Последняя легенда Анкаианы

Их главный известен под кличкой Асет.

А Энди вообще было не до сокровищ, в чем он даже сам себе пока не признался. День выдался напряженным и утомительным, поставившим массу неразрешимых вопросов. Одна, самая большая проблема, носила собирательное название "мэр". Энди пока не смотрел на его место, как на продолжение собственного пути, но час, когда это можно было начать делать, приближался. Плохо, что и мэр мог это чувствовать. И кое-что уже начинало беспокоить Энди. Он знал, что пока еще можно развеяться, сгоняв за сокровищами, заодно и обдумать, что может назревать и как к этому готовиться, но скоро, уже очень скоро придется решать. Правда, кое-что он уже решил...

Большие перспективы таит в себе эта вот галлюцинация на носу, как она там держится... Вчера еще он был удивлен, а сегодня привычка смиряться с реальностью, какой бы нереальной она не казалась, сделала свое дело.

И, когда скалы Лат Ла уже закрыли полнеба, а охранник заглушил мотор, Энди сказал Алику:

- Ну, смотри теперь, чтобы тебя не утащила русалка...

Алик улыбнулся.

- Фил не говорил тебе, сколько тут пещер? - спросил он, вглядываясь в темную воду.

- Три. Нам нужна крайняя, непонятно с какой стороны, если они тут вообще есть.

Вампир снова улыбнулся и кивнул, а затем неожиданно исчез, лишь слегка взволновав ровную, как стекло воду.

Энди подумал, что никогда не слышал о пристрастии вампиров к воде. Хотя морская вода - это немного похоже на кровь, во всяком случае, как ему казалось, по вкусу. Правда, Алик вряд ли сможет находиться в ней так долго, чтобы самому доплыть обратно, что успокаивало. И гангстер занялся делами.

Алик, погрузившись глубоко в подводную тьму, немного замешкался перед тем, как залезть в первую же попавшуюся пещеру, и услышал следующий разговор:

- Сливай, - сказал Энди.

- Узнал, - ответил ему голос его спутника. - Говорит - непокойные из Конторы спеца прислали.

- Кто?

- Деляга один... Торговец. Мимо нас прошла его телега, что у него уже против тебя бумаги есть.

- Давно?

- Неделю уже.

- Где живет?

- Снимает хату в поселке.

- Достанем. - Энди усмехнулся посетившей идее. - Его не трогать, но этой же ночью тащи ко мне Гундосого... Нельзя это так оставлять.

- Гундосый в курсе. Трандычит, что есть маза...

Алик вплыл в пещеру. Кораллы в темноте - совсем не то, что освещенные. От них больше неприятностей, они не видны и цепляются. Правда, был фонарик, но света он давал мало. Медленно, очень медленно проплыв несколько метров, Алик обнаружил разветвление - вниз шла щель в которую он не пролезал, а вверх уходила отвесная стена. Над ней обнаруживался потолок. Ничего живого здесь не было, и Алик понадеялся, что он выбрал верный путь - ведь газ этот должен был отравить воду вокруг. Только вот, куда плыть теперь... Он задел обломанную веточку коралла и понадеялся еще раз. На то, что ее задел Фил в акваланге. Плохо, что эта надежда не объясняла, куда Фил делся потом. Может быть, ему пригрезились газ с сокровищами, и он поплыл обратно, подумал Алик. Хотя таким ничего не грезится. Но Фил может быть исключением (каковым уже один раз стал, потому что обычно подобные люди живут долго и счастливо), что вряд ли обрадует Энди. Гангстер любит побрякушки, это видно, и очень интересно преобразится, если Алик притащит ему этот мифический клад. Вот бы взглянуть.

Как бы в ответ на это редкое для человеческой души желание, в заросших стенах нашлась еще одна дырка. В нее Алик пролезал. Пролезая, пожалел, что на нем не гидрокостюм, а тряпки, а потом порадовался, что хотя бы они на нем есть. Еще немного огорчила цепляемость собственной прически, но не стричься же в самом деле, из-за того, что при поисках золота мешают кораллы и моллюски!

Узкое нутро этой щели было похоже на погружение в тушь. Только повернув фонарик лампочкой к себе, Алик уверился, что тот еще не погас. Алик стал подниматься вверх, ожидая, да так явно себе представляя, как уткнется головой в шершавый от кораллов потолок, как вдруг слуха его достиг преображенный глубинами, но все же с радостью различимый ритмичный плеск. Когда плеск приблизился, Алик ощутил, как пронизал головой поверхность воды.

Слабые волны тихо бились об какие-то, только им ведомые стены. И темнота здесь имела запах. Море, водоросли и еще что-то, что он пробовать опасался.

Оплыв по периметру три стороны помещения, Алик обнаружил выход к цели только с четвертой, что заставило его уже в который раз недобрым словом помянуть собственное везение. Но, если ему и не везло по мелочам, то исключительно подфартило в главном - газ был, но мертвых не обижал, хоть и неплохо ощущался кожей.

А бочек, точнее, цилиндрических алюминиевых коробок, в под ожившим фонариком блеснуло две - одна закрытая, другая - со срезанным и оплавленным краем. От чего край тот срезался и оплавился Алик задумываться не стал, но похоже было, что металл каким-то своим слабым местом вступил в реакцию самоуничтожения с окружающей его атмосферой. Коснувшись этого места, Алик ощутил, как то, во что превратился металл, неохотно, но все же липнет к пальцам. К этой субстанции, стекающей до низу по стенке сосуда прилипла цепочка блестящих искр, преображаясь на полу в банальные золотые монеты. Цепочку Алик узнал, монеты - нет.

Вытянув из дырки несколько вещей, Алик уверился, что Фил перед смертью видел чудо и был близок к исполнению своей мечты. Значит, можно по нему не особенно скорбеть

Алик распаковал всю дорогу проклинаемый огромный пластиковый пакет и перекатил в него бочки с кладом. Обратно пришлось идти по дну.

Дальше все складывалось ненормально хорошо - предусмотрительный Энди захватил трос, доставший до дна, где Алик сгрузил пакет с бочками, и открыть их оказалось легко, и звездочка, та самая, белая и не очень, звездочка лежала на самом верху.

Алик повесил ее на шею, и искренне понадеялся еще на одно чудо - что на этом их с Энди общение благополучно закончится. Однако чудо в планы гангстера не входило.

- Хочешь, поделим сейчас, или за остальным зайдешь завтра? Кстати, в качестве дружеской услуги, могу отдать деньгами.

- А что тогда должен буду сделать я в качестве ответной дружеской услуги?

- А что захочешь. Думаю, ты способен многое сделать, не напрягаясь.

Алик, удрученный этим намеком больше, чем ему хотелось бы, кивнул и, не напрягаясь, оказался на своем прежнем месте - на носу катера. Там и замер, подобный мокрой чайке, попавшей в нефтяное пятно, и в тусклых мертвых глазах его не существовало отражения.

14. Поэзия.

На следующую ночь Алика разбудил Энди. Он сидел у него в комнате, на специально принесенном стуле и с разглядывал вампира, как насекомое на булавке. Под его взглядом Алик чувствовал себя не обычным, а трудно доставшимся насекомым. Пред внутренний взор так и просился гангстер, бегающий с сачком по полям...

- Добрый вечер, - произнес он выждав, пока, по мелькнувшему в глазах Алика недовольству не понял, что тот проникся своим положением. -Как спалось?

- Мне снилось, что ты помер, - кротко ответил Алик.

- Не успев отдать тебе бабки?

- Бабки я люблю видеть наяву, - сказал Алик, скидывая ноги с постамента. Одежда его после купания приобрела ужасный вид.

- Я тут привез шмоток, - заметил Энди. - Сможешь одеться, как пижон.

- И где они?

- Тут мой ответственный прикинул, что тебе может подойти, а дальше ты сам...

Ничего хорошего такая доброта не сулила, но выбора у Аланкреса не было уже довольно давно, он привык, поэтому, без возражений, спустился следом за гангстером в его комнату, пообещав себе, что когда-нибудь, все будет лучше, хоть немного лучше, чем сейчас.

На обитом синем плюшем знакомом диване лежала Кэсси. Алик не почувствовал ее присутствия, и для него это стало неожиданностью.

- Не обращай внимания, - бросил Энди. - Это заложница.

- Не обращаю, - сказал Алик, и подумал, что раз она жива и спит, а не чувствует ее, нет, чувствует, конечно, но узнать по такому нельзя, это что-то общее и неопределенное, более чуждое, чем обычная Кэсси, наверно, дело в дозе... Надо полагать, заложник, и есть маза, о которой трандычал Гундосый, что ж еще? Значит, Генрих действительно агент (если он Генрих, что вряд ли, впрочем, кто их, стукачей, знает.... да он бы знал, было б оно важно ; а все так запуталось, тут уж не знаешь, что важно, а что нет, это нервирует, вон и Энди тоже...)

А Энди стоял у окошка и звонил, судя по произношению в трубке, Гундосому. Алик не вникал, но что-то у них не ладилось. То ли Генриху было наплевать на заложницу, (добытую, Алик подозревал, без особого труда), то ли какие-то документы уже куда-то ушли, а не должны были...

Алик застегивал последние пуговицы на рубашке из мелкого вельвета (цвет которого хоть и шел ему, но мог бы, как показалось Алику, сочетайся он с гладкой фактурой, вызвать у вампира и любителей свеклы чувство голода) и вспоминал когда последний раз у него в голове царил такой сумбур. Хорошо бы ему исчезнуть, как только этот аутсайдер выдаст ему наличные, но исчезать некуда. На покупку недвижимости нужно время и связи, времени нет, у Ирмы свои проблемы, ей не до Алика. Это могла бы сделать Кэсси, она ему явно симпатизирует, но судьба заложника - штука хрупкая...

- Жди меня здесь, - закончив разговор, обратился к нему Энди и, набросив плащ, схватился заручку двери. - Если вернусь, - бросил он, принесу тебе бабки... Молись, чтоб вернулся.

- Если я буду за тебя молиться, ты и туда-то не дойдешь, проникновенно сказал Алик.

- Девку не трогай.

- Что ты с ней сделаешь? - меланхолично спросил Алик, сосредоточенно соскабливая с манжета наклейку.

- Тебе отдам, - ухмыльнулся Энди и выскочил за дверь.

Алик остался один, если не считать Кэсси, которой, по его ощущениям, тут вроде как и не осталось вовсе. От мысли, что теперь можно спокойно пробраться в смежную комнату, где гангстер хранил свои творения, и полюбопытствовать, Аланкресу стало скучно, и он не пошел. Он, сам себе в том не признаваясь, немного презирал маньяков.

Вместо этого он сел рядом со спящей девушкой, и долго сидел неподвижно, глядя на нее, наслаждаясь ее обликом больше, чем хотелось бы. Алик не знал, заснула ли она здесь сама, или ее принесли, подмешав наркотик в выпивку еще в баре, но выглядело так, словно она всю жизнь только тут и ночевала. Он долго разглядывал ее точеное лицо в тонких штрихах неопределенного цвета волос, блестящих в свете лампы, а затем осторожно пропустив мягкие пряди сквозь пальцы, убрал их в сторону гадкого синего плюша, с которым они странно и диковато сочетались. Внешность ее привлекала анкаианца - неброская и утонченная, состоящая из сложных полутонов и теней, и в то же время какая-то запредельная, неземная и слегка диковатая. У нее был маленький носик, тонкие губы и, как он помнил, очень выразительные глаза в красивых ресницах. Будь у нее более порочный или непокорный характер, Алик запросто не заметил бы ни просьбы Фила, ни хамского распоряжения гангстера... Но симпатичная фаталистка Кэсси настолько привыкла подавлять в себе инстинкт самосохранения, что ее нынешняя беззащитность даже вызывала оскомину. И Алик вдруг почувствовал ту тоску и сожаление, которое ему суждено испытать в случае ее смерти, в преддверии которой Кэсси, очевидно, будет думать о чем-то отстраненном и излучать молчаливую покорность судьбе.

И тут Кэсси проснулась. У нее было странное настроение, никакого отходняка, только спроецировавшиеся в действительность остатки грез. Она открыла глаза и увидела темное окно, синий диван и Алика в светлых джинсах.

- Это я где? - спросила она.

Алик объяснил. Он почувствовал, как она сначала испугалась, потом, по своему обыкновению быстро заставила себя успокоиться.

- Отсюда сбежать можно? - спросила она, оглядываясь.

- У дверей охрана, если только ты решишься прыгать примерно с восьмого этажа, тогда запросто...

Кэсси огляделась, и поняла, что сбежать нельзя. Даже если б она решилась прыгать с этого этажа, ей бы это вряд ли удалось, потому что то ли любовь к тюремному антуражу, то ли недоверие к Алику, заставили Энди прицепить ее левую руку наручниками за стоящую вплотную к дивану чугунную подставку от торшера, намертво вделанную в пол. Кэсси села и тихо выругалась.

-Похоже, я зря не вняла твоему совету... и попала - прошептала она. Некоторое время она молчала, лихорадочно пытаясь придумать какой вопрос задать Алику первым.

- А ты здесь что делаешь?

- Он решил отдать мне треть филовских сокровищ (больше мне и не надо) и завербовать меня киллером.

- А ты?

- А я в недоумении.

- А какие они были? Сокровища?

- Я уже не поэт, Кэсси... Красивые.

- Как ты думаешь, - Алик оторвал взгляд от нее, и оглядел потолок и стены, - здесь может быть какая-нибудь аппаратура слежения?

- За кем? - фыркнула Кэсси. - За Змеем? Вряд ли. Ты говоришь, тут только он, его баба и Гундосый изредка... Что ему, самому за собой следить? Если только кто-то другой, но это маловероятно. А ты, что, пообещал ему меня не трогать, а теперь проголодался?

Немного склоненная голова Алика помешала ей полностью разглядеть его призрачную улыбку.

- Да...Энди сегодня заявился ко мне в гости без приглашения, и я могу себе позволить нарушать его заветы... Только я не люблю казаться себе чудовищем, пожирающим узников.

С этими словами он взял ее руку и, просунув каким-то образом пальцы между кожей и металлом, просто сломал кольцо наручника. Усилие было таково, что свободный конец впился девушке в руку. А Кэсси сама не поняла, что заставило ее в этот момент задержать дыхание и сжать зубы - будущая ссадина или мысль об их с Аликом катастрофической недолговечности.

