Предел прочности. Книга третья.

Глава 11

Марионетка таки появилась... Я не сразу заметил ее, полностью сосредоточенный на существе, что утробно урчало, предвкушая пиршество. Оно планомерно расшатывало решетку, без лишней спешки и суеты, а куда торопиться, когда добыча – вот она, сидит в клетке без шансов вырваться на волю.

Узловатые пальцы с когтями вместо привычных пластинок ногтей, заполненная пеной пасть и полный вожделения взгляд на деформированном до неузнаваемости черепе. Совсем недавно это был белобрысый пацаненок с длинными пушистыми ресницами, а сейчас даже кожи толком не осталось: сплошные лохмотья висят. Челюсть перекосило, из-за чего часть зубов вылетела, а оставшиеся удлинились, превратились в подобие клыков. Нос провалился, в дыре булькала желто-зеленая жижа, пускала пузыри.

- Гу-р-р… ур-р-р… ур-р-р, - доносится довольное урчание до ушей. И вдруг щелчки, знакомые клекот, что у тетерева на току. Я было сам себе не поверил, поднял руку, повертел перед носом. Нет, время не остановилось, мир вокруг по-прежнему оставался прозрачным и невесомым, и даже не думал густеть до состояния киселя. Но…

А что «но»? Или не было случая, когда марионетка появлялась в реальном времени? Вспомни, как проснулся среди ночи, как бежал из комнаты, до смерти перепугав Леженца. Кто тогда сидел на потолке, растопырив конечности, и свесив говяжий язык?

Тварь и сейчас там сидела, в сером сумраке меж тусклых панелей, по глубокому недоразумению называемых световыми. Но в этот раз обошлось без длинного языка, она лишь недовольно щелкала, выгнув спину.

Своего Тварь добилась, внимание любителя мясных деликатесов привлекла. Решетку тот раскачивать перестал, повернул кровавую маску в сторону доносящихся звуков.

- Ур-р? – раздалось короткое, озадаченное.

- Коц-цок-цок.

И снова урчание, в этот раз недовольное и серия щелчков в ответ. Диалог вышел коротким, а мясоед-любитель взялся за прежнее занятие. Сверху посыпались крошки бетона, решетка заходила ходуном, издавая жалобные звуки.

Вот и все разборки. Что может человекообразный-паучок против этакого монстра, что плоть разрывает в доли секунды. Конечно, марионетка тоже способна людьми полакомится, пускай и в своей, параллельной реальности, заполненной туманом. Голову девушки-провидицы откусила за милую душу, а потом тянула жидкость из обвисшего тела – аккуратно так, щегольски, словно породистый аристократ коктейль из трубочки. Куда ей против быдловатого хама, манерам не обученного, жрущего человеческое стадо, что называется от пуза.

Панели под потолком мигнули, моргнул и я вместе с ними, а когда открыл глаза, Твари на прежнем месте не обнаружил. Длинная фигура стояла на полу: стройная, обряженная в официальную форму детектива с эмблемой хищной птицы на рукаве. Голова странным образом изменилась: исчезли острые иглы зубов, оплыли звериные черты морды, теперь она больше походила на человека… на меня.

Слева пуще прежнего забормотал старик: уж, не знаю, молился он там своим богам или просто спятил от увиденного. Его понять можно, потому как мне, человеку, привыкшему видеть всяческую хрень, и то не по себе стало. Сидели на пару, вжавшись в холодную бетонную стену, прямо у отверстия параши и с ужасом наблюдали за разворачивающимся действом.

Марионетка повела шеей, словно воротничок рубашки был излишне тесен, поправила галстук. Крошки бетона перестали сыпаться с потолка – мясоед замер, красные в прожилках глаза забегали по сторонам. Хлюпнул надувшийся на месте носа пузырь, цвета застоялых соплей.

Марионетка делает шаг вперед и замирает. Осанка прямая, руки опущены вдоль тела, только хохолок на макушке выбивался из картины идеального образа. Такое и у меня бывало, когда волосы слегка отрастут. Мочи водой, приглаживай ладонью – бесполезно, будут торчать всем назло.

Мясоед издал короткое утробное «ур-р». Глаза продолжают беспокойно бегать по кругу, но морды в сторону визитера он так и не повернул.

Очередной шаг начищенных до блеска туфлей. Марионетка продолжает сокращать дистанцию, не издавая ни звука, ни создавая лишних движений, кроме того, первого, когда галстук поправляла.

Нижняя губа мясоеда оттопырилась, словно у обиженного ребенка. Он и писк выдал тонкий, скулящий, совсем не похожий на грозный рык чудовища, что недавно сотрясал стены. Правая рука вытянулась в нашу сторону в странном, умоляющем жесте. Желанная еда так близко и так далеко.

Очередной шаг, сокративший расстояние до считанных метров.

Бегающий взгляд замер, покосился в сторону марионетки. Губы затряслись пуще прежнего, из отверстия носа обильно потекла пузырящаяся зеленая жидкость. Он что, плачет? От обиды, что хотят отнять любимую вкусняшку? Вот и тянущаяся рука с кривыми когтями повисла безвольной плетью.

Снова шаг и мясоед, не выдержав, рванул прочь: массивное, раздутое тело серым мазком скользнуло по ступенькам, в сторону двери. Это тебе не решетку раскачивать, тут препятствие куда посерьезнее будет – толстое металлическое полотно на электронном замке. Но мясоед не планировал что-то там выламывать или крушить. Он просто наподдал с разбегу плечом и вылетел наружу. Кажется, запоры не работали, как не работал слух у представителей военной полиции. Мясоед тут покуражился на славу: ревел, рычал, ломал подотчетное имущество. А уж какую картинку камеры наблюдения транслировали на пост дежурного - залюбуешься. И вот какое дело, ни у одного представителя закона не возникло потребности зайти внутрь, разобраться в происходящем. Что творится?

Справа послышались шорохи – это старик поднялся, и неожиданно резво для своего возраста припустил к решетке: замер подле нее прислушался. Где-то вдалеке хлопнули двери и тишина… Только световая панель мигает под потолком, та самая, возле которой висела марионетка. А где она, кстати? Твари и след простыл, исчезла в мгновение ока, словно и не было ее никогда. А все случившееся, не более чем бред воспаленного сознания, чья-то больная фантазия. Я бы в это охотно поверил, если бы под ногами не валялась оторванная рука.

Предпочитает потрошка, не любит конечности – да это же Палач собственной персоной, дошло до меня наконец. Кому как ни ему жрать людей в Дальстане, выпуская кишки наружу. Эх, Петруха, совсем мозги от страха работать перестали. А с другой стороны, догадайся я раньше и что бы это изменило? Ровным счетом ничего.

- Слышь, паря, так и будешь сидеть на месте - ждать, когда эти вернутся? – подал голос старик. Он уже успел протиснуться сквозь изогнутые прутья и теперь стоял по ту сторону решетки.

Эти? Почему эти? Ах, ну да, откуда ему знать про марионетку. Это мне в пору энциклопедический словарь по паноптикуму неведомых существ составлять, а для старика разницы не существует, что та - тварь, что - эта.

Опираюсь о что-то склизкое на полу, встаю, и чувствую - прилипло. Подношу ладонь к глазам, так и есть – лоскут кожи с волосами: остатки некогда авторитетного сидельца Щепы.

Спешно вытираю руки о бетонную стену, двигаюсь в сторону выхода. Прутья достаточно расшатаны для человека средней комплекции, поэтому протискиваюсь сквозь решетку без проблем. Старика уже нет в коридоре, успел выйти через единственную дверь, ту самую, через которую минутами ранее сбежал Палач. Он или бесстрашный, или отмороженный напрочь.

Оглядываюсь назад, на лужи крови, на разбросанные фрагменты тела. А может прав он? Вспоминаю ощущение бессилия, панику загнанной крысы в клетки, которой никуда не деться, ни вправо, ни влево, и только остается, что ждать. Ну уж нет, лучше вперед, в неизвестность, где существует малейший шанс вырваться на свободу, чем оставаться внутри каменного мешка, изгвазданного человеческими внутренностями.

