Прерванная игра

Дмитрий Гаврилович Сергеев

ПРЕРВАННАЯ ИГРА

Фантастическая повесть

В фантастической повести известный иркутский писатель размышляет об опасности утраты неповторимого внутреннего мира личности в эпоху стремительного развития техники, машинизирующей все сферы жизни.

ОТ АВТОРА

С Олесовым я познакомился на Аршане. Мы приехали в санаторий в один день, врач прописал нам одинаковые процедуры, а диетсестра отвела нам места за одним столом. Более трех недель мы провели бок о бок.

Однажды у процедурного кабинета скопилась очередь. Завязался общий разговор. Речь зашла о фантастическом, необъяснимом, о готовности человека поверить в различные чудеса: в летающие тарелки, в пришельцев, в телепатию, в перевоплощение и еще бог знает во что. И это несмотря на то, что живем на исходе двадцатого столетия века НТР. Мнения разделились, вот-вот готова была вспыхнуть ссора. Но очередь мало-помалу продвигалась, спорщики один за другим исчезали за дверью и там остывали.

Олесов в разговор не вступал, но меня поразила заинтересованность, с какой он слушал.

После процедур мы отправились на источник: нам прописано пить по стакану минеральной воды за час до обеда. Этот предобеденный час мы всегда проводили вместе. Вначале шли по тропе в глубь ущелья. Тропа широкая, торная, для безопасности вблизи отвесов огражденная пряслами из жердей. Ходить по ней - никакого риска. В хорошую погоду тут полно курортников. Обычны большие компании, в которых много смеха и женского визга. Вид на скалистую теснину сверху впечатляющий.

Мы оба избегали многолюдья и, пройдя по ущелью с полкилометра, сворачивали с тропы, взбирались наверх по каменистому склону. Сразу было видно, что Олесову привычно ходить по горам, шаг у него пружинист и легок, движения уверенные, не суетливые, ни одна глыба, ни один обломок не обрушится из-под его ноги.

Я уже знал, что сноровку он приобрел в туристских походах. Стал бродяжить более четверти века назад, в пору, когда увлечение туризмом еще только начиналось.

По крутизне мы карабкались молча, изредка помогая друг другу. Достигнув ближнего пика, садились передохнуть. Зубец этот далеко не самый высокий - за ним громоздились другие утесы и гольцы. Нас обоих влекло туда, но времени на подобный маршрут не было. К тому же наша экипировка не была подходящей, особенно обувь.

Мы садились на шершавые камни, нагретые солнцем.

Внизу лежала Тункинская долина. Сквозь полуденное марево виднелись увалы Байкальского отрога. Над ними справа зыбко голубели не то дальние горы, не то застоявшаяся дымка из облаков. Нигде так не ощутим земной простор, как посреди гор. В горах глазу бывает распахнуто само закулисье земных далей.

Четверть часа мы проводили в молчании, потом начинали спускаться.

На сей раз Олесов изменил нашему обыкновению - заговорил, едва мы достигли вершины:

- С вами ничего не случалось... неожиданного, необъяснимого?- озадачил он меня.

"Странный вопрос. Необыкновенного, неординарного в моей жизни было сколько угодно: двадцать полевых сезонов провел я в тайге и горах. Но все, что со мной происходило, легко объяснить без телепатии и пособничества пришельцев. Без каких бы то ни было чудес!"

- Увы,- усмехнулся я.- Мне нечем похвастать.

- А я побывал на другой планете и много времени провел в отдаленном будущем,- негромко сказал Олесов.

Мне в профиль видно было его обветренное, иссеченное продольными морщинами лицо. На фоне скалистых зубцов и небесной голубизны оно вполне могло сойти за лицо космического пришельца. Наверное, двадцать лет назад, когда еще не появилось этих складок, лицо Олесова выглядело много мягче. Возраст и невзгоды огрубили его черты.

- Думаете, я вас мистифицирую?- обернулся он ко мне - серые глаза смотрели серьезно и пристально.- Зачем бы?

"В самом деле: зачем?"

- Я знаю: этому невозможно поверить. Я много раз пытался рассказывать. Никто не верил мне. Прошло почти двадцать лет... Теперь я уж и сам сомневаюсь: не пригрезилось ли? Но нет! Хотите, расскажу?

Я кивнул: хочу.

- Началось все в горах...

Рассказ Олесова с перерывами длился в течение многих дней. Привожу его полностью.

ЗА ПРОПАСТЬЮ ВЕКОВ

У нас была мелкомасштабная карта для туристов: рельеф на ней не обозначен, нанесены только речки и охотничьи тропы. Позади зубчатых стенок кара мы рассчитывали увидеть пологий спуск, а очутились на краю пропасти. Возвращаться не захотели - жаль было потерянного времени, решили обойти кар поверху. По скалистому лезвию, вонзенному в небо! На одной стороне его прилепился снежный намет - многотонный голубовато-белый карниз, висящий над бездной.

...Странным было мое последнее ощущение: я напрасно пытался цепляться за огрубевшую корку снежного наста руки скользили. От сильного грохота и свиста заложило уши. Страха я не испытал. Даже спустя немного, кувыркаясь и захлебываясь в снежной пурге, окутавшей меня, не управляя собственным телом, я все еще воспринимал этот полет как забавное и веселое приключение. И только когда вихрь ненадолго рассеялся и внизу подо мной обнажились сланцевые зубцы и глыбы, я сообразил, что нахожусь в центре снежного обвала. Хотел крикнуть, но захлебнулся снегом...

Должно быть, с тех пор прошла вечность, возможно, даже не одна - вот было мое первое ощущение, когда сознание начало пробуждаться. Горы снега сдавили и заморозили тело. Попытался открыть веки, но они тоже смерзлись. От резкой и сильной боли в глазном яблоке я провалился в небытие.

...На этот раз я открывал веки медленно-медленно.

Вспышка - зажмурился. Еще одна вспышка. Я вытерпел световой удар. И спустя долгое время сквозь наплывы многоцветных кругов различил замкнутое пространство, оградившее меня. Я лежал в просторной капсуле, наполнейной рассеянным светом и тишиной,- будто внутри мыльного пузыря.

"Значит, он все-таки есть-тот свет,-спокойно и равнодушно подумалось мне.- Не удивительно, что я не чувствую тела - осталась одна бессмертная душа".

Но тут же ощутил боль в глазном яблоке. Почему же больно, если нет плоти? Я прищурился и различил смутный гребешок собственных ресниц. Зачем бессмертной душе понадобились ресницы?

...Потом еще одна явь. На этот раз мне удалось скосить глаза и увидеть нос. Он был таким же, как и при жизни,- немного розоватым. Я начал ощущать и свое тело - колодину из цельного куска, ни рук ни ног в отдельности. В монотонной тишине разносились четкие и ровные удары. Я не сразу сообразил, что это бьется мое сердце.

Послышался человеческий голос. Слов разобрать невозмбжно: говорили на незнакомом языке.

Надо мной склонилось лицо. Пожалуй, это было мужское лицо. Полностью я не уверен, что мужское. Может быть, ангел?

Рядом возникло второе лицо, ничем не отличимое от первого. Я зажмурился, а когда снова раскрыл глаза, ангелов стало три. Один из них что-то произнес. Я отчетливо слышал звуки, но слова были незнакомы. Я даже приблизительно не мог сказать, на каком языке он говорит, тем не менее понял все.

- Как вы себя чувствуете? Испытываете ли желание жить?

"Жить?.. Не знаю. У меня нет никаких желаний",- хотел сказать я, но не мог пошевелить ни губами, ни языком. И все же тот, кто спрашивал, понял меня.

- Постепенно все возвратится.

- Живы ли мои товарищи? Кто меня спас? Где я?

- Вам нельзя волноваться.

Я не слышал шагов, когда они уходили. Вокруг осталась неразличимая зыбь стен и свода. Похоже, они сделаны из ничего!

Ко мне в палату по двое и по трое приходили все те же красавцы близнецы, не отличимые друг от друга. Или это был один человек, а у меня в глазах двоилось и троилось?

Я по-прежнему свободно общался с ними, хоть и не понимал ни одного слова на их языке.

- Где я нахожусь?

Мне что-то сказали - в воображении возникла пугающая бездна пространство, от которого зашлось сердце.

- Сколько времени прошло с тех пор, как я упал в пропасть?

Они ответили, но в моем сознании ответ раздвоился:

- Никто не знает этого, - был один.

А второй... Второй не облекся ни в какие знакомые понятия представилось нечто туманное и беспредельное до жути, до стынущей боли в глубине сердца. В воздухе перед глазами вообразилось число: четыре нуля и впереди тройка. Тридцать тысяч лет! Вся история человечества могла уложиться в этот срок.

И снова я ощутил холод бесконечного пространства, наполненного библейской тьмою и небытием.

***

Они разговаривали между собой.

- Может быть, индикатор не к той клемме подключен?

- Я проверил: прибор исправен. Сила эгоистических желаний полтора миллиона воплей.

- Возможно, это было нормой?

- Если так, непонятно, почему они все не перегрызли друг другу глотки?

- У них были суровые законы.

- Не будет ли он представлять опасности для нас?

- Т-сс! Мы не выключили воквер.

И сразу все оборвалось. Я продолжал слышать голоса, но смысла уже не понимал. Сквозь ресницы тайком наблюдал за ними. Можно подумать, сошлись двое бездельников и обсуждают, где провести субботний вечер. Решительно ничего невозможно прочитать по выражению лиц. А знать, о чем они сейчас говорили, необходимо: все сказанное касалось меня. Это у меня сила эгоистических желаний составляет полтора миллиона воплей (что за дурацкая единица измерения!), это я могу представить опаеность для них.

Придется держать ухо востро: мало ли что им может взбрести на ум. Интересно все-таки, как я очутился здесь? Если это не сон, то и мое появление на Земтере (кажется, так называют они свою планету) должно объясниться без всяких чудес.

Скорее бы уже подняться на ноги да осмотреться. Может быть, вовсе никакой это не Земтер, а обыкновенная психиатрическая лечебница.

"А что если я сплю?"-подумал я.

Поражаюсь, как эта успокоительная мысль не пришла мне раньше. В самом деле, нет никакой лечебницы, ни ангелов, ни Земтера - все это снится. Может быть, не было и обвала? Через несколько минут Деев скомандует: "Подъем! " я открою глаза, увижу прожженный верх палатки, услышу шум речного переката, потрескивание лиственного сушняка в костре...

Но сон продожался.

В палате никого не было. Я решил немедленно бежать отсюда, пока еще не окончательно свихнулся. Мне казалось, сил у меня достаточно, но едва я попытался встать, закружилась голова. Долго лежал навзничь не в состоянии пошевелиться.

Не слышал, когда открылась дверь, - женщина находилась уже в палате. От изумления мгновенно пришел в себя: подобного создания я сроду не видывал. Красавица издали от двери улыбалась мне. Я хотел ущипнуть себя, но вовремя передумал: если это и сон, то пусть он длится.

Она внесла поднос с несколькими пиалами и блюдами-мой завтрак. Подрумяненный бок отбивной слегка дымился паром и выглядел раздражающе аппетитно.

Мне удалось сесть на койке. С минуту я пересиливал головокружение. Должно быть, приманчивый вид обжаренного мяса помог мне справиться с тошнотой.

Я вооружился столовым ножом. Увы, делать им было нечего: то, что лежало на тарелке, лишь по виду напоминало отбивную - на самом деле оказалось мягким, как паровая котлета. Пахло карболкой и немного отдавало тухлой рыбой. Ничего отвратительнее я не пробовал даже в студенческих столовых.

...Вторично отважился в.статъ на ноги. Ступни коснулись пола, но удивительно - я совсем не ощутил прикосновения к твердому. С опаской сделал первый шаг. Ходить можно.

Правда, полной уверенности, что не увязну, не было. Я ощупал стены, мебель - все сделано из того же материала, что и пол: ни мягкое, ни твердое.

Я не знал, сумею ли отыскать в больнице сестру, которая приносила мой завтрак, но попытаться стоило. Если все -это действительно происходит во сне, то я и вовсе ничем не рискую. Проснусь, будет хотьи что вспомнить.

На всякий случай прихватил с собой воквер. Иначе как мы сможем понять друг друга. Это был очень удобный и компактный приборчик - он укреплялся внутри уха и нисколько не мешал. Я попросту не замечал его.

Длинный коридор тянулся в обе стороны. Всюду пусто, Я побрел наугад влево. Никто не встретился мне. Я быстро устал, слишком непривычно было ступать по несуществующему полу.

В уме я припас несколько пошлых острот, какие обычно мужчины говорят хорошеньким женщинам, когда хотят завязать знакомство: "Где вы приобрели такие ошеломительные глаза?" или "Почему вас до сих пор не упрятали в милицию? Страшно подумать, скольких мужчин вы сразили наповал".

За поворотом я увидел больничных сестер. Сбившись в кружок, они о чем-то секретничали. Эластичный пол поглощал звук моих шагов, я мог бы приблизиться к ним вплотную незамеченным. Я негромко кашлянул. Они как по команде повернулись.

Мне вдруг захотелось встать на голову, засвистеть через пальцы или выкинуть еще что-нибудь столь же нелепое. Посреди больничного коридора стояли двенадцать красавиц, не отличимых одна от другой. Которой же из них я собирался говорить заготовленные комплименты?

Женщины застыли в напряженных позах, их прелестные глазки подозрительно оглядывали меня, очаровательные личики выражали одно чувство - бдительной настороженности.

Они начали перешептываться. Воквер был включен, и я понял слова:

- Это не он.

- Тот должен быть в треугольниках.

- На этот раз ему не удастся ускользнуть.

Меня несколько удивило, что ни одна из красавиц не полюбопытствовала взглянуть мне в лицо - их интересовал только свитер. А когда они установили, что я - это не он, они потеряли интерес и к свитеру.

Никто не препятствовал мне бродить по зданию. Да и не встречалось почти никого в коридорах. А если и попадались люди, так отличить их друг от друга было невозможно - все те же писаные красавцы и красавицы, размноженные под копирку. Я перестал обращать на них внимание, как если бы это были не живые существа, а детали больничной обстановки. В свою очередь, и они не замечали меня.

