Предел прочности. Книга третья.

Глава 9

Бывало, выберешься с пацанами на рыбалку, разведешь костерок, чтобы чаю попить или картошку запечь, и все - запах дыма тебе обеспечен, будет преследовать целый день. Можешь хоть сто раз помыться под душем, используя многочисленные шампуни и гели, менять одежду и брызгаться одеколоном – бесполезно: дымок крепко накрепко засел в ноздрях. Еще и на следующее утро о себе напомнит, легким ароматом потрескивающих веток в костре.

А если горели деревянные полы, плавился потолок, вспыхнули паутиной легкие шторы? Это уже не дымок, это гарь получается, куда более въедливая зараза. Тут и через неделю вонь никуда не денется. Особенно если ты не покинул место пожарища, а выбил другой номер в конце мотеля.

- Скидку не дам, - встала в позу вредная хозяйка. И это с учетом того, что из постояльцев остались мы с Гербом, да забитый жизнью мужичок, который может и рад был бы съехать, но уж больно боялся цербера в лице Лукерьи Ильиничны. Почему тогда сам остался? Не знаю… не из-за красот же природных и филина тугодумного, который ухает в невпопад. Здесь этих мотелей в бору, что грибов после дождя, выбирать устанешь. И с бассейном есть, и с мясом на завтрак: жаренным пареным, каким хочешь, и с милой доброй хозяйкой в придачу. Но я остался, остался и Герб.

- Кто-то же должен за тобой, присматривать, - прошамкал великан едва двигающимися губами. Это еще большой вопрос, за кем присмотр нужен. Из нас двоих не я щеголял обновками в виде бинтов, и бормотал неразборчивое, обколотый обезболивающими под завязку.

Разволновавшегося великана скоро увели на очередные медицинские процедуры, а за меня взялся знакомый дознаватель.

- Детектив, у меня для вас два варианта: запереть в изоляторе или отпустить под честное слово. Какой выберете?

- А в изолятор-то за что? – возмутился я.

- Для вашего же блага, во избежание. Или думаете не знаю, в чей адрес зуб точите (на языке иномирья фразеологизм прозвучал, как запасаться яду).

- Ничего такого не планирую.

- Планируете, еще как планируете. Мне талантом эмпата обладать не нужно, чтобы понять, кого подозреваете в поджоге. Майкл Доусон - цель номер один, я права? Не отпирайтесь, по глазам вижу, что права. Хотите расскажу, что произойдёт дальше?

- Позвольте это сделать мне, - перебил я собеседницу. – В течение недели вы найдете поджигателя, принявшего заказ по почте от неизвестного лица. Соберете улики, посадите исполнителя, а заказчик уйдет безнаказанным. Хотя и вам и мне хорошо известно, кто за всем этим стоит.

- Существует презумпция невиновности, и пока нет доказательств…

- А еще существует частично сожженная гостиница, один подрумянившийся детектив и законы логики, по которым это сделал Майкл Доусон, больше некому. А если бы там нашли мой обгорелый труп?

- Не думаю, что была цель убить вас.

- Так и я убивать не собираюсь.

- Дружеский пинок?

Она что, пытается шутит? По лицу так и не скажешь, каменно-серьезное, без всякого намека на улыбку.

- Тут одним пинком не обойдешься. Может парочкой...

- После вашей парочки как бы не пришлось соскребать парня с асфальта.

- Не имею привычки избивать людей до полусмерти.

- Вы может и не имеете, а ваш напарник?

- Мо? А причем здесь он? – удивился я неожиданному повороту беседы.

- Когда Магнус проспится, протрезвеет, тогда и объяснит ситуацию в подробностях, а у меня к вам деловое предложение, не под запись.

- Разве такое возможно?

Дознаватель внимательно посмотрела на меня, словно что-то прикидывала в уме. И наконец произнесла:

- Всегда проще договориться, чем расхлебывать последствия. Ну так как на счет сделки?

- Не боитесь договариваться с психом, я же того, на учете состою. Меня даже от расследований отстранили.

Легкая искорка промелькнула в глазах женщины. Неужели улыбнулась, только не как положено - губами, а мимолетной вспышкой в зрачках?

- Детектив, я по роду своей деятельности немного психолог и в людях разбираюсь. Возникни малейшее сомнение в вашей адекватности, и поверьте, мы бы сейчас общались в другом месте. Устраивает такое объяснение?

- Вполне.

- Вот и прекрасно, тогда вернемся к сути сделки. Со своей стороны вы обязуетесь не причинять физического вреда Майклу Доусону, любого свойства: будь то легкий пинок или тяжелый, затрещина или оплеуха, кроме того, избегать силового воздействия на лиц, с ним связанных. Не приближаться к мистеру Доусону, не разговаривать, не звонить по телефону и не писать угрозы любыми возможными способами, включая анонимные источники.

- Вред материальному имуществу?

Женщина-дознаватель молчит. И вновь промелькнула знакомая искра в её зрачках. Теперь точно не показалось, она улыбается, где-то там глубоко внутри.

- Что потребуете взамен?

- Я отпускаю вас, детектив.

«Или этого мало?» – прочитал невысказанное продолжение на твердокаменном лице собеседницы. О нет, что вы, вполне достаточно. Тем более, что кроме личной свободы предлагалась свобода действий. А уж фантазии, как воспользоваться представившимся шансом, у меня хватит. Найду возможность вправить мозги зарвавшемуся ренегату без банального мордобоя.

Во всей этой ситуации был еще один плюс, может быть не столь очевидный, но от того не менее важный: мне доверяли. Не бабушка возле подъезда, а суровый служитель закона – дознаватель, по полномочиям и предоставленной властью лишь немногим уступающий инспектору внутренних дел. Именно из наиболее заслуженных дознавателей набирались последние.

И что это значит? А значит это, Петруха, что у тебя уже есть своя репутация в базе данных. База не общедоступная, а внутрицеховая, которую не купишь и рейтинги в которой так просто не заработаешь. И плевать им, что по бумагам психом прохожу, которого лишил права на ведение профессиональной деятельности. Существуют иные критерии, согласно которым Воронов значится человеком договороспособным, с которым можно иметь дело.

Обманывать их ожидания мне совсем не хотелось, поэтому, когда под утро заявился помятый и не совсем трезвый Мо, с требованиями немедленно встать и идти, дабы показать кузькину мать или какую другую, я был готов.

- Что бы нас детективов, как каких-нибудь щенков, отшлепали по попке, а мы молча утерлись и в угол?! Да не бывать такому! Разорву, суку! - надрываясь, орал Мо,

- Кофе будешь?

- Кофе? –деловито уточнил Мозес, словно и не кричал секунду назад. – Со сливками?

- Будет со сливками, - пообещал я.

Как это водится, одним кофе не обошлось. Едва оказавшись в столовой, Мо взял штрудель с вишней, три пирожных с белоснежной кремовой шапкой, а хорошенько поразмыслив, добавил к заказу жаренной картошки с говяжьими отбивными, грибочки, залитые шкворчащей глазуньей, и салат из морепродуктов.

«Надо же, мясо появилось», - хотел было сострить я, но взглянув на тоскливое лицо хозяйки передумал. С такими убытками, как бы вовсе не закрылась.

Пока Мо употреблял легкий, согласно его выражению, завтрак, я поведал историю последних злоключений. Вышло коротко, без подробностей, да и ни к чему они были: складывалось ощущение, что напарник в курсе происходящего, поэтому слушал в пол уха. Его куда больше заботил свежеиспечённый рулет с фруктовой начинкой.

- Запах, - мечтательно вдохнул он и взялся за десертную вилку, - как я люблю, с ванилью и мочеными яблочками.

Не знаю, какую ваниль он там уловил: в воздухе отчетливо воняло гарью. И будет вонять еще очень долго, пока время и новый ремонт не сделают свое дело.

- Давай, курсант, делись планами. По твоим глазам вижу, чего-то задумал - проговорил Мо с набитым ртом, нисколько не заботясь о крошках.

- Мои проблемы… я сам решу этот вопрос.

Мозес аккуратно отложил вилку в сторону, что совершенно не вязалось с внешним неряшливым видом. Посмотрел тяжелым взглядом из-под набрякших век.

- Ошибаешься, курсант, это наши проблемы. А знаешь почему? – вопрос подвис в воздухе, лежащие на столе ладони превратились в пудовые кулаки. – Ни одна сука не имеет право безнаказанно тявкать на детектива, будь она хоть ренегатом, хоть аристократом, трижды благородных кровей. Нас коллеги по цеху не поймут, если стерпим и молча утремся. На удар следует отвечать ударом, чтобы в подкорку въелось - с седьмым отделом шутки плохи.

Так вот оно в чем дело. Я все удивлялся, с чего это женщина-дознаватель пошла на явное нарушение закона, дав добро вершить самосуд. Подвох подозревал, а здесь оказывается корпоративная этика.

Сразу вспомнился случай из прошлой жизни, когда в соседнем районе прирезали опера. Виновного быстро вычислили и грохнули при задержании, за попытку оказать сопротивлении. Только вот какое дело, убитый по слухам был в стельку пьян и не то что сопротивляться, самостоятельно встать с кровати не мог. Ну убили и убили, никто этому особо не удивился, потому как каждый знал: с ментами шутки плохи. Выходит и здесь заведены схожие порядки.

Вспомнился полноватый мужчина в цивильном сером костюме, что избавил от неприятностей, когда первый раз сцепился с Майклом в кафе.

- Почему вступились за меня?

- Не за вас лично, курсант, - идеально ровный ноготь стучит по эмблеме хищной птицы на рукаве. - Мы своих не бросаем – запомните это, крепко запомните. И не важно, из какого они мира.

И если я не отомщу, отомстят другие. Не потому, что такие заботливые и добра желают, а потому что таковы неписанные устои. Иначе завтра враги потеряют страх и придут за соседом, а послезавтра за тобой. Врагов у седьмого отдела всегда хватало, ибо издержки работы. И выработанные годами правила не глупая блажь, а банальный инстинкт самосохранения.

- Хорошо, Мозес, вот мой план…

В обед созвонился с Луциком, и успел произнести лишь одну короткую фразу:

- Хочу купить книги.

- В курсе, вечером буду.

Связь разорвалась… Что бы Витор Луцик был не в курсе? Мог бы и не говорить. Наверняка накопал в сети всю имеющуюся информацию по Майклу Доусуну и бизнесу его папаши. Придет на закате и начнет торговаться. Оставалось надеяться, что взамен не попросит слишком многого: вроде ответов на вопросы о той же Альсон или рассказа о событиях в Ла-Сантэлло, гребаном городишке, затерянном в песках и времени.

