Презрение Лорда

14 Совет лордов

Проснулся он с тяжелой головой, словно на него давила какая-то темная грозовая туча, состоящая из клокочущей тьмы и блеска белых молний. Кавинант механически начал готовиться к Совету — умылся, осмотрел себя, оделся и снова побрился. Когда Баннор принес ему поднос с едой, Кавинант приступил к ужину с таким воодушевлением, как если бы пища была приготовлена из грязи и камней. Затем он заткнул за пояс нож Этьеран, в левой руке зажал посох Барадакаса и сел лицом к двери в ожидании вызова.

Наконец вернулся Баннор и сказал, что время подошло. Еще несколько мгновений Кавинант сидел неподвижно, не сводя со Стража Крови невидящего взгляда и раздумывая, где взять мужество, чтобы идти по дороге этого сна. Он чувствовал, что лицо перекосилось, но не был уверен в этом.

Наконец он прикоснулся к твердому металлу кольца, спрятанному на груди, чтобы подбодрить себя, и встал, преодолевая сопротивление собственного тела. Пристально глядя в дверной проем, словно это был вход на эшафот, Кавинант приблизился к порогу и пошел вдоль стены. Следуя за повелительной спиной Баннора, он вышел из башни, пересек внутренний двор, затем вошел во внутреннюю крепость и начал петлять по запутанным и причудливо разукрашенным коридорам Ревлстона.

Наконец они оказались в ярко освещенном зале глубоко в горе и подошли к двум деревянным дверям с верхней частью в форме арки. Они были закрыты и охранялись Стражей Крови; вдоль обеих стен стояли каменные стулья, один — нормальных размеров, другие достаточно большие, чтобы на них могли сидеть Гиганты.

Баннор кивнул часовым. Один из них открыл дверь, а другой знаком приказал Баннору и Кавинанту войти. Баннор провел Кавинанта в палату Совета Лордов.

Святилище было огромной круглой комнатой с высоким потолком в виде крестового свода; ряды сидений, расположенные по всей окружности, занимали три четверти пространства. Дверь, через которую вошел Кавинант, находилась почти на том же уровне, что и верхние ряды сидений, точно так же, как и две другие двери — обе очень небольшие — в противоположной стене палаты. Там, где кончались самые нижние ряды, располагались три яруса: на первом, в нескольких футах ниже галереи, стоял резной каменный стол в форме трех четвертей окружности, повернутый выемкой к большим дверям, а с другой стороны вокруг него стояло много стульев. На полу, в центре, в том месте, где в столе была выемка, находился широкий круглый горшок с гравием. Желтый свет огненных камней поддерживали четыре огромных факела Лиллианрилл, укрепленных в верхней части стен и горевших, не дымя и не уменьшаясь в размерах.

Пока Баннор вел его вниз по ступенькам к открытой части стола, Кавинант рассмотрел находящихся в зале людей. Неподалеку от стола в массивном каменном ложе сидел, непринужденно развалясь, Соленое Сердце Преследующий Море. Глядя, как Кавинант спускается вниз, он приветливо улыбнулся своему недавнему пассажиру. Кроме него все остальные, сидевшие за столом, были Лорды. Прямо напротив Кавинанта, во главе стола, сидел Высокий Лорд Тротхолл. Возле него на камне лежал посох. По обе стороны от него в отдалении нескольких футов сидели старые мужчины и женщины; на таком же расстоянии слева от женщин сидел Лорд Морэм; а напротив Морэма, следующая за стариком, сидела женщина средних лет. Позади каждого из Лордов стоял Страж Крови.

Кроме них в святилище было еще четыре человека. Позади Высокого Лорда, почти на самой вершине галереи, сидели Хатфролы, Биринайр и Торн, и между ними не было никакого расстояния, словно они дополняли друг друга. Прямо позади них располагалось еще двое — воин с двойной черной диагональю на кирасе и Тьювор, Первый Знак Стражи Крови. Столь небольшое количество людей заставило палату выглядеть еще более огромной, пустой и загадочной.

Баннор подвел Кавинанта к одиноко стоящему стулу ниже уровня стола Лордов. Теперь Кавинанта и Высокого Лорда разделяло только углубление с гравием. Кавинант, внутренне сжавшись, сел и огляделся. Он чувствовал, что находится в неприятном удалении от Лордов; он боялся, что ему придется кричать, чтобы передать свое послание. Поэтому он удивился, когда Тротхолл встал и тихо сказал:

— Томас Кавинант, добро пожаловать на Совет Лордов.

Его напевный голос дошел до слуха Кавинанта столь же ясно, как если бы они сидели рядом.

Кавинант, не зная, как ответить, неуверенно прикоснулся правой рукой к груди, затем вытянул ее открытой ладонью вперед. Как только он освоился в палате, то начал улавливать присутствие и эманацию личностей Лордов. Они произвели на него впечатление свято хранимой нерушимой клятвы, широко простирающейся, но, тем не менее, единодушной преданности. Тротхолл стоял один, глядя прямо в глаза Кавинанту. Внешний облик Высокого Лорда — облик седой старости — нарушала густая борода и величественная осанка; было совершенно ясно, что он все еще силен. Но в глазах его была усталость, вызванная аскетизмом, самоотречением, зашедшим так далеко, что оно, казалось, лишало его плоти, словно старость его длилась так долго, что теперь только сила, которой он себя посвятил, предохраняла его от дряхлости.

Два Лорда, сидевшие по бокам от него, сохранились не столь хорошо. У них была дряблая, испещренная отметинами лет кожа и тонкие, словно пух одуванчика, волосы; они склонились над столом, как будто пытались побороть стремление своей древней плоти предаться сну или дремоте. Лорда Морэма Кавинант уже знал, хотя Морэм теперь казался более проницательным и опасным, словно соседство других Лордов усиливало эту его способность. Но пятого Лорда Кавинант не знал; она сидела за столом прямо и как-то значительно, и ее грубоватое открытое лицо сосредоточивалось на нем, словно вызов.

— Разрешите вам представить прежде, чем мы начнем, — проговорил Высокий Лорд. — Я — Тротхолл, сын Двиллиана, Высокий Лорд по назначению Совета. Справа от меня — Вариоль, муж Тамаранты и сын Пентили, бывший Высокий Лорд…

Как только он произнес это, два пожилых Лорда подняли морщинистые лица и, посмотрев друг на друга, как-то таинственно улыбнулись. Тротхолл продолжал:

— …и Осандрея, дочь Сандреи. Слева от меня — Тамаранта, жена Вариоля. Ты знаешь Гиганта Сирича, Соленое Сердце, и встречался с Хатфролами Колыбели Лордов. Позади меня находятся также Тьювор, Первый Знак Стражи Крови, и Гаф, Вомарк Боевой Стражи Колыбели Лордов. Все они имеют право присутствовать на Совете Лордов. У тебя нет возражений?

Возражений? Кавинант молча покачал головой.

— Тогда начнем. У нас есть традиция — почтить тех, кто предстал перед нами. Как можем мы почтить тебя?

Кавинант снова покачал головой.

— Я не хочу никаких почестей. Однажды я уже совершил такую ошибку.

После вопросительной паузы Высокий Лорд сказал:

— Хорошо.

Повернувшись к Гиганту, — он возвысил голос:

— Привет и добро пожаловать, Гигант Сирича, Соленое Сердце Преследующий Море, горбрат и наследник верности Стране. Бездомные — это благо Страны.