Случайно наткнулся на библиотеку. Встреча с книгами изумила меня. Мне, землянину двадцатого века, представлялось, что книги исчезнут уже в следующем, столетии, их заменят какие-нибудь перфокарты или катушки с магнитными лентами. Вероятно, на Земтере так и обстояло: книжное хранилище, на которое я наткнулся, случайно сохранилось с незапамятной поры. Никто из пациентов сюда не заглядывал. Я понапрасну рылся в старинных книгах, пытаясь хоть что-нибудь отыскать на знакомом - не говорю уже, на родном языке. Буквы напоминали латинские, но слова, составленные из них, нигде не встречались мне раньше. В школе я учился немецкому, в институте английскому, газеты и книги видел почти на всех европейских языках, нo здесь ничего привычного не находил. Я обрадовался бы даже книге на английском языке, хотя без словаря не осилил бы ни одной фразы.

Человек в форменном свитере приблизился ко мне.

Он что-то произнес и знаками просил включить воквер.

Я поразился: в чертах ангелоподобного мужчины - таких я уже видел десятки - проглянуло нечто особенное, свойственное только ему. Несмотря на штампованную внешность, он, единственный из всех, походил на живого человека, а не на выставочный экспонат. Не знаю, чем объяснить, но я сразу же проникся к нему доверием.

Я включил прибор и понял слова, сказанные им;

- Я знал, что рано или поздно вы заглянете сюда, и ждал вас, - объявил он. - Не удивляйтесь и не смотрите на меня так пристально. На Земтере не принято глядеть в лицо собеседнику. Пока нам лучше не привлекать внимания.

"Довольно странное начало знакомства, - подумал я. - Что ему нужно?" Свидание, подстроенное им, напоминало встречу агента с шефом из разведки в шпионском фильме, каких я насмотрелся во множестве.

Он как будто прочитал мои мысли.

- Библиотека - это единственное, что напомнит вам покинутую родину.

Я с надеждой взглянул на него: этот человек знает чтото необходимое мне. Я был почти уверен в этом.

- Меня зовут Итгол, - представился незнакомец.

- Олесов, - назвался я.

Терпеть не могу собственного имени - Витилиний. Не представляю, в каких святцах мои родители откопали его! По их милости приходилось называть себя по фамилии, даже когда знакомился с девушками. Все друзья так и звали меня - Олесов.

- Возьмите журнал, и сядем вон за тот столик в угол, там мы сможем поговорить.

Что ж, могу я хотя бы во сне совершить необдуманный поступок? Отчего бы не позабавиться, не поиграть в шпионов, тем более что вся эта абракадабра снится мне. Наяву такого не бывает.

Мы сели. В пустом помещении не раздавалось никаких звуков. Шелест страниц казался громким, будто книжные листы были не бумажными, а жестяными. Сколько же времени к ним никто не прикасался?

- Нам предстоит долгое знакомство. - Улыбка Итгола была располагающей. - Всего сразу я не смогу вам объяснить. Доверьтесь мне и следуйте моим указаниям, тогда я смогу помочь вам выбраться отсюда.

- Вы полагаете, мне угрожает опасность? - невольно улыбнулся я.

- Вы не доверяете мне?

- Доверяю! Вполне доверяю. Почему бы мне не довериться призраку, который приснился.

- Вы убеждены, что это сон?

- Убежден,-теряя уверенность, сказал я: усмешка Итгола мгновенно заронила сомнение. Но мне очень хотелось верить, что я сплю.

- Легко убедиться в том, что вы не правы, - сказал Итгол. - Снам чужды утомительные, необязательные подробности. Таков ли ваш сон? Не чересчур ли он загроможден необязательными подробностями? Не кажется ли вам, что он мучительно последователен?

Он был прав, черт возьми: во сне обычно все совершается скачками. Захотелось, скажем, человеку грибов, и он тут же выходит из вагона электрички на загородной станции и сразу попадает в лес, и видит замшелый пень, на котором растут опята. А в жизни до этого пня протекут нудные часы, да еще неизвестно, будут ли на нем опята. Во всяком случае, рассудительный человек отправится за грибами на рынок, а не в лес.

А я с тех пор, как очнулся, существую в каком-то нестерпимом вялом времени. Ни на сон, ни на фильм не похоже. Разве что на очень уж бездарный фильм. Из рассказа Итгола я уяснил, что нахожусь в мире, ничуть не похожем на родную Землю. Люди здесь живут не на поверхности планеты, а внутри. Цивилизация Земтера насчитывает примерно десять тысячелетий.

- После каменных топоров и орбитальных ракет, прошло десять тысячелетий.

- Позвольте, - перебил я. - Между каменным топором и орбитальной ракетой - пропасть. Разве можно ставить их рядом?

- Принципиальной разницы между каменным топором и первобытной ракетой на радиоактивном топливе нет; то и другое доступно при зародышевых знаниях о строении мира...

Он сделал попытку растолковать мне главнейшие достижения наук Земтера, говорил о хомороидах пространств, о вакуумклице и об их постоянной взаимосвязи с числом воплей в балансе израсходованной информации... От всей этой мешанины у меня закружилась голова.

- Видимо, вам не понять этого, - признал он. - Но проще объяснить вряд ли можно.

- И не пытайтесь - не надо! В конце концов, какое мне дело до их наук - я и своих-то не знал.

Эта мысль родилась внезапно.

- Я, может быть, и поверю вам, что это не сон и что я нахожусь на другой планете, если побываю на поверхности - увижу небо.

"Уж собственное-то солнце и звезды узнаю", - подумал я.

Мы пробирались полутемными штреками. Кристаллы слюды вспыхивали на изломе пластов породы, прорезанной тоннелем.

Итгол прекрасно ориентировался в подземелье. Вскоре мы достигли подъемной камеры. Они есть в каждом жилом секторе, объяснил мне Итгол. Мы вошли в лифт. Жилых этажей над нами оказалось множество. Гулкие полости шахтных дворов стремительно проносились вниз.

Поверхность Земтера выглядела пустынной и безжизненной. Красноватый мертвенный свет пробивался сквозь плотный заслон облаков или тумана. Когда туман прореживался, показывался огромный бордово-красный диск - наше солнце бывает таким лишь на закате. Поверхность-сплошной камень, гладкий, точно вылизанный. В кабину сквозь прозрачную оболочку врывался гул ветра. Я замечал песчинки, их несло вскользь поката стеклянного колпака и завихривало с подветренной стороны.

Температура снаружи около трехсот филей (минус восемьдесят по Цельсию). Как в Антарктиде. Атмосфера не ядовита, но сильно разрежена. Без маски выйти нельзя.

Вначале я попал в изоляционный тамбур - разлинованную и тоже прозрачную клетку. Внешняя оболочка колпака вместе с тамбуром начала медленно вращаться. Тамбур переместился на подветренную сторону. Я разгадал знаки, которые подавал Итгол: нужно нажать пластину, размеченную цветным пунктиром.

Холода не почувствовал - на мне был защитный костюм, Но я все же испытал радость человека, вышедшего на свободу, - вольная, не конденсированная атмосфера объяла мое тело, помещенное в скафандр. Но только на мгновение. Непроницаемый комбинезон изнутри наполнился воздухом, раздулся, как рыбий пузырь, наружное и внутреннее давление уравновесилось.

Я шагнул из кабины. Сквозь пухлую эластичную подошву ощутил жесткость камня. Под ногами была гранитная твердь, оглаженная ветрами. Я различил скупое мерцание и разноцветные отливы в глубине кристаллов, слагающих породу. Скудный гранитный покров Земтера - единственное, что напоминало Землю: точно так выглядят прибрежные скалы на севере.

Многопудовая тяжесть ветра обрушилась на меня. Страховочный трос напружинился. Внутри колпака, где остался Итгол, начала вращаться лебедка меня насильно потащило к спасительной пристани подъемного бункера.

Я взглянул вверх: в широком прогале меж облаков синело звездное небо. Подобного сияния нельзя было наблюдать с Земли - такой массы раскаленных звезд над нею не было.

Итак, я действительно нахожусь на другой планете. Судя по густоте звезд, по их яростному блеску даже при солнце, Земтер расположен намного ближе к центру галактики,

При моих скромных познаниях в астрономии нечего было и думать определить местоположение земтерского солнца.

Да если б я и умел ориентироваться в звездном пространстве, что мне это давало? Неразрешенным остался и вопрос: когда я живу? Действительно ли с того времени, когда грохот снежного обвала выключил мое сознание, протекли тысячелетия? Необъяснимое смутное чувство подсказывало мне, что число тридцать тысяч лет не такое уж и фантастическое - в самом деле позади моего теперешнего настоящего раскинулась пропасть веков. Все, что было прежде, - по одну сторону пропасти, нынешняя земтерская жизнь - по другую.

О своей былой жизни я старался забыть хотя бы до той поры, пока не выясню, есть ли у меня надежда возвратиться на Землю, пусть самая крошечная. Она придала бы мне силы. Нестерпимо сознавать, сколько пришлось пережить из-за меня ребятам, с каким отчаянием пытались они разрыть снежную лавину, в которой погребло меня. Но еще мучительней знать, что все это было в далеком-далеком прошлом: если я и вернусь на землю, то никого не застану. Зачем тогда возвращаться? Вместе с тем я сознавал, что никакого чувства времени, хотя бы и смутного, у меня не должно быть. Я не знал, как можно объяснить подобное свойство, будь оно на самом деле. И все же, вопреки логике, верил интуиции: время здесь совсем иное.

Итгол, в существовании которого я все еще сомневался, считая, что он снится мне, - заинтересовался именно этим.

- Интуитивно вы сознаете, что протекли тридцать тысячелетий? допытывался он.

- Разумеется, все это неправда, потому что сон, - но число тридцать тысяч лет просто-таки сидит у меня в печенке.

- В печенке?

- Ну, это поговорка, - успокоил я его. - Что там на самом деле творится в моей печенке, понятия не имею. Но от здешней пищи меня просто воротит.

Каждый завтрак, обед и ужин были настоящей пыткой.

Бифштекс оказывался сладковатым и мягким, как заварной крем, и пах нафталином. Сыр напоминал гнилые яблоки в отдавал нашатырем. У кетовой икры был вкус прогорклого хлопкового масла пополам с патокой. Во сне меня изводили чревоугодные кошмары: пахучие ломти настоящих бифштексов, битая птица, копченые сиги, заливная осетрина, жернова швейцарского сыра с глазками, наполненными прозрачной слезою, жареный картофель, макароны по-флотски, гречневая каша и даже... столовские биточки из сухарей и картофеля.

- Вкус и запах имитированы неудачно, - сказал Итгол, - но к тому времени, когда изготовляли эталонные образцы, натуральных продуктов на Земтере уже не осталось..

Оказывается, у них давным-давно все продукты изготовляются из первичного минерального белка - его добывают прямо из недр. Острая необходимость подобного производства на Земтере возникла еще на заре новейшего летоисчисления. Оскудела, исчахла почва; вода и атмосфера были отравлены промышленными отходами. Человечеству, увлеченному междоусобицами, не было времени заняться хозяйством планеты. В грохоте сражений надвигающаяся катастрофа была малозаметной. А когда наконец удалось достигнуть единодушия, умолкли последние залпы - почва уже не способна была родить что-либо. Да и жить на поверхности планеты стало невозможно. К счастью, в ходе продолжительных войн люди приспособились жить в подземных городах с искусственной атмосферой и климатом. Несколько поколений спустя люди уже не хотели верить, что их предки обитали на верху неуютной и явно не приспособленной для жизни планеты.

Жизнь под землей имела неоспоримые преимущества, но на первых порах ощущалась нехватка продовольствия. Искусственные оранжереи и питомники не могли прокормить всех. Изготовление пищи из минерального сырья навсегда разрешило проблему. Создавать питательные вещества в виде каких угодно блюд не составляло труда, можно было имитировать цвет, вкус и запах. Оставалось только изготовить эталонные образцы основных продуктов: мяса, хлеба, рыбы, молока. Для этого нужен был один человек, который бы помнил вкус натуральной пищи. В период войн люди привыкли к эрзацам и подделкам. Разыскали дряхлого старика, который уверял, что помнит даже вкус рыбной икры. Он-то и стал дегустатором на первой пищевой фабрике. Лично им опробованные эталоны продуктов хранятся в центральной палате мер и весов.

- Все ясно, - сообразил я, - старикашка страдал хроническим насморком и перепутал все запахи.

Мы возвратились в библиотеку.

Я был подавлен. Теперь стало очевидно, что я не сплю, а действительно нахожусь неведомо где. Безумная тоска охватила меня. Мир, в котором я очутился, стал еще более отвратителен. Итгол старался утешить меня:

- Немного терпения, и вас возвратят обратно, в привычную обстановку.

Я не верил ему. Кто и каким способом сможет возвратить меня на родную Землю?

- Вот эта штука поможет вам развлечься, - Итгол передал мне предмет, похожий на футляр для очков.

Я раскрыл и действительно обнаружил в нем очки.

- Это тот же воквер, только для зрения, - объяснил Итгол. - С помощью этих очков вы сможете читать книги на любом языке.

Он сам выбрал для меня книгу.

- Она поможет вам составить представление о прошлом Земтера. Узнаете, как начиналось вырождение и гибель цивилизации. Действие происходило много веков тому назад, в пору, когда земтеряне жили еще на поверхности. Но то была уже пора упадка, хотя люди не подозревали этого кичились и гордо именовали свое время расцветом прогресса. Книжка была небольшой.

- Что ж, если сюжет увлечет меня, прочитаю ее за день-два, - решил я.

- Ежедневно в эти же часы приходите в библиотеку, здесь мы будем встречаться, - предупредил Итгол и оставил меня одного.

С минуту я глядел ему вслед, пока он не скрылся за дверью. Потом надел очки, подаренные моим неожиданным благодетелем, и раскрыл книгу.

КОНЕЦ ПИРАНЫ

Глава первая

В канун катастрофы выпал небывалый снег. Даже Ивоук не предполагал тогда, что стрелки часов отсчитывают уже последние сутки жизни древней столицы - думал, в запасе, по крайней мере, месяцы.

Настоящий снегопад Ивоун видел лишь в детстве. Он тогда жил не в Пиране, а много севернее. В памяти осталось смутное, но волнующее ощущение чего-то необыкновенного, чудесного: особой мягкой тишины, ласкающей и слепящей белизны, неповторимых запахов.

Ничего подобного в Пиране не случалось за последние полтораста лет. Так сообщили по радио. О снегопаде в Пиране заговорили во всем мире. Редкостное природное явление на время затмило политические и биржевые новости.

