сострадание в её сердце. Лицо блестело от пота, тёмные пряди волос прилипли к взмокшему лбу, сухие губы обметало жаром. Смочив мягкую тряпицу в фарфоровом тазу с водой, Гретхен начала осторожно обтирать лицо сэра Тимотея. Он безотрывно смотрел на неё, потом проговорил:
- Я не хотел обманывать вас...
Гретхен положила пальцы на его шершавые губы, и он покорно умолк, ресницы погасили лихорадочный блеск глаз.
Глава сорок третья
собирание осколков в музыкальном салоне
Сэр Тимотей начал вставать, когда, по мнению Гретхен, ему ещё ни в коем случае нельзя было покидать постель. И если ей случалось быть от него поблизости, она невольно с беспокойством следила за каждым его шагом, готовая поддержать, если он вдруг покачнётся от слабости. Никто не требовал от неё выполнения подобных обязанностей. Доктор Джоберти не сказал ни слова в продолжение того, что услышала от него Гретхен в ту безумную ночь. Он покинул Тополиную Обитель на следующий день незадолго до полудня, убедившись, что Кренстону стало лучше, глубокий сон пошёл ему на пользу. Потом он ежедневно навещал сэра Тимотея, а то и дважды в день заезжал в гациенду, но подолгу не задерживался, сетуя на свою занятость.
Кренстон также ничем не проявлял своих претензий на внимание Гретхен. Но могла ли она забыть о его существовании, помня одновременно, какой заботой окружили здесь ее, и как была она благодарна за эту заботу. Так что же теперь, когда внезапно появился повод хоть в какой-то мере вернуть хозяину той же монетой? В глазах остальных её внезапное отчуждение выглядело бы не иначе, как чёрной неблагодарностью, а недавние слова признательности только шелухой, под которой ничего не содержалось кроме пустоты. В довершение неприятностей ещё и погода как будто приняла сторону Кренстона осенняя промозглая сырость вынуждала оставаться в доме весь день, но не отсиживаться же в своей комнате, - и она проводила которое-то время с сэром Тимотеем. Однако оставляла его, используя малейший к тому повод. Она уходила, томимая противоречивыми чувствами, облегчение горчило тяжелым осадком, остающимся в душе, а досада на Кренстона мешалась с ощущением собственной вины. Однажды в таком состоянии Гретхен оказалась в малом салоне. Здесь было по-особенному уютно: несколько удобных кресел полукругом обступали фортепиано, вдоль стен стояли мягкие банкетки, и было много цветов и зелени.
Гретхен плотно затворила двери, присела к фортепиано, тронула клавиши. Музыка потекла негромко, в пол-силы, и Гретхен надеялась, что её не услышат. Вероятно, она забылась, увлеклась игрой - пьеса, которую она, не размышляя, начала наигрывать, неожиданно совпала с её настроением. На каком-то эпизоде Гретхен вдруг оборвала игру, закрыла лицо руками и долго сидела так. Звук открываемой двери заставил её резко обернуться - в салон вошёл Кренстон.
- Простите, Гретхен. Я понимаю, что вы играли не для публики, и менее всего - для меня, но я невольно слушал вашу игру.
Гретхен ничего не ответила ему, да и не хотела отвечать, просто молча смотрела. Сэр Тимотей прошёл и сел в одно из кресел поодаль.
- Нам нужно объясниться. Я думаю, вы будете чувствовать себя лучше, если мы перестанем держать в себе вопросы и ответы, а скажем их друг другу. Мне больше нечего скрывать от вас, я с готовностью устраню все недоговорённости, попытаюсь разрешить ваши сомнения.
- Но я не собираюсь ни о чём спрашивать вас... Свою жизнь вы строите в соответствии со своими желаниями и представлениями. Я не желаю вмешиваться в неё... И по-прежнему благодарна за всё, что вы для меня сделали.
- Я полагаю, что-то изменилось, стронулось в наших отношениях, и теперь рушится даже то малое, что было.
- Зачем собирать осколки? Что проку в них? - скептически дрогнули уголки губ Гретхен.
- Упавшую вазу не оставляют на полу, - вдруг она уцелела.
- Хорошо, - устало проговорила Гретхен, - поднимем вазу.
Помедлив, он встал и пошёл к ней. Гретхен вскинула глаза, глядя, как он приближается, и по бледному лицу сэра Тимотея скользнуло подобие улыбки:
- Я пугаю вас. Даже такой. Но Гретхен... разве открытие, сделанное вами той ночью... было таким уж неожиданным? Вы догадывались.
- Да, верно, - голос Гретхен вздрогнул, - немало штрихов рисовало мне истину. Но мне было гораздо легче признать себя безумной, а все подсказки ужасным порождением воспалённого мозга... чем поверить... подумать о вас...
- Вас ужаснуло и потрясло то, что вы увидели на лесной дороге, и имя этому ужасу стало - "Немой Пастор". Это так?
- Да, - во рту у Гретхен совсем пересохло. Рядом на столике стоял хрустальный кувшин с водой и бокал, но она даже не подумала воспользоваться ими, Гретхен испытывала оцепенение, наверно подобное испытывает кролик, обреченный стать пищей удава.
- Согласитесь, Гретхен, вы иначе относились бы к Пастору, не случись вам стать невольным свидетелем лесной засады.
- Вероятно, вы правы. И тогда вам было бы легко вовсе оставить меня в неведении относительно вашей двойной жизни... но... зачем вы делаете это?! Что толкает вас на эти ужасные авантюры?! Вам нравится творить насилие?! Решать о чьей-то жизни и смерти?! Кренстон, зачем вам?!
- Чудовище, жаждущее крови... Таким я представляюсь вам. Бедная Гретхен, в какой бесконечный кошмар превратилась ваша жизнь в моем доме... рядом с кровожадным монстром, - в голосе его не было издёвки или язвительности - Кренстон говорил серьёзно и печально. - Гретхен... я не собирался пользоваться вашим неведением и ни на минуту не забывал о горькой необходимости открыться вам. Теперь кажется, что я медлил непозволительно долго, но поверьте, я думал об этом каждый день, каждый час, и... не находил нужного момента. Мог ли я сказать вам правду, когда вы только стали приходить в себя, из загнанного существа начали превращаться в очаровательную юную женщину - и опять убить ваш смех, погасить сияние ваших глаз? Или в ту ночь, когда ночной кошмар выбил вас из обычного вашего состояния, и вы рассказали о встрече с Немым Пастором - мог ли я признаться в тот момент? Во время наших прогулок вас не покидала мысль о разбойниках, должен ли был я сказать: "Немой Пастор не там, где вы с тревогой ищите его он рядом с вами". Гретхен, кроме вас у меня ничего и никого нет. Единственный раз судьба как будто бы стала щедрой ко мне. И одновременно поставила перед необходимостью жестоко ударить вас. Неужели это не объясняет, почему я медлил?..
Глава сорок четвертая
где Гретхен перестаёт различать чёрное и белое
Гретхен видала, как нелегко даётся сэру Кренстону этот разговор. Лицо его, и без того болезненно бледное, стало ещё бледнее. Лоб сделался влажным
- Довольно, - сделав над собой усилие, Гретхен встала, - вы...
- О, нет, Гретхен! Я должен наконец, сказать!.. Умоляю вас, выслушайте...
- Я хотела только сказать, что вам необходимо лечь, вы плохо себя чувствуете.
- Если вы используете это как возможность уклониться от разговора... Не делайте этого, Гретхен...
- Я останусь с вами.
Она заставила его выпить лекарство и лечь в постель.
- Не понимаю, почему господин Джоберти позволяет вам разгуливать по дому, когда вы ещё так слабы, - проговорила она несколько раздражённо, а может быть - нервно.
Сэр Тимотей виновато улыбнулся.
- Простите, Гретхен. Я понимаю, в созерцании чужого недуга мало радости.
Гретхен прикусила губку, мысленно выругала себя за несдержанность, но вслух ничего не сказала, не нашла, что сказать, а оправдываться было неуместно и глупо. Кренстон выглядел теперь намного спокойнее, как будто самая трудная часть разговора, которая его бесконечно волновала, осталась позади. А может быть, микстура Джоберти дала положительный результат.
Он не попросил Гретхен сесть рядом с его постелью, и она нашла себе место чуть в отдалении. Может быть, она и не преднамеренно заняла именно такое положение, но сэр Тимотей должен был повернуть голову, чтобы её видеть. Это скоро утомляло его, и, говоря с Гретхен, он большей частью смотрел в пространство перед собой. Таким образом, ей стало возможно уйти от его глаз.
