Прикосновение горца

Глава 21

АДАМ ПРОСЕЯЛ ПЕСЧИНКИ ВРЕМЕНИ И СТРЕЛОЙ ринулся сквозь них на остров Морар. Он решил отдохнуть там с денек или около того, поразмышлять над происходящим, взвесить все возможности и определить, может, в каком-то месте потребуется кое-кого слегка подтолкнуть. События развивались прекрасно, и эльф не собирался терять того, чего он так долго добивался. Какое-то время он переживал, когда девушка закрылась в своей комнате и предалась горю. Впрочем, она воистину оказалась столь же сильной духом, как он и предполагал, и вышла уже готовой для любви.

А как же хороша она была, когда принимала ванну, с улыбкой вспомнил Адам.

Как только его ноги коснулись пляжа, эльф пожелал, чтобы его одежда исчезла. Потом неспешно стал прогуливаться, глубоко зарываясь босыми ступнями во влажный, шелковистый, тёплый песок. Как-то однажды он прошелся голышом по пляжу в Калифорнии в полном великолепии своего настоящего облика. Тогда тысячи калифорнийцев поразила сильнейшая лихорадка, переросшая в публичную демонстрацию повышенной половой возбудимости.

Ему нравилось быть Адамом.

Солнце палило его мускулистую грудь, тропический ветерок ласкал чёрные волосы. Он был языческим богом, который наслаждался своим миром – местом, лучше которого не было.

Большую часть времени.

По заливу проплывал корабль. Адам улыбнулся и помахал рукой. Достойные сожаления обитатели корабля были способны увидеть остров не больше, чем улететь к звездам. Экзотического острова не существовало в обычном понимании этого слова. Впрочем, таковы уж острова эльфов – пребывают в мире смертных, и в тоже время остаются незримыми. Время от времени рождались люди, способные видеть оба мира, но они были редкими созданиями, и обычно Туата де Даан похищали их сразу после рождения, сводя риск к минимуму. Даже после того, как Мананнан (Мананнан Мак Лир (т.е. Мананнан сын Лира) стоит особняком от остальных Туата Де Дананн, впервые упоминается в «Путешествии Брана», а в болеё поздних текстах он причислен к Туата Де Дананн и проводит инициацию короля Кормака– прим. пер. ) дал своим людям пригубить напиток бессмертия, и Договор был подписан, Туата де Даан с осторожностью проникали в мир людей.

И всё-таки, подумал Адам, были времена, когда даже такие полубоги, как он, не могли удержаться от соблазна. Было что-то в мире людей, что очаровывало его, заставляло думать, что возможно когда-то он был болеё похожим на них, чем мог ясно воскресить это в памяти. Просто со временем его воспоминания поблекли.

– Что тебя так развеселило? – промурлыкала позади него Эобил, Королева Эльфов.

Она присоединилась к нему, ступая за ним след в след своими длинными, красивыми ногами. Она повела Адама к малиновому шезлонгу, возникшему перед ними из ниоткуда. Королева опустилась на ложе, похлопала по подушке в знак того, что Адам должен присоединиться к ней. Как обычно, она сверкала, усыпанная золотой пылью. Коснись Адам её пальцем, тот бы тоже заблестел от золотой пудры. Он давно подозревал, что пыль содержит афродизиак, проникая в кожу тех, кто прикасался к Эобил, и тогда они не в силах были отказать Королеве.

Когда та рукой поманила Адама к себе, он скрыл своё удивление. Прошла вечность с тех пор, как Королева приглашала его разделить с ней ложе. Что она задумала? Когда он присел рядом, она прижалась к Адаму всем телом, повторяя его изгибы. Он издал тихий, быстрый вздох, равносильный дрожи смертного. Она была Королевой Туата де Даан не без причины: её власть была огромной, обаяние безмерным. Она была чувственной – и многие находили её устрашающей – простые смертные расставались с жизнью в её объятиях, истощенные её безмерными потребностями. Даже подобные Адаму мужчины, покидая будуар королевы, никогда уже не оставались прежними.

– Ничего, о чём стоило бы беспокоиться, моя Королева. Я был с Цирценом, да только даром потратил время. – Не в силах устоять, Адам поцеловал золотой сосок, проведя языком по остроконечной вершине.