Замираю перед дверью, рука привычно шарит в поисках кобуры.

«Зачем тебе пистолет, Петр», - тоном Валицкой ехидно вопрошает внутренний голос. – «когда в приятелях марионетка».

Игнорирую замечание, полностью сосредоточив внимание на электронном замке - вместо привычно красного горит ровный зеленый. Кто-то заботливый обеспечил возможность выхода наружу. Уж точно не марионетка, она с объектами физического мира не взаимодействует, а Палач с нами сидел и доступа к пульту дежурного не имел. Да даже бы если получил такую возможность – это же безмозглый зомби, животное, которое только и знает, что жрать.

«Ага, конечно… безмозглый», - снова голос Валицкой звучит в голове. – «Именно поэтому следствие не располагает записями с мест преступлений. И кто же такой умный стирает информацию с жестких дисков?»

Хороший вопрос… действительно, кто? Да здесь кругом одни вопросы, куда не посмотри. Можно бесконечно играть в шарады, а можно спасать свою жизнь, пока есть такая возможность.

Толкаю дверь, та пищит и легко поддается, пропуская в общий коридор. Сразу оказываюсь на развилке и теряюсь от такого богатства выбора – три пути на выбор. Стоп, кажется, меня волокли с левой стороны, там у них парковка, и пару служебных помещений. По центру должен быть холл, приемная и дежурка, а справа… А справа часть световых панелей разбита, одна так и вовсе выворочена с корнем и теперь маятником болтается у самого пола, свесившись на последнем проводке. Одна из металлических дверей напрочь сорвана с петель, погнута и валяется черным прямоугольником на полу. Из помещения торчат ноги, обутые в высокие шнурованные ботинки. И что-то мне подсказывает –хозяин их нежилец, лежит распотрошенный, а то и вовсе в другом месте, если вспомнить о привычке Палача разбрасываться конечностями. Ну не гурман он, не любит обгладывать до косточки, скорее обжора, который выедает самое вкусное. Потрошка… что б их.

Раздается писк дверного замка, и я вздрагиваю от неожиданности. Пока решаю, куда броситься бежать, в центральном проходе появляется старик. Успел разжиться армейской винтовкой, переброшенной через плечо и парочкой пистолетов, один из которых успел пристроить в поясную кобуру

Вот сразу видно человека бывалого – первым делом обзавелся самым необходимым, оставив многочисленные вопросы на потом. Сейчас пристрелит глупую ищейку, и пойдет себе дальше, на долгожданную волю. Однако старик против ожидания резких движений делать не стал. Наоборот, вел себя до крайности спокойно, а от походки его веяло таким родным, таким обычным, словно добрый дед вышел прогуляться в торговый центр. Накупил внучатам игрушечного оружия, только вот беда, внучата куда-то разбежались.

Встав напротив меня, протянул один из пистолетов рукоятью вперед. Ловлю на себе цепкий взгляд внимательных серых глаз. Только сейчас замечаю, что кожа у старика заметно побледнела, приобретя нездоровый серый оттенок. Да тут не то что побледнеешь, последних волос лишишься со страха.

Беру предложенное оружие, ладонью ощущаю непривычную конфигурацию гладкой рукояти - точно не «Даллиндж». Был бы здесь МакСтоун, без труда определил не только марку пистолета, но и модель, и год выпуска. Я же был далек от этого, поэтому только проверил магазин и щелкнул затвором. Тяжеловат малясь, в руке лежит неудобно, но это все дело привычки, стреляет – и то ладно.

- Что там? - интересуюсь я, а сам разглядываю цепочку темно-красных отпечатков ботинок, что тянется вслед за стариком.

Собеседник ловит мой взгляд, по-доброму улыбается, как дедушка неразумному внучку.

- Мясорубка в промышленных масштабах.

Кто бы сомневался. Палач и здесь поработал на славу, только возникает вопрос: когда успел?

- Что дальше думаешь делать, ищейка?

- Человечка одного надо вытащить, - отвечаю неожиданно для себя. Даже не думал об этом, а спросили и отчетливо понял: без Марии Луизы не уйду… Дурак, потому что.

Старик снова улыбается, демонстрируя желтые, как пальцы курильщика, зубы.

- Ты же понимаешь, ищейка, что Палачи могут быть здесь. Мы видели двух, но их точно больше. Такой кавардак затеять парочке не под силу.

Решаю умолчать о том, что видели только одного, а второй, как бы это помягче выразиться, со мною будет. Но прав старик, одной твари провернуть такое не под силу: чтобы вырезать целый участок, разблокировать двери. Не удивлюсь, если и записи с камер наблюдения потерты. Таков у Палача подчерк: уничтожить доказательства, не оставлять свидетелей. Малу…

- Где здесь женщин держат?

- От тебя направо будет.

Поворачиваю голову, наблюдаю за мигающей панелью, что медленно покачивается над полом. Вижу торчащие из дверного проема ноги. Идти туда совершенно не хочется.

- Предпоследняя дверь в дальнем конце, - проговаривает старик и тут же уточняет, - я местную пенитенциарную систему хорошо знаю… издержки профессии.

- Понял, спасибо.

- Слышь, паря, ты не суетись, - останавливает он меня. Подкидывает в воздух предмет, и я машинально ловлю его. Раскрываю ладонь: на ней лежит небольшая выпуклая таблетка, больше всего напоминающая брелок, даже оборванная цепочка в ушке имеется. Только вид у этого брелка блеклый, не представительный: синий потертый пластик с выбитыми цифрами на боку. – Ключ тебе пригодится, паря, потому как у камеры автономная запитка.

- Спасибо.

- Да подожди ты, куда бежишь. Торопиться можно на свиданку, а в серьезном деле нужен холодный расчет, - старик щурится, собирая множество морщинок в уголках глаз. – С тобой пойду, спину прикрывать буду.

- Спасибо, я как-нибудь сам.

- Не боись, молодой, не выстрелю. Хотел бы убить, давно бы это сделал, - старик умолкает, чешет заросшую переносицу. - Предложеньице к тебе имею одно особое. Замолви за меня словечко перед своими, маленькое такое. Мне бы один билет в другую сторону. Обложили суки республиканские, что кабана в загоне, жизни не дают. Куда угодно готов тикать, в третий мир, в шестой, в десятый, только отсюда подальше.

- Я обыкновенный детектив, не высокого звания.

- Понятно, что не полковник. Мне всего-то и нужно – одно словечко. Мол спину прикрывал, барышню помог спасти. Она поди, тоже из ваших будет.

- Из наших, - вынужден согласится я.

- Это же хорошо, паря, - радуется старик, словно стал дедушкой в первый раз. – Ну так как, по рукам?

Не нравится он мне, ох как не нравится. Орал бы матом, угрожал – тогда бы поверил, а это вариант с ванилью и мягкой сдобой слишком подозрителен. Сказать бы ему: «хрена вам лысого дедушка, идите гуляйте лесом». Сказать бы, но не здесь и не сейчас: в здании, забитым мертвецами, по коридорам которого разгуливает непонятная хренотень. Поэтому, кривя сердцем, выдавливаю:

- По рукам.

- Тогда действуй, паря, как у вас там принято говорить, первым номером.

Ну надо же, в кои-то веки первый.

Коридор миновали без происшествий. Обогнули по дуге раскачивающуюся панель, от которой периодически искрило, что от бенгальского огня. Прошли мимо темного прямоугольника двери и трупа, валяющегося в проеме. Здесь Тварь позавтракала на скорую руку: вспорола брюшную полость, вытащила что плохо лежит и бегом бежать, даже кишки толком не дожевала – остатки на полу серпантином разбросаны. Внутрь комнаты заглядывать не стал, хватило запаха и вида трупов, что лежали на центральном столе.