- Я говорил сейчас не о том, о чём следовало... Вернее, мне представилось первостепенно важным не выглядеть лжецом в ваших глазах... И для меня это, в самом деле, главное. Но говорить надо о другом. Я должен снова вспомнить свой недолгий труд на ниве возвращения заблудших душ к Господу нашему, и причины, по которым я от этого пути отказался. Я говорил уже, что был плохим священником, что мне не хватало терпения, смирения и умения прощать. Но когда респектабельный человек рассказывал мне о своих прегрешениях и каялся в них, я не верил его покаянию. Потому, что он уходил от меня, чтобы без зазрения совести то же самое делать и дальше. Это был его образ жизни, способ жизни. Я это знал, но обязан был сказать: "Господь отпускает тебе грехи твои, сын мой". И я произносил эти слова, но в душе моей разгоралась ненависть к ним - жиреющим на несчастьях. Человек не чувствовал ни малейших угрызений совести, грабя последнее, обрекая людей на нищету, а я был ему пособником, благословляя так же и дальше действовать. Я тщетно убеждал себя в необходимости быть терпимым и любить человека, созданного Господом по подобию своему, за грехом видеть творение Господне... Но душа моя не находила покоя. Помните, я говорил вам, что получить приход, подробный моему, считалось большой удачей. Среди моих прихожан были люди высокого достатка, в основном, и довольно высокого положения в обществе. А я стал узнавать их другое лицо, которое, как правило, не скрывают от доктора и священника. И оказалось, что это наиболее растленный слой общества, погрязший в самых мерзких грехах. Картина оказалась столь неприглядна, что я не смог, не захотел мириться. Я думал, что уйду от этого, расставшись с саном... Я бежал от прошлой жизни... Но куда? Где он, совершенный мир? Такого не существует. А в нашем... слишком много подлости, корысти... бессердечия. Поверьте, Гретхен, у меня не было намерения встать на путь разбоя. У меня ещё оставались иллюзии: когда ко мне пришли за помощью, я, искренне желая помочь, обратился к закону в поисках справедливости. Кренстон усмехнулся: - Человек, представляющий закон, и стал первым, кого я решил наказать сам, не рассчитывая и не надеясь больше ни на кого. Способ оказался очень действенным. Просто на удивление, - Сэр Тимотей горько рассмеялся и, помолчав, сказал: - Это не выход, я даю себе в этом отчет. Я противопоставил себя обществу, закону и меня самого объявили вне закона. То есть, закон больше не охраняет меня, никто не понесёт ответственности, что бы он не сотворил со мной. Закон... - он с усмешкой покачал головой. Кстати, за голову Немого Пастора обещано целое состояние! - Как будто размышляя вслух, Кренстон медленно проговорил: - Однажды фортуна отвернётся от меня, я это понимаю. Меня выследят, предадут, заманят в засаду... жизнь моя закончится виселицей. Но до тех пор, пока Немой Пастор символизирует справедливость и закон, злодеям их грехи никто не отпускает, за них воздаётся полной мерой. Негодяи это знают, и стараются обуздать свои хищные инстинкты.
Кренстон умолк, Гретхен сидела, прикрыв лицо рукой. Её поразила мысль, пришедшая к ней, в то время как она слушала сэра Тимотея. Мысль о том, что она была бы счастлива, если бы кто-то, подобный Кренстону, пришёл и вернул барону Ланнигану хоть часть того, чем щедро наполнял он жизнь своей супруги. Если б кто-то пришёл ей на помощь в дни, когда Ланниган подвергал её изощренным мучениям! О, как она была бы благодарна!.. Так Кренстон прав?!
Ошеломлённая Гретхен потеряла всякую способность увидеть, в чём истина, где чёрное, где белое?.. С одной стороны перед глазами её стоял кошмар, увиденный в лесу... С другой стороны - её собственные страдания, когда она оставалась один на один с мучителем, и никто не приходил ей на помощь...
- Те люди... Мужчина и женщина... Их тоже было за что наказывать?.. не отнимая руки, глухо спросила она.
- Они много постарались, прежде чем мы захотели встретиться с ними. Я не хочу рассказывать о них... это слишком гнусно. Скажу лишь непосредственно о том, что предшествовало засаде. Мне стало известно, что встречи с Немым Пастором отчаянно добивается молодой крестьянин. Он просил о мести за свою невесту. В смерти семнадцатилетней девушки были виноваты те двое: муж-развратник и безумно ревнивая жена, срывающая всю злость не на виновнике, а на жертве. Вероятнее всего, супруга не хотела доводить дело до убийства. Но девушка была ею замучена. Выяснилось так же, что смерть этой несчастной была не первой на их совести. И мерзавцы своё получили. Впрочем, жизни их не лишили.
Кренстон умолк, лежал, прикрыв глаза. Потрясённая Гретхен молчала тоже, несколько раз она пыталась заговорить, но слова, готовые сорваться с языка, представлялись ей неуместными, фальшивыми, и она молчала.
- Вы мне верите? - тихо проговорил Кренстон.
- Да, - помедлив, ответила Гретхен. - Я верю вам.
Снова повисло молчание. Потом Гретхен, запинаясь, проговорила:
- Я хотела бы уйти к себе... Мне нужно... хоть немного привести в порядок хаос в моей голове... Не сердитесь, что оставляю вас...
Глава сорок пятая
утро дарит примирение,
но Джоберти появляется очень не кстати
Утром следующего дня Гретхен раньше обычного вышла в большую гостиную, смежную со столовой, где они с Кренстоном обычно завтракали. Она была нимало удивлена, обнаружив, что сэр Тимотей опередил её.
- Доброе утро, господин Кренстон... Вы проснулись так рано или вовсе не ложились спать?
Сэр Кренстон, созерцавший, как дождь струится по оконному стеклу, обернулся и без обиняков сказал:
- Мне не терпелось узнать собственный приговор.
Не отрывая взгляда от её лица, он пошёл ей навстречу, подошёл близко, и она, превозмогая желание отвести взгляд, отвернуться, так близко увидела его ожидающие, беспокойные глаза, помедлила, и... протянула ему руку. Ей показалось, что в какое-то мгновение в глазах его мелькнула почти детская беспомощность, в лице что-то дрогнуло. Потом сэр Тимотей молча склонился к её руке, коснулся губами. И вдруг сказал:
- Так вот что чувствует помилованный на самом эшафоте!
- Я была вашим палачом?! - в каком-то болезненном изумлении подняла брови Гретхен.
- Вы?! О, нет! Скорее, я сам. А вы - ангел-благовест... Гретхен... Кренстон умолк в нерешительности, и лицо Гретхен как будто застыло. - Вы сможете простить мне все те... всю недоброту, что я вам причинил... Или олицетворение вашего страха по-прежнему будет стоять между нами?
Она в один и тот же момент испытала противоречивые чувства: облегченно перевела дыхание и смешалась.
- Я не знаю, что должна сказать, чтобы не солгать вам... - И вдруг, будто спохватившись, порывисто проговорила: - Ах, разумеется, я простила вас! - Гретхен сжала его руку. - Хотя... это неверное слово... За что должна я прощать или не прощать? Ваша жизнь так сложилась... Многие обстоятельства сделали вас тем, кто вы есть. И большинство их никак от вас не зависели, но вы от них - да. И ещё... когда вы говорили, я... очень хорошо поняла тех людей, которые прибегали к вашей помощи... Окажись я на их месте... я всем сердцем была бы вам благодарна и молилась бы о вашем здравии и благополучии... Но... - Гретхен умолкла, мучительно отыскивая слова, которые объяснили бы Кренстону то, что она чувствует. Слова не находились, и заговорил он сам:
- Но стена от этого не рухнула? - чуть напряжённо улыбнулся Кренстон. Вероятно, дело не только во мне, Гретхен? Ваше прошлое? - Она подняла голову, на ресницах задрожали слезинки. - О, Гретхен, ангел мой, неужели вы думаете, что ваши тайны страшнее моих? Я никогда не поверю в это и, разумеется, это не так. Я думаю, ваше прошлое полно боли, страданий, и вы потому молчите о нём, что боитесь тревожить страшные призраки. Но они живут в вашей душе и терзают её, так откройте эти тёмные подвалы, пусть злые чудовища уходят прочь! А если что-то останется, отдайте мне часть вашей боли, я буду счастлив разделить её с вами, только бы вас стало легко.