Вздохнув, посмотрел на часы – времени до вечера предостаточно, почему бы и не вздремнуть. Тем более, что ночка выдалась та еще: с пожарами, пугающим безбровым Гербом, беседами по душам с дознавателем и причитаниями безутешной хозяйки мотеля. Женщина легко могла обвинить в случившимся меня одного, но отчего-то делать этого не стала: то ли не хотела лишаться последних клиентов, то ли все дело в страховке, которая с лихвой перекрывала стоимость нанесенного ущерба.

И снова вздохнул… Пустое, все эти Лукерьи Ильиничны... лучше выспаться по-человечески.

Едва голова коснулась такой мягкой и желанной подушки, как послышался стук в дверь. Да что б вас! Надеюсь, это не Мо, окончательно протрезвевший и потому развивший бурную деятельность.

- Иду, - кричу неведомому гостю, и морщусь от громкости собственного голоса. Опускаю ноги на холодный пол, безуспешно пытаюсь нащупать тапки, сгоревшие в прошлом номере. Бездна, совсем забыл: надо в магазин сходить, закупиться по мелочам, а то ни зубы почистить, ни задницу… Бесплатно туалетной бумаги мотель не выделял. Еще и заявку необходимо подать на восстановление служебной формы, а то наложат взыскание плюс штрафные санкции. Хорошо хоть основные документы постоянно ношу с собой, включая платежную карту. С ними мороки вышло бы куда больше.

Вихрь простых, обывательских мыслей пронесся в голове и тут же испарился, стоило открыть дверь. На пороге стояла Светлана, привычно одетая… Стоп! Не существует никаких привычно, нет больше родной до боли знакомой Кормухиной, никогда не было и нет. С грохотом закрываю дверь. И снова тихий стук.

- Петр, я никуда не уйду, - до ушей доносится глухой голос. Такой родной и… стоп! Такой знакомый… хватит! Прижимаюсь лбом к дверному косяку, медленно считаю до десяти. Дыхание, главное следить за дыханием.

- Петь, пожалуйста, – слышится просительное, жалобное. Готов прямо сейчас встретиться с Тварью, с уродами типа Гочи и Матео Ла-Сантэлло или с мертвым взглядом прорицательницы, но не с Кормухиной. Не могу на неё злиться, и равнодушным оставаться не получается: внутри трепещут порванные в лоскуты воспоминания о некогда светлом прошлом.

Десять… Ты справишься, Петька, обязательно справишься, оно бывало и хуже. Выдыхаю, берусь за ручку и решительно открываю дверь.

- Я могу войти.

- Нет.

- Нам лучше побеседовать на…

- Иди за мной, - перебиваю девушку. Решительно захлопываю дверь и спускаюсь вниз по лестнице. Слышу спешный цокот каблучков за спиной: Светлана пытается идти рядом, но я лишь прибавляю шаг. Если на площадке перед домом ей удавалось держаться поблизости, то на узкой тропинке девушка безнадежно отстала. Оно и понятно: на шпильках по земле особо не побегаешь.

Иду быстро, даже не думаю оборачиваться. Останавливаюсь лишь на опушке леса, на том самом месте, где недавно беседовал с Луциком и где имел глупость купить информацию о встрече в ресторане Бертолио.

Светлана по-прежнему далеко, пытается спешить, но нога подворачивается, и девушка едва не падает на землю. С превеликим трудом подавляю желание броситься навстречу, подхватить под руку, помочь дойти. Вместо этого отмечаю странный выбор одежды: светлая обтягивающая блузка, мини юбка, открывающая взгляду безупречные длинные ноги - этакий привет из прошлой жизни. У нее даже прическа изменилась, став похожей на ту далекую, из школьной поры. А в ресторане никакой челки не было - прямой пробор.

- Слушаю тебя, - бросаю зло. Пытаюсь не смотреть в сторону запыхавшейся девушки, но запах… этот запах сводит с ума. Неужели сохранились духи из старого мира? Этим парфюмом был пропитан каждый уголок ее квартиры, постель, ванная, даже моя рубашка.

- Петр, прошу, не причиняй вреда Майклу. Это я, я одна во всем виновата… Я не смогла правильно объяснить, в разговоре позволила непростительную глупость. Пожалуйста, умоляю, не вымещай злость на…

Вселенная, она даже сейчас его защищает! Света, ну почему ты не можешь быть конченной сукой, которую легко ненавидеть? Почему становишься такой правильной, когда речь заходит о близких людях? И когда меня успела исключить из их числа?

- У меня есть деньги, много денег Я скопила кое-какую сумму, хватит, чтобы слетать в Латинию на годы вперед. Помнишь, ты хотел на море - тараторит девушка, пытается улыбаться, но выходит у нее совсем жалко.

Зачем ты вспомнила об этом именно сейчас? Не я - мы хотели поехать на море. Мы! Это была наша мечта! Так какого хрена делать там одному?

- Подожди, - пытаюсь остановить бесконечный поток слов, но Светка делает только хуже: она хватается за запястье. Тело мое вздрогнуло, как от разряда электрического тока: невольно делаю шаг назад. Не было никакого толчка, просто выдернул руку из цепких девичьих пальцев, но этого хватило, чтобы девушка упала. Неловко оступилась и охнув, завалилась в траву. Беспомощный взгляд брошенного котенка уставился на меня снизу вверх.

Странное дело, но я не кинулся поднимать Светку, как сделал бы это раньше, не раздумывая и не размышляя. Раньше… слово прозвучало, как очень далекий срок. Раньше - это минуту назад, какие-то считанные секунды, до того самого момента, пока в голове не щелкнул переключатель. Уж не знаю, что привело в действие режим «стороннего наблюдателя», но он включился, впервые за долгие месяцы. Когда им последний раз пользовался? Кажется, на втором курсе академии, когда Валицкая сажала друг напротив друга и устраивала словесные баталии, заставляя вытаскивать наружу грязное белье. Мне тогда в соперники достался младший отпрыск семейства Мэдфорд, а Ловнис имела несчастье угодить под каток Альсон, тогда еще малышки.

Прием несложный, отрабатываемый до автоматизма путем ежедневных повторов. Понятно, что никто из нас этим не занимался: успешно сдали тесты и столь же успешно забыли. А оно поди ж ты, отложилось в глубинах подсознания и включилось. Еще и время выбрало необычное: во время ссоры с бывшей, хотя изначально предполагалось для допроса подозреваемых.

Вижу парня со стороны, полного невысказанных обид, только и ждущего, чтобы выплеснуть все наружу. Вижу девушку напротив, что играет на эмоциях, словно пианист-виртуоз на рояле. Её одежда, её запах – аккорды из далекого прошлого, должные пробудить былые воспоминания. Неловкое падение, которого и быть не должно – всего лишь полет изящной узкой ладошки над черно-белыми клавишами. И парень, подхваченный вихрем музыки, должен был немедленно склониться в полупоклоне, полный чувства вины и раскаяния. Протянуть руку, помочь подняться, но он отчего-то медлит. Вместо этого присел на корточки рядом, смотрит внимательным взглядом

Камера скользит, меняет фокус… Внутри парня царит пустота, словно обшивка космического корабля получила пробоину. Эмоции вытянуло через чернеющую дыру в одно мгновение, оставив внутри сплошной вакуум. Как известно, в безвоздушном пространстве звуки не распространяются, и пианист-виртуоз может играть сколько заблагорассудится. Старая мелодия не вызовет больше прежних чувств, никогда.

- Почему? - спрашивает парень.

- Почему? – задаю свой вопрос я.

Кормухина все понимает. Она всегда была большой умничкой и не переигрывала сверх меры. Куда только делась влага, копившаяся в уголках глаз последнюю минут? На смену беспомощному взгляду приходит трезвый, оценивающий. И ответный вопрос звучит по-деловому коротко и сухо:

- Почему что?

- Почему Майкл? Неужели все дело в бабках?

- Дурак ты, Петр. Так и не вырос из коротких дворовых штанишек.

«Дворовые штанишки» - один в один выражение Валицкой. Интересно, кто кого научил.

- У тебя были варианты в родном мире.

- Варианты? – девушка грустно улыбается. – Местный бизнесмен Сергей Степанович, этот обрюзгший бандюган, которого не сегодня-завтра пристрелят? Виктор Павлович, нефтяной магнат из столицы, меняющий молоденьких девушек как перчатки? Воронов, очнись, неужели не видишь разницы между захудалым провинциальным мирком и развитыми цивилизациями?

- Банальные бабки, - эхом отдается пустота внутри.

- А что не банально в этом мире, любовь? Куда уйдут чувства, когда у возлюбленной начнут появляться морщины, обвиснет попа и грудь, появится варикоз и целлюлит на ляжках? Куда денется твоя дружба, когда пройдут годы, и разбежитесь по своим конурам? Будете собираться раз в полгода, чтобы поностальгировать за кружечкой пива? Бытовуха, Воронов! Этим миром правит банальная бытовуха. Подъем в шесть утра, поездка на работу, сопливы дети и осточертевшие углы в маленькой квартирке, о которые постоянно бьешься. Вот она - жизнь, большая часть твоей жизни: работать рабом на галере, и видеть надежду в коротких выходных. Я может так не хочу, я может счастья хочу для себя и своих детей. Не считать крохи до зарплаты, не думать постоянно, что могу себе позволить, а на что стоит отложить.

- Ты хоть его любишь?

- Воронов-Воронов… не исправим. Слово любовь придумали романисты в далеком восемнадцатом веке - термин, не имеющий ничего общего с реальной жизнью. Мне хорошо и комфортно с Майклом, а большего и не надо. Совсем скоро я стану полноценной гражданкой Шестимирья, и дети мои родятся в лучшем мире, - на миг Кормухина замолчала, взгляд приобрел остроту. Наблюдаю, как тонкие дуги бровей медленно, но верно опускаются вниз. – Воронов, и только попробуй испортить. Если по твоей милости мой брак развалиться или Майкла убьют, я тебя из-под земли достану.

Охотно верю: Кормухина, она такая, она жизнь свою положит, но обещание выполнит, словно хищница, защищающая слепо тыкающихся тигрят в мамкину грудь. Пока еще не родившихся, но явно намеченных в ближайшие планы.

- Не будет ничего твоему Майклу, успокойся. За имущество не ручаюсь, а вот за жизнь и здоровье могу обещать.

- А большего и не надо, - Кормухина выглядит довольной. – А теперь помоги подняться.

- Обойдешься, - галантно улыбаюсь в ответ. – Ноги длинные, сама встанешь.