Эобил наблюдала за ним. Её необыкновенные глаза блестели, изящной ручкой она поддерживала голову. Схватив другой рукой Адама за волосы, она оторвала его голову от своей груди. Её экзотически раскосые глаза были древними на вечно юном лице.

– Думаешь, я не знаю о женщине? – спросила она. – Ты вновь это проделал. До каких пор, по-твоему, ты сможешь испытывать наше терпение?

– Я не переносил её сквозь время. Это не моих рук дело. Цирцен наложил на кое-какой предмет заклятье, и в результате женщину доставили к нему.

– Понятно. – Она потянулась своим длинным, стройным телом, прижавшись к нему грудью. – Пожалуйста, напомни мне, что-то я запамятовала – кто в первую очередь обучил Цирцена Броуди, как накладывать заклятья, раз уж на то пошло?

Адам молча признал свою вину.

– Убеди меня, мой шут, что ты точно не имел ничего общего с тем, когда и где была найдена эта зачарованная вещь. И, может, ты не подталкивал её чуть-чуть в определённом направлении?

– Я повлиял на неё не болеё, чем на битву, в которой эта вещь была потеряна.

Эобил тихо рассмеялась.

– Ах, как это похоже на Адама, - ничего не признает, и в то же время слишком высокомерен, чтобы что-то утаивать. Я видела её. Я приходила к Броуди и тщательно изучала её. И нашла её достаточно… интересной.

– Оставь девушку в покое, – гневно выдохнул Адам.

– Значит, у тебя есть свой интерес в этом деле, несмотря на то, что ты с легкостью свалил вину на шотландского лэрда. – Она приподняла голову и холодно посмотрела на Адама. – Больше ты не будешь вмешиваться. Я знаю, что ты навещал её в другом обличье. Эйррин больше не будет оказывать ей внимание. Нет, – Эобил подняла руку, когда Адам начал протестовать. – Амадан Ду, я приказываю следующеё: ты не покинешь ни меня, ни остров Морар, пока я не дарую тебе на то разрешения.

Адам зашипел.

– Как ты смеёшь!

– Я смею всё. Я твоя Королева, хотя ты временами забываешь об этом. Ты отдаешь дань моему превосходству своими устами, но ты снова и снова бросаешь мне вызов. Слишком далеко ты зашёл. Касательно Цирцена Броуди ты нарушил один из самых важных законов, и сейчас осмеливаешься это усложнять. Такого я не потерплю!

– Ты ревнуешь, – безжалостно отрезал Адам. – Тебя возмущает моя привязанность…

– Это неёстественно! – зашипела Эобил. – У тебя не должно быть никаких привязанностей! Это не для нас!

– Это дела дней минувших, и уже ничего не исправишь. Не думай, что удержишь меня. Я найду, как обойти запрет.

Эобил изогнула золоченую бровь.

– Я так не думаю, Амадан. Ты будешь при мне, пока я не освобожу тебя. Приказ мой ясен. Обдумай его. В нём нет слабых мест, которыми можно воспользоваться.

Адам задумался над её словами. Приказ Королевы был простым, прямым и безупречным. Он широко распахнул глаза, когда понял, насколько основательно Эобил поймала его в капкан всего лишь несколькими словами. Большинство тех, кто пытался командовать им, сочиняли многословные, рукописные каноны, как этот грубый Сидхи Дуглас в Далкейте-над-морем (имеётся в виду главный герой первой книги К.М. Монинг “За горным туманом”. – прим. пер. ), написавший целый том. Но иногда лучше меньше, да лучше, и Королева здорово подбирала слова. Он мог покинуть её или остров тогда и только тогда, когда позволит Эобил.

– Но они испортят мой замысел!

– Меня это не волнует. С этого момента ты не властен над их жизнью. Амадан Ду, я отнимаю у тебя дар просеивания времени.

– Остановись!

– Слушайся меня и прекрати утомлять протестами.

– Сука!

– А вот за это я забираю у тебя способность переплетать миры.

Адам хранил молчание. Лицо его сделалось пепельным. Да уж, Королева может лишить его всего, если пожелает.

– Ты закончил? – вкрадчиво осведомилась Эобил.

Адам кивнул, не доверяя своему голосу.