- Церковь много потеряла в вашем лице, - через силу улыбнулась Гретхен. - Вы одарены большим талантом видеть в человеческих душах.
- Вероятно, чересчур большим, - невесело усмехнулся Кренстон, - видел слишком много и слишком явно.
- Да, господин Кренстон, теперь моя очередь, вы правы... В первые дни моего здесь пребывания я говорила себе: "Ты совершенно не знаешь этого человека, ты должна быть осторожна". Но теперь я чувствую, что могу безоглядно довериться вам, и знаю - та причина, о которой я себе напоминала, вовсе не первая, не настоящая. На самом же деле и тогда, и теперь меня пугает другое... именно то, о чём вы сказали. Да, я расскажу вам...
В эту минуту в дверях появилась Дороти.
- Господин Кренстон, прибыл доктор Джоберти! - доложила она.
- Этот господин не признаёт никаких норм приличия! Являться в гости чуть свет! И увидите, - повернулся он к Гретхен, - он, разумеется, опять страшно голоден!
- Простите, господин Кренстон? - Дороти вопросительно склонила голову.
- Ну, где же он, Дороти?! - смеясь, воскликнул сэр Тимотей. - Наш скромник доктор не смеет войти без доклада?
- В передней трое слуг пытаются привести в порядок его платье. Оно совершенно промокшее и всё в грязи.
- Бедный доктор! Гретхен, я думаю, мы должны поспешить к нему! Встретив её повеселевший взгляд, он улыбнулся и, чуть понизив голос, спросил: - Рады внезапной отсрочке? Но я не тороплю вас.
Когда они вышли в переднюю, вокруг доктора Джоберти хлопотали уже не трое, а пятеро слуг.
- Друг мой, какое несчастье опять постигло вас? - удивленно спросил Кренстон.
- Вы ещё спрашиваете?! Разве не видно, что меня надо немедленно спасать, а уж потом задавать вопросы! - почти возмущенно прозвучал голос Джоберти.
Впрочем, спустя менее часа, доктор уже пребывал в куда более благодушном настроении. Он успел принять горячую ванну, облачиться в платье хозяина дома и теперь, за припозднившимся завтраком живописал свои злоключения.
- ...Кренстон, мисс Гретхен, вы не поверите во что превратились дороги! Это гигантское суфле, которое расползается при малейшем к нему прикосновении, погребая в своих недрах всё и вся. Кажется, будто оно вот-вот сомкнётся у тебя над головой. В нем утонули все четыре колеса моей коляски, это я вам без малейшего преувеличения говорю! Нам с этим парнем, что прискакал за мной, приходилось то и дело выталкивать коляску! Право, было бы лучше сразу влезть в упряжь и встать рядом с лошадью! Ехать совершенно невозможно! Я бросил коляску там, в деревне, и уехал от них верхом. Тоже, знаете ли, то ещё удовольствие!
- Позже вас отвезут домой в моём экипаже. Может быть, и дождь утихнет.
- Это слишком хорошо, чтобы стать действительностью.
Глава сорок шестая
Тимотей Кренстон задает вопрос о Ларте
Гретхен, в самом деле, испытала некоторое облегчение, когда разговор был неожиданно прерван. Но она не посчитала возможным снова откладывать его на неопределённое время. И какой это имело смысл? Она была готова рассказать сэру Кренстону о бароне Ланнигане и о несчастье быть его женой. А события последнего времени... Гретхен не знала, что и как говорить о них. С момента появления Ларта в её жизнь вошло что-то удивительное, несовместное с обыденностью, заставляющее усомниться в его действительном существовании. Ведь она сама так долго не верила Ларту, его "фантазии" не вызывали в ней ничего кроме усмешки недоверия и неприязни к лжецу... И ей так и не довелось ничего увидеть своими глазами, она узнала лишь самого Ларта, и этого оказалось достаточно, чтобы она стала верить каждому его слову. Но это ее вера, Гретхен, а перескажи она историю Ларта постороннему, здравомыслящему человеку... Гретхен боялась, что реакция такого человека будет однозначной: он немедленно заподозрит Ларта в неблаговидных намерениях, а её - в наивности и излишней доверчивости.
И Гретхен была абсолютно права в своих опасениях. Подсознательно, не давая себе отчета в собственных ощущениях, она чувствовала, что её искренность может иметь далеко идущие последствия. Боль ее ещё не затихла, не было и дня, чтобы Гретхен не думала о Ларте. Она не знала даже, сможет ли вообще заговорить о нём. И возможно, было бы лучше, чтоб не смогла. Потому что малейшее сомнение Кренстона в порядочности Ларта, одно лишь слово неверия в чистоту его намерений могло вызвать в душе Гретхен бурю чувств, направленных против Кренстона. Имя Ларта стало для неё неприкасаемым, и от собеседника потребовался бы большой такт, деликатность, чуткость, если он не хотел вызвать в Гретхен резкую неприязнь к себе, антипатию, а то и ненависть.
Рассказывая о Ланнигане, Гретхен ещё не знала, заговорит ли о Ларте, и не представляла, чем закончится их разговор.
Оказалось, что в её жизни было не так уж много событий, и рассказ о них получился не длинным. Она умолкла и стояла, опершись ладонями о перила, рассеяно глядя на мокрый сад. Дождь прекратился и даже проглянуло солнце сквозь поредевшие облака. Помолчав, сэр Тимотей проговорил:
- Теперь я понимаю, о чём вы говорили. Утром, о тех людей, которые нуждались в моей помощи. Вам было легко увидеть себя на их месте... Гретхен всё так же безучастно смотрела вниз. - Сколько времени вы замужем?
- Три года, - равнодушно ответила она.
- У вас не было детей?
Гретхен отрицательно покачала головой. Кренстон взял её за плечи, повернул к себе.
- Гретти... - она быстро и тревожно вскинула глаза на него, - душа моя стонет от боли, когда я думаю, что всё это происходило с вами... Я потрясен, я не могу представить негодяя, который целенаправленно истязал вас, доводя до сумасшествия... И рядом с вами не нашлось никого, кто захотел бы защитить вас, помочь? Что я могу сделать для вас? Как мне сделать вас счастливой настолько, чтобы вы позабыли об тех страшных днях? О, Гретхен, милая моя Гретхен! - Он осторожно привлёк её к себе, обнял за плечи, будто хотел охранить её от самой памяти о прошлых невзгодах. Кренстон бережно держал её в своих руках, она была так близко, но он уже почувствовал ту неуловимую перемену, которая произошла в ней. Она не отстранилась сама и не оттолкнула его - она замерла, застыла. Впрочем, может быть, она боялась потревожить его рану.
Помедлив, сэр Тимотей чуть отстранил её, посмотрел в лицо.
- Расскажите мне о нём, Гретхен.
- О ком? - он скорее угадал вопрос в движении губ, чем услышал его.
- О Ларте. Или я недостоин знать о нём? Моё знание осквернит вашу память?
Она закрыла лицо дрожащей рукой.
- Гретхен? - встревожился Кренстон.
Она остановила его, уже не скрывая выражения боли в лице и глазах.
- Ради Бога, простите меня, я не хотел прибавить вам страданий...
- Вам сказал доктор?..
- Да. Но я прошу вас, не браните его. Он сделал это из-за искреннего участия к вам. И, кроме того, я услышал о Ларте гораздо раньше, из ваших уст.
- Нет... - Гретхен растерянно помотала головой, и, будто собралась с мыслями, добавила увереннее: - Нет! Я не говорила вам!
- Как и о вашей встрече с Немым Пастором, вы рассказали много раньше, чем захотели - в ночном бреду. Тогда же вы призывали Ларта.
- Ах... вот как... Ларт... Это человек, с которым я бежала от мужа, она попыталась улыбнуться онемевшими губами: - Что может быть банальнее. Не так ли?
- Гретхен, пожалуйста... Не надо ни о чём говорить сейчас. Вы не можете.
- Всё равно... Ни сейчас и ни потом... Всё равно...
- Минуту назад я готов был поклясться, что никогда не заставлю вас страдать! Гретхен, не нужно ни о чём говорить, я не хочу такой цены! Пожалуйста, успокойтесь!