Вначале составить представление о снегопаде Ивоун мог лишь по необычайно возбужденному виду экскурсантов, по тому, как много мокра натащили они в собор: от каждой двери тянулись непросыхающие дорожки. Свободное пространство у западного входа загромоздили зонтиками, поставленными для просушки. Из-за них не стало прохода к знаменитому витражу "Спаситель на водах".

На улицу Ивоун смог попасть только освободившись от своей группы. Благо, сегодня у экскурсантов не было охоты мучить его вопросами.

Навалило уже по колено. Для Пираны зрелище было неправдоподобным. Невесомые хлопья беспрерывно падали и падали откуда-то из промозглой вышины. Небывалая тишина окутала город. Приглушенно разносился вязкий шорох автомобилей, скользящих через площадь. Из-под колес расплескивалась полуталая жижа, окрашенная отходами бензина в желтовато-зеленый цвет. К привычной вони битума примешивался запах влажного снега. Что-то позабытое, невыразимо отрадное сулил этот запах.

Подъехал автобус с экскурсантами. Рослый и долгорукий молодой водитель помогал визжащим дамам преодолевать заснеженное пространство в две сажени между автобусной подножкой и распахнутой калиткой в ограде храма. Дорожку к паперти беспрерывно расчищали двое уборщиков. Водитель другого автобуса равнодушно наблюдал эту сцену из кабины. Наконец вся прибывшая группа достигла паперти и скрылась за массивной дверью.

Оба шофера оказались эмигрантами из соседней страны.

Во всяком случае, разговаривали они на одном языке, и было очевидно, что язык этот для них родной. Оба без злости побранили чертовку погоду, затем переключили внимание на Ивоуна. Видимо, они не предполагали, что Ивоун понимает их.

- Какого дьявола эта старая ворона торчит на холоде? Шел бы в собор.

- Тоже, поди, хочет запомнить снег.

- Надолго ли?

- Как знать. Такие вот сухопарые живучи - он еще нас с тобой переживет.

- Может, у него есть сигареты. Не. помнишь, как сказать по-ихнему?

Ивоун сам предложил:

- Закуривайте, пожалуйста, - произнес он. Парни взяли по сигарете. Оба чувствовали себя смущенными.

- Мы тут глупости болтали, вы не обижайтесь, - сказал один.

- Ничего, я привык.

- Вы здесь служите?

- Да. Гидом.

- Правду брешут, будто в алтаре выставлена одна старая картина, которой нет цены? Говорят, ее держат по,а стеклянным колпаком. Только прикоснешься к стеклу - за спиной двое полицейских вырастут.

- Правда, - подтвердил Ивоун.

Он не стал объяснять, что в храме находится всего лишь копия знаменитой картины, а подлинник хранится в старом дворце, и полицейские охранники тоже дежурят там. Он полагал - это известно каждому.

- Простая раскрашенная деревяшка - и нет цены? - усомнился другой водитель.

- Цена есть. Но все равно, что ее нет, - миллионы, - объяснил парень, затеявший разговор.

- Двенадцать миллионов, - по привычке уточнил Ивоун.

Он любил эту картину и старался, чтобы другие составили о ней хорошее мнение. И если уж их чувства ничем невозможно затронуть, пусть хоть цена подействует.

Ивоун давно привык, что экскурсантов больше всего интересуют цены и размеры картин, цены и вес скульптур, их высота. Неизвестно, для чего им нужны эти сведения: никто ведь из них не собирается ни покупать, ни перетаскивать скульптуры с места на место.

Встрече с водителями Ивоун не придал значения, ему и в голову не пришло, что одному из них этот случайный разговор запомнится.

За ночь снегу прибавило вдвое. С утра Пирану буквально осадили туристы. Всем хотелось запечатлеть в памяти древние улицы, утопленные в снегу.

Ночью из северных городов пригнали снегоочистители, Однако справиться с заносом им было не под силу. Снег только сгребли с мостовых на главных улицах. Мокрые ватные горы загромоздили тротуары. Городская канализация не справлялась с потоками талой воды, повсюду образовались ручьи, текущие поверх мостовых. Самым разумным выходом было перекрыть дороги, ограничить наплыв машин, стремящихся в столицу. Но этого никому не пришло в голову. Городские власти радовались возможности урвать куш.

Утром, едва лишь выйдя из дому, Ивоун понял - настал последний день Пираны. Внешне все шло обычным чередом. Ивоуну, по обыкновению, досталась разноязычная группа.

Среди своих коллег он слыл полиглотом. Утверждали, будто он знает более сорока языков. На самом деле Ивоун владел лишь пятью. Но этих пяти было достаточно: в группе всегда находился человек, знающий хоть один из пяти языков.

Ивоун вел экскурсантов обычным маршрутом по кругу вдоль стен храма справа налево. Осмотр начинали с витражей. Даже в дни больших служб, когда к туристам прибавлялись верующие со всего почти города, под старинными сводами не собиралось такого множества народу.

Собор, как и большинство других старых церквей, выполнял двойную нагрузку: служил одновременно и культовым храмом и музеем старины. Среди верующих, погруженных в молитвы, беспечно и развязно прогуливались туристы, выясняющие стоимость картин, высоту колонн и вес скульптур.

- Ну и жаркий денек предстоит нам сегодня, - мимоходом пожаловался Ивоуну знакомый гид.

Они двигались навстречу друг другу. Тот уже закончил осмотр верхней галереи и пробирался к центральному алтарю.

Впервые Ивоун не задержался возле своего любимого витража "Обращение неверных". Назвал туристам только предполагаемую цену. Ему не терпелось взглянуть на город с высоты.

Все улицы и проулки, прилегающие к храму, запрудили автомобили. Это был уже неуправляемый хаос. Никто не обращал внимания на светофоры. Беспрерывно сигналили клаксоны. Автомобилисты, каждый на свой страх и риск, пытались вырваться из затора. Чудаки, они еще на что-то надеялись.

Впервые за тридцать лет безупречной службы Ивоун ушел с работы, никого не предупредив. Он один знал, что произойдет. Давно предвидел это и загодя приготовился. Беспорядки, которые неизбежно начнутся на запруженных улицах Пираны, Ивоун решил переждать дома.

Передачу из Пираны вела туристокая кампания. Ивоун расположился в кресле перед включенным телевизором. Самое поразительное, что даже теперь никто еще не догадывался о близости и неизбежности катастрофы. Операторы снимали город, запруженный машинами, заваленный снегом. Крупным планом давали отдельных пешеходов, бросивших автомобили, отважно бредущих через сугробы. Там и сям автомобили вылезли на тротуары. Все полагали, что это временный затор, какие бывали часто. Пройдет час-два, пробку ликвидируют, и опять можно будет из тесных древних улочек вырваться на просторную автостраду, где заторы невозможны. Но многие уже отчаялись, покинули автомобили, разбрелись по ближним отелям и ресторанам, из окон наблюдали за столпотворением.

Водители автобусов и грузовиков пытались пробиться из города, расталкивая брошенные легковые машины, тараня их своими мощными бамперами. Но тщетно. Этим только увеличивали общий хаос и сумятицу. Глядя со стороны, могло вообразиться, что неразбериху создали сами озверевшие и взбунтовавшиеся автомобили.

Диктор бодрым, хорошо натренированным голосом призывал :

- Спешите в Пирану. Небывалое, захватывающее зрелище. Снегопады у нас бывают не чаще одного раза в полтора столетия. Если вы упустите возможность, второго случая можете не дождаться.

Мысленно Ивоун представил себе загородные трассы.

По ним безудержно мчатся все новые и новые потоки автомобилей. Вырваться из города удается одиночкам. Предотвратить катастрофу, очевидно, уже невозможно.

Все происходило так, как предвидел Ивоун. Автомобили запрудили улицы и переулки, повалили ограды скверов, заполнили площади вокруг памятников и фонтанов, влезли на паперти храмов, давили и корежили друг друга. Даже древнейший из храмов, тот самый, где служил Ивоун, не составил исключения. На телевизионном экране показали знакомую паперть. Автомобили, взгромоздясь один на Другой, подперли все двери. Собственно, это были уже не автомобили, а лом. Владельцы бросили их на произвол судьбы. По-видимому, в храме осталось много народу. Некоторое время они изнутри штурмовали дверь, пытаясь вырваться из заточения. Видно было, как массивный створ ходил ходуном. Потом натиск затих. Должно быть, кто-то из служителей подсказал пленникам, что можно воспользоваться запасными выходами, пока их еще не забаррикадировало. В случае крайней необходимости из собора можно выбраться через галерею. Правда, для этого придется взбираться наверх по винтовой лестнице.

Лишь теперь власти распорядились перекрыть дороги, ведущие в старый город. Но было поздно. Улицы и площади Пираны уже превратились в автомобильное кладбище.

По телевидению выступил премьер, призвал к спокойствию, выдержке, обещал, что через день-два улицы расчистят и город возвратится к нормальной жизни. Премьер улыбался, шутил. Рекламная оптимистическая улыбка во весь экран свидетельствовала о хорошем здоровье и бодром духе немолодого уже главы правительства.

На лицах многих из тех, кто застрял в Пиране, Ивоун замечал точно такие же идиотски-бодрые оскалы, как и у премьера. Черт бы побрал этот дурацкий оптимизм.

Он-то и привел Пирану к гибели. Хваленые на весь мир оптимистические улыбки коренные жители Пираны начинали отрабатывать еще в школе. А после уже улыбались по инерции до самой могилы.

Телевизионные передачи из Пираны не прерывались.

Время от времени Ивбун включал экран. Как развивались события, он знал. Целую неделю провел взаперти. Провизией на этот случай запасся. Ивоун предвидел, что к ресторанам и кафе невозможно будет подступиться. К тому же цены мгновенно вздулись. А вскоре запасы продовольствия в городе иссякли. Подвоза не было.

Началось массовое бегство. Толпы беженцев с трудом и риском одолевали завалы пластмассового и железного лома. Туристские, компании по-прежнему зазывали людей посетить Пирану, обещали небывалое зрелище. Снег вскоре растаял, мутные потоки поглотила канализация. Воздух над городом очистился: мертвые автомобили уже не добавляли в него копоти. Там и сям вспыхнули пожары. Очаги огня залили пеной со специальных вертолетов.

Еще через несколько дней город опустел.

Чего Ивоун не предусмотрел, так это запастись альпинистским снаряжением, А веревка и кошки были просто необходимы. Хотя он жил всего в двух кварталах от собора, на дорогу он потратил почти весь день. К тому же сильно зашиб колено, ободрал локоть, перепачкался в мазуте и до одурения надышался бензинными парами. Когда он наконец проник во внутренний дворик, примыкающий к южной стороне храма, он чуть не замертво упал на ступени лестницы. Долго приходил в себя.

Церковная ограда являла кошмарное зрелище. В нее набились неуправляемые уже автомобили, покинутые владельцами. Залез даже один экскурсионный автобус и, опрокинутый, лежал на боку. Между его колесами застряла малютка "Лайда"- они точно обнялись в предсмертной судороге. Поверх автобуса взгромоздились еще несколько легковых автомобилей. Знаменитая статуя мальчика-язычника, обращенного в веру, украшающая фонтан, чудом уцелела. Сейчас в окружении разбитых автомобилей заметней было изумление в чертах детского лица. Теперь-то ему и впрямь было чем изумиться.

Фонтан продолжал действовать. Только его струи очутились в ловушке хлестали в покореженный кузов. Крики всполошенных птиц, чьи гнезда во множестве лепились под карнизами и вокруг обоих шпилей, терзали душу Ивоуна.

"Господи, они-то при чем?"

Через вход на галерее Ивоун вошел в храм. Все до единой скамьи были опрокинуты. Повсюду горы мусора. Так что первую неделю ему есть чем заняться. Уборка отвлечет его мысли, спасет от отчаяния.

Ивоун и не подозревал, что ему будет чем заняться и помимо собственных мыслей.

Глава вторая

На южных окнах вблизи западного портала сохранились наиболее старинные витражи. Только ради того, чтобы взглянуть на них, стоило пересечь океан. Самые лучшие цветные и объемные репродукции и фотографии не давали верного представления о красках. На копиях запечатлевался лишь один миг, а витражи не были застывшими: от освещения менялась не только яркость и прозрачность многоцветных стекол, но по-другому смотрелось все изображение. Солнечные лучи приглушали одни детали, то, напротив, высвечивали их. Никакое другое изображение не способно так сильно изменять настроение человека, то умиротворяя, то будоража его дух,

На эти витражи Ивоун не мог насмотреться. Чтобы не утомлять ноги, он принес сюда стул.

Порядок в храме он давно навел. На это ушло несколько дней. Он и прежде любил бродить, по пустому собору.

Правда, совсем пусто, как теперь, здесь никогда не бывало. Ему и сейчас беспрерывно мерещились звуки: то шорох чьих-то шагов в отдалении, то музыка церковного гимна, проникающая из подземных алтарей сквозь потайные колодцы в стенах. Средневековый храм воздвигали на развалинах древнего, языческого. Про алтари и молельни, замурованные в фундаменте, вскоре позабыли. Заново их открыли лишь в середине прошлого века, когда прокладывали новый водосток. Заброшенные, засыпанные песком и почвой старые молельни расчистили, провели вентиляцию, заново освятили древние алтари. После этого там так же начали справлять службы. Часть подземных галерей и камер превратили в склады.

Ивоуну почудились тихие голоса, шедшие вроде бы из ближней исповедальни. Вначале он не придал им никакого значения: он уже привык, что в пустом храме постоянно слышатся посторонние звуки. Лишь услыхав, как снаружи торкнулись в дверь, он отвлекся от витража. Кто-то пытался открыть дверь.

- Нам ничего не сделать. Конечно, там никого нет,- явственно послышался Ивоуну женский голос.

Ивоун и сам не мог объяснить, как это получалось, но по голосу он мог составить более точное представление о человеке, чем по его внешности. Вот и сейчас по двум лишь фразам за дверью храма он вообразил себе женский облик, взволновавший его. А Ивоун был искренне убежден, что такое уже невозможно. Ежедневно он видел сотни туристок. Среди них попадались красавицы. Верно, не часто, но попадались. Только, увы, самыми красивейшими из них он мог любоваться линь пока они не раскрывали рта. При первых же звуках голоса чары мгновенно рассеивались. Голос человека помогал Ивоуну проникнуть в тайники души, как выражались в старину. И тайники эти почти всегда оказывались мутными.

