Прайд Саблезуба

Глава 6. Справка

Днище лодки оказалось изрядно поцарапанным, но сквозных дырок Семен нашел только две, да и то совсем маленькие. Он решил их не зашивать, а просто заклеить заплатками, используя вместе клея разогретый «герметик». Операция предстояла несложная, но нужно было дождаться, пока шкура полностью не просохнет. В итоге, к вечеру пятого дня Семен обнаружил себя в окружении целой толпы проблем.

Во-первых, уже завтра просто нечего будет есть — и самому, и зверенышу. Дичи вокруг не видно, рыбачить с берега невозможно, а плыть на дырявой лодке пока нельзя. Что остается? Улитки и лягушки? Последних Семен есть еще не пробовал, но никакой брезгливости не испытывал — подумаешь! Ну, можно попробовать половить раков возле берега. Правда, все это несерьезная мелочь, и, кроме того, неизвестно, согласится ли его нахлебник питаться «рекопродуктами», даже побывавшими в человеческом желудке.

А во-вторых, надо бы двигаться дальше, но куда? Ему нужен крупный правый приток, а где он? Это извечная проблема сплавщика — где?

Дело в том, что вода имеет дурную привычку течь в самом низком месте любой местности. А это значит, что с нее ни черта не видно — берег левый, берег правый… А уж если по долине еще и лес растет — это вообще атас. Ну, собственно говоря, если целью путешествия является море или, скажем, мост, то уж всяко не заблудишься, а вот если нужно попасть в какое-то определенное место… Даже имея на руках карты и аэрофотоснимки, сориентироваться бывает очень трудно: видимый пейзаж и изображение имеют мало общего, поскольку разный ракурс. Хорошо, если где-нибудь поблизости торчит приметная сопка, которую видно издалека, или имеется какой-нибудь особенный обрыв. Дело осложняется еще и тем, что оценить пройденное расстояние практически невозможно: скорость течения все время меняется, да и русло прямым почти никогда не бывает. То есть, если ты двигался 10 часов со средней скоростью, скажем, 5 км/час, то, наверное, находишься где-то вот тут. А если скорость была на пару километров больше, то… ищи себя на дальнем краю следующего листа карты. Если ты еще не доплыл до места, то ничего страшного, а вот если проехал мимо — это беда. Нужный приток ты узнаешь — когда увидишь. А увидишь ты его, когда будешь проплывать мимо и, скорее всего, будет уже поздно. В лучшем случае придется долго «выпихиваться» вверх по течению, а это очень неприятно.

Карта у Семена имелась — в памяти. Это, конечно, лучше, чем ничего, но гораздо хуже, чем если бы она лежала в рабочем планшете. Он вполне допускал, что увиденная с воды широкая долина (или просто низменность?) может оказаться долиной того самого притока, но местоположение свое он определял с точностью до полусотни километров и, прежде чем двигаться дальше, желал получить более точную привязку. В общем, так и так получалось, что надо идти в горы (точнее, в сопки): попытаться кого-нибудь подстрелить и как следует осмотреть сверху местность.

Поход он наметил на утро. Идти предстояло без завтрака, поскольку остатки мяса Семен вечером «скормил» зверенышу, а сам довольствовался мозгом из костей задних ног антилопы — питательно, конечно, но безобразно мало. Однако «рысенок», похоже, претендовал и на эту малость. Меньше чем, наверное, через час после кормежки он начал скулить, пищать, мявкать и ползать по пытающемуся уснуть кормильцу. При этом он пытался жевать край одеяла и кусал высунутые из-под него части тела своего благодетеля, включая его нос. В конце концов Семен не выдержал, схватил назойливое животное за шкирку и выкинул из вигвама, а вход зашнуровал и привалил камнем. Стало лучше, но не намного: звереныш бродил снаружи, царапал когтями покрышку и жалобно пищал. Семен обругал его матом и решил уснуть, несмотря ни на что.

В конце концов это удалось, но спал он, как ему показалось, совсем недолго. Тем не менее в вигваме было довольно светло, значит, рассвет уже наступил. «Блин, самый клев проспал! — ругнулся было Семен, но в следующее мгновение его охватила паника: — А это что еще такое?!» Снаружи явственно доносилось какое-то сопение и нечто вроде тихого взрыкивания. Первая и единственная мысль была: пришла какая-то тварь и грызет обшивку лодки!

Как был голым, Семен вскочил на четвереньки и ткнулся головой в клапан «двери». Разумеется, безуспешно, поскольку сам же его и зашнуровывал перед сном, да еще и камнем придавил. Лодку нужно было спасти во что бы то ни стало, и Семен, тихо рыча ругательства, отвалил камень, кое-как ослабил шнуровку, в образовавшуюся щель выпихнул арбалет, вытолкнул посох и, прижимаясь животом и грудью к холодной земле, выполз следом. Посох куда-то откатился, а в приклад арбалета он воткнулся лбом. Времени на раздумья не было: Семен набрал полную грудь воздуха для грозного крика, схватил свое тяжелое неуклюжее оружие и вскочил на ноги.

Он вскочил на ноги с арбалетом в руках и…

И заготовленный крик застрял у него в глотке.

Впрочем, он, пожалуй, не испугался. Состояние, в которое он впал, было далеко за пределами страха.

Семену Николаевичу Васильеву, да и любому нормальному человеку, увиденного хватило бы, чтобы немедленно обратиться в ничто. Причем не один раз.

Семхон Длинная Лапа был гораздо моложе Васильева. Однако он и ужаса запредельного хлебнуть успел, и со смертью интимно пообщаться: посвящение первобытного воина — это не обряд христианского крещения…

В общем, он сразу оказался «по ту» сторону. Минуя промежуточные стадии. Он смог выдохнуть лишний воздух и сказать:

— Привет. Я вспомнил это слово: «ма-хай-род». Красиво звучит, правда?

— У-мыр, — ответил саблезуб.

До него было метра три. Он сидел на заднице, упираясь в землю прямыми передними лапами. В такой позе морда его была примерно на уровне головы человека. Густая гладкая шерсть желтовато-серого цвета, на брюхе почти белая, а на голове — украшенная темными пятнами и полосами. Большие круглые глаза, тонкие длинные усы, нижняя челюсть чуть шевелится при издавании звуков. В общем, анфас больше похож на кота, чем на льва, только из верхней челюсти свисают два толстых кривых зуба, длиной сантиметров 20—25. Из-за них губы смыкаются неплотно, и слюна вытекает наружу — приходится время от времени облизываться.