- Вау!!! Ну, ладно.... прежде, чем ты начнешь, я бы хотела предложить тебе ключ от места, где ты будешь избавлен от тягостной обязанности его принимать.

- Что?

Алик не переспрашивал, он все прекрасно понял. От того и замер в удивлении.

- Я накануне вечером все перерыла в поисках ключа от подвала... Там окно открыто, залезешь. На бумажке адрес. Тетки не будет еще полгода. Хочешь?

Алик поднял глаза от железки, которой он пытался на всякий случай придать зрительно первозданное состояние и взглянул на девушку. Внимательно, словно пытался понять, не подвела ли его память насчет ее выразительных глаз. Долго молчал.

- И как это понимать после... спицы? - спросил он наконец.

- Не хочешь, не надо, - обиделась Кэсси, убирая ключ в карман пушистой сиреневой блузки.

Алик поднялся, протянул было руку с целью коснуться плеча девушки, но потом просто опустил ее на подлокотник.

- Ты мне... доверяешь? - спросил он немного иронически, немного озадаченно.

- Ты же мне помог, - невозмутимо отозвалась Кэсси.

- Не особенно. Я не люблю беседовать с теми, кто не может отстегнуться от чугунной стойки - все время преследует мысль что они терпят мое присутствие лишь поэтому. Даже то обстоятельство, что ты любезно перерыла все в малознакомом доме только для того, чтобы избавить меня от незваных гостей, не избавляет от сомнений. Впрочем, если бы догадывалась о том, что попадешь сюда, и рассчитывала на меня в качестве избавителя, разумнее было бы отдать мне его потом.

Кэсси грустно кивнула. А потом вынула из кармана ключ.

- Я живу ради мгновений. Очень понравилось твое желание мне поверить. И Энди я не люблю.

Она вдруг отвела глаза и вздохнула.

- А этот... Генрих, или как там его...

- Тебе лучше знать...

- ...отказался выполнить его условия?

- Я не знаю.

- Ладно... Возьми ключ и... корми там кошку. Черная такая. С зелеными глазами... Она замечательная. Может быть она даже будет грустить, если я умру.

Она не догадывалась, что неподвижно сидящий в профиль к ней потомок странной расы, проклятый древними богами, в этот миг готов кормить всех кошек на свете.

- Кэсси...

- А?

Он хотел выказать что-то вроде благодарности, но вместо этого произнес:

- У меня тоже были зеленые глаза. Особенно при дневном свете.

- Вот бы посмотреть, - усмехнулась Кэсси.

- Не успеешь.

Кэсси посмотрела на тонкие, опалесцирующе бледные пальцы с синеватыми ногтями, протянула руку с ключом и ощутила легкое прикосновение плоти, чуждой живому. А Алик вдруг стремительно наклонился и поцеловал ей руку.

- Аланкрес, - Кэсси вздохнула, но голос у нее стал мягким и отрешенным, - если ты еще помнишь продолжение, скажи как дальше: "Мы ушли из этих комнат, ярких свеч не потушив...."

- Чтобы в памяти оставить дымный сумрак наших снов. - отозвался Алик.

- А дальше?

- Снов, что больше не напомнят

о спасении души

И вовеки не избавят

от мистических оков.

Жребий брошен, и страданье

обрело беспечный вкус

Все-иного понимания,

страшных и извечных уз,

Что от времени не рвутся...

А почему именно это?

- Спасибо, дальше я помню. Странный ты. Ты и тогда был мистиком?

- Да... А ты нормальная? Тебе смертельная опасность грозит, а ты, вместо того, чтобы попытаться выбраться, читаешь мне мои стихи...

- Не твои, а Аланкреса.

- Согласен, если ты найдешь между нами четкую грань.

- Время.

- Это - размытая.

- Характер, образ жизни, да и сущность вобщем -то...

Алик незаметно, как пушинка, поменял позу на более вольготную - теперь он лежал, закинув ноги на противоположный подлокотник дивана, а голову спокойно положил Кэсси на колени. Глаза его были закрыты и, похоже разговор этот одновременно и доставлял ему удовольствие, и слегка нервировал. Кэсси подумала, что он вряд ли когда-либо получал возможность обсуждать с людьми подобные вещи... Это сейчас он попал в такую вот странную ситуацию, где нужно быть крайне осторожным и предусмотрительным с одним человеком, и можно, даже приходится, довериться другому. Наверняка он надеялся на что-то подобное, принимая во внимание его внешность и обаяние это должно даже стать привычным... Теперь вот, получил независимость и тащится...

- Это все неправда, - прервал ее размышления Алик. - В характере если что и меняется, то только со временем. В каждом человеке есть задатки вампира: разрушать то, что любишь. Чтоб не волновало. Не тревожило. Не иссушало душу сильными эмоциями. И еще из любопытства - что там есть такое, что заставляет меня трепетать перед этим существом? Неужели ты никогда в детстве не ломала понравившиеся игрушки, и не плакала от того, что они, гады, не хотят сами чиниться? - и Алик вдруг резко сменил тон своей речи с суетного на повествовательный: - Аланкрес тоже не был безгрешен в этом отношении...

Кэсси подавила смешок, и Алик на секунду открыл глаза и улыбнулся так, что самой этой улыбки Кэсси так и не сумела заметить, осталось лишь впечатление... Она подумала, что спросить его, плакал ли от этого сам Алик будет неделикатно, и не спросила. Вообще, Алик ее ни капельки не раздражал и говорить ему гадости не хотелось. Можно, правда, приколоться...

- Алик, а это с каждым вампиром человеку легко и спокойно?

- Вампир может внушить человеку любое ощущение, - серьезно ответил тот. - Если ему не лень. Но я тебе ничего не внушал, ты сама ненормальная. Я тут придумал, как тебя вытащить, если что...

- О, я тоже... Но у тебя, наверное, лучшая идея, ты меня старше.

- Ненамного.

- Ну да... Ты со своим ментором, как ты его называешь, во сколько лет повстречался?

- В двадцать два.

- А через сколько проклят был?

- Еще шестьдесят три... или четыре?

- И еще почти век.

- Его можно не считать.

- Конечно. Ничегошеньки за него не изменилось.

- Это ты быстро освоился.

- Нет. Я первые пол ночи вообще молчал, только старался слушать все сразу и запоминать. А потом прочитал пачку газет, несколько бестселлеров... Один, кстати, посеял, не дочитав. А может, бандит спер.

- Как называется?

- " Потерянное ничто".

- Все умерли.

- Стильно.

- Да ну, сопли...

- Поэтому и стильно. Туда им и дорога всем, вместе с соплями...

- Да, похоже, ты меня не сильно старше, -засмеялась Кэсси. - Те, кто старше, так не сказали бы.

- Тут дело не только в возрасте, - вяло сказал Алик, а затем продолжил он более вдохновенно, - тут дело в характере, образе жизни...

Кэсси изо всех сил старалась отвлечься от мыслей о возможном предательстве Генриха и, вместо этого думала о том, что вампир в этом отношении неизмеримо лучше - от него, по крайней мере, знаешь, что можно ожидать (в худшем случае).

- Подвинь башку, я встану, - сказала Кэсси. Однако это у нее не получилось даже когда Алик вообще ушел с дивана.

- Последействие, - сказал он. - Кстати, внизу подъехала машина Энди.

С самого пробуждения его обстоятельства складывались так, что эта машина была просто обязана подъехать именно сейчас.

- Когда решишь прыгать в окно, позовешь меня, - сказал Алик.

- Я боюсь высоты.

- Тогда извини. На руках я тебя отсюда не вынесу.

Кэсси торопливо забренчала сломанным наручником, с горем пополам облепляя им руку, как старым пластырем. А на лестнице уже слышались стремительные шаги гангстера. Девушка ощутила, как по спине пробежал нехороший холодок. Алик, стоявший посреди комнаты в свойственном ему спонтанном анабиозе, похожем на полное и абсолютное отсутствие, заставил ее вновь усомниться в собственном предположении относительно наличия у него того, что называют душой. Была бы у него эта (а все же, что это? Тоже впечатление?) штука, он вел бы себя иначе... А может, и не вел бы.

"Алик, я моложе тебя и передо мной неизвестность... Скажи хоть что-нибудь, чтоб я знала, что ты здесь!"

- Сейчас замри и останься барельефом... В смысле, не двигайся резко.

15. Звездочка.

Энди ворвался стремительно и шумно, сбросил плащ и грохнул на стол черный кейс.

-Там столько, сколько ты просил, - сказал он Алику.

Алик скользнул к столу , словно его передвинуло сквозняком, поднятым гангстером. Осторожно, словно прислушиваясь, что там, внутри, он открыл кейс. Убедившись, что внутри всего лишь пачки денег, Алик небрежно захлопнул крышку.

- Ну что ж, - сказал он, - благодарю за услугу, добрый Энди. Я тебе что-нибудь должен?

Кэсси была убеждена, что гангстер получил со всего этого дела больший навар и мог бы в этом случае помолчать из скромности, но вслух этой мыслью не поделилась.

-В этом собрании должна быть одна вещь, которой я не нашел в нем. Это кулон со звездой.

Энди в пол оборота, чуть склонив голову, смотрел на Алика черными, пронзительными и, на взгляд Кэсси, довольно холодными глазами. Очень это было похоже на сценку из одной сказочки, где все умерли.

- Эта вещь, - ответил Алик устало, без малейшего намека на высокомерие, - по праву принадлежит мне, и у меня останется.

- А о каком праве идет речь? - неприятно сощурился Энди.

- У меня их много, не удивительно, что все сразу трудно припомнить. Тем более, когда речь идет о праве личной собственности, которым бандиты, как правило, пренебрегают, - ответил Алик мягко. А потом, словно порадовавшись какому-то своему воспоминанию, отметил его мгновенной, но широкой улыбкой; скорее - бесшумным и коротким смехом. И в память присутствующих ненавязчиво и навсегда впечатался вид тонких, как рыбьи кости, клыков, заостренных до полупрозрачности.

- Ну извини, запамятовал, - добродушно произнес Энди. - Покажи хоть ее, эту бирюльку...

Алик провел по шее указательным пальцем и вытащил из-под воротника золотую цепочку. Она оказалась довольно длинной, и, когда появился кулон, то появился он на таком расстоянии от хозяина, как если бы был к нему вовсе и не привязан.

Некогда, в описи найденного в захваченном доме, эта вещь фигурировала как "подвеска, состоящая из остроконечного шестилучевого светящегося креста, окруженного со всех сторон четыремя выгнутыми наружу и сходящимися внизу и вверху под острым углом золотыми полосками в виде изогнутых стеблей, украшенных мелкими сапфирами и изумрудами...". В описи не указывалось из какого материала этот крест. Никто не понял ни тогда, ни сейчас. Вампир только почувствовал безумный восторг девушки и какое-то непонятное, болезненное волнение гангстера, очень похожее на желание послать ко всем чертям право алечкиной личной собственности.

- Я слышал легенду о том, что эту вещь создал человек, видевший анкаианский Купол Смерти. После лицезрения этого наполненного неземной красотой сияния, он усилием воли удерживался от самоубийства, пока не воспроизвел его частицу, после чего с облегчением помер, - произнес Алик, глядя медленно поворачивающуюся на цепочке подвеску. Когда он отвел взгляд и медленно опустил ее обратно под воротник, Кассинкана вспомнила, что они так и не посвятили друг друга в свои замыслы относительно ее побега, а поэтому штучку эту она может больше никогда и не увидеть, и вздохнула. Интересно, как повел бы себя Энди, посмотрев на Купол Смерти? Да и вообще, чем это таким убойным надо воздействовать на человека, чтобы все земное ему враз полной туфтой показалось? И из чего же сделана эта звездочка, если уже при взгляде на нее веришь, что стоишь у порога истинного блаженства, которое немыслимо при жизни? Может, это впечатление внушил сам Алик?

- Спасибо Алик, приятно было, - сказала Кэсси.

А Энди думал, что такая вещь может кое-кому заменить и золото, и наркотики и еще очень и очень многое, и уж страшно подумать сколько такая вещь может стоить. Она даже его отвлекла от давно и глубоко засевших проблем.

- И все же, добрый Энди, какой услугой я тебе обязан? - напомнил Алик.

- Это будет легко, - ответил Энди. - Ты поспособствуешь кончине следователя по особо важным делам. А по исполнении принесешь мне, дабы я не мучался неизвестностью, фотографию. Вместо головы и прочих частей тела врага... Хватит с меня этого стрема. Я на отдыхе. Дам тебе фотоаппарат...

- А я думал, ты приедешь туда с мольбертом.

- Нет. Художественное оформление останется тебе. Можешь изобразить маньяка.

- А если я откажусь?

- Ты станешь мне неинтересен... Но этого не случится. Нашелся человек, изложивший мне в подробностях, что ты любишь, а что не очень...

- Предлагаешь мне поверить, что после всего этого ты меня отпустишь на все четыре стороны, а сам всю жизнь будешь ходить в серебряном обруче?

- Если все завершится удачно, дорогой мой вампир, я останусь на всю жизнь тебе полезен.

Алик одновременно и сделал движение в сторону лежащего на столе кейса и оказался, подобно статичной картинке, стоящим с ним в руке возле двери.

- Последний раз дорогим называл меня Фил, - сказал он задумчиво. Повернулся и, не торопясь, вышел.

16. Неприятное.

Кэсси так и не дождалась, когда гангстер проявит интерес к ее персоне. Он даже не отвечал на вопросы, а только несколько раз позвонил куда-то, никого там не застал, а потом ушел, заперев дверь и окно. Кэсси решила, что двум смертям не бывать, и по прошествии некоторого времени на оставленном на столе телефоне набрала повтор.

- Я просил не звонить мне ночью, - раздалось оттуда.

- Дело срочное, - сказала Кэсси, ожидая в ответ закономерного возмущения и попытки идентификации, но ошиблась.

- Слушаю.

- Энди хочет узнать ответ на его вопрос, - сказала Кэсси первое, что пришло в голову.

- Ну конечно. Как я узнал, он попадает в группу, подверженную наибольшей опасности...

- Если не трудно, критерии...

- Разумеется... Начать с того, что для существ, которые его интересовали, то есть для вампиров, люди, условно конечно же делятся примерно на три группы. Их разделяет уровень жизненной энергии. Люди с высоким ее уровнем рискуют больше всего - жажда жизни, пусть даже наведенная, сводит мертвых с ума. Они хотят покорения, власти, подчинения себе этой бьющей через край жизни, хотят познать от недоступного с им некоторых пор источника и поддержать им свои силы. Лучше всего это удается с людьми сильными, порочными, энергичными и даже не особо привлекательными в общении. Ваш босс считает себя таким, и он прав.

