Преждевременный контакт

Глава 7

Вонючка протёр влажные губы, чёрной от въевшейся грязи, тыльной стороной ладони и передал Пузырю кружку с остатками кипятка. Палкой разгрёб тлеющие угли. Худощавой пятернёй потянулся к импровизированному вертелу, бывшему некогда витиеватой каминной кочергой и, покрутив немного, перевернул запекающуюся над костром тушку, подставляя ближе к жару её блестящую жиром вторую сторону.

— Будто кто специально откормил, — облизнулся в предвкушении сытного ужина.

— Скажешь тоже, — хохотнул Пузырь, давясь питьём. — Кто ж её будет откармливать? Сама отъелась.

Вонючка посмотрел на приятеля. Саркастически хмыкнул:

— Хм… что бы я без тебя делал? Не человек — сплошной ум.

— Надсмехаешься?

— Нисколько.

— А вот этого ума не желаешь? — Толстяк показал огромный пухлый кулак.

— Ай… успокойся, — отмахнулся Вонючка, быстро моргая болезненно-красными глазами. — Лучше посмотри, что у меня имеется.

Из полусгнившего ветхого тряпья, которое с трудом можно именовать одеждой он выудил чуть надкусанное большое зелёное яблоко.

— Это было у неё в зубах, — сообщил, вертя перед глазами толстяка. — Видать ополоумела от удовольствия, если позволила моему камню угодить себе в голову.

— Дай, — глаза Пузыря жадно загорелись.

— Погоди, пока мясо приготовится.

Пузырь отвернулся, молча сглотнув наполнившую рот слюну.

— Вам, местным всё едино, что в рот пихать, — насмешливо произнёс Вонючка, вынимая короткий с широким лезвием нож. — Привыкли к внутриклеточной синтетике и к социальным пайкам. Капсулы для пищевых пистолетов — удел работяг, Мы достойны лучшего. Правильно прожаренная свежатина — настоящее искусство, а шедевр стоит правильно подать. Сейчас аккуратно нарежем, и выложим вокруг мяса. Будет красиво.

— Зачем? Мясо оно и есть мясо.

— Не скажи, — Вонючка отрицательно помахал остриём ножа перед одутловатым носом собеседника. — Будь твоя воля, ел бы всё сырым как эта крыса, — ткнул ножом в шкварчящую над углями тушку. Из образовавшегося разреза с шипением вытекла сочная аппетитная струйка.

— Сравнил тоже, — огрызнулся Пузырь.

— Боюсь, мы далеко от неё не ушли. Но всё же добрые люди не должны есть по крысиному. Мы, переселенцы, знаем толк в кулинарии. Вы же станционные скоро совсем шерстью обрастёте.

— Мы должны есть! И неважно, по-звериному или по-человечьи. Да хоть синтетику, лишь бы голод унять! — Пузырь начинал горячиться. Несдержанность и одышка были его отличительными чертами.

— Успокойся, — Вонючка попытался прекратить наседания, — скоро будешь есть.

— Когда же?

— Надо чтобы мясо основательно прожарилось. Чтобы без крови…

— А по мне, пусть и с кровью будет, лишь бы поскорее.

— Крови не надо. Её и так было вдоволь.

— Что ты можешь о том помнить? Тебя и в проекте не было.

— Помнить не помню, но рассказывали жуткое.

— Ладно, давай снимай быстрее! — не унимался Пузырь, не сводя глаз с импровизированного шампура.

Вонючка молча приподнял белёсую бровь. Его скуластое, обтянутое почти чёрной морщинистой кожей лицо исказила гримаса пренебрежения.

— Поторопи своих вшей, — зло бросил он голодному напарнику, — небось, напрочь запутались в твоих нечесаных патлах.

— Я же тебе показывал уже… — начал было Пузырь, но не успел он собрать в кулак болезненно пухлые пальцы, как остриё ножа застыло в сантиметре от его едва выпирающего из жировых складок кадыка.