- Я очень мало могу рассказать вам о Ларте, Кренстон, - проговорила Гретхен, будто не слыша его. Но теперь голос её звучал гораздо спокойнее, только в нём слышалась бесконечная усталость. - Наверное, ничего кроме одного только - впервые в жизни я встретила человека, который стал мне другом. Он и ещё одно существо, - слабо улыбнулась Гретхен, - Урс, здоровенная чёрная зверюга и самое доброе создание, беззаветно преданное, самоотверженное. Собака Ларта. Они спасли меня тогда, в море. Урс не дал пойти ко дну, а Ларт вытолкнул в шлюпку. А потом... потом... я помню только крики... боли и отчаяния... - лицо Гретхен исказилось.
- Довольно, Гретти!
Она посмотрела на него с усмешкой отчуждения:
- Вы исследуете меня?
- Нет! Почему?..
- Так называл меня только он... - перебила его Гретхен. - Ларт не был моим любовником, сэр Кренстон, как вы могли подумать.
- Пожалуйста, Гретхен, хватит...
И в этот момент она почувствовала такую всепоглощающую усталость и равнодушие, что ей стало абсолютно безразлично, что с нею станет сейчас или завтра, или через год. Ноги ослабели, и Гретхен подумала, что единственное её желание - опуститься на пол прямо здесь, и чтобы все оставили её. Вероятно, это опустошение стало результатом того, что Гретхен, наконец, высказала всё, что грузом лежало на её сердце. Теперь она сказала почти всё, но остальное уже не представлялось важным сейчас, об этом можно было не говорить.
Глава сорок седьмая
Кренстон напоминает о своей склонности
к эгоизму и самодурству,
a Гретхен обзывает себя дрянью
С молчаливого уговора ни Кренстон, ни Гретхен никак не упоминали того, что между ними произошло. И казалось, что всё стало как прежде. Но среди прислуги основной темой (известно ведь, любимое заделье для слуг посудачить о господах) стали разговоры о том, что сэр Тимотей души не чает в милой Гретхен. С долей иронического снисхождения - впрочем, вполне доброжелательного, говорили о "причудах" своего господина. Так родители c едва прикрытой гордостью говорят о талантах и достижениях любимого дитя.
"Причуды" же заключались в том, к примеру, что однажды к обеду подали большую корзину свежей клубники. Это после того, как Гретхен обмолвилась, что любит начало лета, пору созревания клубники. Организовать начало лета даже Кренстону было не под силу, а вот корзину клубники - пожалуйста. Причем непременно из Франции, из Тулузских знаменитых оранжерей. И это поздней осенью, когда холодный ветер носится по саду, свистит в голых ветвях яблонь, а туя, ели, плющ - те деревья и кустарники, чья зелень не боится холодов, совсем потемнели от дождей, и кажется, что им было очень неприютно под хмурым, суровым небом.
Сэр Кренстон будто задался целью - беспрестанно радовать чем-нибудь Гретхен, и в намерениях своих он преуспевал, выдумки ему хватало. О таких мелочах, как добрых десятка два всевозможных журналов, газет и каталогов, и говорить-то не стоит. Почтовая карета теперь почти ежедневно навещала гациенду Кренстона, доставляя в Тополиную обитель новости большого мира новинки литературы и науки, светские сплетни, каталоги аукционов предметов искусства и недвижимости, модные журналы, бандероли с нотами. В гациенде появились белошвейка и кружевница. Специально для Гретхен они выбирали ткани и прочие аксессуары по каталогам с прилагаемыми образцами, а затем пополняли гардероб Гретхен платьями, которые на любом великосветском приёме стали бы предметом активного обсуждения завзятыми модницами в силу своей элегантности, изящества и неповторимости.
Однажды к Тополиной обители подошли бродячие музыканты. Кренстон велел их обогреть, накормить, привести в надлежащий вид, а вечером в большом салоне состоялся концерт. Сэр Тимотей был чрезвычайно рад, видя, что смог доставить Гретхен истинное удовольствие. Скрипач был просто великолепен, по-настоящему талантлив, и Гретхен самозабвенно слушала его игру, и глаза её светились искренней радостью.
А по прошествии какого-то времени сэр Тимотей объявил Гретхен, что вечером её ждёт сюрприз.
- Сюрприз? Ах, господин Кренстон, вы так неистощимы в своих выдумках, что даже пугаете меня, - улыбнулась Гретхен.
- О, нет, не пугайтесь! Не огорчайте меня, Гретхен, я вовсе не хочу, чтоб вы боялись! Я хочу порадовать вас. Но я попрошу вас выполнить одну мою просьбу.
- В чём она заключается?
- В вашей комнате вы найдёте платье. Наденьте его к ужину.
- Новое платье? Господи, Кренстон! Зачем мне столько нарядов?!
- Мне нравится доставлять себе удовольствие. Да, прежде всего, себе. А вы что думали? Я эгоист, милая Гретхен.
- И эгоист, и самодур - я помню. Но, прежде-прежде всего - вы хитрец, господин Кренстон!
Сэр Тимотей рассмеялся и спросил:
- Но вы намерены исполнить мою просьбу?
- Как же я могу её игнорировать?
Однако, платье, которое она обнаружила у себя, и в самом деле, вызвало у Гретхен тревогу. Что мог задумать Кренстон, предлагая ей выйти к ужину в бальном платье изумительной красоты? Гретхен беззвучно охнула и прикрыла рот ладонью, когда взгляд её упал на ореховый, инкрустированный столик - на чёрном бархате в большой шкатулке блистал жемчуг. Любая женщина на её месте с восторгом принялась бы разглядывать платье, с упоением извлекать украшения из шкатулки и любоваться ими. А Гретхен стояла, глядела на эту роскошь и терялась в догадках. Безусловно, подарок был царственно хорош! Наряд был изготовлен с тонким вкусом, виртуозно подобраны украшения к нему, но Гретхен чувствовала себя виноватой, неблагодарной - ведь Кренстон хотел обрадовать её, но она не испытывала не то что самозабвенного ликования, а даже никакой особой радости.
Габи и обе портнихи начали одевать Гретхен задолго до ужина. Первая юбка была сшита из тяжелой ослепительно белой парчи, вторая изготовлена из паутинно-тонкого серебряного кружева столь нежного, что оно казалось сплетенным из лунного света. В изящный замысловатый рисунок вплетались крохотные жемчужинки, и казалось, что ткань светится, переливается перламутровым светом.
А Габи уже застегивала на Гретхен корсаж из белой парчи. Серебристо-белая пена кружев окутала обнаженные плечи, оттеняя нежную смуглость кожи. Волшебное мерцание дивного колье как будто заставило светиться плечи и грудь. Темные волосы ниспадали мягкой волной и поднятые вверх приоткрывали стройную шею. У Габи оказался талант искусного парикмахера, и из роскошных волос Гретхен, жемчужных нитей и заколок она сотворила элегантную прическу.
Когда Гретхен была полностью одета, женщины отступили от неё и с восхищением её рассматривали. У Габи на глазах вдруг заблестели слезы, она прижала ладони к щекам и прошептала:
- Мисс Гретхен! Вы божественно, ангельски прекрасны! Я не видела никого прекраснее вас!
Гретхен повернулась к зеркалу, придирчивым взглядом окинула себя. Она не нашла, к чему можно бы придраться, ну, разве что лицо было чуть бледновато - она позволила слегка подкрасить себе ресницы и брови, но от румян отказалась. И вдруг явилась мысль: "Золотят пёрышки птичке в клетке". Гретхен едва не топнула ногой, до того разозлилась на себя за эти мысли. Никакая она не птичка в клетке - снимай это платье и лети на все четыре стороны, коль желаешь! И Кренстон ничего не золотит - со всей искренностью, сердечностью, щедростью стремится порадовать её, а она только знай себе куксится. "Дрянь неблагодарная! - выругала себя Гретхен. - Ты-то можешь порадовать его за всё, что он для тебя сделал?!"
Глядя на себя, Гретхен едва приметно усмехнулась - щеки от гнева покрылись румянцем, глаза загорелись особым светом. При желании это можно принять за проявление волнения, восхищения, смущения... "Любовь с превеликой готовностью желает обмануться", - подумала Гретхен.