Вторая категория - люди, не отличающиеся ничем подобным: вялые, с притупленными инстинктами, вынужденные долгое время их подавлять и если увлеченные, то чем-нибудь из области тонких материй. С этими людьми интересно общаться без насилия.

Есть еще третьи - сумасшедшие фанатики, жаждущие смерти. Иногда священники. Этих людей мало. Они - крайность. Вампиры их боятся. Часто разум таких людей становится им неподвластен, а иногда этот разум способен даже подчинить себе темный разум, разумеется, не без помощи специальных упражнений...

Кэсси слушала, открыв рот. Значит, себя можно смело относить ко второй категории. Оську - к третьей.

А голос в трубке уже давно сделал многозначительную паузу.

- Вы знакомы с ними?

- Да. И я хотел бы попросить Энди дать мне потом возможность это проверить. Пусть уважит старого Асета. Впрочем, это не важно. Вопрос был, как я помню, о желаниях, так вот...

Кэсси стояла с трубкой в руке, окаменев от ужаса, сама не понимая почему. Асет... Вопрос... Реакция... Бандит, монах, мистика... Алик, опять этот чертов Алик. Плохо ты скрываешься, последний анкаианец. А потому не будет тебе покоя и после того, как ты убьешь Генриха и даже после того, как кинешь к ногам Энди город. Асет, это тебе не Фил и не Энди, и не неизвестно почему понравившаяся тебе девчонка, придумывающая витражи на окна виллы ближайшего друга мэра. Это св. Ипполит во плоти, если он такой был... А девочке скоро каюк.

Кэсси дослушала до конца, вежливо попрощалась и села на диван без единой светлой мысли. Она вдруг до обморока четко осознала безнадежность своего положения. Генриха, последнее, что могло ее спасти, сегодня убьют. Аликом. Он принесет фотографию и уйдет жить в теткин подвал, потом на сокровища купит себе дом. Энди узнает об этом, он все знает. А много знающая Кэсси станет ему не нужна уже сегодня... Пригласить Асета сюда, если он такой доверчивый? И сказать, что пошла искать Энди... Нет, всякой доверчивости есть предел. А больше-то и делать нечего. Хуже не будет.

Кэсси встала и хотела было взять телефон, но тут откуда-то из-за портьеры, синей, как проклятый диван, вышла женщина, явно стоявшая там все это время. Высокая, невзрачная с каким-то нездоровым лицом, одетая в серое платье. Неподвижные глаза ее, похожие на две черные, бездонные пропасти , неотрывно смотрели прямо в глаза. Она улыбалась.

Кэсси, заметив у нее в одной руке маленький пистолет, а в другой вилку, уже не очень удивилась. По крайней мере, действительность вокруг начала подчиняться каким-то законам. Пусть даже из ночного кошмара.

Женщина, мускулистая и высокая, преодолела разделяющее их с Кэсси расстояние почти со скоростью Алика, все в том же страшном молчании, и с застывшей улыбкой. Она зацепила Кэсси вилкой за блузку и неслышно рассмеялась, откинув голову назад и продолжая, в то же время, идти и теснить девушку к стене.

Эта шизофреническая сцена, по мнению Кэсси, не могла продолжаться дольше. Отступив назад она изо всех сил выбросила вперед сжатую в кулак руку, стараясь придать ей максимальное ускорение только возле тетки , как ее кто-то когда-то учил, и попасть в какой-нибудь твердый мосол, чтоб эта каннибалка подальше отлетела.

И та не то что бы отлетела, но все же немного отодвинулась, многообещающе при этом покачнувшись. И вилку убрала. Улыбка ее исчезла, однако нападать дальше она не спешила.

- Скучно мне, - услышала Кэсси.

- Н-дэ, - издала она недовольный и резкий звук. - Может, тебе еще и посочувствовать? Твои странные развлечения к этому не располагают, знаешь ли.

- Энди зовет меня "Тень", - призналась женщина.

- Ну и пусть. Тебе это не нравится?

- Нравится. Меня всегда тянуло на мерзавцев.

- А меня нет, но получалось так же... Жаль, я - не ты, - буркнула Кэсси, немного успокоившись.

Тень тихо засмеялась. Она распустила волосы по плечам - они были изумительные, густые, вьющиеся и очень светлые. Тень была натуральной блондинкой, причем очень редкого оттенка.

- Ты ищешь хороших... Но это скучно.

- Никого я уже не ищу, - вздохнула Кэсси. - Итак слишком много приключений на мою ж...

- Он убьет тебя.

Кэсси легла на диван.

- Я знаю. Будь в этом случае так добра, если тебе больше нечего сказать, кроме этих сенсационных новостей, скрась тишиной мои последние часы.

Тень снова развеселилась. Похоже, ее жизнь действительно была тусклой.

- А кому ты звонила? - спросила она.

- Да так, поболтать... Что мне, сидеть тут, как пень, все время? А куда ушел твой милый?

- В город. Можешь поспать.

Кэсси спала до середины следующего дня. Просыпаться не хотелось. Энди так и не вернулся, а Тень позволила Кэсси принять душ, покормила, напоила чаем, хоть Кэсси не была настроена на душевные посиделки и аппетита у нее не было. Вскользь упомянула о своей несчастной любви к Энди.

-Он держит меня при себе но... Но совершенно не заботится. Я ему безразлична.

- И не отпускает?

- Да мне некуда идти. И без него скучно. Хотя иногда...

Тень судорожно вздохнула и сжала кулаки. В глазах ее была тоска. И что-то еще, для понимания чего нужно было быть Аликом. Неприятное.

17. Черная кошка.

Алик, наделенный ключом, быстро нашел спасительный дом с черной кошкой, влез в окно и в маленькой, завешанной коврами и занавесками комнате под половичком отыскал закрытый на внутренний замок вход в подвал. Вход удобно запирался изнутри и снаружи. Не вникая во внутреннее убранство помещения, Алик вылез обратно. У него еще было больше половины ночи на приведение себя в порядок. Тем более, что в связи с отъездом Энди в город о гангстере можно было пока с превеликим наслаждением забыть.

Через полчаса он танцевал в все в том же полутемном зале с самой красивой женщиной, которую нашел. Просто так, чтобы отвлечься - танцевать он любил, делал это для себя, а поэтому окружающие заглядывались на его движения. Он мог думать в это время обо всем, кроме насущного, потому и следили за ним рассеянными взглядами люди усталые, мечтающие забыть о бремени повседневности, потому и мешала ему очень разговорчивость и нетактичность его великолепной партнерши.

- Живем в дерьме, - говорила она, сдувая запахом фруктовой жвачки волосы с левого глаза. - Хочу жить, как этот... как Змей.

- У него на совести много... чего, - рассеянно заметил Алик. Хотел сказать про грехи, но слово не нравилось.

- Да я бы нагрузила свою совесть чем угодно, лишь бы из этого дерьма вылезти, - запальчиво сообщила Луиза.

Алик не стал задумываться над ответом. Неприятное напоминание о гангстере, выведшее его из блаженных глубин рассеянности, уже и так было на совести этой дамы, но она это вряд ли поймет. Алик иногда сам задумывался на тему наличия совести у него самого и пределов ее нагрузки. Человеку, общающемуся с ним, придется туго, подумал он. Впрочем, таких нет. Только Кэсси была, покуда до нее не добрался этот подонок...

- Никто не предоставит вам такой возможности, - сказал он Луизе. Если только вы не попробуете оборвать его земной путь...

- Шлепнуть, что ли? Нет уж. Я бы с ним лучше... наладила отношения, если выражаться вашим языком. А то нынче такие мужики...К вам это не относится, вы симпатичный - не тупой и не мрачный.

Алик подумал, что несмотря на его опалесцирующую бледность, внешнее впечатление от него, наверное, ассоциируется с мыслями о зеленой травке, поющими птичками и прочей веселенькой ерундой, милой человеческому сердцу.

- Не думайте, - продолжала дама, - я очень привередлива там, где дело касается мужчин.

Алику вдруг отчего-то понравилась ее вульгарность.

- Я давно заметила вас. У вас такие изумительные волосы...

Она обмахнулась рукой.

- Жаль, что у вас нет веера, - низким и нежным голосом сказал Алик. Все это было банально и мило, его усталая натура с ностальгическим наслаждением отдавалась этому разговору, который был вовсе не разговором, а быстрым и легким скольжением к обоюдной благосклонности.

Она засмеялась.

- Да, в наше время освежиться в помещении трудно, - сказала она, увлекая его к выходу.

Сырая и прохладная осенняя ночь порадовала их некоторой тишиной. Сиреневое платье Луизы казалось темно-серым, как волосы Алика. Она подбирала его, проходя мимо аккуратно постриженных кустов, что пытались расти по краям заасфальтированной дороги и Алик, двигаясь немного позади , зачарованно наблюдал за игрой тусклых и мрачноватых теней на атласном подоле.

Внезапно Луиза повернулась к нему, и Алику ничего не оставалось, как осторожно обнять ее за талию. Это он пытался осторожно. Она же притиснулась довольно сильно что заставило его с неудовольствием услышать, как усилился болезненно-приятный и тихий шум, с которым волны ее крови мягко ударяли в упругие стенки сосудов.

- Я провожу вас домой, - сказал он, ощутив, как заломило скулы. Луиза неохотно отлепилась - это предложение показалось ей привлекательнее, чем перспектива стоять на дорожке.

И, пока они шли, Алик разговаривал с ней, все острее чувствуя, как холодно его неподвижное сердце, знал, что от этого ощущения все мотивы его сдержанного поведения сдадутся и исчезнут, уступая место острой, темной и разрушительной жажде человеческой жизни. Он сможет почувствовать эту жизнь своей. Ненадолго, потому что не хотелось лишать мир этой странной и приятной, хотя и несколько грубоватой красоты, что пришлась ему так под настроение.

На крыльце ее дома он без всякий объяснений опустился на колени и приложил к холодным губам своим тыльную сторону ее ладони. Она молчала и не двигалась, отдавшись охватившему ее наведенному оцепенению. Темная часть натуры Алика тут же отключила большую часть разума, и вампир, забывший обо всем, кроме упоительных вибраций тепла и крови, прижался холодной щекой к теплой коже. Это причиняло одновременно боль и давало наслаждение его природе, его собственной мертвой крови, служившей, как он предполагал, только топливом для выработки той непонятной энергии, которая ночами поддерживала его в движении, питала его разум и давала его душе наслаждаться богатым спектром необыкновенных ощущений, недоступных живым.

Когда же он вдохнул и ощутил на языке горячую боль разорванных тканей, ему показалось, что все реальное исчезло, и он остался один на один с такими простыми чувствами человека и такими сложными и страшными своими собственными.

А когда Алик, немного растрепанный и уже пришедший в себя, отнес мирно спящую Луизу в ее собственную постель, мысленно пожелав ей назавтра головокружения послабее, он еще раз с привычной иронией отметил свое трогательно-нежное отношение к жизни. Он знал, что теперь его очень долго будет тянуть сюда жуткой силы желание убить эту женщину. И знал, что приложит все силы, дабы оно не одолело. Во-первых охотник не окружает свой дом трупами, а во-вторых она слишком красива.

Вернувшись в опустевший перед рассветом бар, Алик зачем-то поискал там Генриха, не нашел, и через некоторое время вернулся к себе, вернее, к Кэсси в подвал.

Обнаруженное там его тронуло. Девочка не поленилась на огромный сундук, стоящий там, положить подстилочку. На ней спала кошка. Услышав Алика, она сорвалась с места и шипящей ракетой вылетела наверх.

18. Стройка.

Кэсси проснулась за минуту перед приходом Энди. Тень исчезла. Гангстер стоял и звонил. Асету.

Сжавшись в комок, заложница отползла на самый краешек синего дивана и приготовилась незнамо к чему, вероятно, к худшему. За короткое время, в течении которого он в скоростном порядке набирал номер, в ее мозгу успели сменить друг друга множество картин.

Асет оказался на месте, но Энди ограничился только коротким приглашением.

- Заглядывай. Когда мы закончим, я предоставлю все тебе. Конечно... Непременно...

Кэсси отвлеклась от размышлений о собственной судьбе. Что он предоставит? Не ее, и то хорошо. Впрочем, ведение при ней личных разговоров уже и так не слишком обнадеживающий знак.

Энди положил трубку и тут, наконец, впервые повернулся к своей заложнице.

-Ускользнул твой рыжий приятель, - сказал он. - Хоть и знал о тебе. Рассчитывает нагрянуть сюда позже, думает, я тут просто так обещания раздаю. Так что вечером поедем с тобой...

От этой речи девушку пробрал озноб.

- Куда?

-На стройку, куда же еще, - спокойно объяснил Энди. -Некогда мне тут... Хотел тебя одному психу презентовать, да не вся маза проходит, как следует...

Была неподалеку тут стройка. Начали ее, когда деньги были, да так и не закончили, никто не знал, почему. Так и осталось все там, как будто вчера закончили и завтра продолжат. Стояла техника, лежали материалы, носилась на ними полугодовой давности пыль.. Может, и продолжат, конечно, только Кэсси показалось, что она уже об этом ничего знать на будет.

Энди ушел к себе, а она все сидела, лихорадочно соображая, что такое можно сделать до вечера, чтобы появилась хотя бы надежда на спасение. Через час у нее уже была готова какая-то идиотская версия о том, что о ее присутствии знают, что гангстеру будет плохо, если с ней что-то случится, и еще много измышлений на ту же тему, в эффективности которых она сильно сомневалась, потому что устала, нервничала и не в состоянии была придумать ничего лучше. Возможно, она даже попробовала бы ухватиться за них, как за соломинку, но гангстер в тот день больше с ней не разговаривал. Были мысли выпрыгнуть в окно, вырваться в дверь, уговорить Тень, но мысль об Энди в соседнем помещении вгоняла ее в шок до полной потери сил. Несколько раз она пыталась подойти к внешней двери, но шевеление за ней убеждало ее, что этот путь - один из многих закрытых.

А вечером, когда девушка уже устала бояться, ее вывели, крепко держа за руки, два парня и затолкали в машину. Кэсси вспомнила, что перед кончиной принято помолиться, но не нашла в душе своей ничего, кроме одного вопроса: неужели она, за свою короткую жизнь уже успела настолько нагрешить, что не достойна увидеть напоследок ничего, кроме этих рож и захламленной стройки, не достойна услышать хоть слово сочувствия вместо их издевательских реплик, которые почему-то сразу прекратились, как только они въехали на место назначения.