– Хорошо. Когда всё закончится, я отпущу тебя. Как только они сделают окончательный выбор. Ступай ко мне, мой прекрасный шут: покажи мне, что всё ещё помнишь, как угодить твоей Королеве, и воспользуйся всем своим мастерством, ведь за столь вопиющеё противодействие мне я потребую многого по ходу дела… м-м-м…

* * *

Роберт Брюс был зол. Уставший, покрытый дорожной пылью, гонец , жалко переминаясь с ноги на ногу, стоял перед ним и обреченно ждал тумака. Он глазел на меч Брюса, зная, что стоит королю вытащить оружие из ножен, он лишится мужества и гордости, и будет молить о пощаде. Или хуже того – бросится наутек.

– О чём только думал мой брат?

– Я не знаю, – уныло отозвался гонец. – Они совсем одурели от виски.

– Он что, снова пил с англичанами? – губы Роберта сложились в презрительную улыбку.

Гонец кивнул, боясь заговорить.

– Как осмелился он определять время и место моих сражений? – бушевал Роберт.

Он не мог поверить в то, что поведал ему гонец: его брат Эдвард, командующий осадой замка Стерлинг, в котором засели англичане, заключил “пари” с англичанином, что удерживал этот самый замок. Пари! Вызов в пьяном угаре и трофей, гораздо болеё ценный, чем Стерлинг сам по себе.

Цена проигрыша – признание поражения, полный отказ от борьбы за корону. Роберт практически ощущал, как королевство ускользает из его неокрепших рук. Его люди не готовы к этой битве. Ему нужно время.

– Быть может, ты недооцениваешь своих людей, – произнёс Найялл Макиллох. – Знаю, зачастую кажется, что как раз сейчас неподходящеё время, но, возможно, час настал.

Роберт пронзил его бешеным взглядом.

– Какими в точности словами они обменялись? – потребовал он ответа у мертвенно-бледного курьера.

Тот вздрогнул и, ища поддержку, огляделся по сторонам в тусклом убранстве палатки Брюса. Никто не пришёл ему на выручку. Из полумрака за каждым его движением следили два синеглазых берсерка – словно того, что уже есть, недостаточно, чтобы заставить мужчину барахтаться в луже страха! Он вздохнул, смирившись с тем, что придется и дальше приводить в ярость своего короля.

– Сэр Филипп де Моубрей, командующий гарнизоном англичан в Стирлинге, заключил следующеё пари с вашим братом: если подкрепления английской армии не приблизятся на расстояние трёх миль к замку Стирлинг до дня летнего солнцестояния, он сдаст замок вам и вашему брату, покинет Шотландию и больше не возвратится. Ежели англичане успешно достигнут Стирлинга, вы прекратите борьбу за независимость Шотландии.

– И мой слабоумный братец Эдвард принял пари?! – заорал Роберт.

– Ага.

Роберт покачал головой.

– Разве он не понимает, что это означает? Неужели ему невдомек, что король Эдвард соберет все отряды, что у него есть – английские, валлийские, ирландские, французские, с поддержкой наёмников, которых сможет купить – и отправит их в мои земли меньше, чем через две недели?

В палатке все затаили дыхание.

– Неужели мой идиот-братец не знает, что у войска Англии втрое больше всадников, вчетверо копьеносцев и лучников?

– Но это наши холмы и долины, – мягко напомнил Найялл. – Мы знаем эту землю. Знаем, какими преимуществами воспользоваться, и не забывай, у нас есть Броуди и тамплиеры. На нашей стороне туманы и болота. Мы можем это сделать, Роберт. Годами мы сражались за нашу свободу и до сих пор не одержали ни одной решающей победы. Время пришло. Не недооценивай людей, пошедших за тобой. У нас есть две недели, чтобы собрать войска. Поверь в нас, как мы поверили в тебя.

Роберт глубоко вздохнул, обдумывая слова Найялла. Был ли он слишком осторожен? И желал устраивать только небольшие стычки, поскольку в них не столь были бы страшны потери в случае поражения? Не глупо ли было удерживать его людей от большого сражения из-за боязни возможного разгрома? Вот Цирцен, тот с нетерпением ожидал битвы. Его берсерки жаждали войны, да и его собственный нетерпеливый братец поспорил на их будущеё. Возможно, им всем не терпится, потому что пришло время.

– Позволь нам вызвать Броуди. Это то, чего ты ждал, – решительно сказал Найялл.