— Не зли меня, Пузырь, — вкрадчиво прошипел Вонючка прямо в небритую щёку неугомонного подельника, — и не торопи. Я же сказал, всему своё время.

И действительно, через несколько минут, разложив на непонятно откуда взявшихся тарелках поделённую на две равных части, хорошо прожаренную и аппетитно пахнущую тушку, украсив тонкими яблочными ломтиками, растянув синие губы в довольной улыбке, Вонючка театрально продекламировал:

— Кушать подано!

Но не успел он договорить, как тяжелая лапа Пузыря, разметав по тарелке аккуратно выложенные нарезанные бело-зелёные кусочки, подхватила ещё шипящее мясо и с жадностью затолкала целиком в рот.

— Жирная крыса пожирает жирную крысу, — качая головой, вполголоса констатировал Вонючка. — От привычки жрать избавляет лишь смерть.

С набитым ртом, пережёвывая хрустящие, словно ржаные сухари, хребет и кости, Пузырь не обратил внимания на сарказм. Демонстративно проглотив пережеванное, он блестящими от жира пальцами собрал в пухлую ладонь все до единого яблочные ломтики, и запрокинув голову вверх, всыпал их в широко разинутый рот. Будто кинул лопату мусора в бездонную помойную яму. После чего блаженно закатил под веки глаза и наконец, спросил:

— А что будет на завтрак?

— Ты кроме жратвы можешь думать о чём-либо ещё? — раздражённо бросил Вонючка.

— О чем ещё мне думать? — искренне удивился Пузырь. — О Прогрессе?

— Посмотри вокруг. Мало у нас проблем?

— У меня одна, — ответил Пузырь, неотрывно таращась на оставшуюся порцию в тарелке товарища. — Если у тебя их больше, я могу помочь. Или выслушать, и тебе станет легче, — с наигранным участием добавил он, не отрывая взгляда от дымящегося мяса.

— В отличие от тебя, проблем у меня действительно больше, — кивнул головой Вонючка, отодвигая тарелку в сторону, подальше от похотливых глаз собеседника. — Хотя… сегодня утром я впервые не кашлял кровью. И аппетит появился.

— А у меня аппетит никогда и не пропадал. Даже когда пичкали сибутрамином. Не хочу вспоминать больничную жизнь. Хотели восстановить и снова отправить на перегонку, твари. Уж лучше крысами питаться в тоннелях, чем из смены в смену дышать кислотой.

— Сдаётся мне, Пузырь, с виду ты вроде начал худеть.

— Вот-вот! — рука толстяка бессознательно потянулась к мясу. — Жрать хочется как никогда раньше. Давай так, ты мне поможешь сейчас, а я тебе… э-э… потом. Мы же друзья.

— Хочешь мне помочь? Неужели? — Сухопарый катала испытующе впился взглядом в лоснящееся лицо своего подобревшего приятеля. — Когда-то у меня был подельник. Человек хороший, но быстро пьянел после третьей кружки самогона. А напившись, начинал оплакивать свою горячо любимую покойницу-жену. Я всегда внимательно выслушивал его. Кивал головой, хлопал по плечу, поддакивал, подливал в его кружку. На следующий день он забывал прежний разговор, а затем всё повторялось вновь. Но что удивительно — во всех этих историях его ненаглядная Сирена, то выпадала из окна собственного дома, то её сбивал нежданно выехавший из-за угла автокар лошадь, то горло ей перерезал вот такой вот разбойник, как ты или я. — Вонючка осклабился. Насадив на нож свою порцию ужина, обгрызая его по кругу тонкими коричневыми, с большими щелями зубами, продолжал: — После душевных излияний и как следствие, вливания ему глотку дармового пойла, приятелю и вправду легчало. Но легче становилось и мне — я научился различать, когда он врёт. В такие минуты он всегда непроизвольно тёр запястье своей левой руки. Прямо как ты сейчас.