«Да, покрупнее обычного льва будет», — констатировал Семен и быстро глянул по сторонам. Неполной секунды хватило, чтобы понять очень многое. В том числе количество и масштаб ошибок, которые он успел наделать.

Слева в полутора десятках метров возле кустов стоял еще один зверь. Кажется, поменьше размером и не такой массивный, с более тонкими и короткими клыками. Стоял он боком, и было отчетливо видно, что хвост у него непомерно короткий — как бы обрубленный. Точно такая же зверюга лежала правее и ближе — возле воды. Она лежала на боку, чуть приподняв переднюю часть корпуса. Белый пушистый мех ее брюха азартно теребил лапами и пихал головой его «рысенок». «Сиську сосет, — догадался Семен. — А я опять дурак. Сейчас съедят — так мне и надо».

Впрочем, и осматриваться, и что-то соображать он мог лишь по двум причинам: во-первых, он был еще жив, а во-вторых, в пристальном взгляде самца не было ни ярости, ни злобы, ни даже прямой угрозы. Скорее всего, он не был голоден и не воспринимал человека как противника или добычу.

В состояние «ментального» контакта Семен вошел без усилия: все-таки шок — это великое дело.

— Мы-ырм, — сказала кошка и потянулась лапой. — «Полегче там: будешь кусаться — прогоню».

— Умр-умр, — ответил котенок. — Умыр!

— «Ты поняла, откуда он?» — не поворачивая головы, проурчал кот.

— «Кажется, с того берега, — мурлыкнула кошка. — Очень кусается».

— «Потерпишь, — уркнул кот. — Он голодный».

Мягко переступая лапами, вторая кошка приблизилась. Она остановилась метрах в двух, чуть наклонилась, потянувшись головой к Семену, шевельнула верхней губой и усами, слизнула языком слюну с клыков:

— «Как противно воняет. Но и детенышем пахнет. И совсем не боится. Странный двуног».

— Мыр-р, — тихо буркнул кот.

Этот короткий звук означал усмешку, причем глубокомысленную и многослойную. Семен это понял и приготовился к худшему.

И вдруг кот поднялся на все четыре лапы. Весил он, наверное, килограммов 300—400, но двигался так, словно сила тяжести на него не действовала. Он поднялся, повернулся задом, демонстрируя короткий толстый хвост, и отправился к воде — метров 8—10 от вигвама. Там он склонил голову и стал шумно лакать. Впрочем, делал он это как-то лениво и не азартно, явно не страдая от жажды. Потом лакать прекратил, встал боком, повернул клыкастую морду, с которой капала вода, уставился на человека, приоткрыл пасть и…

Говорят и пишут, что рев льва в пустыне слышен за много километров. Этот же саблезуб рычал не очень громко, но… Начал он довольно высоко — где-то на уровне малой или даже первой октавы, а потом с переливами пошел вниз…

Много лет назад, еще будучи юным стажером, Семен проводил вечера в институтском подвале. Он там готовил для химических анализов пробы горных пород. В подвале была устроена какая-то хитрая система принудительной вентиляции, которая время от времени включалась на несколько минут, а потом отключалась. В действие ее приводил мотор, который жутко шумел. Это было неприятно, но терпимо. Когда же двигатель отключался, то шум затихал не сразу, а постепенно, переходя от высоких тонов к низким, а от низких к вообще неслышимым, но ощущаемым инфразвуковым колебаниям. Все на свете предметы имеют некую «резонансную частоту». Хрестоматийный пример — мост, по которому солдаты должны идти «не в ногу». Мозг и прочие внутренние органы человека тоже имеют такую частоту. И вот когда колебания внешней среды совпадают с этой частотой… В том институтском подвале Семен пару раз попробовал, что это такое. Ни с того ни с сего человека охватывает дикая паника, хочется куда-то бежать, рваться, и при этом ты не способен и пальцем шевельнуть. Миг — и все кончилось, а ты стоишь или сидишь, покрытый холодным потом, и пытаешься понять, что это было.

Все это Семен вспомнил мгновенно. Вспомнил и понял, ЧТО сейчас устроит ему этот саблезубый кот. Он успел только выставить левую ногу вперед, поднять арбалет и упереть приклад в плечо…

Сколько это длилось? Секунду? Десять? Двадцать? Минуту?! Вряд ли так долго… Свою акустическую атаку зверь начал ревом или рычаньем с прикрытой пастью, а закончил беззвучно — с открытой.

Миг прохождения «резонансной частоты» был коротким и… бесконечным. Семен его пережил. Он смог даже чуть задержать, затормозить затухание парализующего ужаса и пихнуть, толкнуть его в сторону зверя. В короткой вспышке слепящей ярости отчаяния он представил короткий полет тяжелой арбалетной стрелы. Болт втыкается в открытую пасть, ломает кости черепа и остается торчать, высунувшись на половину из пробитого затылка. Огромное тело зверя содрогается, валится назад и вбок, дергаются в агонии когтистые лапы, прогибается позвоночник… А-А-А!!!

Все…

Они смотрели друг на друга.

— «Убей его! Убей!!»

Семен чуть скосил глаза: обе кошки стояли, припав на передние лапы и вздыбив шерсть на загривках. Почему они еще не прыгнули, было неясно. Семен и не стал гадать — ему было не до этого. Он вспоминал, представлял, рисовал грубыми и яркими мазками другую сцену: черно-бурая громада ревущего мамонта, мощная отдача в плечо, чмокающий звук попадания, и мамонт валится на бок — уже мертвым. Нелепо задираются вверх и вбок огромные, почти в спираль загнутые бивни…

Эта картина съела почти все силы, и последнее, что смог сделать Семен, это представить себя несущимся по степи волком, как он в коротких касаниях лапами толкает землю от себя и назад, от себя и назад…

— «Убей его!» — шипели кошки.