Женский голос, подобный только что услышанному, грезился ему в сновидениях. Правда, давно, еще в ту пору, когда он был молод и чувственные сны нет-нет да и смущали его.

- Может быть, мы найдем там хотя бы медикаменты.

По звуку мужского голоса Ивоун не мог судить о внешности. Такого дара ему не дано. Лишь за одно он мог поручиться: тот, кто произнес последнюю фразу, волевой и сдержанный человек, и сейчас, в эту минуту, он испытывает мучительную боль.

- Но как мы попадем внутрь?

В женском голосе прозвучали усталость и отчаяние.

- Подождите, я помогу вам,-вскричал Ивоун.

- Там люди,- удивилась женщина.

- Да,- да,- подтвердил Ивоун, весь захваченный обаянием ее голоса. Он позабыл даже, что дверь подперта намертво, ее не смогла открыть целая толпа. С минуту он понапрасну пытался хоть чуточку увеличить зазор. С наружной стороны ему помогали женские руки. Похоже, что мужчина совсем плох. Зазора между колодой и створом двери хватило только просунуть ладонь. У женщины были длинные и выразительные пальцы. Ивоун нисколько не удивился: у женщины с подобным голосом все должно быть прекрасно и выразительно.

Лишь сейчас он сообразил, что им вовсе не обязательно ломиться в дверь,- есть запасной вход. Он растолковал им, как пройти в лестнице. Сам отправился встречать.

Ему нужно было пересечь почти весь храм. В мраморной купели от последней службы осталась неслитая вода. В сумраке она блестела, точно зеркало. Он непроизвольно задержался здесь. В глубине отражения разноцветно сверкали витражи, неясно вырисовывались колонны и скульптуры. Собственное отражение Ивоун разглядел не вдруг. Лицо худощавое, продолговатое, рассечено несколькими глубокими морщинами. Возраст по внешности определить трудно. Уверенно можно сказать лишь - не меньше сорока пяти. И в чертах вроде бы заметно благородство. Это он придумал не сам: многие уверяли, что он похож на одного знаменитого актера. А тот обыкновенно играл роли отважных и благородных героев.

"Дурак. Старый дурак",- мысленно произнес Ивоун своему отражению.

Когда он поднялся на галерею, мужчина и женщина уже пробирались через загромождения разбитых машин. Сверху он подсказывал им, где меньше завалов. Правая рука у мужчины висела на перевязи, раненое плечо все еще кровоточило. Видимо, повязку сделали наспех из того, что нашлось под рукой. Похоже, что на нее ушли рукава от женского платья - они явно оторваны. Женщина была проворна, легко взбиралась поверх кузовов и помогала мужчине. С виду ей не больше двадцати шести лет. Наконец они достигли нижних ступеней.

Прежде всего Ивоун привел их к купели - здесь можно промыть рану под краном. Сам поспешил в кладовую за медикаментами. Вот и понадобились его запасы. Шум воды, текущей из крана, разносился в пустоте. Ивоуну слышались голоса.

- Больно? - спрашивала женщина, и Ивоун страдал вместе с ней.

- Вытерплю,- заверил мужчина.

- Господи, как только нас угораздило. Кажется, еще один осколок...

Некоторое время длилось напряженное молчание. Ивоун непроизвольно замедлил шаги. Он не переносил вида чужих страданий, боялся, что ему станет дурно, если он увидит обнаженную рану.

- Слава богу, извлекла.

По голосу совершенно ясно, каких мучительных усилий стоила ей эта операция...

- Поражаюсь, как ты терпишь?

- Я - мужчина.

- Тяжкая это ноша - быть мужчиной.

- Утешает одно: быть женщиной-не легче.

Ивоун с- полминуты уже находился невдалеке от купели, не смея приблизиться к ним. Бинт, вату и склянки с настоями он положил на мраморную приступку - женщина могла свободно дотянуться до всего.

- Да подойдите же, помогите,- измученным голосом позвала его женщина.

Ивоун сделал еще-два шага и застыл рядом с ней, ощущая ее прерывистое дыхание, готовый выполнить любую команду. Он не смел только взглянуть на рану.

- Подайте пинцет. Будьте же порасторопней! Несправедливость обвинения, к тому же произнесенного ее голосом, потрясла Ивоуна. Он исполнял все ее команды, по возможности стараясь не смотреть на окровавленную руку. Мужчина держался стойко, пытался даже острить. И только крупный пот, выступивший у него на лбу, выдавал, каких усилий стоило ему показное мужество.

- Вот и все,- сказала женщина, закончив перевязку.

Ивоун облегченно вздохнул и осмелился взглянуть на забинтованную руку. Однако тут же отвел глаза: свежая кровь проступила сквозь повязку.

- Найдется у вас снотворное?- спросила женщина.

Уже одно то, что она обратилась к нему без недавней раздражительности, обрадовало Ивоуна.

- Конечно. Я захватил.

- На вот, прими,- повернулась она к пострадавшему.- Тебе необходимо уснуть.

- Ничего, перетерплю,- сказал тот, но все же принял таблетку.- Через пару дней заживет.

- Заживет,- согласилась она:- Боюсь только двух дней будет мало. Оставаться долго здесь опасно.

- Ты слишком мрачно настроена.

- Рада бы стать оптимисткой, да нет оснований. Где здесь можно прилечь, отдохнуть?- обратилась она к Ивоунy.

- Удобней всего в исповедальне,- указал он на крытую черным сукном кабину северного придела. - Есть еще несколько исповедален,- прибавил он на тот случай, если окажется,- что им нужны отдельные спальни. Похоже, верно, что они близки между собой, но как знать.- Переносные кровати есть в подвале. Я принесу - они не тяжелые.

Он чуть не бегом кинулся к лестнице. Возвращаясь с двумя складными кроватями, на лестнице почувствовал cлабую одышку.

"Что это на меня нашло? Веду себя совсем как мальчишка".

Женщина спустилась навстречу ему.

- Хочу помочь вам.

- Да право же, это такой пустяк.

- Нет, давайте мне, пожалуйста, одну,- почти отняла она у него складную кровать.- Ой, она и в самом деле легкая.

- Придется еще раз спуститься. Я совсем забыл о постелях. Это добро держали здесь для паломников,- пояснил он.

На лестничном повороте она задержалась.

- Ради бога, не сердитесь на меня за давешнее,- повинилась она.- Я устала, измучилась... Впрочем, это не оправдание.

- Почему вы очутились в городе сейчас?-спросил Ивоун. Ему казалось чудовищным, что она просит у него прощения. Женщина обрадовалась вопросу.

- Мы с Силсом давно мечтали побывать в Пиране. Вернее, я мечтала. Он-то уже бывал. Он всюду успел.

При этих словах она взглянула на Ивоуна так, будто ждала от него подтверждения. А ведь и в самом деле лицо мужчины показалось Ивоуну знакомым. Он только не придал этому значения сразу.

- Теперь настала моя очередь,- продолжала женщина после недолгой заминки.- Такой кошмар! Кто бы мог подумать.

- Люди предпочитали не думать о будущем. Оптимизм - наше национальное свойство.

- Увы, наше тоже,- признала женщина.

"Выходит, иностранка,- про себя отметил Ивоун.- А по выговору этого не скажешь".

- Это я во всем виновата...

- Вы берете на себя вину прогресса?

- Как вы сказали?- не оценила она его остроты.

- Я хотел сказать: гибель Пираны была неизбежна - таково зло технического прогресса.

- Вы считаете - Пирана погибла? Вчера по радио сказали - скоро начнут расчищать.

- Вы счастливый человек: верите обещаниям.

Молчание затянулось. Тревожная мысль изменила выражение ее лица. Видно стало, что давеча он ошибся,- ей больше двадцати шести. Она уже хорошо знает боль разочарований. И только ее оголенные руки, глядевшие из-под оборванных рукавов, были по-молодому налиты упругой крепостью, точно у спортсменки.

- Вы правы,- тихо произнесла она.

- В чем я прав?- не понял я.

- Обещаниям нельзя верить. Им верят лишь тогда, когда не видят другого выхода. Вера спасает людей от безумия.

Он взглянул в ее расширенные глаза - страх и тревога стыли в их глубине. Она легко взбежала по верхнему маршу лестницы. Мужчина, баюкая больную руку, сидел на жесткой скамье вблизи исповедальни. Ивоун помог ей установить переносные кровати. Они заняли почти всю кибитку, проход между ними был совсем узким.

Вместе спустились в подвал вторично за постелями.

На этот раз оба молчали, не возобновляя разговор, между ними установилась уже та близость, при которой молчание не сковывало.

Расстелив постели и уложив раненого, она сама разыскала Ивоуна. Он, впрочем, никуда и не уходил, стоял посреди храма, делал вид, что рассматривает витражи.

Благодарю вас,- сказала она.

- Наверное, я напрасно завел давеча разговор о гибели,- сказал он.Вам и без этого хватает огорчений.

- Рано или поздно мы поняли бы это, если бы даже и не встретили вас. Наше счастье, что встретили. Не знаю, что бы мы делали. Почему вы здесь? Один?

- Я всегда был один,- уклонился он от прямого ответа.

- Господи, как давно я мечтала побывать здесь. Воображала, как войду в собор, как растеряюсь от внезапности, от того, что мечта сбылась, как молча буду ступать по каменным плитам, слушать орган. Проведу здесь неделю, чтобы освоиться, привыкнуть, иначе растеряюсь, когда...

Она вдруг замолчала и поглядела на Ивоуна.

- Одной недели мало,-сказал он машинально.

- Вы правы. Мало. Однажды мне в руки попалась книга об этом храме... Я и прежде до нее много читала, заглядывала в путеводители. Но с этой книгой ничего нельзя сравнить. В ней есть... есть настоящее вдохновение. Так мог написать лишь человек, до безумия влюбленный в храм, в его историю, в его красоту. Мне кажется, я способна понять его.

Она замолчала. Ее взгляд был обращен кверху, на витражи южных окон.

- Здесь есть какое-то волшебство, не иначе,- сказала она.- Мне кажется, что люди, которые создавали это, должны были испытывать нечто... Я не могу выразить этого чувства словами.

"Не сплю ли я?"-подумалось ему. Всю жизнь мечтал он о подобной встрече, не просто с туристом, а с чувствующей душой, родственной его душе. В мечтах это всегда была женщина, прекрасная и юная. Впрочем, не обязательно юная. Даже, напротив, пожившая. Чувства юных не глубоки, поверхностны. Юные способны впадать в экзальтацию - это верно,- но по-настоящему глубоко чувствовать еще не умеют. И вот мечта сбылась встретил. Он невольно хмыкнул. Очень уж не вовремя сбылась его мечта.

Она поглядела на него смущенно.

- Вам смешна моя восторженность?

- Ничуть. Это вы должны рассмеяться над старым дуралеем. Вы сделали меня счастливейшим из смертных.

- Счастливейшим?- поразилась она.

- Да, именно.- Он обезоруживающе улыбнулся ей.- Это смешно. Но я тридцать лет мечтал встретить хоть одного человека, способного испытывать те же чувства, какие испытываю сам. Мое имя Ивоун Раст.

- Так это вы!-Она внимательно посмотрела в его лицо.- Конечно же, вы. Как только я не сообразила сразу. Кто же еще мог остаться здесь, кроме вас?

- Вам это не кажется смешным?

- Помилуй бог. Я понимаю вас.

Он испугался, что у него вот-вот могут брызнуть слезы, и отвел взгляд в сторону.

- Вам следует что-то предпринять,- сказал он.- Я остаюсь здесь - это решено. А вам... Вам необходимо чтото предпринять, не откладывая. Иначе будет поздно.

- Иначе будет поздно,- эхом повторила она его последние слова.-Как только у Силса зарубцуется рана, мы попытаемся выбраться. Боюсь, что несколько дней нам придется побыть вашими гостями.

Он хотел сказать, что они могут оставаться в храме, сколько им будет угодно, но вовремя спохватился, понял, насколько бестактным может показаться его гостеприимство сейчас.

- Если вы не против, я хотела бы воспользоваться вашими знаниями и побывать во всех закоулках собора, особенно на галереях. Они так чудесно описаны в вашей книге.

- Готов сопровождать вас повсюду.

Неожиданно снова забарабанили в дверь.

- Эй!- послышалось снаружи.- Есть здесь кто-нибудь?

Они поспешили к выходу. Человек приоткрыл створ и протиснул руку. Ладонь была черной от мазута.

- Не надрывайтесь понапрасну,- сказала женщина.- В церковной ограде с южной стороны увидите лестницу. По ней можно взобраться на галерею.

- Понял. Есть там еще кто-нибудь?

- Кто вам нужен?

- Мужчина с сильными руками.

- Здесь двое мужчин, но у одного повреждена рука рассчитывать на его помощь нельзя, а у другого...

Она замялась. Ивоун пришел ей на выручку:

- А у второго мужчины нет сильных рук. Если вам нужно перетаскивать тяжести, он плохой помощник.

- Что у вас там случилось? Кто-нибудь пострадал? спросила она. - Может быть, мы все вместе...

- Это мысль,- подхватил мужчина за дверью.- Втроем мы осилим. Я один волок пять кварталов, и ничего. Но я совсем выбился из сил.

- Продвигайтесь в ограду, мы отправляемся навстречу вам.

- Нам не хватает еще одного пострадавшего - будет лазарет,- сказала она, когда они отошли от входа.

За дверью слышался металлический лязг и громыхание: кто-то взбирался на автомобильный кузов.

Они поднимались уже по винтовой лестнице на галерею, когда женщина внезапно остановилась.

- Пожалуй, мне уже пора представиться,- сказала она. - Зовите меня Дьела.

Ивоун, слегка растерявшись от неожиданности, пожал ее руку. К его удивлению, женские пальцы оказались сильными и твердыми.

- Очень рад,- сказал он.

Ее мгновенный пристальный взгляд смутил его: женщина явно ожидала другой реакции.

Когда они поднялись, незнакомец находился уже в ограде. Это был сухопарый рослый детина в рабочем комбинезоне. В его движениях замечалась детская неуклюжесть, а вместе с тем он ни разу не оступился, не поскользнулся и вообще одолевал препятствия довольно легко. К тому же еще волок на горбу какой-то громоздкий короб, смахивающий на детский автомобиль.

- Слава богу, пострадавших не видно,- облегченно вздохнул Ивоун.

Видеть снова кровь ему не хотелось.