Девушка нисколько не удивляется такому ответу: легко поднимается и начинает отряхивать юбку от налипшей травы. Делает это, нисколько не смущаясь: бесстыдно задирая края, демонстрируя нижнее белье и упругие ягодицы. Я знал, что она не играет, ей действительно было плевать на меня, как плевать на пустое место.

Обидеться бы, разозлиться, но внутри ничего не осталось - сплошно вакуум. Сидел, смотрел вперед бездумным взглядом, сквозь стройные загорелые ноги, сквозь ровные стволы деревьев. Смотрел и ничего не видел.

- Картина маэстро уцелела? – послышался голос откуда-то издалека.

Говорить совершенно не хотелось, поэтому автоматически киваю головой.

- Хотя что эта картина. Тебе дай сто миллионов, толку не будет. Знаешь, Воронов, в чем заключается разница между тобой и Майклом? Он взрослый мужчина, он думает о будущем, планирует наперед, а ты как был беспутным мальчишкой, так им и остался. И боюсь, ничего тебя не исправит. Сколько всего натворил за последние годы и сколько еще натворишь. Не удивлюсь, если однажды утром прочитаю некролог на твое именя. Дурачок ты… Милый, хороший, но дурачок, - девушка склонилась над моей головой. Острый запах парфюма резко бьет в ноздри – неприятный, излишне приторный, после которого непременно хочется помыться, дабы избавится от липкого налета. Чувствую макушкой легкое прикосновение губ.

- Береги себя, Петр, и прощай.

Прощай…

Вечером того же дня снова постучали. Я ждал прихода Витора, поэтому открыл не задумываясь, но за дверью никого не оказалось. Что за шутки дурацкие? И тут же следует болезненный тычок в живот.

- Кому сказано, подвинься.

Делаю шаг в сторону и пропускаю Альсон. Девушка совсем не выглядит малышкой: в строгом брючном костюме, подведенными чертами лица и новой прической, сбегающей на плечи волнами каштановых волос. Настоящая маленькая леди: тонкая и изящная, фарфоровая куколка с ордой демонов внутри.

Дверь распахивается шире, следом заходит Герб, склонив голову перед притолокой. Буйная шапка волос отсутствует, вместо нее чепчик синих бинтов. Взгляд великана косится в сторону Лианы и выглядит виноватым, дескать она сама пришла, никто ее не звал.

А вот и долгожданный Луцик следом. Не удивлюсь, если именно он слил информацию Альсон, реализовав очередную порцию книг… Хренов продажник.

Рука было тянется закрыть дверь, но тут на пороге появляется вечно довольный жизнью Леженец.

- О, Воронов, - лицо парня озаряется улыбкой, - слышал, кто-то зажигал ночью.

И тут же начинает ржать собственной шутке. Такой себе юмор, плоский, но не про задницу и на том спасибо.

Рука снова тянется к двери и снова мне мешают её закрыть. Нагуров вежливо здоровается, зачем-то приглаживает и без того идеальную прическу, заходит внутрь. Я осторожно выглядываю наружу – кажется, больше никого. Они бы сюда всю третью группу притащили, помощнички.

- Воронов, вот объясни, как живешь, если у тебя даже туалетных принадлежностей не имеется, - доносится девичий голос из душевой. Мелкая проныра, уже туда успела добраться. И Луцик рядом: изучает, запоминает, фотографирует внимательным взглядом.

Особо не задумываюсь над ответом, произношу рефлекторно:

- В жизни всякое бывает.

- Жопу пальцем вытирает, - добавляет спортсмен и начинает ржать. Вот и прозвучала долгожданная шутка про задницу.

- Фи, Димитрий, как можно, произносить этакую пошлость в присутствии дамы, - Лиана сморщила носик. А то, что секунду назад, эта самая дама рыскала по мужскому туалету в поисках неизвестного - это нормально? Странные у аристократов понятия о благовоспитанности.

Лиана тем временем продолжила отчитывать:

– Петр, неужели трудно туалетную бумагу купить. Чем целый день занимался? И почему в комнате пахнет женскими духами. Фу, какой дешевый приторный парфюм, - и снова маленький носик морщится. Ладошка мелькает в воздухе, пытаясь изгнать противный аромат из атмосферы.

Вот как?! Как она учуяла? Кормухина приходила четыре часа назад и даже порог не переступала. Вдыхаю, в попытке уловить чужеродные запахи, и ноздри тут же заполняет горьковатый шлейф лекарств, исходящий от Герба.

- Телок в номер водишь? Красава! – моментально оживляется Леженец. – Кого подцепил, медичку или кого из наших?

- И на подоконнике пыль. Воронов, у тебя здесь совсем не убирают, - мелкая егоза уже вертелась возле балкона.

- Полотно сильно пострадало? – Витор острым ногтем мизинца стучит по раме.

Отгоняю крысообразного от предмета искусства и не выдержав, во всеуслышание заявляю:

- Отошли от личных вещей, ничего не трогаем!

- Личного, ха… У тебя из личного - грязные носки под кроватью.

- Не твое дело, - очень хочется добавить «мелкая зараза», потому как именно на нее Альсон более всего походила. Замерев у балкона, и прищурив глаз, девчушка внимательно изучала поверхность стекла. При этом маленький кулачок, упершись в бок, только добавлял образу колорита.

- Чего сюда приперлись, кто вас звал?

Если думал кого смутить грубостью, то глубоко заблуждался. Ребята продолжали расхаживать по комнате, рассматривая, нюхая и трогая пальчиком. Разве что Нагуров замер у стены, и с флегматичностью филина следил за происходящим.

- В отделении все знают о случившемся, - изрек великан. К Гербу после вчерашних событий успел вернуться голос: еще не рокочущий бас, но уже и не глухое сипение.

- Знают и что? Это мое личное дело.

- Ошибаешься, теперь это наше, общее, - перебила Альсон. – Произошло покушение не на Петра Воронова, а на детектива. Какой-то замызганный ренегат, невесть что возомнивший о себе, посмел поднять руку на представителя Закона.

- Требуется наказать, - подтвердил Витор.

- Трахнуть так, чтобы на задницу сесть не смог, - добавил Леженец.

Ну вот о чем с ними можно разговаривать? Поворачиваю голову в сторону флегматичного Нагурова, подпирающего стену. Александр всегда был самым спокойным и рассудительным, поэтому к нему и обращаюсь:

- Саня, что за ерунда?

- Как сказала Лиана, произошло покушение на…

- Саня, я о другом. Вы здесь зачем?

Саня пожимает плечами, как будто приходилось отвечать на очевидные вопросы.

- Ты выпускник третьей группы, ты наш.

- Ваш? – признаться, первые секунды думал, что ослышался.

- Наш, наш, - подтвердила Лиана, успевшая сменить локацию с «прибалконной» на прикроватную. – И не выпучивай так глаза, Воронов – вредно для здоровья. Не нравится ему, вишь раздухарился… Если хочешь знать, никого это особо не волнует: ты навсегда вписан в историю, как выпускник третьей группы вместе с вертихвосткой Марго, твердолобым тупицей МакСтоуном, и «несравненной» Катенькой Ловинс.

- Что-то я не вижу остальных «наших».

- Не волнуйся, появятся, если в том возникнет необходимость. Пока же достаточно пятерых.

- Достаточно для чего?

- Для мести, Воронов! Для мести! – кукольное личико осклабилось в хищной улыбке.

Ребята пришли в гости не с пустыми руками: у них имелся план действий. Пускай схематический, набросанный на скорую руку, но уже с четко поставленными целями, среди коих на первом месте значился склад в восточной части промышленной зоны. Внутри одних материалов хранилось на три миллиона и оборудования на пять. Все имущество числилось за семейством Доусон, где напрямую, где через аффилированных лиц.

Сведенья сообщил всезнающий Витор и намекнул, что к завтрашнему дню будет располагать полной информацией о системе безопасности.

- А потом как рванем! – сообщил довольный Леженец.

- Вы что, с ума сошли? Склады взрывать? Этот придурок всего лишь квартиру подпалил.

- Этот придурок разместил в номере боевые вещества, с которыми не справилась современная система пожаротушения, - поправила меня Альсон. – А так же напоминаю для особо забывчивых, что в огне едва не погиб наш общий друг.

Взгляды присутствующих уставились на великана, который и бровью не повел, потому как отсутствовала.

- Не знаю… Всё это звучит как-то… слишком, взрывать огромный склад. Может квартиру подпалим, когда никого не будет.

- Или на порог навалим, - добавила скептицизма Альсон.

Зря она так. Леженец тут же зашелся смехом, с силой толкнув меня в бок:

- На порог… навалим. Не, ну ты понял? Насрем!

Понял и даже знаю, кто из нашей компании срать будет, реши мы воплотить дурацкую идею в реальности.

Альсон осталась холодна к глупым выходкам спортсмена. Холодно посмотрев на меня, спросила:

- Воронов, а чего это ты вдруг озаботился судьбой Доусона младшего? Бывшая в гости приходила, умоляла пощадить ревнивого муженька?

- Не было никого.

- Да-да, охотно верю, и духами в номере пахнет исключительно от мух. Только вот не пойму, где ты её трахнул: в душевой или на улице?

- Зная Воронова, сомневаюсь, что дело дошло до секса, - вставил свои пять копеек Витор и тут же спешно добавил, - без обид, просто констатация факта.

- Я вот сейчас тоже констатирую, выгоню всех нахрен, - не выдержал я. Что за манеру взяли копаться в личном белье, причем делали это демонстративно, нисколько не стесняясь собственных действий.

Альсон лишь презрительно фыркнула на мою вспышку гнева.

- Выгонит он… Мы сами с удовольствием уйдем, из конуры, где приличной девушке даже сесть не на что. Только запомни, Воронов, от тебя ничего не зависит. Это уже не твоя месть - она наша.

То, что она вдруг стала «нашей» отчетливо понял десять минут назад, когда Луцик отказался от платы за предоставленные услуги. Еще и пожурил вдобавок, мягко намекнув, что не все в этом мире измеряется деньгами. И это сказал Витор Луцик, лучший продажник по версии хрен запомнишь какого сайта. Мир точно сошел с ума и покатился под откос.

А может ну его в бездну. Нет, не мир, а всю эту ситуацию с ответными действиями. Что я в самом деле волнуюсь больше остальных. Убивать никого не собираются – это главное, а какой там склад на воздух взлетит, и на сколько прогорит семейный бизнес Доусонов, дело десятое.

Хотел уже было сказать: «да глубоко плевать, делайте, что хотите», как в дверь постучали. Вопросительно смотрю на гостей.