— «Нет», — издал невнятный звук саблезуб и вновь уселся на землю. Каким-то совсем уж кошачьим движением он провел лапой по морде, как бы проверяя ее целостность. Потом посмотрел на эту лапу, крови на ней не обнаружил, но на всякий случай все-таки пару раз прошелся по ней языком.

— «Нет, — повторил он. — А вы трусихи».

Между тем детеныш, оставленный без внимания и питания, подобрался к кормящей кошке и, цепляясь когтями, попытался залезть вверх по ее задней ноге. Та раздраженно тряхнула конечностью (ну, как домашняя кошка отряхивает лапу, когда наступит в воду!), и детеныш откатился в сторону. Это, впрочем, его нимало не смутило: он немедленно поднялся и возобновил штурм чужой конечности. Кошка вновь дрыгнула лапой…

— «Дай ему есть, — проурчал кот. — Он еще голоден».

— «Весь живот искусал», — пожаловалась кошка, однако приказ выполнила. Она как бы расслабилась, опустила шерсть на загривке и неторопливо улеглась на бок, отдавая соски в распоряжение юного террориста. Последний, радостно пискнув, не замедлил этим воспользоваться. Кормилица сморщила морду и тихо зашипела от боли.

Кот между тем улегся на брюхо в позе сфинкса и продолжал смотреть на Семена. Обделенная мужским вниманием вторая кошка обиженно фыркнула, повернулась и пошла к кустам.

Семен чувствовал себя выжатым и опустошенным. Совсем не теплый утренний ветерок холодил голую кожу, сушил выступивший пот. Он попытался оценить свое состояние и ресурсы. Получилось, что первое удовлетворительно, а второе напрочь отсутствует: для «нападения» или «защиты» никаких морально-волевых сил не осталось. Правда, нет их и для страха, а это — хорошо.

— Что, так и будем в гляделки играть? — тихо спросил он кота. Язык и губы слушались плохо, но спокойная насмешка, кажется, получилась. Зверь не отреагировал.

Тогда Семен опустил арбалет. Оружие было, конечно, не заряжено. Более того, на его хозяине и обвязки с крюком не было — зачем он вообще вытащил наружу этот бесполезный предмет?! Рефлекс, наверное, какой-то сработал. «И что дальше? Не нападают и уходить не собираются — кошары чертовы! Блин, в пору повторить классический прием Миклухо-Маклая! Ладно, выбора все равно нет, и… холодно».

Он опустился на корточки и положил арбалет на землю. Кот все так же смотрел на него и не двигался. «Ну, натуральный сфинкс», — вздохнул Семен, повернулся к нему голым задом и на четвереньках пополз в вигвам. Совсем заползать он туда не стал, а только дотянулся до своей рубахи и вылез наружу, волоча ее за собой.

— «У меня же нет своей шкуры», — в порыве отчаянной фамильярности подмигнул он зверю и стал напяливать рубаху через голову. Когда это получилось, он подвернул подол под задницу и уселся на землю, скрестив по-турецки ноги. Зверь без интереса наблюдал за его манипуляциями.

Несколько минут ничего не происходило, и Семен почувствовал, что на него накатывает волна усталости и апатии. Поддаваться слабости было нельзя, и он решил начать первым:

— «Уходи. Это (данный кусочек берега) — мое место».

— «Это (все вокруг, далеко во все стороны) — наше место».

«Ну, разумеется, — догадался Семен, — я оказался на территории охоты их прайда (или что тут у них?). Но, кажется, звериные границы существуют только для представителей своего вида. Тогда при чем здесь я? Странно… Попробовать как тогда — с волками? А что, собственно, делать?!»

— «Я — сверхзверь. Не признаю ничьих границ!»

— «Знаю, — ответил кот. Он чуть повернул голову и… зевнул. Зрелище, надо сказать, еще то… Потом закрыл пасть и вновь уставился на Семена: — Знаю: ты их просто не видишь (не чуешь, не ощущаешь, не понимаешь). А сверхзверь — это я. Охота была удачной, хочется спать».

— «Спи в другом месте!»

— «И здесь хорошо. Только дымом воняет. От детеныша тоже воняет».

— «Ладно, тогда уйду я. С детенышем».

— «Нет. Почему он с тобой?»

— «Вытащил его из воды — там. — Семен представил и „передал“ собеседнику схематичную картинку вылавливания тонущего котенка. — Он мой. Я кормил его, и он жив».

— «Это так, — признал кот. — Только зачем двуногому (в смысле — неполноценному калеке) звериный (в смысле — настоящий) детеныш?»

Саблезуб вновь зевнул. Кажется, его и вправду одолевала сонливость.

«Ох-хо-хо… — Семен посмотрел вверх и мысленно пропел из репертуара Никитиных: „…Какое небо голубое, мы не сторонники разбоя…“ Знаем мы эти зверские приколы. Только попробуй испугаться или позволить себя не уважать — прикончат моментом, походя».

— «Ты мне не противник (в смысле — слишком хилый и слабый), но если хочешь, давай сразимся».

— «Да ладно… — миролюбиво проурчал кот и опустил голову на лапы. Клыки ему мешали, голову пришлось повернуть и смотреть на Семена только одним глазом. — Я тебя знаю…»

Последняя «мыслефраза» была короткой, но чрезвычайно нагруженной. Ее можно было перевести в том числе и как извинение: «Уж и пошутить нельзя?» Хотя по смыслу это было нечто среднее между: «Вот еще — связываться с такой мелочью!» и «Силу твою признаю, но вызов не принимаю — нет повода». Кроме того, опять возникала почти бредовая мысль, что животные этого (или любого?!) мира как-то обмениваются информацией.

— «Детеныш — мой», — твердо повторил Семен.

— «У этой дуры (кормящей кошки) погибли все детеныши. Она страдает. Отдай ей котенка».

Полученную «картинку» расшифровать было трудно, поскольку большая часть информации, содержащейся в ней, органам чувств человека недоступна. К тому же визуальная составляющая оказалась черно-белой — кажется, эти звери были дальтониками. Скорее всего, имелся в виду большой оползень на склоне, где располагалось логово.

— «Не отдам, — ответил Семен. — Я лишился своей самки с детенышем (в смысле — беременной)».

— «Погибла?» — почти сочувствующе поинтересовался кот.