- Если не считать того, что парень, очевидно, потерял рассудок, сказала Дьела, - то пострадавших и верно нет. Бросьте эту тележку!крикнула она.

Карабкаться через наваленные автомобили Ивоун и Дьела посчитали необязательным, предоставили полоумному детине корячиться, со своей ношей в одиночку. Лишь когда он достиг лестницы, помогли ему затащить коляску наверх.

- А без этой игрушки вы не могли обойтись? - поинтересовалась Дьела.

Мужчина обиделся, совсем по-детски надул губы.

- Это не игрушка,- возмутился он.- Вы сами скоро убедитесь.

Судя по его манерам и выговору, он не был простым рабочим, как это можно было заключить по его одежде.

Втроем на винтовой лестнице поместиться негде. Детина взгромоздил коляску на плечи - она была довольно-таки тяжелой - и впригиб начал спускаться вниз.

- Пожалуйста, придерживайте,-взмолился он.-Я могу повредить мотор. Какой болван строил такие тесные лестницы?

- Средневековые строители не подумали, что в храм придется затаскивать автомобили.

Ивоун поймал себя на том, что говорит в несвойственной ему манере. Не будь рядом Дьелы, ему и в голову не пришло бы острить.

Наконец они спустились вниз. Незнакомец бережно установил свою тележку на каменные плиты пола. Он словно не замечал ничего вокруг, занимался только ею. Возможно, он и в самом деле спятил. Но, суди по его на редкость, добродушному выражению лица и какой-то располагающей к себе детской неуклюжести, новый компаньон не представлял опасности для окружающих. Пусть малый почудачит.

В конце концов он никому не мешает со своей тележкой.

А незнакомец словно и позабыл про них, полез внутрь моторчика, начал орудовать отверткой и ключом.

- Зачем вы с таким трудом спасали свою малютку? - поинтересовалась Дьела. - Вокруг тысячи машин. Среди них можно отыскать целую.

- Те отжили свой век. Их давно пора на лом, - горячо заговорил детина, словно давно ждал вопроса. - Они только пожирали нефть и загрязняли воздух. Моя в сотни раз экономней, и от нее почти нет копоти. Вода тут есть?

- Сколько угодно. - Ивоун показал в сторону купели. - Пейте на здоровье.

Незнакомец не захотел расстаться со своей игрушкой даже и на одну минуту - покатил ее с собой. Только Ивоун ошибся: чудак хотел не пить, ему понадобилось залить воду в мотор. Лишь после этого он напился сам.

Ивоун и Дьела перестали обращать на него внимание.

- Пожалуй, нам прежде следует заняться обедом - потом уже начнем осмотр, - сказала Дьела. -- Я совсем позабыла про еду. У нас с Силсом со вчерашнего дня не было ни крошки во рту.

Они вместе направились в каморку, расположенную позади восточного придела. Здесь Ивоун оборудовал свою кухоньку и перетащил сюда из подвала часть провизии.. В каморке установлена электрическая плита, на которой служители расплавляли воск.

Дьела занялась обедом. Ивоун подавал ей посуду и продукты.

- Увы, только консервы, - сказал он.

Они оба позабыли про чудака и его коляску, когда позади алтаря раздался дикий треск, напомнивший пулеметную стрельбу. Треск вскоре затих внутри храма разносилось только урчание мотора. Наверное, это был не очень сильный мотор, но его позабыли оборудовать глушителем. Ивоун выглянул сквозь прореху в занавеси. Через нее церковные служки имели обыкновение подсматривать, что делают прихожане и есть ли среди них хорошенькие девицы.

Машину трясло от напряжения. Для ее размера мотор был слишком сильным. Долговязый устроился на сидении. Непонятно, как ему это удалось. Зрелище было забавным. Детина дернул за какой-то рычаг - коляска затряслась в предсмертных судорогах, казалось, вот-вот должна развалиться. Неожиданно она рванулась с места и, вихляя из стороны в сторону, помчалась вдоль центрального прохода. Полоумный детина едва управился с рулем, не врезался в кафедру, чудом развернулся и покатил по боковому проходу вдоль северного нефа, позади колоннады. Ему было где разогнаться. Он сделал два полных круга и остановился возле Ивоуна и Дьелы, вышедших из каморки. Автомобильчик запустил в вишину собора гулкую трель, чихнул и затих. Лицо детины выражало детский восторг.

- Ну как? -весь светясь от блаженства, спросил он.

- Забавная игрушка.

Ивоун решил пока ни в чем не перечить ему.

- Игрушка! - воскликнул тот обиженно.

- Простите, - поспешил Ивоун загладить ошибку. - Не знаю, как назвать. Кстати, как ваше имя?

- Брил, - коротко бросил тот. - Это отнюдь не игрушка. Это - мое изобретение.

- Очень своевременное и нужное изобретение. - Ивоун опять поймал себя на том, что пытается острить для одной Дьелы. Не будь ее рядом, ему бы и в голову не пришло иронизировать над несчастным.

Брал принял его слова всерьез.

- Вы так находите? - обрадовался он.

-- Да, разумеется, - не мог удержаться Ивоун. - Именно сейчас и настало время изобретать автомобили.

- Вот... Видите, - Брил произнес это торжествующим гоном так, словно обращался к кому-то еще, кроме Ивоуна и Дьелы. - Я верил, что меня поймут. Позвольте пожать вашу руку, - подскочил он к Ивоуну. Ладонь Брила по-прежнему оставалась в мазуте, была немного липкой.

- До каких пор можно загрязнять воздух отходами бензина! - воскликнул он.

- Ваша работает без горючего?

- Как? - поразился изобретатель. - Разве вы не видели? Я же заливал воду. Простую воду!

- Да, совершенно верно, - подтвердил Ивоун, все еще ничего не понимая.

- Я задался целью изобрести двигатель на воде. И вот, - торжествующе указал Брил на свое уродливое детище. - Это же так просто. Но когда я пришел к этим чурбанам в патентное бюро - меня просмеяли. Тогда у меня не было модели, одни выкладки. И они не поверили. Не захотели даже смотреть. Не понимаю, почему раньше никому не приходило в голову. В воде заключена масса энергии. Нужна лишь высокая начальная температура, чтобы начался распад. Для этого я использовал обычный бензин. Его расход будет пустячным. А затем...

Брил торопился изложить суть своего изобретения. Но Ивоун не слушал: в технике он не разбирался.

- Вам не кажется, что вы несколько запоздали со своим изобретением?-вмешалась в их разговор Дьела.

- Почему запоздал?

- Вам ничто не показалось странным, когда вы пробирались сюда?

- Да... Действительно, - в некотором замешательстве пробормотал Брил. - На улицах стало очень тесно. Я не мог найти места, чтобы опробовать модель... Да, - неожиданно он прервал себя. - А что произошло? Почему мне не встретился ни один человек? Последний месяц я никуда не выходил из дому. Я только сегодня закончил работу...

- Если вы хотите запатентовать изобретение, вам нужно немедленно выбираться из старого города.

- Но я же не смогу идти с ней так далеко.

- Бросьте. Сделаете новую модель.

- Вы сказали бросить?

- Если хотите спасти изобретение и заодно жизнь бросьте.

- Жизнь? Зачем мне жизнь, если не будет?..

- Смастерите новую модель.

- На эту ушло три года.

- Вторую закончите быстрее.

- Нет... Не знаю, чего вы добиваетесь...

- Вы подозреваете, что я хочу присвоить вашу модель? - разгадал Ивоун сомнения изобретателя. - Уничтожьте ее.

- Уничтожить?! Вы предлагаете уничтожить?

- В общем, это ваше дело, поступайте, как хотите.

Ивоун уже понял, что имеет дело с маньяком изобретателем. Рассуждать здраво тот сейчас не способен. Пусть оглядится, придет в себя, одумается... Если только у него будет время одуматься.

Глава третья

Ивоун пробудился от жуткого грохота. Он отдернул занавес и посветил фонариком. Слабый луч не достиг противоположной стены собора, в свет попадали ближние ряды скамей. Посредине храма Ивоуну померещилась чья-то тень.

- Кто там?

На его голос отозвалась одна подкупольная пустота.

Из другой исповедальни, где расположились на ночлег Дьела и Силе, так же блеснул луч света, увязнувший в темноте. В третьей исповедальне безмятежно храпел

Брил. Недавний грохот не разбудил его. А может быть, и грохот, и мелькнувшая тень пригрезились? Но нет. На этот раз Ивоун отчетливо расслышал быстрые шаги и, поведя лучом, на мгновение увидел бегущего человека. Тот сразу же отпрянул за колонну. Ивоун в ночной пижаме, надев башмаки на босу ногу, направился в сторону колонны. Из другой исповедальни наперерез ему двигалась Дьела.

- Кто там? Выходите. Вам не причинят вреда,- сказал Ивоун, сам вдруг ощутив опасность. Из-за мраморной колонны вынырнул человек. В руке у него что-то блеснуло.

- Не смейте! Сейчас же бросьте свой кинжал!- крикнула Дьела.- Вы с ума сошли!

Неизвестный, в растерянности жмурясь от яркого света, смотрел в сторону, откуда раздался женский голос.

- Кто вы такие?- хриплым голосом с заметным южным акцентом спросил он. Видимо, женский голос смутил его, удержал от безрассудства.- Вас поставили сторожить? Живым я не дамся.

- Господи, да что вам нужно? Что тут сторожить? От кого?- изумился Ивоун.

- Послушай, это ты, что ли, старик?

Ивоун по голосу узнал одного из водителей экскурсионных автобусов, того самого парня, который спрашивал цену картины.

- Я,- недоуменно ответил он.

- Это ты брехал, будто икона стоит миллионы?

- Вы явились за ней?-не поверил Ивоун.-Так берите. Ее никто не стережет - это же копия. Подлинник во дворце.

- Выходит, набрехал, старый мошенник!

- Грубиян,- возмутилась Дьела.

- Я думал, вам известно, что в храме выставлена копня, об этом написано во всех проспектах.

- Сроду не читал ваших дурацких проспектов.

- Так вы и в самом деле грабитель?-поразилась Дьела.

- Грабитель?-переспросил ночной гость, опять насторожившись.

За спиной Дьелы из темноты неслышно появился Силе. Видимо, шум разбудил его тоже. Вор пристально вглядывался в темноту. Лишь увидев перебинтованную руку, успокоился.

- Мой автобус застрял здесь неподалеку,- сказал он, обращаясь к Дьеле.- Только это уже не автобус - хлам. Я остался не у дел. Надо свести счеты кое с кем.

- Вы хотите убить человека?- отшатнулась от него Дьела.

- Стоило бы укокошить. Да не хочу рук марать. Если уж идти в тюрьму, так, может, лучше не за убийство. По крайней мере, есть шанс какой-то. Вдруг выгорит. Вспомнил про эту икону. Какая-то дощечка - и миллионы. На тюрьму я все равно решился, значит, ничего не прогадываю. А шанс есть,повторил он свой довод.

- Оригинально,- усмехнулся Силе.- Вы разумный человек, если так рассуждаете.

- Не больно-то разумный, коли в кармане пусто,- не согласился вор. Это не совсем верно. Точнее, совсем не верно. Примеров тьма. Вы не исключение.

И опять голос Силса показался Ивоуну знакомым.

Где-то он слышал его раньше. И манера говорить короткими фразами. И лицо. Ивоун был уверен, что видел этого человека прежде.

- Жратвы у вас нет?- спросил грабитель.

- Сколько угодно. Только консервы.

- Консервы так консервы.

Силе и Дьела удалились в свою исповедальню, некоторое время сквозь черный занавес слабо просвечивал луч фонарика, потом погас.

- Как ваше имя?- поинтересовался Ивоун, сопровождая ночного гостя в кладовую.

- Щекот, - назвался тот.

Имя это или прозвище, парень не уточнил. У иностранцев имена частенько бывают необычными, попробуй разобраться.

Ивоуну не спалось. В храме было тихо и пусто. Стеклипы верхних этажей только что осветились. На нижних разглядеть цветное изображение еще невозможно - выделялись только отдельные цвета. Лучше всего алый.

Каменный пол вблизи центральной кафедры усыпан осколками стекол. Колпак, защищающий копию прославленной иконы, одной из самых древнейших работ, разбит вдребезги Этот шум и разбудил Ивоуна среди ночи. Сама копия валялась тут же, брошенная вспугнутым грабителем. На ней отпечатался грязный след подошвы. Ивоун поднял ее и стал протирать. Смолистая жирная грязь не поддавалась.

- Так ты, старик, говоришь - она ни черта не стоит? Ивоун не слышал, когда подошел Щекот, и вздрогнул от неожиданности. У этого парня способность подкрадываться неслышно тем более поразительная, что на ногах у него не какие-нибудь чувяки, а обычные ботинки.

- Здесь должна быть указана цена,- сказал Ивоун и повернул икону обратной стороной.- Двести пятьдесят лепт.

- Всего-то!

- Это еще приличная цена. Обычная репродукция стоит не больше десяти. Эта изготовлена на такой же точно доске, как и оригинал. Ее не так-то просто отличить от подлинника.

-- А та, настоящая,- двенадцать миллионов?

- Двенадцать миллионов,- подтвердил Ивоун.

- Темнишь, старик. Если так просто изготовить подделку, что ее сразу и не отличишь, какой дурак захочет платить миллионы? Брешешь, поди?

- Я говорю правду.

- Ивоун говорит правду.- Это к ним подошла Дьела.- Как вы можете разговаривать таким тоном с человеком старше вас?

- Я же ничего такого не сказал. Извини, старик.

Странно было видеть длиннорукого смущенным.

- Доброе утро, господа.- Это к ним подошел заспанный Брил. - Где здесь можно принять ванну?

- Ванну?- переспросил Ивоун.

Похоже было, что изобретатель так и не уяснил еще, где он находится. Дьела и Щекот невольно рассмеялись, Щекот только в первое мгновение насторожился, увидев Брила. Простодушная, к тому же еще и заспанная физиономия изобретателя внушала доверие.

- Ванну здесь не догадались поставить. Есть купель, но вам в ней не поместиться. Помыться можете под краном в подвале. Вход позади колоннады,указал Ивоун.

- Ты извини, старик,- снова повторил Щекот, когда Брил ушел.- Кто бы на моем месте не вышел из себя? И ты, дамочка, не обижайся. Перепугал я вас ночью. Хорошо еще, ты вовремя голос подала. Я как услыхал - баба, остановился. А то ведь прикончил бы. Я нож на звук бросаю без промаха.