Камень и Море глубоко в жизни.

Добро пожаловать во здравии или в недуге, в благоденствии или несчастье, проси или отдавай. В любой просьбе мы тебе не откажем, если у нас хватит жизни или сил ее выполнить. Я — Высокий Лорд Тротхолл, я говорю в присутствии самого Ревлстона.

Преследующий Море встал, чтобы ответить на приветствие.

— Здравствуй во веки веков. Лорд и друг Земли. Я, Соленое Сердце Преследующий Море, посланник от Гигантов Сирича Совету Лордов. Правда моего народа у меня на устах, и я слышу одобрение древнего священного родового камня…

Теперь настало время доказательства и силы данного когда-то слова. Сквозь Гигантские Леса, и Саранграйв Флот, и Анделейн я пронес звучание древних клятв.

Затем манеры его утратили некоторую долю официальности, и он добавил, с улыбкой взглянув на Кавинанта:

— А также доставил сюда кое-что еще. Мой друг Томас Кавинант обещал мне, что об этом путешествии будет сложена песня. — Он мягко рассмеялся. — Я — Гигант Сирича. Коротких песен мне не надо.

Его юмор заставил Лорда Морэма усмехнуться и вызвал легкую улыбку на лице Тротхолла, но суровому лицу Осандреи смех, казалось, был не знаком, да и Вариоль с Тамарантой, казалось, не слышали Гиганта. Преследующий Море вновь занял свое место, и почти тотчас же Осандрея произнесла, словно только этого и ожидала:

— В чем заключается твое послание?

Преследующий Море выпрямился в кресле, положив руки на стол.

— Мои Лорды, Камень и Море! Я Гигант. Нелегко говорить так, как привыкли говорить вы, хотя для меня это легче, чем для кого-нибудь другого из моего народа, и по этой причине я был выбран. Но я постараюсь говорить покороче.

Пожалуйста, поймите меня. Мое послание вручили мне на форуме Гигантов, длившимся десять дней. Потери времени в этом не было. Когда требуется полное понимание, всю историю следует рассматривать в полном объеме. У нас говорят: «Спешка — для потерявших надежду», и не прошло и дня, как я убедился, насколько верна пословица. Все это я говорю для того, чтобы предупредить, что мое послание содержит много такого, чего вы, возможно, не пожелали бы слушать в настоящее время. Вы должны знать историю моего народа, все, что было до и после потери, которая привела нас сюда, все совместные шаги с того времени, если вы хотите услышать меня. Но я воздержусь от этого. Мы — Бездомные, влекомые необузданной силой своей энергии и энтузиазма, чья численность постоянно сокращается из-за утраченной способности к своевременному воспроизводству. Мы истосковались по своей родной земле. Однако со времен Дэймлона, Друга Гигантов, мы не утратили надежды, хотя Губитель Душ строит против нас козни. Мы исследовали моря и ждали, когда осуществятся предзнаменования.

Гигант сделал паузу и задумчиво посмотрел на Кавинанта, затем продолжал:

— Ах, мои Лорды, предсказания странны. Так много всего говорится, и так мало проявляется. Это не было Домом, предсказанным для нас Дэймлоном, а скорее это был конец, подтверждение невозвратимости нашей утраты. И все же этого для нас оказалось достаточно. Это нас удовлетворило.

Итак, мы нашли для себя одну надежду. Когда в Сирич пришла весна, вернулись наши поисковые корабли и сообщили, что в самом конце своего путешествия они наткнулись на остров, граничащий с древними океанами, по которым мы скитались когда-то. Все это пока еще не ясно, но наши следующие разведчики смогут отправиться прямо к этому острову и поискать за его пределами более точных знаков. Таким образом, через лабиринт морей мы воспитываем в себе хладнокровие.

Тротхолл кивнул, и безупречная акустика Святилища донесла до слуха Кавинанта едва уловимый шелест — эхо движения мантии Верховного Лорда.

Гигант продолжал, всем видом показывая, что приближается к сути своего послания:

— Однако от Дэймлона Друга Гигантов, Высокого Лорда, сына Хатфью получили мы и другую надежду. Главным его предсказанием было следующее: наше изгнание закончится, когда наше семя вновь обретет былую силу и рождаемость превысит смертность. Таким образом надежда рождается из надежды, ибо даже без всякого предсказания мы почерпнули бы силу и храбрость в успешном продолжении рода. И представьте себе! В ночь когда вернулись наши корабли, Хейлол Кудрявая Шевелюра, жена Спарлимба Корабела, разрешилась от бремени… ах, Камень и Море, мои Лорды! Мой язык отказывается произнести это, ибо он не в силах передать ликование Гигантов. Как могут ощущать радость люди, которые говорят обо всем так коротко? Достойная женщина, чистокровный отпрыск рода Гигантов дала жизнь троим сыновьям!

Не в силах больше сдерживаться, Преследующий Море разразился песней, полной мощного рева бурунов и привкуса соли.

К своему удивлению Кавинант увидел, что Лорд Осандрея улыбается, а в ее увлажнившихся глазах отражается золотой свет гравия — красноречивое свидетельство радости, доставленной ей сообщением Гиганта.

Но Преследующий Море внезапно оборвал песню. Указав в сторону Кавинанта, он сказал:

— Прошу меня простить, у тебя тоже есть дело. Я должен наконец подойти к главному в своем послании. Ах, друг мой, — сказал он Кавинанту, — неужели ты так и не посмеешься для меня? Я должен вспомнить, что Дэймлон предвещал нам конец, а не возвращение домой; хотя я не могу представить себе другого конца, кроме Дома. Быть может, я, сам того не зная, являюсь свидетелем заката Гигантов.

— Тише, горбрат, — прервала его Лорд Тамаранта. — Не делай зла своему народу, произнося такие слова.

Преследующий Море ответил тем, что от души рассмеялся.

— Ах, благодарю, Лорд Тамаранта. Вот так молодые женщины и учат мудрых старых Гигантов. Весь мой род будет хохотать, когда я расскажу им об этом.

Тамаранта и Вариоль обменялись улыбками и вернулись к состоянию размышления или дремоты.

Вволю насмеявшись, Гигант сказал:

— Ну что ж, мои Лорды. Тогда к сути дела. Камень и Море! От такой спешки у меня голова идет кругом. Я пришел, чтобы просить выполнения древних обещаний. Высокий Лорд Лорик Глушитель Мерзости обещал, что Лорды сделают нам подарок, когда будет готова, наша надежда, подарок, который умножит наши шансы в поисках дороги домой.

— Биринайр, — произнесла Лорд Осандрея.

Высоко на галерее старый Биринайр поднялся позади Тротхолл а и сказал:

— Разумеется. Я не сплю. И не так уж стар, как кажется, знаете ли. Я вас слышу.

Широко улыбнувшись, Гигант крикнул:

— Эй, Биринайр! Хатфрол Колыбели Лордов и Хайебренд Лиллианрилл. Мы — старые друзья, Гиганты и Лиллианрилл.

— Да, но вот кричать незачем, — ответил Биринайр.

— Я тебя слышу. Старые друзья со времени Высокого Лорда Дэймлона. И никак иначе.

— Биринайр, — резко прервала его Осандрея, — помнит ли твое учение дар, обещанный Лориком Гигантам?