— «Лишился», — настоял на формулировке Семен и начал «рисовать» и «транслировать» сцену сражения с гигантскими птицами. Суть происшедшего (похищение) он передал правдиво, а детали… Ну, в общем, этих птиц была целая стая, и он, Семен, перебил их великое множество, но женщину они все-таки унесли.

— «Знаю таких, — шумно выдохнул кот и прикрыл глаз. — Они водятся там…»

Это самое «там» Семен не понял совершенно: то ли информация была слишком сложной, то ли кот уснул раньше, чем успел ее передать.

Радоваться и облегченно вздыхать не пришлось. Как только ментальный контакт прервался, в голову плеснуло такой ослепительной болью, что ни дыхательные упражнения, ни жесткий массаж черепа долго не помогали. Семен шипел ругательства и изо всех сил старался не потерять сознание — одна из кошек поглядывала на него с недоброжелательным интересом. В конце концов он показал ей язык и заполз в вигвам — приходить в себя. А сон (или обморок?) для этого, как известно, первейшее средство.

Очухался Семен, наверное, часа через два-три. Снаружи было тихо, и он радостно представил, как сейчас спихнет в воду лодку, не укладывая (потом разберемся!) побросает в нее груз, залезет сам и будет грести, грести, грести…

Разочарование было полным: семейство махайродов мирно дрыхло на солнышке в нескольких метрах от вигвама. Детеныш с чем-то играл возле воды. Когда Семен осторожно вылез наружу, все оказалось не так плохо, как показалось вначале, а гораздо хуже — кошек прибавилось! Метрах в пятнадцати возле кустов, на некотором расстоянии друг от друга, разлеглись еще две совсем не мелкие особи. «Что вам тут, гостиница, что ли?!» — собрался он возмутиться, но побоялся, что его эмоциональная «мыслефраза» кого-нибудь разбудит, и решил воздержаться.

Стараясь ступать подальше от морд, лап и хвостов, он пробрался к воде — попить и умыться. Здесь выяснилось, что махайродский детеныш забавляется не просто так — он кантует черепаху приличных размеров. Семен вспомнил о своем голоде (попробуй-ка забудь!) и испытал сильное желание игрушку у него отобрать и съесть — наверное, вкусно. Он почти уже решился на это, но в последний момент остановил себя: «Этот гаденыш начнет пищать и всех перебудит. Объясняйся потом с ними… Да и черепаха-то не такая уж и большая, в ней, наверное, и мяса всего ничего — стоит ли связываться?»

В общем ситуация выглядела довольно печально. Семен без труда вспомнил, что почти все представители семейства кошачьих, включая львов, ведут сумеречный или ночной образ жизни. И, соответственно, днем они дрыхнут. Может быть, человек и стал «полуденным» хищником, чтобы жить с ними в противофазе? Черт его знает… В общем, Семену хотелось есть, а еще больше — оказаться подальше от этих ребят.

И он решил уйти. Ну, не насовсем, конечно, — подняться на ближайшую высокую сопку, оглядеть окрестности (надо же наконец сориентироваться!) и, если повезет, что-нибудь (кого-нибудь) добыть. Он тихо собрался, забрал арбалет, посох и направился прочь от берега — может, эти кошечки сами уйдут, а?

Километра через два выяснилось, что с посохом, арбалетом и тяжелыми болтами в карманах пробираться по склонам и зарослям, мягко выражаясь, не очень приятно. Кляня собственную бестолковость, Семен потратил не меньше часа, пытаясь изобразить из имеющегося ремня нечто вроде лямки, чтобы нести посох за спиной. В общем-то это было тоже неудобно, но, по крайней мере, так можно было перекладывать тяжеленный арбалет из руки в руку, с плеча на плечо. Пока он возился, проявилась еще одна приятность — комары. Их количество до убийственного еще не дотягивало, но сильно превышало встречавшееся раньше в этом мире. Семен отплевывался, десятками давил их на лице и руках и пытался понять, откуда они могли взяться.

В конце концов на вершину Семен все-таки забрался. Он даже сумел слегка подкрепиться по дороге — съел пяток улиток и разорил птичье гнездо, выпив яйца сырыми. Макушка сопки была голой, и вид с нее открывался замечательный — не столько даже в смысле красоты, сколько информативности.

Он действительно находился в районе слияния двух крупных рек, одна из которых текла откуда-то с юга. Северную часть панорамы до горизонта занимала слабо всхолмленная равнина, вся в мелких озерах и глубоких лужах. «Похоже, мамонтовая степь гибнет прямо на глазах. Впрочем, наверное, это иллюзия: она будет умирать не одну сотню лет, постепенно превращаясь в тундру, лесотундру и тайгу. Городским людям почему-то кажется, что лес всегда богаче жизнью, чем, скажем, степь, а это совсем не так. Я сам в свое время был немало удивлен, когда узнал, что в амазонской сельве, где избыток воды и тепла, прокормиться очень трудно — там почти никто не живет. А самые продуктивные биоценозы — это саванны, прерии и пампы».

Правый берег основной реки представлял собой страну невысоких (в пределах первых сотен метров) сопок, заросших кустами и лесом — лиственница, ольха, береза, кедровый стланик и что-то еще. Долина «малой» реки близ устья была широкой и плоской, с большим количеством наполненных водой проток и стариц. Это в общем-то была степь с отдельными островками леса. Семен долго рассматривал долину близ устья, пытаясь высмотреть какой-нибудь репер-ориентир, заметный снизу, с воды, — оказаться в протоке, которая через пару километров обмелеет, ему совсем не хотелось.

А вот былого изобилия крупной дичи Семен ни на том, ни на этом берегу не заметил. То ли бОльшая часть животных погибла зимой, то ли куда-то откочевала. Тем не менее одно небольшое стадо копытных он высмотрел-таки внизу на расстоянии километров трех. Это было в противоположной стороне от стоянки, но Семен решил попытать счастья и начал спускаться.

Через заросли он продирался не меньше часа, а когда оказался на открытом месте, никаких животных ни вблизи, ни вдали не обнаружил — то ли сам потерял ориентировку, то ли стадо куда-то ушло. Некоторое время он бродил вдоль условной границы степи и леса, а потом обнаружил, что день кончается и надо суметь засветло добраться до стоянки. Семен устал, был зверски голоден и зол на весь мир и на себя в особенности. Топать ему предстояло никак не меньше 4—5 километров и отнюдь не по ровной дороге.