Глава сорок восьмая
Кренстон предстаёт в ещё одной своей сущности
Гретхен спускалась к ужину теперь уже без особого волнения - вспышка гнева на саму себя подействовала благотворно. Каких опасностей она ждёт? Признания Кренстона в любви к ней? Разве любовь его всё ещё для неё секрет? Она получила тысячи знаков, раскрывающих его чувство к ней, между ними давным-давно всё сказано, это понимают они оба. Так что признание - лишь формальность. Или она боится предложения руки и сердца? Это только определит её место в доме, который она, согласно всем нормам приличия, должна бы давно покинуть. Но она остается в доме одинокого мужчины, ясно давая тем самым понять, что очень рассчитывает получить предложение и остаться здесь навсегда. Гретхен саркастически усмехнулась: "И при этом ты способна трепетать, ждать с испугом его предложений? Лицемерка! Именно так должна ты выглядеть в глазах Кренстона! Поистине, любовь слепа! Но тебе любовь глаз не застит, так называй свои поступки должными именами".
Все эти горькие мысли в миг отлетели прочь, когда слуга с бесстрастным лицом открыл перед ней створки двери в большую столовую залу. Сэр Кренстон обернулся к ней, и Гретхен остановилась, едва шагнув в дверной проём, сердце её заколотилось. Он был прекрасен.
В костюме сэра Кренстона сочетались те же цвета, что в платье Гретхен, и пышность его удивительным образом соединялась со строгостью. Камзол из серебряной парчи облегал фигуру, подчеркивая великолепное телосложение. Шейный платок переходил в жабо из трёх рядов воланов белоснежных кружев с маленькими жемчужинами, подобных тем, которыми было отделано платье Гретхен. На поясе была закреплена шпага в усыпанной жемчугом перевязи.
Приблизившись к Гретхен, он снял мягкую шляпу с белыми перьями и склонился перед ней с такой грацией и изяществом, которые сделали бы честь любому светскому льву, завсегдатаю высоких приёмов. Затем он выпрямился во весь свой рост и подал Гретхен руку. Только теперь она смогла отвести глаза от него и увидеть убранство зала. До сих пор она не видела ничего, как и слуг, толпившихся у незакрытой двери, с удовольствием и восхищением глядевших на дивно прекрасную пару. Но достаточно было мимолетного взгляда Кренстона, чтобы створки сошлись, оставив их наедине.
- Сэр Кренстон, вы... ждёте гостей? - растерянно спросила Гретхен, обводя глазами залитую светом залу, с торжественной парадностью накрытый стол.
- Я ждал только вас, великолепная Гретхен, - проговорил сэр Тимотей, этот вечер только для вас.
- О, Боже... Мне казалось, что я уже ничему не удивлюсь! - в замешательстве выговорила она. - Но вы... вы снова и снова находите способ ошеломить меня...
Сэр Тимотей проводил Гретхен к её месту. Сегодня никто не прислуживал им за столом, они оставались вдвоём, и сэр Тимотей сам наполнял бокал Гретхен и ухаживал за нею. Несколько минут молчания дали ей возможность прийти в себя и, насколько возможно, вернуть присутствие духа - на этот раз Кренстон заставил её потерять самообладания. Она привыкла к нему домашнему, простому. Не особенно задумывалась о его социальном статусе и о том, богат ли он. Сэр Кренстон содержал большой дом, не отказывая себе в удобствах, владел поместьем, но такой образ жизни свидетельствовал, скорее, что достаток его обеспечивает скромное существование сельского дворянина, не более. Как-то само собой в сознании Гретхен сложилось мнение о том, что Кренстон не очень богат, однако достаточно, чтобы чувствовать себя спокойным за завтрашний день. А в последнее время он так безоглядно тратил деньги, что состоянию средних размеров это должно было бы наносить довольно тяжёлый урон. Но Кренстона, похоже, это мало удручало. И вот сегодня он предстал перед Гретхен в ином виде, который нисколько не казался чужой ролью, взятой на время. Кренстон чувствовал себя самым естественным образом - в каждом жесте, в манере носить это великолепное платье, во всём абсолютно он был аристократом до кончиков ногтей.
Когда Гретхен отложила нож и вилку, сэр Тимотей вдруг встал, оправил камзол и направился к ней.
- Мисс, могу ли я пригласить вас на тур танца?
У Гретхен вопросительно приподнялись брови:
- Танец? Но...
Однако протянутая рука Кренстона ждала её и она, невольно подчиняясь, встала, и вложила в его ладонь свои пальцы. Кренстон вывел её на середину зала и сделал непонятное - хлопнул в ладоши. И в следующую секунду, будто неуловимое свежее дыхание, возникли лёгкие мелодичные звуки, потекли очаровательной мелодией, подхватывая знакомым танцевальным ритмом. Гретхен удивленно поворачивала голову, пытаясь отыскать музыкантов.
- Что это, Кренстон?! - воскликнула она. - Откуда?!
- Теперь музыканты в любой час будут к вашим услугам. Но сейчас вы их не увидите, мы одни.
- Боже мой, сэр Кренстон!.. Я не нахожу слов... Вы пригласили музыкантов? Чтобы они жили здесь, в гациенде? - всё с тем же изумлением, недоверчиво спросила Гретхен.
- Да, именно так.
Она не нашлась, что сказать, а в следующую секунду уже и не было необходимости говорить что-либо - Кренстон положил руку на спину Гретхен, и тело её просто отозвалось этому призыву и музыкальному ритму. Прошло какое-то время, прежде чем Гретхен поняла, каким лёгким и приятным партнёром является сэр Тимотей. Гретхен почувствовала себя пушинкой в нежном объятии разумного ветра. Волнующий взгляд Кренстона не отрывался от неё, и Гретхен опять подумала, что он дивно красив. Не той красотой, что видна явно, с первого взгляда, но другой, глубоко потаённой, которую не враз разглядишь, но уж когда увидишь, изумляешься только собственной слепоте, и ещё не сознаешь, какие неодолимые путы-чары мягко пленяют твоё сердце... "До сих пор ни с кем мне не было так же хорошо, как с Лартом, а Кренстон... он... Наверное, когда-нибудь я смогу полюбить его", - вдруг подумала Гретхен. И тут же, из самой глубины души, безжалостно разрывая ее, взметнулся протест, и Гретхен едва не закричала. На глазах её выступили слёзы, она больно прикусила губку. "Нет! - стонала в ней боль, с которой она уже начала сживаться, а теперь та вдруг полоснула внезапно и нестерпимо..." У Гретхен потемнело в глазах, ноги ослабли, как недавно на балконе.
Глава сорок девятая
в которой Кренстон просит руки Гретхен,
рассказывает о своём двойнике и ещё о многом
Гретхен пошатнулась, и сейчас же крепкая рука обвила её талию.
- Гретхен! Что с вами? - как будто из далёкого далека услышала она Кренстона.
- Всё в порядке, - Гретхен не была уверена, что это выговорила она голос был чужой, не её. - Голова закружилась...
Органы чувств вели себя странно: она услышала вопрос Кренстона и даже ответила на него, но абсолютно не давала себе отчета, как оказалась сидящей на маленьком диванчике у окна. Кренстон толкнул створку, и поток свежего воздуха помог ей прийти в себя. Гретхен открыла глаза, и в этот момент её охватило ощущение, будто она обманута - не эти глаза должны были смотреть на неё с такой тревогой... "Боже... что со мной?.. Это безумие..." - растерянно подумала она.
- Что, Гретхен, милая? Вам плохо? Вы больны? - Кренстон в смятении искал ответ в её глазах.
- Нет-нет, - заторопилась она успокоить его, - это просто... закружилась голова. Уже прошло всё.
- Вы уверены!
- Разумеется!
Она попыталась встать, но Кренстон удержал:
- Не торопитесь, вы ещё бледны.
Гретхен не могла вырываться из его рук и безропотно уступила им. Кренстон молчал, почему-то это смущало Гретхен, и она подняла глаза, взглянула на него. Ей показалось, что он расстроен.
- Господин Кренстон, со мной, в самом деле, всё в порядке.
Он продолжал смотреть молча.
- Что случилось? - тихо спросила Гретхен.
- Я люблю вас. Я прошу вашей руки.
Гретхен показалось, что лицо у неё вытянулось. Как мало прошло времени с момента ее недавних горько-циничных размышлений о предсказуемости поступков Кренстон, о том, что вскоре он, вероятно, сделает предложение, и ей ничего не останется, как ответить согласием... но сейчас это абсолютно не помогло. И разумные мысли, и дар речи покинули Гретхен в миг, когда она в них более всего нуждалась. Она не сразу начала понимать, о чем еще говорит сэр Тимотей.