- Мы никого не ждем, - за всех ответил Витор. Ну еще бы они ждали, сами заявились в гости без приглашения. Приперлись толпой, заняли каждый угол, так что некуда деться в собственной комнате.

- Иди открывай, бывшая пришла, отрабатывать долг мужа, - съязвил дьяволенок в образе фарфоровой куколки. Девушка, нисколько не смущаясь, забралась с ногами на кровать чужого мужчины, хотя точно знает, правилами этикета такое строго воспрещается.

- Без сопливых разберусь, - отвечаю возомнившей о себе девице и тут же в дверь начинают усиленно колотить.

- Курсант, шевели задницей, открывай давай! – послышался богатырский рёв.

А вот и напарник пожаловал. Влетел в открытую дверь метеором, и бешеным взглядом обвел присутствующих. Вид весь какой-то помятый и потрепанный, словно валялся со стаей собак в подворотне: отходняк после недельного запоя или настолько зацепила история с пожаром?

Напарник пришел не один, следом в комнату ввалился рыжий, как сама бездна, Рой Лановски, вечный друг и собутыльник Мо. Огромные усища под носом топорщились, что шерсть кота, выгнувшего спину.

- Что за детский сад, - пробормотал растерянно Мозес, осматривая присутствующие лица. – У вас что здесь, клуб любителей сказок на ночь?

- Шли бы вы папаша в бордель, где вам самое место, - резко отреагировала Альсон. Юная аристократка не любила сравнения с ребенком, на которого, обряди её в детское платьице, будет ну очень похожа. И если одногруппникам многое прощалось, то посторонним не было никакого спуску. Только вот ответную шпильку Лиана выбрала неудачно: Мо без того знал, что в борделе ему самое место. Он бы жить там остался, о чем неоднократно заявлял, но вот беда: местные шлюхи подобных услуг не предоставляли.

- Чьих будешь, пигалица?

- Пигалица у тебя в штанах, дядя, а я девушка благородных кровей, поэтому требую к себе должного уважения.

- А, вон оно что, благородная, - пробормотал Мо, впрочем, нисколько не смущенный сим фактом. «И благороднее видали» - слышалось непроизнесенное в его тоне. – Кто здесь еще у нас? Здоровяка знаю, кажись Авосянов отпрыск будет. Тощего видел, вечно крутится под ногами, вынюхивает.

- А я качка знаю. Он кофе горячим в меня плеснул, - добавил Лановски и пошевелил рыжими усищами.

- Да кто ж его не знает – это сосед наш по кабинету будет. Его еще Даяна трахает.

- Чего это трахает, чего трахает, - возмутился Леженец.

Но парня уже не слушали: взгляд Мозеса уперся в фигуру флегматичного Нагурова, подпирающего стену плечом. Красные в прожилках глаза начали медленно наливаться гневом.

- Пшел вон отсюда! Марково отродье…

Кого другого рык Мо мог бы испугать, заставить вжаться в стену или опрометью броситься бежать. Уж больно грозным выглядел мой напарник. Многих мог испугать, но только не Саню, человека от природы спокойного и рассудительного, ни склонного к проявлению бурных эмоций. Он и сейчас выглядел задумчивым, словно пытался решить в голове сложную задачку. Только вот перед парнем был не любимый учебник по физике, а разъяренный бык.

- Дамы и господа, слушаем внимательно, - выхожу в центр комнаты, развожу руками в стороны, как дешевый конферансье в провинциальном театре. Удивительно, но сработало – семь пар глаз воззрилось на меня. – Я никого не звал, вы сами сюда приперлись, а раз так, будьте любезны соблюдать основные правила этого дома.

Сидящая на кровати Альсон хмыкнула, дескать какой это дом, халупа сплошная, но комментария по поводу давать не стала, и на том спасибо.

- Правило номер один – по углам не рыскать, в личных вещах не копаться. Правило номер два – никаких замечаний по поводу: как живу, с кем живу и каким пальцем вытираю задницу. Не интересует, совсем. И наконец правило номер три - уважать моих гостей. Убедительная просьба обиды и претензии оставлять за порогом, а если кому-то что-то не нравится – милости просим, валите на все четыре стороны, дверь всегда к вашим услугам. Вопросы?

Вопросов не последовало, лишь парочка жидких хлопков со стороны напарника.

- Молодец, курсант, правильно сказал. Только вот забыл еще одно важное правило. Оно может к законам гостеприимства никакого отношения не имеет, но предстоящей вечеринки касается напрямую. Понимаешь, о чем я?

Я нихрена не понимал. Навел напарник очередную тень на плетень, как это обычно бывает. Меня запутает, сам запутается и в итоге окажемся запертыми в кузове очередного автомобиля.

- Не понимаешь, - Мо удовлетворенно кивнул. – Смотрю, и другие не особо понимают, потому как молодо-зелено: про законы мести слышали, а в нюансах не разобрались. Кого по итогам результатов допрашивать будут, как главного подозреваемого? Дошло? Вы же не словами матерными собрались перебрасываться, а как минимум чью-то жопку поджарить. Поверьте, за этим всегда следуют разбирательства. Теперь-то понятно, молодежь, зачем старшие товарищи нужны?

Обычно едкая Альсон в этот раз промолчала, но за меня неожиданно заступился Леженец.

- Воронов никого не сдаст, - выпалил он.

- А кто говорил, что сдаст? Дознаватели в подробности вдаваться не будут: так, не допрос, пустая формальность. Разумеется, если рамки допустимого не перейдете. Вы же никого убивать не собираетесь? Вот и хорошо, вот и ладненько. Иди курсант, попей кофе, а мы пока с ребятками потолкуем.

- Но если формальность…, - попытался было возразить я. Признаться, логика напарника от меня ускользала: то допрашивать будут, как главного подозреваемого, то пустяки. А если так, зачем тогда уходить, какой смысл?

- Соберитесь, папаша, мы вас не понимаем, - выразила Альсон общее мнение.

Мо начал наливаться краской, побагровел весь, уставился выпученными глазами на фарфоровую куколку, что так нагло восседала на кровати, нисколечко его не боясь.

- С традициями спорить собрались! - рявкнул он.

- Спокойно, Мо, сейчас объясню молодым, - Рой Лановски пошевелил рыжими усищами. И Мозес тут же успокоился, предоставив право держать речь более трезвому товарищу.

- Допрос будет формальным, но лучше лишний раз не подставляться – надеюсь это понятно? Понятно… Теперь второй момент, куда более важный - традиции. Здесь вам не просто голая логика, здесь скрыт глубокий сакральный смысл. Враги должны помнить, что поднимая руку на одного детектива, замахиваются на всех. И если он не может ответить по слабости своей или простит по недомыслию, всегда найдутся товарищи, готовые сделать это за него.

- Но я-то могу.

Конопатая физиономия Роя Лановски повернулась в мою сторону:

- Что тебе не понятно в слове традиции, парень?

- Но…

- Я слышал про такое, - пробасил Авосян, - только думал, обычаи старые, сейчас не практикуются.

- Всегда найдутся новоделы, кому плевать на профессию, - добавил рыжий Рой, – но таких меньшинство и таким среди нас не место.

- Есть возражения, молодежь? - подвел итоги Мо.

Возражений не имелось, даже у меня, но уж очень хотелось поучаствовать в намечающейся операции. И дело вовсе не в мести: после недавнего разговора с Кормухиной вся злость на ренегата куда-то испарилась. Он что, он жену свою защищал, семью от посягательств бывшего возлюбленного. Делал это неразумно, с перегибами, но тут кто как вырос, кто во что горазд. А я? А я его пинком под стол загнал. И Светку бы увел не раздумывая, предоставь она мне такую возможность. Тут кто еще козел, разобраться стоит.

Поэтому желания мстить не возникало, в отличии от чувства вины: перед ребятами, которые будут разгребать оставшееся за мною дерьмо. Кто знает, может именно в этом и заключался истинный смысл древней традиции. Включай голову и прежде думай, если не хочешь, чтобы за тебя пришлось отдуваться другим. Ответственность, мать его…

- Не боись, курсант, все сделаем в лучшем виде, - Мо словно прочитал мои грустные мысли. Хлопнул по плечу и подтолкнул к входной двери. – Жопку ренегату и его папаше поджарим, но так, чтобы легко. Обойдемся без смертоубийства, это я тебе обещаю.

Дверь открылась, и я вышел в теплую летнюю ночь.

Битый час сидел в столовой: ел, пил и слушал жалобы Лукерьи Ильиничны. По всему выходило, что страховку ей выплатят в самое ближайшее время, но туда сходи, то подпиши, то оформи, а у нее хозяйство - целых три постояльца на пустой мотель, которых еще кормить надо. Ага, кормить, как же. Кому она эти сказки рассказывает? Да Герб скоро повесится от каши на завтрак. Он парень большой, ему мясом питаться надо, а не склизкой жижицей, размазанной по тарелке.

Только что толку спорить с пожилой женщиной. Посидел, послушал и пошел в лес прогуляться, а когда вернулся, в комнате никого не было. Осталась лишь смятая постель после Альсон и пара карамелек со вкусом абрикоса на подоконнике – подарок от напарника. Вечно у него этими конфетами карманы забиты. И ладно бы сосал, как все порядочные люди, так нет - грыз, еще и с мерзким хрустом.

Взял один леденец, повертел в пальцах, да и сунул в рот. Не пропадать же добру, в самом деле.

В дверь неожиданно постучали. Я вздрогнул всем телом и едва не подавился конфетой – кого еще нелегкая принесла: очередных последователей старых традиций? Но нет, всего лишь Валицкая.

- Один? – спросила ночная гостья и не дождавшись ответа, легонько оттолкнула в сторону - по полу зацокали высокие каблучки. Анастасия Львовна прибывала в боевой раскраске и не менее боевом состоянии духа. Этакая валькирия, спустившаяся с небес в поисках зазевавшихся мужчин.

Соблазнительная фигура обтянута вечерним платьем, пропитанным цветом алой крови. На спине глубокий вырез, открывающий взгляду подробности изгиба позвоночника. Опустись ткань на пару сантиметров ниже и можно лицезреть ничем не прикрытые холмики ягодиц.

Продефилировав к кровати, гостья с сомнением уставилась на смятую постель, после чего произнесла задумчивое «м-да». Кинула ридикюль на тумбочку и таки уселась на край, привычно закинув ногу на ногу.

Я ждал, не произнося ни слова. Попытался включить стороннего наблюдателя, но похоже, лимит вызовов на сегодняшний день был исчерпан или Валицкая считалась исключением из правил, с которой ни один психологический прием не сработает. Особенно тот самый, которому сама и обучила.

- Вселенная, если бы ты знал, как я устала. Целый день на каблуках.