Пузырь мигом оторвал пальцы-сосиски, грязными ногтями скребущие левое запястье:

— Ты хочешь сказать, я тебе вру, говоря о дружбе?

— Я хочу сказать, что с тобой и вправду что-то не так.

— И что?

— Ты всегда ел как боров, но в последние пару дней готов прямо сожрать целый мир. И вместе с тем худеешь на глазах. Как-то постройнел, что ли.

— Вот-вот, и синтетика в рот не лезет. Хочу настоящего мяса! — рыкнул Пузырь.

— Как же, — хмыкнул Вонючка, — тебе всё в рот лезет. Гляди, здоровый цвет лица появился, исчезли мешки под глазами и одышка не такая жуткая, каковой была всегда. Говорю же тебе, и со мной что-то не так… я перестал харкать кровью. С каждым днём чувствую себя всё лучше и лучше.

— Наверное, ветер переменился. Потянуло от Аккумуляторной в сторону пустыни, потому и стало легче дышать. — Позырь облизнулся. — Оставь хоть кости.

— Погоди… — компаньон настороженно перебил его, жестом призывая заткнуться.

У дальней стены послышался шорох. Вонючка снял зубами мясо с ножа и, не прожевав как следует, проглотил весь кусок сразу, натужно протолкнул в желудок и, всматриваясь в темноту, выставил перед собой нож. Второй рукой потянул из костра тлеющую ветку, дунул, распалив языки пламени, посветил на шорох.

В пяти шагах от них, прислонившись к стене, стоял человек. Длинные слипшиеся волосы скрывали опущенное к земле лицо. Форменная одежда выдавала в нём станционного охранника. В кромешной тишине отчётливо слышалось тяжёлое надрывное сопение.

— Молния мне в брюхо… — вырвалось у Вонючки.

Он опасливо уставился на кобуру, чернеющую на поясе незнакомца. Тот поднял лицо. Пот ручьями лил по мертвецки бледным щекам. Широко открытый рот жадно заглатывал воздух, словно в том не было ни грамма кислорода. Впалая грудь ходила ходуном. Он явно был не в себе.

— Помогите, — прохрипел, оседая на подкосившихся ногах.

— Кто его так? — опасливо спросил Пузырь.

— Ну, уж точно не мы, — ответил Вонючка.

Человек мешком повалился на землю и, распластав руки, забился в болезненной судороге. Вонючка подполз ближе. Аккуратно отстегнул кобуру, ногой оттолкнул подальше. Незнакомец таращился невидящими глазами:

— Кто здесь? — закашлялся сдавленным кашлем.

Вонючка молча ощупал карманы незнакомца на предмет кошелька. Ничего не найдя, расстегнул форменную куртку, явно на два размера большую. На первый взгляд ни крови на одежде, ни очевидных увечий. И тут тусклый свет фонаря выхватил из темноты то, что повергло в животный ужас. Подмышки и шея охранника были сплошь усеяны большими зловонными полными гноя и тёмной крови бубонными волдырями.

В страхе отпрянув назад, Вонючка перекрестился.

— Что там? — спросил Пузырь.

— Заражённый… из шахт, — тихо ответил тот.

Алекс шёл вдоль тоннеля. Дрожащие под ногами лужи искрились в свете его карманного фонарика. С полуночи до четырёх утра тоннель пуст и первый электровагон пройдёт здесь только через два часа. Этого времени неизмеримо много, чтобы найти двух бродяг, и неизмеримо мало, чтобы понять, зачем Агате понадобились их головы.

Прошедшая зима выдалась тёплой. Как впрочем, и предыдущие, за последние пят лет. С момента запуска СЭС W23 — пятой солнечной электростанции на южной окраине Мегаполиса — среднегодовая температура поднялась на один и два десятых градуса и сегодня от южных границ Юго-Восточного Кластера до берегов Атлантики некогда плодородные земли, богатые лесами реками и озёрами, превратились в выжженную пустыню. С другой стороны, теперь есть где размещать новые солнечные батареи, мощные аккумуляторные хранилища и станции электроперегонки. Да и беглецов среди рабочих поубавилось. Теперь они больше боятся смерти в пустыне, чем выжженных кислотой лёгких и как следствие неминуемой биоразборки.