Старик за спиной передвигается неслышно, что кошка на мягких лапах, с винтовкой наперевес. А вот скрип из-под моих подошв периодически раздается: пронзительный и мерзкий. Не ниндзя я ни разу, скрытно ходить не умею.

Останавливаюсь перед нужной дверью, замок горит мягким зеленым цветом – доступ обеспечен.

- Нам туда, - произносит старик, неверно истолковав мои сомнения. И без того знаю, что туда, только вот заходить внутрь совсем не хочется. Это как сделать шаг в бездну, когда инстинкт самосохранения вопит во всю глотку, требует отползти от края пропасти, схватится за поручень, а лучше бежать. Пальцы крепче сжимают рукоять пистолета. Разумом понимаю, что не спасет оружие в случае нужды, но до чего же успокаивает.

Толкаю дверь, захожу внутрь. Вожу стволом по углам, смотрю на убранство сквозь мушку прицела. На первый взгляд никакого отличия от мужской половины. Знакомый коридор с зарешеченными камерами по обе сторону и… девочка. Самая обыкновенная, лет десяти от роду, в легком белом сарафанчике. Присела на корточки и что-то самозабвенно чертит, водит пальцем по полу. До ушей доносится знакомый голос:

- … не место для игр. Ты должна вернуться ко взрослым.

Различаю женский силуэт в камере, вижу пальцы, обхватившие прутья. Это Мария Луиза, присела по другую сторону решетки, пытается вразумить непослушного ребенка. Только вот ребенок ее не слышит, продолжает увлеченно рисовать. Обыкновенная девочка, нос с пуговку, сама худенькая, как тростинка.

- Смотри на руку, ищейка, - раздается шепот за спиной. Слишком громкий для закрытого помещения, но ни ребенок, ни Мария Луиза не обращают на него внимания. Девочка продолжает водить пальцем по полу, женщина увещевает вернуться.

Смотрю на женщину, вглядываюсь до рези в глазах. Руки как руки, ничего необычного в пальцах Малу не замечаю. Разве что пара ногтей обломана, но так это она меня колошматила.

- Оно здесь, валим, - шепчет старик.

Оно? И тут до меня доходит, что он имел ввиду. Один треугольник… второй треугольник – медленно выводит пальчик. Один… второй… Секундная пауза и снова два треугольника, расположенных друг над другом. Девочка повторяла рисунок, раз за разом со старательностью прилежной ученицы. Один треугольник… второй треугольник.

От картины этой тело мигом прошиб холодный пот. И без того гладкая рукоять оружия стала необычайно скользкой, и я до боли сжал ладонь, только бы удостоверится – пистолет все еще в руке.

- Тикать надо, - голосом разума шепчет старик за спиной, а я как завороженный смотрю на зацикленные движения маленькой девочки. Ровно так же рисовал наш белобрысый сосед из камеры напротив, пока не превратился в уродливого монстра.

Надо бежать: Мария Луиза обречена, и мы ей не помощники. Конечно, имеется еще в арсенале строптивая марионетка, которая, а ну как не появится. Или появится с запозданием или Палач её не послушается, не ретируется восвояси, как прошлый раз. Слишком много «или» для одной операции по спасению. Риски неоправданно высоки, поэтому прав старик - бежать, как можно быстрее, не оглядываясь. Вместо этого…

- Малу, отошла от решетки, - голос дает заметного петуха.

Девочка на полу не прореагировала, а вот коллега по работе меня услышала.

- Воронов, ты? – в тоне женщины прозвучали нотки сомнения. – Какого…

- От решетки, быстро! – проорал я, не собираясь вступать в лишние диалоги.

- Да что ты себе позволяешь! Ты как разговариваешь с…

Я не слушал Марию Луизу, все мое внимание сосредоточилось на девочке, которая вдруг оторвалась от своего увлекательного занятия, подняла голову.

- Бездна, - вырвалось у старика. Действительно, бездна плескалась в красных с прожилками глазах ребенка. Ребенка… Кого я обманываю, это существо является кем угодно, но только не безобидным дитём и многочисленные трупы за спиной тому свидетельство.

- Надеюсь, ты знаешь что делаешь, паря.

Я тоже на это надеюсь.

Девочка медленно поднимается с пола, рот начинает кривиться в немом плаче. С губ вот-вот сорвутся первые протяжные звуки, только я их дожидаться не стал. Проваливай в бездну, гребаная тварь, там тебе самое место. Жму на спусковой крючок – от грохота выстрела закладывает уши. Есть попадание, чуть выше переносицы. Существо бесформенной куклой валится на пол и тут же начинает визжать Малу. Голос-то у нее может и мужской, а вот истерит исключительно по-женски: тонко и пронзительно.

Я невольно морщусь, зажмуриваюсь. За спиной раздается невозмутимое:

- Контроль.

Старик умудрился одним словом вывести из временного ступора. Порою мне кажется, что армейские команды значат куда больше, чем простая передача информации. Они приводят поплывшего бойца в чувства не хуже звонкой пощечины. И вот уже двигаешься вперед, стараясь не смотреть в сторону маленького тела. Прикладываю брелок с оборванной цепочкой к замку и тот пиликает, сообщая, что замок открыт.

- Не подходи ко мне, не смей ты… ублюдок… убийца, - Малу забилась в самый угол камеры. Прижалась спиной, пальцы её слепо шарят по стене, словно пытаются найти поддержки у бетона. Визжать перестала и то ладно, а то что ругается… я и не такого наслушался, привык за четыре года обучения.

- Только попробуй, я… я буду кричать, звать на помощь, ты… урод моральный, сво…

Бесконечный поток оскорблений обрывается на полуслове. Широко распахнутые от ужаса глаза уставились мне за спину. Поворачиваю голову и вижу маленькую девочку, сидящую на полу. Смотрит на нас безотрывно, не отводя взгляда красных глаз. И дырка во лбу ей не помеха. Темная струйка крови, сбежавшая с раны вниз по переносице, уже успела засохнуть, превратившись в изогнутую змейкой линию.

Раздается треск выстрелов, брызги крови летят в разные стороны. Очередь из армейской винтовки прошивает тельце насквозь, отбрасывает дальше по коридору.

- Долго вас ждать, любезные, - голос старика заметно дрожит. Хватаю впавшую в ступор Марию Луизу за руку, тяну за собой. Хвала вселенной, женщина не сопротивляется, послушно идет следом.

На ступеньках встречаюсь глазами с сокамерником. А он молодец для своего возраста, держится бодрячком, только побледнел пуще прежнего.

Распахиваем дверь, вылетаем в коридор, и примолкшая было Малу громко охает. М-да, и без того мрачная обстановка обросла новыми подробностями. Неизвестно откуда взялось очередное распотрошенное тело. Его, сломали пополам и бросили ровно по центру, вскрытыми ребрами вверх. Это что, такой намек?

- Когти рвем через парковку, - пустым голосом сообщает старик и первым бежит вперед. А как же контроль, как же второй номер? Сразу видно, ни армейский ни разу, а чистый уголовник: в критической ситуации каждый сам за себя. Ускоряюсь следом, таща за собой Малу. Та хоть и бежит, но делает это крайне медленно, с трудом переставляя ноги, из-за чего мы сильно отстаем. Едва миновали середину коридора, а старик уже хлопнул дверью на противоположном конце. Ну и скатертью дорога, любезный.

Малу спотыкается, запутавшись в собственных ногах, падает. Ну и чего сидишь, чего смотришь беспомощным щенячьим взглядом? Поднимать тебя я должен? Хочется сказать злое и обидной этой взрослой тетке, которая ведет себя на редкость глупо. И сама камнем на дно идет и меня за собою тянет.

Не успел: из коридорного ответвления показалась скособоченная фигура - мужчина в форме военной полиции. Лица не вижу: забрало шлема опущено, один щетинистый подбородок выглядывает наружу. В правой руке пистолет – смотрит дулом в пол, левая прижата к боку.