Искусанный комарами, исцарапанный ветками, в рваных мокасинах Семен обходил подножие сопки и слабо надеялся, что с пути он не сбился и вот-вот окажется в прибрежной зоне, где идти будет легче. Обращать внимание на происходящее вокруг он давно перестал. Один раз, правда, он чуть не наступил на ежа и некоторое время размышлял, не съесть ли его. Пока он этим занимался, еж развернулся и убежал в кусты — лезть туда за ним никакого желания у Семена не было. Пришлось ругнуться покрепче и шлепать дальше.

Он уже начал подозревать, что идет не к берегу, а параллельно ему, когда его остановил немой вопрос «в лоб»:

— «Как охота?»

Пожалуй, враждебности в этой «мыслефразе» не было, скорее, явный оттенок иронии. Семен встал как вкопанный и хотел было вскинуть арбалет, но вспомнил, что тот не заряжен, и не стал этого делать. Метрах в пяти перед ним сквозь ветки слабо мерцали два пятнышка — кошачьи глаза. Тело зверя на фоне зарослей «не читалось» совершенно, хотя шкура у него была совсем не зеленого цвета. Нужно было что-то отвечать, и Семен попытался взять себя в руки:

— «Я не охочусь на твоей земле (в смысле — не хочу отнимать добычу у слабого). У меня другие дела».

Кажется, шутка (если ее можно так назвать) была принята и понята:

— У-мырл, — сказал кот. — «Пойдем поедим (в смысле — поохотимся). Я угощаю (в смысле — мне не жалко, но и намек, что, мол, объесть меня ты все равно не сможешь)».

Семен, озабоченный дозировкой иронии в своем ответе, не сразу сообразил, что последует за его согласием, а когда сообразил, то мысленно схватился за голову: «Что я творю?!» Но отыгрывать назад было поздно — бесшумно и плавно кот двинулся вперед, а Семен поплелся за ним — прочь от лагеря.

Через пару сотен метров зверь притормозил, чуть повернул голову и, глядя на Семена одним глазом, поинтересовался:

— «Почему шумишь?»

— «Хм, — чуть не растерялся Семен, но вовремя нашелся: — Мне незачем прятаться (в отличие от тебя!) — мой зуб далеко кусает».

— У-мырл, — ответил кот и двинулся дальше.

Под лапами у него почему-то ничего не хрустело, не ломалось и даже не шелестело. Сквозь заросли он не проламывался, а как бы струился, почти не касаясь боками веток. Семен, которого уже подташнивало от усталости и голода, поспевал за ним с трудом, но в общем-то без надрыва. Ему хотелось верить, что зверь ходит так всегда, а не притормаживает ради него. Причем оказалось, что идти за ним «след в след» значительно легче, чем просто так — кот умудрялся находить просветы между стволами и ветками, то и дело ныряя то вправо, то влево, но сохраняя общее направление. Впрочем, Семену вскоре стало не до наблюдений и комментариев — лишь бы не потерять из виду толстый короткий хвост ведущего. В итоге окончательно запарившийся в своей меховой рубахе, потерявший представление о пространстве и времени Семен чуть не налетел на него. Кот стоял в пол-оборота и смотрел на человека с нескрываемой иронией:

— «Пришли. Охоться».

— Счас начну, — прошептал Семен и двинулся вперед, стараясь (впрочем, безуспешно) шуметь поменьше.

Через пару десятков метров заросли кончились, и Семен обнаружил, что находится на склоне, в полусотне метров над плоским дном долины какого-то притока. И долина эта, в добрый километр-полтора шириной, представляет собой покрытую травой плоскотину, разгороженную небольшими перелесками. На этой плоскотине не так уж и далеко пасется стадо (голов двадцать) каких-то животных. Было еще довольно светло, и Семен смог разглядеть, что рога у самцов прямые, слабо изогнутые и направлены вперед. С такими он еще не сталкивался — это не бизоны, не зубры и не овцебыки. «Наверное, это те самые туры, которые у нас в лесостепной зоне дожили до Средних веков — известна даже точная дата, когда был убит последний. Или, может быть, это так называемые дикие быки, от которых пошел крупный домашний скот? В свое время я с этим так и не разобрался — в книжках, похоже, по-разному называют одного и того же зверя. Впрочем, проблема совсем не в этом…

Стадо не стоит на месте, а медленно движется слева направо относительно наблюдателя. В общем-то, скоро они подойдут, наверное, поближе, но пока этого дождешься, может стемнеть. Расстояние до крайних наискосок вниз по склону определить трудно, но оно явно меньше, чем убойная дальность арбалета, хотя и на пределе прицельной. Что делать?»

Семен достал из прорези в рубахе на животе крюк (обвязку он по-старинке надел на голое тело) и стал натягивать тетиву. Размокшие, скользкие от пота ремни резали бока, норовили соскользнуть с плеч, и осуществить это мероприятие удалось лишь с третьего раза. Семен утер пот со лба и, пригибаясь, как солдат под обстрелом, двинулся вперед и вниз. Впрочем, далеко он не ушел — метров через 30—40 животные исчезли из виду, и пришлось немного вернуться.

Ситуация была почти безнадежной: у него с собой четыре болта, из которых хорошо пристреляны только три. Сколько на это ушло сил — лучше не вспоминать. Стрелять с такого расстояния почти то же самое, что просто их выбрасывать. Промах — это стопроцентная потеря, можно и не искать. Если унесет подранок — это тоже потеря, потому что до темноты его не догнать. Конечно же, нужно подобраться поближе, но Семен давно не питал иллюзий по поводу своей способности к кому-то подкрадываться.

«И кто виноват? Опять я? Не надо было „кидать понты“ в разговоре с котом! А как же тогда с ним разговаривать?! Придется стрелять — ничего не поделаешь. Устал к тому же как собака… Впрочем, может, это и к лучшему: есть такой армейский прием — плохо отстрелявшее подразделение заставляют пробежаться километра 3—4 и — снова на огневую позицию. Говорят, очень способствует повышению меткости — ох-хо-хо-о…»

Семен вытянул из карманов и положил на траву перед собой все четыре болта и чуть не прослезился: «Прощайте, ребята, так уж получилось, я не хотел… Ч-черт, еще ведь надо придумать, что „сказать“ этому махайроду, если ни разу не попаду…»

Придумать он ничего не смог и стал располагаться для стрельбы «с колена» — как в тире, по всем правилам.