- Бандитская сноровка,- заметила Дьела.

-- Так уж и бандитская?- усмехнулся Щекот.- В горах, откуда я родом, метать нож - первое развлечение. Туристы валом валят посмотреть. Мне бы пожрать немного, да буду сматывать удочки.

- Пойдете убивать своего шефа?-спросила Дьела.- Или как там по-вашему; пришить?

- Черт с ним, пускай живет. -К себе в горы подамся. Жалко, с пустыми руками.

Громкий стук в дверь все у того же западного портала оборвал их разговор. Щекот заподозрил неладное, схватился за нож.

- Кто там?

- Откуда нам знать, - сказала Дьела. - Возможно, ломится еще один грабитель - самое время грабить.

- Знаю я эти штучки. Вызвали полицию?

- Да, вызвали, - поддразнила его Дьела.

- Приму грех на душу, - пригрозил Щекот.

- Принимай - сразу и замолишь. Как-никак храм.

Все трое приближались к двери, в которую не прекращали барабанить снаружи.

- Есть там кто-нибудь? - кричали в приоткрытый створ.

- Вы хотите попасть в храм? - спросил Ивоун и сам подумал, что задает глупый вопрос.

- Еще как, - раздалось за дверью,.- голос, по-видимому, принадлежал молодому мужчине.

- Вода у вас есть? - спросили из-за двери, на этот раз старушечьим голосом.

- Сколько угодно.

- Мы буквально умираем от жажды.

- Не преувеличивайте, милая тетушка, - возразил ей парень за дверью.

Ивоун растолковал им, как пройти.

- Господи, опять лезть через проклятущие автомобили. - Это был уже третий человек - похоже, старик.

- Ни черта с вами не сделается,-подбодрил его тот же парень.

- Бросьте меня, - взмолился старик, -- нету моих сил.

- Бросать раньше следовало. Из-за тебя и мы все измучились.

- В храме наше спасение, - высказалась старушка,

- Умница ты, тетушка Урия, - похвалил ее задира. -Только помоги нам у тебя сила еще есть.

Там находился еще кто-то: Ивоуну почудился молодой женский голос слов он не расслышал.

Так и оказалось. Когда они поднялись на галереи, увидели в ограде четверых. Те продвигались медленно. Много хлопот им доставлял хилый старик. Он едва держался на ногах.

Первым делом гости накинулись на воду. Они почти трое суток провели в старом городе, ночевали где придется, чаще в брошенных автомобилях. Все три дня почти ничего не ели и не пили. Лишь дважды им удалось разжиться водой, оставшейся в радиаторе брошенного автомобиля. Но большей частью радиаторы были пусты. Все машины так сильно покорежило, что вода давно вытекла через пробоины или же была совершенно непригодной для питья, смешалась с мазутом и бензином.

Ивоун впервые видел людей, мучимых жаждой. Поразительно, с какой жадностью набрасывается человек на воду и как много способен выпить.

Дьела и Щекот тем временем позаботились о еде: она приготовила кофе, он вскрыл несколько консервных банок. Завтракать собрались все вместе. Появился и раненый Силе.

За ночь боль у него немного ослабла, он теперь улыбался без натуги, и движения его стали менее скованными. Руку по-прежнему держал на перевязи.

Ивоун, как и вчера, напрасно мучился, вспоминая, где же он видел этого человека прежде.

Востроносая старушка умиленно озирала храм, беспрерывно восклицала:

- Радость-то какая. Исцеление души!

Девица при этих словах каждый раз фыркала, а парень подбадривал старушку:

- Исцеляйся, исцеляйся.

Оба, и парень, и девушка, не держи они себя столь вызывающе, произвели бы на Ивоуна неплохое впечатление. Особенно недурна была девушка. .Правда, этакая вот кра. сота обыкновенно соединяется с непробиваемой глупостью и особенным женским чванством. Судя по всему, она привыкла к мужскому вниманию и долгие пристальные взгляды Щекота и Брила принимала как должное. И имя у нее нежное, круглое-Плова.

Старичок, более остальных измученный переходом, страдал от болей в пояснице и суставах. Ели неторопливо и молча.

Выражение постоянной напускной умиленности сильно портило в общем-то довольно благообразное лицо старушки Урии.

.За много лет службы гидом Ивоуну часто приходилось встречать представителей вымирающего племени паломников. Их становилось все меньше и меньше, но вовсе они никогда не переводились. Но столь отчаянных, как эта дряхлая пара, нужно поискать.

Урия и ее супруг - имя у него было под стать - Ахаз - пешим ходом прошли добрую половину материка, совершая паломничество в Пирану. Онипочти достигли цели, когда произошла катастрофа. Урия посчитала, что бог нарочно поставил им это препятствие, дабы испытать их твердость. Одни без посторонней помощи они не отважились идти по улицам, загроможденным автомобилями, наняли тетушкиного племянника. Тот, во-первых, хорошо знал Пирану, во-вторых, был силен и бесстрашен. А в-третьих, никто больше не соглашался рисковать.

Сейчас он злился, что продешевил, запросив с них всего лишь одну тысячу лепт.

- Напрасно тащились, - сказал он, обращаясь преимущественно к тетушке Урии: именно она была заводилой. - Тут даже и молебен некому отслужить все разбежались.

- Молитва в душе, - смиренно пробормотала старушка.

- А если в душе, на кой ляд тащились? Помолилась бы в спальне. Где грешила, там и замаливала бы грехи.

- Не богохульствуй, Калий, - измученным голосом призвал Ахаз. Нехорошо в божьем храме.

- Вот пусть бог и придумывает мне другие мысли. Или он уже не хозяин здесь?

- Что верно, то верно - не хозяин, - неожиданно подтвердил Щекот. Туристы тут хозяйничали.

Плова окинула его внимательным, оценивающим взглядом. Настороженно и неприязненно поглядел на Щекота и Калий.

"Поскорее бы они все выбирались отсюда",-подумал Ивоун, мысленно исключая из числа "всех" Дьелу. Но только и ей лучше не оставаться здесь долго.

- Не только в соборе и не только в Пиране - повсюду хозяйничали туристы, - прибавил Силе. - Сначала они своими автомобилями загрязнили воздух, а теперь автомобили взбунтовались и прогнали из города самих туристов.

- Я давно говорил-пора на слом их,-чуть ли не вскричал Брил, влезая в разговор. - Мой автомобиль...

- Ваш опоздал. Да они и не согласились бы променять свои метеоры на какой-то тихоход, - сказал Силе.

- Тихоход? - возмутился Брил. Мгновенно забыв про еду, он выскочил из-за стола и помчался в свою каморку. Вскоре там оглушительно затрещал мотор.

- Не следовало раздражать его, - укорила своего супруга Дьела.

По тому, как изменилось выражение ее лица, Ивоун догадался, что ей мучительно слышать дрожание органных труб, потревоженных кощунственными выхлопами автомобильного мотора.

Брил раскочегарил коляску, грохот двигателя стал совершенно невыносим. Один лишь изобретатель ничего не замечал. Сияя восторженной улыбкой, он промчался по окружности собора позади колоннады. Он еще накануне расчистил там место, раздвинул скамьи.

- Ужасный тип, - сказала Плова, морща свое красивое ЛИЧИКО.

В ее чертах - подметил Ивоун - был, пожалуй, один лишь изъян кукольно маленьким выглядел ее рот. Вряд ли женское лицо с таким вот ртом способно выразить по-настоящему глубокое чувство. Быть может, именно поэтому она и вынуждена притворяться, напуская на себя холодность.

- Ужасно неприятный тип, - повторила она и капризно надула губы. Лицо ее и вовсе утратило выразительность - стало просто красивым. Этакая пустая красота, как у куклы.

Однако Щекот не смотрел на Плову столь критически, как Ивoун, - он почти не спускал с нее глаз. И она явно кокетничала, заигрывала с ним. Воинственно настроенный

Калий заметил ее игру. Видимо, он решил продемонстрировать Щекоту свои истинные права на девушку - положил руку на ее плечо. Та игриво прижалась к нему, исподтишка улыбаясь Щекоту.

- Молись, тетушка, молись, - сказал парень, - да будем подаваться обратно.

- Обратно? - Встрепенулся старичок. - Дайте хотя бы отдышаться.

- Дыши, дед, дыши. А она пусть молится в темпе. Что же, и мы из-за тебя должны дышать? Хватит, надышались.

Брил тем временем заканчивал уже четвертый круг.

Каждый раз проезжая мимо компании, он приветливо махал рукой и улыбался во весь рот.

- Честное слово, он сумасшедший,-высказалась Плова.

- Это несносно, - заявила старушка. - Почему разрешают в храме?

- Так тут же теперь никого нет, - объяснил Щекот. - случайный народ.

Калий совсем распоясался, обнял Плову чересчур уже откровенно.

- Богохульники, - укорила их Урия. - Хоть бы в храме не позволяли себе.

- Где же еще? Улицы забиты автомобилями.

- Вы даже и не венчаны!

- От вас зависит, тетушка. Получу свою тысячу и справим свадьбу. По-доброму две тысячи нужно было заломить. Тысяча - это по-родственному. Думаю, милая тетушка сама догадается набросить тысчонку.

- Грабитель!

- Нехорошо так. Сами упрашивали, а теперь грабитель.

- Мог бы и вовсе ничего не брать с родной тети.

- Удовольствие было переться сюда.

- Вам бы только удовольствие. Один день потерпите.

- Мы свое наверстаем, - ухмыльнулся парень. - Точно, Плова?

- Наверстаем, - согласилась та, улыбаясь при этом Щекоту.

Изобретатель сделал еще один круг и затормозил. Мотор чихнул последний раз, коляска остановилась. Брил с трудом выпростал длинные ноги из машины.

- Негде разогнаться, - пожаловался он, - а то бы я показал скорость.

- Хватит и такой, - сказала Плова.

- Вы так считаете, - обернулся к ней осчастливленный изобретатель.

- Да уж куда больше, - усмехнулась девушка,

- На прямом участке можно увеличить вдвое. А ведь...

- Вот и выходи на прямой участок, - подсказал Калий.

- Вы правы, - согласился Брил. Все слова он принимал всерьез, не замечая издевок. - Но одному мне не пронести ее через весь город.

- Две тысячи лепт, - предложил Калий, - и была не была.

- Хочешь шею свернуть? - запротестовала Плова. . - Так ведь две тысячи!

- На лекарства уйдут.

- Это посмотрим, - Калий выпрямился и продемонстрировал свою мускулатуру.

Бицепсы у него, и верно, были что надо. Только на Щекота это не произвело впечатления - тот и сам был крепкий парень.

- А вы когда намереваетесь идти? - спросил Ивоун у Дьелы, невольно любуясь ее длинными пальцами.

Они сидели рядом, их разговор больше никто не слышал.

- Дня три еще придется пробыть здесь.

- Как бы не было поздно.

- Признаться, я и не рвусь никуда. Не могу налюбоваться этой красотой.

Последние ее слова расслышал Калий.

- Красотой? - удивился он, впервые озирая своды собора.

Плова тоже задрала голову. Ее личико выражало недоумение: она тоже не понимала, о какой красоте может быть речь.

- Здоровенную башню сгрохали, - высказал свое мнение Калий. - Надо же. У них ведь никаких механизмов не было. На себе таскали.

- Не такие они были простаки,- возразил Силе. Механика в ту пору и развивалась. Блоками и рычагами тогда уже пользовались и весьма искусно.

- Что тут красивого? - капризно надула губы Плова, обращаясь к Дьеле. .

- Все, - не захотела объяснять та.

- Разве вон те стекляшки, - подсказал Калий, указывая на витражи.

- Интересно, кто там такой рыжий и косматый? спросила Плова.

- Вождь язычников. А справа Спаситель со своими учениками, - по привычке начал объяснять Ивоун,

- Откуда вы знаете?

- Всякий, кто интересуется, может узнать:: про это изображение написаны сотни книг.

- Кто их читает? Кому это интересно?

- Да, теперь очень немногим. - Ивоун взглянул на Дьелу и повторил: Теперь это, увы, интересно немногим.

Глава четвертая

Прошли еще два дня. Пуститься в обратный путь сразу, как настаивал Калий, старички не смогли - расхворался Ахаз. Правда, у него была не болезнь, а усталость. Старик так натрудил мышцы, что в первый день не способен был двигаться - отлеживался. Подписать чек на тысячу лепт, как требовал племянник, Урия отказалась. Калий побушевал, но смирился. Он только выторговал у нее по сто лепт за каждый- лишний день, проведенный в храме. Так что теперь все были заинтересованы как можно скорее уйти отсюда.

К этому времени рану у Силса затянуло. Рука, хотя и была еще скована, малоподвижна, но уже не причиняла ему поминутной боли.

Один Щекот готов был пуститься в обратную дорогу немедленно, но появление Пловы удержало его - он сказал, что отвравится вместе со всеми.

- Так будет разумнее, - поддержал Ивоун. Щекот, несмотря ни на что, казался ему порядочным парнем. В случае необходимости Дьела и Силе могут рассчитывать лишь на его помощь. Более всего Ивоуна беспокоила судьба этихдвоих.

Брил не знал, как ему поступить. Расстаться со своей машиной было выше его сил. .

- Хорошо, я помогу тебе, - вызвался Щекот.

Лишь после этого Ивоун вздохнул свободно. Ему не хотелось, чтобы в стенах собора оставался кто-то еще. Сам он избрал свою участь сознательно: для него жизни вне храма не могло быть. А другим ради чего страдать? У них связи с суетным миром еще не разорваны, у каждого есть какие-то надежды. Остаться здесь для них равносильно гибели.

Последний раз собрались все вместе. Завтрак прошел мирно, без споров, без подкусываний. Все отлично сознавали, что путь предстоит не из легких. Обсуждали маршрут. Ясно было, что одного дня им не хватит, и позаботиться о ночлеге следовало загодя. Неизвестно, удастся ли по пути раздобыть пищу и воду. Так что прибавлялась еще дополнительная ноша. Ивоун подсказал им, где взять котомки, в подвале собора было полно всякого хлама, побросанного паломниками. Время от времени подвал-очищали, но старье снова накапливалось.

Дьела несколько дней потратила, чтобы сшить себе платье из сутаны. Тисненный по шелку крест золотился у нее на спине. Похоже, что никто кроме Ивоуна, не замечал этого.