Обходя лужи, Алекс мысленно улыбался. В мире, где теллур заменил золото, где баланс углеводов в человеческом организме регулируется его домашним биопроцессором, где лицензированные видеонаркотики свободно продаются в детских магазинах, а уличные торговцы даркфомином множат армию работников фабрик по производству индия, в мире, где всем правит Совет даже тёплая сухая зима и та во благо Прогрессу.

И всё же Алекс очень соскучился по снегу. Он помнил его с детства. Ярко-белый, почти голубой. Девственно чистый и свежий, как новая белая рубашка, какую он неизменно надевал каждое утро. Ежедневно новую.

Чёрт. Он чуть не выронил фонарик. Вязкая слизкая капля проползла коричневой змейкой по рукаву новенькой кожаной куртки. Алекс брезгливо протёр пятно носовым платком, бросил испорченный платок в сточную канаву и двинулся дальше.

Стойкий запах сероводорода, и шум вентиляционных шахт заставили напрячься. Обычно жители тоннелей селились вблизи вытяжных каналов, рядом с магистральными водопроводами охладительных систем. Можно прожить без тепла и крыши над головой, но без воды и еды не проживёшь. Воду давали системы, еду власти. Регулярно вблизи вентиляционных куполов социальные службы оставляли ящики с пищевыми капсулами. Лояльность опустившихся стоила недорого, но позволяла избежать голодных бунтов. Зачем бороться с тем, что можно контролировать, а бесплатная еда — лучший поведенческий регулятор. Сложнее с потенциально нестабильными. Затяжные психозы у рабочих и панические атаки их жён стали настоящим бедствием трудовых кластеров Мегаполиса. Ситуацию частично спасала химическая психо-коррекция, но восстановленные жили не долго.

Послышался тихий шелест лопастей — патрульный электролёт завис над южной частью периметра. Алекс замер, быстро потушил фонарик и укрылся за развалинами кирпичной стены. Блуждающий луч прожектора, спугнув стайку летучих мышей, скользнул над головой. На мгновение полоснул по выщербленной кладке заброшенного перрона, сверкнул глянцевым металлом монорельса и скрылся за крышами модульных многоэтажек.

Алекс, наконец, вспомнил — снег всё же выпадал этой зимой. В самом начале, в первых числах декабря. Даже не снег, а снежный туман. Жёлтый, почти золотой с красноватым оттенком, и таял, пронизанный солнечными лучами, не достигая земли. Больше до конца зимы снега не было. Обычно слякотные зимние месяцы и в этом году выдались на редкость дождливыми, и неестественно солнечный март торопливо высушивал оставленные унылой зимой, изрядно надоевшие лужи.

Алекс принюхался — обычный запах сырости и холода. Трупный он не спутает ни с чем. За три года в пустыне запах мертвечины въелся в кожу, впитался в ноздри, стал частью жизни. Палящее, разъедающее мёртвую плоть солнце и трупы, которые некуда хоронить. Многокилометровые массивы солнечных батарей, почти каждую ночь подвергающиеся нападению диких племён сплошь усеяны их гниющими трупами. Как он скучает по снегу.

— Стой, где стоишь, — послышалось за спиной.

Что-то острое уткнулось под лопатку.

«Новая куртка», — подумал Алекс.

— Ты кто? Фильтрационщик?

— Будет фильтрационщик один по ночам шастать, — рядом хихикнул грубоватый бас.

— Тоже верно, — просипели сзади, сильнее надавив на нож.

— Аккуратней, — спокойно произнёс Алекс, — я гражданский. Ищу Вонючку и Пузыря.