— Дар? А почему бы и нет? С моей памятью все в порядке. Где этот щенок, мой ученик? Разумеется. Лорлиарилл. Они назвали его Золотой Жилой. Вот. Кили и рули для кораблей. Верный курс, никогда не заштиливают. И прочные как камень — обращаясь, к Торну, он добавил: — Не то, что ты, ухмыляющийся Радхамаэрль. Я все запомню.

— Ты можешь это сделать? — тихо спросила Осандрея.

— Сделать? — эхом отозвался Биринайр, видимо озадаченный.

— Можешь ли ты изготовить золотожильные рули и кили для Гигантов? Или это учение уже утрачено? — Повернувшись к Преследующему Море, она спросила: — Сколько вам потребуется кораблей?

Бросив быстрый взгляд на величественного Биринайра, Гигант сдержал готовый прорваться смех и просто сказал:

— Семь. Может быть, пять.

— Можно это сделать? — снова обратилась Осандрея к Биринайру, произнося слова отчетливо, но без раздражения.

Взгляд Кавинанта переходил с одного говорившего на другого, словно они беседовали на иностранном языке.

Хатфрол достал из-под своей мантии дощечку и острую иглу и погрузился в расчеты, бормоча что-то себе под нос. Скрип его иглы раздавался в Святилище до тех пор, пока он не поднял голову и не произнес срывающимся голосом:

— Учение остается. Но это не так просто. Мы сделаем все, что в наших силах. Разумеется. И время, на это потребуется время. Бодах глас, на это потребуется время.

— Сколько времени?

— Мы сделаем все возможное. Если нас оставят в покое. Не моя вина. Я не терял своего гордого учения Лиллианрилл. Сорок лет.

Затем внезапно, перейдя на шепот, он добавил, обращаясь к Гиганту:

— Прошу прощения.

— Сорок лет? — Гигант мягко рассмеялся. — Ах, здорово сказано, Биринайр, друг мой. Сорок лет? Мне это не кажется чересчур долгим.

Повернувшись к высокому Лорду Тротхоллу, он сказал:

— Мой народ не может поблагодарить тебя. Даже в языке Гигантов для этого нет достаточно длинных слов. Тех тысячелетий нашей дружбы было недостаточно, чтобы отплатить за семь золотожильных килей и рулей.

— Нет, — запротестовал Тротхолл, — семьдесят раз по семь золотожильных даров — ничто по сравнению с великой дружбой Гигантов Сирича. Лишь мысль о том, чтобы мы помогли вашему возвращению домой, сможет заполнить ту пустоту, которая останется после вашего ухода. А наша помощь отодвигается на сорок лет. Но мы начнем немедленно, и, может быть, случится так, что какое-то новое понимание учения Кевина сократит этот срок.

— Немедленно, — эхом повторил его слова Биринайр.

— Сорок лет? — подумал Кавинант. — У вас нет сорока лет.

Затем Осандрея, посмотрев сначала на Гиганта, а потом на Высокого Лорда Тротхолла, спросила:

— Значит, решено?

Когда они оба утвердительно кивнули в ответ, она повернулась к Кавинанту и сказала:

— Тогда давайте перейдем к делу этого Томаса Кавинанта.

Ее голос, казалось, повысил напряжение окружающей атмосферы, подобно отдаленному удару грома.

Улыбаясь, чтобы смягчить прямолинейность Осандреи, Морэм сказал:

— Чужеземца называют Неверующий.

— И неспроста, — подтвердил Гигант.

Его слова прозвучали, как угроза для Кавинанта, находящегося в состоянии смутного беспокойства, и он пристально посмотрел на Преследующего Море. В глубоких глазах Гиганта под нависшим лбом он прочел подразумеваемый смысл этой фразы. Так ясно, словно он открыто отвечал на обвинение.

Гигант сказал ему взглядом:

«Признай белое золото и используй его для блага Страны».

«Невозможно», — также глазами ответил ему Кавинант. Он ощутил, как изнутри к голове приливает жар от бессилия и гнева, но лицо его оставалось неподвижным, как мраморная плита.

Лорд Осандрея внезапно спросила требовательным голосом:

— Внизу был найден ковер из вашей комнаты. Зачем вы сбросили ковер?

Не глядя на нее, Кавинант ответил:

— Он оскорбил меня.

— Оскорбил? — Ее голос дрогнул от недоверия и негодования.

— Осандрея, — увещевательным тоном тихо обратился к ней Тротхолл. — Он здесь чужак.

Она не отвела от Кавинанта обвиняющего взгляда, но промолчала. На мгновение воцарилась полная тишина, все замерли; у Кавинанта возникло смутное ощущение, будто Лорды спорят друг с другом относительно того, как с ним обращаться. Затем поднялся Морэм, обошел вокруг края каменного стола и двинулся назад внутрь кольца, пока наконец не очутился вновь напротив Осандреи. Там он сел на край стола, положив на колени посох, и устремил взгляд на Кавинанта. Под этим испытывающим взглядом Кавинант почувствовал себя более незащищенным, чем когда-либо. В то же время он чувствовал, что Баннор шагнул ближе к нему, словно собираясь отразить нападение на Морэма.

Лорд Морэм, криво улыбаясь, сказал:

— Томас Кавинант, ты должен простить нас за нашу осторожность. Оскверненная луна предрекает Стране зло, которого мы едва ли ожидали. Безо всякого предупреждения самое суровое знамение нашего времени появляется в небе, и мы в высшей степени напуганы. Тем не менее мы не имеем права тебя осуждать, не выслушав. Ты должен доказать, что ты болен, если это в самом деле так.

Он посмотрел на Кавинанта, словно в ожидании какого-то ответа, какого-то подтверждения, но Кавинант лишь смотрел на него пустым взором. Слегка пожав плечами, Лорд продолжал:

— Итак. Быть может лучше, если ты сразу начнешь со своего послания.

Кавинант вздрогнул и втянул голову в плечи, как человек, терзаемый стервятниками. Ему не хотелось передавать это послание, не хотелось вспоминать о Смотровой Кевина, о Подкаменьи Мифиль или о чем-либо другом. Внутри у него все заныло от видений бездны. Все было невозможно. Как мог он сохранить свое оскорбленное здравомыслие, если он думал о таких вещах?

Но послание Фаула обладало силой принуждения. И Кавинант слишком долго томил его в своем сознании, будто рану, чтобы теперь от него отречься. Прежде, чем он смог призвать себе на помощь какую-либо защиту, оно вылилось из него, словно вытолкнутое какой-то конвульсией. Бесконечное презрение зазвучало в его голосе, когда он произнес:

— Вот слова Лорда Фаул, Презренного: «Скажи Совету Лордов и Высокому Лорду Тротхоллу, сыну Двиллиана, что крайний лимит отпущенных им в Стране дней — семь раз по семь лет, начиная от настоящего времени. Прежде, чем этот срок подойдет к концу, я возьму власть над жизнью и смертью в свои руки. И в знак того, что все сказанное мной — правда, скажи им следующее: Друл Каменный Червь, Пещерный Житель Горы Грома, нашел Посох Закона, который был потерян десять раз по сто лет назад Кевином на Ритуале Осквернения. Скажи им, что их поколению определено вернуть себе Посох. Без него они не смогут выстоять против меня и семи лет, и моя полная победа будет достигнута в шесть раз по семь лет раньше, чем в противоположном случае.