Вид эта стройка, особенно на ночь глядя, имела жутковатый. Возведенные щербатые этажи, уже начавшие рассыпаться, торчащая во все стороны толстая арматура, похожая на черные изломанные кости, ржавеющий покореженный кузов грузовика, неоднократно горевший и теряющаяся в синеватом небе застывшая стрела подъемного крана с наискось державшейся на тросе бетонной плитой, уткнувшейся углом в землю, словно покосившаяся стена.

Кэсси была немного благодарна мрачному пейзажу за то, что ее охранники замолчали. Возможно, правда, они просто устали.

Девушка в оцепенении стояла на холодном ветру, понимая, что больше уже никакого ветра в ее жизни не будет, да и жизни тоже, даже те, кто помнит ее, решат, что это несчастный случай, уж эти господа постараются, а может быть, ее просто никто никогда не найдет...

- Ну, иди, - сказал кто-то сзади.

Кэсси никак не реагировала, покуда ее не подтолкнули. Она пошла, удивляясь хрустящему под ногами мусору и шла медленно и, как ей казалось, бесконечно долго, покуда не переступила через какой-то бордюр и не остановилась. Ее провожатый остановился на несколько шагов сзади и крикнул кому-то что все готово. Наверно, он двинулся назад, этого она уже не заметила, потому что, посмотрев вверх, увидела падающую на нее темную громаду бетонной плиты. Последний всплеск инстинкта самосохранения заставил дернуться в сторону, ее оглушило, и только поэтому она уже не почувствовала скользящей по спине шершавой каменной стены...

19. Мэр.

Днем раньше Генрих стоял перед дверью кабинета, который у него всегда ассоциировался с неприятностями. По какому бы пустяковому делу он не навещал своего начальника, оно всегда оборачивалось сонмом неразрешимых проблем. И теперь, когда он принес сюда, помимо выполненного задания, немало до боли волнующих его вопросов, казалось, что в этом месте их непостижимым образом станет еще больше, хоть он и пришел с целью решить хотя бы некоторые из них.

Шеф на этот раз был не один. Сначала Генриху почудилось, что рядом с ним сам мэр, но потом, приглядевшись он понял, что это просто кто-то на него очень похожий, возможно, один из двойников или тайных заместителей, который отличался более грубым и в то же время более умным лицом и, конечно же, совершенно другими жестами.

-Вполне прилично, - заметил шеф, указывая на уже знакомый Генриху текст. - Только мало. Хотя, у вас было не так уж много времени... Теперь, благодаря вам, мы можем подключить к делу ударные силы, - он вежливо кивнул в сторону своего первого гостя. - Кстати, познакомьтесь, - и он назвал имя, ничего не говорившее его подчиненному, а затем представил его самого. Тут Генрих почуял неладное.

- Так, значит, я должен буду передать это дело? - спросил он прямо.

- Разумеется, - спокойно ответил шеф. - Но если у вас будут пожелания...

У Генриха было много пожеланий. Пока он излагал их, стена непонимания между ним и шефом росла и надстраивалась. И ему, и новым подключенным силам, мыслящим, несомненно, уже только государственными понятиями, было абсолютно непонятно беспокойство Генриха о судьбе какой-то заложницы, попавшей к давно выслеживаемой и заботливо окученной фигуре по его же, Генриха, собственной неосмотрительности которую он теперь старается компенсировать, поторопившись и рискуя завалить все дело. И вообще, ясно читалось в глазах шефа, какая может быть заложница, когда речь идет о годах непрерывной и тяжелой работы, которая вот-вот закончится триумфом, если только подождать, бить наверняка, ведь тут еще и личные интересы сами знаете, кого, дело прошлое, но все же...

Генрих сказал, что он понимает. Подключенные силы остались с непроницаемым лицом, по которому можно было с одинаковым успехом заключить и то, что силы уважают Генриха, как следователя , и то, что силам и следователь Генрих и его аргументы глубоко безразличны.

Они с начальством знали друг друга давно. И в чужом присутствии Генрих не мог позволить себе некоторых аргументов, на что шеф, собственно, и рассчитывал и, со своей стороны упорно не замечал настроения своего подчиненного, хотя, Генрих был в этом уверен, прекрасно его видел. Минут через сорок такого разговора Генрих окончательно уверился, что шансы на помощь с этой стороны у Кэсси равны нулю. Может быть тогда он и пожалел, что бандиты немного запоздали со своими действиями, и он узнал об их планах только по приезде в город, где уже имел полное право не реагировать на угрозы, может быть пожалел, что не реагировал, только это было не первое и далеко не последнее такого рода огорчение, и нервы Генриха, оберегая его здоровье, начали уже понемногу привыкать.

В тот вечер он напился дома, решив на следующий день вернуться в поселок, что бы не ждало его там... Он еще не знал, что собирается делать и, главное, каким образом, ведь ни о какой конспирации речи больше нет. Впрочем, это было запланировано, он два года ждал этого момента, расслабился вот... И зря.

А когда он почувствовал себя лучше, то есть, когда предметы вокруг стали множественными и нечеткими, ему вдруг привиделось два знакомых, но совершенно не связанных друг с другом лица - лицо Алика и еще одно, непохожее, совершенно другое, это было непохоже на двоение предметов в глазах, но все же что-то в них было общее... Последней перед провалом в забытье мыслью агента была мысль о двоении впечатлений.

20. Переживания.

Темнота и холод - ощущения, о которых большинство живых существ мечтают реже, чем о свете и тепле. Реже, испытывая их, существа чувствуют себя хорошо и испытывают довольство. Попав же в такие условия случайно неприятно удивляются. Еще удивляются когда, вспомнив историю своего попадания в них, никак не могут вспомнить причину, из-за которой на их лежащих ногах могло что-то возникнуть и прижать, не давая пошевелить ими. Даже иногда пугаются, а многие впадают в настоящую панику. Таким образом, все переживания в такой ситуации сводятся исключительно к неприятным.

Но как же все изменяется, когда память подсказывает существу, что темнота, холод, сырость и что-то непонятное на ногах возникло взамен чего-то иного, очень страшного и неведомого, что ожидало его только что; вместо того, что принято называть небытием. Ведь и темнота, и холод, и даже небольшая тяжесть - явления простые и понятные. А главное, все же, в том, что испытывая их, существо вряд ли может быть мертвым. Таким вот нехитрым способом тьме и холоду придается некоторая приятность.

Поэтому, когда Кассинкана открыла глаза и абсолютно ничего не увидела, почувствовала, что лежит спиной на очень холодном и колючем субстрате, да еще с одной стороны ее что-то придавило, она первым делом порадовалась, что жива, и только потом уже задалась вопросом, как такое могло получиться и почему в этой, по непонятной причине обретенной жизни ей так неудобно.

Она обводила глазами темное пространство, стараясь найти хоть одно светлое место, которое ей сможет хоть что-то разъяснить, но не нашла. Тогда она попробовала повернуть голову, чтобы расширить обзор но кто-то, кто, судя по звуку, располагался очень близко и напротив, прошептал:

- Осторожнее.

- Почему? - с трудом произнесла она.

- По-моему, тебя голова разбита.

- Как, совсем? - Кэсси от удивления чуть не подскочила.

- Значит, не совсем... Но, если судить по умозаключениям, изрядно.

- Где я?

- В ловушке, из которой вряд ли скоро выберешься. И я вместе с тобой.

- А ты-то что здесь делаешь?

- А я ее держу.

- Зачем?

- Трудно жить спокойно в подвале дома, хозяин которого пропал без вести. У меня уже не те нервы, что были у Аланкреса.

- Ты рисковал собой...

- ... а больше нечем...

- ...чтоб только спасти меня?

- Моя не в меру благодарная Кэсси, все было бы проще, если б ты решилась, вопреки своим принципам, прыгнуть в окно...

- Восьмой этаж?

- Когда тебя ловят? Так что не спас я тебя, боюсь, а просто в очередной раз попытался. Вот если нас отсюда вытащат...

- А не вытащат, мы умрем?

- Моей смерти ты не увидишь.

- Потому что темно?

- Мне сейчас кажется, что я приподнял эту крышу ради тебя самой, умная Кэсси, - сообщили ей после долгой паузы.

Несмотря на упомянутую темноту Кэсси достигло впечатление от его усмешки. Ну, конечно, первое, что должно было ей прийти в голову на его фразу о смерти - что-то касательно самого Алика, но это почему-то не пришло, может быть ее так достал этот мрак, а может быть она на миг забыла о собственной хрупкости, это его развеселило, а ведь он и сам тут может помереть со временем, а до этого будет вынужден терпеть ее останки...

- Блин, как же я устала, - сказала она неожиданно сама для себя. - То мру, то не мру, то мне опять это угрожает... Алик, будь добр, не дай мне загнуться самой.

- Кэсси, ты не обидишься, если я попрошу тебя сейчас порассуждать на любую другую тему? Я люблю наведенное настроение только, если оно хорошее.

- Хорошее?

- Ну что у тебя в жизни хорошего было? Неужели совсем ничего? Любовь там всякая...

- Ну ты сказал! Любовь... Чего в ней хорошего? Переживания одни; никакого здоровья не хватит...

- А друзья? О них ты тоже переживаешь?

- Тут поровну.

- Расскажи тогда о них. О ком-нибудь одном, самом лучшем.

- Ну... Есть у меня Оська. Она милая, хоть и странная немного...

Кэсси и сама не заметила, как увлеклась. Мысли появлялись, опережая одна другую, всплывали воспоминания... И Аланкрес оказался хорошим слушателем, ибо молчал.

-Когда-то, когда я еще только училась, в мою фирму пришла заявка на укрепление окон в... одной закрытой лечебнице. Туда богатые семьи помещали своих родственников, которых считали психами. Не страдающих психическими расстройствами, как мы выяснили позже, туда тоже помещали, денег-то много.

Пациенты там себя неплохо чувствовали; мы тоже. Шлялись по саду, только нас предупредили, чтобы мы с аборигенами не общались, они, мол, могут быть опасны. Так вот мы с ней и познакомились. Интересно было очень. Говорить с ней можно было о чем угодно, кроме ее собственной жизни. Но как-то, когда наш контракт подходил к концу, Оська раскололась на какую-то невероятную историю, я до сих пор не уверена, что это правда, хотя по моим каналам все подтвердилось...

Оська (настоящее имя - Олеся) увидела свет в виде дочери одного очень известного политика с материка. Подростком она кому-то из родственников она очень помешала, и ее потихонечку упекли в дурдом. За несколько лет пребывания там, Оська насмотрелась такого, что к моменту нашей встречи сильно сомневалась в своей нормальности и, надо заметить, не без оснований... Мы с ней подружились, и, после окончания работ устроили ей побег. Распорядок мы знали, ее переодели, сломали идентификатор на входе и вывели ее оттуда. Может, ее и искали, не знаю. Только не нашли, потому что домой она не вернулась. Живет теперь на свалке анкаианской, построила домик, на что живет - не знаю, сильно подозреваю, что кто-то из родственников денежки на ее счет все же потихонечку переводит... Только никуда она не собирается возвращаться. Строит туннель, чтобы когда-нибудь пройти по нему и почувствовать надежду на лучшее... на то, что в конце него откроется ей другой мир, а не осточертевший ей наш. И никто не знает, в шутку она, или серьезно. Может, ей просто заняться нечем... Да она и не хочет вовсе. Живет себе, довольная и счастливая, учится даже заочно в каком-то институте какому-то языку. Говорит, хочет туда потом уехать, только знаю ее, не уедет никуда. Такая уж она. Домик у нее тут, дворик даже с цветами и деревьями... И никто на землю не претендует, и ей на все наплевать, кроме этого дворика, своих друзей и соседей... Две кошки у нее и какая-то собака, которая все время спит...

А внешне Оська очень интересная - крупнее меня, волосы у нее золотистые и мелко вьются, поэтому она их в косы заплетает, чтоб хоть немного пригладить, черты тонкие, руки маленькие и очень красивые. И глаза, кстати, тоже зеленые, холодного оттенка. Однажды она завалилась в бар в вечернем платье, произвела фурор. Один к ней знакомиться пошел, она вежливо сказала ему какую-то гадость... Что он ей не нравится, потому что у него лицо неумное или что-то в этом роде. Был бы он посообразительнее, отшутился бы, а он начал занудствовать на тему того, считает ли она, что у нее самой оно такое... Болезненное у некоторых самолюбие, даже скучно, сказала она по этому поводу. Но это не очень интересно, просто я хочу сказать, что она, по общим понятиям, довольно экстравагантна. Иногда трудно предсказуема. Но она очень добрая, порядочная и... наверно, мой самый хороший друг. С нее станется в память обо мне расстрелять тачку Энди, например. Но, скорее, она испишет моим именем стены замка. Красно масляной краской в недоступных, но хорошо видных местах. А еще она... она, если бы я рассказала о тебе, мне поверила бы. И попросила бы показать...

Алик молчал. Кэсси, решив, что под ее долгую болтовню он давно задумался о чем-то своем, замолчала. Потом протянула руку перед собой и облегченно убедилась, что он хотя бы не исчез.

- Можно, я посмотрю на твой кулон в темноте? - спросила она.

- Можно.

Кэсси нащупала под воротником, на ключице тонкую цепочку и потянула. Звездочка светилась в темноте, но не белым, а слабым разноцветным свечением, отблесками нежных тонов, которые возникали в ней, теперь почему-то прозрачной. Стало немного видно.

- Такой она еще не была, - сказал Алик.

- Может быть она тоже - впечатление?

- Может быть. Сделана из него.

Теперь Кэсси видела его лицо и беззастенчиво всматривалась, потому что глаза у него были закрыты. И снова казалось, что его тут нет.

- А почему она светится?

- Наверное, радиоактивная... Мне кажется, слева есть немного места для твоей левой ноги.

- Спасибо. А то я ее уже не чувствую.

Так прошел еще час. Кэсси могла еще как-то шевелиться, в отличие от Алика, который только один раз опустил голову, уронив ей на нос часть своей прически.

- Ты устал? - спросила она тихо.

- Я не знаю, - ответил Алик. - Физически я не уставал очень давно. Скоро утро; не давай мне заснуть.

- Как?

- Как-нибудь. Можешь громко кричать и толкаться.