Госпожа психолог бесстыже задрала коленку, коснулась щиколотки. Начала медленно расстегивать ремешки туфелек. Бездна… Глазам предстало волнительное зрелище в виде открывшейся полоски полупрозрачных трусиков. Спешно поднимаю взгляд, пытаясь разглядеть издевательскую улыбку на лице гостьи, но Валицкой нет никакого дела до зрителей, она слишком увлечена своими ногами. Скинула одну туфлю, затем вторую и теперь неспешно массировала подошву. С губ слетел протяжный стон, полный наслаждения.

- О, мои бедные, бедные ноги. Вселенная, как давно об этом мечтала! А ведь раньше обожала свидания. Недели не проходило, чтобы какой-нибудь галантный кавалер не сводил в театр или дорогой ресторан. О, никакой пошлости, Петр. Знаю, о чем вы думаете, мужчины: трахалась со всеми направо и налево, дешевая шлюха в обличье респектабельной дамы. Спешу огорчить: не было такого. Просто забавно наблюдать за неумелыми потугами диких павианов, которые по недомыслию называются ухаживаниями. Ручку поцеловать, стул пододвинуть, а потом пол вечера слушать: я то, я сё, я это. Я открыл никому не нужный заводик в жопе мира, а у меня сорок машин гниет в гараже, а я просто самый умный и красивый… Ох, мои пальчики, неужели смогу распрямить вас? Вселенная, какое блаженство! - протяжный стон удовольствия слетает с женских губ.

Лишенная оков ступня опустилась вниз, маленькие пальчики забегали по полу. Сама Валицкая, не выдержав подступающей волны удовольствия, откинулась назад, задрав подбородок - черная ширма волос разметалась по постели. Ткань платья натянулась, выгодно подчеркивая высокую грудь, напряженные холмики сосков. Но ноги… ноги по-прежнему приковывали к себе основное внимание. Нет, не спрятанное между ними – что я, женского белья не видел. Восхищали тонкие щиколотки, гармоничные линии и переходы то напрягающихся, то расслабляющихся мышц. Идеальные пропорции женских ног: завораживающая округлость бедер, выпуклые «капельки» икр, гуляющие под загорелой кожей.

- Я старею, Петр, - неожиданно призналась она, склонив голову чуть на бок, и паутинка иссиня-черных волос моментально прикрыла часть лица. – Пора уже признаться самой себе, свидания – не мое. Прошли те времена, когда могла часами напролет кружить головы перевозбужденным красавцам, получая от процесса удовольствие.

«А сейчас вы что делаете, Анастасия Львовна?» - хотелось спросить. – «Просто расслабляетесь в конце рабочего дня? Тогда почему на чужой постели, да еще в присутствии мужчины – нежитесь, что перевозбужденная самка в период течки».

Хотел сказать, собрался было, но губы произнесли другое:

- Кем вам приходится Светлана Кормухина?

- Что? – обнаженные ноги на мгновенье зависли в воздухе, образовав параллельные прямые.

- Кто вам Светлана…

Не часто приходилось слышать, как Валицкая смеется. Она все чаще улыбалась уголками губ или лукаво прищуривала глаза. Если этого было недостаточно, могла произнести: «это было забавно» или «весело», и непременно подмигнуть. И совсем уж редко она позволяла издавать себе звуки, напоминающие не то что хохот, просто легкий смех. Многие курсанты были убеждены, что она и вовсе не умела этого делать - ледяная королева в обличье человеческом, взявшая под контроль живые эмоции.

Я был из числа редких неудачников, которые на собственной шкуре убедились в обратном. Она могла и умела смеяться, звонко и задорно, как нашкодившая девчонка, только вот насладиться этими звуками в полной мере не получалось. Потому как обстоятельства, рождавшие их, зачастую были далеки от приятных.

- К чему такие вопросы, Петр? – закончив веселится, спросила она. - Ты с ней сегодня встречался?

Если раньше сомневался, то теперь уверился – все она знает, каждое слово из нашего дневного диалога.

- Кем вам приходится Светлана Кормухина? – упорно повторяю свой вопрос.

- Петр, ты зануда.

- Кем вам…

- Хорошо, хорошо, только помолчи. Это ужасное вино, - Валицкая недовольно поморщилась, а на идеально ровной поверхности лба образовалась парочка горизонтальных линий, - всего лишь фужер десертного полусухого, а голова раскалывается… Так что ты там спрашивал? Шучу-шучу, - ладонь замелькала в воздухе, пытаясь в игривой манере остановить меня. А я и не начинал, терпеливо дожидаясь ответа на поставленный вопрос. – Кормухина… Кормухина… Дай-ка подумать… Случайно не та симпатичная блондинка, с которой ты раньше встречался?

Жду, не сводя глаз.

- Хорошенькая, ладная такая и голова на плечах есть - мне она понравилась: и как человек и как женщина. А с чего вдруг такие вопросы?

Я мог бы, конечно, вступить в диалог, рассказать о чуйке, о подозрительных совпадениях. Один речевой оборот про «короткие дворовые штанишки» чего стоил. Его и в моем мире редко употребляли, что уж говорить про далекое иномирье. Мог поведать о действенных способах манипуляции, которые проникали в самую подкорку и хрен их чем оттуда вытравишь, о единицах специалистов, этими способами владеющих.

Перед глазами встал образ растения-оригами, подаренного Светлане в одну из наших последних встреч. Выглядело оно совсем как живое, благодаря ловким пальчиками малышки Альсон, искусно разукрасившим поделку из бумаги. Поделку, а точнее подделку… Поддельный цветок, поддельные чувства. Сука!

- Она может считаться моей ученицей. Разумеется, условно, потому что девушка не числилась в штате, и даже не имела банального вида на жительства. Ее привели ко мне тридцать лет назад, маленькую, потерянную. Да, Петр, не удивляйся, таковы причуды временного дисбаланса: по меркам 128 параллели Кормухина взрослая тетенька. Меня попросили заняться ею, подготовить к парочке секретных операций. Внедрение нештатного агента прошло успешно, и наше сотрудничество продолжилось. Даже не представляешь, сколь тяжело приходилось бедняжке. На внештатниках, да еще из отсталого мира, без профессии и образования, всегда экономили. Денег выделяли настолько мало, что в какой-то момент она была вынуждена жить у меня. Представляешь? А ведь молодой девушке нужно соответствующе одеваться, тратиться на средства красоты и гигиены. Это не ты, Петр, нацепил обноски, лишь бы срам прикрыть и пошел по округе благородных людей пугая.

«Это когда такое было?» - захотелось воскликнуть, но сдержался. Не выйдет меня спровоцировать, Анастасия Львовна, и даже не пытайтесь. Сегодня будете отвечать на четко поставленные вопросы, тем более что не было никаких обносок.

Не дождавшись ответной реакции, Валицкая продолжила:

- Девушка существовала в режиме жесткой экономии несколько лет. Донашивала чужие вещи, откладывала медяки на собственное жилье.

Бедное несчастное забитое жизнью дитя. Зря стараетесь, Анастасия Львовна, на жалость не пробьете. Это вам к великому гуманисту всех времен и народов нужно, Соми Энджи. Тот и всплакнуть может, если нужно.

- И поэтому вы сделали из нее шлюху? – перебиваю зарождающуюся мелодраму в пяти частях.

И снова пара складок образовалось на идеально ровной коже – госпожа психолог соизволила поморщиться.

- Ты ошибаешься, Петр, она не спала за деньги.

- Она спала по приказу Организации.

- Очередное заблуждение. Светлану никто не принуждал с тобою спать. Достаточно было романтических прогулок под луной и поцелуев на лавочке.

И это грустная правда из уст Валицкой. Когда пошли первый раз под ручку, снесло крышу критически и бесповоротно, про обжимания и поцелуи даже говорить не стоит. Вот такая она, первая любовь: беспощадная и дешевая, как поделка из тетрадного листа.

- Ваши интимные отношения были целиком и полностью инициативой Кормухиной. Света девочка талантливая, умненькая, ей чтобы раскрутить клиента, не обязательно доводить дело до постели: достаточно одного вечера в ресторане. А с тобой что-то пошло не так, сломалось. Родной мир, школа, робкий юноша с нелепыми комплиментами – все это напомнило о давно забытой поре, об утраченной юности. Порою хочется закружится в вихре…

- Хватит вихрей, - обрываю не в меру разговорившуюся гостью, – услышал достаточно. Можете идти, Анастасия Львовна.

Тонкие брови выгнулись дугой, изобразив удивление.

- Даже так, Петр? Ты меня выгоняешь?

- Да.

- Уставшую, несчастную, старую женщину?

- Мне патруль вызвать?

- Ты даже не попытался разобраться в ситуации.

- Повторяю, услышал достаточно. Можно сколько угодно прикрываться словами, но факты вещь упрямая: мною манипулировали, играли в слепую. И знаете, я даже благодарен. Теперь таких сук, как вы, Анастасия Львовна, и вашу не в меру талантливую, стелющуюся под богатых мужиков ученицу, буду обходить стороной.

- Ты не понимаешь.

- Чего не понимаю? Того, что все это ради гражданства и безбедного существования? О, поверьте, прекрасно понимаю, и логику эту животную знаю не хуже прочих. Там где потеплее, там где посытнее – заложено на уровне инстинктов. Только вот беда, в придачу мы еще и человеки. И порою пробивает даже таких как вы: чувствуете, что живете по-скотски, но ничего поделать с этим не можете, потому как по-другому не умеете. До конца своих дней обречены копошится в грязи, свиньи самодовольные…

- Хрю.

- Что? – не понял я.

- Хрю-хрю?

Госпожа Валицкая, ее величество ледяная королева, соизволила хрюкнуть, словно какая-нибудь порося? Еще и взгляд жалостливый изобразила, захлопав длинными ресничками.

Толстая грязная свинья - в иномирье трудно отыскать более презрительный образ. Валицкая не просто проглотила оскорбление, она приняла его за должное, с удовольствием подыграв мне. Хотя могла запросто отвесить пощечину или пожаловаться многочисленным поклонникам и тогда не избежать вызова на дуэль. И за меньшее убивали…

- Моя шея меня просто доконает, - продолжила жаловаться госпожа психолог как ни в чем не бывало. В подтверждение слов покрутила головой, повела плечиками. И словно этого было недостаточно, откинулась назад, слегка выгнув спину. – Петр, поможешь мне, сделаешь массаж?

- А не пойти ли вам в бездну, разлюбезная Анастасия Львовна.

- Пожалуйста.

- Дверь не заперта.

- Хрю? - и снова просящий, жалобный взгляд.