Только приступили к завтраку, как вдалеке за стенами собора послышался грохот. Ивоун сразу понял, что это означало. Он испугался, что и другие тоже разгадают причину громыхания. Как будто неведение могло спасти и защитить их.

- Что это? - встревожилась Дьела.

Ивоун отвел взгляд: сказать ей правду у него не хватило духу. По выражению ее лица было ясно: она догадалась сама.

Беспокойство охватило всех. Молча поднимались по винтовой лестнице на галерею. Лишь оттуда можно увидеть, что происходит. Калий опередил остальных.

- Вот это да, - восхитился он. - Красотища!

Одна из стрел начатого виадука обрывалась над старым городом вблизи храма. С нее падали автомобили. Из багажников сыпались запасные части, подсобный инструмент, раскрытые дверцы беспорядочно хлопали в воздухе... Такой исход и предполагал Ивоун: тесные улочки Пираны не станут расчищать. При нынешнем техническом размахе дешевле построить новый город, чем сохранить старый. Пирана обречена стать местом свалки - автомобильным кладбищем. Он не предвидел только, насколько быстро это осуществится.

Автомобили падали чуть ли не с километровой высоты.

Одни застревали между оставшимися здесь после снегопада, другие подскакивали, точно мячики, и ударялись в стены ближних домов. Никого, кроме Калия, это бредовое зрелище не привело в восторг.

Всего над Пираной собирались провести четыре автострады. Так что сейчас над городом нависали восемь недостроенных стрел. И со всех восьми сыпались автомобили. Храм был окружен со всех сторон.

- Господи, это же кошмар, - сказала Дьела.

Ее руки в широченных рукавах шелковой сутаны выглядели изящными и хрупкими. Ивоун не мог отвести от них глаз.

- Этого следовало ожидать, - высказался Силе, морщась не то от внезапной боли в руке, не то от чувства, какое у него вызывало зрелище. Автомобильное кладбище.

Это все, на что еще пригодны старые города.

Всем было ясно, что выбраться из города немыслимо. Если бы еще автомобили падали в одно место, можно было рискнуть. Но слишком велик получался разброс. Иногда машины попадали в струю восходящего воздуха и сильно изменяли траекторию. И совсем уже как попало разлетались запасные части, баллоны и оторванные дверцы. Казалось, для них законы механики не писаны.

- Когда-то это должно кончиться, - сказала старушка Урия, испуганно глядевшая на небо.

- При нынешних темпах производства - никогда, - вслух подумал Силе.

- Господь не допустит, - возразила Урия.

Голос Силса, произнесшего последнюю фразу о темпах производства, внезапно прояснил память Ивоуна: он вспомнил, где слышал этот голос прежде. Так ведь это же Силе Сколт, тот самый Сколт, на которого год или полтора назад обрушился праведный гнев всех добропорядочных телезрителей. Даже Ивоуну показалось тогда, что журналист зашел чересчур далеко в своих выводах.

Ту передачу Ивоун запомнил. Отчасти, может быть, потому, что редко включал телевизор. Но Сколт и начал тогда необычно.

- Давайте вместе посмеемся над горячностью -молодого задиры, предложил он зрителям. - Вспомним историю двадцатилетней давности. Происходило эТо так...

Лицо сорокадвухлетнего Сколта, ведущего передачу, померкло - на экране возник молодой Сколт. Что верно то верно, он действительно был задирист и горяч. Нынешний пожилой Сколт в сравнении с ним выглядел как само спокойствие и выдержка. Что впечатление это обманчиво, зрители смогли понять немного позднее. Но в тот первый момент ощущение было именно таким.

На телеэкране прокручивали запись давней беседы семидесятилетнего старца с юным Сколтом, начинающим журналистом. Собственно, их разговор нельзя назвать беседой - скорее, словесным поединком, исход которого был заранее предрешен. Житейская мудрость старца не могла противостоять беспрерывным уколам язвительного журналиста, сразу же захватившего роль ведущего: короткими едкими репликами и даже выразительным молчанием он направлял разговор в выгодное для себя русло. Самое грустное в этой сцене было то, что добропорядочный старикашка так и не уяснил себе, сколь неблаговидную роль сыграл он в руках ловкого журналиста. Спор между ними шел о достоинствах старой и новой морали. Старичок шамкающим голосом упрекал молодежь в отсутствии идеалов, в том, что они не прислушиваются к голосу совести, и прочих смертных грехах. Он сбивался, путался, терял мысль, и Сколт без малейших усилий, одной лишь репликой, одним словом, а то и просто иронической ухмылкой сводил на нет все доводы противника.

Сцена эта оборвалась внезапно. Ивоун даже заподозрил: не помехи ли. Но оказалось нет. Эффект обрыва старой записи был учтен опытным Сколтом. На экране вновь появился он - сорокадвухлетний журналист, умеющий судить собственные ошибки и заблуждения. Верно, в подобном осуждении было и любование собой, но об этом догадывался не всякий зритель и не сразу. Подобным ходом умудренный журналист заставил зрителей поверить в свою искренность.

- Нет смысла смотреть старую передачу до конца,- сказал он, иронично улыбаясь.-Неужели не ясно всякому мыслящему человеку, на чьей стороне правда: на стороне ли беспринципного юнца, способного ради минутного успеха, ради карьеры просмеять кого угодно, хоть родного отца, или на стороне доверчивого и обманутого старца. вся беда которого состояла лишь в том, что он не умел как следует изложить свои мысли.

От души жалею, что теперь его уже нет в живых, и я не могу принести ему мои чистосердечные извинения. Запомните этого человека, запомните его голос,- с пафосом призвал Сколт. - Только что вы слышали голос человека, жившего в ту, теперь уже навсегда ушедшую пору, когда люди не боялись еще называть вещи своими именами: чревоугодника называли обжорой, выпивоху пьянчужкой, распутника - бабником, а не говорили, как теперь, жизнелюб. Что касается жизни, тогда ее любили ничуть не меньше, только не смешивали понятий: словом "любовь" называли редкое и возвышенное чувство, испытать которое,- может быть, не всякому дано.

- Теперь много говорят о прогрессе,- продолжал Сколт.-И прогресс почему-то связывают с количеством автомобилей и тоннами металла, выплавленного на душу населения. Но разве мыслимо именовать прогрессом условия, при которых человек теряет духовность? Да еще в гордится этим. Как тот молодой забияка, которого вы только что видели,-напомнил он зрителям.-Можно сколько угодно болтать о прогрессе, но верить в него могут одни лишь беспросветные тупицы. Мы победили бедность материальную, но мы давно уже нищи духовно...

Ивоун уже тогда, сидя возле телевизора, представил себе, какой гнев вызовет столь откровенное, бунтарское заявление известного журналиста. Более всего люди не хотят слышать правды. Да он и сам не распознал тогда в Сколте единомышленника.

"Ну, это слишком!"-примерно так подумалось ему.

И еще одно стало ясно Ивоуну: прошедшие двадцать лет не образумили Сколта, во всяком случае не убавили задиристости. Просто за эти годы он изменил свои оценки. Вот, выходит, кто очутился в их случайной компании. Почему же он сразу не догадался? Дьела ведь даже имя свое назвала. Дьела Сколт - знаменитая органистка. Ез концерт запланирован на одно из ближайших воскресений. На сегодня!

Примерно сто лет назад в соборе впервые устроили не богослужение, а концерт органной музыки. С тех пор на одно воскресенье не обходилось без выступлений лучших органистов. Вот почему Дьела выжидающе поглядела на Ивоуна, когда назвала свое имя: уж он-то должен был слышать про нее. Почему же он не вспомнил?

Тем временем все вернулись в храм.

- С вас еще сто лепт, тетушка,- сказал Калий.

- Это почему?- подпрыгнула та на месте.

- Еще один лишний день.

- Так не по моей вине.

- Выходит, по моей? Как знаешь. Мы отправимся С Пловой одни. Вытаскивай своего инвалида сама. Черт его тащил сюда.

При упоминании черта тетушка торопливо перекрестилась.

- Не богохульствуй.

- Нужно как-то дать знать, что здесь люди,- предложил Ахаз.

- Покричи - может услышат,- посоветовал Калий.

- Будь здесь рация... - высказалась Плова.

Видно, и ее головку посещают иногда разумные мысли, обрадовался Ивоун. Ему совсем не хотелось, чтобы вся эта пестрая компания застряла в соборе.

- Точно не знаю, но какая-то аппаратура есть,- сказал он.

Радиоузел помещался в склепе под спудом каменного фундамента. Когда-то, в незапамятное время, здесь хоронили знатных граждан. Пирана тогда была еще языческим городом.

Увы, в склепе нашлись только динамики и приемник.

Один из настоятелей собора лет десять назад намеревался установить в храме усилители. Но прихожане запротестовали. Приобретенная аппаратура ржавела и пылилась без употребления.

- Какой толк от этого дерьма? - Кадий злобно пнул по ящику, в котором лежали динамики.

- Будет толк,-заверил Брил. Лишь один он рассматривал аппаратуру с вниманием, видно, хорошо отдавая отчет, что представляют собой все эти коробки, провода, изоляторы и наборы ламп.- Можно смонтировать передатчик,вызвался он.- Два часа делов.

- Не прохвастайся!

Угроза не испугала изобретателя. Видно, он знал свое дело. В его автомобильчике имелся необходимый инструмент и паяльник. Щекот и Калий по его указанию растягивали самодельную антенну между верхними ярусами соборных .колонн. Брил заперся в склепе, колдовал над аппаратурой.

Два часа тянулись мучительно. Радиосвязи ждали как избавления.

Должно быть, пока поднимались и спускались по узким лестницам, Сколт растревожил больную руку и теперь, уложив ее в перевязь, взад и вперед шагал по проходу и баюкал ее.

- Приляг отдохни,- посоветовала Дьела.- Вы знаете, он отказался принимать болеутоляющие средства. Говорит, мужчине положено терпеть боль.

Вскоре Сколт последовал совету жены - принял таблетку и скрылся в исповедальне.

- Боль он действительно может переносить без звука. Я убеждалась в этом много раз,- сказала Дьела.

- Многие убеждены, что это и есть главный признак мужественности - не выказывать боли,- сказал Ивоун. - В детстве и я так считал.

- Силе не мальчик, пора бы и перестать ребячиться.

Но для него это почему-то очень важно. Признаться, я не всегда понимаю его. Впрочем, вам это не интересно,-спохватилась она.-Люди всегда склонны болтать о своих болячках.

- Судьба обошлась с вами не милостиво.- При этих словах Ивоун посмотрел наверх, туда, где между двумя оконными пролетами виднелись одетые деревянным кожухом трубы органа.

Дьела непроизвольно повела взглядом туда же.

- Вы знаете, кто я?

- Догадался. Совсем недавно. Вашу игру я слышал только в записи. Признаться, вначале я узнал вашего супруга. Как-то я слушал его выступление по телевидению.

- Должно быть, вы не часто сидите перед телевизором,- усмехнулась Дьела.- Иначе вам не понадобилось бы напрягать память. Силе Сколт известный человек.

- Мне очень жаль, что ваше выступление сорвалось.

- Если бы только мое... Кто мог подумать, что список бессмертных оборвется так рано.

Ивоун знал, что имена органистов, приглашенных играть в соборе, заносились в список бессмертных исполнителей. Добиться приглашения было непросто.

- А что если вам исполнить свою программу, несмотря ни на что? Орган исправен.

- Нет,- обернулась к нему Дьела.

-- Вам не будет хватать слушателей?

- Я имела в виду вовсе не это. Уместна ли теперь музыка? Слышите?

За стенами собора ни на минуту не прерывался железный лязг.

- На себя тяни. На себя!-разносился под сводом голос Калия.

Видно, он любил командовать. Щекот работал молча.

Наконец приготовления были закончены. Все, исключая Сколта, поспешили в подвал. Динамик был мощным, и голоса дикторов хорошо было слышно еще на лестнице. Выяснилось, что кроме них в Пиране застряла группа туристов. Эти отсиживались в отеле "Дикий скакун". Их там собралось двадцать человек. Переговоры с ними вел кто-то из правительства. Им объяснили, что сбрасывать негодные автомобили на старый город начали самочинно, без ведома властей и что это безобразие вскоре будет остановлено. Только тут явно чего-то не договаривалось.

- Почему же правительство не может остановить бесчинство немедленно? Разве полиция и армия не в вашем распоряжении?

- Уверяю вас, что с завтрашнего дня наведем строгий порядок.

По выражению лица Дьелы Ивоун понял, что она никаких иллюзий на помощь правительства не питает. До остальных истина еще не дошла.

- Завтра поднимемся пораньше - чуть свет. До чертиков опостылело здесь,-заявила Плова.

- Скажи им, что тут еще люди. А то они будут думать, что, кроме тех двадцати, в городе никого,- подсказал Калий.

"Интересно, сколько же всего?-подумал Йвоун.-Не у всех ведь есть передатчики".

Брил настроился на нужную волну и вклинился в разговор.

- Сколько вас? Где укрылись?-деловым тоном осведомился тот же правительственный чин, который вел переговоры с туристами из "Дикого скакуна". Он поинтересовался, есть ли у них пища, вода, медикаменты, кто в чем нуждается. Под конец заверил:

- Сделаем для вас все возможное. Не падайте духом

Как это ни странно, ему поверили.

- Ну вот, милая тетушка, пора нам и рассчитаться,- предложил Калий.

- Выберемся, и получишь свою тысячу. Зачем спешить,- всполошилась та.

- Вот то-то и есть - тысячу. Наверху ты точно отделаешься тысячей. А еще триста?

- Какие триста? Грабитель!

- Ax, грабитель...- разыгрывая обиженного, произнес Калий.- В таком случае ищите себе другого поводыря.

- Ради бога, не ссорьтесь,- старался примирить их Ахаз.

Тетушка Урия заартачилась: законными признала лишь двести лепт за первые два дня отсрочки.

- Хорошо, сто лепт плачу я,- раскошелился Ахаз.

- Мог бы и больше: из-за тебя сидели,- укорила его старушка.

- Но ты же знаешь, какой у меня капитал.

- А я что тебе говорила: не расходуй деньги на акции. Положил бы, как я, под проценты.

-Прекратите!-осадил их Калий.-Сначала рассчитаемся.

Ахаз, более благоразумный из супругов, не спорил с племянником-подписал чек на сто лепт и обещал выплатить причитающуюся с него долю, когда они выберутся из города. Тетушку Урию покоробила такая сговорчивость мужа, она попыталась отдалить неприятный миг, сказала, что у нее нет с собой чековой книжки.