В качестве мишени он выбрал того, кто был ближе всех и располагался к нему боком. Кажется, это самец, но не самый крупный. Впрочем, выбирать-то особо было и не из чего…

Как всякий порядочный охотник, пристрелянным снарядам Семен присваивал имена собственные. Самый послушный и меткий болт он по традиции называл «Петей», средний — «Васей», третий по качеству баллистики звался «Федей». В лагере оставалось еще два «именных» болта, но с собой Семен взял один непристрелянный безымянный, на случай, если придется бить в упор с последующим разрушением снаряда.

«Прощай, друг!» — мысленно произнес Семен и вложил в желоб «Федю».

Для корректировки огня современного стрелкового оружия используют трассирующие пули — надо же иметь представление, в какую сторону и на сколько мажешь. Куда уходит стрела или болт на таком расстоянии, разглядеть, конечно, невозможно. Остается полагаться лишь на собственное чутье и интуицию, каковые сами собой не возникают, а вырабатываются и поддерживаются постоянными тренировками. По мишени же Семен не стрелял уже много дней. Оставалось надеяться, что глаз и руки еще не все забыли.

На первый выстрел бык отреагировал поднятием головы и недоуменным (надо полагать) поглядыванием по сторонам. Ничего особенного он, вероятно, не увидел и вновь принялся щипать траву. Семен же со стоном вернул тетиву на зацеп и положил в желоб «Васю».

На второй выстрел бык не отреагировал вообще.

Семен вновь натянул тетиву, простился с любимым «Петей» (сколько трудов, блин!), но стрелять сразу не стал, а довольно долго сидел, пытаясь успокоиться, расслабиться, мысленно смоделировать момент пуска и траекторию полета снаряда. В конце концов он поймал себя на том, что обращается к оперенной палке с кремневым наконечником, как к живой, и уговаривает ее исполнить все в точности. «Совсем крыша едет», — вздохнул он и стал целиться. Потом выдохнул, подождал еще немного и спихнул тетиву с зацепа.

Бык вдали, кажется, вздрогнул, задрал голову и… завалился сначала крупом, а потом и всей тушей на землю.

Семен смотрел, моргал и не верил своим глазам.

Шагов рядом он не услышал, зато получил четкое «послание»:

— «Хороший укус. Хороший».

Кот стоял в трех метрах сзади и облизывал клыки.

— «Ничего особенного, — равнодушно пожал плечами Семен. — Я всегда так… кусаю».

— «Теперь моя очередь. Побудь здесь (в смысле — потерпи немного)».

— «Охоться», — милостиво разрешил Семен.

Стадо не разбежалось, но подалось в стороны от умирающего сородича. Семен сидел на месте, смотрел и пытался понять, стоило ли все это двух потерянных болтов. И каким образом возмещать утрату: остановиться где-то на несколько дней, оборудовать «тир» и заняться пристрелкой оставшихся? Да и с «Петей», если он угодил в кость, придется изрядно повозиться. Впрочем, он понимал, что все это имеет смысл лишь в одном случае — если местные кошечки изволят оставить его в живых.

Прошло, наверное, около получаса, и стало уже заметно смеркаться, когда Семен услышал низкое тихое рычание. Точнее, сначала его услышали пасущиеся внизу животные — они начали метаться, постепенно сбиваясь в плотную толпу. Потом Семен с немалым усилием разглядел смутные, как тени, силуэты саблезубов — они редкой цепью неторопливо приближались к стаду с левой стороны. Собственно говоря, это была даже не цепь — кошек было всего пять, и расстояние между ними составляло не один десяток метров. Они не спеша трусили и тихо рычали. Стадо, наконец, сориентировалось и устремилось от них прочь.

Впрочем, далеко оно не убежало, даже не успело хорошенько разогнаться… Раздался рев — тот самый, от которого содрогается все внутри. Животные замерли на несколько мгновений. И вот тогда последовала атака — атака махайрода.

Это, несомненно, был самец — тот самый кот. Он появился откуда-то снизу, из зарослей. Два относительно коротких прыжка и третий — высокий и длинный. Удар — и…

И охота закончена.

Стадо с топотом умчалось. Один из самых крупных быков лежал на боку и даже, кажется, не шевелился. Кот стоял метрах в двух, опустив голову к земле. Остальные члены прайда все так же неторопливо приближались к добыче.

«Лихо он его, — размышлял Семен, бредя вниз с тяжелым арбалетом на плече. — Это, кажется, научная загадка — на фига саблезубам такие зубы. Что ими делать? Вспарывать, как консервными ножами, толстую шкуру мамонтов и носорогов? Выдирать огромные куски мякоти? Как-то не очень они для этого годятся. Есть даже версия, что они для показухи, как гигантские рога у большерогого оленя или хвост у павлина. А все потому, что уж больно эти клыки большие — драться ими неудобно, загрызать добычу — тоже: того и гляди сломаешь. А в ископаемом состоянии сломанные при жизни клыки почти не встречаются, значит, ломали они их редко. С другой стороны, пасть у саблезубов открывается значительно шире, чем у обычных кошачьих — зачем? По телевизору как-то показывали охоту африканских львов. Один, значит, прыгает на антилопу, вцепляется и пытается завалить. Тут и другие набегают, дружно добивают и начинают есть. Изгнанные из прайда львы обычно быстро погибают, потому что успешно охотиться в одиночку они не могут. Эти саблезубики устроили нечто вроде загона, а потом главный махайрод прикончил быка: р-раз — и все! А бычок-то, похоже, раза в два-три тяжелее его самого. Понятно, что он его сначала перепугал до оторопи своим рыком, но как можно сразу обездвижить такое крупное животное?! Он ведь не горло ему перекусил, он прыгал на спину, в район холки!»