Что же касается тебя, пресмыкающийся: не вздумай ослушаться моего приказа; Если ты не сообщишь об этом в Совет, то все люди в Стране будут мертвы прежде, чем минует десять времен года. Ты не понимаешь, но повторяю, что Друл Каменный Червь нашел Посох Закона и это — причина для страха. Если это послание не будет доставлено, через два года он сядет на трон в Колыбели Лордов. Пещерные Существа уже собираются на его зов, а Пожиратели и юр-вайлы Демонмглы подчиняются его власти. Но война — это еще не самое худшее из зол. Друл все глубже подкапывается под темные корни Горы Грома, Грейвин Френдор, Пик Огненных Львов. А в глубинах земли таится зло, слишком могущественное и ужасное, чтобы кто-то из смертных мог держать его под контролем. Оно могло бы превратить Вселенную в вечный ад. Вот такое зло и разыскивает Друл. Он ищет Камень Иллеарта. Если он станет его хозяином, закону придет конец, и так будет до тех пор, пока не исчезнет само время.

Поэтому вспомни мое поручение, низкопоклонник. Или, может быть, ты не прочь передохнуть в его лапах?»

Сердце Кавинанта тяжело ухало от огромной силы отвращения к произносимым им же словам и к этому презрительному тону. Но это было еще не все.

— «Еще несколько слов, последнее предостережение. Не забудь, кого все-таки следует бояться. Мне приходилось довольствоваться убийствами и мучениями, но теперь план мой составлен, и я начал действовать. Я не позволю себе отдыхать до тех пор, пока не искореню в Стране надежду. Подумай над этим и ужаснись».

Закончив, Кавинант ощутил, как страх и отвращение вспыхнули в Святилище, словно зажженные его вынужденным монологом.

«Проклятье! Проклятье!» — молча стонал он, пытаясь избавиться от застилавшей глаза черной пелены, из которой вылилось презрение Фаула. Нечистый!

Тротхолл сидел со склоненной головой, сжав посох так, словно пытался извлечь из него мужество. Позади него Тьювор и Вомарк Гаф стояли в позах воинственной готовности. И только Вариоль с Тамарантой тихо покачивались, сидя на своих местах, словно все еще дремали и пребывали в абсолютном неведении относительно всего происходящего. Осандрея же смотрела на Кавинанта широко раскрытыми глазами, словно он поразил ее в самое сердце. Стоявший напротив нее Морэм держался прямо, с высоко поднятой головой и закрытыми глазами, твердо опираясь посохом о каменный пол; и в том месте, где металлический наконечник соприкасался с камнем, горело горячее голубое пламя. Гигант сгорбился в своем кресле; его огромные руки с силой сжимали подлокотники. Плечи его дрогнули, и камень внезапно треснул.

При этом звуке Осандрея закрыла лицо руками, издав приглушенный возглас:

— Меленкурион абафа!

В следующее мгновение она опустила руки и вновь обратила свой тяжелый изумленный взгляд на Кавинанта. И тогда он воскликнул: «Нечистый!» и тем самым словно согласился с ней.

— Смейся, Кавинант, — хрипло прошептал Гигант.

— Ты поведал нам о том, что наступает конец всему. Теперь помоги нам. Смейся.

Кавинант бесцветным голосом ответил:

— Смейтесь вы. «Радость — в ушах тех, кто слушает». Я этого сделать не могу.

К его удивлению Преследующий Море и в самом деле рассмеялся. Подняв голову, он издал какой-то придушенный, ненатуральный звук, больше похожий на рыдание; но через мгновение звук этот смягчился, стал чистым и постепенно приобрел выражение неудержимого веселия. Ужасное напряжение испугало Кавинанта.

Пока Гигант смеялся, Член Совета понемногу справился от первого шока ужаса, Тротхолл медленно поднял голову.

— Бездомные — это благо для Страны, — пробормотал он.

Морэм опустился на сидение, и огонь между его посохом и полом угас. Осандрея тряхнула головой, вздохнула и провела рукой по волосам. Кавинант вновь ощутил что-то наподобие мысленного общения между Лордами; не говоря ни слова, они, казалось, взялись за руки, делясь друг с другом своей силой.

Сидя в одиночестве и чувствуя себя ничтожным, Кавинант ждал, когда они начнут задавать ему вопросы. И в этом ожидании он изо всех всех сил старался вновь вспомнить все, от чего зависело его выживание.

Наконец внимание Лордов вновь обратилось к нему. Лицо Тротхолла выражало крайнюю усталость, однако его взгляд оставался твердым и решительным.

— Ну что ж, Неверующий, — мягко сказал он. — Ты должен рассказать нам обо всем, что с тобой произошло. Мы должны знать, каким образом угрозы Лорда Фаул получили такое воплощение.

Кавинант скорчился на своем сидение. Он едва мог устоять перед желанием дотронуться до кольца. Черные тени воспоминаний хлопали крыльями перед его лицом, пытаясь сломить его защиту. Все в Святилище теперь смотрели на него.

Посылая слова вниз, словно выталкивая из себя потрескавшиеся кирпичи, он начал:

— Я оказался здесь… я пришел сюда совсем из другого места. Меня доставили на Смотровую Кевина… я не знаю, каким образом. Сначала я встретился с Друлом, потом Фаул оставил меня на Смотровой. Они, кажется, знают друг друга.

— А Посох Закона? — спросил Тротхолл.

— Я видел какой-то посох у Друла — весь украшенный резьбой, с металлическим наконечникам, как у вас. Что это было, я не знаю.

Теперь у Тротхолла исчезла последняя тень сомнения, и Кавинант мрачно заставил себя описать все события путешествия, не упоминая, однако, о себе, о Лене, Триоке и Барадакасе. Когда он рассказывал об убитом Вейнхим, дыхание с шумом вырвалось из горла Осандреи, но остальные Лорды никак не прореагировали на это.

Затем, когда он упомянул о зловещем незнакомце, возможно, Пожирателе, посетившем Парящий Вудхельвен, Морэм напряженно спросил:

— Незнакомец пользовался каким-либо именем?

— Он называл себя Иоханнумом.

— А… И какова была его цель?

— Откуда я могу знать? — прошипел Кавинант, пытаясь с помощью раздражения скрыть свою неискренность. — Я не знаю никаких Пожирателей.

Морэм уклончиво кивнул, и Кавинант продолжил описание своего совместного с Этьеран путешествия через Анделейн. Он старательно избегал всякого намека на зло, нападавшее на него через подошвы ботинок. Но когда он подошел к описанию Праздника Весны, то запнулся.

— Духи! — молча простонал он, ощутив боль в сердце. Ярость и ужас той ночи все еще не покинули его, все еще терзали его израненное сердце.

«Кавинант, помоги им!» — стоял у него в ушах крик Этьеран.

А как он мог это сделать? Это сумасшествие! Он не… он не Берек.

С усилием, словно произносимые им слова ранили горло, он сказал:

— Во время празднования произошло нападение юр-вайлов. Мы бежали. Некоторые из духов были освобождены одним из… одним из Освобожденных, как его назвала Этьеран. Потом луна стала красной. Мы добрались до реки и встретили там Преследующего Море. Этьеран решила вернуться домой. Сколько еще я должен все это терпеть, черт подери?

Неожиданно Лорд Тамаранта подняла опущенную голову.

— Кто пойдет? — спросила она, обращаясь к потолку Святилища.

— Пока еще не решено, пойдет ли кто-нибудь вообще, — мягко ответил ей Тротхолл.