- Не лгите, милая тетушка, бог накажет,- укорил ее Калий.

Урия сдалась.

- Погоди,- остановил ее Калий,- не порти чек. Положение изменилось. За тысячу ищите дураков.

- Что изменилось? Что ты еще придумал, изверг?

- Если сама не догадываешься, так послушай.

Все невольно затихли. Даже и сюда, в подвал, доносился грохот падающих с высоты автомобилей.

- Сказали: завтра прекратят.

- А за день какие горы наворочают?

- Ужас!- Тетушка смешно всплеснула руками.

Смысл происходящего за стенами храма дошел до ее сознания. Они еще поторговались немного, сошлись на двух тысячах. Тетушка подписала чек на лоловину суммы.

Вторую обязалась выплатить, когда они выберутся из старого города. Не очень-то она доверяла своему племяннику.

Брил тем временем настроил приемник на волну пиранской станции. Мир за пределами старого города продолжал жить прежними интересами. Все слушали новости вполуха. Лишь когда очередь дошла до спорта. Калий потребовал тишины и прильнул к динамику.

Ахаз насторожил слух, когда передавали биржевую сводку.

- ...Акции нефтяной компании остались в прежней цене, акции компании автокладбищ поднялись в цене на триста двадцать процентов...

- На сколько?!- всполошился Ахаз,

По радио говорили уже другое. Однако старик не мог успокоиться.

- Триста двадцать-вы слышали?-приставал он ко всем.

- Возможно, диктор оговорился,- высказал свое мнение Ивоун.- Я не разбираюсь в этих делах, но, мне кажется, триста двадцать процентов-чересчур много.

- Еще неделя такой бомбежки, и акции автокладбищ взлетят на тысячу процентов.- Это уже произнес Сколт.

Он только что появился в подвале, ему не сиделось наверху.

- На тысячу!?-вскричал Ахаз.

Очевидно было, что слово "тысяча" означает для него не просто единицу с тремя нулями, а нечто большее.

- Боже мой,- едва не задохнулся он.- Так ведь... Я стану миллионером! Боже милостивый.

Счастливая улыбка сделала его похожим на блаженного.

- Я что тебе говорил,- обернулся он к Урии.

- Что?- встрепенулась та.

Она с тревогой прислушивалась к разговору, но пока еще ничего не уразумела. Вид помолодевшего Ахаза удивил ее.

- Я всегда говорил, что автокладбища надежное дело. Самое надежное.

- А я?.. Что я?-старушка лишь теперь начала понимать связь между сообщением о трехстах двадцати процентах и состоянием Ахаза. До ее сознания дошло главное; она дала маху, на сей раз старик обскакал ее.

- Вы не ошиблись? Это верно?- пристал Ахаз к Сколту.

- Увы, не ошибся,- подтвердил тот.- Каждый автомобиль, который обрушивается на наши головы, прибавляет в ваш карман копейку.

Все затихли, прислушиваясь. Рокот за стенами собора не прерывался ни на мгновение.

Идиотски-блаженная улыбка, похоже, навсегда запечатлелась на лице Ахаза. Он напряг слух и, не переставая, шевелил губами. Будущий миллионер начал вести счет своим деньгам. Фразу, оброненную журналистом, наивный старик понял буквально: каждый автомобиль - копейка ему в карман.

* * *

Лишь с наступлением сумерек грохот затих. Некоторое время не верилось, что наступила тишина.

-- Почему перестали?- возмутился Ахаз.- Разве нельзя работать в три смены?

- Ищи дураков,- сказал Калий.

Старик долго еще прислушивался, не желая смириться, что автомобили больше не падают на старый город. Потом спросил, не найдется ли у кого-нибудь лишнего блокнота, Ивоун указал ему, где лежат запасы бумаги для священников. Ахаз уселся в сторонку и начал подбивать дневной итог. В течение дня он беспрерывно вел счет и после каждой сотни делал отметку на свече. Это первое, что ему подвернулось под руку. Не так-то просто было теперь разобраться, где на воске отметина, сделанная его рукой, а где случайная царапина.

- Неужели он сосчитал все автомобили?- изумилась Дьела.- Бедный, Так можно и помешаться.

Ее слова услышал Калий.

- Бедный!? Мне бы такую бедность. Как-нибудь пepeнес, не помешался бы. И почему это так: всегда везет тем, кому деньги не нужны. На кой ляд старому хрычу миллион? Памятник на могиле поставить?

- Он в самом деле станет миллионером?- спросила Плова.

- Вполне возможно,- подтвердил Сколт. Ему стало лучше, он не столь тщательно оберегал больную руку.

- Вот и ты небось не подумал, куда лучше вкладывать сбережения,неожиданно обратился Калий к Щекоту.- Давно бы миллионером был.

Щекот беззлобно ухмыльнулся. Его ухмылка только сильнее разожгла Калия.. Ясно было, что тот ревнует Плову и ищет повода затеять ссору. А Плова еще нарочно подзуживает его, не спускает глаз с бывшего водителя автобуса. "Добром это не кончится",- подумал Ивоун.

Ссора вспыхнула даже раньше, чем он предполагал.

На ужин разогрели консервы и приготовили кофе.

Вместо стола им служила кафедра, опрокинутая на бок. Сидеть за ней удобно только с одной стороны, с другой некуда девать ноги.

Дьела и Плова разливали кофе и подавали чашки.

Первую Плова поставила перед Щекотом да при этом еще зазывно напоказ улыбнулась ему. Калий не стерпел.

- Не прикасайся!- рявкнул он.

Глаза его мгновенно по-звериному налились Кровью.

Но Щекот оказался не из робких. Молча, выжидающе смотрел на соперника. Он выглядел совершенно спокойным, волнение и накипающую ярость выдавали только ноздри. Но, пожалуй, он сейчас больше походил на дикого зверя, чем Калий.

По первому движению, когда Щекот брался за чашку, видно было, что он хотел передать ее по кругу. Теперь же, после окрика, он нарочно отпил глоток. Чайная ложка, пущенная Калием, просвистела мимо лица. Загромыхали уроненные стулья. Соперники замерли друг против друга в хищных позах. Их разделяло меньше десяти шагов. Рукопашная схватка, скорей всего, должна закончиться в пользу Щекота. Хотя Калий широкоплеч и крепок в кости, зато Щекот - сама ловкость. Видимо, и Калий понял, что ему несдобровать. Кривая ухмылка скользнула по его губам, рука потянулась к заднему карману. Так и есть пистолет. Почему-то Ивоун не сомневался в этом.

Только и Щекот не терял времени: бесшумно, легким прыжком отпрянул за колонну. В руках у него сверкнуло лезвие.

Калий затравленно озирался. Подобного исхода он не предвидел. Был убежден в превосходстве своего оружия и ждал от Щекота смирения и покорности. Не захочет же тот лезть на пулю. А нож в руках такого ловкого соперника - оружие не менее опасное, чем пистолет. Тут уж кто кого.

Громыхнул выстрел. Пуля отщепила от колонны несколько крошек Мрамора. Видно было, как Щекот отвел руку за спину, изготовляясь к броску. Уж он-то не промахнется. Ивоун невольно зажмурился. Он был уверен: часы начали отсчитывать последние секунды жизни Калия: тому не увернуться от ножа.

- Брось оружие!- прозвучало в тишине.

Ивоун удивленно раскрыл глаза. Между двумя разъяренными парнями возник Сколт с перевязанной рукой. Ивоуну вообразилось уже, что голос, подавший команду, прозвучал откуда-то с нездешней вышины.

Напряженное ожидание продолжалось недолго. Щекот первым спрятал нож и вышел из-за колонны. Сунул в карман свой пистолет и Калий. Оба вернулись к столу, подняли уроненные стулья. Кукольное личико Пловы не выражало никаких чувств. Она как ни в чем не бывало продолжала раздавать чашки с кофе, точно происходящее ничуть не касалось ее. Именно так в представлении Ивоуна должны были вести себя самки диких зверей, когда самцы устраивают из-за них свадебные бои. Поведение Пловы унаследовано от них, от тех диких самок.

Сколт тоже сел на свое место. Судя по лицу, он был доволен собой. Наверное, он из породы людей, которые сами себе дали обет поступать отважно и придерживаются этого правила неизменно. Только что он испытал судьбу. Могло ведь случиться так, что он стал бы мишенью и для ножа и для пули. Но все кончилось благополучно. Ивоун сам никогда не рисковал своей жизнью, но чувство, когорое сейчас должен был испытывать журналист, понимал. Тонкие руки Дьелы знали, что делать,-разливали кофе по чашкам, отвертывали и завертывали краник серебряного кипятильника. Его использовали вместо кофейника.

- Двадцать веков цивилизации ничего не изменили,сказала она, обращаясь к Ивоуну.

Он согласно кивнул, но поправил:

- Двадцать веков, считая только нашу последнюю цивилизацию. Были ведь и до нее.

Ужин закончили в молчании.

Ивоуну не спалось. Лунный свет пронизывал цветные витражи блеклым сиянием, не способным оживить краски. Можно различить только прозрачные и темные места. Цельной картины не складывалось. Лишь хорошо зная изображение на память, Ивоун мог сказать, что вот то светлое пятно - зарево костра, а черная масса - издыхающий конь и склоненный .над ним плачущий странник.

Два тысячелетия новой цивилизации не изменили природу человека: он и сейчас подвержен тем же первобытным страстям. Самое поразительное, что во все времена находились среди людей подвижники, мученики, взявшие на себя всеобщую вину, страдающие за других, добровольно идущие на смерть. Они не перевелись и теперь. Только сейчас они совершают подвиги, ни во что не веря. Ради того лишь, чтобы утвердить самих себя.

Сколт из их числа. Живи он пятью-шестью веками раньше, он стал бы святым. Или еретиком.

Неожиданно Ивоун встрепенулся. Ему почудилась знакомая музыка. Как будто сам собой зазвучал орган. "Короткая месса"-узнал Ивоун. Что за странное наваждение?

"Впрочем, ничего удивительного,- подумал он.- Какая еще музыка должна пригрезиться мне сейчас, если не эта месса?"

Но нет, музыка звучала не в его воображении. Ивоун вспомнил, что несколько минут назад ему слышались чьито отдаленные шаги. Он тогда подумал, что померещилось, Ивоун замер, наслаждаясь музыкой. Это был последний подарок судьбы. После, когда он останется в храме один, ему будет что вспоминать.

Недавние его мысли о мученичестве добровольном, о двух тысячелетиях цивилизации, ничего не изменивших в природе человека, как-то сами собой .слились со звучавшей в соборной пустоте мессой. "Да, ты прав,-говорил орган,- мир бессмыслен. И все же есть в нем что-то, ради чего стоит жить и принимать мучения. Вернее, мир был бы бесрмыслен, если бы не было в нем добровольных мучеников". Именно об этом говорила месса. Удивительно, почему раньше он не понимал ее смысла: невозможно познать радость, не испытав мучений?

Своды собора долго еще отражали замершие звуки.

Ивоуну чудилось, будто они исходят от просвеченных луной витражей: оттенки красок, какие содержались в изображении, перешли в мелодию, стали оттенками звука.

Опять в отдалении со стороны северного придела раздались тихие шаги. Дьела, не заметив Ивоуна, прошла мимо и скрылась в исповедальне.

Устрашающий грохот и лязг за стенами собора начался, едва только забрезжил рассвет.

- Сволочь! Скотина! Этот жирный боров надул нас. "Постараемся сделать все возможное",-передразнил Калий вчерашнего представителя, который вел переговоры по радио.

Опйь все устремились в подвал. Брил включил рацию.

Но было еще слишком рано. Никто не отозвался им. Даже вещательная станция Пираны не начинала работу.

Старый Ахаз приготовил блокнот и карандаш, принялся вести счет сброшенным на старый город автомобилям.

Глава пятая

Автомобили громыхали беспрерывно от темна до темна. Горы железного лома погребли под собой несколько старинных дворцов, знаменитую средневековую башню и развалины древнейших укреплений. Такая же участь вскоре ожидала гостиницу "Дикий скакун", где застряла группа туристов. Те и вовсе не могли высунуть носа; гостиница находилась, как раз под одной из стрел виадука. Вторую неделю велись переговоры с представителями властей. Те каждый раз отделывались одними и теми же посулами:

"Сделаем все возможное". В парламенте шли дебаты: спасать или не спасать Пирану. А компании автокладбищ тем временем заваливали железным хламом старинные дворцы и храмы. Производство атомобилей в стране удвоилось. Как только у владельцев появлялась возможность избавиться от старого автомобиля, они тут же приобретали новый, более скоростной, более комфортабельный, более современный...

Была единственная надежда на туристские компании: музеи и архитектурные памятники старой Пираны приносили доход. Но туристские компании пока не терпели убытков. Напротив, их выручка увеличилась во многo раз: от туристов не стало отбою. Все хотели видеть, как древний город, переживший десятки войн, землетрясений и пожаров, исчезал под отходами цивилизации.

У тех двадцати, что застряли в "Диком скакуне", положение вовсе было критическим - кончалась вода.

Днем над старым городом беспрерывно кружились вертолеты. На них были установлены мощные телекамеры. Публика жаждала видеть агонию своими глазами.

Когда "наверху"-так теперь стали называть остальной мир обитатели собора - узнали, что среди случайных узников находится журналист Силе Сколт, ему тотчас предложили выступить по радио. Сколт отказался.

- Ух, дали бы мне слово. Я бы им такое сказал.

- Ты бы сказал,- поддразнила Плова своего жениха.- Ты и десяти слов не свяжешь.

- А они и не стоят десяти слов. Хватит одного - сволочи..

- Подумаешь, новость. Им про это сто раз говорили.

Все эти дни - замечал Ивоун - отношения между Пловой и ее женихом накалялись. Их мнения ни в чем не сходились. От ревности Калий готов лезть на стену. Однако Щекот не повинен в этом, Плова давно уже перестала флиртовать с ним. У Калия появился неожиданный соперник - старый Ахаз. Девушка любезничала теперь только с ним. Днем он, правда, бывал занят беспрерывно вел счет падающим автомобилям и делал пометки в записной книжке. Хотя он мог бы и не утруждать себя: курс акций сообщали по радио ежедневно. Но он не доверял биржевым сводкам и вел собственную бухгалтерию.