- Стоять на месте, - ору я. Прицел гуляет перед глазами - пытаюсь отыскать уязвимое место. Какой там, он весь в броне и щитках, так с ходу не определишься, куда стрелять. Благо, клиент слабо реагирует на окружающую действительность. Он даже не пытается угрожать оружием в ответ. Делает несколько шагов по коридору и падает плашмя. От удара шлем слетает с головы, глухо катится по полу. Взгляду нашему предстает то, что скрывало темное забрало шлема. Часть лица напрочь выгрызена, вместе с глазами и носом, словно кто-то дикий надкусил толстую кожуру арбуза. Залез пальцами в красное нутро, но покопаться в мякоти ему не дали, или не успел, или отвлекся на более вкусненькое.

- Что… что… что, - твердит на одной ноте Мария Луиза. Понимаю, о чем она хочет спросить: как нечто подобное может ходить? С такими ранами не то что передвигаться, жить противопоказано. Но вот оно – упало на пол, и продолжает шевелиться, пытаясь встать.

- Что это… такое?

В сложившейся ситуации искать ответы бесполезно, а главное – опасно для здоровья. Поэтому отвешиваю звонкую оплеуху Малу, и та наконец реагирует: смотрит на меня злым, полным ненависти взглядом.

- Бегом! – ору ей в лицо, дергаю за руку. В этот раз женщина слушается, с трудом поднимается с пола. Не даю Малу времени на раздумье, тащу вслед за собой, ощущая острые коготки, до боли впившиеся в кожу. Будь её воля, разорвала бы меня «отманикюренными» коготочками на мелкие кусочки, не хуже того же Палача. Забавно, но именно сильное чувство неприятия её и спасает. Спасает от всей той херни, что творится кругом. Не дает возможности спятить или окончательно и бесповоротно впасть в истерику. Кто другой на моем месте мог бы и не поднять Марию Луизу: хоть пнув, хоть трижды отвесив пощечину. А я словно желанное топливо для организма, заставляю двигаться вперед. Только как бы не придушила на финише… А пока продолжаем бежать.

До спасительного выхода остаются считанные метры, когда звучат первые выстрелы. Стреляют со стороны парковки, куда так стремимся попасть. Замираю в нерешительности, но всего лишь на несколько секунд, после чего влетаю в распахнутую дверь. В конце концов, какая разница, где помирать.

- Ищейка, слева! – орет старик. Толком ничего не видно, поэтому стреляю наугад в копошащуюся кучу мусора. Три коротких выстрела успокаивают неведомое существо у красного пикапа. Им вторит целая очередь, выпущенная из винтовки – старик палит широко, с размахом, выбивая стекла, оставляя рваные дыры на капотах и дверцах автомобилей.

Парковка забита транспортом: легковым и грузовым, на антигравах и пневмашинах, гражданского и военного назначения, встречаются даже пузатые броневики. Машин слишком много, столь же много, сколько и отбрасываемых ими теней. И в каждом уголке, под каждым днищем мнится притаившийся враг.

- Валим отседова! – и снова очередь. Старик успел подняться выше и теперь палил от самого шлагбаума.

Понимаю, что замерли с Малу, стоим словно влюбленная парочка в парке, за ручки держимся. Только вот старушка моя не просто ладонь сжала, вцепилась со всей мочи, так что кости трещат. Эх и дурная…

Тяну за собой, и мы бежим снова, вдоль бетонной стены. Оно так может и дольше, но все надежнее, чем срезать путь через парковку, где не твари, так разошедшейся старик шальной пулей зацепит. К тому времени, когда достигли шлагбаума, он успел сменить два магазина, выбросить лишившуюся боекомплекта винтовку и перейти на пистолет.

- Долго вы, голубки, - констатирует старик, стоило оказаться поблизости. Лицо Малу мигом исказила гримаса злости. Она отшвырнула мою руку, и принялась активно вытирать ладонь. Моя может тоже вспотела, но я-то цирк с конями не устраиваю при посторонних. А эта мадам только что не плюнула в мою сторону.

- Теперь на волю, любезные: на травку зеленую, под небо голубое.

На счет лужайки старик ошибся – под ногами голый асфальт, а вот небо и вправду выдалось светло-синим, с редкими вкраплениями облаков. Солнце клонилось к закату, отражаясь от многочисленных зеркальных поверхностей: стен домов, окон, водной поверхности речного канала - зайчики играли активно, то и дело ослепляя глаза. И никого вокруг: ни пешеходов, ни проносящихся мимо машин: город на осадном положении.

- Нужно срочно выйти на связь с нашими, - заявила Мария Луиза, стоило пересечь дорогу и остановиться в тени высокого здания.

- С вашими? – удивился старик. – Любезная, в этом городе держит мазу, кгхм, заправляет всем первая республиканская, а «ваши» здесь далеко не в почете. Только попробуете стука… связаться, и гвардия тут же повяжет под белы рученьки. Здесь вам не гражданка, город на военном положении, вся сеть под колпаком.

- И что? – удивилась Мария Луиза, – пускай гвардия. Лично мне скрывать нечего, все расскажу, как есть.

- И что же вы расскажете, любезная?

- Я вам не любезная, уважаемый…, не знаю как вас звать, да и не больно хочется, - к Малу вернулось утраченное самообладание. Отсюда квадратное здание полицейского участка казалось далеким кошмаром, полузабытым сном, навеки запертым в глубинах подсознания. Было и прошло… Над головой светило солнышко, дул теплый ветерок, жизнь вновь стала ясной и понятной. – Расскажу все, что видела.

- И что же вы видели, - продолжает настаивать старик. – Как ваш напарник выстрелил маленькой девочки в голову, а та поднялась?

- Он мне не напарник.

- Не в этом суть, любез…, кгхм, - поправился старик. - Как думаете, они поверят вашим россказням, когда по факту распотрошено целое отделение, а из выживших две ищейки и беглый уголовник? Вас запрут в клетку, будут пытать и бить, пока не выбьют нужные показания, а потом изуродованную и сломанную вернут обратно.

- Они не посмеют, я урожденная…

- Посмеют, поверьте, и не таких ломали. Вы всего лишь кусок перхоти на грязной голове. Как там бишь графа звали, которого полгода назад задержали за нелегальное пересечение границы? Вылечили? Почки нормально функционируют или до сих пор кровью мочится? - старику с превеликим трудом давалась нормальная речь. Феня иномирья сама просилась наружу и приходилось совершать немалые усилия, дабы не сорваться на привычный жаргон. Отсюда медленная скорость и паузы в словах.

- И что вы предлагаете?

- Отсидеться. Есть у меня одна ха… квартирка неподалеку. Забьем кишки, выспимся, а там и планы городские изучим, как лучше до ваших добраться. Я может не все посты и разъезды знаю, но человек опытный, нюх на это дело имею особый.

- Оно и видно, - пробурчала задумчивая Малу.

Я же не раздумывал ни секунды. Не нравился мне наш спутник с уголовным прошлым, а может статься, что и с настоящим. Товарищ авторитетный, не зря Щепа его побаивался, да и гвардия именно к нему на «перевоспитание» бросила. То же мне, учитель… уж точно не словом добрым науку преподает. И старческая внешность в заблуждение не вводила, стоило заглянуть ему в глаза. Плохие глаза, нехорошие, не ягненка, но хищника.

- Мы как-нибудь сами доберемся.

Глаза собеседника сощурились, но отнюдь не подслеповато, как это бывает с пенсионерами, а как у стрелка, прикидывающего расстояние до цела.

- Нехорошо поступаешь, паря, или забыл, что обещал.

- Я обещание помню и слово свое держу. Договоримся о встречи на нейтральной территории, а здесь наши пути разойдутся

И тут все испортила Мария Луиза. Она из одного чувства противоречия категорически отказалась от моего плана.

- Ты города не знаешь, Воронов, а куда-то переться собрался. Я лучше… с этим останусь, он сразу видно, человек опытный.

Он сразу видно, что бандит, уголовник из непростых, а мы ищейки, находимся по другую сторону баррикады. Война меж нами идет, давняя и трудная. Хотел я об этом сказать, но толку-то, вздорная Малу все давно для себя решила и доверится готова даже Палачу, лишь бы не Петру Воронову.