— Нонсенс! — фыркнула она. Потянув за тонкую прядку волос за ухом, она заставила свое слабое тело принять вертикальное положение.

— Если уж где и проявить осторожность, то только не в таком вопросе. Слишком он важен. Мы должны действовать. Разумеется, я верю ему. У него в руках посох Хайербренда, разве нет? Какой Хайербренд отдал бы свой посох, не имея на то серьезной причины? И посмотрите, один конец у него почернел. Он сражался с помощью этого посоха — на Праздновании, если я не ошибаюсь. Ах, бедные духи! Это было ужасно, ужасно!

Взглянув на Вариоля, она добавила:

— Пошли, мы должны приготовиться.

Вариоль с трудом встал. Взяв Тамаранту под руку, он покинул Святилище через одну из дверей позади Высокого Лорда.

После паузы, полной глубокого уважения к старым Лордам, Осандрея вновь устремила взгляд на Кавинанта и требовательно спросила:

— Откуда у тебя этот посох?

— Барадакс Хайебренд дал его мне.

— Почему?

Кавинант медленно ответил:

— Он хотел извиниться за причиненное мне страдание.

— Как тебе удалось заставить его поверить тебе?

— Проклятье! Я подвергся его дьявольскому тесту на правду!

Лорд Морэм осторожно осведомился:

— Неверующий, а почему Хайербренд Парящего Вудхельвена решил проверить тебя?

Кавинант вновь почувствовал себя принужденным лгать.

— Иоханнум заставил его быть настороже. Он проверял каждого.

— Проверял ли он также и Этьеран?

— А вы как думаете?

— Я думаю, — твердо вмешался в разговор Гигант, — что Этьеран, жена Трелла из Подкаменья Мифиль, не нуждалась ни в какой проверке на правду для подтверждения своей лояльности.

Это заявление вызвало молчаливую паузу, во время которой Лорды смотрели друг на друга, словно зашли в тупик. Затем Высокий Лорд Тротхолл твердо произнес:

— Томас Кавинант, ты чужеземец, а у нас нет времени проверять тебя. Но мы не подчиним свои чувства тому, что кажется тебе правильным. Ясно, что ты солгал. Во имя Страны ты должен ответить нам на наши вопросы. Пожалуйста, скажи нам, почему Хайебренд Барадакас подверг тебя проверке на правду, а твою спутницу Этьеран — нет?

— Я не буду говорить!

— Тогда скажи, почему Этьеран, жена Трелла, решила не сопровождать тебя сюда. Очень редко случалось, что человек, родившийся в Стране, повернул назад недалеко от Ревлстона.

— Нет.

— Почему ты отказываешься?

Чувствуя, как в нем закипает гнев, Кавинант взглянул на Лордов. Они возвышались над ним подобно судьям, в руках которых была власть отвергнуть его. Кавинант хотел защититься криками и проклятиями; но пристальные взгляды Лордов остановили его. На их лицах он не видел презрения. Они смотрели на него с гневом, страхом, беспокойством, с выражением оскорбленной любви к Стране, но без презрения. Он очень тихо произнес:

— Неужели вы не понимаете? Я пытаюсь удержаться от того, чтобы не сказать вам еще большую ложь. Если вы не перестанете настаивать, пострадаем мы все.

Высокий Лорд на мгновение встретил его гневный взгляд и хрипло вздохнул.

— Хорошо. Ты делаешь нашу задачу, и без того трудную, еще труднее. Теперь мы должны посовещаться. Пожалуйста, оставь святилище. Вскоре мы тебя позовем.

Кавинант встал, повернулся и начал подниматься по ступенькам к большим дверям. Тишина в зале нарушалась лишь звуками его шагов по камню, когда, почти уже добравшись до дверей, он услышал голос Гиганта, произнесшего так отчетливо, словно эти слова были сказаны его собственным сердцем:

— Этьеран, жена Трелла, обвинила тебя в убийстве духов.

Кавинант застыл, в леденящем ужасе ожидая, что еще скажет Гигант. Но Преследующий Море ничего больше не сказал. Трепеща, Кавинант прошел через дверь и неверной походкой направился к одному из кресел, стоявших вдоль стены. Таимый внутри его секрет казался таким хрупким, что он едва мог поверить в то, что он все еще цел и невредим.

Я не…

Подняв глаза, он увидел стоявшего напротив него Баннора. Лицо Стража Крови было лишено какого-либо выражения, но в то же время на нем лежала какая-то неуловимая тень презрительности. Его совершенная неопределенность, казалось, была способна на любую реакцию, и теперь оно несло на себе печать осуждения слабости Кавинанта, его болезни.

Побуждаемый гневом и расстройством, Кавинант пробормотал про себя.

— Двигаться. Выжить. Баннор, — прорычал он. — Морэм, кажется, считает, что нам следует лучше узнать друг друга. Он сказал мне, чтобы я спросил тебя о Страже Крови.

Баннор пожал плечами, словно был совершенно невосприимчив к каким бы то ни было вопросам.

— Твой народ, Харучай (Баннор кивнул), живет в горах. Вы пришли в Страну, когда Кевин был Высоким Лордом. Как давно это было?

— За столетие до Осквернения. — Отчужденный тон Стража Крови, казалось, говорил, что такие единицы времени, как года и десятилетия, не имеют никакого значения. — За две тысячи лет.

Две тысячи лет. Думая о Гигантах, Кавинант сказал:

— Так вот почему вас осталось всего лишь пять сотен. С тех пор, как вы пришли в Страну, вы начали вымирать.

— Стража Крови всегда насчитывала пять сотен. Такова Клятва. Харучаев — больше. — Название своего народа он произнес нараспев, это очень подходило его голосу.

— Больше?

— Они живут в горах, как и раньше.

— Тогда откуда ты… Ты сказал это так, словно ты не был там долгое время.

Баннор снова молча кивнул.

— Каким образом ваша численность здесь остается неизменной? Я не вижу никакой…

Баннор бесстрастно перебил его:

— Когда кого-то из Стражей Крови убивают, его тело отправляют в горы через ущелье Стражей, и его место занимает другой Харучай.

— Убивают? — удивился Кавинант. — Неужели с тех пор ты ни разу не был дома? Ни разу не навестил свою… У тебя есть жена?

— Была когда-то.

Выражение голоса Баннора не изменилось, но что-то в его бесстрастности заставило Кавинанта почувствовать, что этот вопрос был важным для него.

— Когда-то? — настаивал он. — А что с ней случилось?

— Она умерла.

Инстинкт подсказывал Кавинанту, что следует остановиться, но он продолжил, движимый чарами непоколебимой, отрешенной твердости Баннора:

— Как… как давно она умерла?

Не колеблясь ни мгновения, Страж Крови ответил:

— Две тысячи лет назад.

Что?! Кавинант долго не мог опомниться от изумления, шепча про себя, словно опасаясь, что Баннор может его услышать:

— Это невозможно! Это невозможно!

Пытаясь взять себя в руки, он пораженно моргал. Две?.. Что это?

Тем не менее, несмотря на все свое ошеломление, он де мог не признать, что в голосе Баннора звучала неподдельная убежденность. Этот бесстрастный голос, казалось, не способен был произнести ложь, даже не мог выразить что-либо неверно. Понимание наполнило Кавинанта ужасом и головокружительным дружелюбием. Внезапное озарение подсказало ему, что означали слова Морэма: «…своей клятвой они обрекли свою расу на аскетизм, бесполость и старение».