- Я люблю вас с первой минуты нашей встречи... там, в лесу. И всё это время, каждый день, и сейчас тоже, меня преследует страх, что я вот-вот вас потеряю. Гретхен, могу ли я надеяться, что вы скажете мне "да"? Не сию минуту, не через неделю... Когда посчитаете возможным... Но позвольте мне надеяться, - помедлив, он заговорил снова: - Я знаю, вас беспокоит неопределённость вашего положения в моём доме... Позвольте объявить вас своей невестой, и всё встанет на свои места.
Сэр Тимотей взял её руку, прикоснулся к ней губами.
- Вы не готовы дать мне ответ?
- Нет... То есть да... - смешалась Гретхен, усилием воли взяла себя в руки и подняла глаза: - Я согласна, господин Кренстон.
На секунды лицо его сделалось счастливым, глаза ликующе просияли. Гретхен подумала, что сейчас он схватит её в объятия, и едва удержалась, чтоб не ступить шаг назад... Но Кренстон вдруг улыбнулся как-то виновато или неуверенно.
- С этой минуты моим единственным стремлением будет - чтобы вы никогда не пожалели о своём решении.
- Я не сомневаюсь, - слабо улыбнулась Гретхен. - Но, сэр Кренстон... Я очень прошу вас - не надо этих затей, - она повела рукой. - Я теперь знаю ваше доброе, благородное сердце, и мне не нужно никаких дополнительных подтверждений... Не сочтите меня неблагодарной - нет таких слов, чтобы выразить сколь благодарна я вам. Мне никогда не суметь отдать вам и сотой доли того, что я здесь получила... А вы всё увеличиваете и увеличиваете мой долг перед вами...
- Да как вы можете так говорить?! - с жаром прервал её сэр Тимотей. Ведь это всё - только жалкая оправа, вас недостойная. Вы - главное сокровище! Я не устаю любоваться вами, Гретхен! Нет, не любоваться восхищаться, немея от восторга... Непостижимая, всё время разная, как самородок с тысячью граней, и каждая - неповторима. Гретхен, любовь моя, вы вернули мне вкус к жизни, мне нравится тратить деньги, нравится придумывать что-то, лишь бы получить в награду от вас радостную, искреннюю улыбку - то, что дорого мне по-настоящему, и ради чего я готов истратить все свое немалое состояние!
- Сэр Кренстон... разве вы не должны были отдать свои деньги церкви?
- Да, я и отдал всё, что имел. Но это было не так уж много - тогда ещё жива была моя матушка, она распоряжалась нашим фамильным состоянием. А я вступил в права наследования несколькими годами позже. К тому времени ни я, ни моё имущество церкви уже не принадлежали. И теперь я рад, что случилось именно так, и я могу баловать вас, не оглядываясь на стоимость моей причуды. Мы уедем отсюда, Гретхен! Куда угодно! Назовите любое место на земле, любой город, где вам хочется жить! Или - хотите? - мы будем путешествовать, узнавать мир, в нём есть столько диковинного...
- А как же ваши... друзья? - тихо спросила Гретхен. - Немой Пастор сможет покинуть их?
- Нет, - поколебавшись, ответил Кренстон. - Если кто-то захочет принести к нему свои жалобы и обиды, я думаю, он легко найдёт человека в сутане и маске.
- Ах... вот как!..
Кренстон усмехнулся:
- Я могу сказать вам больше - однажды я уже встречался со своим "двойником". Шайка негодяев занималась грабежом, а их жертвы рассказывали, что руководил разбойниками человек в чёрной маске, одетый как священник. Бесчинствовали они не долго, мы схватили их за очередным разбоем, той же ночью привезли в город и бросили связанными на площади, а главаря - в маске и сутане - выпороли и привязали к позорному столбу. Горожане так и нашли их утром. Больше ни разу ни у кого не возникало желания без моего ведома воспользоваться моим именем.
- Кренстон... почему вы избрали именно такой образ?.. Священника?
- Не знаю. Это само собой получилось. Может быть, к тому времени я ещё не отвык от платья священника. А может быть, - Кренстон улыбнулся смущённо-виновато, - это было символом Божией карающей десницы, но тогда, снова надевая сутану, я об этом не думал, - он усмехнулся, - я только сейчас это придумал.
Они коротко рассмеялись, а потом вдруг возникла молчаливая, какая-то неуютная пауза. И теперь Гретхен беспокоило, что сэр Тимотей стоит слишком близко от неё, и ей хотелось отойти, и она не смела. От этого тело сделалось будто деревянным, ей казалось, что она стоит в неестественной, неловкой позе... Кренстон медленно поднял руку и провёл тыльной стороной пальцев по её щеке, потом ладонь его спустилась на шею, под тёмную волну волос...
Гретхен не смела поднять на него глаза.
- Я всё понимаю, - тихо проговорил он. - Я знаю, что моё предложение не ко времени, но лишь в силу обстоятельств я проявил эту поспешность. Вы уходите в мир теней, он вам ближе, желаннее... Но вы живы, нельзя совместить несовместимое - жизнь и смерть. Придёт миг, когда и мы пойдём к ним, как все смертные. Но грех жить лишь ожиданием этого мига. Не бойтесь жить сегодня, Гретхен.
Глава пятидесятая
сэр Тимотей видит угрозу их с Гретхен счастью
и готов принять меры предосторожности
С этого дня жизнь в Тополиной Обители значительно переменилась новость о том, что скоро в гациенде появится молодая хозяйка, разлетелась широко. Дальние и ближние соседи приезжали познакомиться с невестой сэра Кренстона, заверить в своём дружеском отношении и настоятельно приглашали с ответным визитом. Разумеется, их никто не посвящал в подлинную историю Гретхен, сэр Тимотей сочинил историю о том, как по воле родителей они были обручены ещё в детстве. Но возникли непредвиденные обстоятельства, в силу которых они до сих пор не соединили свои судьбы - здесь Кренстон, не вдаваясь в подробности, обычно делал многозначительную паузу, предоставляя слушателю домысливать эти таинственные обстоятельства. "И теперь, продолжал он, - наперекор всем терниям, мы намерены разрушить преграды и исполнить волю родителей".
Гретхен забавлялась, наблюдая, как Кренстон с видимым удовольствием водит слушателей за нос, посвящая их в эту сказку, которая при реалистическом взгляде на неё не выдерживала никакой критики. Но его лицо, временами становившееся глубоко несчастным, трагический голос и глаза пробуждали в соседях сочувствие, сострадание, а вовсе не недоверие или скепсис. Уезжали они очарованные скромной, кроткой красавицей, искренне желая счастья ей и Кренстону.
Когда гости покидали гациенду, Гретхен, бывало, мягко упрекала Кренстона в мистификации, в том, что он беззастенчиво пользовался доверчивостью людей. Кренстон только хохотал в ответ, и Гретхен не выдерживала менторского тона, смеялась вместе с ним.
- Любовь моя, уверяю вас, люди эти уехали очень довольными. Нанести визит их подтолкнуло и любопытство тоже. Так вы подумайте, с каким багажом они от нас уехали! Как долго можно будет смаковать услышанное, строить догадки, версии, развивать и опровергать их. Да они сейчас просто счастливы! Мы расстались абсолютно довольные друг другом.
Казалось бы, теперь между Кренстоном и Гретхен, в самом деле, разрушены все преграды, не существует больше недоговорённостей. Гретхен всем сердцем благодарна ему, ей хорошо, спокойно и надёжно рядом с Кренстоном, она счастлива остаться в Тополиной Обители, она согласна стать женой сэра Тимотея, а он влюблён в свою будущую супругу со всей пылкостью нерастраченного сердца и, одновременно, чувство его глубокое, зрелое, мудрое. Именно потому, что Кренстон не был ослеплён своей любовью, он видел вещи во всей их реальности. Потому он не заблуждался относительно чувств Гретхен и причин, по которым она ответила ему согласием. Сердце её ему не принадлежало, оно осталось с другим.
Он не боялся поединков, кто бы ни был его противником. Много лет он пытался научиться смирению и любви к каждому, сражаться не с человеком, а с врагом человеческим, пленяющим души и умы. В тех сражениях он вооружался любовью и праведным словом. И оказался слаб. Тогда он признал, что существует иное оружие - и это оказалось истинно его. Сейчас в нём было мало смирения. Он стал воином, отважным и сильным, не страшащимся драки, и не было соперника, перед кем бы сэр Тимотей спасовал, отступил... А вот теперь такой соперник появился. Он жил в сердце Гретхен, в её памяти, в сегодняшних мыслях, и Кренстон боялся его... Как сражаться с тем, кого нет?