Приближаться к ужинающим кошкам Семену не хотелось, но научное любопытство взяло верх. Кроме того, надо было поздравить «котика» с успехом, дабы не показаться невежливым — кто знает, что за нравы у этих кошек, еще обидятся, хамом сочтут. Он постарался с максимальной точностью воспроизвести «слова» и «интонацию» самца в собственный адрес:

— «Хороший укус. Хороший».

— У-урм, — ответил кот и, закинув вверх голову, заглотил здоровенный шмат мяса вместе со шкурой.

«Кормящей» кошки среди ужинающих Семен не увидел и решил, что она, вероятно, подойдет позже. Зато он, кажется, смог понять, как был убит бык. Судя по виду двойной раны на спине, его действительно укусили — клыками в позвоночник, но не с целью его сломать (такое никаким зубам не по силам), а с целью повредить проходящие вдоль него сухожилия и нервы. Их обрывки торчали из ран, вывернутые наружу зазубренной задней стороной клыков при возвратном движении.

«Крутая техника, — признал Семен. — Крутая, но, наверное, очень уязвимая. Судя по телосложению, эти махайроды совершать стремительные рывки на десятки и сотни метров не могут — только прыгать из засады. Соответственно, вокруг должно быть много травоядных, и причем крупных. Тяжко им придется… Впрочем, судя по родному миру, они обречены на вымирание».

Вид развороченной плоти, запах свежей крови и внутренностей давно уже не вызывали у Семена отрицательных эмоций — скорее наоборот. «В первую очередь печенка и мозг, — предвкушал он, торопясь к собственной добыче. — Все остальное потом. Но что, собственно говоря, я буду делать с такой грудой мяса?»

Его бычок почти истек кровью, но был еще жив. Пускать в дело последний болт Семен не решился и стал резать горло. Маленьким лезвием это оказалось нелегко…

Заночевать пришлось на месте — прямо возле остывающей туши. С голодухи Семен так объелся, что его чуть не стошнило. Он даже перепугался: неужели после кормления «рысенка» у него сформировался рефлекс отрыгивания пищи?! Все, однако, обошлось, и он благополучно уснул, привалившись к еще теплому боку своей жертвы. А в паре сотен метров саблезубы, урча и взрыкивая, делили свою добычу. Впрочем, они, кажется, при этом не ссорились.

Проснулся Семен на рассвете. Спать хотелось жутко, но его трясли. Точнее, не трясли, а теребили, и не его самого, а тушу несчастного быка, к которой он привалился. Делали это не сильно, а скорее украдкой. Некоторое время Семен лежал и размышлял о том, что бы это значило и как ему следует реагировать. В конце концов он решил возмутиться, но не сильно, а так… Ну, чтобы не оказаться обреченным на конфликт, если получит отпор.

— Ты это что?! — зарычал он, поднимаясь с посохом в руках из-за туши. — Это моя добыча!

Словно уже получив в лоб, огромный саблезуб отпрянул назад и чуть присел на задних лапах. Сначала Семену показалось, что это его знакомый кот, но он быстро понял, что обознался. Животное было примерно такого же размера, но… Но какое-то «подержанное». Огромные клыки коричневатого цвета, серая шерсть не гладкая, а какая-то встопорщенная, торчащая кое-где клочьями, да и сама шкура свисает, словно она велика хозяину. Веки воспаленные, под глазами дорожки не то засохших слез, не то гноя, с морды обильно свисают нити слюны. А взгляд… Семен никогда не смотрел в глаза дворовым собакам, выпрашивающим подачку, — не любил он этого. А они смотрели, наверное, примерно так же. Впрочем, это длилось лишь мгновение — саблезуб тут же оправился, утвердился на лапах (кажется, левая задняя у него плохо сгибалась), приоткрыл пасть, демонстрируя желтоватые зубы, и зарычал. Впрочем, не пугающе-грозно, а скорее возмущенно:

— «А ты что?! Чем недоволен?! Со мной делиться надо!!»

— Это почему же я должен с тобой делиться?! — мысленно и вслух спросил Семен. — А?

Огромный зверь как бы смутился, оторопел на секунду, но быстро нашелся:

— «А потому, что все делятся!»

«Да-а, — почесал затылок Семен. — Аргумент, конечно, веский. Неотразимый, можно сказать, аргумент! Ну, ешь! Только мне оставь».

— «Тебе хватит», — буркнул старый махайрод, шагнул вперед и вцепился в изрядно развороченный уже задний окорок.

«Балдею я с этих кошек, — подумал Семен, озирая окрестности, наполовину скрытые утренним туманом. — Все у них как-то не по-человечески: давно бы прикончили меня и съели, чего с такой мелочью церемониться? Так ведь нет… А вообще, что-то такое про саблезубов вспоминается… Ну да, найдены фрагменты скелетов очень старых и больных особей. То есть они как бы долго жили, будучи недееспособными. Из чего делается вывод, что саблезубы были общественными животными, своих больных и стариков не изгоняли из прайда, как современные львы, а заботились о них».

Разведка местности догадку подтвердила: возле останков первого быка развлекались три особи довольно потрепанного вида. Агрессивности старики не проявляли, но на Семена косились ревниво и подозрительно. Семен решил судьбу не искушать. Он вернулся к своей добыче и принялся поспешно отделять переднюю ногу. И вовремя: вскоре в непосредственной близости нарисовались две кошки, одна из которых была почти трехногой — переднюю правую конечность для ходьбы она не использовала. Животные стояли в нерешительности и облизывались.

— Потерпите, ничего с вами не случится! — сказал им Семен, торопливо вырезая куски мякоти.

Он уже понял, в чем тут дело. Той туше было еще далеко до состояния голого скелета, на костях еще оставалось довольно много мяса, но это были мелкие клочья, которые огромным кошкам, вероятно, было трудно ухватить зубами. Ну, они как-то все-таки пытались это делать, но рядом лежала почти нетронутая туша, и самый голодный решился на попрошайничество. Затея оказалась успешной, и «коллеги», естественно, попытались присоединиться.

Мякотью Семен набил мешок, получившийся почти неподъемным. Унести сразу еще и переднюю лопатку нечего было и думать — ни рук, ни сил не хватит. Собственно говоря, выбора не было, и он решил рискнуть: отрезанную вместе со шкурой ногу оттащил в сторону на несколько метров и попытался привлечь внимание саблезубов — они, впрочем, и без этого пристально за ним наблюдали:

— Эй, вы! Слышите? Это — мое! Понятно? МОЕ! Не трогать! — Для пущей убедительности он задрал подол рубахи и слегка окропил мочой бычью шерсть. — Это — мое! А все остальное — ваше!