Бесплодие… каковы могли быть пределы бесплодия, длившегося уже две тысячи лет?

— Сколько… — выдавил он из себя, — сколько тебе лет?

— Я пришел в страну с первыми Харучаями, когда Кевин только что занял пост Высокого Лорда. Мы вместе впервые произнесли Клятву Службы. Вместе мы воззвали к силе Земли, чтобы она засвидетельствовала наше обязательство. Теперь мы не возвращаемся домой до тех пор, пока нас не убьют.

— Две тысячи лет, — промямлил Кавинант. — Пока нас не убьют. Это невозможно. Ничего подобного не бывает. — В смятении он попытался убедить себя в том, что все, услышанное им, было подобно возвращению чувствительности его нервов, дальнейшему доказательству невозможности существования Страны. Но это мало походило на доказательство. Это подействовало на него так, как если бы он узнал, что Баннор страдает редкой формой проказы. С усилием он выдохнул:

— Почему?

Баннор все так же бесстрастно ответил:

— Когда мы пришли в Страну, то увидели чудеса — Гигантов, Раннихинов, Лордов Ревлстона, настолько могущественных, что они отказались вести с нами войну, чтобы избежать нашего уничтожения. В ответ на наш вызов они дали Харучаям столь драгоценные дары…

Баннор сделал паузу, погрузившись, казалось, в какие-то личные воспоминания.

— Поэтому мы принесли Клятву. Ничем иным ответить на это великодушие и щедрость мы не могли.

— Так значит, таков ваш ответ Смерти? — Кавинант пытался перебороть в себе возникшую симпатию, свести все сказанное до пропорций, которые он был в состоянии воспринять. — Значит, вот как делаются дела в Стране? Как только ты попадешь в беду, надо всего лишь сделать невозможное? Как Берек?

— Мы принесли Клятву. Клятва — это жизнь. Разложение — смерть.

— Но в течение двух тысячелетий?… — протестующе сказал Кавинант. — Проклятье! Это даже неприлично. Тебе не кажется, что вы уже сделали достаточно?

Страж Крови смотрел без всякого выражения:

— Ты не сможешь разложить нас.

— Разложить вас? Я не собираюсь вас разлагать. Можете продолжать служить этим Лордам до тех пор, пока не засохнете на корню. Я говорю о твоей жизни, Баннор! Сколько можно служить, даже не спросив себя при этом, а стоит ли служба того? Этого требует гордость или хотя бы здравый смысл. Проклятье!

Он не мог представить себе, каким образом даже здоровый человек не покончил бы с собой перед лицом перспективы подобного существования.

— Ведь это же не салат украсить… невозможно все разбросать по тарелке, зная, что в запасе еще много. Ты человек. И ты не рожден бессмертным.

Баннор равнодушно пожал плечами.

— Что значит бессмертие? Мы — Стражи Крови. Мы знаем только жизнь или смерть, Клятву или Порчу.

Прошло мгновение прежде, чем Кавинант вспомнил, что Стражи Крови словом «Порча» называют Лорда Фаул. Затем он вздохнул.

— Что ж, конечно, я понимаю. Вы живете вечно, потому что ваша чистая, безгрешная служба в высшей степени свободна от тяжести или ржавчины обычных человеческих слабостей. Ах, таковы преимущества чистой жизни.

— Мы не знаем. — Непривычное произношение Баннора отдавалось странным эхом. — Кевин спас нас. Откуда нам было знать, что у него в сердце? Он послал всех нас в горы. Мы спрашивали, зачем, но он приказал. Он заставил нас подчиниться, напомнив о нашей клятве. Ослушаться мы не могли. Откуда нам было знать? Мы бы остались рядом с ним во время Осквернения, остались бы рядом с ним и предотвратили бы это. Но он спас нас, спас Стражу Крови. Тех, кто поклялся хранить его жизнь любой ценой.

«Спас», — с болью подумал Кавинант. Он чувствовал, каким преднамеренно жестоким был поступок Кевина.

— Итак, теперь вы знаете, правы вы или нет, живя все эти годы, — глухо произнес он. — Как вы терпите это? Может быть, ваша Клятва насмехается над вами?

— Никакое обвинение не может указать на нас пальцем, — убежденно сказал Баннор. И все же на мгновение его непоколебимая твердость, казалось, дрогнула.

— Нет, вы сами это делаете.

В ответ Баннор лишь медленно опустил веки, словно обвинение или оправдание не имели значения перед древней перспективой его посвящения.

Мгновением позже один из Стражей сделал Кавинанту знак в сторону Святилища. Тревога сжала его сердце. Пугающая симпатия к Баннору опустошила запасы его мужества; он чувствовал себя не в силах вновь предстать перед Лордами, отвечать на их требовательные вопросы. С трудом поднявшись на ноги, он заколебался.

Когда Баннор сделал ему знак идти вперед, Кавинант поспешно произнес:

— Скажи мне еще одно. Если бы твоя жена была все еще жива, пошел бы ты навестить ее и вернулся ли затем сюда? Смог бы ты… — Он запнулся. — Смог бы ты это вынести?

Страж Крови встретил умоляющий взгляд Кавинанта спокойно, но по его лицу, словно тени, прошли мысли, прежде чем он тихо ответил:

— Нет.

Тяжело дыша, словно его мучило головокружение, Кавинант протащился сквозь двери по ступенькам к желтому жертвеннику ямы с гравием.

Тротхолл, Морэм, Осандрея, Гигант, четверо Стражей Крови, четверо зрителей — все оставались в том же положении, в каком были, когда он уходил. Под их взглядами, полными угрожающего ожидания, Кавинант сел в свое одиноко стоявшее кресло ниже стола Лордов. Его трепал озноб, словно камни вместо тепла излучали холод.

Когда Высокий Лорд заговорил, голос его казался более усталым, чем прежде:

— Томас Кавинант, если мы неверно обращаемся с тобой, то в свое время будем просить за это прощения. Но мы должны разрешить сбои сомнения насчет тебя. Ты скрыл многое из того, что нам нужно знать. Однако мы смогли найти такой вопрос, по которому наши мнения сошлись. Мы видим твое пребывание в Стране следующим образом:

Подкапываясь под Гору Грома, Друл Каменный Червь нашел потерянный Посох Закона. Если ему никто не поможет, то пройдет много лет прежде, чем он научится им управлять. Но Лорд Фаул Презренный знает о находке Друла и в своих собственных целях согласился научить Пещерного Жителя, как пользоваться Посохом. Совершенно ясно, что ему не удалось отнять у Друла Посох. Может быть, он был слишком слаб. Или, возможно, он боялся воспользоваться тем, что было сделано не для его рук. Или у него есть какая-то другая цель, которой мы не знаем. Но все же очевидно, что Лорд Фаул вынудил Друла воспользоваться Посохом, чтобы вызвать тебя в Страну, — только Посох Закона обладает таким могуществом. И Друл бы не смог придумать и выполнить такую задачу без помощи глубокого знания. Ты был доставлен в Страну по велению Лорда Фаул. Мы можем лишь надеяться на то, что в этом принимали участие и другие силы.