- О чём вы задумались столько глубоко, друг мой Кренстон?
Сэр Тимотей быстро обернулся - он не услышал, как к нему подъехал Джоберти. Доктор спешился и подошёл к Кренстону, стоявшему у изгороди, за которой лежало пастбище - сейчас оно было пусто.
- Что с вами, Тимотей? - шутливый тон сменился озабоченностью. - Вы чем-то огорчены?
- Я должен разыскать его, Джоберти.
- Кого? - недоуменно спросил доктор.
- Ларта, - резко сказал Кренстон.
Какое-то время Джоберти всё еще вопросительно смотрел на него, потом осторожно сказал:
- Но мисс Гретхен уверена, что он погиб...
- Я тоже хочу убедиться в этом. Сам.
- Вы боитесь призраков, Кренстон?
- Я хочу быть счастливым. И не хочу, чтобы однажды кто-то пришёл разрушить моё счастье.
- А вдруг вы найдёте его живым и здоровым? - помолчав, спросил Джоберти. Не дождался ответа и опять спросил: - Вы ведь не обманываетесь в отношении чувств мисс Гретхен? Она всё ещё любит его.
- Благодарю, что сообщили мне об этом, - резко проговорил Кренстон. И спокойнее добавил: - Потому я и хочу убедиться - его нет.
- Вы не ответили - что, если он жив?
- Эту женщину Господь создал для меня, - медленно заговорил Кренстон. Если она уйдёт из моей жизни, больше у меня уже ничего не будет. - Взглянул на Джоберти, усмехнулся: - Всё ещё ждёте ответа? Я его не знаю. Я не знаю, на что способен ради Гретхен.
- Если бы нужен был мой совет, я сказал бы вам - не тревожьте призраков.
- Если бы только они сами оставили меня в покое, Джоберти. Не смотрите на меня так...
Глава пятьдесят первая
в которой Гретхен становится женой сэра Тимотея
В тот день произошло нечто, поначалу слегка обескуражившее и озадачившее Гретхен.
День был холодный и ветреный. Сэр Тимотей после полудня уезжал куда-то, а когда вернулся, сразу прошёл к себе в кабинет, и до самого ужина Гретхен его не видела. Она читала в библиотеке, уютно устроившись в большом кресле, потом просматривала новые ноты и играла небольшие отрывки из музыкальных пьес, к ужину она спустилась вовремя, но Тимотея ещё не было. Слуга сообщил, что господин Кренстон находится в своём рабочем кабинете. Прождав минут пятнадцать, Гретхен снова позвала слугу и попросила узнать у хозяина, собирается ли он спуститься к ужину.
- Простите мисс, я как раз шёл сказать вам - пять минут назад господин Кренстон приказал оседлать его лошадь и уехал.
- Он сказал, когда вернётся? - сохраняя внешнюю невозмутимость, спросила Гретхен.
- Нет. Господин Кренстон сказал лишь, что хочет прогуляться.
- Хорошо, ступай.
Гретхен села к столу, но о каком ужине могла идти речь? Она смотрела в тёмное, совсем ночное окно, косые плети дождя стегали его - к вечеру ненастье усилилось, и пошёл дождь. "Опять?! Боже! Господь мой, позаботься о нём!.." Но почему он оставил её в неизвестности? Это так не похоже на Кренстона с его чутким, заботливым сердцем! Не притронувшись ни к чему, Гретхен вышла из-за стола, потеряно ходила по комнатам, обуреваемая тревожными мыслями, страхом за сэра Тимотея и недоумевая, что заставило его так поступить с нею.
Время шло, Кренстон не возвращался. Гретхен пошла в библиотеку - оттуда можно было хорошо слышать, когда кто-то подъезжал к дому. Скинув туфли, она сидела в кресле, укрытая мягким пледом. Дом затихал, ночной покой овладевал им. Прислушиваясь к каждому стуку и шороху, Гретхен не заметила, как задремала.
Ото сна она вскинулась внезапно, испуганно взглянула на часы - полночь давно миновала. "Кренстон! Вернулся он или всё ещё нет?!" Гретхен поспешно сунула ноги в туфли и побежала вниз. Она подумала, что если сэр Тимотей приехал, то в передней она найдёт какое-нибудь тому свидетельство - его мокрый плащ, сапоги, да хотя бы следы на полу. Она решила пробежать через гостиную, чтобы побыстрее оказаться в передней, но, влетев в неё, будто на стену наткнулась: Кренстон, обнажённый по пояс, стоял перед жарко горевшим камином. Он обернулся на звук её торопливых шагов.
- Гретхен? Почему вы ещё не спите? - удивленно спросил он.
Слова рвались наружу: полные радости и упрёков, и облегчения. Гретхен на секунду прикрыла глаза и, пробормотав в смущении: "Простите", повернулась, спеша уйти от него прочь.
- Гретхен! - когда она обернулась, он был уже рядом.
- Почему вы не сказали?! - вырвалось у неё одновременно гневно и жалобно. - Я умирала от страха!
- Чего вы боялись?
- Что вас снова привезут раненого! Что вас могут убить! - на глазах её задрожали слезинки.
- Это была только прогулка.
- Прогулка?! Вы сошли с ума?!
- Я думал о вас и о себе.
Гретхен замолчала, поняв, что возмущение её неуместно, что происходит не то, что она вообразила и чего весь вечер боялась. Гнев внезапно исчез, и рассудочность вернулась к Гретхен. "Я должна немедленно уйти!" - подумала она, но мысль прошла тенью и растаяла. Теплые отсветы пламени играли на плечах Кренстона, светом и тенью резче обозначая рельеф его мышц. Пытаясь разорвать состояние чувственности, которое затягивало её против воли, Гретхен нервно спросила:
- Что произошло, друг мой? Какие сомнения мучают вас? Я не понимаю ваших слов, причину их... Если вы усомнились во мне...
Он смотрел на Гретхен с какой-то безысходной болью, и одновременно с такой любовью, как будто чувство это вдруг снесло все барьеры, сдерживавшие его ранее, и страсть сделалась безудержной, безрассудной. Он смотрел так, что Гретхен вдруг ослабела, а слова его обволакивали и сладким, и тревожным пленом.
- Я знаю только одно - что безумно люблю вас... Но на счастье мне эта любовь или на горе? Вы рядом, и мне кажется, я узнаю блаженство рая, но одновременно ад разгорается в моей душе...
Гретхен не могла избежать его прямого, настойчивого взгляда, а бездна глаз затягивала ее, как тянет к себе равно прекрасное и ужасное. Он говорил об аде и рае, и Гретхен видела их отсветы в глазах Кренстона. Ей стало страшно, она готова была в страхе отшатнуться от него. И вдруг он шагнул к ней, сжал плечи.
- Причина не в вас, ангел мой... Не в вас... - он застонал, как от боли, помотал головой. - Но вы нужны мне, Гретхен! Я схожу с ума от любви к вам, я хочу, чтобы вы стали моей женой!..
- Но ведь я сказала...
- Сейчас!
В одно мгновение она оказалась у него на руках, и у Гретхен вырвалось: "Нет!"
- Почему?.. - дыхание его показалось ей обжигающе горячим, и в какой-то вспышке памяти это ощущение смешалось с другим - такая же горячая волна, и она, потеряв контроль над своим телом, на руках у Ларта... Всё смешалось, спуталось, и на одно мгновение Гретхен показалось, что она поняла Кренстона, поняла как бывает, когда рай и ад соединяются в одно..
Глава пятьдесят вторая
возвращение Ларта
Ответ, который искал сэр Тимотей, был ближе, чем он мог себе представить...
- ...Не смотрите на меня так, Джоберти, я решил.
- Как вы собираетесь его искать?
- Очень просто - пошлю людей на побережье.
Джоберти вздохнул:
- Никого никуда посылать не надо. Человек с большой чёрной собакой разыскивает женщину с потерпевшего крушение судна.
- Ларт?!
- Да.
- Почему... - голос Кренстон прервался. - Почему вы скрывали от меня?!
- Разве трудно понять? - невесело усмехнулся доктор. - Я люблю вас, Кренстон, я хотел, чтобы вы были счастливы. А теперь... Вы ещё не поняли, что это знание в любом случае сделает вас несчастным? Как бы вы не поступили.