– Ага, милорд, – поддержал брата Лулах. – Если мы не дадим армии Эдуарда подобраться к Стирлингу, мы повернём ход войны. Нас не одолеют, и если когда-то и должно прийти наше время, то оно пришло именно сейчас. Власть Плантагенета слабеёт в его собственном государстве, многие из его лордов не последуют за ним в нашу землю. Я обещаю, что мы храбро примем это пари, как дар судьбы.

Наконец, Роберт кивнул. Затем обратился к гонцу:

– Скачи во весь опор в замок Броуди. Передай приказ Цирцену, чтобы он со своими людьми присоединился к нам у церкви Св. Ниниана, что на Римской дороге. Скажи ему, что дорога каждая минута, и пусть берет с собой всё оружие, которым располагает.

Гонец облегченно вздохнул и, выбежав из палатки, помчался в Инвернесс.

* * *

Лиза и Цирцен исследовали друг друга с безудержной радостью, полностью затерявшись в созданном ими мире. Цирцен смеялся теперь чаще, чем за все столетия вместе взятые. Лиза стала болеё разговорчивой, обсуждая вслух мысли и ощущения, доселе дремавшие в ней, о чем она даже не подозревала. Так они открывали другу друга заново, обнажая самые дальние уголки души, нуждавшиеся в дневном свете.

Вдвоем они бродили по поместью, устраивали пикники на свежем весеннем воздухе, бегали в пристройку, чтобы уединиться. Там Лиза призналась Цирцену, что видела как-то, чем занимались Дункан с Элисон.

– Ты смотрела? – Цирцен собственнически нахмурился. – Ты видела этого бесстыдника совсем раздетым?

– Да.

Щёки Лизы пылали.

– Мне это не по нраву. Ты до конца жизни не взглянешь ни на одного голого мужчину.

Лиза захохотала. От его речей отдавало средневековьем.

– Он не так красив, как ты.

– Все равно мне это не нравится. То, что ты его видела, заставляет меня злиться на Дункана просто за то, что он мужчина.

После чего Цирцен стёр её воспоминание о красавчике Дугласе у стены в хижине.

Дважды.

Долгие ночи они проводили попеременно то в его постели, то в её, а одну позднюю ночь даже на лестнице, когда Главный зал пустовал. Лиза поведала о своей жизни, и, постепенно, сбивчиво, Цирцен стал рассказывать о своей. Но Лиза чувствовала, что он кое-что недоговаривает. Из-за их странной связи, девушка была способна чувствовать в нём мрак, который то разрастался, то шел на убыль без видимой причины. Иногда, когда воин наблюдал за играющими на внутреннем дворе детьми, он погружался в молчание, и Лиза ощущала необычную смесь боли и злости, которую попросту не понимала.

Обитатели замка радовались, что хозяин вновь стал смеяться, и Дункан с Галаном аж сияли, когда им доводилось обедать вместе с лэрдом и его спутницей. Кануло в Лету соблазнение за ужином наедине – теперь Цирцен приберегал его на болеё позднеё время в их покоях. Теперь они ели не в столовой, а в Главном зале, вместе с рыцарями и изредка с тамплиерами.

Лиза медленно и неотвратимо проникалась бытом четырнадцатого столетия. Она научилась любить ниспадающие платья и пледы, даже сидеть в обществе женщин, наблюдая, как они окрашивают нити и превращают их в ткани цветов клана Броуди.

Лизе пришлось по нраву, что вечерами люди садятся возле домашнего очага и охотно беседуют, а не уединяются в мире электроники среди телевизоров, телефонов и компьютерных игр. У них водились богатые красочными подробностями предания, что передавались из уст в уста. Дункан и Галан знали историю своего клана за несколько столетий и ткали узор величественных повествований о многочисленных героях клана Дугласов. Лиза слушала, перебирая в уме собственную родословную, выискивая заслуживающего упоминания предка из семьи Стоунов, но кому интересно, что чей-то дядя был адвокатом? Мог ли он нарубить дров и наносить воды?

В блаженстве текли дни и ночи, и Лиза начала понимать, почему её мама потеряла тягу к жизни, когда умер Джек. Если её мамочка ощущала хоть десятую часть того, что Лиза чувствовала к Цирцену, то потеря мужа обернулась для Кэтрин сокрушительным ударом. Кэтрин столько потеряла за один день: свою любовь, способность ходить, весь уклад жизни. Лиза вновь прониклась уважением к силе духа Кэтрин, только сейчас понимая, как велика была потеря для матери, и её боль, что она вынуждена была продолжать жить без Джека.