Тяжело вздыхаю, смотрю вверх, где в бесконечной синеве неба проплывают облака. Хрен с тобой, Мария Луиза, пускай будет по-твоему.

- Пошли.

Не солгал старик: означенная квартира оказалась неподалеку. Двадцать минут хождения по дворам, узким проулкам и вот уже стоим перед небольшим, по меркам города, зданием, затерянным среди высоток. То ли его сносить хотели и передумали, то ли какую историческую ценность представляет - не знаю, но факт остается фактом – сооружение абсолютно не вписывалось в окружающую действительность, своим потертым фасадом и узкими окнами-бойницами.

Лестничная площадка приятно напомнила родину: облупленная штукатурка, металлические перила, давно лишившиеся деревянного поручня и ступеньки, местами сколотые, а местами протертые до выемок и углублений. Сколько же лет этому дому?

- Зачем нам лифт, нам лифт не нужен, - остановил старик Малу, направившуюся было к кабинке, - тут третий этаж, идти недалеко.

Признаться, внутри квартиры ожидал увидеть хлев - этакий притон со стенами, обклеенными газетами и шприцами возле батареи. Но все оказалось на редкость чистенько и культурно, а в большой гостиной, отделенной от кухни длинной барной стойкой, и вовсе уютно, с пушистым ковром посередине и мягкой мебелью кремового цвета.

- Как же хорошо, после всей этой беготни, - Малу откинулась на кресле, вытянув ноги. – Безумная ночь, безумный день… Слышь, хозяин, у тебя что-нибудь перекусить найдется, а то эта дрянь жидкая помойного цвета - бр-р-р, как вспомню, в дрожь бросает. Ни одной ложки не смогла проглотить.

- Та еще баланда, - согласился старик. – а на счет перекусить ща сообразим.

И ушел хлопать дверцами объемного холодильника. Послышался шелест бумаги, звуки работающей микроволновки – жизнь на кухне закипела.

Удостоверившись, что старик нас не услышит, сажусь рядом с Малу, начинаю шептать:

- Ты соображаешь, где находишься?

- Вы.

- Что?

- Вы Воронов, обращайся ко мне исключительно на вы.

- Причем здесь…, - умолкаю, потому как на кухне воцарилась подозрительная тишина. Жду, когда старик вновь начнет возиться с упаковкой, а после тихо продолжаю: - да причем здесь это? Этот добрый дедушка – не дедушка вовсе, а многолетний сиделец, отравит нас за милую…, - споткнулся на слове «душа», в тысячный раз забыв, что аналогов на языке иномирья не существует. – Вырубит нас, а потом отправит по частям начальству на добрую память, десятью бандерольками.

- Воронов, от меня чего хочешь, - вздохнула Малу.

- Бдительности.

- Тебе надо ты и бди, а я устала… Я есть хочу, душ принять и выспаться.

- А жить хочешь?

- Хочу, Воронов, очень. А еще хочу, просто мечтаю не выслушивать дурацкие советы от насильника и убийцы маленьких детей, - последнее Мария Луиза произнесла в полноту мужского голоса, нисколько не заботясь, что может быть услышана посторонним.

Я аж опешил от такого заявления. Ладно насильник, слышать подобное обвинение в свой адрес стало плохой традицией, но убийцей?

- Ты эту девочку видела? - возмущаюсь в свою очередь. – Она после выстрела поднялась! После попадания в голову, от которого лежать должна и не шевелиться.

- Я знаю одно – ты выстрелил в маленькую девочку, - безапелляционно заявила Мария Луиза, - об этом и доложу руководству.

Нет, но это до чего же надо быть дубовой и упертой, чтобы игнорировать очевидные факты. Поднимаю руки к груди, трясу ими в возмущении, пытаясь подобрать нужные аргументы.

- Ой, уйди, Воронов, не мельтеши. Видеть тебя не хочу.

«Не делай людям добра – не увидишь зла», - была одна из любимых присказок брата. Прав был Мишка, сто раз прав, когда преподавал науку по жизни. Чего добился спасением Марии Луизы, чего доказал? Невиновность свою, смотрите мол, какой я добренький. Ага, как же… Теперь еще и в убийстве обвинит и ладно одной девочки. Там распотрошенных трупов - целое отделение и маленькая тележка, на пять пожизненных хватит и один расстрел. Сомневаюсь, конечно, что Малу поверят, но она баба вздорная, трепанет языком лишнее, на приеме у тех же Ольховских, что любят меня всем сердцем, и пойдет гулять народная молва о Петре Воронове – известном насильнике, потрошителе, убийце малолетних детей. Дознаватели не поверят, а публика поверит, обязательно поверит, потому как я для них обезьянка дикая. Выходцы из 128 параллели славились отсутствием морали и жестокостью, вот и Воронов в их число попал. И будь ты хоть трижды пушистым, если общество тебя отторгло, ничего не изменить, остается смириться.

«Ты же не для общества это сделал и не для нее,» - возразил внутренний голос. – «Знаешь, что прав был, что по-другому не мог?»

В том то и дело, что мог. Один раз пересилил себя, второй, а дальше по накатанной. Не пошла учеба брата впрок, как был дураком, который вечно за других солдатиков в песочнице ищет, таковым и остался.

От тяжелых раздумий оторвал бодрый голос старика:

- К столу, любезные, шамовка подана!

Поблагодарив хлебосольного хозяина, от еды отказался, а вот Мария Луиза с аппетитом женщины, три недели просидевшей на изнурительной диете, накинулась на салаты и подогретые пирожки. Имелись даже куски красного мяса в соусе, которые особенно полюбились.

- Филе молодого ягненка в вине, - разоткровенничался польщенный хозяин, - сам делал, два дня назад, пока лега… патруль не повязал.

- М-м-м, вкусненько, - подвела итог Малу, - рецепт оставите?

- Обязательно, - пообещал старик. – А ты чего не ешь, молодой? Силы организму нужны, на одной тюремной баланде далеко не уедешь.

- Спасибо, не хочу, - раз в десятый отказался от предложения. На столе передо мною стоял наполовину пустой стакан и бутылка чистой воды – вот и весь ужин. Причем бутылка была новехонькой, в чем лично убедился, оторвав пластиковый ярлычок от пробки. Старик, словно чувствовал мое недоверие, поэтому шел навстречу.

- Что значит не хочу? Зачем обижаешь, хороший ягненок, вкусный, твоя коллега кушает, только головой качает от удовольствия. И ты кушай, дорогой, где еще такой мармит попробуешь, - старик неожиданно перешел на тон восточного купца. И так легко, так естественно у него это вышло, словно никогда не было карябающей слух шамовки.

- Аппетита нет, я вот лучше водички, - для убедительности сопроводил слова делом, осушив стакан до дна. Пить и вправду хотелось, будь не ладен Мо с его соленой рыбкой.

- Аппетита, - хмыкнула Мария Луиза, - боится, что вы его отравите.

- Ай-яй-яй, - ходивший до того по залу старик, замер за спиной женщины. Приложил руку к сердцу, в расстроенных чувствах закачал головой. Только вот в глазах его не было и намека на обиду, одна холодная сталь. – Зачем пожилого человека обижаешь, нехорошо это, гость кушать должен, много, чтобы хозяин доволен остался.

- Трус он, - высказалась Малу, а в голосе ее слышалось сплошное довольство. – Смелый только девушек беспомощных обижать. Так ведь, Воронов?

Воронов… Воронов… настоящую фамилию сто раз произнесла, это что бы уголовник лучше запомнил? Что ж вы, Мария Луиза, устав службы, написанный потом и кровью, позабыли. Анонимность, она не ради красного словца придумана - это первейшее средство выживания агента.