- Вы уверены, что это он? - глухо проговорил Кренстон. - Абсолютно уверены?
- Да. Он называет имя женщины. Он разыскивает Гретхен.
- Простите, Джоберти... я должен остаться один...
Когда шлюпку кинуло к судну, Ларт вместе с товарищами оказался между двумя бортами. Страшный удар швырнул их к судну, а в следующий миг борт шлюпки обрушился на них, и это было последнее, что мелькнуло перед глазами несчастных. Ларт тоже потерял сознание, но ему повезло больше, чем другим, он находился ближе к носу шлюпки, его ударило о судно, но не раздавило. И ещё его спас инстинкт - в последний миг руки Ларта сцепились в замок, обхватив тело Урса.
Собака так и оставалась на поводке, боролась с обезумевшими волнами рядом с хозяином. Шлюпкой её не задело, а когда люди так страшно закричали, она, толи от страха, толи почуяв опасность, угрожающую хозяину, кинулась к нему. Едва ли выбивающийся из сил пёс смог бы долго продержаться на плаву, но к счастью, Ларт быстро пришёл в себя. И испытал ещё один удар, не менее страшный, чем борт шлюпки, обрушившийся на головы людей - Ларт не увидел рядом никого и ничего кроме Урса. Вероятно, это довершило бы дело, потому что отчаяние и боль, и ярость штормовых волн совершенно обессилили Ларта. Но тут море будто милостыню им швырнуло - поблизости, в кипящих водах мелькнул какой-то обломок. У Ларта сердце оборвалось от мысли, что им окажется разбитая шлюпка, но это был только кусок мачты.
Ларт не знал, сколько времени носило их море, цепляющихся за этот обломок. Круглое, гладкое дерево то и дело выскальзывало из-под рук. Ларт ещё как-то ухитрялся помогать Урсу. Пёс тоже пытался выбраться из воды, опереться на спасительный поплавок, но он только тратил остатки сил, а в результате опять соскальзывал в воду. Ларт снова подтягивал Урса к себе, а когда пёс совсем обессиливал, Ларт хватал его за ошейник и удерживал на поверхности, хотя у самого голова раскалывалась от боли, и мутная, тошнотворная пелена наползала на глаза... Очень выручил их прочный кожаный ремень поводка - Ларт сумел обернуть его вокруг мачты, и они с Урсом оказались привязаны к обломку. Не будь этого, волны с легкостью расшвыряли бы их прочь друг от друга. Продолжалось это бесконечно долго. Потом шторм стал стихать, море успокаивалось, однако прошло ещё безумно много времени, прежде чем ног Ларта что-то коснулось, и он отдёрнулся от неожиданности, и тут же до его сознания дошло, что ноги коснулись песка - волны вынесли их на береговую отмель.
Когда исчезла необходимость каждое мгновение сражаться со смертью, организм сдался, исчерпав все свои возможности. Ларта нашли рыбаки. Они обратили внимание на большого пса. Он громко лаял, не трогаясь с места. Люди подошли и увидели, что собачий поводок застёгнут на запястье у человека, лежащего на песке без сознания.
Выздоравливал Ларт трудно, долго метался в жару. Простудный кашель доводил его до изнеможения, от него в разбитой голове вспыхивала страшная боль. В полубредовом состоянии Ларту казалось, будто голова его пуста, как детская погремушка, а вместо сухих горошин в неё насыпаны раскалённые угли, их огненные, жаркие отсветы вспыхивали под закрытыми веками. Он слишком ослаб, а силы возвращались медленно. Таким образом, вопреки нетерпению Ларта и его попыткам покинуть больную постель, сделать это ему удалось не скоро.
Добрые люди приютили его, сострадательно и добросовестно ухаживали за ним и лечили. Рыбацкая семья едва ли рассчитывала на вознаграждение, и велико же было их удивление, когда за бескорыстную доброту щедро воздалось. Хотя главу семьи очень смутила просьба незнакомца отправить одного из сыновей с поручением - уж больно дальняя предстояла юноше дорога. Но, в конце концов, он согласился-таки отпустить сына. Вот был бы он самым последним дуралеем, поступи иначе. Потому, что когда юноша доехал куда надо и явился с письмом Ларта по указанному адресу, ему немедленно, без лишних слов, вручили немыслимо большие деньги! Да ещё и тяжёленький кошель с золотом добавили.
Едва только Ларт смог держаться верхом, он начал поиски Гретхен. Объездил всё побережье, расспрашивал рыбаков и крестьян. Отчаяние охватывало его, но прекратить поиск означало согласиться, что Гретхен погибла. Упорство его было вознаграждено, когда ему показали шлюпку, вынесенную на берег после того шторма. На борту её было написано название их погибшего корабля, а судёнышко оказалось целёхоньким, без пробоин, и это вдохновило Ларта, вернуло уверенность, что необходимо искать и искать. Потом была ещё одна находка, но она принесла столько нестерпимой горечи, что Ларт не знал, не предпочёл бы он отказаться от этой находки. Это случилось, когда ему рассказали об убитом рыбаке и показали клочья женского платья, найденные в сарае.
Ларт находил следы Гретхен, но сама она будто растаяла. Он пытался найти объяснение, почему о ней никто не знает, как могло случиться, что она никому не попалась на глаза. Ларт не мог знать, что Гретхен сама старательно избегала встреч с людьми. Тех, кто видел её, по пальцам можно было перечесть. Но Михель уже никому и ничего не мог поведать, а семья Сандры ни за что не проболталась бы о своих отношениях с Немым Пастором, из соседей же никто не знал о девушке, которую они выхаживали. Для себя Сандра и её родители решили, что при первой же возможности сообщат Пастору о незнакомце с собакой, сразу же, как только от Пастора кто-нибудь явится к ним.
Ларт уже ни раз был близок к отчаянию, но мысль о том, что шлюпка целой и невредимой достигла берега, что произошло это вскоре после шторма, а не спустя несколько недель, питала его слабнущую надежду. И хотя огромная часть побережья была им обследована безрезультатно, Ларт убеждал себя, что у Гретхен были все шансы спастись, он просто не мог согласиться с мыслью о том, что её нет больше, что Гретхен мертва. Чтобы мучительная эта дилемма не вставала перед ним каждый день, он определил себе, что до окончания сезона штормов не покинет этих мест, и будет продолжать упорные поиски.
Таким образом, едва только Тимотей Кренстон сделал шаг ко встречному поиску, встреча их стала неминуемой. Кренстон узнал бы о нём гораздо раньше, если бы гациенда его не располагалась в глубине материка, на значительном расстоянии от моря, в местах довольно малолюдных. Жители с побережья появлялись здесь не так часто.
Глава пятьдесят третья
преддверие открытий
...Если бы Гретхен когда-то взбрела фантазия представить, что она будет чувствовать, проснувшись утром в кровати Кренстона, причем оказавшись там вопреки своей воли... Она бы никогда не подумала, что чувствами этими станут покой и умиротворение. Не сознавая того, Гретхен хотела, чтобы ее избавили от необходимости решать, делать выбор. Она так устала сопротивляться течению, которое всё тащит и тащит её куда-то, сопротивление давно превратилось в беспомощное, из последних сил барахтанье. "Вот и всё, - как будто говорило ей это раннее утро. - Больше ни о чём не надо тревожиться. С тобой рядом - твой муж, сильный, надёжный, любящий. И что с того, что сердце твоё не ликует и не трепещет? Тебе спокойно, а это так много".
Гретхен ни в чём не винила сэра Тимотея. Она знала из романов, что, порой физическое влечение подчиняет себе мужчину, берет верх над рассудком, и в этой страсти глохнут предостережения разума. Теперь испытала, как это бывает. Но ещё она знает теперь, что власть тела всё же слабее силы любви Кренстон был нежен с нею... Или - неистово нежен. И вместо негодования Гретхен преисполнилась тёплой благодарностью к нему.
Ощущения, которые он заставил её испытать, ошеломили Гретхен своей неизведанностью. Она имела очень мало опыта в интимной сфере. Ланнигана не заботили её ощущения даже в лучший период их семейной жизни. Таким образом, супруг не дал ей ничего кроме отвращения и страданий, и Гретхен представлялось это едва ли ни нормой. И теперь она вдруг поняла, что её ждёт масса открытий в стране, имя которой Любовь. И не забавно ли, что бывший священник станет ей проводником, даже он знает здесь больше, чем она, дама, три года прожившая с мужем!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