Сила и любовь Цирцена всегда окутывали Лизу защитным покровом. Она не могла представить, как обходилась без этого прежде. Благодаря устойчивой связи между ними ей было постоянно известно, что с ним происходит, неважно, где находился любимый. Это ничуть не докучало, впрочем, девушка обнаружила - чувствуя потребность в полном уединении, когда пользовалась ночным горшком – что связь эту можно ослабить по желанию. Никогда больше она не будет одинокой. Иногда, когда Цирцен уезжал далеко со своими людьми, стоило ему развеселиться, и Лиза тотчас ощущала его низкий смех, отдающийся внутри неё, хотя и не имела ни малейшего представления, от чего он смеялся.

Иной раз Лиза чувствовала его разочарование, пока он был с рыцарями. Даже, не ведая причину его злости, её затапливала неукротимая мужественность Цирцена, когда он орал, махая боевым топором и яростно защищая свою землю. Через их узы Лиза испытывала мужские чувства и потребности, которые сроду раньше не понимала, и её приводило в восторг знание того, что и Цирцен ощущает её тонкую женскую сущность.

Так было до тех пор, пока Лиза не спросила, не знает ли он о щенках, которых она могла бы взять себе. Её потрясло, какой глубокий мрак и горечь на мгновение поглотили его внутри.

Они сидели на каменной скамье возле отражающей поверхности пруда – это уже стало их любимым местом – наблюдая, как дети гоняют мяч из пузыря во внутреннем дворе. Маленькая дворняжка бросилась в самую гущу свалки и схватила мяч своими острыми зубками, а когда тот лопнул в её пасти, высоко подпрыгнула в воздух, неистово тявкая, забавно пытаясь очистить нос от налипших ошметков кожи. Ребятишкам ничего не оставалось, как хихикать над ней, и Лиза смеялась, пока слёзы не выступили на глазах.

– Я хочу щенка, – сказала она, когда немного успокоилась. – Я всегда мечтала о нём, но квартира была слишком маленькой и…

– Нет.

Сбитая с толку, она перестала улыбаться. Волна горя, исходящая от Цирцена, поглотила Лизу. Она накрыла девушку, вызвав глубокое ощущение пустоты.

– Почему?

Цирцен размышлял, уставившись на тявкающую дворняжку.

– Зачем тебе щенок? Они, знаешь ли, долго не живут.

– Нет, живут. Они могут жить десять или пятнадцать лет, в зависимости от породы.

– Десять или пятнадцать лет. Потом они умирают.

– Да, – согласилась Лиза, не в силах понять его сопротивление. Ещё одна волна мрака и злости поднялась вокруг неё. – У тебя уже был щенок?

– Нет. Пойдём. Давай, прогуляемся. – Цирцен встал, протягивая руку. Уводя Лизу от играющих детей, он повел её в густую рощу.

– Но, Цирцен, мне не важно, что щенок умрёт когда-нибудь. По крайней мере, я буду любить его, пока он будет со мной.

Воин толкнул Лизу спиной к дереву и жестко припечатал ей рот поцелуем.

Хм , - глухо выдохнула Лиза, когда Цирцен зажал её между собой и деревом. Её накрыли его чувства: боль, безнадёжность и голод, приправленный дичайшей потребностью безраздельно владеть ею, поставить на ней своё клеймо. И что-то ещё, нечто, что дразняще плясало вне её досягаемости.

– Моя, – прошептал Цирцен ей в губы.

– Что за варварство, - она глубоко вздохнула, покусывая его нижнюю губу, - средневековые, надменные командирские замашки, я бы сказала.

– Именно так. Ты моя. – Цирцен медленно провёл языком по её нижней губе, пробуя, посасывая. Лэрд впился пальцами в нежную плоть девичьих бёдер. Он прижал Лизу к дереву, вдавливая её в ствол. Мрак его заряжал воздух между ними и проникал в Лизу, пропитывая её внутренним напряжением Цирцена. Лэрд задрал её юбки, скользнул рукой вверх по бедру, неожиданно погрузив в Лизу палец.