В конце концов чего я парюсь: она сама шею подставляет - придушить стерву и дело с концом. Сколько людей потом спасибо скажут, сколько благодарить будут.

Разумеется, никого убивать не собирался, а вот причинить физическую боль – пожалуйста. Та же Кормухина, негласная ученица великой и ужасной, неоднократно жаловалась на мой массаж.

- Петр, тебе с такими задатками тесто месить, а не мышцы разминать. Ты или ласкаешь, или убиваешь, третьего не дано, - высказывалась она по поводу. А что мог поделать, коли специальные курсы не проходил и врожденных способностей к сему занятию не имею.

Все играете, Анастасия Львовна, дразните. Будет вам расслабляющий, получите незабываемое удовольствие, от которого пропадет всяческая охота к ночным визитам. Уж ко мне так точно.

Делаю шаг, переступаю через сброшенную туфельку. Не хочется лишний раз встречаться с Валицкой взглядом, поэтому обхожу кровать сбоку. С ногами забираюсь на постель – гостья уже ждет: поправив волосы, обнажив шею. Прекрасно вижу холмики позвонков, тонкие прозрачные волоски на шее. Ноздри улавливают легкий аромат духов, пряного вина и мускатного ореха – коктейля запахов ранее не знакомого. Вполне возможно так пахнет молочко для тела, мыло, гель или лосьон. Да мало ли в природе существует вещей, которые женщина способна на себя вылить, втереть, намазать. И каждая имеет свой запах.

Собираюсь с духом, опускаю ладони на подставленные плечи.

- Ай! – с губ Валицкой слетает легкий вскрик.

- Я еще ничего не сделал, - начинаю оправдываться и тут же прикусываю губу: не сделал, но сделаю.

- Пальцы холодные, - жалуется она.

Холодные… Терпите, Анастасия Львовна, скоро вы на собственной шкуре испытаете, каково это, быть подопытной. Куда тут нажать, чтобы побольнее?

Ладонь скользит по нежной бархатистой коже, нащупывает ямочки над ключицами. Только бы вспомнить, как Светке больше всего не нравилось. Пальцы напрягаются, готовые сжаться металлическим капканом и… ничего не получается. Рук отказывают повиноваться, лишь легкое подрагивание на самых кончиках. Да что ж такое? Выдыхаю, собираюсь с силами на второй заход и… снова ничего не выходит.

Не могу я, вот так вот запросто причинить боль. Одно дело, когда случайно выходит, другое – целенаправленно, когда человек доверился, подставил шею, а ты подло, со спины. И уже не важно, змеюка это подколодная или кто другая.

«Хлипковат оказался, паря», - звучит внутри издевательский голос, - тебе нужно не с Валицкой тягаться, а с малышней из ясельной группы». Казалось бы, чего проще, сожми мышцу покрепче, заставь вскрикнуть стерву. Так нет, жалость взыграла, а скорее слабость характера. «Поэтому тебя и пинают вечно, все кому не попадя», - продолжал глумиться внутренний голос. – «Нет чтобы ответить разок, крепко дать по зубам. Размяк, поплыл, существо бесхребетной: она мне доверилась… шею подставила. Она не тебе доверилась, а чутью своему профессиональному, твои действия на раз-два просчитала. Нет в тебе стали, не выработал с годами, поэтому и сидишь как дурак, с открытым ртом».

- Здесь, Петр, - ладонь Валицкой накрывает мою, ведет к основанию шеи. – Да, вот так, сожми покрепче. Да… ох, еще… мни, сильнее, - нежный женский голос обволакивает, ведет за собой, легонько подталкивает и направляет. – Не бойся, надави… еще, давай… Вселенная, до чего же хорошо!

«Докатился, сломался, Петр», - внутренний голос неумолим. – А что дальше, на колени падешь и ступни врага своего целовать будешь? Прав МакСтоун, подкаблучник ты и…».

Валицкая потянула ладонь вниз, еще ниже, совсем уж низко. И я уже чувствую торчащий сосок, сжимаю мягкую полную грудь. Опускаю взгляд и вижу, что плечики платья давно опущены – ночная гостья по пояс обнажена.

- Вот так, хорошо, - шепчет она, откидываясь назад, прижимаясь ко мне горячей спиной, копной пахнущих разнотравьем волос, гладких, словно шелк, щекочущих губы и шею. – Хорошо, Петр, как же хорошо.

Кто бы сомневался, массаж именно этой группы мышц мне удавался лучше всего.

В бытность свою девственником, часто думал, как оно будет первый раз: с чего начну целовать, чем продолжу. Слушал рассказы старших товарищей, смотрел фильмы, читал книги, а в итоге все получилось само собой. Вдарило в голову избытком гормонов и понеслось. Тут главное довериться инстинкту, ничего не придумывать, потому как матушка-природа все давно изобрела до нас.

Первая попытка закончилась полным фиаско. Да и не могло быть иначе, после стольких-то лет воздержания. Все произошло быстро, настолько, что я даже толком почувствовать ничего не успел, не то что Валицкая.

- Отношения должны быть на регулярной основе, - мягко напомнила госпожа психолог. Прижалась роскошной грудью, обожгла дыханием, ловкие пальчики заскользили вниз по телу. Завела она меня по второму кругу, мастерски с пол-оборота.

А потом пришел черед третьего. И уже здесь, на длинной дистанции почувствовал неладное. С Кормухиной куда все проще было: успел изучить реакцию партнерши до малейших нюансов, знал, когда нужно ускориться, а когда сбавить обороты. Все эти разговоры о симуляциях оргазма, никогда не понимал их: или мужик должен быть напрочь деревянным или женщина гениальной актрисой. Трудно обманывать, особенно когда не первый раз вместе. Частота дыхания, сила хватки на плечах, взгляды, поцелуи, движения - элементы одного большого произведения, а уж насколько гармоничным оно выйдет, зависит от оркестра и дирижера, то бишь тебя самого. Со Светкой, бывало, такие сюиты выдавали, что дух захватывало, а здесь… флейта спит, скрипка болтает с тромбоном, кларнет вовсе отвернулся от сцены – читает книгу. И только дирижер продолжает махать палочкой, поддерживая одному ему известный темп. Спрашивается: зачем, почему, куда и главное - кому это нужно?

Нет, Валицкая не распласталась бесчувственным бревном: всячески помогала, поддерживала, где ласковым словом, а где и делом, только вот во взгляде её была отстраненность. Пришла женщина вечером домой, разгрузила тяжелые сумки, села на диван и задумалась: то ли об ужине, то ли о жизни нелегкой.

Казалось бы, мне какое дело? Не я к ней пришел, она сама. Пускай довольствует малым, стервоза. Но нет, полез ласкаться, обниматься, лобызаться. С последним вышло не очень: Валицкая отвернулась, подставив щечку. Я предпринял вторую попытку и снова не нашел губ. В третий раз и вовсе наткнулся на подставленную ладонь – Анастасия Львовна недвусмысленно сигнализировала: целоваться не намерена.

Что за ерунда?! Слышал я в детстве романтическую историю про проституток, которые берегут самое ценное для любимых мужчин. Тогда рассказ поразил до глубины души: как одинокий огонек светлячка в темном подземелье. Но пришел брат и все опошлил:

- Прикинь, она у половины двора отсосала, а ты с ней целоваться - это западло, Петруха, за такое шлюхам сразу по губам бьют, поэтому и не лезут.

Валицкая никакого отношения к жрицам любви не имела. Но тогда какие основания? Вспомнился наш первый поцелуй в кабинете, внезапно прерванный, после чего был вынужден ретироваться со спущенными штанами в коридор. Что изменилось с тех пор? Недостаточно алкоголя в крови или девчонки больше по нраву?

«Потому что тебе нужен не просто секс, а отношения», - всплыл в памятидалекий голос Валицкой.

Какой же ты и дурак, Петька. Неужели забыл с кем дело имеешь или женские прелести последние крохи рассудка затуманили? Вспомни недавний спор в кабинете психолога, ну же! Кто бил себя кулаком в грудь и кричал: я мужик, мне эти ваши сопли до одного места, а сам полез целоваться влажными губами, тыкаться, словно кутенок несмышленый. Вот тебе и показали твое место. Тупой секс, без чувств и эмоций, чистая механика – получите и распишитесь. Что, не нравится, к другому привыкли? Но так я же говорила, что вы, Петр, по-другому не можете.

Неужели ради одного этого и было все затеяно? И тут отвечаю себе – да! Валицкая - ученый до мозга костей, только изучает не материю, а человеческие чувства. Препарирует их с холодностью профессионала, раскладывает на молекулы и атомы, а результаты записывает в научный труд. И то, что происходит этой ночью, трудно назвать любовью. Это даже простым сексом не назовешь, скорее эксперимент, опытная работа, на практике доказывающая ранее сделанные выводы.

И такая меня злость разобрала, что подался на очередную уловку змеи подколодной, что не выгнал сразу и вынужден был играть чужую мелодию по предложенной партитуре от начала и до конца. Хрен вам с горькой редькой, Анастасия Львовна, а не очередная мышка для препарирования.

Ярость жидким огнем заструилась по кровеносным сосудам, растеклась по каждой клеточке, придавая организму дополнительные силы. Мышцы напряглись, тело заходило ходуном, как один могучий механизм. Голова избавилась от бремени мыслей и одно лишь звучало набатом: сильнее, вперед, толкай, что есть мочи! Давай, давай, давай! Плевать, что поясница болит, в боку закололо, а по лбу струится бесконечный пот. Я вам покажу стахановское движение, Анастасия Львовна. Мы и без этих ваших телячьих нежностей вполне обойдемся.

Вперед, дави, сильнее! Большая грудь колыхалась подо мною, ходила ходуном что наполненные гелем шары. На скулах ледяной королевы проступил едва заметный румянец, взгляд перестал быть отсутствующим: в глубине темного омута замелькали отблески далеких огней. Влажные губы, запрещающие целовать, приоткрылись, обнажая зубы в хищном оскале

Двигай, толкай! Тонкие женские пальцы неожиданно крепко ухватили за плечи, сдавили до боли, выпустив коготки. Напряженная спина ощутила вес чужих ног, что обхватили, прижали к пылающему жаром телу, не давая вырваться на волю. Только вот какая штука, не собирался я сбегать, по крайней мере пока не доведу начатое до конца. Сдохнуть готов на вас, Анастасия Львовна, но не дать ни малейшего повода для торжества. Обломитесь вы, с экспериментами вашими.