Но это не объясняет нам причины, — голос Морэма стал напряженным. — Если единственной целью Лорда Фаул было доставка послания, совсем не обязательно было привлекать для этого кого-либо извне. И не было никакой нужды спасать тебя от Друла, как сделал он, доставив тебя на Смотровую Кевина, и как, по-моему, хотел сделать, послав своего Пожирателя, чтобы тот помешал тебе идти через Анделейн. Нет, ты призван привести наши души к истинному намерению Презренного. Почему он вызвал тебя из-за пределов Страны? И почему именно тебя, а не кого-нибудь другого? В чем ты соответствуешь его запросам?

Тяжело дыша, Кавинант сжал зубы и ничего не сказал.

— Давай я поставлю вопрос иначе, — настаивал Тротхолл. — История, которую ты нам рассказал, содержит в себе свидетельство правды. Но многие из живущих знают, что Пожирателей одно время звали Хереш, Шеон и Иоханнум. И мы также знаем, что один из Освобожденных в течение многих лет изучал духов Анделейна.

Сам того не желая, Кавинант вспомнил безнадежное мужество животных, которые помогали Освобожденному спасти его в Анделейне. Они бросались навстречу гибели с отчаянной и тщетной яростью, пытаясь заглушить звучавший в ушах звук их гибели.

Тротхолл продолжал без остановки:

— И мы знаем, что тест правды ломильялор абсолютно надежен — если проверяемый не превосходит проверяющего.

— Но Презренный это тоже знает, — огрызнулась Осандрея. — Он мог знать, что Освобожденный живет и занимается изучением в Анделейне. Он мог сочинить эту легенду и обучить ей тебя. Если это так, — мрачно зал-, вила она, — то тогда вопросы, на которые ты отказываешься отвечать, — именно те, которые могли бы обнаружить фальшивость твоего рассказа. Почему Хайербренд Парящего Вудхельвена проверял тебя? Как проходила эта проверка? С кем ты сражался, используя посох? Какой инстинкт обратил против тебя Этьеран, жену Трелла? Ты боишься отвечать, потому что тогда мы увидим, что это дело рук Презренного.

Высокий Лорд Тротхолл властно произнес:

— Томас Кавинант, нам необходим какой-то знак того, что все рассказанное тобой — правда.

— Знак? — сдавленно переспросил Кавинант.

— Докажи нам, что мы можем тебе верить. Ты принес приговор нашим жизням. Этому мы верим. Но может быть, это твоя цель — отвлечь нас от истинной защиты Страны. Дай нам какой-то знак, Неверующий.

Трепеща, Кавинант чувствовал, что непостижимые обстоятельства сна сомкнулись вокруг него, отрезав любую попытку к надежде или независимости. Он с трудом поднялся на ноги, чтобы достойно встретить поражение. Как к последней инстанции он обратился к Гиганту:

— Скажи им. Этьеран и тебя винила в том, что случилось на праздновании. Потому что она проигнорировала предупреждение. Скажем им.

Он горящими глазами смотрел на Преследующего Море, желая, чтобы Гигант поддержал его последний шанс на независимость, и после мгновения мертвой тишины Гигант сказал:

— Мой друг Томас Кавинант говорит правду, в некотором смысле. Этьеран, жена Трелла, больше всех винила себя.

— И тем не менее! — сухо сказала Осандрея. — Может быть, она винила себя за то, что провела его на празднование… что позволило ему… Ее боль еще ничего не говорит в его пользу.

И Тротхолл низким голосом настойчиво повторил:

— Твой знак, Кавинант. Нам необходимо вынести решение. Ты должен выбрать между Страной и Презирающими Страну.

«Кавинант, помоги им!»

— Нет! — хрипло выкрикнул он, повернув лицо к Высокому Лорду. — Это была не моя вина. Неужели вы не понимаете, что именно этого и хочет добиться от вас Фаул?

Тротхолл встал, перенеся весь свой вес на посох. Когда он заговорил, его фигура, казалось, увеличилась в размерах, наполненная силой.

— Нет, я этого не вижу. Ты закрыт для меня. Ты просишь, чтобы тебе верили, но отказываешься проявить доверие. Нет. Я требую знак, в котором ты нам отказываешь. Я — Тротхолл, сын Дунлиона, Высокий Лорд по назначению Совета. Я требую.

В течение одного долгого мгновения Кавинант, казалось, колебался в нерешительности. Взгляд его упал на углубление с гравием. «Кавинант, помоги им!» Со стоном он вспомнил, какой ценой заплатила Этьеран за то, чтобы он стоял сейчас на этом месте. «Ее боль ничего не говорит». Как контрапункт, в ушах его прозвучал голос Баннора: «Две тысячи лет. Жизнь или смерть. Мы не знаем». Но лицо, увиденное им среди огненных камней, было лицо его жены. «Джоан!» — крикнул он. Было ли больное тело важнее, чем все остальное?

Он рванул рубашку, словно пытаясь обнажить свое сердце. Оторвав от прилепленного к груди кусочка клинго свое обручальное кольцо, он втиснул его на безымянный палец и поднял левый кулак, словно вызов. Но настроение его было вовсе не воинственным.

— Я не могу им пользоваться! — с тоской крикнул он, словно кольцо все еще было символом женитьбы, а не талисманом дикой магии. — Я прокаженной!

Святилище наполнилось возгласами удивления. Хатфролы и Гаф были ошеломлены. Тротхолл тряс головой, словно впервые в жизни пытался проснуться. Интуитивное понимание, словно волна, прошло по лицу Морэма, и он вскочил на ноги, полный напряженного внимания. Гигант тоже встал, благодарно улыбаясь. Лорд Осандрея присоединилась к Морэму, но в ее глазах не было облегчения. Кавинант мог видеть, как сквозь первое мгновение замешательства она пытается пробиться к сути дела, мог видеть, как она думает: «Спасение или проклятие, спасение или проклятие…» Казалось, из всех Лордов только она одна понимала, что даже этого знания недостаточно.

Наконец Высокий Лорд овладел собой.

— Теперь мы, наконец, знаем, как принимать вас, — произнес он. — Юр-лорд Томас Кавинант Неверующий и повелитель белого золота, добро пожаловать с правдой. Прости нас, ибо мы не знали. Тебе подчиняется дикая магия, которая разрушает мир. А сила — во все времена устрашающая вещь.

Лорды отдали Кавинанту салют, словно одновременно хотели и призвать его, и защититься от него, а затем вместе запели:

Это была запутанная песня, странно гармоничная, без диссонанса, позволившего бы слушателю отдохнуть. И в ней Кавинант мог услышать хлопающие крылья стервятников, когда голос Фаула произнес: «Ты обладаешь силой, но никогда не узнаешь, что это такое. Ты не сможешь противиться мне».

Когда песня закончилась, Кавинант подумал о том, помог ли он своей борьбой или нанес ущерб манипуляциям Презренного. Ответить на этот вопрос он не смог. Он ненавидел и боялся правды в словах Фаула. Он нарушил безмолвие, последовавшее за пением Лордов.

— Я не знаю, как этим пользоваться. И не хочу знать. Вот почему я его не ношу. Если вы считаете, что я — некое воплощение спасения, то это ложь. Я прокаженный.