День прошел в трудах и хлопотах. С превеликими муками Семен дотащил мешок до своей стоянки — слава богу, лямки выдержали. Куски мякоти он развесил внутри вигвама на слегах, поддерживающих покрышку. Вокруг них немедленно загудели мухи, но поделать с этим он ничего не мог — нужно было отправляться за ногой. Инвалидная команда саблезубов успела превратить тушу в черт знает что, но его долю не тронула, на что Семен втайне надеялся — как сохранить такое количество мяса он представлял смутно. Мякоть он срезал, погрузил в мешок, а толстенную кость расколол между двух камней, которые прихватил по дороге, съел мозг прямо на месте, считая, что он заменит обед.

Вновь на стоянку он вернулся уже во второй половине дня и, не давая себе передышки, занялся сбором дров и разведением костра. На отдыхающих поблизости саблезубов решил не обращать внимания. Когда повалил дым и запахло горелой органикой, сонные кошки стали просыпаться одна за другой и, обиженно фыркая (гадость какая!), разбредаться по окрестным зарослям. Семену, впрочем, было не до них: он варил, обжаривал, просто слегка обугливал снаружи куски мяса. «Вот так всегда, — возмущался он, — то густо, то пусто. То брюхо к спине прилипает, то приходится нажираться, как удаву, чтоб продукт не пропал». Была даже мысль использовать вигвам в качестве коптильни: развесить там мясо, рядом выкопать яму для костра, а от нее внутрь прорыть канавку и чем-нибудь ее накрыть — получится дымоход, и мясо будет коптиться по-настоящему. Мысль была соблазнительная, но Семен представил, как потом будет вонять его жилище, и от нее отказался.

Дыма не боялся, кажется, только «рысенок». Несколько раз он, раздутый, как колобок, от выпитого молока, вылезал из кустов и пытался играть — терся о Семенову ногу и покусывал мокасины. Семен же его невежливо отгонял. Уже под вечер он кое-как закончил первичную обработку мяса и занялся ремонтом лодки. «Все-таки консервная банка — одно из величайших достижений человечества, — размышлял он, вынужденный то и дело бросать работу, чтобы подправить „дымовуху“ под развешенным мясом. — Это же так прекрасно, когда ты можешь развязать мешок, посчитать оставшиеся банки с тушенкой и узнать, сколько еще дней можешь жить спокойно. И не надо тебе ни охотиться, ни рыбу ловить!»

Отплытие он наметил на раннее утро следующего дня. Почему на раннее? Ну, это скорее привычка, чем острая необходимость — иметь в запасе побольше светлого времени. Кроме того, Семен не знал, как велика охотничья территория этой компании саблезубов, но смутно надеялся, что если плыть упорно и долго, то можно, наконец, оказаться за ее пределами. Не факт, конечно, что там не встретятся другие саблезубы.

Лодка покачивалась на воде в нескольких метрах от берега. Семен завершил демонтаж вигвама, сформировал на берегу груду вещей и прикидывал, в каком порядке все это перетаскивать в лодку и грузить: тяжелые мешки с мясом надо бы разместить на дне, но там с таким трудом подсушенный продукт обязательно намокнет. И вдруг почувствовал чье-то присутствие рядом. Он собрал волю в кулак и неторопливо обернулся.

Кот сидел, уперев в землю прямые передние лапы. Он чуть склонил голову набок и задумчиво разглядывал Семена.

— «Ну, что смотришь?» — спокойно поинтересовался человек.

— «Тобой (то есть дымом) провонял весь берег», — пожаловался кот. По-видимому, он намекал на то, что пропитанная чужим запахом территория как бы становится аннексированной пришельцем.

— «Я ухожу, — заявил Семен. — Ухожу с твоей земли».

— «Почему?» — слегка удивился зверь.

— «Иду искать свою самку».

— «Она же погибла — ты так сказал».

— «Я сказал, что ее забрали (отторгли, отбили, увели). Может быть, она жива. Ты знаешь, где водятся большие птицы?» — Семен вообразил и «передал» зрительный образ.

— «Там».

Семен опять ничего не понял. Тем не менее он решил предпринять еще одну попытку: представил пейзаж, виденный им с сопки, обозначил движение вдоль Большой реки к востоку и спросил:

— «Идти к ним надо туда?»

Кот, кажется, сообразил, в чем дело, и ответил однозначно: нет. Тогда Семен «изобразил» направление к югу вверх по притоку: «Туда?» Реакцию животного можно было перевести как: «Ну, примерно. Во всяком случае, не в противоположную сторону».

— «И на том спасибо! — усмехнулся Семен. — А теперь верни детеныша. Он — мой».

— «Оставь его кошке. Она его хочет».

— «Детеныш — мой. Пусть кошка идет со мной».

— «Что-о?!»

— «Ну-у… тогда… Ладно, я оставлю детеныша. Но ты (вы все!) будете мне должны».

— «Да. Ты можешь охотиться на нашей земле».

«По сути, это, наверное, означает принятие в прайд — чушь какая-то, — удивился Семен. — Разве так бывает? Может, он мне и справку выпишет? С печатью!»

Как оказалось, иронизировал он совершенно напрасно: и справка, и печать появились у него немедленно. Кот встал, подошел к сложенному в кучу грузу, задрал заднюю ногу и…

«Это, кажется, не моча и не экскременты. Наверное, это особо вонючие выделения какой-нибудь железы — специально для меток, — обалдело соображал Семен. — Теперь от меня будет вонять саблезубом на километр — гадость какая… Оно мне надо? Впрочем, кто его знает…»

— «Возвращайся с самкой, — сказал кот. — Тебя здесь примут (не нанесут ущерба, а то и прокормят)».

— «Может быть, — усмехнулся Семен. — Во всяком случае, это я запомню».

— «Запомни, — как бы улыбнулся в ответ саблезуб. — Удачной охоты!»

— «Тебе тоже», — мысленно сказал Семен вслед уходящему зверю.