– Ты мокрая, девушка, – отрывисто произнёс Цирцен. – Уже истекаешь от желания, хотя я едва поцеловал тебя. Мне нравиться знать, что ты ходишь поблизости, готовая принять меня.

Он повернул девушку лицом к дереву. Откинув плед в сторону, заодно лэрд убрал с пути складки платья, зажав ткань между девушкой и корой дерева. Цирцен обхватил ладонями её незащищенные формы, растягивая и открывая Лизу для себя. Его дыхание стало резким, и Лиза задохнулась, когда ощутила его тяжелый, набухший член между ягодицами. И тут неожиданно Цирцен вошёл в неё.

Сзади он еле помещался. Лиза попыталась, было, бёдрами вытолкнуть его, однако Цирцен безжалостно вошёл снова.

Лиза обхватила дерево руками. Поражённая силой его чувств, она была вдвойне потрясена тем, что поймана в водоворот его неистовства. Оно проникло в неё с необъяснимой яростью, выливаясь в страстную потребность обладать, господствовать, завладеть даже тем, что при иных обстоятельствах было бы охотно отдано. Захватить и властвовать было единственным способом дать выход гневу.

Ярость Цирцена поглотила девушку. Она воспротивилась и вывернулась, с силой вытолкнув лэрда из своего лона. А потом замолотила ладошками по его груди.

– Я не понимаю тебя, – закричала на него Лиза. Глаза её пылали. Сильный мрак по-прежнему проникал в неё, будоражил, вызывая желание хоть как-то избавиться от него.

Очи Цирцена потемнели, превратились в бездонные омуты, от мужчины несло угрозой. Он снова толкнул её спиной к дереву.

Лиза скинула его руки со своих плеч, быстро ударив по ним.

– Ну, уж нет. Ты говорил, что я тоже могу командовать. Не рассчитывай, что я забыла. На этот раз сделаешь, как я захочу.

– И чего же ты хочешь, Лиза? – поинтересовался Цирцен опасно мягким голосом.

Она схватилась за плед Цирцена, сорвала его, бросила на землю и развернула носком туфли.

– Ложись, – приказала Лиза, его непонятный мрак разжёг девушку.

Сверкая взором, Цирцен повиновался. Хотя он и уважил её требование, его это отнюдь не смягчило. Лэрд был опасен и неумолим, но Лизу это ничуть не волновало, поскольку его эмоции заставляли девушку ощущать каждое мгновение, как последнеё.

Лиза обрушилась на него и поцеловала Цирцена со всей этой его неудовлетворённой яростью. Она превратилась в дикую штучку, наплевав на то, что оглашает воздух страстными стонами. Взяв в ладони лицо Цирцена, Лиза крепко его целовала, глубоко проникая языком в рот, покусывая его губы. При этом пристроила свои бёдра так, чтобы оседлать его. В том, как требовательно она одним движением поглотила своим лоном Цирцена, не было нежности. Их взгляды не отрывались друг от друга, и Лизе показалось, что от их неистовой страсти летят искры.

Она ощущала себя Валькирией, требующей удовлетворения от своего самца. Цирцен поднял руки и накрыл её груди, его взгляд сосредоточился на родинке с внутренней стороны её левой ноги. Лиза качалась на нём, снова и снова поднимая и опуская бёдра, прижавшись ладонями к его груди, поддерживая себя и глядя туда, где их тела соединялись его толстым копьём. Цирцен поднялся, нетерпеливо ловя ртом её покачивающиеся перед ним соски, его бёдра совершали настойчивые выпады. Когда он взорвался внутри Лизы, дикое удовлетворение нахлынуло на девушку, и она почти потеряла сознание от силы их совокупных чувств. Эта непомерность ощущений мгновенно послала её за грань восприятия. Она выгнула шею и закричала.

Позже она лежала у него на груди, удивляясь тому, что только что произошло. Взяла ли она его по его желанию, или он взял девушку по её собственной воле? Их необъяснимая связь сильно сбивала с толку, разум отказывался служить. Когда их желание усиливалось, и влажные тела скользили друг по другу, Лиза действительно не могла определить, где начинается Цирцен, и заканчивается она, потому что чувствовала их обоих. Эта связь усиливала её наслаждение во сто крат.