Стараясь не реагировать на замечания вздорной женщины, беру початую бутылку со стола. Молча отвинчиваю пробку наполняю стакан до краев. Вода издает привычный булькающий звук, пузырьки скапливаются на прозрачных стенках. Пытаюсь сжать пальцами холодное стекло и… не могу! Руки сделались слабыми в одно мгновенье, не способными даже пошевелится, не то что стакан ко рут поднести. Да что за фигня творится?!

Хочу открыть рот, наклониться, сделать хоть что-нибудь, малейшее движение и не получается. Все на что способен: сидеть и смотреть глазами плошками, как тот глупый филин.

- Чего молчишь или смелости не хватает возразить? - продолжала наслаждаться собственным монологом Малу. –Так я повторю, мне не жалко: трус ты, Петр Воронов.

- Почему, трус? – удивился старик за ее спиной. – Не трус он, человек подозрительный, а подозрительность в его профессии вторая шкура.

В его… Не в вашей профессии, в его.

«Ну же, дура ты набитая», - хочется проорать во всю глотку, - «обрати внимание на слова».

Старик словно вычеркнул Малу из реальности, из списка живых. Пытаюсь напрячь мышцы из последних сил, качнуться в сторону, повалиться на пол, чтобы хоть какой-нибудь знак подать Марии Луизе.

- А что первое? – Малу внимание обратила, только не на те слова, что нужно.

- Опыт, любезная, - старик продолжал наблюдать за мной холодным, цепким взглядом, словно хищник, притаившийся в кустах и выслеживающий добычу. Встреться он глазами с Малу, и та точно почуяла бы неладное. Но увы, гостеприимный хозяин, благоразумно зашел за спину, а Мария Луиза слишком увлеклась мясом молодого барашка и зубоскальством в мою сторону.

- Воронов, опытный? Ха! Обыкновенный молокосос, многое о себе возомнивший. Просто не было времени поставить его на место.

Гребаная марионетка, где же ты, когда так нужна. Дай возможность качнуться в сторону, упасть на пол, подать хоть какой-нибудь знак этой дуре.

- Зачем такое говорите, зачем парня обижаете, - старик качает головой. – Откуда опыту взяться, коли возрастом мне во внуки годится. Был бы постарше, знал бы, что яд не обязательно в еду и питье добавлять, достаточно смазать стенки посуды.

Пошевелиться, хотя бы чуть-чуть. Ну же… ну.

- Зачем мне его убивать, когда столько шансов было. Хотел бы убить, давно убил, а я в гости пригласил, ужином вкусным потчую. А он кушать отказывается, зачем отказывается, нехорошо это.

Издевается, сука. Ничего, я сейчас… еще немного. Кажется, удалось склониться на бок. Горизонт начал медленно давать крен. В глазах женщины промелькнуло удивление, но ни грамма испуга или тревоги. Вселенная, до чего же ты деревянная Мария Луиза! Звони в колокола, бей в тревогу или не видишь, что коллега напротив под стол сползает, с мертвым, абсолютно неподвижным лицом.

- Зачем убивать, когда ты мне нужен, людям авторитетным нужен, а вот баба скандальная не нужна, сплошная обуза.

Падаю на пол, вижу, как дергаются ноги Марии Луизы, слышу сдавленные всхлипы. И никакого яда не потребовалось, банальное удушение. Подошел сзади, сдавил горло в локтевом захвате – вот и весь сказ.

Я рад был бы закрыть глаза, но те не подчиняются, поэтому наблюдаю последние судороги лишенного кислорода тела, вижу упавшую под стол женщину и уставившиеся в вечность глаза. Малу, дура ты несчастная, почему? Почему так глупо вышло?

- Что с нее взять, одинокая женщина, - высказался как-то по ее поводу напарник. – Вроде красивая, фигура есть, но голос… пробери меня бездна. Да ты и сам его слышал, словно мужик с перепоя. Какие только сплетни про нее не распускали: и про член в штанах, и волосы на груди. Ну и кто после этого в трезвом уме к ней в постель прыгнет? А с пьяными, да с больными на голову ей гордость связываться не позволяет. Вот и выходит, что баба без мужика с катушек слетела.

Другого не сказал напарник, про самое главное, что было в жизни Марии Луиза. Тяжелая генетическая болезнь забрала все: мужа, голос, надежду на повторный брак и детей, осталась лишь названная дочь, в которой души не чаяла, по словам того же Мо. Алиночка то, Алиночка это – младшая Ольховская заполонила собой все внутреннее пространство. Ей жили, ей дышали, а тут вдруг оказия приключилась под названием Петр Воронов, ославившая ненаглядную и единственную Алиночку на весь белый свет. Разумеется, Мария Луиза не стала разбираться в ситуации, когда встал выбор между любимой «дочкой» и неизвестным охломоном с отсталого дикого мира. Виновен по умолчанию.

Все эти мысли, я их даже не подумал: они вспышкой пронеслись в сознании, мигом озарения, словно Малу покидая мир, успела попрощаться. Показала истоки глухой ненависти, которые столь тщетно пытался понять и кажется понял. Стало мне от этого легче, лежа на полу, заглядывая в лицо не молодой, но все еще красивой женщины? Возможно и стало бы, останься она живой, а так сделалось только хуже.

Старик склонился над телом, приложил пальцы к шее, проверяя пульс. Кивнул сам себе, после чего принялся деловито стаскивать штаны с трупа.

- Ты смотри-ка, и вправду баба, - произнес он удивленно.

И свет померк.

Очнулся от легких шлепков по лицу. Открываю глаза: зрачки с трудом фокусируются на плавающих тенях в море белого. В ноздри бьет запах неизвестного химического вещества, вызывающего устойчивое першение в горле.

- А вот и наш гость проснулся, - провозгласил незнакомый голос.

Дергаюсь, пытаюсь встать и понимаю, что плотно зафиксирован на стуле. Головы не могу повернуть в сторону: то ли обруч, то ли шлем сковывает движения. Кожей ощущаю металл на запястьях – это не веревки, скорее кандалы. Меня словно смертника на электрический стул посадили, приковав железом, так что не вырвешься.

- Здравствуй, Петр!

Вижу мужчину перед собой: аккуратная бородка вроде той эспаньолки, что носит Хорхе, выщипанные до тонких нитей арки бровей, чистая ухоженная кожа. Я было решил, что передо мною очередной попугай иномирья, но на лице его нет ни грамма косметики, даже тоником не пользуется, что уж совсем непростительно для следующего за модными тенденциями мужчины. И губы лишены яркой помады.

По левую руку вижу старика, того самого с кем сидел в одной камере, и который опоил неизвестной хренью, парализовавшей двигательные функции организма. А еще он легко, без лишних затей придушил Малу: накормил ужином, а после кончил, прямо за столом

- Как чувствуешь себя, паря? - интересуется, словно заботливый дедушка у внучка.

- Убирайся в бездну, - желаю от души старому хрену.

- Ай-яй-яй, как плохо, - расстроенный старик качает головой. – Нехорошо такое желать, слова силу имеют.

- Нехорошо женщин убивать.

- Зачем защищаешь, плохая женщина была, вздорная. Много через нее проблем мог получить, больших неприятностей. Что тебе смерть одной бабы?

- А это уж мне решать, старый козел.

- Зачем так говоришь, зачем оскорбляешь.

- Закончили пустой треп, - вклинивается в диалог мужчина с тонкими бровями, - у меня времени в обрез, перейдем сразу к делу… Он как, в состоянии адекватно воспринимать реальность?

Последний вопрос адресовался неизвестному за моей спиной. Ответа я не услышал, а тонкобровый его получил, в виде кивка головой или может какого другого утвердительного знака, поэтому продолжил:

- Как давно находишься в связке с симбионтом?

Что? Симбионт? Это он про марионетку? Как догадались, как успели понять или речь идет о другом? События развиваются слишком быстро, не успеваю соображать, а это слишком опасно, могу и лишнего наплести. Поэтому затягиваю разговор единственным возможным способом из имеющихся:

- Вы, собственно, кто такие?