- Как ты думаешь, днем нас найдут?

- В этом случае, Кэсси, будь добра, успей со мной попрощаться.

- Алик... Теперь ты расскажи что-нибудь.

- Да ты про меня все знаешь.

- Тех, про кого я все знаю, я не прошу рассказывать о себе, чтоб не скучать.

- Я не могу похвастаться чьей-то дружбой. Это тебе повезло...

- Не знаю...

- Настаиваю. Повезло. И, кажется, поблизости от нас кто-то появился.

Кэсси прислушалась и через некоторое время уловила какое-то движение за стенами их каменной темницы.

- Но ведь сюда никто не ходит. Кстати, а ты как здесь оказался? Прыгнуть под эту хрень, когда она падала, я понимаю, можно. Но для этого нужно случиться поблизости.

- Ты была в шоке; это отлично можно почувствовать даже издалека... Ты отсюда не слышишь, кто бы это мог быть?

- А почему я? Ты же лучше... Но, Алик! Ты хочешь, чтобы я их узнала?

В обычно холодно - туманных глазах Алика появился намек на улыбку.

- Ты ее так подробно нарисовала... Я ее все же нашел, хотя не был уверен.

И тут Кэсси явственно различила голоса Оськи и Дебила.

- А что тут можно найти, кроме все тех же старых железяк, скажи пожалуйста?

- Не знаю... Но мне вдруг показалось, что что-то можно... Вдруг оно будет интересным? Я видела это место так ясно...

Кэсси набрала остатки подплитного воздуха и гаркнула:

- ОСЬКА!!! Здесь меня можно найти!!! Я тут под плитой!!! Бетонной!!!

- А что ты там делаешь? - донеслось сверху. Оська, как всегда, не проявляла ничего, кроме любопытства.

- Это я сдуру с тем рыжим шпионом связалась!

- Говорила я тебе... Дебил, ну-ка марш на кран. Ты им управлять умеешь?... Ну вот и давай...А можно я по этой штуке пройду? А то там главная петля в центре.

- Можно? - прошептала Кэсси. Алик как мог, кивнул.

- Да хоть танцуй там, только сними с меня!!!

Как только каменный потолок задрожал начал, качаясь, подниматься, Алик поморщился, оглянулся на него и исчез. Как ему удалось это сделать в узком пространстве, Кэсси понять не могла, однако думать над этим не стала и поспешила вылезти наружу.

Только дома она поняла, насколько же ей плохо. Она безнадежно простыла, устала, измучалась и поэтому, выпив глоток заваренного Оськой чая, упала на кровать и сразу же заснула.

А Оська, несмотря на то, что многое в этом происшествии должно было показаться ей странным, не стала донимать ее расспросами ни по пути домой, ни после.

21. Общежитие.

- Надоели! Как же вы меня все достали, прах вас побери!

Кэсси, поднявшись в полдень с больными головой и спиной, теперь ходила по комнатам и, снимая с полок мелкие вещи, складывала их в чемодан. С самого момента пробуждения она поняла, что больше ни дня здесь оставаться не будет. Осознание того, что она несколько часов провалялась в бетонном склепе с вампиром на груди и им же вместо потолочной балки, на свежую, но больную голову показалось ей той последней каплей, которая превращает рискованные и интересные приключения в оскорбительные шутки со стороны судьбы, что обязывают уважающего себя человека предпринять все, чтобы подобное не повторилось. Сделав глупость один раз, и чуть не поплатившись за нее жизнью, Кэсси твердо решила приложить все усилия, чтобы оказаться как можно дальше от зоны действия возможных далеко идущих последствий. Ведь стоило только Энди узнать о том, что человек, которому известно место его тайного логова, остался жить, она даже до десяти досчитать не успеет, как отправится туда, куда в свое время так и не дошел Алик, и куда по его вине отправились столь многие... Бредовое создание.... Гадость, кошмарное, немыслимое нечто с человеческим набором эмоций, благодаря которым Кэсси никак не может побороть свою симпатию к нему. Впрочем, не особенно пытается. Не ее это дело. На такие вещи есть великий и чуть ли не канонизированный при жизни Асет.

Асета она видела один раз по телевизору на какую-то годовщину чего-то там, чему сама значения не придавала, но лицо это запомнила на всю жизнь. Говорили, что он чуть ли не из вод морских явился, и Кэсси не особенно напрягалась, чтобы в это поверить, потому что такое не могло быть рождено женщиной. Она склонялась к мысли, что подобный ужас специально выращивают в пробирках, а потом фотографируют, чтобы иллюстрировать газетные статейки об инопланетянах. Нет, он не был страшен и уродлив, вполне даже смог бы, наравне со всеми, затеряться в толпе, если б глаза свои безумные заклеил и замотал покрепче.

Кошка - маленький сгусток тьмы с парой хризолитовых кружочков, лениво-подвижных и меняющих форму, без интереса следила за ней с подоконника.

Взглянув в окно она вдруг увидела стоящего в у калитки Генриха. И он увидел ее.

- Кэсси...

От такой наглости Кэсси даже ворчать перестала. Фактически, ее из за него убили.

- Я что-то не понимаю, - сказала она тихо. - Теперь-то ты зачем пришел? Мало того, что меня из-за тебя почти прикончили, так теперь ты... У тебя что, больше некого подставлять?! Люди кончились?! Меня второй раз нельзя убивать, я в заслуженном отпуске!!! Я чудом осталась жива...

Она не докончила. Генрих, которого уже успели известить об участи заложницы, ворвался в дом подобно урагану.

- Я думал ты... - начал он, чуть не сорвав с петель дверь ее комнаты. Вид у него был счастливый до идиотизма.

- Я умерла. То, что ты видишь, это не я. Это призрак, который будет преследовать тебя остаток жизни, подлый шпион.

- Я не шпион, я следователь по особо важным...

- Ну конечно! Как я раньше не догадалась! Есть несусветное множество особо важных дел, по сравнению с которыми жизнь какой-то Кэсси и упоминания не стоит. Ну и как там дела? Идут? Или мой отказ отправляться на тот свет им мешает? Так давай, можно попробовать еще раз, попытка, она, знаешь...

- Знаю. Когда Чогар позвонил мне, то, что он хотел предотвратить угрозой твоей смерти, уже произошло. Меня тут же отстранили, но я приехал снова и узнал, что вчера ночью заложник был уничтожен, что Чогар слов на ветер не бросает, что он уходит на дно, и что мы можем подавиться своими сведениями...

-Я знаю, куда он уходит. Я там была.

- Ну, у него тут есть вилла, но он оттуда выехал...

- Меня он держал не на вилле. У него на верхних этажах замка есть неплохие апартаменты, - мрачно сообщила Кэсси. Генрих некоторое время переваривал это сообщение, а потом повернулся к тумбочке за спиной, не спеша взял стоящую там каменную статуэтку, непонятного зверя изображающую, и сжал ее в кулаке. Кэсси показалось что, будь статуэтка фарфоровой, она бы хрустнула.

- На обыск меня не таскай, понятым не буду.

Кэсси отвернулась и занялась своими делами. Она как раз держала в руках горсточку своей косметики раздумывая, куда бы ее положить. Генрих протянул ей уже знакомый ему предмет.

- Что ты говоришь, какой обыск... Если так пойдет и дальше, я даже не знаю, дадут ли нам применить к нему что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее меру пресечения.

И, хотя Генрих обращался более сам к себе, чем к девушке, ей почудилось, что ее почтили некоторым доверием.

- А я как раз собралась уехать, чтобы он меня не нашел.

- Если будешь сидеть тихо, он и не станет. Ему не до тебя теперь.

- Откуда ты знаешь, тебя же отстранили?

Генрих взглянул на нее искоса, оторвав глаза от непонятной статуэтки, которую вертел в руках, и ничего не ответил.

Кэсси бросила наполненную косметичку на кровать и занялась чемоданом.

- Как ты спаслась?

- Меня жахнуло по башке плитой, и я откатилась в какую-то яму, а было темно, и они не заметили. А потом меня нашла моя подруга.

"На самом деле плиту поймал Алик, он вообще это любит все ловить, как увидит, что где-то чего-то падает, сразу бежит ловить, интересное хобби, не правда ли?"

- Ночью, подруга?

Следователю полагается быть недоверчивым, но этот что-то подозрительно недоверчив. Жаль, что второй раз его не отстранить.

- Ну да. Ты думаешь, ночью подруги превращаются во что-то иное? Мои не превращались.

- А что она там делала? Я так понимаю, это было на стройке.

- Гуляла. Она живет на свалке, гуляет на стройке. Пейзаж должен излучать надежду...

Она прервалась, услышав тихий смешок. Недоверчив, подумала она, но не безнадежен.

- Извини. Я должен был понять, что у твоих подруг не менее сложные мотивации, чем у тебя. Ведь это твои подруги, которые по ночам ни во что не превращаются...

Он крутил в руках статуэтку слишком быстро для того, чтобы ее, как прежде, подробно разглядывать.

Кэсси пожалела его. И отстранили, и оплаканная девица воскресла, и подруги у нее ненормальные... Хотя, рассудила она, это меньшее из зол. Вот знай он, как было на самом деле, он был бы как никто достоин жалости, а может быть даже и в помощи нуждался бы.

Она положила руку ему на лопатку и утешительно погладила.

- Не расстраивайся. Это все не так сложно, чтобы не понять.

Генрих осторожно взял ее руку и прижал к губам, а потом внезапно повернулся и обнял ее.

- Я думал, что больше не увижу тебя.

Показалось, что он сказал это несколько смущенно. - Ты уедешь в город?

- Не знаю. Пока в город. А может, еще куда...

- Не теряйся. Если не трудно.

Кэсси улыбнулась и провела рукой по рельефным перышкам бронзовых волос. Следователь чуть прикрыл серовато-рыжеватые глаза. Его гладкая кожа вызывала желание удостовериться в ее подлинности. И, когда Генрих поцеловал Кэсси, она не нашла в себе никаких возражений против того, чтобы он продолжал.

В како-то момент она вспомнила о том, с кем делит это жилище, но успокоила себя, рассудив, что он не настолько глуп, чтоб не понять что такое правила общежития, а значит, его можно не стесняться.

Они провели вместе весь день, а когда у Кэсси включились первые проблески разума, она решила, что отъезд - не такое уж спешное дело.

Генрих совсем замучил статуэтку, и Кэсси, порывшись в памяти, сообщила ему, что штука, кажется, древняя и самая что ни на есть подлинная анкаианская. А то, что из нее не понятно, кто она такая - как раз в очень анкаианском духе. Генриха, похоже, порадовало ее понимание.

- Удивляюсь я народу, - говорил Генрих, вертя в руках скульптуру неизвестно кого, - который не возымел никаких возражений по поводу собственного вымирания.

- Им уничтожили хрупкий и прекрасный мир их благополучия, - сказала Кэсси. - А в другом они жить не хотели. Жизнь не была им так дорога, у них, наверно, другая система ценностей.

- У них другая система всего. Помнишь, Дзанкмуаля, покровителя их страны? Как они его называли, бог бирюзового солнца. Это ж надо додуматься. Кстати, у тебя вот имя анкаианское... Тоже надо додуматься. Наверняка переводится как-нибудь...

- Наверняка. Жалко их.

- Кого жалеть-то теперь уже? Их не осталось.

Кэсси подумала о том единственном анкаианце, которого она знала, и который нынче валялся в самой неподвижной фазе своего постоянного анабиоза где-то у них под ногами. Надо спросить у него, как переводится ее имя. Она знала много анкаианских слов, и знала, что эти слова значат иногда совсем не то, что кажется, а иногда означают не предмет, а что-то только похожее на него, а бывает, что и полностью не похожее. И вообще, о смысле сказанного анкаианцы, наверное, судили только по впечатлению от фразы. Оська знает про эту страну много, и фанатеет ею. Там вообще вся свалка фанатеет...

Додумав до этого места, Кэсси решила, что начала позволять себе слишком неуважительные мысли о своих замечательных друзьях, поэтому, чтобы отвлечься, решила, что хорошо бы сходить в магазин.

- Хотя, может быть, они и остались, - после долгой паузы продолжил Генрих развивать свою мысль, - вот хотя бы Асет... Или этот твой лохматый экстрасенс.

- Почему экстрасенс?

- Похож. Где ты его подцепила?

- Нигде, - обозлилась Кэсси. - Он был знакомым парня, которого убили, и у которого я снимала квартиру.

Все-таки, подумала она, мужики, какими бы они замечательными не казались - хамы. Но пора бы уже перестать по этому поводу огорчаться. Ему бы сверхчувствительность Алика, он бы десять раз подумал прежде, чем вредничать.

- Я пошла в магазин, - сказала она.

Генрих кивнул и лениво потянулся к телефону.

Вернувшись, она обнаружила полное отсутствие Генриха и записку:

" Извини. Надо срочно уехать. Держи связь.

Генрих."

Год назад Кэсси зашипела бы от обиды и злости, долго задавала бы себе вопросы, почему было ему не сказать нормально, что ей, двенадцать лет, чтобы ее так динамить, или у нее рожа такая... А на этот раз она просто постояла немного, отрешенно глядя в пространство, а потом вздохнула и пошла мыть посуду.

22. Фрэнк.

Впервые за двадцать с лишним лет Фрэнк, считающий себя знатоком женщин, боялся быть покинутым.

Он стоял на платформе напротив самой, на его взгляд, привлекательной женщины из всех встреченных им в жизни, женщины, которой было, как он чувствовал, наплевать на него так же, как и на других своих любовников, которая могла уехать и не вернуться, и на которую было не наплевать ему.

Он знал, что будет думать о ней, когда она скроется в дверях электрички. Но в самом деле, не ехать же за ней!

Луиза была непредсказуема. И это, вкупе с остальным, привлекало уравновешенного Фрэнка, как необъятные небесные просторы привлекают не имеющих крыльев, чтобы их покорить.

Луиза была жадной до всех жизненных удовольствий, и привлекала этим тех, кто мог ее этими удовольствиями обеспечить. Для Фрэнка она в одночасье стала источником силы, который и в нем самом разбудил какую-то непонятную скрытую энергию. Она, эта энергия, и делала его движения более плавными, ум - более острым( особенно, когда он говорил с Луизой, пытаясь ее развлечь) наполняла жизнь новым смыслом. Даже сейчас, когда Луиза, махнув на прощание рукой, исчезла в закрывающихся дверях, и ему показалось, что это - их последнее свидание, и она больше не вернется, он был доволен. Его даже на раздражала эта обычная в конце дня вокзальная суета, большая бабка с четыремя сумками, чуть не сбившая его с ног (и откуда у них сила берется?), страшненькая девочка, продающая пирожки и рекламирующая их таким голосом, от которого никли и сгнивали все мечты, и, в первую очередь, о еде; не очень бесило безнадежное отсутствие на стоянке автобусов, на которых можно бы было вернуться домой. Даже стоящий неподалеку рокер в косухе и идиотском, кислотного цвета шлеме, чуть ли не умиление вызывал.