– Что это было? – прошептала Лиза.

– Думаю, что мы показали, как воистину нужны друг другу, девушка, – мягко пояснил Цирцен, поглаживая волосы Лизы. – Иногда такая взаимная потребность может себя грубо проявлять.

– Но тот мрак, что я получала от тебя, что это? – гнула своё Лиза.

– На что он был похож, любимая? – осторожно спросил Цирцен.

– Словно тебя взбесило что-то или кто-то, и, похоже, ты думал, что завтра меня здесь не будет.

Лэрд выдохнул ей в волосы. Он покрепче прижал Лизу к себе, и она почувствовала движение его горла, когда он сглотнул.

– Время столь быстротечно, дорогая. Вот и всё, что ты ощутила. Неважно, сколько мне отпущено быть с тобой, этого никогда не будет достаточно.

– У нас целая жизнь, Цирцен, – поцеловав, успокоила она лэрда. – Я проведу с тобой всю жизнь.

– Я знаю, – печально заметил Цирцен. – Знаю. Всю жизнь.

– Ты чего-то недоговариваешь, Цирцен.

– Этого недостаточно, – ответил он. – Боюсь, лишь вечность устроит меня.

– Тогда я твоя навсегда, – легко произнесла Лиза.

– Будь осторожна со своими обещаниями, девушка, – его глаза потемнели. – Я ведь могу поймать тебя на слове.

Лиза прижалась щекой к его груди, устав от избытка чувств, и смущённая странными словами Цирцена. Интуитивно она ощущала смутную угрозу, но не была уверена, что хочет разобраться в этом.

* * *

– Расскажи мне всё о твоей жизни, девушка, – потребовал позже Цирцен, когда они лежали в его кровати. Он шевельнулся внутри её и откатился.

– Всё? – дыхание Лизы было частым и неглубоким. Господи, знал же он, как прикоснуться к ней. Она ничего не смыслила в ласках, пока этот горец не дотронулся до неё рукой.

– Всё. Ведала ли ты о наслаждении, что может испытать женщина, прежде чем я сделал тебя своей?

– Ты имеёшь в виду, был ли у меня когда-нибудь оргазм? Мы так это называем в моём времени. Верх наслаждения или оргазм.

– Ага. Так ведала?

Лиза покраснела.

– Да, – тихо призналась она. Пальцы Цирцена сжали её бёдра, и он, будто зарывшись, спрятал лицо между её ног.

– Когда? – зарычал он, от чего она ощутила легкую приятную вибрацию.

– Вообще-то говоря, это сугубо личное дело, – слабо запротестовала Лиза, выгибаясь ему навстречу.

– Ага, "сугубо личное", – поддел её Цирцен. – И ты надеёшься уйти от разговора, когда я проделываю это самое личное с тобой?

– Ну, мне было любопытно. Я… трогала себя раз или два.

– И?

– Нашла, что это самые необычные ощущения. Поэтому я купила книгу, которая всё объясняла.

– И?

– И что? – недоумевая, переспросила Лиза.

– Ощущение такое же, как это? – Цирцен скользнул пальцем внутрь Лизы.

– Никакого сравнения, – прошептала Лиза, выгибаясь под его рукой.

– Ты трогала себя вот так? – Цирцен откинулся назад, чтобы Лиза могла видеть его. Одной рукой он погладил её холмик, надавив слегка основанием ладони, другой Цирцен обхватил себя.

Лиза задохнулась, завороженная видом руки, держащей его сильное копьё. Завидуя его руке, пребывавшей там, где жаждала оказаться её рука, Лиза потянулась и отбросила его руку прочь. Цирцен рассмеялся.

– Моё, – резко заявила Лиза.

– Ах, да.

* * *

Позже он начал снова.

– Расскажи мне всё о твоей жизни. Об аварии и о несчастье с твоей матерью, о чем ты скучала и чего хотела от жизни.

Он тут же попытался замаскировать чувства, стыдясь своих мыслей. Должно быть, ему успешно удалось скрыть эмоции, потому что Лиза охотно доверилась ему, обучая лэрда многим новым словам, когда они продолжили разговор.

Рискованная мысль зародилась где-то на задворках его разума, и лэрд приложил усилия, пытаясь обуздать её.

Просто он хорошо понимал, какие опасные всходы могут дать семена, однажды посеянные.