- Тебя это волновать не должно, - морщится тонкобровый. – Достаточно того, что мы знаем: кто ты, откуда, чем занимаешься и кому служишь. Поэтому отвечай на прямо поставленный вопрос: как давно связан с симбионтом?

- А то что?

Собеседник тяжело вздыхает, поворачивает голову к старику.

- Он не понимает.

- Я же говорил, молодой совсем, зеленый.

- Нет у меня времени, зелень всякую окучивать. Поговори с ним по-свойски, обрисуй вкратце ситуацию, а я минут через пять вернусь.

Тонкобровый исчезает с обзора, уходит за спину. Слышу лязг открываемой двери, до ушей долетают обрывки фраз:

… Марат, там люди пришли, хотят южный… Надо, что-то решать… непонятки никому не нужны.

Говоривший явно взволнован: слова произносит быстро, а то и вовсе глотает. В его эмоциях проскальзывает не страх – самая настоящая паника.

- Не здесь, - резко обрывает тонкобровый.

Марат, значит… запомним.

- Поговорим, паря, потолкуем, - старик отвлекает от чужого разговора. Неожиданно легко для своего возраста присаживается на корточки, и мне приходится тянуть подбородок вниз, чтобы поймать взгляд хитрых, прищуренных глаз. Столь элементарное действие дается с превеликим трудом – мешает движению то ли шлем, то ли обруч на голове. Замечаю иглы, воткнутые в вены локтевого сгиба, наблюдаю склейку двух трубочек с бегущей по ним жидкостью, связку разноцветных проводов, сцепленных меж собой пластиковыми жгутами. Они меня что, к какому-то аппарату подключили?

- Не понимаю…

- Тебе и не надо понимать, - охотно отвечает старик. – Мы знаем про тебя, про твоего брата знаем, что вы оба являетесь носителями симбионтов.

- Кто такие, эти ваши симбионты?

- Помнишь то существо в камере, которое Палача спугнуло? Которое под потолком висело и цокало, что обосраться можно? Вот таких созданий бездны наши «научники» называют симбионтами, люди попроще кличут квартирантами, а твой помешанный брат-сектант величает Предтечами.

- Таких как он? Их что, много?

- Без понятия, - старик пожимает плечами, – люди разное говорят. Сам лично двух видел: Палача и эту хрень цокающую под потолком.

- Палач – симбионт?

Пытаюсь осмыслить поток льющейся информации. Слишком много вопросов скопилось в голове, которые все не задать, а отведенного времени слишком мало.

- Типа того, - старик чешет заросшую волосами переносицу.

И тут раздается голос из-за спины:

- Неверно называть тип паразитов категории С симбионтами, пока они не вступили в симбиотическую связь.

- Вот только не надо этой научной хрени, - раздражается старик, - варежку свою прихлопни, баклан твердолобый. Марат мне велел побазарить, а ты возись с мигающими игрушками. Короче, слушай сюда, паря: палач – это такая поехавшая хрень, которая не смогла найти хату для заселения, вот и барагозит по-своему. Оно и понятно, кому понравится на улице бомжевать, то бишь без тела.

За спиной послышался саркастический смешок, однако старик не обратил никакого внимания на доносящиеся звуки. Продолжил, как ни в чем не бывало:

- То все либретто, паря - нас главное интересует: кто твой квартирант? Как давно заехал на хату, какие манеры, чего из себя представляет, чем кормится?

- Не понимаю.

- Комедию-то не ломай. Я может не молодой, но собственным глазам пока доверяю. Та скотина, что с потолка спрыгнула, один в один вылитый ты. И форма на ней ищейки была, со значком петуха на рукаве.

Петух… На моей памяти еще никто так не называл гордый профиль хищной птицы, официальный символ седьмого отдела. За такое отношение могли челюсть сломать, и не посмотрели бы, что пожилой человек. Да чего греха таить, у меня самого руки чесались приложиться, правда по иным причинам.

- Нравишься ты мне, паря. Есть в тебе что-то безбашенное от меня самого в молодости, поэтому расклады даю сразу. Поверь, они у тебя не важные. Та железная шапка, что на башке сейчас, она в твои мозги залезет.

- В память, - поправил занудный голос за спиной.

- Слышь, я что-то непонятное сказал, - мгновенно вызверился старик, - пасть свою захлопнул по-бырому, умник…

В воздухе разлилась богатая палитра ругательств на незнакомом языке. Старик явно не сдерживался в выражениях, аж вены на шее вздулись. Но сколь быстро он завелся, столь быстро и остыл, вновь переключившись на обычный тон, словно не было десяти секунд ненависти.

- Короче, паря, мы по-любасу все узнаем и без тебя. Машина в самые мозги проникнет и прочитает.

- Тогда какой смысл в моих словах? – задаю вполне резонный вопрос.

- Там короче это…, - старик зло зыркнул мне за спину, где скрывался невидимый умник, и тот счел за лучшее промолчать, - есть свои заморочки, одним словом. Ты нам все расскажешь, как на духу, а мы тебя за это отпустим.

- Поверите на слово? - удивился я.

Старик улыбнулся:

- Паря, ну ты даешь ракете топлива. Ты нас это… за наивных ганцыков держишь? Мозги в любом случае прочистим, а отпустим потом или кончим по-тихому, тебе решать.

- А что со мной будет… после вашей прочистки?

- Ай, молодца, - старик обрадовался, словно ребенок новой игрушке. Хлопнул ладонью по коленке и довольный, воззрился на умника за моей спиной, словно не с ним ругался минуту назад: - говорю же, мой пацан, зрит в самый корень. Скажи ему, твердолобый, разрешаю.

- Процедура глубокой волновой модуляции построенной на…

- Короче, профессор, у нас времени в обрез.

- А если короче, тогда сами рассказывайте, - обиделся невидимый собеседник.

- Эх, - старик махнул рукой, - что с них взять, твердолобые, одним словом. Значит слушай сюда, паря, и цени, потому как по-чесноку расклад даю, уважаю значит. После шапочки на голове большинство в сопливых идиотов превращается, которые под себя ходят.

- Девяносто один процент, - констатировал умник.

- Сам посуди, паря, каковы шансы вытащить счастливый билет?

Шансы прямо сказать хреновые, особенно с учетом того, что по жизни счастливчиком не являлся. Скорее наоборот, умудрялся влипать в дурные истории на ровном месте. Взять хотя бы последний случай, когда пошел купить бутылку воды. Купил… будь неладен Мо с его соленой рыбой.

- Но даже один шанс из тысячи лучше, чем ничего, - продолжил старик. – Поэтому подумай паря, хорошенько подумай, прежде чем давать ответ.

Дверь за спиной лязгнула, послышался знакомый голос:

- Ну, что тут у нас происходит, пришли к согласию?

- Нет, - за старика отвечаю я.

- Очень жаль, - тонкобровый Марат вышел из-за спины, уставился внимательным взглядом. – Времени угрожать или уговаривать у меня попросту нет, поэтому прощайте, господин Воронов. Слышал в отсталом мирке под номером сто двадцать восемь принято верить в жизнь после смерти. Что ж обещаю, долго скучать на том свете не придется. Скоро мы к вам шизанутого на всю голову братца отправим… Приступайте к процедуре, а вы двое подготовьте транспорт, выезжаем.

Марат уходит, старик остается, но лишь для того, чтобы бросить на прощание:

- Ох и зря, паря. Один шанс из тысячи лучше, чем ничего.

С железной логикой арифметики не споришь, только забыл старик упомянуть, что нет у него на руках лотерейных билетов с выигрышной комбинацией. Тут какой не возьмешь, какой не вытянешь - проиграешь. Уж в этом я был уверен, на сто процентов из ста.

Минуты ожидания тянулись невыносимо долго, слишком долго, настолько, что успел пожалеть о принятом решении. Напоследок в голову лезла всякая ерунда, мысли совсем не серьезные, о том, что так и не побывал на море, о слишком жарком лете в родном мире, о засаленном халате твердолобого умника, оказавшегося сухопарым мужчиной среднего возраста, а вовсе не глубоким старцем, как казалось, вначале. Думал о чем угодно, только не о по настоящему важных вещах, иначе уходить будет сложно. И без того ком к горлу подкатывал, стоило вспомнить родной двор, который больше никогда не увижу, родителей… Сначала Мишка, потом я, одна сестренка осталась.