- Провожаешь? - послышался из-под шлема приветливый голос, не ждавший ответа. - Клевая у тебя баба...

Рокер развернул мотоцикл вокруг Фрэнка и уставился фасадом шлема в пустоту за его спиной.

- Клевая, - подтвердил Фрэнк. - Только вот не знаю, вернется ли... Похоже, она слишком хороша для меня.

Рокер наклонил шлем и пожал плечом.

- Ты только ей этого не говори, - посоветовал он. - А то поверит... Но я б на твоем месте ее не отпускал.

- Да я и так уже провожаю ее докуда могу. Теперь вон, черт знает сколько автобуса ждать...

- Автобус - плохо, - зевая, медленно говорил рокер, копаясь где-то в области бензобака, - мотопер - хорошо... Вот так-то, дядя. Но если тебе в центр, то ты почти у цели. Мне сегодня туда. Так что, если не боишься свалиться, можешь развлечь меня по дороге.

Фрэнк решил, что не боится. Доехав на рокере почти до самого дома, он слез и собирался было уже углубиться в жутковатую тьму переулка, когда услышал позади слово, на которое не мог не обернуться.

- Луиза...

Рокер, увидев, что Фрэнк обернулся, медленно снял свой безобразный шлем, из-под которого на плечи высыпались густые длинные волосы и посмотрел на него неподвижным и внимательным взглядом.

- Подойди, - мягко попросил он, и Фрэнк даже не подумал, что можно сделать иначе. Парень чуть прикрыл глаза и приподнял острый подбородок.

- Думай о ней, - произнес он тихо. - Желай ее...

Это было просто. И принесло столько облегчения и восторга, что Фрэнк с наслаждением погрузился через темные, туманные глаза, жадно смотрящие на него, в удивительную и блаженную бездну грез, где его уже ничто не могло отвлечь и побеспокоить...

23. Рассвет.

Ночью ее разбудил какой-то резкий и неприятный звук. Проснувшись окончательно, чтобы все-таки выяснить его природу, Кэсси увидела только темный хрупкий силуэт на фоне виднеющийся через окно звездной ночи. В руках он держал прежде висевшую на стене теткину скрипку.

- Это ты? А потише нельзя? - недовольно проворчала Кэсси.

- Это не я, - бесцветным голосом ответил Алик. - Это ты, в своем неспокойном сне придавила кошку, и она ушла спать в шкаф. А я не имею обыкновения будить своих соседей тогда, когда они должны спать.

Кэсси проигнорировала этот намек. "Общежитие" - подумала она. Не скучно.

- А на что тебе теткина скрипка? - сказала она более миролюбиво. - Ты же играть не умеешь...

Алик жестом остановил ее.

- Я научусь, - сказал он проникновенно.

Кэсси фыркнула.

- Попробуй.

Алик некоторое время что-то делал, дергал за струны, а затем, все-таки, с помощью смычка заставил теткино стенное украшение издать нежный и протяжный звук, потом звук пониже, потом повыше, а в следующий момент Кэсси поняла, что Аланкрес умеет играть на скрипке, а теперь, когда его движения легче и точнее человеческих, ей вообще выпало счастье присутствовать при уникальном явлении. Музыка была сначала симпатичной, понятной, затем приятной, потом стала чарующей, а когда Кэсси вставила в магнитофон первую попавшуюся кассету, она поняла, что это - самое восхитительное из всего, что она слышала в жизни. Мелодия становилась все сложнее, вбирая все больше тем, словно их исполнял не один инструмент, а несколько; увлекала, отвлекала, зачаровывала. Перед глазами проходила собственная жизнь, хотелось плакать и смеяться, хотелось умереть и воскреснуть, радоваться, грустить и забыть, начать все заново и все бросить, хотелось свободы и, наоборот, любви, а это все настолько больно несочеталось, что хотелось плакать, и было настолько реально, что хотелось смеяться...

Когда же он отнял смычок от струн, Кэсси некоторое время приходила в себя, сидя на постели и глядя перед собой в пространство восхищенными глазами. Вздрогнув от звука вылетевшей кнопки, ознаменовавшей конец пленки в кассете, девушка сфокусировала взгляд на Алике.

Он уже успел повесить скрипку на место и теперь сидел на стоящем посреди комнаты чемодане, уперев локти в колени и склонив голову.

- Аланкрес...

Аланкрес не пошевелился.

- Аланкрес, кто это... сочинил?

Вампир приподнял голову настолько, чтобы коротко взглянуть на нее сквозь свисающие на лицо выбившиеся из хвоста спутанные волосы.

- Ты.

Кэсси некоторое время молчала, затем вынула из магнитофона кассету, с намерением засунуть ее чуть ли не под подушку.

-Нет, - сказал Алик, появляясь рядом и протягивая руку, - ты оставишь ее мне.

- Но почему?

- Она мне нравится. Это могло быть только раз.

- Ее можно переписать...

- Жизнь нельзя переписать. Или я получаю от тебя единственный экземпляр, или...

- Или?

- Или я получаю и то, и другое, - после некоторой паузы, монотонно и глухо сказал вампир.

Когда костлявые пальцы сомкнулись на по другую сторону от кэссиных, девушка настойчиво притянула Алика за кассету.

- Всегда так, - сказала она. - Всегда мне остаются только воспоминания... "И то, и другое..." А мне, елки, ни того, ни другого.

- У тебя останется твоя жизнь, - вкрадчиво и немного насмешливо сказал Алик. - На память обо мне.

- На хрена мне такая жизнь!.. Давай.

- Что?

-Сыграй себя и отдай мне. А то я тебя растворю в царской водке, разолью по бутылкам и буду хранить в подвале.

- И не забудь набить чучело из теткиной кошки, заморозить симпатичные тебе продукты, засушить все цветы, до которых дотянешься... А я, кстати, не такое уж золото, чтобы растворяться в царской водке.

Кэсси отобрала у него кассету, вставила в магнитофон. Отмотала. Нажала кнопку воспроизведения и ничего не услышала.

- Как ты совершенно правильно заметила, - сказал вампир, садясь рядом и обнимая ее за плечи, - я не умею играть на скрипке. Просто мне сегодня хорошо, и я решил поделиться. А это все действительно о тебе.

- Спасибо, любезный Алик, - через некоторое время смогла произнести Кэсси.

Черные листья всплывали за окном из синеватого предрассветного тумана. Кэсси деликатно, двумя пальцами убрала со своего плеча руку Алика, потому что даже мысль о таком его прикосновении показалась ей странной, как только она ее осознала. А осознала не сразу, потому что рука была теплой. При мысли о том, каким образом сосед по комнате этого тепла набрался, ее передернуло. Аланкрес повиновался.

- Ты...

Кэсси рассматривала тонкие пальцы. На безымянном ноготь был разломан надвое, точно вдоль.

- Ты, когда... когда ты уходишь, - выдавила из себя Кэсси, и сделала паузу, обозначая ситуацию, - ты... оглядываешься?

- Нет.

Очерченные слишком прямыми линиями губы чуть разомкнулись на фоне светлеющего окна.

- Ты не... - внезапно возникшая мысль показалась ей абсурдной.

- Возможно. Иногда мне так кажется. Вот сейчас, например. Я не боюсь рассвета, а он будет уже через полчаса.

-Но в тебе зло.

- Не знаю. Мы не различаем добра и зла так, как их различаете вы.

- Кто "мы"?

- Те, кто ушли.

- Ты сейчас в своем прошлом?

- Я ... - поймав взгляд Кэсси он не стал продолжать, - ...очень любил встречать рассветы. Все кажется замершим и загадочным. Ветер стихает, холод. И на листья медленно оседает туман. А потом, когда капли росы поделят между собой нежные оттенки радуги, начинают петь птицы. Они еще сонные, им холодно, но они знают, что это ненадолго... Встреть за меня рассвет.

Кэсси вышла в холодную тишину осеннего сада, посмотрела на желтеющие и краснеющие листья, на намокшие и увядшие цветы, облетевшие несколько сиротливых роз на грядке, землю, покрытую инеем и, опустившись на ступени крыльца, смотрела, как смешиваются перед глазами дрожащие и посветлевшие краски чтобы, подобно росе, стечь по щекам.

В этот день она тоже не уехала.

Спать больше не хотелось, кошка бегала следом и громко орала, обрадовавшись, что, наконец , исчез Алик. От своего корма тварь отказалась, Кэсси сварила ей кашу, налила в миску и поставила у двери, а сама решила помыть оставленную с вечера тарелку. Во время этого процесса оторвалась труба из-под раковины, немного воды вылилось прямо в помойное ведро, Кэсси взяла его и понесла выносить. По дороге вспомнила, что забыла выключить воду. Быстро вытряхнув помои, наполовину себе на ноги, она бегом вернулась в дом, отловила в луже трубу и, выключив воду, попыталась приладить трубу на место, попутно задев оставленную на краю раковины тарелку и разбив ее. Кошка, вся на нервах с прошедшей ночи, от этого звука ломанулась вон, опрокинув по дороге недоеденную кашу, пробежала по ней, оставляя в сторону двери богатые манные следы и исчезла.

Кэсси собрала тарелку. Бросила в ведро, куда тут же грохнулась труба. Вынимая ее, скользкую и мокрую, Кэсси порезала палец о фарфоровый осколок с незабудками. А когда вытирала разлитую по полу кашу, налила на порез грязной воды, от чего в пальце появился неиссякаемый источник противной дергающей боли. Пол она, правда все же вытерла, миску помыла, а ведро чуть не вынесла вместе с трубой, но потом вернулась, осторожно выковорила ногой последнюю, попытавшись не просыпать осколки и пошла к помойной куче. По дороге, оклемавшаяся и вспомнившая, что она голодна, кошка догнала ее. Наступив на нее, Кэсси поняла, что в этот день лучше никуда не ехать. Она поставила ведро на грядку, села на него, еще немного посидела, покурила и решила сегодня, соблюдая всю возможную осторожность, пойти к Оське.

Когда она подошла к калитке, то увидела прислоненный к стене дома мотоцикл. Она вспомнила слова Аланкреса про то, что он собирается охотиться в городе и почувствовала себя так, словно ее посадили охранять большую бомбу, которую планировалось сбросить в мирном поселке. Когда Алик проснется, подумала она, надо сказать ему, чтобы он убирался вон.

Мысли о питании Алика почему-то вместо отвращения напомнили ей самой, что она еще не завтракала. Во время осторожного приготовления еды пошел дождик, и Кэсси решила остаться дома. Она немного позанималась всякими домашними делами, избегая колюще-режущих предметов, а после обеда засела в ванне с книжкой. Та была такой замечательной, что Кэсси очень скоро забыла о своем неудачном дне, о бандитах, об Алике, Генрихе и прочей дребедени. Она заснула, и ей снился какой-то очень замечательный сон, который забылся, как только она открыла глаза.

В ванну текла струйка горячей воды. Кэсси подумала что, если б не эта струйка, она замерзла бы. В руке у нее была книжка, а между книжкой и пальцем - записка, на которой мелким и округлым почерком было:

"Кошка твоя очень любит ваниль - она съела кашу с ней даже в моем присутствии. А еще у тебя странная раковина, у них вообще-то внизу труба, если я правильно понял, но у твоей ее нет, поэтому я какую-то приделал, чтобы помыть миску. Хотя, может, не надо было, кошка ее оставила почти чистой.

Умоляю, хоть раз посиди вечером дома, дочитай книжку, там дальше забавно.

Я ухожу, не знаю, вернусь или нет, поэтому, на всякий случай, прощаюсь. Прости, если мое присутствие тебя сильно угнетало - я знаю, что перед человеком, общающимся с врагом рода человеческого, возникает масса морально-этических проблем, которые нельзя решить иначе, как прекратив это неестественное общение.

Еще раз прости, если что не так. Если повезет, с удовольствием извинюсь лично.

А. Г.

Кэсси встала, накинула халат, выключила воду и, проходя к себе в комнату задумчиво провела ладонью по кошке, сидевшей в коридоре на тумбочке.

- Интересно, - пробормотала она, - я чего-то не понимала всегда, или только сейчас настолько одурела?

Она взяла телефонную трубку и некоторое время смотрела на нее, пытаясь собраться с мыслями.

24. Пустырь.

- Свою часть договора мы выполнили...

Энди, присев на ручку синего дивана одной рукой прижимал к уху трубку, а другой выдирал из дивана ворс. Он нервничал. Хоть теперь он уверился, что ему в ближайшее время ничего не угрожает, кроме одного ненормального, а остальных была возможность как-то нейтрализовать, чем он последнее время и занимался, вместо того, чтобы оборудовать свой замечательный дом, в котором он решил создать коллекцию анкаианских сокровищ, благо, начало положено, но все же напряжение не отпускало, и Энди знал, что теперь оно отпустит только в том случае, если он провернет гору работы.

Он любил эту скорость, с которой жизнь вынуждала его принимать решения, и любил скорость, с которой сам был способен изменять жизнь. Пока что он лидировал в этой гонке, и знал, что когда-нибудь, если повезет, придет время отойти в сторону. Если не повезет, что скорее всего, его отодвинут.

Дверь отворилась бесшумно, что Энди очень не любил, однако возмущаться не стал, потому что вошел Алик. Вошел, как к себе домой, прошел мимо занятого разговором гангстера и остановился напротив окна.

Был бы Энди повпечатлительнее, его бы уже начало трясти от этой хрупкой и бледной фигурки, возникающей самым неожиданным образом и в самых неожиданных местах, словно природное явление.

Бандит положил трубку.

- Аланкрес...

Голос его был серьезным и немного усталым.

- М?

Аланкрес изящно повернулся и склонил голову. Вид он имел слегка настороженный.

- У меня есть предложение.

Энди снял обруч, положил его на стол и начал спокойно отстегивать цепочки.

- Стриптиз, - обрадовался Алик. - Чего добрый Энди ждет от меня? Спилить клыки? Питаться рыбой?