Ах ты ж… етишкина сила, как давит-то, ногами своими… только бы хребет выдержал, не сломался раньше времени. Я смогу, сдюжу… Чувствую, что выхожу на финишную прямую. Невидимый таймер отсчитывал последние секунды, а безудержная стихия внизу только начинала пробуждаться. Спокойная и выдержанная, вечно контролирующая ситуацию Валицкая, на миг забыла о маске и та, нет не слетела, едва заметно сдвинулась, обнажив буйство красок.

Те самые пальчики, что секунды назад впивались в руку, пытаясь выдрать наружу кусок плоти, вдруг неожиданно оказались на моем затылке: обхватили, что было мочи притянули к себе. Мы глухо ударились лбами, уперлись носами, перемешивая жаркое дыхание друг друга. Взгляды наши соприкоснулись, мой – тяжелый и надрывный, что у шахтера в забое, и жадный, вытягивающий остатки энергии – Валицкой. Она словно нищий на паперти, слепо шарила пальцами, в попытках найти оброненную монетку. Только нет там золота, не ищите понапрасну, Анастасия Львовна. Не вкладывал я душу в наше занятие, один лишь механический секс. Чистое поле до горизонта, в котором свободно гуляет ветер, колыхая бесконечное море травы. Нет там ничего, не ищите…

И меня нехотя отпустили. После чего перевернулся и откинулся на спину, лишенный всяческих сил. Смотрел в бревенчатый потолок и слушал сбивчивое дыхание, свое и женское.

В комнате стояла невыносимая духота: два тела раскалили атмосферу до предела, а тут еще Валицкая закинула сверху ногу. Не прижалась мягко, как любила делать Кормухина, водя кончиками пальцев по груди, а распласталась по кровати, разметав гриву черных волос.

Все прелести госпожи психолога были выставлены напоказ, но не было в том и грамма пошлости. Наоборот, присутствовала особая притягательность в капельках пота, сбегающих по бархатной коже, в коротком бобрике волос на холмике, и в плоском животе, что ходил ходуном и по центру которого столь соблазнительно темнела вытянутая впадинка.

- Это было неплохо, - неожиданно ровным голосом произнесла Валицкая, словно мы оба только что не пережили марафон с длинным финишным спуртом. – Было неплохо, а под конец и вовсе хорошо. В тебе скрыт высокий потенциал, Петр, только его надо развивать, заниматься сексом на регулярной основе, а не кормиться, словно голодный зверь, раз в пятилетку.

Я молчал… Все ждал, когда она заговорит про недавний спор, про мои нелепые попытки целоваться. Ждал очередную серию подколов и издевок, но Валицкая больше не издала ни слова. Полежав с пару минут, встала и, плавно покачивая бедрами, направилась в душевую. Откуда вскоре послышался шум бегущей воды и пение. Да, она умела петь и делала это на удивление хорошо, так что хотелось лежать и слушать. Исполнение не оперной дивы, скорее сытой кошки, объевшейся сметаны и довольно мурлыкающей на разные лады.

«А сметанку-то из тебя выдавили, Петька, как из пустого пакетика остатки», - съязвил внутренний голос. Но этому лишь бы поныть: бабы нет – плохо, баба появилась – еще хуже.

«Так-то не баба, то Валицкая», - продолжил настырный внутренний я. – «Она хуже всякой ведьмы».

Что толку с собой спорить. Скинул обессиленное тело с кровати, перебирая ватными ногами добрался до балкона и распахнул дверь нараспашку. Снаружи дыхнуло прохладным ночным воздухом, пропитанным ароматами хвои и трав. До чего же хорошо!

Облокотившись на перила, прикрыл глаза, вслушался в звуки леса: легкий шум ветра в кронах деревьев, пение обалдевших от жары сверчков и вечно недовольное совиное: «угу»!

Подумаешь, разок без трусов вышел: так не на улицу же, на балкон, а кому не нравится, может отвернуть наглую пернатую морду.

- Красиво у тебя здесь: природа под окнами, луна светит, - Валицкая встала рядом, прижавшись теплым боком.

- У вас что, по-другому?

- У тебя, - мягко поправила собеседница и тут же пожаловалась, – когда обращаешься на вы, чувствую себя старой.

Анастасия Львовна и на ты? Может Настей называть или Настенькой… Нет, не могу так, язык не поворачивается.

- Ночь ничего не меняет: вы навсегда для меня останетесь училкой, пускай и бывшей, и лечащим врачом.

А еще манипулятором, садисткой и хладнокровной стервой. Впрочем, о последнем лучше не упоминать - слишком невелика дистанция между нами.

- Бывшим лечащим, - снова поправила она меня. – И только попробуй не явится на прием к профессору Ходжинсу, укушу…

На следующее утро встал пораньше, привел сонное тело в порядок и целых полчаса летел на такси. Все потому, что прежний психолог не устраивал, а новый работал аж на склоне горного хребта. Именно там расположился дальний корпус седьмого отдела – свечка из стекла и металла, хай-тек на фоне девственно чистой природы: зеленые луга, тонкие прожилки ручьев, бегущие со склонов, снежные шапки вершин, окутанные облаками.

Кто в горах высотки ставит? Ответ простой: иномиряне, что им обвалы или сходы лавин – природные пустяки, не более. И ладно бы испытывали нехватку свободного пространства, так места вокруг навалом: строй – не хочу. Одни горные козлы будут против. Последних развелось в превеликом количестве: на подлёте целые стада заметил, что паслись на изумрудных пастбищах. Никого не боялись, ни людей, ни машин парящих, только задирали бородатые морды и нагло блеяли.

Внутри здания меня встретил полный модерн, нечета родному отделению. Никаких тебе растений и водопадов, коридоры были напичканы электроникой под самую завязку. Даже роскошный фонтан в холле оказался искусно выполненной голограммой, в которую забыли добавить звуков. Непривычная тишина настораживала, настолько, что в какой-то момент захотелось подойти поближе, дабы прочистить уши и убедиться - не оглох. Я бы так и сделал, но профессор Ходжинс ждал.

Миновав холл, зашел в прозрачную кабинку лифта. Набрал нужные цифры, подтвердил ввод и тут же был вынужден схватиться за поручни: пол под ногами стремительно понесся вниз. Перекрытия замелькали перед глазами, превратившись в сплошное серое пятно.

- Этаж номер двадцать три, приятного вам дня, детектив, - промурлыкал приятный женский голос, совсем как у Валицкой, когда прощалась. Она не стала оставаться до утра, лишь напомнила на прощанье:

- Петр, не подведи меня, завтра в восемь утра, - и легонько щелкнула пальцами по кончику носа.

Я явился без десяти, в пустое фойе без единого посетителя. Не успел нажать на кнопку вызова, как двери сами собою распахнулись.

- На что жалуемся, детектив? - сухонький старичок нелепо смотрелся за огромным письменным столом. Издалека он казался очередным предметом интерьера, но точно не главным действующим лицом. И если бы не пронзительный голос, его и вовсе можно было проигнорировать, как ту нелепую желтую лампу, что стояла в углу.

- Я? Я не жалуюсь.

- Так и запишем, жалоб не имеет, - непонятно для чего произнес профессор. Кроме нас двоих в кабинете никого не было, а сам он ничего записывать не собирался. – Если жалоб нет, значица пройдем тест. И свет!

«Мотор!» - очень уж захотелось добавить, но пересилив себя, промолчал, дабы не портить отношения с очередным психологом. Мужчина пожилой, в возрасте, иронию иномирянина может не понять, а то и вовсе обидится и ищи потом очередного профессора за тридевять земель.

Свет потух, на стене загорелся экран с изображенными на нем разноцветными пятнами. Пошла череда свободных ассоциаций – что вижу, чего представляю, какие эмоции при этом испытываю: прямо-таки тест Роршаха. Скоро от расплывчатых образов закружилась голова, но я держался, памятуя о том, что ни в коем случае нельзя говорить про кровь, трупы, расчленёнку, даже если некоторые образы на них ну очень похожи. Это бабочки в поле порхают, а вовсе не мозги сына маэстро Дэрнулуа, что стекают по стене кашицей. А это… это капли дождя на стекле, а не кровавые потеки на палубе круизного лайнера.

- Кого бы вы спасли: кролика или сову, - следует дурацкий вопрос и на экране появляется картинка с забавными зверятами. Стараюсь быть милым и доброжелательным, хочу спасти всех и сразу, а когда выбора не оставляют – останавливаюсь на зайчонке, выглядящим максимально беззащитно на фоне нахохлившегося хищника. Это тебе за вчерашнее издевательское «угу», пернатый засранец!

- Что ж, ваше текущее психическое состояние тревоги не вызывает, - подытожил доктор. – Пропишем курс поливитаминов и небольшой отдых на родине.

- Доктор, мне нельзя на родину, у меня обстоятельства.

- Знаю я эти ваши обстоятельства, - ворчливо замечает сухонький старичок. – Организации нужен не вымотавшийся агент, а крепкий и здоровый воин. Поэтому вопросы временного дисбаланса оставьте решать другим, а сами наслаждайтесь.

Мой незапланированный визит на родину оказался коротким: пять часов, еще и в разгар рабочего дня.

- Что значит, потеряли ксерокопию паспорта, - возмущалась мать по телефону, – это институт или проходной двор?

- Большой поток абитуриентов, бывает, - пытался успокоить похожий на мой голос.

- И поэтому дергают людей и мотают нервы? Петь, не вздумай покидать турбазу. Отдыхай, ни о чем не волнуйся, а я сама съезжу и во всем разберусь. Потеряли они…

- Мам, мне все равно надо, копия должна быть заверена живой подписью.

- И для этого тащится через пол-области?

- Отец Сени подбросит на машине, ему все равно в город надо и меня заодно захватит.

На этом предоставленная запись обрывалась. Столь незамысловатым образом Организация создала очередную легенду. Был более простой вариант с отдыхом на реальной турбазе, но уж очень хотелось повидать родной дом. Исключительно дом…. Родителей не встретил, как и Витька, умотавшего не знамо куда со своей Кристинкой. Хотя почему не знамо, на пляже городском загорает, где ему еще быть в такую жару.

А вот мелкая сколопендра сидела дома. Встретила привычно кислым выражением лица и сморщенным носиком. Даже пакет с вкусняшки взяла с независимым видом, дескать кому нужны эти ваши шоколадки, а через пару минут шелестела оберткой в соседней комнате.

Я не стал в ответ вредничать, называть лошадью, которая по квартире не ходит, а скачет и постоянно топает. Не показывал в ответ язык, не хлопал газетой по бестолковке и не скидывал на пол многочисленных пупсов, что заполонили диван – в общем, вел себя на редкость миролюбиво. Даже когда мелкая подошла и уперев руки в боки, заявила, что сейчас будут показывать любимые мультики - молча уступил место. Не мог ругаться, не хотел, соскучился… Обнял бы сколопендру противную, потискал, но Катюха точно обидится, еще и ногой заедет в живот. Не привыкла она к проявлениям телячьих нежностей.