«Сколопендре только лучше будет», - попытался подбодрить меня внутренний голос. Неудачно вышло, потому как знал я, никому от моего исчезновения легче не станет. Той же Катьке, которая в одну из последних встреч что-то такое почувствовала, потребовала не влезать в глупые авантюры, со всей серьезностью, на которую только была способна шестиклашка. А я по уши влез: и брата не вытащил, и сам пропал… герой-одиночка.

- Не щиплет? – заботливо поинтересовался сухопарый умник, прикрепив к коже виска невидимый датчик.

- Если отвечу «да», снимете?

- Нет, но…

- К чему тогда глупые вопросы… профессор, - начинаю злиться на суетящегося придурка, лишь по недоразумению считающего себя ученым. Самый настоящий убийца, которому подойдет кличка Палач. А что, у него даже эшафот свой имеется в виде громоздкой машины, в чреве которой я сидел. Вместо топора рубильник, или кнопка, или чем там еще он механизм в действие приводить будет.

- По поводу профессора зря иронизируете, юноша. Я, между прочим, астринскую стипендию получал и даже числился подающим надежды. Вполне мог закончить магистратуру и даже получить звание, если бы не интриги некоторых…

- Разговорчики, - прерывает нас хмурый амбал, с заросшими до состояния колючки щеками, которые щетиной назвать уже язык не поворачивается, а до бороды им еще далеко. Он здесь вроде как за охранника, за порядком оставлен следить, ну и за чудаковатым умником приглядывать, чтобы чего лишнего не сболтнул. Это мне-то, без десяти минут слюнявому идиоту.

Несостоявшийся профессор начинает больше суетится, роняет на пол что-то металлическое и оно с грохотом катится, по звуку напоминая пустое ведро.

- Ой! – всплеснул умник руками, как самая настоящая девица. Поспешно опустился на пол, начал ползать и причитать.

- Какого хера? – рявкает потерявший всякое терпение амбал. – Вам чем сказали заняться?

- Но это же импульсник, тончайший инструмент.

- Я вам сейчас тончайший инструмент в зад засуну, а потом скажу, что так и было. Кому сказано, заводи бандуру, - продолжает рычать здоровяк, - мне к трем приказано явиться на восьмой пост. Если не успею, шкуру спущу.

- Да, да, конечно, сейчас, сию минуту поправлю, - и умник снова что-то роняет.

«Когда же все это закончится», - вздыхаю про себя, закрываю глаза.

«Не пылит дорога, не дрожат листы… Подожди немного, отдохнешь и ты», - вторит внутренний голос тоном Валицкой. Даже здесь меня не оставляет, в подкорку въелась, еще и Лермонтова взялась цитировать, змеюка подколодная. «Подожди немного, отдохнешь и ты…» А я может и не устал вовсе.

Открываю глаза и странное дело, мир вокруг утратил привычную яркость, поблек. Нет, краски остались, и даже цвета могу назвать, но это уже не будет привычный зеленый или голубой, скорее серые оттенки. Жмурюсь сильнее обычного, вновь распахиваю глаза, картина не изменилась, все те же светофильтры. Может умник завел свою шарманку? Но нет, слышу возится рядом, бормочет бессвязно про людей, далеких от науки, щелкает с досады, как… Тварь!

По коже пробегает стая мурашек, тело прошибает холодный пот. Мир не остановился с пронзительным визгом, не превратился в густую патоку, но марионетка здесь, и она явно выражает недовольство происходящем. Не вижу ее, но чувствую: тварь сидит под потолком, выгнув спину. Защищает свою территорию, то бишь меня от посягательств, но кого? Твердолобого умника с машиной, выжигающей мозги? Сомневаюсь, не может она ничего поделать с физическим миром, разве что показаться на глаза, как это случилось в камере. Явилась во всей красе, в официальной форме седьмого отдела засветилась, что бы старик получше разглядел - скотина тупая. Из-за нее здесь и сижу.

«Она тебе жизни спасла, от Палача защитила», - голосом занудной училки напоминает внутренний голос.

Толку-то от ее спасения, если через час слюнявым идиотом стану, а может и того раньше. И сейчас напрасно старается, охранник на звуки даже внимания не обращает, только хмурит мохнатые брови, следит за суетящимся умником.

«А на них ли она цокает?» - задается вполне разумным вопросом голос. – «Вспомни-ка, Петруха, на кого марионетка реагировала подобным образом?»

Да чего там вспоминать, такую картину захочешь забыть, не забудешь. Белобрысый парнишка, протискивающийся сквозь прутья, лопающаяся от напряжения кожа, деформирующийся череп. Неужели Палач вознамерился вернуть причитающийся ему ужин? Существо, никогда не оставляющее свидетелей в живых, решило зачистить хвосты?

И словно подтверждая мои мысли, в комнате появился человек. Просто шагнул сквозь стену, словно та была иллюзией. Шагнул и замер напротив: высокий, в темном длиннополом плаще, накинутым на плечи явно не по погоде. Под плащом безликая выцветшая футболка, покрытая красными пятнами. Кажется или на животе что-то шевелится? Поднимаю глаза выше – к лицу, изуродованному то ли шрамами, то ли лишаем. Кожа сплошь покрыта струпьями, особенно их много на лысом черепе, по котором ползает паук… То ползает, то пропадает. Изображение его дрожит маревом в жару, ходит волнами, и кажется, что нет его, всего лишь оптический обман. Как нет незнакомца в плаще, и охранника, что недоуменно таращится на вновь прибывшего. Ничего этого нет, в том числе и комнаты с дурацким механизмом, превращающим людей в слюнявых идиотов.

«Бред… я брежу,» - приходит спасительное на ум.

- Какого хера? - охранник удивлен сверх меры. Его в отличии от меня спасительные мысли не посещают. – Ты как сюда попал?

Договорить он не успел: огромный паук спрыгнул с покрытой струпьями головы, вцепился амбалу в лицо. Тот захрипел, схватился за… м-мать. Никакой это в бездну не паук, а человеческая рука, лишенная остального тела, отрубленная по кисть, но вполне себе живая и подвижная. Ладонью закрыла рот, удлинившимися пальцами впилась глаза и те вытекли сплошными ручейками. Большой и мизинец тоже без дела не шевелятся, тянутся к ушным отверстиям, непропорционально увеличиваясь в длине. Здоровяк уже даже не хрипит - сипит, дергается массивным телом. Туша его медленно сползает по стенке, оседает на пол, оставляя за собой темный след. Пальцы не просто проникли в черепушку, они пробили ее насквозь и теперь трепетали, наполняясь живительным соком мертвеца. Вены на чудовищной кисти набухли, из едва заметных голубых полосок превратились в черные, пульсирующие нити, готовые лопнуть от переполнявшей их энергии. Еще чуть-чуть, еще немного и… она исчезает. Вернулись цвета, вернулось ощущение реальности, остался лежать лишь труп амбала с распахнутым ртом и дырами в глазницах.

Поднимаю глаза – пришелец в плаще никуда не делся: по-прежнему находится в комнате, стоит в своем черном плаще, но уже без адской пятерни на лысом черепе. И под белой майкой, покрытой красными пятнами, ничего не шевелится. Вижу, как рука его с пистолетом медленно поднимается.

За спиной пронзительно визжат. Грохочет выстрел, второй… третий. Сквозь звон в ушах слышу шум падающего тела – на одного умника в иномирье меньше.

- Ах ты ж сука, мажу, - на чисто русском выражает досаду пришелец, - раньше с первого попадал.

Привычным движением возвращает оружие в кобуру, смотрит на меня, подмигивает. Губы его медленно расползаются в улыбке.

- Ну здравствуй, брат…