- Ты, я вижу, переселился, - сказал бандит. - Думал, я причиню тебе вред?

- Конечно. Именно так я и думал. А как ты догадался?

- Мы должны доверять друг другу.

Аланкрес некоторое время ничего не говорил, и, будь на его месте нормальный человек, Энди сказал бы, что он выглядит ошеломленным. Потом он моргнул и спросил:

- А зачем?

- Я с прошлой ночи знал, что ты у Кэсси, но не пришел. А она уже должно быть рассказала своему любовнику о месте, где ее держали, хорошо еще, что то он не успел передать все это в центр. Ведь это ты ее спас?

- Откуда ты знаешь, что не успел?

- Я тебя первый спросил... Знаю, там мои люди.

- Конечно я. Но она первая.

- Фигня, - отмахнулся Чогар. - Зачем тебе это?

- А зачем мне альянс с тобой?

- Власть и деньги.

Алик мотнул головой.

- Покой, - возразил он. - Власть покоя не дает, деньги... отчасти. Мне пока достаточно. Это благодаря тебе, и я не остался в долгу. Вот фотография.

Он передал ему неизвестно откуда взявшийся в его руках снимок из разряда моментальных,

Энди взял его и повертел в руках. Но думал он о другом.

- И теперь ты уедешь?

- Помнишь, как ты немного не верил, что я есть? - спросил Алик после долгой паузы. - И ты был прав. Я не существую. Для тебя и других людей вампиры не существуют. Они существуют для себя. Нарушая это принцип, они перестают существовать, что нежелательно.

- Но власть обеспечивает покой.

- Дорогой мой Энди, - пробормотал Аланкрес, подходя вплотную так, что гангстер начал чувствовать исходящий от него холод, - мне не нужна власть...

Энди смотрел прямо в вязкие серые глаза, затененные длинными ресницами, темные и влекущие, которые казались мягкими, как серый, теплого зеленоватого оттенка мех. Или как плесень. Огромного труда Энди стоило не отскочить назад. На его плече лежала рука , и он с трудом поборол желание отшатнуться, несмотря на мягкий, притягивающий взгляд вампира. Он начинал жалеть, что отказался от мер предосторожности.

Власть у него была. Энди понимал, что сейчас его могут заставить сделать все, что угодно.

И еще он понимал, что не заставят. Аланкрес слишком самонадеян, подумал он.

- Тогда зачем ты пришел?

- А помимо желания записаться тебе в киллеры, поводов быть не может? Я просто не люблю, когда меня вынуждают. А насчет девицы... Я не хочу, чтобы она умирала.

- Но тогда мне придется менять место.

Энди был бы удивлен, если б Алик привел ему в качестве аргумента что-нибудь о ценности человеческой жизни.

- Она забудет.

- А ты? Ты уже предал меня, вытащив ее.

- Ну так убей меня.

Алик отвернулся, стянул с хвоста какого-то странного вида скрепку и рассеянно вертел ее в руках. Он услышал шум мотора, даже двух, и одновременно с этим у него возникло странное чувство, в котором он не мог сразу разобраться и, возможно поэтому решил подождать и посмотреть.

Окна Энди выходили на другую сторону, и Алик не видел, как к дверям бара одновременно подъехали две шикарные машины. Из одной вышли два охранника в черном и отворили дверь, выпуская высокого седовласого старца в красном просторном одеянии. В его неторопливых движениях , чувствовалась, как уверяли все, кто знал его, сдержанная, но недюжинная сила. Одной рукой в черной тонкой перчатке он придерживал край накидки, а другую прятал в складках одежд. Не обращая внимания на собравшуюся у дверей подгулявшую толпу, он, подобно видению, проскользнул в узкую дверь черного хода.

Из другой тоже вышли двое, одетые в форму государственных служащих, открыв дверь перед широкоплечим господином в белом костюме, контрастирующим с темными кудрями зачесанными назад от смуглого худого лица, а пальцы украшали три одинаковых перстня с разного цвета камнями - два на левой руке, алый и желтый, и один, цвета морской волны, - на правой. Движения его ничем особенным не отличались. Он поприветствовал старца церемонным поклоном, хоть было видно, что человек в красном удивился, встретив его здесь. Обладатель разноцветных перстней, если же и был удивлен, то ничем этого не показал.

Алик услышал звук шагов одного человека на черной лестнице, и посмотрел на Энди. Тот по-прежнему пребывал без какой-либо защиты и не особенно волновался. Однако поразмыслив, Алик решил все же его покинуть. Он раскрыл окно, сел на подоконник и тут Энди сказал:

- Подожди.

- Чего?

- Кого, - поправил его Энди, когда дверь в его комнату отворилась, и вошел Асет.

Некоторое время они с Аланкресом неподвижно смотрели друг на друга. Асет вспоминал висевший у него в галерее портрет Эсты.

А перед глазами Аланкреса возникла целая сцена с участием его матери. Это был ее последний день, вернее, ночь. Она смотрела на тусклый квадратик рассвета в окне под потолком и молчала. Они все молчали. Может быть из-за приступа лихорадки, может быть, потому, что память, оберегая его разум, выбросила все остальное, Аланкрес помнил только одну ее фразу, которую она сказала беспечным тоном, это был ее обычный тон, и он не менялся, хоть это и казалось диким тогда, но теперь, только теперь, почему-то успокоило его, и он подумал, что может быть, это от того, что он близок к смерти...

Она тогда улыбнулась, как будто знала что-то, недоступное остальным, и в ответ на какую-то сказанную им фразу, обычную в такой ситуации, сказала: "Это не важно, птенчик. Это абсолютно не важно..."

- Добрый вечер, - сказал монах глухим и низким голосом, совершенно не похожим на то, что можно было бы ожидать от него услышать. - Энди, представь меня.

- Асет, - невыразительно сказал Энди, но тон показался ему не по ситуации глупым, и он добавил, - в силах которого спасти твою бессмертную душу.

Алик почувствовал накатившую вдруг волну слабости, и понял, что даже говорить ему будет трудно.

Лицо дедушки Асета было из тех, что не запоминаются, если не смотреть в глаза. Он откинул капюшон, и внимание Алика на мгновение привлек его экстравагантный облик - седые волосы, заплетенные в три косы, из большого числа мелких прядей, украшенные странными вещами.

- Как любезно, - сказал Алик, изо всех сил стараясь, чтобы не заплетался язык, - жаль, что я не могу ответить вам тем же... Я верю в катарсис.

Жуткая слабость усилилась, когда Асет шагнул к нему, и Аланкрес не стал напрягаться, чтобы удержаться на подоконнике. Он просто откинулся назад, и никто не успел его удержать.

Асет опомнился первым. Он выхватил из складок одежды какой-то черный, расшитый мешочек, подскочил к окну и кинул его следом за Аликом. Потом сделал еще шаг и посмотрел вниз, перегнувшись через подоконник.

- Идиот, - сказал он, обращаясь к Энди. - Я же просил не дать ему уйти.

- Кто ж знал, что он через окно собирается...

- Можно было предположить. А теперь вот он упал. И мне вниз тащиться.

Асет легко скользнул к двери и так же легко - за дверь.

- Если ты так таскаешься, то как же ты ходишь, - проворчал Энди, сбегая следом за ним по черной лестнице.

Асет видел в темноте, очевидно, лучше, потому как не спотыкался. Когда они сбежали вниз, кто-то приоткрыл дверь из бара, чтобы заглянуть в черный проем. В пробившемся из-за нее луче света, Энди и Асет увидели дверь на улицу. Она была заперта.

Энди, не долго думая, вышиб ее ногой, после чего хромал, но зато надеялся, что немного поднял себя в глазах Асета.

Вампира они нашли у самой кромки воды. Асетов мешочек попал ему на руку.

- Мощи св. Ипполита, - прокомментировал он увиденное. - Эту нечисть к земле прижимает, словно тяжесть немыслимая. Слабеет эта тварь в его присутствии.

Из-под ногтей вампира выступила кровь, черная в звездном свете. Одна рука и голова его находились в воде, и волны играли длинными волосами, словно тонкими водорослями.

Энди, пиджаку которого меньше мешал океанский бриз, чем облачению Асета, подошел и осторожно переложил мешочек с мощами на землю рядом.

- Что, и тебя тоже? - пробормотал Асет. - Только святой Ипполит мог устоять перед этой нежитью...

- И ты, - тихо сказал гангстер.

- Давай, сгребай его в кучу, и потащим, - скомандовал Асет. - Они легкие...

- Куда потащим?

- Ко мне, чтоб не сбежал... Там и поговорим с ним.

- Он обидится.

- Извинишься.

Энди поднял руку и указал на себя чуть согнутыми пальцами.

- Я ?

- Ну не я же... Я их вообще не выношу. А еще василисков не люблю жутко, но они не такие, конечно...

- А русалок? - тупо спросил Энди.

- Кого? На Анкаиане нет русалок.

- Так она, в натуре, суша...

Асет подозрительно на него посмотрел, однако нести Алика доверил. Энди обхватил его одной рукой, а второй взял мешок, чтобы не отдалять источник воздействия от объекта. Объект и источник цеплялись за хилые кусты по краям узкой тропинки, ведущей к площадке перед входом, освещенной полудохлой лампочкой.

Порадовавшись, что им удалось попасть в тот редкий момент, когда перед входом никого, кроме остекленевших субъектов не стояло, не лежало и не ходило, Энди погрузил Аланкреса в машину Асета. Асет тем временем огляделся и, махнув рукой Энди, чтобы подождал, ушел искать свою свиту, которая не теряла времени и уже сидела в баре. Энди, не совсем понимая, что он хочет от Алика, решил на всякий случай извиниться заранее, но потом, разобрав в темноте заднего сиденья выражение глаз пришибленного вампира, счел за лучшее сгонять за своими сброшенными аксессуарами. Когда он подошел к пролому двери, оттуда вышел человек в белом костюме и поздоровался. Голос был незнаком Энди, пришелец благозвучно грассировал, и речь его осталась бы в памяти, встречайся он раньше. Пока Энди прикидывал, как отвязаться от него до прихода Асета, господин в белом рассеянно протянул руку, из атрибутов которой Энди больше всего позабавил большой перстень с синеватым камнем, повернул выключатель над входом. Чахлый свет немного усилился, и Энди всмотрелся в контрастные тени, образующие черты его лица, и чуть не упал.

Это был мэр.

Некоторое время он только молча смотрел на правительство, встреченное, так сказать, в подъезде собственного дома, пытаясь увериться, что ни зрение ни память его не обманывают.

- Добрый вечер, - сказал он наконец, соображая, на какой уровень необходимо подвинуться башкой, чтобы предпринять такую психическую атаку. Пришел к выводу, что сильно.

Глубоко очерченные выразительные глаза с темными веками смотрели сторону оставленной им машины Асета.

Энди замер.

- Капитан Халтреане, служба безопасности мэра, - представился он.

Энди вспомнил, что мэр не страдал никакими дефектами речи. Надеясь, что его реакция быстрее, он сунул руку в карман и выхватил пистолет. Однако в Халтреане не попал. Пушку у него вышибли быстро.

- Пошли в машину, - отрывисто приказал Халтреане.

26. Мощи.

Мир для Аланкреса уже несколько минут был тусклым, двухмерным и серым, как если бы он опять стал человеком. Когда-то он надеялся, что перестанет испытывать хотя бы часть человеческих страданий, изменив способ существования ( тогда он стал бы ради этого кем угодно) и не ошибся. Ни один человек не вынес бы того, что он испытывал сейчас. Если б он смог рассуждать, он позавидовал бы способности людей испытывать шок и лишаться чувств. Увы, этого, несмотря на свое состояние, он сделать не мог. Чувства оставались острыми, хоть и были перегружены невыносимой болью, усталостью и страхом, разум реагировал на все происходящее кругом как прежде, и Алик знал, что так будет, покуда не свершится чудо и он не умрет наконец или не потеряет это никому не нужное сознание.

В машину залез Энди, с которым вместо Асета был господин в белом, положивший, как только влез, руку на спинку сиденья. Блеск его перстней резал глаза. Они о чем-то говорили, Алик тут же забывал услышанное, уловил только, как пришелец наклонился через спинку и взглянул на него.

Алик прекрасно слышал голос, воспринимал эманацию, видел белый костюм и глаза, напомнившие темноту латлайских пещер.

Это было некоторй оплошностью, но побороть возникшее вдруг желание сил не было.

- Элис... - вырвалось у него, после чего он все-таки провалился в блаженное полубессознательное состояние, за которое, очевидно, надо было благодарить носителя этого имени.

- Элис? - переспросил Энди. Ему это имя ничего не говорило.

- Элис Халтреане, - любезно пояснил вампир, рукой с двумя перстнями закрывая дверцу а другой поворачивая ключ зажигания.

На пустыре за свалкой Элис остановил машину и вытащил из кармана пистолет Энди.

-Вылезай, - скомандовал он гангстеру, - и захвати эти... останки.

- Которые? - мрачно сострил Энди.

- В мешке, - бросил Элис, сбрасывая пиджак и вылезая на пронизывающий ветер.

Энди ничего не оставалось, как выйти следом, сжимая в руке мешок со святыми мощами. Он знал, что покуда у него мешок, Элис, в нечистой природе которого он был почти уверен, близко не подойдет. Вот если бы исхитриться и подойти к нему...

- Оставь эти мысли, - произнес стоящий к нему спиной вампир.

- Вы меня убьете?

- Я всех убиваю. Но тут есть Аланкрес, который может захотеть отомстить более тонко. Ему иногда такие вещи в голову приходят, до которых я, грубый легионер, додуматься не могу.

Энди передернуло.

- Дабы избавить тебя от унижения, - продолжал Элис, - быть подвергнутым волевой диктовке, я предлагаю тебе самому осуществить ритуал погребения останков святого. Таскать с собою трупы, это варварство, и твоя совесть...

- Моя совесть советует кинуть им в тебя, а потом отдать Асету, сказал Энди.

- Твоя совесть не принимает в учет ветра, моей скорости и того, что Асет обойдется...

Энди обернулся и увидел Алика, стоящего рядом с машиной держась за крышу. Его, похоже, шатало, одна рука у него бессильно висела, как сломанная. Склонив голову, облепленную мокрыми волосами он пристально, но без ненависти смотрел на гангстера.

- Наверное обидно сначала так по-идиотски влететь, а потом еще выслушивать от вампира про совесть, - негромко произнес он, бегло улыбнувшись.