Поэтому вздохнул и отправился на боковую – доктор рекомендовал больше спать в целях восстановления нервного здоровья. Завалился на такую знакомую и забытую кровать, смежил веки и медленно провалился в сладкую дрему.

А проснулся резко, от шелеста бумаги.

«Что?! Кто?!» - возникли первые панические мысли. – «Как забрались в мою комнату? Ревнивый Доусон с гранатой или того хуже – Валицкая?!»

Но присмотревшись и различив темный силуэт мелкой, сгорбленной за столом, сразу успокоился - Катюха рисовала. Любила она это дело, настолько, что отец хотел отдать дочку в художественную школу, но что-то там не сложилось. Поэтому рисовала мелкая дома, сначала явно, а потом и тайно, скрываясь от братьев.

- Чё за мазня страшная? – Мишаня аккуратно поднял двумя пальцами листок, словно была гадость вонючая, а не детский рисунок.

- Это слонёнок, - заявила насупленная Катюха, успевшая перепачкаться краской от кончика носа до корней волос.

- А почему у него рога? - подыгрываю я старшему брату.

- Нет там рогов, - мелкая ведется. Пытается объяснить и показать, где у животного уши, а где хобот.

- Как нет, а это что? – Мишка выхватывает кисточку из рук опешившей сестры и парой быстрых движений дорисовывает кривые рожки.

Мы смеемся, Катюха в слезы, выхватывает драгоценную картину и бегом под стол, где организовала импровизированный штаб, прячась от старших доставал.

- Катька, брось фигней заниматься, - кричит вслед Мишаня. – Вся эта художественная мазня ерунда полная. Ты лучше готовить научись, в жизни больше пригодится.

С тех пор и повелось, что сколопендра рисовала украдкой, когда дома никого не было. Рисунков своих никому не показывала, но мы все равно их находили: портили, а то и вовсе рвали, пытаясь отучить мелкую от глупого занятия.

Когда Мишки не стало, ситуация не изменилась – Катька по-прежнему скрывала свое увлечение. Я много раз находил её рисунки, спрятанные в «надежных» тайниках: на верхней полке или за выдвижными ящиками стола. Брал в руки, смотрел на яркую акварель, на карандашные наброски и возвращал на место в первозданном виде. Брат погиб и продолжать его дело совершенно не хотелось. Есть родители, пускай они и учат уму-разуму, а мне получать каждый раз пяткой в живот не хотелось, тем более что Катька была совершенно необучаемой, воспринимая любое слово в штыки.

Сегодня с утра, попросил сладкую парочку дуболомов, Савельева и Марченко, подбросить до местного универсама, а не выкидывать, на пустынной дороге за городом, как это обычно водилось. Дуболомы возражать не стали, им в принципе было пофиг. Сказано доставить в город - доставим, сказано забрать в три - заберем, даже если цель сопротивляться будет. А поскольку магазин находился в черте города, то и противоречия с приказом не возникло.

На полках среди прочей мелочи обнаружил набор юного художника. Недолго думая, купил, накидав сверху конфеток и шоколадок. Нравится ей рисовать, пускай рисует, только делает это нормальными инструментами, а не полудохлыми фломастерами или засохшей до состояния камня краской.

И вот теперь, впервые за долгие годы наблюдал, как происходил творческий процесс: с прикушенной губой, поджатой под себя лодыжкой - старательно выводила линии на бумаге, одну за другой. Вздрогнув от шороха, настороженно посмотрела в мою сторону.

Я же сладко зевнул и потянулся. Права была Валицкая, а вместе с ней профессор Ходжинс – давно не чувствовал себя таким отдохнувшим. Вернулось отличное настроение – хотелось обнять весь мир и расцеловать. И все наладится в иномирье, и все сложится как надо, и Мишку я вытащу на родину, и заживем одной счастливой семьей, как в сказке. И настолько стало хорошо, что рот сам собой открылся и я ляпнул:

- Хотела, чтобы Мишка вернулся?

Это для меня вопрос имел смысл, для всех остальных же, кто давно похоронил и вспоминал от случая к случаю – наиглупейший. Катьке бы покрутить пальцем у виска или язык показать, но она задумалась, засунув кончик кисточки в рот.

- Нет, - наконец уверенно произнесла сестра.

Ответ настолько меня ошарашил, что даже вскочил на кровати, а мелкая испуганно прикрыла рисунок рукой.

- Ты что… ты что такое мелешь?

- Не хочу, - упрямо повторила Катька.

Это она из вредности природной, привыкла противоречить во всем, вот и сейчас спорит.

- Не хочешь, чтобы Мишка вернулся домой живым?

- Нет.

- Кать, он же брат твой, – я был настолько растерян, что даже разумных доводов найти не смог. Да и какие могут быть причины – это же Мишка, наш родной Мишка.

- Когда он умер, только лучше стало, - выпалила она зло и отвернулась, сгорбившись над столом.

А я молчал, пораженный ядовитой стрелой в самое сердце. Как так-то? Хрен с ней с Кормухиной, переживем первую глупую любовь, и с кознями Валицкой справимся, которые не такие уж и страшные, если разобраться по существу. Но это… Это же моя семья, незыблемая и прочная по умолчанию, никогда не требующая сомнений. Единственное, что поддерживало все эти годы, не давая скатиться в глухое уныние и депрессию. Смысл всех гребаных неприятностей, которые стоило терпеть. И получается все зря? Кать, почему?

Пытаюсь спросить, но не могу – слова отказываются слетать с онемевшего языка. Только и делаю, что глупо развожу руками.

- Мишка был плохим и злым.

«Да что ж… да что ж такое городишь, дура малолетняя? Ты в своем уме?!» - хочется воскликнуть, но из глотки вырывается лишь хриплый полустон. В голове всплыл дурацкий рекламный слоган: шок – это по-нашему. Действительно шок, по-другому не скажешь.

- А я… Я тоже плохой? – больше бормочу, чем говорю, когда схлынула первая волна эмоций. – Может мне тоже лучше сдохнуть?

Чтобы могла сидеть и рисовать спокойно, и никто не мешал.

- Нет, - произносит она тихо.

- Что нет, что нет, Кать?! – не выдерживаю и взрываюсь. – Я такой же как и Мишка, он брат твой, родная кровь. Разве так можно!? Да он всегда горой за нас был, защищал и помогал, просто вспомни! А ты… а ты…

Примеров, когда брательник спасал, были не сотни - тысячи. Конечно, мог и леща отвесить, а мог перед отморозками заступиться. Один против троих выйти и так получить по кишкам, что неделю потом разогнуться не мог. Такой он был Мишка, наш родной Мишка! Ради которого уже четыре года корячусь, провались оно в бездну, шестимирье это.

- Я помню, - произнесла Катька, не поднимая головы, – поэтому и не хочу, чтобы он вернулся.

Молчу… А что я еще могу сказать, все слова давно умерли, так и не родившись. Семья, моя крепкая семья была иллюзией, лишь выдумкой в голове. Сколько лет прошло, а она по-прежнему его ненавидит. И когда хоронили брата, сказала мне об этом. Хорошо не отцу с матерью, хватило цыплячьих мозгов. До сих пор ненавидит…

- Помнишь, когда в магазин ходили под новый год и вы меня одну бросили.

Помню, но как же давно это случилось. Мелкая совсем соплюшкой была, кажется, в первый класс пошла… или собиралась. За нами хвостиком бегала, приставала, надоедала хуже горькой редьки. Вечно за ручку держалась и искренне не понимала, когда ей в этом отказывали.

- Будем учить самостоятельности, - сказал тогда Мишка и бросил её в магазине. Вернее, сделал вид, что бросил: мы сбежали от мелкой и спрятавшись за стойкой, наблюдали.

- Смотри, щас нюни распустит, вечно она ноет, - с торжеством в голосе произнес брат. И действительно, глаза сестры были на мокром месте. Большие испуганные глаза маленькой девочки, потерявшейся в людском потоке. Она встала у стены, сжав в ладошках куклу, которую зачем-то прихватила с собой. Очень хотела заплакать, но держалась из последних сил. Сколько раз мы за это её ругали, называли размазней, плаксой, вот она и крепилась. Маленькая девочка, брошенная в чужом незнакомом мире. Такая мелкая и такая отважная.

- Смотри, щас заревет, не выдержит.

Тогда первым не выдержал я: наплевав на несущийся в спину мат встал из-за укрытия и пошел к ней. Схватил доверчиво протянутую ладошку и с силой сжал, злясь на нее, а больше на себя, что не справился, поддался жалости, а потому проявил слабость.

Всю обратную дорогу Катюха не отступала от меня ни на шаг, жалась как потерянный олененок, держалась за пальцы, как бы сильно их не сжимал. Кажется, Мишка что-то такое почувствовал: понял, что переборщил. Купил шоколадку в киоске и протянул сестренки – на, дескать, ешь. А та, великая сластена, впервые на памяти отказалась от угощения, спрятавшись за моей спиной.

- Хрен с вами, сам сожру, - заявил он и съел. Оставшийся день был хмурым, и следующий, только на новый год немного оттаял, и мы с ним помирились, а Катька… Неужели тогда все началось? Из-за какой-то ерунды на ровном месте.

Слышу шелест бумаги, поднимаю голову и вижу протянутый альбомный лист.

- Держи, - говорит сестра, - это тебе.

- Что это?

- Подарок.

Слышится мне в её словах горькая усмешка, совсем как у взрослой: дурачок, неужели не видишь.

Беру лист бумаги и смотрю на рисунок. В первые секунды становится страшно и даже рука начинает дрожать. Но как… откуда она знает? Стройные сосны возвышаются на берегу, гладкая поверхность лесного озера. Не хватает только привычной казармы и торчащего шпиля высотки над кронами деревьев.

Внимательно вглядываюсь и понимаю, что ошибся. Место похожее, но не оно это, не иномирье: и сосны размером поменьше будут и озеро скорее озерцо, которое при желании перейти в брод можно. Сколько таких уголков разбросано по всему миру, а сколько еще скрыто в воображении художников и поэтов. Я неоднократно заявлял о любви к хвойным пейзажам, вот мелкая и нарисовала, специально для непутевого брата.

- Спасибо, - говорю потерянно, поднимаю глаза, но рядом никого нет, только из зала доносится шуршание фольги. Ох, чую, кто-то натрескается сегодня конфет.