— Ах, Юр-лорд Кавинант, — вздохнул Тротхолл между тем, как Лорды и Преследующий Море вновь опустились на свои места, — позвольте мне езде раз сказать: простите нас. Теперь нам многое понятно — почему вы были названы, почему Хайербренд Барадакас обращался с вами именно таким образом, почему Друл Каменный Червь пытался поймать вас в ловушку на Праздновании Весны. Пожалуйста, поймите и вы в свою очередь, что нам необходимо знать об этом кольце. Ваше сходство с Береком Полуруким небеспричинно. Но, к сожалению, мы не можем сказать вам, как следует пользоваться белым золотом. Увы, мы знаем достаточно мало об Учении, которым владеем. И боюсь, что если бы даже мы постигли до конца и овладели всеми Семью Заповедями и Словами, дикая магия все равно не подчинялась бы нам. Сведения о белом золоте дошли до нас от древних предсказателей или пророчеств, как называет их Преследующий Море, которые говорят о многом, но мало проясняют. Но мы ничего не понимаем в дикой магии. Все же в пророчествах ясно сказано о вашей важности. Поэтому я называю вас Юр-лордом, как участника всех дел Совета до тех пор, пока вы не покинете нас. Мы должны верить вам.

Расхаживая взад и вперед, обуреваемый разноречивыми чувствами, Кавинант проворчал:

— Барадакас говорил как раз о том же самом. Проклятье! Ваш народ ужасает меня. Когда я пытаюсь взять на себя ответственность, вы пытаетесь оказать на меня давление… и когда я уступаю вам… вы задаете мне совсем не те вопросы. Вы не имеете ни малейшего представления о том, что такое прокаженный, и вам даже в голову не приходит спросить об этом. Вот почему Фаул выбрал для этого именно меня. Потому что я не могу… Проклятье! Почему вы ничего не спрашиваете меня о том, откуда я появился? Я собираюсь вам об этом все же рассказать. Тот мир, откуда я пришел, не позволяет никому жить иначе, чем на его же собственных условиях. Эти условия… эти условия противоречат вашим.

— Что же это за условия? — осторожно спросил Высокий Лорд.

— Что ваш мир — это сон.

В удивленной тишине Святилища Кавинант почувствовал, как лицо его искажают гримасы; он закрыл глаза, и перед ним тут же возникли видения — колонны здания суда, старый нищий, морда полицейской машины.

— Сон! — лихорадочно выдыхал он. — Сон! Ничего этого нет!..

Тогда Осандрея выкрикнула:

— Что? Сон? Не хочешь ли ты сказать, что все это тебе снится? Ты в самом деле веришь в то, что спишь?

— Да! — Он чувствовал, как ослаб от страха, откровение лишало его щита, оставило открытым для нападения. Но он не мог отречься от него. Оно было ему необходимо, чтобы вернуть себе некое подобие достоинства.

— Да.

— В самом деле! — резко произнесла Осандрея. — Без сомнения, этим объясняется нападение на Празднование. Скажи мне, Неверующий, ты считаешь это ночным кошмаром, или, может быть, твой мир получает удовольствие от таких снов?

Прежде, чем Кавинант смог ответить, Лорд Морэм сказал:

— Довольно, сестра Осандрея. Он терзает себя сам, и очень умело.

Она замолчала с пылающим взором, и через мгновение Тротхолл сказал:

— Вполне возможно, что у богов бывают такие сны, как этот. Но мы — смертные. Мы можем хоть сопротивляться или сдаться ему. Так или иначе, мы умираем. Может быть, вы посланы, чтобы насмехаться над нами за это?

— Насмехаться над вами? — Кавинант не мог найти слов для ответа. Он молча замахнулся на эту мысль своей беспалой рукой. — Совсем наоборот. Он насмехается надо мной.

Когда все Лорды в недоумении посмотрели на него, он резко крикнул:

— Я ощущаю свой пульс в кончиках пальцев! Но это невозможно! Я болен неизлечимой болезнью. Я… Я должен был обдумывать способ, чтобы не сойти с ума! Ад и кровь! Я не теряю рассудок только потому, что один весьма достойный персонаж моего сна желает получить от меня то, чего я не могу сделать.

— Что ж, очень может быть. — В голосе Тротхолла слышалась нотка грусти и сочувствия, словно он выслушал некоторое отречение или отказ от здравомыслия из уст весьма уважаемого пророка. — Но мы все равно будем доверять вам. Вы полны горечи, а горечь — это знак беспокойства. Я доверяю этому. И все, сказанное вами, тоже соответствует древнему пророчеству. Боюсь, что наступает время, когда вы станете последней надеждой Страны.

— Неужели вы не понимаете? — простонал Кавинант, не в силах скрыть боль в голосе. — Фаул хочет, чтобы вы именно так и думали.

— Может быть, — задумчиво сказал Морэм. — Возможно. — Затем, словно придя к какому-то решению, он устремил свой угрожающий взгляд на Кавинанта: — Неверующий, я должен спросить, сопротивлялся ли ты Лорду Фаул. Я не говорю о Праздновании. Когда он перенес тебя от Друла на Смотровую Кевина, противостоял ли ты ему?

Этот вопрос заставил Кавинанта внезапно ощутить ужасную слабость, словно он оборвал нить его сопротивления.

— Я не знаю, — сказал он и устало опустился на свое одиноко стоявшее кресло. — Я не помню, как все это происходило.

— Теперь ты — Юр-лорд, — пробормотал Морэм. — И тебе не обязательно сидеть на этом месте.

— И вообще сидеть сейчас не обязательно, — возразил Тротхолл с внезапным оживлением. — У нас впереди много работы. Надо думать, искать и составить план. Что бы вы ни придумали, действовать надо быстро. Встретимся снова сегодня вечером. Тьювор, Гаф, Биринайр, Торм, будьте готовы сами и приведите в готовность всех, кто у вас есть в подчинении. На вечерний Совет сегодня вы должны представить свои соображения по стратегии. И известите всю Колыбель, что Томас Кавинант отныне носит титул Юр-лорда. Он — чужеземец и гость, Биринайр, немедленно начинайте свою работу по выполнению заказа Гигантов. Баннор, я думаю, Юр-лорду больше нет необходимости оставаться в башне.

Он сделал паузу и огляделся вокруг, давая каждому возможность высказаться. Затем он повернулся и вышел из Святилища. Осандрея последовала за ним, то же самое сделал и Морэм, отдав Кавинанту еще один официальный салют.

Кавинант молча последовал за Биринайром вверх по высоким переходам и лестницам, пока, наконец, не очутился перед новыми апартаментами. Страж Крови провел его в помещение, состоявшее из нескольких комнат. Потолок везде был очень высокий, а освещались комнаты за счет солнечных лучей, проникавших сквозь несколько широких окон. Столы были в изобилии уставлены разнообразной едой и питьем. Никаких украшений на столах не было.

Как только Баннор удалился, Кавинант выглянул в одно из окон и обнаружил, что его резиденция находится на северной стороне Ревлстона, откуда открывается вид на невозделанные равнины и на утес, выступающий к северу от плато. Солнце уже было как раз в зените, но несколько южнее Колыбели, так что окна оказывались в тени.

Кавинант отошел от окна, устроился возле одного из столов и немного поел. Затем он осушил бутыль с вином, а остатки захватил с собой в спальню. Единственное окно здесь находилось в алькове, и все помещение имело очень уютный, спокойный вид.

Куда придется ему уйти отсюда? Не нужно быть пророком, чтобы понимать, что в Ревлстоне ему оставаться невозможно. Он был здесь слишком уязвим.

Усевшись в каменном алькове, Кавинант принялся рассматривать Страну, лежавшую внизу, размышляя над тем, что он с собой сделал.