- Ты придумал, как мне отомстить? - спросил Энди. Происходящее начинало его выматывать.

- Да. Представь Тень за спинкой своего инвалидного кресла. Она тебя ненавидит.

- Я не ошибся...

- Если ты про Асета, то это не я.

- Ты хочешь сказать, что был искренним?

- С тобой? Я тебя не понимал, и никогда не пойму. Ты - анкаианец, помимо прочего...

Ты, натурально, что-нибудь из нормальных эмоций хоть зрительно помнишь?

Элис наконец обернулся и поймал взгляд гангстера.

- Конечно, - сказал он мечтательно, но серьезно. - Ведь в этом секрет нашего воспетого легендами обаяния. Мы всегда чувствуем то, что вы видите. И это делает нас очень уязвимыми.

- Тошно мне от вас, - Энди лег на землю, и закинул руки за голову. Вы предпочитаете порочных людей, так можете меня высосать. Уверяю, порочнее не найдете. Только не заставляйте каяться, а то до утра не управлюсь.

- Я на службе, - сказал Элис и достал телефон. - Так что придется ограничиться опергруппой.

Энди вскочил.

- А улики?

- Их собрал наш следователь. Толковый мужик.

Энди удивленно посмотрел на Алика, сидящего на земле рядом с машиной.

- Я тоже художник, - прошептал тот угрюмо.

- Гений мести, - заметил Элис, посмотрев на него иронически нежно. Любит раскрашивать спящих агентов гуашью.

Энди выругался. Но даже Элис был не готов к тому, что он сделал в следующий момент, настолько это было банально и поэтому совершенно непредвиденно. Он, покопавшись в маленьком кармане на рубашке, вынул что-то миниатюрное, о чем даже подумать нельзя было, что оно способно стрелять, и успел выпустить в Алика две пули прежде, чем Элис его остановил, от неожиданности одновременно ментально и физически.

Когда подъехала опергруппа, гангстер не сопротивлялся. Проследив за погружением его в броневик, Элис подошел к Алику.

- Чем он в тебя?

- Обычными...

- Выживешь?

- Не знаю... Эти мощи меня доконали, но постараюсь. Тебе Ирма сказала?

- Она за тебя волнуется. Извини, мне нужно ехать. Я - второе лицо мэра.

- Легенда... что он никогда не спит?

- Она.

- Прощай.

27. Восход.

Алик хотел умереть. Он чувствовал, как прекрасный, восхитительный и такой желанный покой наконец-то объял его измученное сознание, но тут в нирвану влез какой-то противный звук...

- Алечка... Алька... Это не ты, что ли?

Невероятным усилием воли Аланкрес собрал разбегающиеся в предчувствии свободы части своего сознания и открыл глаза. Небо светлело. Он с облегчением отметил, что поблизости нет никакой техники, способной домчать его в укрытие затемно.

Зато на краю поля зрения мелькал чертик.

- Ты только подумай, - орал он, - такая новость! Знаешь, Князь Тьмы, он, конечно, идея, Логос и все такое, но в чем то он содержаться должен... Эти идиоты засунули его в образ и подобие свое, вот что ужасно! Но это все ретроспектива... Ты меня слышишь?

Алик болезненно вздрогнул от обрушившихся на него децибел.

- Слышишь... Ну, я так думаю, должен же он быть в хоть в чем-то... собой, понимаешь?

- Ну что еще... Помер я. - прошептал Аланкрес, удивившись пришедшему извне ощущению, похожему на поддержку. Ну, да ведь рядом Тьма...

- Так вот, будучи собой он просто, тупо и банально охренел, понимаешь? Он решил подарить чьей-то приглянувшейся душе приятную вешь с присущим ему широким размахом. А она тащится от миленького мирка Анкаианы, сечешь?

На это он должен был ответить, тем более, что слабость прошла.

- И что дальше?

В кривой лапке материализовалось нечто вроде бумаги, при другом взгляде - карточки, а еще это было похоже на все, что может быть документом.

- А ты у нас анкаианец? Анкаианец. Вот тебе и ксива...

- Что?

- Об амнистии... Индульгенция.

Лапка протянула ему грамоту с трудноразбираемой печатью.

- О грехах?

- Почти...- лукаво сказал черт. И исчез.

Алик сел, прочитал грамоту, вспомнил все приятное, что было в его жизни, без сожаления потому как даже усталости не осталось, только апатия и жажда покоя, и, почему-то, как в память о странном характере, немного нежности к Аланкресу Гиррану...

Он повернулся немного, не обращая внимания на стихающую боль в груди, и стал смотреть туда, где светлело небо, решив, что это и должен быть восток.

28. Коридор.

Ранним утром...

Это было другое раннее утро. Потому что все было иначе. Раньше, конечно, так тоже бывало, но давно, и об этом очень хотелось забыть, потому что изменения в мире, похожие на то, что увидела Кассинкана этим ранним утром, ничего хорошего не сулили. Некстати вспомнились эти жрицы...

Он употребил слово "томление", вот, это оно и было, но на фоне всего прочего оно называлось "облом", или, в лучшем случае, грозило им стать.

Ранним утром зашла соседка, и сказала, что завтра приедет тетка, кошка обрадовалась, словно поняла, а, может и поняла, кто ее, скотину, знает...

За окном трепетали отжившие свое листья, некоторые отрывались и исчезали, такой был ветер, и Кэсси была готова приклеить обратно каждый, если бы это смогло хоть что-то изменить.

Она оделась и поела. Если б ее спросили, что именно, она бы не вспомнила что, едва ополоснув тарелку, даже если бы и расслышала вопрос.

Увидев у калитки мотоцикл, она спокойно села на него, даже не задав себе вопрос, как ездят на этой хреновине, просто завела его и поехала по спящей улице по направлению к свалке.

Сонная Оська, посмотрев на ее лицо, ничего не сказала, а просто помогла ей определить мотоцикл у своего забора, прошла в дом, и Кэсси тупо пошла следом.

Разобрав завал около двери в чулан, Оська открыла ее и исчезла в пыльной темноте.

- Ну вот, - сказала она, вернувшись, - можешь идти.

Она пожалела, что уже не сможет сегодня рассказать своей подруге о своих снах за последние ночи, в которых почему-то присутствовал целый Князь Тьмы, такой обаятельный, но это можно было отложить на потом, чего тут сенсационного...

- Куда? - тупо спросила Кэсси.

- А тебе не все равно?

- Точно, извини. Я просто не успела привыкнуть к этому состоянию...

И она шагнула в темноту.

Сначала под ногами только глухо скрипели доски, потом она увидела свет - он пробивался сквозь щели между досками стен, из них же торчала и трава, ветки, какой-то мусор, и Кэсси поняла, что это оськин дурацкий коридор, к строительству которого она сама всегда относилась с пониманием, но не смысла его, а только лишь того факта, что каждый имеет право сходить с ума по-своему, если хочется что-то испытать, испытывай на здоровье, если никому не мешаешь. Теперь же, неожиданно для себя, Кэсси почувствовала трепет и тут же приписала его восхищению строительными талантами подруги. Она сама и гвоздя-то вбить не могла...

Так она оглядывалась, покуда не уперлась в корявую, щелястую дверь, чудом не посадив в себя занозу. Ручки не было, пришлось толкнуть ее ногой, и не раз. За дверью оказался еще один, более длинный сектор. И когда она все успела?

На этот раз ручка была. Правда, хилая, но открыть за нее было можно.

В третьем перегоне щелей между досками, почти не было. Научилась Оська строить. А может, просто сильнее утвердилась в вере своей, подумала Кэсси с завистью.

Четвертая дверь, была, по сравнению с предыдущими, улучшенной модели. Гладкая. Красивая. С изысканной ручкой из коряги. Стены за ней, обработанные и украшенные странной резьбой, наверху завершались полукруглым сводом...

... Обитая тисненой кожей дверь восьмая, после почти километрового перегона, воспринималась, как должное. Открывалась, если позвонить в колокольчик. На стенах висели, неизвестно как закрепленные, шелковые ковры.

Ощущение реальности Кассинкану не покидало аж до самой тринадцатой двери, серебряной, с лазуритовыми вставками. Коридор за ней был увешан картинами.

Золотая дверь с бриллиантами почему-то никак не попадалась, но Кэсси не унывала. Попадались все более оригинальные, а перегоны становились все длиннее и длиннее... После шестнадцатой, сердоликовой с чем-то еще, она начала натыкаться на стены, затканные нитями, схожими с блестящей паутиной, мягкие и гладкие.

Она очень удивилась, что осталась жива, добравшись до семнадцатой.

Это была уже совсем не дверь. Состоящая из многих и многих частей, словно, мозаика, она искрилась и переливалась, то нежными и глухими, то резкими и яркими цветами; иногда казалось, что внутри нее возникают слабые сполохи, или, наоборот, тусклые и темные пятна. Давно перестав думать об Оське, как о создателе этого великолепия, Кэсси некоторое время полюбовалась, а потом осторожно прикоснулась, точно зная, что столько, сколько она прошла, уже даже для надежды слишком много, но теперь это не важно, если путь был прекрасен... Интуитивно она понимала, что больше ничего удивительного на нем придумать уже невозможно, дабы не повториться.

- Спасибо, Оська, - сказала она. - Приятно было пройтись.

И стало грустно, потому что путь завершился. Путь вкратце повторил ее жизнь, показав все, что могло бы быть, и все, что было.

И виделось ей, что все это она знала уже тогда, когда стояла на берегу озера, а на воде сонно трепетали закатные блики, перемешиваясь с тенью от неподвижной листвы, и все дышало теплом, покоем и счастьем.

И ничего не было бы лучше, чем дождаться тогда какого-нибудь Алика, чтобы не было последующих дней, горьких, странных, и дней заполненных пустотой и тоскливым одиночеством...

29. Полигон.

В глаза ударил яркий свет и неповторимый запах Полигона.

Это было просто место, где она раньше не была, но видела его издали. Пейзаж тот же, только земли почти не видно под обломками машин...

Скамеечка, на скамеечке - старичок, вызывающий в памяти пасторальные картины о домиках в деревне, цветущих вишнях и старых качелях. Сидел к ней лицом, очень приятный старичок, а напротив, к нему лицом, стоял обсос в желто-голубой парке с накинутым капюшоном и, как ей показалось, небрежно, показывал на нее рукой.

- Здрасьте, - охрипшим голосом сказала Кэсси.

Старичок лучезарно улыбнулся и вежливо кивнул. Даже подвинулся, приглашая ее сесть на лавочку. Она бы и рада, да только перед тем, как двигаться, ей требовалось серьезно отдохнуть.

- Подал бы девушке руку, - укорил старичок обсоса.

- Угу, - отозвался тот, не спеша поворачиваясь. У него был такой вид, словно он давится неудержимым смехом, от того говорить не может. Глядя на него хотелось громко и неприлично заржать, чтобы он перестал, наконец, сдерживаться, и присоединился.

А то как-то неловко...

- Меня зовут Дзанкмуаль, - представился он, прерывающимся от смеха голосом.

- И что в этом смешного? - поинтересовалась смертельно уставшая Кэсси.

- Ничего... Просто ты...

И тут он не выдержал. А смеялся он так заразительно, что Кэсси, помимо воли, присоединилась. А Дзанкмуаль продолжал:

- ...можешь называть меня, как привыкла, Аликом...

Он отличался от Аланкреса, как цветная фотография от черно-белой.

- А когда выучишь мое новое имя, пойдем пить текилу. Мне сегодня... бога дали. За все мои грехи.

- Быть богом погибшей страны? - спросила Кэсси.

- Конечно...

- Это наказание?

- Жизнь вообще наказание...

Потом он обернулся к старичку.

- Вот вам, Летчик, последняя анкаианская легенда... А ты, - он резко повернулся и указал на девушку, - пойдешь со мной надираться текилой, иначе я обижусь.

- У меня от нее....

30. Из дневника летчика.

-....голова болит, - сказала девушка.

- Пусть поболит. Из солидарности со мной. На мне вообще живого места не осталось.

Девушка приложила палец ко рту.

- А еще и обидишься...

Потом они прыснули оба, Алик подал ей руку, и чуть не упал с железяки, на которой каким-то чудом удерживался.

И тогда дневной свет показался мне лазурным, как анкаианское солнце.

Я смотрел на них, и думал, что это отнюдь не последняя анкаианская легенда.

Часть вторая.

Способ бессмертия.

...все, что "имеет место быть"

существует лишь постольку, поскольку не существует другого.

Существующее существует ценою несуществующего. А то, в свою

очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И

граница между ними совсем узенькая -- гораздо уже, чем вы

думаете! Если, конечно, вы вообще думаете о таких вещах... Но

вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего

перевеса одного из обстоятельств -- и все сразу изменится,

пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и

будет существовать. И с вами никогда не произойдет того, что

должно было бы произойти, не случись этого...

...Случилось то, чего не случалось, а если и случалось, то

другое. Среди нас нашелся тот, кого не было среди нас, но

оказалось, что был. Это, как говорится, и радостно и грустно.

Грустно потому, что его не было, а радостно потому, что

оказалось, что был...

...Я мог бы еще многое добавить к сказанному,

но добавить к сказанному нечего.

Е.В. Клюев

"Между двух стульев"

1. Из дневника летчика

...За нее спорили тогда только мы и узкоглазые. Друг против друга, разумеется. Когда в Объединенных Нациях стали играть в цивилизованных людей и разбирать наши взаимные претензии, выяснилось, что на восточный берег Анкаианы наша экспедиция прибыла одновременно с прибытием узкоглазой экспедиции на западный. В тот же год, заявили на разбирательстве.

Председатель с комиссией тревожно переглянулись, хотя решение напрашивалось сам собой - дней в году много.

И тут некий независимый эксперт возьми да и выложи бумажки, из которых все с удивлением узнали неприятную правду - экспедиции высадились день в день.

В зале, по словам очевидцев, поднялся гул, комиссия долго совещалась и не придумала ничего лучше, как намекнуть на то, что день вобщем - то тоже некий отрезок времени, за который на берег Анкаианы можно высадиться как минимум два раза. Раньше и позже.

Да, сказал независимый эксперт. Это если высаживаться по очереди. А на два противоположных побережья можно вполне себе высадиться одновременно. Разница в часах и минутах за давностью лет утрачена, добавил он. И на удивление спокойно встретил возражения вроде : "не бывает", "мистика какая-то" и им подобные, так как перед этим несколько лет провел на Анкаиане.